Полный курс русской истории: в одной книге

Современные исследователи находят аналоги Ольгиной мести только в германских преданиях. Ничего более кровавого и изощренного наша история тоже не ведает. Самое, однако, любопытное, что Ольга не была язычницей. Это первая известная по имени христианка на Руси. По преданию, она была крещена в Константинополе при императорах Константине Багрянородном и Романе и патриархе Полиевкте в 957 году.

«Просветившись же, – рассказывает летописец с умилением монаха, – она радовалась душой и телом; и наставил ее патриарх в вере, и сказал ей: „Благословенна ты в женах русских, так как возлюбила свет и оставила тьму. Благословят тебя сыны русские до последних поколений внуков твоих“. И дал ей заповеди о церковном уставе, и о молитве, и о посте, и о милостыне, и о соблюдении чистоты телесной. Она же, склонив голову, стояла, внимая учению, как губка напояемая; и поклонилась патриарху со словами: „Молитвами твоими, владыка, пусть буду сохранена от сетей дьявольских“. И было наречено ей в крещении имя Елена, как и древней царице – матери Константина Великого. И благословил ее патриарх, и отпустил. После крещения призвал ее царь и сказал ей: „Хочу взять тебя в жены“. Она же ответила: „Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью? А у христиан не разрешается это – ты сам знаешь“. И сказал ей царь: „Перехитрила ты меня, Ольга“. И дал ей многочисленные дары – золото, и серебро, и паволоки, и сосуды различные; и отпустил ее, назвав своею дочерью. Она же, собравшись домой, пришла к патриарху, и попросила у него благословения дому, и сказала ему: „Люди мои и сын мой язычники, – да сохранит меня Бог от всякого зла“. И сказал патриарх: „Чадо верное! В Христа ты крестилась и в Христа облеклась, и Христос сохранит тебя, как сохранил Еноха во времена праотцев, а затем Ноя в ковчеге, Авраама от Авимелеха, Лота от содомлян, Моисея от фараона, Давида от Саула, трех отроков от печи, Даниила от зверей, – так и тебя избавит он от козней дьявола и от сетей его“. И благословил ее патриарх, и отправилась она с миром в свою землю, и пришла в Киев. Произошло это, как при Соломоне: пришла царица эфиопская к Соломону, стремясь услышать премудрость Соломона, и увидела великую мудрость и чудеса: так же и эта блаженная Ольга искала настоящей божественной мудрости, но та (царица эфиопская) – человеческой, а эта – Божьей».

Соловьев не оспаривает текста летописи, не сводит с западными источниками. Но, по новым розысканиям, ничего подобного не было. Ольга, действительно, посетила Константинополь, но со своим духовником, то есть она уже была крещена. Так вот приходится развенчивать очень красивую легенду. В нее свято верили в середине XIX столетия, и не только Соловьев. Впрочем, если внимательно вчитаться даже в текст самой летописи, то неувязки выступают, точно родимые пятна. Обещав императору деньги и военную помощь, Ольга очень удивилась, когда тот послал за обещанным. На «домогательства» монарха она ответила с истинно женским возмущением: «Если ты так же постоишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе». Не было ни богатых даров, ни торжественного приема, а означенной встречи с императором княгиня ожидала как и все смертные, то есть – очень долго. Но разве мог Соловьев усомниться в торжественном, воистину царском приеме равноапостольной Ольги? Нет, конечно. Что же тогда весь этот рассказ? Историка он интересует постольку, поскольку доказывает факт, что христианство было в Киеве довольно распространенным явлением.

«Есть известие, что Ольга еще в Киеве была расположена к христианству, видя добродетельную жизнь исповедников этой религии, – поясняет Соловьев, – даже вошла с ними в тесную связь и хотела креститься в Киеве, но не исполнила своего намерения, боясь язычников. Принимая первую половину известия, мы не можем допустить второй: опасность от язычников не уменьшалась для Ольги и в том случае, когда она принимала крещение в Константинополе; утаить обращение по приезде в Киев было очень трудно, и при том Ольга, как видно, вовсе не хотела таиться – это было несовместно ни с ревностию новообращенной, ни с характером Ольги; не хотела она таиться и равнодушно смотреть, как сын ее, вся семья и весь народ остаются в язычестве, следовательно, лишаются вечного спасения. Так, по возвращении в Киев Ольга начала уговаривать сына Святослава к принятию христианства, но он и слышать не хотел об этом; впрочем, кто хотел креститься, тому не запрещали, а только смеялись над ним. В этом известии мы находим прямое указание, что христианство распространялось в Киеве, тогда как прежние христиане из варягов могли принимать греческую веру в Константинополе. Над принимавшими христианство начали смеяться в Киеве, но на прежних христиан при Игоре, как видно, не обращали внимания; следовательно, хотя не было явного преследования, однако насмешки были уже началом преследования и знаком усиления христианства, чего обращение Ольги могло быть и причиною, и следствием; можно заметить, что новая религия начала принимать видное положение, обратила на себя внимание древней религии, и это враждебное внимание выразилось насмешками. Борьба начиналась: славянское язычество, принятое и руссами, могло противопоставить христианству мало положительного и потому должно было скоро преклониться пред ним, но христианство само по себе без отношения к славянскому язычеству встретило сильное сопротивление в характере сына Ольгина, который не мог принять христианства по своим наклонностям, а не по привязанности к древней религии».

Как я уже говорила, Соловьев заблуждался: княгиня уже была христианкой, и гонений на христиан, между прочим, до ее сына Святослава никаких и не было. Язычество славянского и варяжского типа благополучно уживалось с христианской верой. А Святослав, к слову, ссылался на непонимание дружиной разве лишь для того, чтобы только не креститься. Противно было крещение его образу жизни. Святослав, наследовавший княжеский стол после матери, был воином. Уж менее всего он думал о спасении души, когда следовало спасать тело.

Он прожил не долгую, но очень бурную и насыщенную событиями жизнь. Киев князя не интересовал. С молодости он ходил в походы. Первый из них провел на земли вятичей, которые продолжали еще платить дань хазарам. Практически каждый год князь вел свою отборную дружину в поход. В 965 году взял Белую Вежу (хазарский город на Дону), разбил хазар, ясов и касогов, в 966 году разбил вятичей и обложил их данью, в 967 году взял 80 болгарских городов по Дунаю, сел в Переяславце и стал брать дань с греков, в 968 году после набега на Киев разбил печенегов, а через год умерла Ольга. Теперь Святослав волен был сесть, как мечтал, в болгарском Переяславце, в середине своей земли. Своей землей он считал отнюдь не Киев, а Болгарию. Он так и поступил: посадил Ярополка в Киеве, а Олега у древлян, а сам вернулся в Болгарию, воевать, воевать, воевать. Воином он был превосходным. Это лучшее, что он умел делать.

«В походах же, – говорит летописец, – не возил за собою ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину и зажарив на углях, так ел; не имел он шатра, но спал, постилая потник с седлом в головах, – такими же были и все остальные его воины, И посылал в иные земли со словами: „Хочу на вас идти“».

Современники описывали наружность Святослава так:

«Он был среднего роста, имел плоский нос, глаза голубые, густые брови, мало волос на бороде и длинные, косматые усы. Все волосы на голове были у него выстрижены, кроме одного клока, висевшего по обеим сторонам, что означало его знатное происхождение. Шея у него была плотная, грудь широкая, и все прочие члены очень стройные. Вся наружность представляла что-то мрачное и свирепое. В одном ухе висела серьга, украшенная карбункулом и двумя жемчужинами. Белая одежда его только чистотою отличалась от одежды прочих русских».

Последняя война Святослава в любимой им Болгарии по рассказу русской летописи выглядела так:

«Пришел Святослав в Переяславец, и затворились болгары в городе. И вышли болгары на битву со Святославом, и была сеча велика, и стали одолевать болгары. И сказал Святослав своим воинам: „Здесь нам и умереть; постоим же мужественно, братья и дружина! “ И к вечеру одолел Святослав, и взял город приступом, и послал к грекам со словами: „Хочу идти на вас и взять столицу вашу, как и этот город“. И сказали греки: „Невмоготу нам сопротивляться вам, так возьми с нас дань и на всю свою дружину и скажи, сколько вас, и дадим мы по числу дружинников твоих“. Так говорили греки, обманывая русских, ибо греки лживы и до наших дней. И сказал им Святослав: „Нас двадцать тысяч“, и прибавил десять тысяч: ибо было русских всего десять тысяч. И выставили греки против Святослава сто тысяч, и не дали дани. И пошел Святослав на греков, и вышли те против русских. Когда же русские увидели их – сильно испугались такого великого множества воинов, но сказал Святослав: „Нам некуда уже деться, хотим мы или не хотим – должны сражаться. Так не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, ибо мертвым не ведом позор. Если же побежим – позор нам будет. Так не побежим же, но станем крепко, а я пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о своих сами позаботьтесь“. И ответили воины: „Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим“. И исполчились русские, и была жестокая сеча, и одолел Святослав, а греки бежали. И пошел Святослав к столице, воюя и разбивая города, что стоят и доныне пусты. И созвал царь бояр своих в палату, и сказал им: „Что нам делать: не можем ведь ему сопротивляться?“ И сказали ему бояре: „Пошли к нему дары; испытаем его: любит ли он золото или паволоки?“ И послал к нему золото и паволоки с мудрым мужем, наказав ему: „Следи за его видом, и лицом, и мыслями“. Он же, взяв дары, пришел к Святославу. И поведали Святославу, что пришли греки с поклоном, и сказал он: „Введите их сюда' ‘.Те ВОШЛИ, и поклонились ему, и положили перед ним золото и паволоки. И сказал Святослав своим отрокам, смотря в сторону: „Спрячьте“. Греки же вернулись к царю, и созвал царь бояр. Посланные же сказали: „Пришли – де мы к нему и поднесли дары, а он и не взглянул на них – приказал спрятать“. И сказал один: „Испытай его еще раз: пошли ему оружие“. Они же послушали его, и послали ему меч и другое оружие, и принесли ему. Он же взял и стал царя хвалить, выражая ему любовь и благодарность. Снова вернулись посланные к царю и поведали ему все, как было. И сказали бояре: „Лют будет муж этот, ибо богатством пренебрегает, а оружие берет. Соглашайся на дань“. И послал к нему царь, говоря так: „Не ходи к столице, возьми дань, сколько хочешь“, ибо немного не дошел он до Царьграда. И дали ему дань; он же брал и на убитых, говоря: „Возьмет-де за убитого род его“. Взял же и даров много и возвратился в Переяславец со славою великою. Увидев же, что мало у него дружины, сказал себе: „Как бы не убили какой-нибудь хитростью и дружину мою, и меня“, так как многие погибли в боях. И сказал: „Пойду на Русь, приведу еще дружины“. И отправил послов к царю в Доростол, ибо там находился царь, говоря так: „Хочу иметь с тобою прочный мир и любовь“. Царь же, услышав это, обрадовался и послал к нему даров больше прежнего. Святослав же принял дары и стал думать с дружиною своею, говоря так: „Если не заключим мир с царем и узнает царь, что нас мало, то придут и осадят нас в городе. А Русская земля далеко, а печенеги нам враждебны, и кто нам поможет? Заключим же с царем мир: ведь они уже обязались платить нам дань, – того с нас и хватит. Если же перестанут нам платить дань, то снова из Руси, собрав множество воинов, пойдем на Царьград“. И была люба речь эта дружине, и послали лучших мужей к царю, и пришли в Доростол, и сказали о том царю. Царь же на следующее утро призвал их к себе и сказал: „Пусть говорят послы русские“. Они же начали: „Так говорит князь наш: «Хочу иметь истинную любовь с греческим царем на все будущие времена»“. Царь же обрадовался и повелел писцу записывать все речи Святослава на хартию… Заключив мир с греками, Святослав в ладьях отправился к порогам. И сказал ему воевода отца его Свенельд: «Обойди, князь, пороги на конях, ибо стоят у порогов печенеги». И не послушал его, и пошел в ладьях. А переяславцы послали к печенегам сказать: „Вот идет мимо вас на Русь Святослав с небольшой дружиной, забрав у греков много богатства и пленных без числа“. Услышав об этом, печенеги заступили пороги. И пришел Святослав к порогам, и нельзя было их пройти. И остановился зимовать в Белобережье, и не стало у них еды, и был у них великий голод, так что по полугривне платили за конскую голову, и тут перезимовал Святослав. Когда наступила весна, отправился Святослав к порогам. И напал на него Куря, князь печенежский, и убили Святослава, и взяли голову его, и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него. Свенельд же пришел в Киев к Ярополку. А всех лет княжения Святослава было 28».

Византийские источники рассказывают точно противоположную историю. Он точно сказал свои любимые слова: «Хочу на вас идти, и взять ваш город, как взял этот», только в ответ… на мирные предложения византийцев. Вот тогда-то и началась беда: Цимисхию пришлось отправить войско Варда Склира, которое и разбило отряд Святослава. Между прочим, Святославово войско состояло не только из русов, но и из венгров и болгар, такой объединенный интернациональный легион. Разбитый Святослав, тем не менее, вовсе не унывал. Его воины шлялись по окраинам империи и брали город за городом, чиня разрушения и досаждая императору, так что тот снова послал войско, еще больше прежнего, можно сказать, собрал все силы против этого Святослава. Тут-то и началась настоящая война, а не пограничная стычка, император вполне оценил храбрость и талант Святослава, своего врага он уважал и боялся.

«Но эта храбрость, – пишет Соловьев, – не помогла против безмерно большего числа врагов, предводимых полководцем искусным и храбрым, среди враждебных болгар, против которых Святослав, по словам византийцев, употреблял крайне насильственные меры. Русский князь принужден был просить мира у императора с условием очистить Болгарию».

Византийские источники приоткрывают еще одну тайну – тайну смерти Святослава. Дело не в том, что византийцы оказались плохими и сообщили о планах князя зимовать в Белобережье с малой дружиной печенегам. Дело в том – и это предположение современных исследователей – что между печенегами и Святославом был договор, по которому князь обещал не просить мира и не сдавать таким образом печенегов ромеям, но князь заключил мир помимо печенегов и без их согласия.

А за такое – убивают.

Соловьев дает иную интерпретацию его смерти: будто бы Святослав отправил дружину Свенельда, чтобы набрать войско на Руси и вернуться к весне, потому как хотел снова идти на болгар. Свенельд замешкался и опоздал. Святослав погиб.

Увы, правда всегда, наверно, бывает куда как некрасивее легенды.

Удивительно, но такое насыщенное войнами правление Святослава принесло очень немного пользы. Хазарский каганат развалился и без его участия. Ясы и касоги были далеко и в целом не стремились совершать набеги на Русь. Болгария так и осталась под властью Византии, и власть эта там только лишь укрепилась. Зато печенеги, лишив князя головы, осмелели окончательно. И теперь их взгляды обратились к матери городов, то есть к Киеву.

Владимир Святой (980—1014 годы)

Дальнейшую братоубийственную войну, случившуюся между детьми Святослава, Соловьев объясняет их крайней юностью, если не малолетством: старшему в роду Ярополку было всего одиннадцать лет. Олег и Владимир были и того меньше. Последний, особенно нас интересующий князь, в будущем креститель Руси, был по тогдашним законам не вполне законнорожденным – его мать Малуша была рабыней, а сын рабыни автоматически становился рабом. Поэтому Святослав и не хотел выделять ему самостоятельного княжения и только после многочисленных просьб новгородцев согласился мальчика Володю дать в новгородские князья, то есть признал сына и вывел его из рабского состояния.

Братья, которые были вполне законнорожденными, этого принять не могли. Само собой, у юных князей были наставники и воспитатели, которые управляли землями от их лица. Вероятно, воеводы князей боролись за власть, стремясь сделать ее единой. После смерти Святослава киевским князем стал Ярополк (он княжил с 972 по 980 год), но на самом деле землями Киева управлял воевода Свенельд, тот самый, которому удалось избежать смерти в Белобережье. Первой в княжеском противостоянии пролилась кровь сына Свенельда – Люта. Как пишет историк, главной страстью средневековых варваров после войны была охота. С охотой и связан следующий эпизод, сохраненный «Начальной летописью»:

«Однажды Свенельдич, именем Лют, вышел из Киева на охоту и гнал зверя в лесу. И увидел его Олег, и спросил своих: „Кто это?“ И ответили ему: „Свенельдич“. И, напав, убил его Олег, так как и сам охотился там же, и поднялась оттого ненависть между Ярополком и Олегом, и постоянно подговаривал Свенельд Ярополка, стремясь отомстить за сына своего: „Пойди на своего брата и захвати волость его“».

Интересно, заметил по этому поводу Соловьев, что Олег убил нарушившего охотничьи границы только после того, как его узнал.

«Зачем предание связывает части действия так, что Олег убивает Люта тогда, когда узнает в нем сына Свенельдова? – восклицает историк. – Если бы Олег простил Люту его дерзость, узнав, что он сын Свенельда – знаменитого боярина старшего брата, боярина отцовского и дедовского, тогда дело было бы ясно; но летописец говорит, что Олег убил Люта именно узнавши, что он сын Свенельда; при этом вспомним, что древлянскому князю было не более 13 лет! Следовательно, воля его была подчинена влиянию других, влиянию какого-нибудь сильного боярина, вроде Свенельда».

Это намеренное убийство сына воеводы своего брата и стало причиной всего дальнейшего.

«Пошел Ярополк на брата своего Олега в Деревскую землю, – сообщает летопись. – И вышел против него Олег, и исполчились обе стороны. И в начавшейся битве победил Ярополк Олега. Олег же со своими воинами побежал в город, называемый Овруч, а через ров к городским воротам был перекинут мост, и люди, теснясь на нем, сталкивали друг друга вниз. И столкнули Олега с моста в ров. Много людей падало, и кони давили людей, Ярополк, войдя в город Олегов, захватил власть и послал искать своего брата, и искали его, но не нашли. И сказал один древлянин: «Видел я, как вчера спихнули его с моста». И послал Ярополк найти брата, и вытаскивали трупы изо рва с утра и до полдня, и нашли Олега под трупами; вынесли его и положили на ковре. И пришел Ярополк, плакал над ним и сказал Свенельду: «Смотри, этого ты и хотел!» И похоронили Олега в поле у города Овруча, и есть могила его у Овруча и до сего времени. И наследовал власть его Ярополк. У Ярополка же была жена гречанка, а перед тем была она монахиней, в свое время привел ее отец его Святослав и выдал ее за Ярополка, красоты ради лица ее. Когда Владимир в Новгороде услышал, что Ярополк убил Олега, то испугался и бежал за море. А Ярополк посадил своих посадников в Новгороде и владел один Русскою землею».

Вроде бы все по средневековым правилам: старший в роду владеет Киевом. По тем законам старший князь мог решать, кого лишить права на княжение. После смерти Олега только Владимир мог представлять для него угрозу, но Владимира как сына рабыни, хотя и отданного князем к новгородцам, Ярополк не мог воспринимать адекватно. Но Владимир, считавший себя точно таким же полноценным сыном, не мог в то же время считать решение Ярополка справедливым. Так что, проведя за морем три года, Владимир вернулся в город, который считал своим по праву, выгнал оттуда ярополковых наместников и объявил брату войну.

«Владимир вернулся в Новгород, – пишет далее летопись, – с варягами и сказал посадникам Ярополка: „Идите к брату моему и скажите ему: «Владимир идет на тебя, готовься с ним биться» И сел в Новгороде».

Но потом, замечает Соловьев, случилась еще одна история, углубившая раздор между братьями: Владимир отнял у Ярополка его невесту – дочь какого-то полоцкого князя Рогнеду.

«И послал к Рогволоду в Полоцк сказать: „Хочу дочь твою взять себе в жены“, – сообщает летопись. – Тот же спросил у дочери своей: „Хочешь ли за Владимира?“ Она ответила: „Не хочу разуть сына рабыни, но хочу за Ярополка“. Этот Рогволод пришел из-за моря и держал власть свою в Полоцке, а Туры держал власть в Турове, по нему и прозвались туровцы. И пришли отроки Владимира и поведали ему всю речь Рогнеды – дочери полоцкого князя Рогволода. Владимир же собрал много воинов – варягов, словен, чуди и кривичей – и пошел на Рогволода. А в это время собирались уже вести Рогнеду за Ярополка». Очень любопытно, по Соловьеву, что «Владимир, чтоб склонить полоцкого державца на свою сторону, чтобы показать, что последний ничего не потеряет, если киевский князь будет низложен, послал и от себя свататься также за дочь Рогволодову. Летописец говорит, что Рогволод в таких затруднительных обстоятельствах отдал дело на решение дочери, и Рогнеда отвечала, что она не хочет выйти замуж за сына рабы, то есть Владимира, но хочет за Ярополка. Когда отроки Владимира пересказали ему Рогнедин ответ, то он собрал большое войско из варягов, новгородцев, чуди и кривичей и пошел на Полоцк».

То есть притязания на Рогнеду были всего лишь поводом для войны с братом, и войну Владимира с Ярополком можно рассматривать как войну севера с югом. «И напал Владимир на Полоцк, и убил Рогволода и двух его сыновей, а дочь его взял в жены. И пошел на Ярополка», – говорит летописец.

«При этом случае в некоторых списках летописи находим известие, – добавляет Соловьев, – что виновником всех предприятий был Добрыня, дядя Владимиров, что он посылал сватать Рогнеду за Владимира; он после гордого отказа полоцкой княжны повел племянника и войско против Рогволода, позором отомстил Рогнеде за ее презрительный отзыв о матери Владимира, убил ее отца и братьев. В самом деле, странно было бы предположить, чтоб Владимир, будучи очень молод, по прямому указанию предания, мог действовать во всем самостоятельно при жизни Добрыни, своего воспитателя и благодетеля, потому что, как мы видели, он ему преимущественно был обязан новгородским княжением. Итак, говоря о действиях Владимира, историк должен предполагать Добрыню. О характере Добрыни мы имеем право заключать по некоторым указаниям летописи: видно, что это был старик умный, ловкий, решительный, но жесткий; на его жесткость указывает приведенное свидетельство о поступке с Рогнедою и отцом ее; сохранилось также известие об его жестоких, насильственных поступках с новгородцами при обращении их в христианство, следовательно, если замечается жестокость и насильственность в поступках молодого Владимира, то мы никак не можем приписывать это одному его характеру, не обращая внимания на влияние Добрыни. Что же касается до поступка Добрыни с Рогволодом и его дочерью, то он очень понятен: Рогнеда, отказывая Владимиру, как сыну рабы, оскорбила этим сколько его, столько же и Добрыню, которого сестра была именно эта раба, через нее он был дядя князю; словами Рогнеды была преимущественно опозорена связь, родство Владимира с Добрынею, и вот последний мстит за этот позор жестоким позором». В некоторых списках, добавим от себя, рассказывается вообще жуткая история, что юный княжич перед тем, как убить родню своей будущей жены, взял ее насилием на глазах отца – интересно, это ему тоже посоветовал Добрыня или, так сказать, это был жест доброй воли самого княжича? Впрочем, дальнейшая судьба Рогнеды, послужившей разменной монетой во властных взаимоотношениях, была печальна. Когда Владимир утвердился в Киеве окончательно, на свою Рогнеду внимания он не обращал, он ее, вернее всего, ненавидел и боялся. У Владимира было множество других, более приятных жен, не отягчающих память князя дурными воспоминаниями. Предание, восхваляя Владимира, сравнивает его с библейским царем Соломоном как по мудрости, так и по количеству жен: кроме пяти законных жен, было у него 300 наложниц в Вышгороде, 300 в Белгороде, 200 в селе Берестове, а также «он был несыт блуда, по выражению летописца: приводил к себе замужних женщин и девиц на растление». Рогнеда сразу же была отставлена за дурную память, чего, понятно, вынести не могла. И так опозоренная, она страдала и от пренебрежительного отношения мужа. «Однажды, – пересказывает Соловьев народное предание, – когда Владимир пришел к ней и заснул, она хотела зарезать его ножом, но он вдруг проснулся и схватил ее за руку; тут она начала ему говорить:

„Уж мне горько стало: отца моего ты убил и землю его полонил для меня, а теперь не любишь меня и младенца моего “.

В ответ Владимир велел ей одеться во все княжеское платье, как была она одета в день свадьбы своей, сесть на богатой постели и дожидаться его – он хотел прийти и убить жену. Рогнеда исполнила его волю, но дала обнаженный меч в руки сыну своему Изяславу и наказала ему: „Смотри, когда войдет отец, то ты выступи и скажи ему: разве ты думаешь, что ты здесь один?“ Владимир, увидав сына и услышав его слова, сказал: „А кто ж тебя знал, что ты здесь?“, бросил меч, велел позвать бояр и рассказал им все как было. Бояре отвечали ему: „Уж не убивай ее ради этого ребенка, но восстанови ее отчину и дай ей с сыном“. Владимир построил город и дал им, назвав город Изяславлем. С тех пор, заключает предание, внуки Рогволодовы враждуют со внуками Ярославовыми».

Да, полоцкие князья всегда смотрели в сторону от Киева. Имела ли место эта история с Рогнедой – бог весть. Ясно одно: Полоцкие земли первыми выделились из Киевских и таковыми оставались и впредь – особое княжество. Из половчан не получилось союзников и при юном Владимире, не были они союзниками киевским князьям и в дальнейшем. Вполне вероятно, что Полоцк изначально вел особую политику, противную Рюриковичам. Так что понятно, почему в год похода на брата Ярополка Владимир по совету старших использовал Рогнеду как повод для войны. Ход войны летопись излагает так:

«И пришел Владимир к Киеву с большим войском, а Ярополк не смог выйти ему навстречу и затворился в Киеве со своими людьми и с Блудом, и стоял Владимир, окопавшись, на Дорогожиче – между Дорогожичем и Капичем, и существует ров тот и поныне. Владимир же послал к Блуду – воеводе Ярополка, – с хитростью говоря: „Будь мне другом! Если убью брата моего, то буду почитать тебя как отца, и честь большую получишь от меня; не я ведь начал убивать братьев, но он. Я же, убоявшись этого, выступил против него“. И сказал Блуд послам Владимировым: „Буду с тобой в любви и дружбе“. О злое коварство человеческое! Как говорит Давид: „Человек, который ел хлеб мой, возвел на меня клевету“. Этот же обманом задумал измену своему князю. И еще: „Языком своим льстили. Осуди их, Боже, да откажутся они от замыслов своих; по множеству нечестия их отвергни их, ибо прогневали они тебя, Господи“. И еще сказал тот же Давид: „Муж скорый на кровопролитие и коварный не проживет и половины дней своих“. Зол совет тех, кто толкает на кровопролитие; безумцы те, кто, приняв от князя или господина своего почести или дары, замышляют погубить жизнь своего князя; хуже они бесов.

Так вот и Блуд предал князя своего, приняв от него многую честь: потому и виновен он в крови той. Затворился Блуд (в городе) вместе с Ярополком, а сам, обманывая его, часто посылал к Владимиру с призывами идти приступом на город, замышляя в это время убить Ярополка, но из-за горожан нельзя было убить его. Не смог Блуд никак погубить его и придумал хитрость, подговаривая Ярополка не выходить из города на битву. Сказал Блуд Ярополку: „Киевляне посылают к Владимиру, говоря ему: «Приступай к городу, предадим-де тебе Ярополка». Беги же из города“. И послушался его Ярополк, выбежал из Киева и затворился в городе Родне в устье реки Роси, а Владимир вошел в Киев и осадил Ярополка в Родне. И был там жестокий голод, так что осталась поговорка и до наших дней: „Беда как в Родне“. И сказал Блуд Ярополку: „Видишь, сколько воинов у брата твоего? Нам их не победить. Заключай мир с братом своим“, – так говорил он, обманывая его. И сказал Ярополк: „Пусть так!“ И послал Блуд к Владимиру со словами: „Сбылась-де мысль твоя, и, как приведу к тебе Ярополка, будь готов убить его“. Владимир же, услышав это, вошел в отчий двор теремной, о котором мы уже упоминали, и сел там с воинами и с дружиною своею. И сказал Блуд Ярополку: „Пойди к брату своему и скажи ему: «Что ты мне ни дашь, то я и приму»“. Ярополк пошел, а Варяжко сказал ему: „Не ходи, князь, убьют тебя; беги к печенегам и приведешь воинов“, и не послушал его Ярополк. И пришел Ярополк ко Владимиру; когда же входил в двери, два варяга подняли его мечами под пазухи. Блуд же затворил двери и не дал войти за ним своим. И так убит был Ярополк. Варяжко же, увидев, что Ярополк убит, бежал со двора того теремного к печенегам и долго воевал с печенегами против Владимира, с трудом привлек его Владимир на свою сторону, дав ему клятвенное обещание, Владимир же стал жить с женою своего брата – гречанкой, и была она беременна, и родился от нее Святополк. От греховного же корня зол плод бывает: во-первых, была его мать монахиней, а во-вторых, Владимир жил с ней не в браке, а как прелюбодей. Потому-то и не любил Святополка отец его, что был он от двух отцов: от Ярополка и от Владимира».

Таким образом, делает вывод Соловьев, своей победе над братом Владимир был обязан двум обстоятельствам: малочисленности войска самого Ярополка и измене воеводы Ярополка Блуда, пугавшего своего князя вероломством киевлян. Ярополк поверил льстивым речам Блуда, пошел к брату на переговоры и был предательски убит. Так некрасиво началась история правления киевского князя Владимира Святого. Первое, что он сделал, разобрался со своими наемными варягами – своим буйством они сильно мешали налаживать мирную жизнь в Киеве. С горожанами они вели себя ровно так же, как с завоеванными народами: требовали выкупа.

«„Это наш город, мы его захватили, – хотим взять выкуп с горожан по две гривны с человека“, – свидетельствует летопись. – И сказал им Владимир: „Подождите с месяц, пока соберут вам куны“. И ждали они месяц, и не дал им Владимир выкупа, и сказали варяги: „Обманул нас, так отпусти в Греческую землю“. Он же ответил им: „Идите“. И выбрал из них мужей добрых, умных и храбрых и роздал им города; остальные же отправились в Царьград к грекам».