Пленники Пограничья

      Но я рассудил, что Анке совсем не обязательно знать, что такое Неблагий двор и почему такие, как Камилла, вечно прячутся от людей. Она ведь немножко наивная, я имею в виду Аню. Она наверняка начала бы приставать с идеями: например, построить медицинский центр и там собрать знахарей, чтобы они бесплатно лечили людей. Или брали бы деньги с богатых и бесплатно лечили всех бедных. От ее брата я уже слышал, как она деньгами распоряжается, которые им люди Атласа заплатили. Он, конечно, тоже не жадный, Валентин, но за пару дней потратить шестнадцать тысяч долларов на лекарства и подарить эти лекарства больнице…
      Это круто.
      Валентин звонил мне из аэропорта, когда провожал Анку на самолет, и предупредил, чтобы мы с сестрами присматривали… за Анкиным кошельком. Не дай Бог, ей в Британии придет в голову идея накупить кислородных подушек и тестов для диабета…
      Ну как я после такого объясню ей, что Камилла вовсе не стремится никого лечить? У меня от одного ее присутствия рядом поднялись кисточки на ушах и захотелось оскалить зубы! Дядя Эвальд меня предупреждал еще в машине, что захочется рычать, но я не поверил.
      Как я объясню Анке, как предков Камиллы отринул Неблагий двор? А Добрые Соседи тоже не могут и не захотят ее принять…
      И теперь такие, как она, мечутся между двух вселенных, руководствуясь своими непонятными законами, законами Пограничья. Иногда они способны пойти навстречу, иногда поступают назло…
      — Дети, не напирайте! — Окрик дяди Сани вывел меня из задумчивости.
      В глаз мне словно попала мошка, а в ноздри влился запах черного ячменного пива, горячего хлеба и топленого масла. Стоило дважды сморгнуть, и я едва не воткнулся кровнику в спину. Все наши стояли, задрав головы, и не шевелились. Я уже догадался, что никаких мошек в глазу нет, просто таким образом Пограничье реагирует на излишне любознательных. Как только пытаешься уследить за изменениями, получаешь пыль в глаза или молнию в небе. Анка затихла рядом, разинув рот, но вопросов пока не задавала. Полагаю, что у меня вид был не намного лучше.
      Мы вышли к заставе.
      Застава брауни больше всего походила на средневековую крепость, с одной оговоркой. Она была выстроена из дерева, и ее нельзя было обойти. Частокол толстых, плотно пригнанных дубовых стволов тянулся в обе стороны, насколько хватало глаз. За частоколом поднимались сторожевые башни с острыми крышами, заляпанными совиным пометом. Из бойниц башен за нами следили цепкие бессонные глаза, но сами брауни не показывались. Совы задумчиво прохаживались по конькам крыш, чистили перья и кормились из железных лоханей. Мне показалось, что на двух птицах были надеты седла.
      Далеко слева, в поле, двигалась упряжка длиннорогих быков. Верхом на белом быке сидел человечек в красном колпаке. Я уже привык, что в Пограничье верно оценить расстояние почти невозможно, до быков могло быть в равной степени как сто ярдов, так и несколько миль. Небо цвета крепкой марганцовки тянуло за собой ячменное поле вверх, и казалось, что бычья упряжка ползет по наклонной стене. Здесь все было наоборот, Пограничье заключалось в сферу, а не натягивалось на поверхность планеты, как Верхний мир.
      У центральных ворот смердело невероятно, просто не верилось, что это парадный вход в городок. Дорога, по которой мы пришли, упиралась в глубокий ров, на дне которого валялся всякий хлам. Мне даже стыдно стало за легендарных брауни. На камнях догнивали тряпки и кожаные сапоги, ржавели подковы, куски чайников, в помоях копошились жирные крысы. Судя по всему, отходы кухонь выливали прямо через крепостную стену.
      Пока тетушка Берта вела переговоры через дырку в воротах, я повернулся, глядя в другую сторону. Мне было жутко интересно, что случится, если рвануть вдоль крепостной стены к далекому лесу у горизонта. Куда тогда денется горизонт, будет так же быстро удаляться, как в Верхнем мире, или земля станет наклонной, а потом и вовсе поднимется вертикально, замыкая сферу изнутри? Но тогда это будет означать, что мир обрел стены, а любые стены можно проломить…
      Позади нас широко разливалась река. По сути, это была уже не река, а настоящее море, и противоположный берег скрывался в туманной мгле. По седым барашкам, под оранжевым диском луны скользили лодочки, плясали поплавки сетей, а у берега, на песке, дымили коптильни. Присмотревшись внимательнее, дальше по берегу я разглядел деревню из круглых каменных домиков. Там пологий пляж переходил в крутой откос, на ковре вереска полыхали костры, и мелкие фигурки водили хороводы…
      От ворот заставы было слишком далеко, чтобы понять, люди танцуют в рыбацкой деревушке или брауни. Мне показалось, что они нас заметили. Стройные женские фигурки в зеленых платьях до земли махали платками и смеялись.
      От воды несло копченой рыбой и вересковым медом. Оранжевый свет смягчился вечерними облаками, в третий раз вплотную приступила ночь. И сразу же, словно отвечая на сумрак, вдоль озера зажглись огоньки еще в трех деревнях, и влажный соленый ветер донес хоровое пение. Я никогда не слышал этой мелодии раньше, но сразу же ее признал, потому что это была древняя песня Долины, настолько древняя, что неважно было, кто ее напевает, Фэйри, брауни, пикси или другие, ушедшие в Изнанку, расы…
      Я не хотел никуда отсюда уходить. Если не считать мелких странностей и не обращать внимания на две луны, в Пограничье мне все больше нравилось. Здесь было красиво и хотелось жить. Я посмотрел на Саню: в его голубых глазах, как и в глазах дяди Эвальда, плескалась тоска. Дядя Саня выпустил из рук портфель с оружием, старый Эвальд поставил в дорожную пыль баул. Я видел, что им тоже хочется построить дом на берегу оранжевого моря, тоже не терпится влиться в хоровод и сварить черное пиво к празднику…
      Мария тоже чувствовала себя неуютно, дергала шеей, по ее широкому затылку стекали капельки пота. Понурившись, она что-то разглядывала на земле.
      От протяжного скрипа ворот меня будто ударило током.
      Я вспомнил, кто мы такие, и также вспомнил, что Пограничье сильнее всего затягивает на окраине.
      Я вспомнил, что надо сопротивляться, но не мог придумать, как же встряхнуть остальных. И тогда я набрал в грудь воздуха и издал боевой клич Фэйри. Разом заухали и захлопали крыльями совы, из-за крепостной стены донеслось конское ржание, в поле вспорхнули десятки птиц и принялись кружиться над нами. Дядя Эвальд ойкнул и несколько раз ударил себя по щекам. Саня схватился за пистолет, Мария и Анка вскрикнули.
      Все смотрели на меня, и никто больше не спал. А я себя чувствовал жутко виноватым, потому что тетя Берта не разрешала шуметь. Ну как я им мог передать, что почувствовал опасность? Ведь я кричал точно так же дома, и неоднократно, и никакой реакции боевой клич не вызывал. Максимум, на что я мог рассчитывать в Верхнем мире — это напугать котенка Мардж. А мама смеялась надо мной и говорила, что примерно так должна звучать партитура труб Страшного Суда.
      Но сейчас тетя Берта заулыбалась и показала мне большой палец.
      Створки ворот медленно раздвигались в стороны.
      Внутри нас ждали брауни. Шестеро сидели на крошечных саврасых лошадках, таких лохматых, что волосы, свисающие с боков, стлались по земле, а гривы были заплетены в косы. Торсы всадников защищали грубо связанные кольчуги, а у седел болтались кривые зазубренные топоры. Стражники не выглядели слишком угрожающими, но мне как-то сразу подумалось, что пистолеты нам вряд ли помогут. Мария могла бы застрелить этих шестерых, но еще дюжина целилась в нас из луков сквозь щели в башнях…
      Анка попятилась, от ее страха у меня закололо в затылке. Я совсем позабыл, что моя девушка — не Фэйри. Я взял ее за руку и молча приказал ее страху отступить. Если бы на месте Анки были Джина или Бетси, они бы меня сразу поняли, и вместе нам стало бы совсем не страшно. Потому что это только так говорится, будто можно повелевать чувствами другого человека. Дядя Эвальд уже давно рассказал, как и почему Фэйри общаются без слов. Среди Добрых Соседей, оказывается, тоже есть ученые, они все давно изучили. Просто мы умеем настраивать свой мозг не только на мозг другого человека — неважно, Фэйри или обычного, — но и на другие его органы.
      Например, я могу представить себе, что поглаживаю нежно Анкино сердце, а сильный знахарь, вроде тети Берты, может чужое сердце остановить…
      — Так ты явилась угрожать нам, Соседка? — гнусавым голосом спросил младший брауни.
      Карликовый всадник объяснялся на смеси языка Долины и того саксонского, на котором могли бы объясняться рыцари Круглого стола. То, что он младший, я тоже вспомнил. Видимо, от волнения в мозгу у меня что-то переклинило, и неожиданно выплыли уроки истории, которые лет пять назад преподавал Питер Лотт. Младший всегда начинает разговор первым, а старшие слушают; так уж у них заведено, чтобы не опозориться. Они свое старшее мнение держат на «потом», чтобы последнее слово всегда оставалось за ними. А еще, по мнению дядюшки Лотта, брауни отличаются хитростью и скверным характером.
      Как вскоре выяснилось, дядя Лотт был прав…
      — Мы пришли без угроз, — тетушка распрямила плечи и незаметно щелкнула за спиной пальцами. Дядя Эвальд приблизился и вложил ей в руку полиэтиленовый мешочек с рекламой очков. — Мы ищем путь в Изнанку.
      — Ты не получишь здесь проводника, Соседка.
      — У нас есть проводник. Я пришла внести плату отважным защитникам ворот.
      — Так это с тобой пришел Черный пастух? — Брауни посовещались, после чего всадник заговорил чуть мягче. — Он сожрал несколько коров в деревнях у ручья. Старики обрадовались, что пес решил поселиться в наших краях. Они решили, что пес приведет подружку, осядет поблизости, и ему можно будет поручить охранять стада. Так было когда-то…Для него всегда готова пещера и жирная свинья на привязи…
      — Он не останется, Сосед…
      — Мы так и поняли, — разочарованно протянул второй всадник. — Женщины Фэйри владеют сильным колдовством…
      Волосатые всадники затихли, точно ждали от тетушки какого-то откровения.
      — Так ты нам скажешь, как ты подчиняешь Ку Ши?
      — Да, расскажи нам, как уложить поперек дверей подручного смерти?
      — Как сделать его ласковым, Соседка? Если ты нам откроешь тайну, тебе не придется платить стражникам! Твои люди получат постель и сытный обед, и много еды в дорогу…
      — Не я подчиняю Ку Ши, — вздохнула тетя Берта. — Он выпил кровь девственницы.
      И она указала на Анку.
      Жадные взгляды брауни скрестились на моей девушке. Они ничего не могли ей сделать, могли только завидовать, но я все равно ощутил, как наливаются кровью волосы и чешутся остатки крыльев на спине. Если бы кто-то из них посмел дотронуться до Анки, в тот момент я бы, наверное, перегрыз ему горло.
      Но всадники не пошевелились.
      — Как я могу поверить тебе, Соседка? От этой девчонки дурно пахнет! Она ведь из обычных, она не Фэйри, не Глейстиг и не из Отрядных, верно?
      — Да, она обычный человек.
      — Ты хочешь сказать, что обычная девчонка из этой трусливой безмозглой породы добровольно предложила Ку Ши свою кровь?
      — Именно так и было, клянусь Священными холмами. Хотя у нее сердце ребенка, воля ее крепка, как стальной канат, и отвагой она превосходит многих мужчин. Она сама предложила кровь и подарила духам сидов свои волосы.
      — Так девственницу никто не принуждал? — Самый старший из стражников даже привстал на стременах, чтобы получше разглядеть Анку.
      — Иначе как бы она заручилась благосклонностью Черного пастуха? — резонно возразила тетя Берта. — Она дала подручному смерти облизать свои раны. Теперь девочка может призвать его в любую минуту.
      Наверняка тетушка Берта слегка преувеличила, но брауни затихли. Несколько минут они шепотом общались на своем каркающем языке, на Анку поглядывали уже не с презрением, а скорее с опаской, а после заговорили уже в ином, торгашеско-развязном тоне.
      Я смотрел на лимонную луну, которую отделяла от мучнисто-сизой подруги щель толщиной в лезвие бритвы. Они застыли над башнями крепости, как два набрякших пьяных глаза, и две тени от ближайшей башни, наконец-то, почти слились в одну. Лучник в амбразуре продолжал удерживать натянутой тетиву. Я слышал, как бычья жила подрагивала в его мозолистых пальцах, и как терлась об нее шершавым оперением звонкая стрела. Совы переступали по крыше железными когтями, с озера тянуло рыбой и гарью костров. Наше время утекало, как песок между пальцами, и никто не мог сказать, сколько часов или лет проносится сейчас наверху.
      Брауни продолжали выпендриваться.
      — Ты принесла с собой противных тварей!
      — Они надежно связаны, Сосед. Ты знаешь, кому они предназначены.
      — Ты выбрала не самый лучший путь в Зеленую страну.
      — Я принесла вам славные ножи и отменные стекла.
      — Ты знаешь, что все брауни станут твоими врагами, если хоть одна тварь останется жива?
      — Я клянусь, они не проникнут на заставу, Сосед.
      Тетя Берта вела себя достойно. Если она и волновалась, то внешне никак этого не показывала. Она твердым голосом отвечала на вопросы, но не более того, не рассыпалась в объяснениях и не подлизывалась. Мария, насупившись, оглядывала сторожевые башни. Дядя Эвальд, очень бледный, поставил баул и держал руку под полой своего замшевого пиджака. Дядя Саня, раскрыв рот, крутил головой, Анка прижималась ко мне и вся дрожала, как новорожденный лосенок, которого мы с отцом выходили в тайге. Она совсем не походила на покорительницу Ку Ши.
      Мы стояли на круглой площади, мощенной булыжником, усыпанной гнилой соломой и сухим навозом. Высоченный забор из бревен, рассекавший мир снаружи заставы, в обе стороны, до близких горизонтов, свернулся в мощную замкнутую ограду. Тени башен нависали над площадью, как обветренные клыки. За спинами встречавших нас всадников толпились деревянные строения, почти все одноэтажные. Дым вырывался из отверстий в крышах, на веревках сохло домотканое белье, два длиннорогих быка с кольцами в носах с мычанием крутили ворот водозабора. Среди неказистых строений я по запаху различил пекарню, склады кож, маслобойню, конюшню и псарню. Из узких окошек домов выглядывали рожицы детей; по настилам, укрепленным изнутри ограды, перебегали любопытные лучники, а на башнях переступали удлиненными железными когтями боевые совы.
      Совсем молодой брауни босиком пробирался по гребню стены, башмаки его болтались на веревках на шее, а в длинных ручищах он нес длинный шест с застекленным масляным фонарем на конце. Через равные промежутки времени фонарщик останавливался, подносил огонь к торчащим над кольями факелам, и в крепости на глазах становилось все светлее.
      — Священные духи… — Дядя Саня, задрав подбородок, уставился на небо.
      Луны почти соединились и теперь давали заметно меньше света. Или мне показалось, или вправду стало значительно холоднее. Пока тетя Берта дискутировала со старейшинами, молодой фонарщик, перепархивая по остриям бревен, уходил все дальше по окружности и, наконец, достиг противоположного края крепостной стены. Он совсем пропал из виду, только плясал крохотный язычок огня. Там, вдали, фонарщик поджег сразу четыре стационарные лампы, и голубые блики заплясали на поверхности металла.
      Ворота, ведущие в Изнанку, оказались из железа.
      Но стражники не спешили их отпирать.
      — Что случилось в Измененном мире? — ерничал младший всадник. Теперь он прицепился к Марии. — Фэйри докатились до того, что лижут пятки обычным?
      — Это мои друзья, Сосед, — с достоинством отозвалась тетя Берта.
      — Ах, вот как… — Брауни противно рассмеялся, — Они жгли вас на кострах, а теперь я слышу жалкие речи о дружбе!
      — Наши отцы подписали договор с людьми Атласа.
      — Не понимаю, о чем ты толкуешь, Соседка. Ты хочешь пройти в Изнанку навсегда?
      — Нет, мне непременно надо вернуться. Ты знаешь наши законы, Сосед. Эта женщина и эта девочка поступили благородно по отношению к Фэйри, в них нет зависти и коварства. Кроме того, в сердце девочки живет истинная любовь, что само по себе большая редкость…
      — Если не хитришь, то это большая редкость, а за редкость стоит платить, — туманно отозвался старейшина, шевеля седыми бровями. — У тебя сильные травы на руках, Соседка…
      — Я принесла и вам трав.
      — Как все хитрые Фэйри, ты поступаешь неблагородно. Ты могла бы принести нам семян, они нам очень нужны, особенно то, что мы называем Хинсса-орр.
      — Я несла вам семена, но знахарка, стерегущая сиды, отняла их у меня, — не моргнув глазом, соврала тетушка. — У нее слишком острое чутье, а семена Хинсса-орр пахнут за милю. Но у меня целый мешочек сушеной травы…
      — Это хорошо! Очень хорошо! — Брауни загремели своим неказистым железом.
      — Насколько я помню, эта трава разжижает мозги суккубам Баван Ши, — осторожно закинула удочку тетя Берта. — Неужели отважные брауни еще не вывели в округе нечисть?
      — Мы выводим одних чудищ, а Зеленая страна рождает других, — лаконично ответил третий всадник. — В Зеленой стране — не как в вашем Измененном мире, там все имеют право на жизнь, и даже на истинную любовь, хе-хе… Ты видишь, какую стену пришлось выстроить четырнадцать лет назад?
      — Вижу, вижу, — со знанием дела отреагировала тетушка. — Наверное, ее не одолеют никакие враги?
      — Пятнадцать лет прошло после вылазки фоморов. Вы там, в Измененном мире, наверняка о них забыли?
      — Отчего же, помним прекрасно!
      Тетя Берта с жаром пустилась в рассуждения об одноглазых и одноруких великанах, а я задумался, что могут означать для Измененного, то есть нашего мира местные четырнадцать лет. Я смотрел на почерневшие дубовые колья. Если здесь древесина портится с той же скоростью, что и «наверху», то получается порядка двухсот лет. Мне стало интересно, сколько лет живут брауни, и тоскливая игла зависти кольнула под сердце.
      Они сохранили то, что мы утратили. Теперь мы бегаем с протянутой рукой за людьми Атласа, а могли бы жить по несколько столетий.
      — Хорошо, Соседка. Если обычные не боятся за свою шкуру, они могут пройти, хотя им в Зеленой стране делать нечего…
      — Бернар, ты его понимаешь? — сквозь зубы произнесла Мария.
      — Пока он не хочет пропускать вас.
      — Мне это не нравится!
      — Я умоляю вас не вмешиваться, — так же тихо отреагировал дядя Эвальд.
      — Но они пробираются со всех сторон…
      — Я вижу. Нет причин волноваться, просто брауни не выносят кошек. Для них нет более противной твари. Главное, что нас пустили, а остальное сделает Берта. Вот увидите, они постараются избавиться от нас как можно скорее…
      — Прелестно… — пробурчала наездница, — но избавиться можно разными способами. Эти парни вооружены и целятся в нас из луков.
      — Стойте спокойно, не машите руками!
      Не поворачиваясь, я скосил глаза. Мне совсем не хотелось, чтобы Анка заметила мою робость. Еще до Марии я знал, что нас окружают, но обитатели крепости не таили враждебности. Они повылезали из своих землянок, побросали работу в мастерских и тихо обступали нас, скрываясь в тени стен. Толпились женщины в кожаных фартуках, их волосатые руки были испачканы сырой глиной и серой мукой, от них пахло овечьим сыром и дегтем, а дети брауни выглядели очень смешно, как маленькие плюшевые зверушки с человеческими рожицами.
      Совсем некстати вспомнилась одна из долгих стихотворных историй дядюшки Лотта. В ней живописался окончательный разгром круитни войсками скоттов на севере страны. Фэйри в этой истории, к счастью, места не нашлось, а вот маленьких брауни, судя по многочисленным воспоминаниям современников, убивали прямо в собственных домах. Солдаты забавлялись тем, что швыряли детей брауни в костры. Тогдашние хозяева положения особо не церемонились и не разбирали, где обычные люди, а где народ, хранящий сиды.
      Наверное, это было последней каплей, переполнившей чашу терпения, и брауни ушли в Зеленую страну. Согласно легендам, с ними ушла и уцелевшая часть круитни, хотя они были обычными, а обычные панически боятся покидать солнечный мир. В ту эпоху существовало несколько ритуалов, соблюдя которые, в Изнанку мог спуститься кто угодно, даже упертые и неверующие, вроде наездницы Марии. Некоторые уцелевшие кланы брауни осели в Пограничье, поскольку не могли бросить священные могильники, а большинство вместе с круитни проследовали дальше…
      Помнится, Питер Лотт закончил свою стихотворную сказку довольно неожиданно. Он обвел нас, притихших малышей, строгими глазами и поведал, что после ухода брауни все мы, и Фэйри, и обычные, потеряли искусство строительства сидов. «Могильный холм может насыпать любая толпа родственников во всякой точке земного шара, — сказал дядя Лотт. — Но куча земли останется навсегда лишь кучей земли над зарытыми костями. А сиды Тир Нан Ог, которые брауни строили на заказ, позволяли говорить с умершими, просить у них совета, а иногда и помощи. Много веков назад брауни были уничтожены, и великая тайна оказалась потеряна. Конечно, единицы их не покинули Верхний мир, но это действительно единицы. Они растеряли навыки, утратили волшебство; они способны только путать людям крупы в буфетах и связывать ночами шнурки от ботинок. Жалкое зрелище, а не древний народ волшебников…»
      И вот я встретил живых брауни. Я их слышал, вдыхал их запах и видел косые зеленоватые глаза. Предки брауни сбежали сюда, куда сбегали все, по мере того как Верхний мир изменялся. Предки соблюдали запреты, не размножались сильнее, чем позволяло плодородие полей и глубина рек. Они берегли существующий порядок, поклонялись сидам и взамен получали долгую жизнь. А нынче брауни, затаив дыхание, разглядывали нас, и в их темных глазах шевелился страх. Малыши жили здесь медленно и боялись, что Измененный мир все еще жаждет их гибели.
      Они не могли нас убить просто так, ведь мы еще не в Изнанке, где гостей, не защищенных договорами, не спасет никто. В Изнанке каждый сам за себя, по крайней мере мне очень не хотелось думать, что нас сейчас прикончат, но от разлившейся вокруг недоброжелательности я даже вспотел.
      За воротами колыхалась изрядная толпа. Очевидно, подоспели взглянуть на нас рыбаки из прибрежных деревень и обитатели лесных поселков. Они стояли плотной молчаливой стеной, у многих в волосатых руках были зажаты топоры и багры, а возле ног сидели послушные мохнатые собаки-крысоловы и собаки-загонщики невиданных пород. От них пахло шерстью крыс и потрохами кроликов. Эти собаки чуяли меня так же, как я чуял их, но не лаяли и даже не скулили от нетерпения.
      Вместе с хозяевами они ждали, чем закончатся переговоры.
      Тетя Берта не думала так легко сдаваться.
      — Я принесла славную плату за обеих женщин и подарки для смелых стражников!
      Тетушка бережно опустила пакет посреди двора. На мятом полиэтилене выделялись улыбающиеся мужчина и женщина, оба в очках, только мужчина в старинной круглой оправе с цепочкой, а дама — в новомодных дымчатых стеклах. Рекламная акция концерна. Содержимое пакета дядя Эвальд приобрел в дежурной аптеке на последней заправке.
      Младший брауни соскочил с коня. Как и его соплеменники, воин был одет в грубую зеленую куртку без рукавов и жесткий красный колпак. Как и его кровники, он был безобразно волосат, а глаза его косили так страшно, что непонятно было, как он не промахивается ногой мимо стремени. Младший брауни заглянул в мешочек и прищелкнул языком; на миг я разглядел его коричневые от пива и золистого хлеба зубы.
      — Отменный материал, — проскрипел брауни и передал мешок соседу.
      Сосед тоже заглянул, сперва одним глазом, затем другим, потому что был косой, почти как ворон Камиллы. Его сплющенный боксерский шнобель покраснел от волнения. Похоже, отважного защитника заставы больше увлекло не содержимое, а упаковка. Он попробовал полиэтилен на зуб, затем проткнул его пальцем и наверняка сожрал бы мешок, если бы не вмешался третий всадник.
      — Стекло чародеев! — Третий брауни приподнял колпак и почесал пятерней в лохматой седой голове, а четвертый, самый главный, отважно запустил руку в мешок и выудил несколько уродливых оправ с сильными стеклами от близорукости.
      Отменный подарок из Верхнего мира едва тянул на десять фунтов.
      — Берта, мало времени, — молча послал тревогу дядя Эвальд.
      — Мы просим отважных стражников отпереть нам западные ворота, — вежливо поклонилась тетушка.
      — Свежий эль и свежий теленок, — предложил главный всадник. — Свежая постель и свежие песни!
      Возможно, он произнес эту фразу не совсем так, но основной смысл я ухватил. Плата была принята, нас приглашали погостить. Тетя Берта принялась отказываться в самых витиеватых выражениях.
      — Хорошо, пусть обычные идут! — благосклонно кивнул старший всадник и ткнул в рюкзак с сонными кошками грязным ногтем. — Только смотри, чтобы противные твари не освободились!
      — У меня еще одна просьба, Сосед. Нам нужна молодая трава Ахир-Люсс.
      — Сколько угодно! — Старший брауни нацепил подаренные очки и стал похож на ученого ежа. — Ее полно внизу, хе-хе…
      Видимо, косматый старикан подал какой-то знак, двадцатифутовые ворота неторопливо сомкнулись у нас за спиной. В последний раз рыжими искрами полыхнуло озеро, в последний раз мелькнули горбатый мост, разлив ячменных полей, ряды мрачных брауни с топорами; а потом отполированные бревна-засовы попали в пазы и задвинулись. Мне почудилось, что на мосту, обмахиваясь хвостом, сидит очень знакомый пес. За Ку Ши можно было не беспокоиться, он легко преодолеет границу без нашей помощи. Я знал, что он не враг и не друг, но связан обещанием и потому непременно найдется…
      Застава приняла чужих.
      Поднялся шум. Я поднял глаза навстречу гомону. Нас окружало не меньше сотни пеших брауни. Видимо, все население крепости высыпало поглазеть на чужеземцев и потрогать их руками. Дядюшки держались вежливо, просто стояли и ждали, пока десятки лохматых созданий подергают их за одежду. Хуже всего приходилось Марии с ее ростом. Некоторые малые дети даже ухитрялись попробовать на зуб ее кожаные ботинки и обшлага рукавов.
      — Не мешайте им, — одними губами скомандовал Марии дядя Эвальд. — Эта застава много десятков лет не встречала гостей.
      — Я не мешаю. Если двинусь с места, непременно кого-нибудь раздавлю. Они так и будут глазеть на меня? Они вообще понимают английскую речь?
      — Образованные понимают…
      — Вот как? В этой клоаке есть образованные? — Мария в третий раз взяла за шкирки и поставила на землю двоих детишек. Девочкам было лет по шесть, а может и больше, они хихикали и настойчиво пытались проникнуть в карманы кожаной куртки наездницы. Непросто разобраться с возрастом ребенка, если он похож на обросшую мартышку и при этом одет как средневековый старичок.
      — Брауни покинули Измененный мир не так давно, во всяком случае, после истребления круитни их еще часто видели. По слухам, они помогали круитни строить могильники еще при Кромвеле, а одиночки живут в стенах старых домов до сих пор! — Через плечо докладывал глава септа, пока мы медленно двигались по раздолбанной мостовой к западным воротам.
      — Что за круитни? — Мария вытащила из кармана очередную попрошайку.
      — Так раньше называли пиктов. Это один из народов Острова, полностью истребленный скоттами у озера Лох-Несс…
      — Тихо! — перебила тетя Берта. Она оглянулась, и стало заметно, что теперь милой кровнице нельзя дать больше шестидесяти. За какой-то час тетушка сбросила четверть века. Я слышал, как ее сердце возвращается к забытому степенному ритму. — Эви, скажи всем, чтобы держались за руки!
      Она поспешала за младшим всадником, его лошадка довольно бойко цокала копытами по мостовой, так что нам с Анкой иногда приходилось пускаться рысью. Остальные всадники куда-то подевались, а голосящая веселая толпа буквально висла у нас на руках. От них шел острый запах, не то чтобы противный, но постоянно щекотало в носу и хотелось чихнуть. Эти малышки даже не пытались говорить на языке Долины, тетя Берта заметила, что они пользуются одним из галльских диалектов, и понять их невозможно.
      Потому что этот язык умер пару тысяч лет назад. На очередном повороте дядя Эвальд крикнул, чтобы мы подождали Саню, он раздает детям леденцы, купленные в той же дежурной аптеке. Наконец улыбающийся, обалдевший дядя Саня вырвался, и тут свора туземцев как-то разом отступила. Сквозь возбужденный гомон послышался равномерно нарастающий и спадающий, шипящий звук. Звук был очень знакомым, и в то же время таинственным, так могло бы похрапывать спящее чудовище.
      Я оглянулся. Восточные ворота скрылись с глаз. Заслоняя их, выросли десятки одинаковых домиков, похожих на просмоленные бочки; в каждом светились одинаковые окошки, и плясали между домиками одинаковые переулки. В переулках кривлялись и гомонили волосатые дети в деревянных, звонко стучащих башмачках и фиолетовых суконных чулочках. Они махали нам руками, но не продвигались дальше какой-то невидимой черты.
      Сполохи факелов сливались у меня перед глазами в пестрые искрящиеся ленты, поэтому я не сразу заметил, что мы уже выбежали на пригорок перед железными воротами. Никакой черты не было, однако мирные жители не желали подходить близко к западному рубежу.
      В ноздри вплыл жирный запах варящейся говядины, сдобренной пряными травами. На одной из башен протрубил рожок, хозяйки одновременно начали готовить ужин, и одновременно заголосили тонкие женские голоса, призывая домочадцев к очагам.
      Снова раздался шершавый сиплый всхлип, только гораздо ближе. Мне по щеке будто проехалась соленая мокрая ладонь, но дождь и не думал начинаться. Мы очутились возле западных ворот, они тянулись в небеса бесконечной ржавой стеной. Где-то в неизмеримой высоте сторожа вращали лебедку, лязгали зубчатые колеса, стонал канат. Нижняя петля ворот, если ее поставить на землю, достала бы мне до плеча. И забор из бревен с этой стороны вымахал несоизмеримо выше, чем со стороны уютных полей. А в толщину… Каждый ствол не смогли бы обхватить и три человека.
      Кое-что еще я заметил. Между ближайшими постройками и стеной с этой стороны крепости везде оставалось пространство. На нем свободно могли бы разминуться два грузовика или две конные повозки, но ни животные, ни люди не заходили на «нейтральную полосу».