Лейтенант Паганель

Сергей Тютюнник

Лейтенант Паганель

– Слышали: наш Паганель застрелился? – сообщил в столовой во время обеда молодой капитан – замполит батальона.

– Да ты что?! – изумился майор Ползиков, отложил ложку и стал вытирать пот с прогрессирующей лысины. – Я так и знал, что этим кончится. Жалко парня.

– Он не застрелился. Только попытался, – внес поправку капитан из полкового медпункта. – Его должны под суд отдать за какое-то преступление.

– Именно поэтому он и застрелился, – настаивал на своем капитан-замполит. – Натворил каких-то дел там, на новом месте, а суда и тюрьмы испугался. Вот и пустил себе пулю в лоб.

– А какой здесь еще может быть суд?! – возмутился лысеющий майор Ползиков. – И так в этом Афгане сидим, будто в зоне, не знаем, как выбраться. Сотни своих людей уже положили да еще судить тут друг друга будем!

– А что, по-вашему, здесь судить не за что? – заспорил молодой замполит. – Кое по кому тюрьма плачет…

– Особенно по Паганелю! – не сдавался Ползиков. – Тоже, нашел преступника! «Вооружен и о-о-очень опасен»!

Офицеры, услышавшие этот разговор, перестали хлебать постный борщ и подняли головы от тарелок. В столовой стало тихо. Только ветер за жестяными стенами выл.

Юный лейтенант Вася Самсонов имел расклешенный и приплюснутый нос, кудрявую черноволосую голову на гибком, как шланг, теле, нежные девичьи щеки, которые он брил раз в два дня, и веру в то, что, по большому счету, все люди – братья. Вера его происходила от размеренной, лишенной драматизма жизни за забором военного училища, где читали Куприна и Пикуля, говорили об офицерской чести и изучали тыловое хозяйство полка.

Отец Васи – полковник, прослуживший по интендантской части всю свою офицерскую жизнь, твердой рукой направил сына по той же линии, надеясь оградить его этим от превратностей судьбы. Но опека продолжалась недолго. Папа вышел в запас, по причине чего не успел спасти свое чадо от Афганистана. К тому же Вася не торопился сообщать бате о своем отъезде в Афган. Открылся только в день посвящения в офицеры, когда распределение по округам уже состоялось. Папа наглотался таблеток от давления, пообещал ничего пока не говорить матери и в последний раз проявил служебное рвение: растормошил всех старых друзей и выхлопотал сыну капитанскую должность в относительно безопасном афганском гарнизоне.

Попав на войну, Самсонов-младший растерялся. Опыта состояния в офицерстве он не имел, людям верил, тыловое хозяйство полка знал в основном по книжкам и схемам. Его подчиненные – заматерелые прапорщики, – почти не таясь, дурили своего юного начальника. Полк, и без того не сытый, сразу почувствовал перемены. Солдаты и офицеры стали жаловаться на скудный рацион.

Командир полка подполковник Зыков сначала ругал только своего заместителя по тылу – бывшего ротного командира Кабисова, бравшего от жизни все, что можно. Потом принялся за прапорщиков, которые вкупе с Кабисовым потихоньку распродавали полковой паек и посуду местным дуканщикам. На молодого лейтенанта не очень наседал. Понимал, что тот по неопытности не может пока справиться с прокормом полка. Но однажды его отношение к Самсонову изменилось. Случилось это в приезд из Москвы старого маршала.

Маршал в Отечественную командовал армией, в 1942-м удержал немца на одном из направлений, в 1953-м с группой товарищей арестовал и расстрелял Берию и за эти заслуги стал одним из многочисленных заместителей министра обороны. Пользовался бы маршал всеармейской и всенародной любовью, кабы не пребывал на военном Олимпе настолько неприлично долго, что впал в состояние маразма. Десятилетиями разъезжал он по войскам для острастки, то есть инспекции, и в конце концов потерял всякое понимание – для чего он это делает. Не боевая заслуженная слава его теперь сопровождала, а рой анекдотов.

При маршале неотлучно находились врач и полковник-адъютант, которые непрестанно следили за температурой угасающего маршальского тела, подогреваемого электрическим жилетом. Полковник подзаряжал карманные аккумуляторы, водил бывшего полководца в туалет и собственноручно расстегивал ему ширинку. Бессильные руки маршала обычно скрыты были под белой буркой, которую он порой не снимал даже летом. Но в Афганистан старый военачальник приехал на исходе короткой дождливой зимы. Нестерпимая азиатская жара тоже была губительна для маршала.

Командир полка Зыков вызвал к себе зама по тылу Кабисова и начпрода Самсонова и, разгладив ухоженную полоску усов а-ля штабс-капитан Овечкин из фильмов о «неуловимых мстителях», стрельнул в подчиненных убийственной фразой:

– К нам летит маршал. – Командир сделал паузу, чтобы закурить и дать возможность Кабисову и Самсонову осознать значимость события, как осознали нечто подобное жители уездного городка, узнав, что к ним едет ревизор.

– По всей видимости, маршал ночевать не будет, – продолжил Зыков, – но гостиницу подготовь (взгляд на Кабисова). И кормежка… Чтоб стол был на высшем уровне (взгляд на Самсонова)! Причем так… Продумайте два варианта обеда: один – в «греческом» зале в столовой, другой – в гостинице. Мало ли, как там свита распределится. Если нужно съездить в Союз за харчами – вперед. Возьмите бэтээры для охраны… В общем, как говорил Никита Хрущев: «Цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!»

Кабисов с Самсоновым собрались уходить, но командир хмыкнул с кривой усмешкой и завершил инструктаж:

– Да, слушай (Кабисову), в нашем штабном туалете или перегородку между отделениями нужно сломать, или новый сортир построить. Маршал, говорят, не расставаясь с адъютантом даже по нужде ходит. В штабном вдвоем не развернуться. Не в общий же они пойдут, в компанию к солдатам…

За продуктами в Союз поехал Вася Самсонов. До границы было сотни полторы километров, поэтому на грузовике в сопровождении бронетранспортеров он обернулся быстро, закупив по какой-то хитрой финансовой статье полковых расходов и кур, и коньяк, и пиво…

Маршал со свитой прилетел на вертолете. Ходил по полку, подметая пыль белой буркой, наброшенной поверх шинели. Говорил бледным голосом нечто незначительное. Расслышать его могли не все, и адъютант-полковник иногда дублировал сказанное стариком для тех, кто не уловил слабые колебания воздуха из маршальских уст.

Визит протекал тихо и безобидно, но маршал вдруг заметил палатки, в которых размещался один батальон, и упрекнул командира, что вот, мол, у вас люди живут еще в палатках, а в других полках уже давно перешли на модули (фанерные бараки), значит, в тех полках, получается, больше о личном составе заботятся, и еще что-то такое пробормотал. И как-то добродушно маршал все это высказал. Зыков поначалу и всерьез-то не воспринял. А с почтением стал объяснять деду, что да, мол, есть еще палатки, но к весне по плану должны подвезти стройматериалы, и тогда, дескать… Но маршал проворковал, что полк – рядом с границей Союза и должен бы уже давно подвезти эти самые стройматериалы. Зыков, все глубже закапываясь, принялся разжевывать старику, что, мол, скорость постройки модулей зависит не от близости границы, а от близости штаба дивизии и стройорганизации при ней, которые все распределяют и планируют… Стоявший рядом командир дивизии стал тыкать кулаком в бок Зыкову, но тот распалился и никак не мог остановиться.

Маршал, сидя на подставленном адъютантом раскладном стульчике, поднял на комполка выцветшие, мутноватые глаза и внимательно посмотрел. Зыков тут же умолк. Увидел и налитые кровью лица комдива и командарма. Стал мысленно рисовать себе цепочку докладов и выводов начальства по поводу инспектирования его полка. Представил, как в высоких штабах сформируется и утвердится мнение о том, что в его полку нет заботы о людях и служба организована из рук вон плохо… И не будет ему, командиру, ни полковничьих погон, ни ордена, ни славы, ни карьеры, а то, может, и с должности снимут. В общем, потухли глаза Зыкова.

У маршала после разговора вокруг палаток пропала охота торчать в этом полку, но врач подсказал, что нужно перекусить, и делегация двинулась в офицерскую столовую, где в «греческом» зале было накрыто для высоких гостей. Маршал нырнул под жестяную крышу столовой, на которую ветер пригоршнями бросал песок, и присел у стола, заваленного салатами, рыбой и жареными курами, задравшими румяные ножки меж бутылок с водкой и коньяком. Сели и остальные, не смея ни к чему прикасаться первее маршала. А тот посидел, покрутил головой, пошарил глазами по столу и спрашивает:

– А молочного ничего нет?

Зыков – зырк на Кабисова. Тот, надув от испуга глаза, покрутил головой.

– К сожалению, нет, товарищ маршал, – холодея, ответил комполка, – как-то не подумали…

– Ну, я тогда пойду. Мне тут есть нечего. Здоровье, знаете… – и встал. За ним остальные.

Вышли из столовой – и к вертолету. Командарм пальнул взглядом в Зыкова, как во врага народа. Комдив с побелевшими губами прошипел:

– Ну, Коля, песец к тебе пришел!

Маршала бережно втащили в брюхо вертолета и улетели, засыпав песком и пылью провожающих, то есть командира полка и его заместителей.

Зыков, проводив взглядом стрекочущий вертолет, тут же набросился на Кабисова:

– Мудак ты! – и, раздувая ноздри, рванул в столовую, где в растерянности бродил около остывающих блюд Васька Самсонов, вспотевший от грядущего.

Кипящий комполка влетел в «греческий зал», хватанул за ногу жареную курицу и – хрясь ею Ваську по бледному лицу. Курица – в куски, теплый жир сверкнул на Васькиной нежной щеке. У Зыкова рука тоже в жире, он – зырк – по столу в поисках салфетки. Нет салфетки. Опять начпрод недоглядел! А у Зыкова и платка в кармане не оказалось. Хоть об штаны руку вытирай! И пока Самсонов приходил в себя после столкновения с курицей, Зыков с расстройства – хрясь! – Ваську жирной ладонью по блестящей щеке. Васька налился клокочущей кровью, выпучил глаза и взвился:

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.