Сергей Воронцов - Твой демон зла. Поединок

Все способы не годились – слишком велик был риск провалить дело. Я завертел головой и вдруг заметил толстый электрический кабель, ведущий от столба в стороне от дома прямо на крышу. Кабель, как и положено, был подвешен к металлическому тросику, один конец которого прикреплялся к столбу, а другой – к «гусаку» возле чердачного окна.

Перебежав к столбу, я на ходу снял ремень, свернул из него петлю, закрепил на запястье правой руки – левая, раненная, вряд ли выдержала бы вес тела. Столб, бетонный, круглый, торчал из снега, напоминая ствол какого-то диковинного дерева. Я завел ременную петлю за него, натянул, уперся ногами в бетон и по-папуасски полез наверх, рывками передвигая ремень.

Столб, имевший в высоту от силы метров семь-восемь, все же существенно превышал высоту дома, и поэтому тросик с кабелем имел приличный наклон – на глазок градусов двадцать-тридцать.

Добравшись до верха, я ухватился руками за ржавую перекладину, к которой крепились чашечки изоляторов и, действуя одной левой, достал из кармана тюбик с оружейной смазкой. Щедро полив ремень, я поменял на секунду руки и заскрипел зубами от боли – рана, покрывшаяся уже корочкой, заныла, запульсировала, видимо, снова пошла кровь…

Перебросив ремень через тросик, я ухватился за свободный конец, и заскользил к дому, моля лишь об одном – чтобы изрядно проржавевшая струна тросика выдержала!

Уже над бурьянным садом-огородом, над сухостойным хаосом, я застрял – одна из металлических жилок тросика задралась и затормозила скольжение, но это препятствие все же было преодолимо – зацепившись за тросик ногами, я просто «перепрыгнул», перекинул ремень через заусеницу и продолжил свой путь по воздуху, вскоре мягко затормозив ногами возле самого «гусака» – изогнутой металлической трубы, в которую уходил кабель.

Ходить по крыше я не рискнул – хозяин мог услышать шаги и скрип снега. А вот проникнуть на чердак можно было попытаться, благо, чердачное окно было прямо перед ним. Маленькое, сантиметров сорок на пятьдесят, наглухо прибитое к раме, вместо стекла оконце было закрыто листом крашеного пластика.

Достав из чехла нож, я осторожно отодрал рейки, удерживающие пластик, балансируя на узеньком карнизе фронтона, а прямо под мной лежал на снегу освещенный светом из окна четкий квадрат – в комнате горело электричество, но никаких звуков не долетало, сколько я не прислушивался.

Вытащив кусок пластика, очень медленно, стараясь ни чего не задеть, я вполз в слуховое окно, включил маленький, как карандаш, фонарик, зажал его в зубах, чтобы луч света всегда падал туда, куда поворачивается голова, и двинулся по потолочной балке-матице к смутно белеющей в темноте печной трубе – через нее я надеялся подслушать, что твориться в доме, и есть ли там посторонние…

Внизу стояла удивительная тишина – не работал ни телевизор, ни радио, не слышалось звуков шагов, звона посуды, или еще каких-нибудь бытовых, обыденных для человеческого жилища звуков. Это насторожило меня – если в доме никого не было, тогда почему в окнах свет? Или хозяин уже знает о незваном госте, и затаился, готовя встречу?

Так или иначе, пора было спускаться вниз. Я нашарил лучом фонарика в темноте квадратную крышку люка в углу чердака, осторожно добрался до нее, надеясь, что меня все же не обнаружили, а хозяин просто спит. Люк имел в центре кривую деревянную ручку, сделанную из коряги. «Хозяин-то – эстетик, мать его!», подумал я, взялся за полированную кривульку, чуть потянул, и к величайшему моему удивлению, люк поддался!

Без шума, без скрипа крышка вышла из пазов. В освещенном снизу квадрате люка я увидел крутую лестницу с широкими ступенями, но без перил. В нос сразу же ударил запах недавно топленной печи, какой-то еды, и столь знакомый мне еще с институтских времен аромат расплавленной канифоли. По-прежнему было очень тихо…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.