Основы философии

Сергей Валентинович Борисов

Основы философии

Pluralitas non est ponenda sine necessitate.

Уильям Оккам

От автора

О философии сказано много и большей частью много лишнего, не имеющего отношения к сути ее предмета. Эта книга не о философии, это сама философия. Если мы любим жизнь, если мы любим мудрость, если мы ценим разумное и доброе человеческое общение, если мы заботимся об этих чистых чувствах, значит, мы настоящие философы. Философия всегда где-то рядом, философия живет в нас, следовательно, искать ничего не нужно, достаточно внимательно приглядеться и прислушаться к тому, что уже есть, познать огромный и неповторимый мир нашего Я.

Эта книга – диалог. На протяжении всех ее глав разговор с читателем будут поддерживать Ignorant (профан), Doctor (ученый) и Мыслители прошлого и современности, оставившие наиболее заметный след в философии. Разговор будет идти на равных, ведь самым главным философом для человека является он сам.

Для удобства восприятия материала текст учебного пособия сопровожден маргиналиями, содержащими пояснения специальных философских терминов и понятий, а также схемами и рисунками. В конце каждой главы представлены наиболее острые и дискуссионные вопросы по изучаемым темам, не имеющие однозначных ответов, а также список литературы для дальнейшего более глубокого проникновения в философскую проблематику.

Глава 1.

Что такое философия? Введение в предмет философии

Не следует делать вид, что занимаешься философией, но следует на самом деле заниматься ею: ведь нам нужно не казаться здоровыми, а быть поистине здоровыми.

Эпикур

Диалоги

1.1. Специфика философского мировоззрения

1.2. Предпосылки философии внутри нас

1.3. Основания философской рефлексии

1.4. Структура философского знания

1.5. Основной вопрос философии и его аспекты

Действующие лица

Ignorant — профан.

Doctor — ученый.

Дэвид Юм — шотландский философ XVIII в.

Иммануил Кант — немецкий философ XVIII в.

Хосе Ортега-и-Гассет — испанский философ ХХ в.

Готфрид Вильгельм Лейбниц — немецкий философ XVII–XVIII вв.

Николай Александрович Бердяев — русский философ XIX–XX вв.

Фридрих Ницше — немецкий философ XIX в.

Вильгельм Дильтей — немецкий философ XIX в.

Мераб Константинович Мамардашвили — советский философ.

Карл Ясперс — немецкий философ ХХ в.

Иоанн Дамаскин — византийский философ VII–VIII вв.

Бенедикт Спиноза — нидерландский философ XVII в.

Пьер Тейяр де Шарден — французский философ ХХ в.

Мартин Хайдеггер — немецкий философ ХХ в.

Рене Декарт — французский философ XVII в.

Августин Блаженный — средневековый философ IV–V вв.

Аристотель Стагирит — древнегреческий философ IV в. до н.э.

Николай Кузанский — немецкий философ XV в.

Иоганн Готлиб Фихте — немецкий философ XVIII–XIX вв.

Конфуций — китайский философ VI–V вв до н.э.

Фридрих Энгельс — немецкий философ XIX в.

Жюльен Офре де Ламетри — французский философ XVIII в.

1.1. Специфика философского мировоззрения

Doctor: Скажи, любезный, считаешь ли ты, что можно хоть в чем-то быть абсолютно уверенным?

Ignorant: А почему ты спрашиваешь? А-а, знаю. Ты хочешь опять выставить меня профаном, не так ли? Но у тебя ничего не получится. Да поможет мне его величество здравый смысл! Например, я абсолютно уверен (да и ты тоже), что завтра опять взойдет Солнце.

Doctor: А на чем основывается твое утверждение?

Ignorant: На простом ежедневном наблюдении. Изо дня в день, примерно в одно и то же время происходит одно и то же событие – восход Солнца. Природа единообразна.

Doctor: Однако из того, что раньше было так, логически не следует, что потом все повторится. В том, что Солнце завтра не взойдет, нет логического противоречия.

Ignorant: Я не понимаю тебя. Что ты хочешь этим сказать?

Doctor: Только то, что восход Солнца нельзя обосновать дедуктивно, а только индуктивно. Однако индукция всегда опирается на неоправданное допущение.

Индукция (от лат. inductio – наведение) – способ рассуждения, при котором путём обобщения нескольких частных случаев выводится одно общее правило.

Дедукция (от лат. deductio – выведение) – способ рассуждения, при котором из общего правила делается вывод для частного случая.

Ignorant: Почему же мое допущение о том, что «так было и будет всегда, ибо природа единообразна», неоправданное?

Doctor: Потому что данное допущение о единообразии природы ты можешь полагать только независимо от опыта, так как ты ведь не можешь наблюдать всю природу в ее прошлом и будущем. Однако пытаясь оправдать предположение о единообразии природы, ты опять будешь ссылаться на свой опыт, а потом опять будешь утверждать, что так было везде и всегда. Ты попадаешь в порочный круг. Например, барон Мюнхгаузен рассказывал небылицы, а в подтверждение своих слов приводил «аргумент», что всегда говорит только правду.

Ignorant: Значит, ты хочешь сказать, что моя уверенность в восходе Солнца столь же неоправданна, как уверенность барона Мюнхгаузена в том, что он поднял себя за волосы?

Дэвид Юм: Наше мышление устроено таким образом, что, когда нам удается обнаружить некоторую регулярность, мы вынуждены верить в то, что эта регулярность сохранится в будущем. Каузально (индуктивно) эту веру обосновать невозможно, она у нас просто есть[1].

Юм Дэвид (1711–1776)

Иммануил Кант: Да, нельзя не признать скандалом для философии и общечеловеческого разума необходимость принимать лишь на веру существование вещей вне нас и невозможность противопоставить какое бы то ни было удовлетворительное доказательство этого существования, если бы кто-нибудь вздумал подвергнуть его сомнению[2].

Кант Иммануил (1724–1804)

Ignorant: Нет, господа философы, вы меня нисколько не убедили, и я продолжаю настаивать на том, что могу быть уверенным в восходе Солнца! А что ты делаешь?

Doctor: Бросаю монету. Орел или решка?

Ignorant: Орел.

Doctor: Так и есть. Означает ли это, что ты знал, какой стороной упадет монета?

Ignorant: Нет, я просто угадал.

Doctor: Но ты же верил в это, и твоя вера оказалась истинной.

Ignorant: Да, но этого мало.

Doctor: А что еще требуется для знания?

Ignorant: Нужно хотя бы какое-то объяснение, обоснование. А вот обоснованная истинная вера и будет знанием.

Doctor: Однако обоснованность бывает разной степени. Например, я вижу своего приятеля в дорогом костюме за рулем шикарного автомобиля. На основе этого я делаю вывод, что он обзавелся деньгами. Когда же он мне говорит, что у него есть еще вертолет и дом в Майами, мои основания подтверждаются. Однако проблема в том, что мой приятель солгал. Костюм и автомобиль он одолжил, чтобы произвести впечатление на свою знакомую, а вертолет и дом он просто приплел для большего эффекта.

Ignorant: Значит наши основания нуждаются в проверке.

Doctor: Но тут мы сталкиваемся с проблемой регресса оснований.

Ignorant: Я тебя не понимаю, опять ты хочешь меня запутать?!

Doctor: Вовсе нет, я только хочу внести ясность. Смотри, моя вера базируется на определенных основаниях, эти основания явились следствием другой веры, которую тоже нужно обосновать, и так до бесконечности.

Ignorant: Вот именно! Поэтому должны существовать хотя бы некоторые убеждения, которые можно принять на веру и считать знанием без обоснования. Иначе все можно подвергнуть сомнению, в том числе и то, что для нас свято – наши принципы, ценности, убеждения. Это недопустимо!

Doctor: А ты считаешь, что мировоззрение человека и общества не подвержено изменениям и не нуждается в обосновании? Человек всегда создает себя, собирает по крупицам. Поэтому он всегда будет задумываться над вопросом: зачем все это? Зачем этот мир и я в нем? Что происходит вокруг нас? Что делают эти люди, которые нас окружают? Куда они бегут? О чем они разговаривают? О чем думают? Куда бегу я вслед за ними? Чего я хочу от жизни, что я могу знать, на что я смею надеяться, что я должен делать?

Ignorant: Стоп, хватит! Уверен, вопросов будет больше, чем ответов. Такие рефлексивные остановки небезопасны. Ведь, как знать, ответов на большинство этих вопросов у нас может так и не появиться.

Doctor: А что тогда? Бежать дальше? А зачем?

Хосе Ортега-и-Гассет: Все мы представители массового общества, а значит, у нас не должно быть подобных вопросов. Но они возникают и никуда от них не деться. Это говорит том, что у нас нет определенного духовного стержня, а, следовательно, в современном массовом обществе растет степень отчужденности человека. Из творца общественных отношений человек превращается в массового потребителя.

Рефлексия (от лат. reflexio – обращение назад) – процесс осмысления чего-либо при помощи изучения, сравнения, а также самопознание.

Массовое общество — это форма общества современной европейской цивилизации, для которого характерна массовая потребность в материальных и культурных благах и соответствующее массовое потребление, которое должно направляться частично техническим прогрессом, частично системой государственного управления.

Doctor: Получается интересная картина: внешне общество необычайно интегрированно, монолитно, но внутренне индивидуалистично, рассогласованно. Сознание человека отпускается в свободный полет по информационному пространству, но при этом оно не в состоянии определить свои истоки. В условиях ожидания случайной информации сознание человека отвыкает трудиться над созданием личности, перестает быть направленным на восприятие внутренних переживаний. Главным состоянием человека становится «праздность души».

Хосе Ортега-и-Гассет: Данное состояние порождает иллюзию доступности жизни во всех проявлениях; все дается мне только по праву моего рождения без каких-либо душевных усилий с моей стороны. Но, превращаясь в простого потребителя, я лишаюсь того «собственно человеческого», что поддерживает и воспроизводит культуру, что придает ей ценность[3].

Готфрид Вильгельм Лейбниц: Однако дело не только в том, чтобы ясно мыслить и всегда совершать рациональный выбор; дело в том, что для такого выбора нужна энергия воли, а ее-то и может перебивать беспокойство повседневных желаний. В зазоры нашего мышления мгновенно внедряется мощный поток иррациональных мотивов и желаний, и мы подчиняемся ему, засыпая наяву и уносясь на крыльях грез. Внимание рассеивается, воля сменяется слепым желанием. Мы не хотим мыслить. Так обнаруживается «ленивый разум»[4].

Ортега-и-Гассет Хосе (1883–1955)

Лейбниц Готфрид Вильгельм (1646–1716)

Ignorant: А что такое «ленивый разум» и каковы его проявления?

Готфрид Вильгельм Лейбниц: Во-первых, это наше нежелание мыслить. Во-вторых, это наше притворство (ведь мы осознаем, что спим наяву). В-третьих, это наша привычка не мыслить, мы не в состоянии побороть собственную лень.

Doctor: Но как бороться с «ленивым разумом»?

Готфрид Вильгельм Лейбниц: Нужно мыслить до конца. Если мы мыслим до конца, мы получаем особое наслаждение от процесса мышления, которое сохраняется в памяти. Поэтому, помня об этой радости, мы вновь обращаемся к мышлению. Эта радость позволяет преодолевать естественный сон интеллекта, просыпаться в своем повседневном существовании, преодолевать зазоры, в которые вклиниваются наши повседневные иррациональные желания, и сохранять непрерывность существования. Именно память о том, как душа радовалась, когда мыслила, и склоняет нашу волю в пользу интеллекта, а не спонтанных желаний.

Ignorant: Хорошо, господа философы, все это верно, но если мы придем к утверждению, что единственным действенным противоядием от «массовизации» духовной жизни будет занятие философией, то современные практичные люди нас не поймут. Современная культура не может в равной степени поддерживать все стороны человеческой жизни, в своих построениях она ищет более надежные опоры, чем «отвлеченные» конструкции философской мысли.

Николай Александрович Бердяев: Да, друзья, положение философа в современном мире поистине трагично, философа почти никто не любит. На протяжении всей истории культуры обнаруживается вражда к философии, и притом с самых разнообразных сторон. Поэтому философия есть самая незащищенная сторона культуры. Постоянно подвергается сомнениям сама возможность философии, и каждый философ принужден начинать свое дело с защиты философии и оправдания ее возможности и плодотворности. Философия подвергается нападению сверху и снизу, ей враждебна религия и ей враждебна наука. Она совсем не пользуется тем, что называется общественным престижем. Философ совсем не производит впечатления человека, исполняющего социальный заказ[5].

Doctor: Чего же не могут простить философам?

Николай Александрович Бердяев: Прежде всего не могут простить того, что философия кажется людям ненужной, неоправданной, существующей лишь для немногих, пустой игрой мысли.

Doctor: Но все-таки непонятно, почему «ненужная» и «неоправданная» игра мысли самой незначительной кучки людей вызывает такое недоброжелательство и почти негодование?

Ignorant: Дело в том, что современный человек относится к философии как к самой неопределенной и отвлеченной области знания, наиболее удаленной от повседневной жизни.

Бердяев Николай Александрович (1874–1948)

Doctor: Но это же заблуждение! Во-первых, каждый из нас, отдаем ли мы себе в этом отчет или нет, имеет какие-то философские воззрения. А во-вторых, даже в обыденной речи современные люди активно пользуются такими терминами, как «философия», «философски», «философствовать» и т.п. Может быть, все-таки причина непонимания заключается в нас самих, а за философию мы зачастую принимаем совсем не то, чем она является на самом деле? Философия в переводе с древнегреческого означает «любовь к мудрости». Но в том-то и дело, что любви нельзя научить, как и нельзя заставить любить. Любовь – это чувство, которое возникает однажды. Это чувство нужно в себе развивать, о нем нужно заботиться.

Ignorant: Действительно, в процессе повседневного общения очень многие толкуют о философии. Например, мы слышим: «Мне нравится твоя жизненная философия». Значит, философия в этом смысле – это образ жизни, деятельности, мысли, способ поведения и т.п. Или: «Не переживай, относись к этому философски». В таком понимании философия – это принятие жизни такой, какая она есть, отстраненное, перспективное рассмотрение жизни. Или (с негативным оттенком): «Хватит философствовать, пора дело делать». То есть здесь философия – это абстрактное, оторванное от жизни рассуждение, неумение четко и логично выразить свои мысли и чувства.

Doctor: Ты прав. Образчик здравого смысла – «Словарь русского языка» С.И. Ожегова – дает следующие определения понятиям «философия», «философски», «философствовать»: например, «философ – это специалист по философии, а также вообще – мыслитель, занятый разработкой вопросов мировоззрения». Или другое определение, на этот раз в переносном смысле: «Философ – это человек, который разумно, рассудительно и спокойно относится ко всем явлениям жизни, ко всем невзгодам». Ну а понятие «философствовать» употребляется, как правило, в негативном контексте: «философствовать – это мудрено или беспочвенно рассуждать, умствовать, рассуждать на отвлеченные темы»[6].

Ignorant: Обыденное представление о философе столь же противоречиво. В обыденном представлении философ фигурирует либо как мыслитель-теоретик, посвятивший себя созерцанию мировых проблем и созданию отвлеченных теоретических систем, либо как мыслитель-пророк, который способен предвидеть будущее, способен давать рецепты счастья и благоденствия для всего человечества или предвещать беды и лишения. Потому он должен нести ответственность за все хорошее и плохое, что происходит в жизни.

Фридрих Ницше: В самом деле, толпа долгое время не узнавала философа и смешивала его то с человеком науки и идеальным ученым, то с религиозно-вдохновенным, умертвившем в себе все плотское, «отрекшимся от мира» фанатиком и пьянчугой Божьим. И если даже в наши дни доводится услышать, что кого-нибудь хвалят за то, что он живет «мудро» или «как философ», то это означает не более как «умно и в стороне»[7].

Ignorant: Так кто же это – «философ»?

Doctor: Характерный для философа вид связи с миром и манера познания вновь и вновь проявляются во все времена и у всех философски одаренных людей. Философ – это тип человека, стремящегося к окончательной, всеобъемлющей ясности и истинности. «Наивный философ» есть в каждом человеке. Стержень философии можно обнаружить внутри нас. Однажды древнегреческого философа Сократа спросили с явной иронией, а стоит ли вообще заниматься философией, на что философ ответил вполне серьезно: «А стоит ли вообще жить, так и не разобравшись в жизни».

Ignorant: Действительно, прежде чем поставить перед собой те или иные задачи, вполне резонно спросить себя, насколько это важно и нужно для меня, какой в этом для меня видится смысл? В этих вопросах и ответах на них находится корень любого поступка человека, который может быть до поры до времени скрыт не только от других, но даже от него самого.

Ницше Фридрих (1844–1900)

Doctor: Верно. Поэтому занятие философией часто предстает не как необходимость, а как то, что надлежит реализовать с помощью нашей собственной деятельности. По отношению к нашей свободе философия выступает в качестве задачи, которую предстоит решить, но не потому, что есть такое принуждение или необходимость, а потому, что философия может считаться за благо. Конечно же, можно жить не философствуя. Но жизнь, не знающая радости и свободы мышления, жизнь, когда человек не стремится стать хозяином своей судьбы, – такая жизнь не является хорошей жизнью. Если для жизни как таковой философия есть излишество, то для подлинно человеческой жизни она как нельзя более необходима.

Ignorant: Философия, как уже говорилось ранее, – это «любовь к мудрости». Следовательно, философ любит не знания, а мудрость.

Doctor: И это верно. Мудрость применима к различным аспектам нашей жизнедеятельности, характеризует наше отношение к знанию, к его применению и использованию на практике, а также к конечной цели наших усилий. Например, у древнегреческого философа Платона можно найти: онтологическую трактовку мудрости, когда она рассматривается не только как свойство мыслящего, решающего и действующего человека, но и как объективное свойство мира («Филеб», «Гиппий Большой»); этическую трактовку мудрости как проявление доброй воли, доблести, поступка, связанного с заботой о сохранении и умножении мудрости в своей душе и мире («Евтидем», «Протагор», «Лахет»); трактовку мудрости как искусства («Протагор»); трактовку мудрости как знания («Алквиад», «Менон», «Протагор»). То есть вместо простого накопления массы разрозненных мнений и сведений все это должно быть, во-первых, проверено на состоятельность, во-вторых, тщательно и всесторонне рассмотрено и, в-третьих, организовано в стройную логически непротиворечивую систему воззрений и жизненного опыта. Философия, по сути, формирует мировоззрение.

Объект (от лат. objectum – предмет) – вещь, предмет, то, что противостоит субъекту, т.е. сознанию, внутреннему миру как часть внешнего мира.

Субъект (от лат. subjectus – лежащий в основе) – обозначение психолого-теоретико-познавательного Я, противопоставляемого чему-то другому, предмету, объекту.

Ignorant: А что такое мировоззрение? Мне кажется, настало время разобраться с этим понятием.

Doctor: Говоря о мировоззрении, как правило, имеют в виду, во-первых, систему взглядов (воззрений) на объективный мир; во-вторых, совокупность взглядов не только на роль и место человека в окружающем мире, но и отношение человека к нему и к самому себе; в-третьих, обусловленные вышесказанным основные жизненно важные позиции людей и социальных общностей; их убеждения, ценностные ориентации, идеалы, а также принципы познания и деятельности. Последнее обстоятельство – свидетельство огромного практического смысла и значения мировоззрения для жизни человека.

Вильгельм Дильтей: Я бы выделил три основных типа мировоззренческих систем: натурализм (человек понимается как биологическое существо, рассчитанное на удовлетворение влечений и подчиненное материальным условиям своего существования); волюнтаризм (свободная творческая самореализация, независимость человека); холизм (достижение гармонии человека и мира как целого). Однако ни одно из мировоззрений не обладает всей полнотой истины, а лишь выражает один ее аспект. Мировоззрения коренятся в природе универсума и в отношении к ней духа, познающего в конечных формах. И каждое из них выражает в рамках нашего мышления лишь одну сторону универсума. В этих пределах каждое истинно. Но каждое в то же время односторонне. Нам не дано увидеть единство всех этих сторон. Чистый свет истины доступен нам лишь в разложенном виде[8].

Дильтей Вильгельм (1833–1911)

Хосе Ортега-и-Гассет: Любой мировоззренческой позиции присущ рациовитализм.

Ignorant: А что это такое?

Хосе Ортега-и-Гассет: Ratio (разум) + vita (жизнь). Трудно дать точное определение понятию «жизнь». Жизнь – это проявление витальной силы, которая сродни космической, это вечное движение, становление, изменение. А потому «жизнь есть время». Время как сущность жизни – это время необратимое, ограниченное, конкретно-историческое, неразрывно связанное с содержанием человеческой деятельности, а потому это – сама история. В истории же действуют люди как существа разумные, мыслящие, стремящиеся к достижению определенных целей. Бесцельность отрицает жизнь, она хуже смерти. Ибо жить – значит делать что-то определенное, выполнять задание. Выбор же цели, ее определение – это задача разума, который таким образом становится витальным разумом[9].

Doctor: Таким образом, рациовитализм – это учение о жизни как истории, которая нерасторжима с разумом. Функция витального разума – самоистолкование жизни, что выражается в созидании мировоззрений, определяющих ценностные координаты человеческой деятельности. Система ценностных ориентаций определяет человеческую деятельность, ее ориентиры, придает ей смысл и цель, активность, направленность. Жизнь как история с ее самоистолкованием и конструированием мировоззренческих систем – единственная реальность, в которую погружен человек.

Хосе Ортега-и-Гассет: Но не следует забывать, что мировоззренческие системы подвержены историческим изменениям. В Средние века человек обретал жизненную ориентацию в вере в Бога как творца и гаранта абсолютных ценностей. Начиная с эпохи Возрождения Бог постепенно переставал быть реальностью для человека, философы все чаще видели в нем продукт человеческого сознания. В Новое время место Бога как подлинной реальности занимает природа, а наука, ее исследующая, трактуется как носительница истины о мире. Для человека XX века наука, как и современная техника, есть уже нечто практически полезное – созданная человеком производительная сила для реализации человеческих целей, «проекта» жизни; но сама она этого «проекта» не создает. Современное человечество призвано осознать, что только историческая жизнь (жизнь как история) есть единственная подлинная реальность, которая определяет все человеческие «проекты», ценности и идеалы, что она сама конструировала то, что люди принимали за независимое от человека и человечества: космос – в эпоху античности; Бога – в Средние века; природу – в Новое время.

Ignorant: Уважаемые философы, а в чем же тогда специфика философского мировоззрения?

Doctor: Философия как тип мировоззрения характеризуется в первую очередь традиционной приверженностью Логосу, т.е. понятию, мысли, разуму, идее. Философское мировоззрение рационально в самой своей основе, хотя в истории философии имели место и иррациональные, нигилистические течения. В философии понятия, суждения и умозаключения выстраиваются в логическую цепь аргументов и доказательств. Философское мировоззрение, однако, не просто сумма отдельных знаний об объективной реальности. Они (знания) представляют собой определенную целостную систему и отличаются иерархией, высокой степенью упорядоченности основных теоретических обобщений и выводов.

Ignorant: В таком случае для большинства людей подлинная философия недоступна, это дело избранных. Научить философии невозможно!

Doctor: Может, ты и прав, однако учти, что философию легче понять и объяснить, непосредственно занимаясь ею, т.е. философствуя, нежели описывая ее со стороны. Например, существует сравнение обучения философии с обучением танго. Действительно, что будет эффективнее: или прослушать лекцию по теории и истории танго, о достижениях выдающихся танцоров, или обучать приемам танго в процессе танца, когда наставник сам показывает, корректирует движения ученика, и потом ученик

схватывает саму суть танца и вносит в танец свою индивидуальную манеру исполнения? Ответ ясен.

Мераб Константинович Мамардашвили: Мы философствуем в той мере, в какой пытаемся выяснить условия, при которых мысль может состояться как состояние живого сознания.

Ignorant: Чересчур мудрено, я не понимаю!

Мераб Константинович Мамардашвили: Например, есть какая-то мысль Платона или Канта, но главное не то, что она просто есть, а мыслима ли она как возможность моего собственного мышления, т.е., иными словами, могу ли я ее помыслить как реально выполненную, не как вербально существующую, а как реально выполненное состояние моего мышления?

Doctor: Действительно, некоторые вербальные записи мыслеподобных состояний такого испытания не выдерживают, показывая тем самым, что хотя и есть мыслеподобие, но, строго говоря, это не мысли, потому что я не могу их исполнять. Ведь мысль существует только в исполнении, как и всякое явление сознания, как и всякое духовное явление.

Мераб Константинович Мамардашвили: Вот именно. Мысль существует только в момент и внутри своего собственного вновь-исполнения. Так же как, скажем, симфония, нотная запись которой, конечно же, еще не является музыкой. Чтобы была музыка, ее надо исполнить. Бытие симфонии, как и бытие книги, – это бытие смысла внутри существ, способных выполнить смысл[10].

Мамардашвили Мераб Константинович (1930–1990)

Doctor: Таким образом, философия – это форма духовной деятельности, направленная на постановку, анализ и решение конкретных мировоззренческих вопросов, связанных с выработкой целостного взгляда на мир и место в нем человека. Философствование базируется главным образом на теоретических методах постижения действительности с использованием особых логических и гносеологических критериев для обоснования своих положений. Темы философствования имеют предельный, самоценный, смыслополагающий, конструктивный, экстраординарный, «возвышенный», «эталонный», всечеловеческий характер. Философские проблемы характеризуются предельностью, фундаментальностью, универсальностью.

Ignorant: А что философия может дать мне, простому, не искушенному в учености человеку?

Карл Ясперс: Уникальность философского познания связана с проявлением личностно-экзистенциального характера решения философских проблем, поэтому познание в форме философствования – это всегда обретение действительности в ситуации, в которой в тот или иной момент оказывается человек. В процессе философствования человек определяет себя посредством своего осуществления. Философствование – это то, посредством чего человек становится самим собой, в то время как он становится сопричастным действительности[11].

Doctor: Философия специфична не своим предметом, а способом отношения человека к бытию. Сущность философии образует не какой-то особый специфический предмет рассмотрения, а само философское мышление, философствование. Понятно?

Ignorant: Не совсем. Если философия доступна каждому, если это просто способ самовыражения, самореализации, «осуществления», значит, ее нельзя назвать наукой.

Ясперс Карл (1883–1969)

Doctor: Правильно. Философия – это не наука в строгом смысле этого слова, а духовно-практическая форма освоения действительности. В отличие от науки она представляет собой не просто теоретическое знание, интеллектуальную конструкцию, а является выражением основных убеждений человека, его нравственной позиции. Философствование – это духовный акт, в котором действует не только интеллект, но вся совокупность духовных сил человека, включая эмоциональные и волевые качества. В основе философии лежит опыт человеческого существования во всей его полноте.

Иоанн Дамаскин: Друзья мои, определений философии много. Но следует усвоить хотя бы шесть самых важных: 1) философия есть знание природы сущего; 2) философия есть знание божественных и человеческих дел, т.е. всего видимого и невидимого; 3) философия есть упражнение в смерти; 4) философия есть уподобление Богу; а уподобиться Богу человек может с помощью трех вещей: мудрости, или знания истинного блага, справедливости, которая заключается в распределении поровну и беспристрастии в суждении, благочестия, которое выше справедливости, ибо велит отвечать добром на зло; 5) философия – начало всех искусств и наук; 6) философия есть любовь к мудрости; поскольку же истинная мудрость – это Бог, то любовь к Богу и есть подлинная философия[12].

1.2. Предпосылки философии внутри нас

Ignorant: Теперь мне хочется понять, что же побуждает людей философствовать. Откуда берется сама потребность к этому?

Doctor: Позволь мне прочитать тебе одно стихотворение. Оно хотя и наивное, но в нем очень глубокий смысл и, как мне кажется, в нем заключается ответ на твой вопрос.

Когда темно и страшно,

Он входит в темноте…

И что темно – неважно!

Не страшно с ним нигде!

Он самый – самый – самый

Удалый – удалец!

Он храбрый – храбрый – храбрый,

Мудрейший он мудрец.

И если надо, горе

Он может победить!

И если надо, горы

Он может своротить!

Искать его не нужно

Вблизи или вдали,

Он не живет снаружи,

Он живет внутри…[13]

Ignorant: Кажется, я начинаю что-то понимать, но ясно выразить это не могу.

Doctor: Сейчас разберемся. Всю нашу жизнь можно сравнить с путешествием от определенного начала к установленному концу. Мы вправе спросить себя, что в этом путешествии будет зависеть только от нас?

Ignorant: Видимо, те ориентиры, которые мы выбираем в пути, те цели, которые ставим перед собой.

Doctor: Правильно. От этой нашей способности к ориентированию зависит качество нашей жизни. Более того, мы понимаем, что в самом главном и существенном мы должны полагаться только на себя, потому что у каждого из нас свой собственный уникальный и неповторимый путь жизни.

Ignorant: Однако с детства человека ориентируют разные люди и многие с готовностью берут нашу ориентацию на себя, тем самым облегчая нам груз ответственности.

Doctor: Но при этом необходимо помнить, что все равно самое важное для человека зависит только от него самого, от его свободного выбора.

Ignorant: Но всегда ли у человека есть свободный выбор?

Doctor: Не будем спешить с ответом, прибегнем к иносказанию. Вот тебе притча. Две вольные и свободные собаки были пойманы и привязаны к двум телегам. Они попали в одинаковые условия внешней несвободы, но вести они себя стали по-разному. Одна собака смирилась со своей судьбой и приняла ее. Телега ехала быстрей – собака бежала быстрей, телега ехала медленнее – собака шла шагом, телега остановилась – собака получила возможность лечь и отдохнуть. Другая же собака оказалась «свободолюбивой». Она грызла свой поводок, кидалась на телегу, упиралась лапами, лаяла и скулила, но телега неумолимо влекла ее за собой. И вот собака, совсем обессилев от неравной борьбы, кинулась под колеса телеги и погибла. Так какая из этих двух собак оказалась более свободной: первая или вторая?

Ignorant: Мне кажется, что вторая. Она не смирилась со своей ситуацией, пыталась противостоять ей. В этом ее свобода.

Doctor: Хорошо, но тогда возникает другой вопрос: а что дала ей эта свобода? А может, просто эта собака оказалась недостаточно умна и рассудительна и поэтому не смогла реально оценить ситуацию? У притчи есть продолжение. Первая собака увидела на телеге человека и поняла, что телега движется не сама по себе, а управляется им. Этот же человек, оказалось, был намерен проявлять заботу о собаке; он давал ей еду, причем такую обильную и питательную, о какой раньше, будучи свободной, она и не мечтала. Прошли годы, собака служила человеку верой и правдой, и вот человек решил подарить ей свободу и снял с ее шеи поводок. Но как только телега тронулась, собака, не раздумывая, побежала за ней. Возникает вопрос, можно ли эту собаку назвать свободной?

Ignorant: Мне кажется, что нет. Это просто зависимость от хозяина.

Doctor: Но ведь у этой собаки был выбор, она его сделала, то есть получается, реализовала свою свободу. Чтобы смысл притчи был ясен, нужно задуматься вот над чем: ставит ли нас жизнь в ситуации, когда мы не в состоянии противиться внешней необходимости? Возможна ли вообще «внешняя» свобода? В чем тогда проявляет себя наш свободный выбор?

Бенедикт Спиноза: А может, в том, что если мы изменяем свое отношение к тому или иному событию, тем самым мы и реализуем свою свободу? А если свобода – это лишь наше отношение к событию или «осознание необходимости» того, что с нами происходит, то в таком случае наша свобода всегда в наших руках и она безгранична?

Спор о свободе

Тезис: Строгий детерминизм. Мир управляется строгими и безусловными законами природы. Зная состояние мира в определенный момент времени и законы природы, мы можем утверждать, что будущее предопределено. Все объекты мира (включая людей) подчиняются тем же природным закономерностям, они не могут быть от них свободны. Следовательно, у человека нет никакой свободной воли.

Антитезис: Объективной свободы нет, но свобода переживается субъективно. Мы в состоянии почувствовать себя свободными. Кроме того, мы имеем возможность поступать по-разному. Если даже мы не можем не подчиняться внешней несвободе, у нас есть внутренняя свобода выбора (например, способа действия или отношения к происходящему)[14].

Спиноза Бенедикт (1632–1677)

Doctor: Мне кажется, что каждое философское учение есть система ориентирования в жизни, следовательно, знакомство с этими системами расширяет пространство нашего выбора.

Ignorant: Однако у меня есть право соотносить любое философское учение со своим собственным жизненным опытом, рассматривать его с точки зрения практической ценности, полезности для меня. Ведь в конечном счете самым главным философом для каждого человека является он сам. Все дело в том, хорошим он будет для себя философом или плохим.

Doctor: О, кажется, ты уже начинаешь улавливать суть дела! Давай рассуждать дальше. Итак, мы целиком и полностью погружены, по сути, в одну реальность – жизнь как историю, временность. Данная реальность дана нам посредством различных форм «отражения».

Ignorant: То есть нас можно уподобить зеркалам, отражающим мир?

Doctor: Видишь ли, не все так просто. Вообще «отражение» как всеобщее свойство реальности связанно с потенциальной информацией, кроющейся в бытии. Так вот, для нас это своего рода информационное взаимодействие с реальностью.

Ignorant: А что представляет собой это «информационное взаимодействие»?

Doctor: Думаю, тебе это отчасти известно. Его простейший вид – раздражимость, далее – возбудимость нервных тканей (нейрофизиологическое «отражение») и, наконец, – психика. Если информационное взаимодействие на уровне раздражимости и простейшей чувствительности обеспечивает активность организма, то нейрофизиологическое «отражение» по мере развития нервной системы дает возможность осуществлять сложные схемы организованной последовательности действий, в конечном счете направленной на достижение жизненно значимой цели.

Ignorant: А как это происходит?

Doctor: Организм в процессе взаимодействия с внешней средой не просто реагирует на внешние раздражители, но и активно реализует в столкновении с внешней средой свою внутреннюю программу, в основе которой лежат нейрофизиологические структуры, аккумулирующие «видовой опыт» организма. Так возникает психический образ как результат отношения, взаимодействия его носителя с внешним миром. Это своего рода модель, отображение реальности, представляющее собой определенную программу возможного поведения во внешней реальности, схему «действия до действия».

Ignorant: Я не совсем понял, что же все-таки представляет собой этот «психический образ» и какова его роль?

Doctor: Поскольку, как я уже сказал, психический образ строится живым существом в процессе активного взаимодействия с внешним миром, значит, по своему содержанию он является отражением свойств, связей и отношений внешнего мира, освоенных субъектом психики в процессе взаимодействия с миром. Схема действия во внешнем мире, представляющая собой содержание образа, «кодируется» в нейродинамических структурах организма. Формирование и использование психических образов представляет собой органическое единство познавательных и эмоциональных процессов, работы памяти и активности волевой сферы психики. Это предполагает у организма определенную, включенную в этот процесс «схему мира». Но последняя, в свою очередь, в качестве своего необходимого компонента предполагает и определенную «схему тела».

Пьер Тейяр де Шарден: Даже не нужно быть человеком, чтобы заметить, как предметы и силы располагаются «кружком» вокруг нас. Все животные воспринимают это так же, как мы сами. Но только человек занимает такое положение в природе, при котором это схождение линий является не просто видимым, а структурным.

Ignorant: А что это значит?

Тейяр де Шарден Пьер (1881–1955)

Пьер Тейяр де Шарден: Это значит, что в силу качества и биологических свойств мысли мы оказываемся в уникальной точке, в узле, господствующем над целым участком космоса, открытым в настоящее время для нашего опыта. Центр перспективы – человек, одновременно центр конструирования универсума[15].

Ignorant: То есть во всех ключевых вопросах восприятия и понимания мира мы обращаемся к нашему непосредственному жизненному опыту?

Doctor: Совершенно верно, но мы не можем обнаружить ничего значимого в каком-либо опыте иначе, как посредством рефлексии, т.е. способности сознания сосредоточиться на самом себе и овладеть самим собой как предметом, обладающим своей специфической устойчивостью и своим специфическим значением. Хотим мы того или нет, но рефлексия всегда будет «искажать» наш опыт. Вместо предметов, ценностей, целей, вспомогательных средств, мы рассматриваем тот субъективный опыт, в котором они «являются», т.е. всегда имеем дело с «явлениями» (феноменами).

Ignorant: Ну вот… Мне казалось, что хотя бы в чем-то мы уже достигли ясности, но опять возникла проблема. Неужели мир, который существует в нашем восприятии, и мир, который существует сам по себе, не одно и то же?

Феномен (от греч. phainomenon – являющееся) – явление, данное нам в опыте чувственного познания.

Интенция (от лат. intentio – намерение, тенденция, стремление) – направленность сознания, мышления на какой-либо предмет.

Doctor: Давай разбираться. Исследованием сознания и его феноменов занимается такое направление современной философии, как феноменология. Так вот, одним из важных свойств, характеризующих сознание, которое установили феноменологи, является свойство интенциональности. Оно обозначает свойство психических феноменов (в отличие от физических) быть направленным на что-либо, т.е. всегда быть сознанием чего-то. Принцип интенциональности сознания говорит о том, что всякий акт сознания направлен на какой-то объект; при этом важно то, что объект, на который направлен тот или иной акт сознания, сам является составной частью этого акта, не в качестве, конечно, физического, скажем, объекта, а в качестве объекта интенционального.

Ignorant: Ну все. Теперь ты меня совсем запутал…

Doctor: На самом деле все просто. Например, если мы смотрим в окно и видим дерево, растущее во дворе, то составной частью этого акта сознания будет не только само наблюдение, но и содержание этого наблюдения, т.е. это дерево как видимое нами. В этом качестве данное дерево будет не физическим, а лишь интенциональным объектом, лишь феноменом нашего сознания.

Ignorant: То есть ты хочешь сказать, что дерево, которое мы видим, существует только благодаря тому, что мы на него смотрим, а также оно существует не само по себе, а только в качестве феномена нашего сознания? Прекрасно! Но я всегда считал и продолжаю считать, что оно существует само по себе как физический объект!

Doctor: Давай будем последовательными. Мы ведь сейчас говорим о свойствах нашего сознания, а не о наших убеждениях. Не будем подменять тему. Так вот, мы установили, что наше сознание как бы двуслойно: один слой – это сама направленность его актов, их интенция, а другой – это содержание данной направленности: объекты, на которые направлены акты сознания, т.е. чисто интенциональные объекты.

Ignorant: Да, это мне понятно. Но…

Doctor: Так вот, давай сначала попытаемся «настроить» наше внутреннее зрение, которое и открывает мир, базирующийся на непосредственном восприятии. Здесь мы обнаружим несколько разновидностей чувств, населяющих наш внутренний мир.

Пьер Тейяр де Шарден: Первая группа чувств – это онтологические чувства: 1) чувство пространственной необъятности в великом и малом; 2) чувство времени (необъятная глубина времени, упрощающая («прессующая») прошлое и «растягивающая» будущее); 3) чувство количества (или чувство множества), представляющее мир как бесконечное множество объектов; 4) чувство качества, благодаря которому мир воспринимается в пропорции, соразмерности его элементов; 5) чувство новизны, движения, т.е. способность воспринимать изменения под «вуалью покоя» мира; 6) чувство целостности, т.е. восприятие многообразных связей и структурного единства мира[16].

Ignorant: То есть эти чувства дают нам представление об окружающем мире. Ясно.

Doctor: Вторая группа чувств – это чувства существования. К этой группе относятся чувство родства, чувство эмпатии и антипатии, страдания и радости, свободы и ответственности, страха и защищенности, чувство любви, социальное (корпоративное) чувство, т.е. чувство, связанное с принадлежностью человека к той или иной социальной общности.

Ignorant: Кажется, понимаю. Эти чувства дают представление о нашем Я.

Doctor: И третья группа чувств – это направляющие чувства. Самые мощные из них: 1) чувство долга (этическое чувство), которое было привито нам в самом начале процесса формирования нашего сознания, а потом оно уже стало восприниматься нами как объективно существующая, направляющая сила; 2) чувство прекрасного (эстетическое чувство), которое для своего проявления нуждается не только во внутренних, но и во внешних подтверждениях; 3) чувство веры (религиозное чувство), которое, если захватывает нас, способно кардинально изменить всю нашу жизнь; 4) чувство логики (рассудок), т.е. чувство, координирующее наш разум. Оно оценивает суждения, аргументы, ситуации с точки зрения их согласованности, последовательности, непротиворечивости. Мы зачастую сначала чувствуем логическую ошибку, а уже в дальнейшем разум дает этой ошибке объяснение.

Ignorant: Хорошо. Допустим, есть у нас эти чувства, и что дальше?

Doctor: Так вот эти «реальности» нашего внутреннего мира и являются теми необходимыми предпосылками философской рефлексии, которые есть у каждого.

Ignorant: Но у меня был и другой вопрос: когда же все-таки философия становится необходима, актуальна для человека? Когда у человека появляется потребность философствовать?

Doctor: Философия становится востребованной в условиях так называемых «пограничных ситуаций», когда наши чувства и разум сталкиваются с неразрешимыми проблемами, парадоксами, противоречиями, побуждающими нас к размышлению.

Ignorant: А что такое «пограничные ситуации»?

Карл Ясперс: Это смерть, борьба, страдание, вина. В переживании пограничных ситуаций становится очевидно, что лежащая на поверхности опора на внешние условия может обрушиться, и я окажусь радикально отброшен назад, к себе самому. Сильнее всего это проявляется в осознании смерти: то, что остается нерушимым перед лицом смерти, относится к подлинному бытию, а то, что теряет силу, есть простое наличное бытие[17].

Ignorant: Я кажется понимаю. Это «безвыходные» ситуации, когда внешне ничего изменить нельзя. Это судьба. Единственное, что может сделать человек в этих ситуациях, – это измениться сам, изменить свое отношение к происходящему. Здесь зафилософствуешь поневоле! И не хотел бы думать, голову ломать, а приходится.

Doctor: Лучше и не скажешь. Ты все понял. Давай рассмотрим пример «пограничной ситуации», взятый из Библии. Люди верят, что Вселенной управляет справедливый и добрый Бог. Праведным воздается, злые наказываются – и это универсальный закон, который срабатывает всегда. Вот Иов. Он непорочен, праведен, справедлив, далек от зла. Но и он страдает. Возникает вопрос, почему и за что?

Иов

…Жил человек в земле Уц. Иов имя его. Был он лучшим из всех людей на земле. Самым справедливым, самым добрым.

Слова его слушались и решения его ждали, как ждут позднего дождя. Для слепого он был глазами, для хромого – ногами, для сироты – отцом. Таким был Иов, живший в почете и богатстве. И имел он дом, стада, семерых сыновей и троих дочерей. К нему-то и пришел Сатана, и вызвал бурю и уничтожил в один день все стада его и все богатства. Иов только вздохнул глубоко: «Бог дал, Бог и взял. Все от Бога». Но страшная буря на этом не кончилась. Она обрушила дом, в котором находились дети Иова, и все они погибли. И зарыдал Иов, и разодрал на себе одежды, посыпал голову пеплом, но душа его и тут не отвернулась от Бога: «Бог – дал, Бог – взял, – сказал он. – Все Божье». – «Много можешь вынести, больше дам», – сказал Сатана и послал Иову страшную болезнь: все тело его покрыла проказа от кончиков пальцев до кончиков волос. И заметалось сердце Иова. – «Господи, что сделал я Тебе?!» – «Прокляни Бога, – сказала ему жена, – и умри. Разве можно столько вынести?» – «Я принимал от Бога счастье, приму и горе», – ответил Иов. И принял полную чашу. И перелилась эта чаша через край так, что захлебнулась душа. «Что сделал я тебе, Господи?! Вот я сижу один на гноище своем и даже жене моей тяжел мой запах, слуги мои избегают меня, а те, кто счастливы были видеть мою улыбку, смеются надо мной…»

Пришли к Иову друзья и не узнали его. А узнав, заплакали. И долго сидели молча. И тогда зарыдал Иов, и проклял ночь, в которую был зачат, и день, в который родился.

«Для чего я не умер в утробе, из чрева вышел и не скончался? Зачем встретили меня колена и к чему сосцы, что я должен был сосать?» – «Что ты, Иов, стыдно, Иов, покайся, Иов», – заговорили друзья. – «В чем мне каяться, друзья мои? Я не вижу за собой вины». – «Нет, Иов. Значит, ты в чем-нибудь грешен. Бог не посылает такие страдания зря. Покайся и попроси у Бога прощения». – «Вы для этого пришли ко мне? О, если бы вы могли помолчать, – какой бы это было милостью!» – «Иов, Иов, но ты богохульствуешь. Неужели ты считаешь Бога несправедливым? Что же, ты – праведнее Бога?» – «Вам мало моего страдания, вы хотите найти на мне еще вину?! Неужели вы не в силах пожалеть меня, друзья мои?.. Нет на мне никакой вины. Я безгрешен. Не с вами, а с Богом говорю, и пусть Бог ответит мне: за что?!»

И Бог ответил ему из бури. Бог, развернувший небо и землю, горы и море, Бог, создавший душу, сказал: «Вот я! Пусть замолчат люди. Не они, а Я буду говорить с тобой. Перед ними ты безгрешен и нет человека чище и лучше тебя, но зачем ты оставил меня, Иов?»

– Я, Господи?!

– Все, и даже ты. Я один с тех пор, как Адам ушел. Я один. Я создал мир, чтобы ты вместил его. Вместил ли ты? Проник ли ты в глубину Мою? Взвесил ли Мои замыслы? Был ли со Мной в час творения? Помогал ли Мне держать землю и расчислять звезды, вонзать луч в лес и золотить горы? Глядел ли в Мои глаза вместе с утихшим морем? Уходил ли в Меня вместе с горою? И что ты сам дал Мне, чтобы судить Меня? Хорошо знать, что кто-то есть, кто может одарить тебя и защитить, кто несет тебя на себе и судит справедливым судом. А кто есть надо Мной? Я сам. Один. Я сам держу все. А Меня – никто. Пробовал ли ты вместе со Мной держать мир и отвечать, а не только спрашивать?

И затих Иов. И почувствовал, что сердце его раздвинулось и углубилось, так что может вместить в себя все небо и всю землю, и всю боль. И ответил Богу:

– Господи! Слышу Тебя! Вижу Тебя! Прав Ты, Господи, потому что Ты и есть сама правота. Люблю тебя, Господи! Люблю тебя, Жизнь![18]

Ignorant: Да уж… Потерял человек веру в Бога и потерял себя, а как только вернулась к нему эта вера, так и он вновь возродился к жизни. Но не кажется ли тебе, что этот пример характеризует только религиозное мировоззрение? А как же реагируют на «пограничные ситуации» люди нерелигиозные?

Doctor: Попытаюсь смоделировать для тебя «пограничную ситуацию» на примере философского парадокса «Стена». Допустим, ты идешь в определенном направлении, ставишь перед собой те или иные цели, задачи, надеешься на лучшее, видишь определенную перспективу в жизни и вдруг… перед тобой вырастает Стена. Она необъятна и бесконечна как в высоту, так и в ширину. Она заслонила собой все пространство впереди тебя. Ты недоумеваешь, что это? Ты в растерянности, ты не знаешь, что теперь делать.

Ignorant: Я буду пытаться разрушить стену.

Doctor: Но она очень прочная.

Ignorant: Я попытаюсь перелезть через нее.

Doctor: Но она уходит все выше и выше.

Ignorant: Тогда я пойду вдоль стены. Хотя я уже знаю, что ты скажешь: стена окажется бесконечно длинной, не так ли?

Doctor: Именно так. Но уже с самого начала пути тебя будет мучить вопрос: туда ли я иду? Я пошел направо, а может, нужно налево? Возможно, обход займет долгое время, а вдруг я иду не в том направлении?

Ignorant: Я сделаю подкоп.

Doctor: Но у стены обнаруживается не менее прочный и бесконечный фундамент.

Ignorant: Слушай, мне уже надоело возиться с твоей Стеной. Я вернусь назад, откуда пришел.

Doctor: Не думал, что ты так быстро сдашься… Однако знай, что теперь это уже не «моя» Стена, а «твоя». Ну, вернулся ты туда, где тебе все известно и привычно, но согласись, ведь то, что осталось позади, уже не имеет для тебя никакой ценности, так как ты теперь не можешь сказать, что тебя ждет впереди что-то новое, значимое, вселяющее надежду. Тебя впереди ждет эта проклятая Стена!

Ignorant: А я не буду думать о Стене. Эта проблема больше не будет меня интересовать. Хотя, конечно, любопытно бы узнать, что там за Стеной? Возможно, там какой-то новый мир… Так почему же я лишен возможности оказаться там? Так что же мне теперь делать?

Doctor: Вот видишь, ты и не заметил, как эта внешняя Стена стала твоей внутренней проблемой.

Ignorant: Нет у меня никаких проблем! Почему меня вообще должна интересовать какая-то Стена?! Мне нет до нее никакого дела.

Doctor: Давай перенесем эту ситуацию на твой жизненный опыт. Представь сейчас что-то самое дорогое, значительное, очень-очень нужное для тебя, то, что составляет цель или смысл твоей жизни, то, что наполняет твою душу теплотой и светом. Представил?

Ignorant: Да. И не проси, чтобы я тебе рассказал об этом, это очень личное.

Doctor: Конечно же я не буду тебя об этом просить. Я просто попрошу тебя представить, что этого у тебя уже нет, это погибло, это умерло, безвозвратно потеряно, потеряно навсегда! Ну, чувствуешь теперь всю мощь этой неожиданно возникшей Стены? Что нам теперь делать, куда бежать, как жить дальше?

Ignorant: Все, хватит! Мне надоели твои эксперименты! Я не хочу больше быть твоим «подопытным кроликом»!

Doctor: Ладно, прости меня пожалуйста. Давай представим что-нибудь более тривиальное. Допустим, ты студент и неплохо учишься; хорошие оценки, которые ты получаешь, служат для тебя стимулом к учебе. Но вот я ставлю тебе «двойку»!

Ignorant: За что?!

Doctor: А я не буду объяснять причину. Может быть, я несправедливый человек, сужу предвзято, но у меня есть возможность сделать это. Как ты себя при этом чувствуешь?

Ignorant: Мне непонятно и обидно. И обидно оттого, что непонятно. Я разочарован.

Doctor: Может быть, тебе хочется, чтобы этой «двойки» не было, и тогда бы твое мироощущение было бы гораздо оптимистичнее?

Ignorant: Конечно.

Doctor: Но нет! Это невозможно! Это уже случилось! «Двойка» у тебя есть! Вот она «красуется» в ведомости… А теперь давай подумаем, почему это для тебя так важно? Почему для тебя имеет такое большое значение и смысл цифра «2», выставленная на странице такой-то ведомости? Как это может повлиять на твою дальнейшую жизнь? Как от этого изменишься ты сам? Ты станешь лучше или хуже? С тобой случится что-то непоправимое? Представь себя через 10, 20, 30 лет. Вспомнишь ли ты вообще когда-нибудь об этом эпизоде твоей жизни?

Ignorant: Скажем так: этот эпизод может радикально изменить мою жизнь. Но я сейчас уже начинаю сомневаться, возможно, это будут изменения к лучшему. Как с той собакой из притчи. Я, например, могу сказать себе: «Ну что же, пускай, если так случилось, значит так надо. Во всяком случае, это не заставит меня стать хуже, ведь чтобы жизнь имела смысл, я должен доверять ей и учиться у нее. Я должен учиться быть лучше, совершеннее, ведь в этом заключается главная цель моей учебы».

Doctor: И вот мы видим, что Стена блекнет, теряет свои очертания и растворяется в воздухе; она перестает для нас существовать, исчезает как дым, и мы движемся дальше, проходя «сквозь» Стену.

1.3. Основания философской рефлексии

Ignorant: Все-таки, возвращаясь к нашему предыдущему разговору, можешь ли ты одним словом сказать, с какого самого простого и естественного свойства человека начинается философия?

Doctor: Пожалуй, с удивления. Об этом еще говорили такие прославленные философы, как Платон и Аристотель.

Ignorant: Я не совсем тебя понимаю. Я могу удивляться чему угодно, но это не значит, что у меня сразу же возникает потребность философствовать по этому поводу.

Хайдеггер Мартин (1889–1976)

Мартин Хайдеггер: Видишь ли, у Платона и Аристотеля речь идет не о случайном и поверхностном удивлении, не о какой-то мимолетной эмоции. Удивление всецело захватывает меня, является основанием моей мысли, присутствует и правит в каждом шаге философии. Удивление не дает мне потерять мою мысль, не дает рассеяться моему вниманию. Благодаря удивлению я «предрасположен» мыслить[19].

Ignorant: Интересно, чему это я могу так удивиться?

Мераб Константинович Мамардашвили: А разве не удивительна сама возможность понять, что мы можем удивляться? Например, удивляться тому, что есть нечто, а не ничто.

Ignorant: В каком это смысле?

Мераб Константинович Мамардашвили: В том, что должно, казалось бы, быть ничто, а есть нечто. Таким образом, философия начинается с удивления, и это настоящее удивление не тому, что чего-то нет, а тому, что вообще что-то есть[20].

Ignorant: Опять вы говорите загадками, господа философы. Вот, например, Я есть. И что же здесь удивительного?

Doctor: А ты подумай.

Ignorant: А что здесь думать. Я себя ощущаю и «изнутри», и «снаружи». Например, я каждый день вижу себя в зеркале. У меня есть свой неповторимый внешний облик, благодаря которому я отличаюсь от всех других. Короче, Я есть!

Doctor: Хорошо. Теперь представь, что ученые изобрели «универсальный дубликатор» УД-1. Ты заходишь в комнату, ее плотно закрывают, все твое тело сканируется до последнего атома и воссоздается с помощью нанотехнологий в другой комнате. Допустим также, что УД-1 может сделать несколько твоих копий. В принципе, все эти копии – это ты, они тождественны тебе, но они не тождественны друг другу, ведь их несколько, т.е. они тождественны тебе только качественно, но не тождественны количественно. Где же будешь подлинный ты? Или, став «многими», ты автоматически теряешь свою самотождественность?

Ignorant: Я даже представить себе не могу такую фантастическую картину!

Doctor: Хорошо. Подумай о чем-то реальном. Например, что происходит с тобой, когда ты меняешься с возрастом? Ведь меняется не только твой внешний облик, но и твое мировоззрение. Где же ты подлинный?

Ignorant: Я всегда был Я, сколько себя помню. У меня никогда не было ощущения «раздвоенности», «растроенности» или «раздесятиренности». Я – личность, и моя тождественность сохранялась всегда независимо от возрастных изменений. Я двухлетний и я сорокалетний неразрывно связаны. Эту непрерывную психическую связь хранит моя чувственная и биографическая память.

Doctor: В таком случае, дело не только в твоем внешнем облике. Например, когда ты спишь и видишь сон, где находится твое Я? Было бы неуместно ответить: мое Я лежит в кровати. В кровати лежит твое тело, которое в данный момент ты не чувствуешь и не осознаешь.

Ignorant: Неужели ты хочешь сказать, что мое Я во время сна «убежало» из моего тела, а когда я проснулся, то оно «вернулось»? Я всегда было во мне, потому что это продукт психической деятельности моего тела, точнее, моего головного мозга.

Doctor: Хорошо. Допустим, медицине удалось осуществить пересадку головного мозга, и твой мозг пересадили в тело другого человека. Что ты при этом будешь чувствовать?

Ignorant: Если тебе хочется фантазировать, так уж и быть, я поддержу твою игру. Наверное, у меня будет ощущение, что мне подменили тело, но ощущение моего Я не пропадет. Следовательно, не все биологическое тело существенно для личности, а только головной мозг, который и есть Я. Видишь, все просто.

Doctor: Ладно. Теперь допустим, ученые научились сканировать мозг и изобрели «мозговой транслятор» МТ-1. Вся информация с твоего мозга была сканирована и с помощью МТ-1 полностью преобразила мозг другого человека. Что ты при этом будешь чувствовать?

Ignorant: Наверное, у меня опять появится ощущение, что я в другом теле, но ощущение моего Я не пропадет.

Doctor: Но это же будет не только не твое биологическое тело, но и не твой головной мозг.

Ignorant: Ты, кажется, меня опять запутал. Так где же тогда мое Я? Это удивительно!

Рене Декарт: Попытайся представить, что ты спишь и при этом не видишь снов. В этот момент что ты можешь сказать о своем Я?

Ignorant: Ровным счетом ничего.

Рене Декарт: В том-то и дело. Наше Я не «где-то» (не в голове и не в головном мозге), оно не занимает места в пространстве. Оно нематериально, следовательно, оно тождественно сознанию. Его можно только помыслить. Наше Я не может существовать без сознания. Поэтому я мыслю, следовательно, существую, – ведь мы скорее знаем о том, что мыслим, чем о том, что существуем. Да и о самом своем существовании мы знаем только благодаря тому, что у нас есть мышление. Даже когда мы склоняемся к мысли об иллюзорности всего на свете, необходимо, чтобы Я сам, таким образом рассуждающий, действительно существовал[21].

Декарт Рене (1596–1650)

Августин Блаженный (354–430)

Августин Блаженный: Конечно, ведь я могу заблуждаться относительно вещей вне меня; но, сомневаясь в них, я осознаю себя самого как сомневающегося. То, что я есть, достоверно заложено во всяком суждении, сомнении, заблуждении. Ведь, заблуждаясь, я есть[22]. Так путь к основам достоверности ведет во внутреннюю сферу сознания, поэтому не выходи из себя, вернись в себя самого; истина живет во внутреннем человеке («Noli foras ire, in te ipsum redi; in interiore homine habitat veritas»).

Ignorant: Я заметил удивительную вещь. В ходе философствования мы начали с удивления, затем стали проверять доводы на состоятельность и подвергать их сомнению и когда, казалось бы, зашли в тупик, сразу же нашлось неожиданное, но очень продуктивное решение проблемы.

Doctor: Ты сделал верное наблюдение. Ведь недаром древнегреческий философ Сократ утверждал, что для того, чтобы обрести истину или хотя бы приблизиться к ней, нужно твердо усвоить один-единственный постулат: «Я знаю, что я ничего не знаю».

Ignorant: Ты меня опять удивляешь, док. Как же данный постулат может помочь в поиске истины?

Doctor: Это утверждение как бы подсказывает нам: доверяй своей интуиции; все, что вызывает сомнение, должно быть подвергнуто сомнению; только так любое знание может быть проверено на состоятельность, ведь любое знание нуждается в тщательном и всестороннем рассмотрении.

Ignorant: Расскажи мне о Сократе. Меня заинтересовал его метод.

Doctor: Центральным пунктом философии Сократа был вопрос о благе и добродетели. Как утверждает Сократ в «Апологии» Платона, стимулом для этого послужила надпись на оракуле в Дельфах: «Познай самого себя».

Сократ (469–399 до н.э.)

Ignorant: Познай самого себя… Этим мы, по сути, и занимаемся.

Doctor: Сократ толкует это как требование испытывать человеческое знание и определять, какое благо подобает человеку. Чтобы появилось представление о благе или какое-либо знание вообще, человеческая душа должна быть достаточно подготовлена. В беседах с согражданами Сократ убеждается в том, что хотя все верят, будто уважают благо и добродетели, но для подтверждения этого выдвигают ложные мнения, не выдерживающие проверки разумом в ходе диалога. Испытующими вопросами Сократ расшатывает ложное мнение собеседника, пока тот не начинает признавать, что не знает того, в чем еще недавно был уверен. Такая безвыходность (апория) – поворотная точка, с которой в диалоге могут начаться поиски истинного понимания (рис. 1).

Аристотель Стагирит: Сократу по праву можно приписать две вещи: во-первых, обоснование через данные опыта, во-вторых, образование общих понятий[23].

Doctor: Совершенно верно. Сократ понимает свою философию как майевтику (повивальное искусство), ибо хочет быть лишь помощником в достижении понимания и самопознания, которые каждому надлежит изыскать в себе самому, поскольку они не могут быть усвоены извне.

Ignorant: В таком случае наше незнание помогает нам в поиске истины. Никогда бы не подумал, что такое возможно!

Николай Кузанский (1401–1464)

Николай Кузанский: Но именно так и обстоит дело. Рассудок в состоянии познавать вещи, сравнивая известное с неизвестным и образуя понятия на основе подобий. Но поскольку в мире все всегда лишь более или менее подобно друг другу, а совершенного мерила подобия нет, ничего не познается так, чтобы нельзя было познать его еще совершеннее. Таким образом, стремясь к знанию, мы приходим к познанию нашего принципиального незнания. Человек учится этому незнанию благодаря своему разуму, ибо через это незнание он способен коснуться единства всех противоположностей в бесконечном. Значит, думающий человек всегда находится в состоянии ученого незнания (docta ignorantia)[24].

Ignorant: Слушай, док, а ведь это «ученое незнание» объединяет нас.

Doctor: Ты весьма наблюдателен.

Рис. 1

Ignorant: Мне хочется подытожить наш предыдущий разговор об удивлении по поводу того, где находится мое Я. Мне кажется, что на утверждении «я мыслю, следовательно, существую», как на прочном основании, можно построить целую философию.

Иоганн Готлиб Фихте: Ты близок к истине, мой друг. Но для построения философии нужен метод. Пусть наше рассуждение разворачивается по схеме «тезис – антитезис – синтез». Итак, тезис: «Я изначально просто полагает свое собственное бытие».

Ignorant: Например, Я есть!

Иоганн Готлиб Фихте: Как ты думаешь, так мыслишь только ты или к этому может прийти любой, кто будет рассуждать также?

Ignorant: Конечно любой. Но для того, чтобы это понять, нужно отвлечься от всего поверхностного в нашем представлении о Я.

Иоганн Готлиб Фихте: То есть ты хочешь сказать, что абсолютное Я как единство мыслящего и мыслимого постигается через созерцание. Но до этого отвлечения можно возвыситься лишь посредством абстракции от всего остального (психологического) в личности.

Ignorant: О, хотя мне так не сказать, но мне кажется, что именно об этом я и думаю.

Фихте Иоганн Готлиб (1762–1814)

Иоганн Готлиб Фихте: Тогда давай рассуждать дальше. То, что определено в тезисе – это некая данность, основание нашего мышления. От этого мы можем оттолкнуться, чтобы дать предметное определение нашего Я. В этом нам поможет антитезис: «Я полностью противостоит не-Я».

Абстрактный (от лат. abstractus – отвлеченный) – продукт чистого мышления, данный в понятиях в противоположность конкретному, т.е. тому, что дано в чувствах.

Ignorant: Конечно. Например, мне противостоит кто-то другой. Он как зеркало, отражаясь в котором, я лучше узнаю кто я для него. Или, в сам общем виде: Я – это Я, а не-Я – это окружающий мир.

Иоганн Готлиб Фихте: Однако при этом не стоит забывать, что и кто-то другой, и окружающий мир – это конструкции твоего Я. Отсюда синтез: «Я и не-Я взаимно определяют и ограничивают друг друга».

Ignorant: На счет «определяют» – понятно, а почему «ограничивают»?

Иоганн Готлиб Фихте: А как же иначе? Ведь наше абсолютное Я – это бесконечное стремление, деятельность, активность. Оно содержит в себе требование: вся реальность должна полагаться Я как таковым. Но поскольку нет стремления без объектов, Я сталкивается с сопротивлением не-Я, чтобы, преодолевая его, стать практическим, побороть косность окружающего мира. Одновременно конечное Я должно отдавать себе отчет в том, действительно ли оно объемлет собой всю реальность? Граница объектов, на которую наталкивается Я, есть условие того, что стремление становится рефлектированным, а Я знает о себе самом и таким образом может определять себя (рис. 2)[25].

Рис. 2

Ignorant: Получается, что, философствуя, мы лучше понимаем себя и тем самым реализуем свое право быть свободными и творческими людьми.

Иоганн Готлиб Фихте: Думаю, ты прав.

Ignorant: Теперь мне хочется разобраться в том, как в философии сочетаются стремления быть рациональным, логичным и в то же время чутким к своей интуиции, чувствам. Ведь именно это сочетание и есть «любовь к мудрости». Я прав?

Doctor: Думаю, ты близок к истине. За мудростью, как правило, современные люди «идут на Восток». Восточная мудрость привлекает и завораживает их своей загадочностью, таинственностью, глубиной. Правда, массовое сознание и здесь скользит по поверхности, усваивая только атрибуты Востока, делая их «модными», так и не проникая в глубины восточного мировоззрения.

Примечания

1

Юм Д. Трактат о человеческой природе, или Попытка применить основанный на опыте метод рассуждения к моральным предметам // Юм Д. Соч.: В 2 т. – М., 1965. – Т. 1. – С. 319.

2

Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Соч.: В 6 т. – М., 1964. – Т. 3. – С. 101.

3

Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс // Х. Ортега-и-Гассет. Избр. труды. – М., 2000. – С. 72–73.

4

Лейбниц Г.В. Опыт теодицеи о благости Божьей, свободе человека и начале зла // Г.В. Лейбниц. Соч.: В 4 т. – М., 1989. – Т. 4. – С. 54–62.

5

Бердяев Н.А. Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения // Бердяев Н.А. Философия свободного духа. – М., 1994. – С. 230.

6

Ожегов С.И. Словарь русского языка. – М., 1989. – С. 850.

7

Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Ф. Ницше. Соч.: В 2 т. – М., 1990. – Т. 2. – С. 326–327.

8

Дильтей В. Типология мировоззрений и философия // В. Дильтей. Введение в науки о духе. – М., 2000. – С. 222–231.

9

Ортега-и-Гассет Х. Вокруг Галилея // Х. Ортега-и-Гассет. Избр. труды. – М., 2000. – С. 246–247.

10

Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. – М., 1992. – С. 21.

11

Ясперс К. Введение в философию // Путь в философию. Антология. – М., 2001. – С. 228.

12

Антология мировой философии: В 4 т. – М., 1969. – Т. 1. – Ч. 2. – С. 622.

13

Э. Мошковская.

14

Подробнее об этом будет сказано в главе 4 «Что такое человек? Введение в философскую антропологию».

15

Тейяр де Шарден П. Феномен человека. – М., 1987. – С. 38.

16

Тейяр де Шарден П. Феномен человека… – С. 39.

17

Подробнее об этом будет сказано в главе 4 «Что такое человек? Введение в философскую антропологию».

18

Миркина З., Померанц Г. Великие религии мира. – М., 1995. – С. 339– 341.

19

Хайдеггер М. Что это такое – философия? // Путь в философию: Антология. – М.; СПб., 2001. – С. 155–156.

20

Мамардашвили М.К. Введение в философию // М.К. Мамардашви-ли. Необходимость себя. – М., 1996. – С. 21.

21

Декарт Р. Рассуждение о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках // Р. Декарт. Соч.: В 2 т. – М., 1989. – Т. 1. – С. 268.

22

Августин Аврелий. О свободе воли // Антология средневековой мысли: Теология и философия европейского Средневековья: В 2 т. – СПб., 2001. – Т. 1. – С. 29–33.

23

Аристотель. Метафизика // Аристотель. Соч.: В 4 т. – М., 1975. – Т. 1. – С. 327.

24

Николай Кузанский. Об ученом незнании // Антология мировой философии: В 4 т. – М., 1970. – Т. 2. – С. 56.

25

Антология мировой философии: В 4 т. – М., 1971. – Т. 3. – С. 203–204.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.