Управление Т - Пророк Темного мира

— Равуха! Погоняй! На ход! На ход! — раздался с передней телеги голос старшего возчика Архипа Скворца.

Худоносый Рава, что правил последней подводой, откликнулся гнусоватым, простуженным голоском:

— Да нейдет, проклятая животина! Перегрузили, чать!

— А ты жопку-то с телеги скинь, сделай лошадке облегчение! — весело пробасил дядька Архип и добавил, уже серьезным голосом: — Вишь, в подъем дорога! Торопиться надоть, ежли до темна на Топтаниху не выйдем — в дороге ночевать придется, а места тут лихие!

Бойша обернулся, для порядку поглядел — слез ли Равуха. Оказалось — не только слез, но и тулуп с собой прихватил, и волок теперь тяжеленную овчину на горбу, понукая лошадь. И то право, дядька Архип слов на ветер не бросает. Раз сказал чего, возчики умрут, но выполнят и прекословить не станут. Знают — хоть и с одной рукой, а в случае чего спросит с них бывший княжий дружинник Архип Скворец строго.

Мысли вновь вернулись к Талинке. Не абы с дуру отказал Зван Мехсын Бойше. Видел седой проф, как заглядывается молодой итер на его дочь. Видел и то, что отвечала кровинушка долговязому (не иначе, жердёй кроили!) парню томными улыбками да ласковыми взглядами. Видел-видел — да и решил оборвать все разом. С очей долой — из души вон. И-и-эх…

Не знал тогда Бойша, что куплец Заячье Ухо не кого попало, а именно его поджидал на постоялом дворе. Немалый куш отвалил Громадину Зван Точило, чтобы спровадить женишка подальше. Тут как раз дело подвернулось, заказное. В Нижний, на ярмарку, яблоки доставить из Кундалокмы. Покуда туда — неделя, покуда в оборот до Муромского посада — седмица. Да от Мурома по Оке до Нижнего, да там, на ярмарке, торговля. Раньше Покрова-дня Бойше обратно никак не воротиться. А там и свадьба с Покрасом подоспеет, не до жердяя Талае Званне будет… И-и-эх…

Хитро все обставил старый проф, и себе не в убыток, и для дочери, дурищи малохольной, на пользу. Ну, на то он и равный среди первых в итерском сообществе Россейщины, самого нарука Стило Трошсына зам.

Вот и трясется Бойша с возчиками по ухабистой лесной дороге, слушает скрип колесный и мается болью сердечной. Эх, шапка оземь, что ж за жизнь такая, копеешная-то, а?..

Вот кабы надыбать где капиталу, монет тыщ хотя б пять! А лучше — двадцать, чтобы коня купить, «Самсона», что по Становой плеше бегает. Вот тогда б небось не воротил бы от него нос Зван Мехсын! Давно проф свою конюшню заиметь хочет, да Брань Смагсын, чистунский куплец из княжеских заемщиков, что коней по всей Россейщине гоняет, цену за «Самсона» заломил несусветную.

Бойша представил, как он, в синем набивном кафтане, в сапогах бутылками и при начищенном шлеме, является к профу и тихонько так, без позерства, говорит: «Я тут, Зван Мехсын, коняку прикупил, да. И имею желание дочерь вашу пригласить прокатиться, и вас с супругой, само собой. Рад буду, весьма…»

«От такого оборота дел, — улыбался Бойша, — вылезут глаза у Точила на самый лоб, клянусь Великим Постулатом!»

Домечтать сладкость самую не дал дядька Архип — заматерился, защелкал кнутом.

— Что там? — недовольно крикнул Бойша, привставая на локте. Возчик, что правил телегой, где сидел приказчик, уже бежал обратно от первой подводы.

— Лисина дохлый на дороге валяется, Бойша Логсын! Ну, лошадь у дядьки Архипа и встала, уперлася.

— Чего ж он сдох-то? — нахмурился Бойша.

— Да хрен его знает, тварюгу. Можа, недужный был, а можа — сам собой, в очеред. Время, стало быть, пришло… Но знак недобрый, тесть мой, охотник, царствие ему, любил приговаривать: «Живой лис — к разору, а мертвый — к замору!»

— Тьфу ты! — Бойша откинул полу тулупа, спрыгнул на мягкую глину дороги. — И чего? К какому замору-то? К рыбьему?

— Почему к рыбьему? К смерти это…

— Это к чьей же смерти-то, а?! — Бойша навис над возчиком, сдвинув брови.

— Не, ну я не знаю… Попутамши, может, чегось… — Уловив наконец настроение приказчика, возчик замялся, и, чтобы скрыть робость, заорал на лошадь: — Н-но, пошла! Пошла, шкелетина! Сыть волчья, племя косоротое! Н-н-но!

Махнув рукой, Бойша широко зашагал вперед, обгоняя телеги, и вскоре поравнялся с первой подводой. Архип Скворец вел свою лошадь в поводу, изредка понукая, но больше для порядка — дорога выровнялась, и телега катилась легко, без натуги.

— Слышь, дядька Архип, закат уже.

— Вижу, Бойша Логсын. Не беспокойсь, кривую сосну проехали, стало быть, ночевать на Топтанихе будем беспременно. Ну, можа, самую чуть темнины захватим.

— А что за место — Топтаниха?

— Да поляна в лесу, у тракта прямоть. Там и ручей, и трава живая для лошадушек. И шалаши должны стоять, ежли какие дурни или лиходеи не порушили. Хорошее место. Спокойное. Утишное…

— Название чудное. На что похожа полянка та, а? Кто топтал-то ее?

— Э-э-э… — Архип засмеялся в прокуренную бороденку, зыркнул желтым лихим глазом. — Про ту Топтаниху сказка есть чудная. Коли антирес у тебя, расскажу…

Бойша пожал плечами, мол, не то чтобы такой уж «антирес», но в дороге любой забаве рад будешь, и кивнул:

— Валяй!

— Ну, стало быть, дело это шибко давнее, вскорости после пришествия Всеблагого Отца случилося… Не, ну ты не скалься, Бойша Логсын! Я верно говорю. Слово в слово, как старики муромские баяли, а они — народ неврущий, сам знашь…

Ну так вот: жил в ту пору в здешних лесах народец один. Навроде залесян вот нашенских, но тока другой чуть. По болотам все больше обитали они, по рекам. Рыбу ловили, раков, птицу били, зверя промышляли. Тем и жили. Звались оне бармами, чащобниками, значит. Под рукой тогдашнего князька Буртасина ходили, дань, оброк то ись, ему отдавали.

А Буртасин энтот, он на Оке-реке сидел и с проплывных людей торговых виру взымал. И такую виру, что было это куплецам нашим, россейщинским, чистое разорение. Пожаловались куплецы князьям залесским, те и давай Буртаску прижимать. Видит он — каюк его лесному царству приходит. Взял тогда свою казну (а казна та была немалая, много злата-серебра да монетов драгоценных скопил Буртасин), да и сплавил по Мокоши-реке к бармам. Те его, понятное дело, приняли со всей душой, народец-то простой был, незлобливый. Пива наварили, мяса, рыбы наготовили, костры зажгли — все, как полагается.

Напировался Буртасин с дружиной, нагулевался. А ночью людей своих поднял да всех бармов и вырезал, до последнего дитёнка. Посля погост у их деревеньки устроил, похоронил каждого честью, и в скудельню вместе с мертвецами казну уложил. Хитрый, вишь, был князь Буртаска. И богатство свое упрятал, и стражу верную к нему приставил. Сам знашь, Бойша Логсын, нету для клада вернее сторожа, чем покойник.

Рассудил Буртаска по-хозяйски: вот придут к нему залесские князья, спросят: «Где казна?» — он и скажет: «А нету! А коли хотите — ищите!»

Не знал Буртасин, что один чащобник живым уцелел. Дед это был старый, Атямом звался. «Атям» на языке бармовском — просто «старик» будет. Дед не простой, а навроде чаровника-колдуна. Когда князь со своей дружиной к бармам нагрянул, ходил дед Атям на кереметь, в священное урочище, идолам бармовским поклониться перед смертью. Старый он был, вот и хотел попросить у громовника-Мельзедея доброй доли для людей чащобных. И вот ведь как бывает: пока ходил — доля смертная им досталась…

Возчик замолчал. Скрипели колеса, чавкала глина, посвистывали в рябиннике синицы. Пахло грибами, прелым листом.

— Ну, а дальше чего? — не выдержал Бойша.

— Вернулся Атям — пуста деревня, а рядом большой погост. Могилы свежие — и нету никого. Заплакал тогда старик слезами горючими, потекли те слезы наземь, проели песок и глину, и увидал дед Атям, что все бармы в домовинах лежат побиты, а с ними — Буртаскино золото.

Сильно осерчал тогда колдун. Проклял он и князя Буртасина, и всю дружину его, страшным проклятьем проклял. От того проклятия заблудился в этот же день князь на болоте и вместе со всей дружиною в топях бездонных сгинул. Но не дал им покоя дед Атям и после смерти. Кажную ночь змеи и гады всякие приползают к Буртасину и всем, кто бармов казнил, и гложут их тела, сосут кровя из них, грызут кости. Страшно мучаются тогда мертвецы, криком кричат диким, не человечьими голосами стонут, и горе душе христианской, ежели она голоса эти услышит. А как взойдет солнышко — уползают гады, и мясо на костях Буртасова войска заново нарастает, до следующей ночи, стало быть…

— Экую ты жуть говоришь, дядька Архип, да еще на ночь глядя! — поежился Бойша. — Ну, а полянка-то при чем тут?

— А-а-а-а! Вот как раз и до полянки дошли. В те времена стародавние аккурат с этой полянки на полуночь тропинка уходила, что к деревеньке бармовской вела. Как проклял Атям Буртасина и дружину его, наложил он заклятье и на казну княжескую. Мол, кто ее искать будет — непременно кружить по лесу станет и всегда к одному месту возвращаться. Зачем заклятье такое — понятно. Не хотел, вишь, дед Атям, чтобы кости сродственников его да земляков, что по-княжески, в золоте все лежат, тревожили.

Вот и наколдовал он так, а потом сам пошел на тот погост и тоже в землю родную лег, со всеми, значит, рядышком…

— А далеко ль до того погоста от Топтанихи-то этой?

— Врать не буду, но люди сказывали, будто недалеко, верст пять всего. Да кто ж их мерил-то, версты эти… И потом: говорят, коли к закату уклониться — так в самый раз на гиблые трясины, на Буртасово болото, где проклятый князь с дружиной мается, попадешь, а ежели на восход двинешь — в чащобе загинуть можно…

— Это откуда ж ты так все обстоятельно знаешь? — удивился Бойша.

— Дык поначалу-то немало охотников до Буртасова золота нашлось. Бродили они по лесам, по болотам. Кто ума лишился, крики мертвецкие услыхав, а все больше кружили люди. Кружили — да к тракту и выходили. Так целую полянку и натоптали. Вот потому Топтанихой она и зовется.

— У-у-у… — протянул Бойша, — и такое чертово место ты утишьем называешь? Да я там глаз не сомкну и тебе не дам!

— Зазря беспокоишься, Бойша Логсын! В здешних местах про Топтаниху и Буртасово золото такая дурная слава ходит — что ты! Да ни один лиходей-душегубец, ни один тать полуночный или гулеван там какой и на тридцать три версты близко к Топтанихе не подлезет, не сумлевайся!

— Да тати-то — ладно, а мы-то? Нас-то как закружит, завертит… Останемся без товару, а то и… Мертвецы опять же…

— Дык мы-то люди честные, торговые! Нам чужого не надобно, в лес мы не пойдем, на краешке поночуем себе — и дальше двинем. Проверенное место, Бойша Логсын! Говорю тебе честью! И сам ночевал там не единожды, и отец мой, и дед его. На тех, кому золото без надобности, чародейство Атямово силы не имеет.

— Ну добро, коли так! — присудил Бойша, хлопнул возчика по плечу и отстал, дожидаясь своей телеги, — свечерело, и без тулупа стало зябко.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.