Штрафбат Его Императорского Величества - Спецназ Его Величества. Красная Гвардия «попаданца»

– Ну что, первый тост за Родину, господа генералы?

– А мне, как лицу сугубо статскому, позволено будет выпить? – Беляков освоился и теперь пытается шутить.

– И не надейся избежать мундира, Александр Федорович, – обнадеживаю министра. – Золото, оно кровь войны, и ответственному за его добычу никак не миновать генеральского чина.

Не поверил, приняв за удачный каламбур. А зря, между прочим! В моих ближайших планах есть освоение Колымы с Аляской, а на такие масштабы нужно назначать по меньшей мере генерал-лейтенанта. Иначе не поймут, дикари-с… И пару-тройку казачьих полков в придачу. Не помрут там с голоду? Если с умом подойти, то и нас переживут.

А огурчики в самом деле хороши! Под такие можно повторить, и не единожды. И уж потом, откинувшись с трубкой в руке на спинку дивана, спокойно и обстоятельно обсудить дела, для маскировки серьезного разговора посматривая в сторону дам. И они хороши, даже более чем! Некоторые настолько обворожительны, что начинаю немного сожалеть об оставленном в будущем возрасте – ведь сорока еще не стукнуло, тогда как тут почти вплотную подобрался к половине века. Каких-то пара лет и…

– Да, государь! – кивает Бенкендорф-старший, перехватив мой взгляд. – Были и мы рысаками, не то что этот вот…

Александр Христофорович слегка пригибается от любящего отцовского подзатыльника и, оправдываясь, обещает:

– Сразу после завершения операции непременно займусь кобелированием, предамся разнузданным оргиям с гетерами и одалисками. Но не раньше, хорошо?

– Твои бы слова, да Богу в уши, – ворчит Христофор Иванович и тут же становится предельно серьезен: – Когда начинаем?

– Тут уж все от Александра Федоровича зависит.

– Что именно? – удивляется Беляков.

Правду говорят, что меньше знаешь – крепче спишь. Вот пускай теперь и господин министр по ночам ворочается с бессонницей, не все же нам одним. Нам – это обоим Бенкендорфам, Аракчееву и Ростопчину. Последнему предстоит самое сложное – организация нужных слухов и написание пространных статей в газеты, объясняющих народу полезность и необходимость проводимых чисток. Ну да куда же без чисток?

В первую очередь планируем нанести удар по уголовному элементу, которого расплодилось, как головастиков в деревенском пруду. Не пробовали зайти в какой-нибудь кабак хоть в Москве, хоть в Ярославле, хоть в Саратове? Ах, пробовали… А выйти из него, особенно если задержались до позднего часа за штофом анисовой? На улицу, допустим, выйдете, но вероятность добраться до дома невредимым – примерно половина на половину. И ладно если просто обчистят до исподнего, предварительно треснув дубиной по темечку, так могут и жизни лишить запросто. Думаете, приятно будет вашим домочадцам, если заявитесь домой с головою в руках?

Вот неизвестные живорезы и нападут на Александра Федоровича не далее как через два месяца, когда тот будет сопровождать из Нижнего Новгорода в Петербург очередной обоз с уральским золотом. И ограбят его, само собой… непременно ограбят! Зря, что ли, потратили столько времени на тренировки и сожгли холостыми выстрелами чуть не полпуда пороха? Денег стоит, а куда деваться? Всяко лучше, чем охрана с нападавшими друг друга случайно ранят – люди дороже.

Ну а потом займемся поисками похищенного, так как спускать разбойному люду во все времена не принято. Заодно подгребем народ свободных занятий, вроде карточных шулеров, бильярдных игроков, конокрадов, профессиональных нищих, фальшивомонетчиков и прочую шушеру. Оно, конечно, быстро не управимся, работы непочатый край, но надо же когда-то начинать, верно?

Правда, разделились мнения о дальнейшей судьбе арестантов. Аракчеев категорически возражал против идеи министра государственной безопасности использовать оных для пополнения штрафных батальонов, справедливо полагая, что штрафбаты в их нынешнем виде никак не могут быть местом отбывания наказания. Продвинуться по службе, пусть с величайшим риском для жизни, это пожалуйста. Или получить сто десятин земли, вместо обычных шести в аренду… Но ни в коем случае не филиал тюрьмы. Алексей Андреевич настаивал на отправке воров и разбойников в Сибирь, что шло вразрез с мнением графа Ростопчина.

Федор Васильевич полагал слишком опасным заселение новых земель на востоке преступниками, и отчасти был прав. Не дело равнять отбросы с отставными солдатами, получавшими земельные наделы по выслуге лет или увольнению по ранению. Жить в Сибири должно стать привилегией, не наказанием.

Сошлись на том, что строящейся линии оптического телеграфа Петербург – Москва – Нижний Новгород – Казань тоже нужна рабочая сила, а то пленные англичане со шведами слишком быстро заканчиваются. Нет, не то, что вы подумали, все проще… Многих выкупают родственники, заплатив точно подсчитанную долю от нанесенного стране ущерба и неотработанные затраты на содержание. Кто-то действительно умер в первый же месяц, но впоследствии такого не случалось – пленные довольно быстро привыкли к трехразовому горячему питанию с неограниченной добавкой и больше не объедались до заворота кишок.

– Ну так как, согласен пострадать за Отечество? – спрашиваю у немного опешившего от предложения Белякова.

Александр Федорович кивает:

– Как прикажете, Ваше Императорское Величество.

– Не приказываю, бери выше – добровольцев ищу.

Подскакивает с места и вытягивается:

– Если приказано стать добровольцами – будем ими!

Это прозвучало несколько пафосно, но впечатление оказалось смазано появлением подвыпившего Кулибина. Иван Петрович счастливо улыбнулся, покопался в бездонных карманах кафтана старинного покроя, снова вошедшего в моду, и положил перед нами что-то круглое, размером с некрупное яблоко, но с непропорционально толстым хвостиком.

– Твою же ж мать, граф! – Первое желание – упасть под стол и уползти за ближайший угол. Удерживает только любопытство. – Это что такое?

– Мы вот тут с Товием Егорычем подумали, государь… три десятка еще есть… Принести?

* * *

В это же время. Крыша Михайловского замка

– Миша, слева один у моста. – Тихий голос командира полка, бывшего Ахтырского, а ныне Третьего Гусарского Особого, прозвучал для Мишки Нечихаева громом небесным. – Спишь, аспид?

– Никак нет, господин полковник, – встрепенулся воспитанник и взял на мушку дальнобойной кулибинской винтовки неясную тень на берегу канала.

– Смотри у меня.

Сегодня очередь Ивана Дмитриевича Бердяги лично давать урок воинского ремесла сироте, взятому на воспитание полком почти год назад. И такой не один, по спискам числится пятьдесят два кадета, но Мишка, как первенец, самый любимый. И с него же больше всех спрашивается. Березовую кашу в армии запретили, а то бы и ее хлебнул…

Недавно вот что учудил – неизвестным образом проник в пороховой погреб и разобрал там полностью четыре новейшие ручные ракеты системы старшего лейтенанта Засядько, только-только начинающие поступать на вооружение. А когда был пойман и награжден неделей отсидки на гауптвахте, то сильно обиделся – важному научному открытию вроде как помешали. Какому именно, так и не признался, но обещал в полет на Луну отправиться в одиночестве и никого с собой не взять.

Но это так, старческое ворчание на молодежь. Случись Мишке уродиться тихим и послушным, разочарованию полковника Бердяги не было бы предела. Тем более и проказы, бывает, идут на пользу делу – сидя под арестом на гауптической вахте, воспитанник Нечихаев изрядно подправил произношение в английском, французском и немецком языках, доселе хромавшее на обе ноги. А куда деваться, если караул несут строгие учителя, донельзя раздосадованные внеурочной службой?

– Иван Дмитриевич. – Тень у канала оказалась прикормленной в замковой кухне обыкновенной дворнягой, и Мишка позволил себе немного отвлечься. – А для чего гусару требуется умение лазать по крышам? Мы вроде как с острой саблей на горячем коне должны?

– А думать, значит, уже не должны? Нет, ежели хочешь, то в следующий раз с конем сюда забирайся.

– И все же?

Полковник, которому и самому неоднократно приходили в голову вопросы о странных способах обучения гусар, только неопределенно пожал плечами, что, впрочем, так и осталось незамеченным в темноте. И тем не менее приказом Его Императорского Величества кавалерия нынче превращалась во что-то невообразимое. Сегодня, например, отрабатывалась тайная охрана «важных объектов народно-хозяйственного значения». Ну при чем здесь народ и его хозяйство? И тем не менее в присланной бумаге именно так и обозначено.

– Скажи мне, гусар Нечихаев, в чем состоит первейшая задача военного человека?

– Служить государю и Отечеству.

– Вот! Теперь понял?

– А чего я должен понять?

– А то, что никогда не можешь знать наперед, куда тебя служба забросит и что делать заставит. Так вот и учись всему заранее. А ну как завтра прикажут Париж штурмом брать?

– Зачем?

– Зачем прикажут или зачем брать?

– И то, и другое. Кавалерия вроде как для штурма городов не предназначена.

– Прикажут – будешь.

– Я тогда… – Мишка на минутку задумался. – Я тогда с воздушных шаров десант высажу.

– Вместе с конями?

– Не-е-е, пешком. В смысле, на парашютах.

Иван Дмитриевич поежился и недобрым словом вспомнил фельдмаршала Кутузова, первым предложившего использовать сию дьявольскую выдумку в военных целях. Малоприятное занятие на старости лет – выпрыгивать из-под облаков с жестяным коробом за спиной и гадать, раскроется ли уложенное в него шелковое полотнище, вытягиваемое за привязанную к корзине шара веревку. Пока, слава богу, несчастных случаев не было, зря, что ли, два месяца подряд коз да свиней сверху сбрасывали, но все равно страшно.

Это молодежи нипочем. Им лишь бы дух захватывало, а в зрелом возрасте тяжело привыкать ко всяческим новинкам, для испытания которых как назло всегда выбирают именно Третий Особый гусарский полк. Взять вот те же ручные ракеты системы Засядько – лошади гадят с перепугу, когда атакующий эскадрон одновременно выпускает по мишеням полсотни таких хреновин. По-другому и не назовешь, уж больно похожа в снаряженном состоянии на… хм… Уж не был ли покойный Иван Семенович Барков провидцем, описывая незабвенного Луку Мудищева?

– Господин полковник, сигнал с шестого поста, – напомнил о себе Мишка Нечихаев.

– Читай.

Еще одно нововведение – какой-то выживший из ума немец по фамилии Осоавиахим (так было написано – «распространить и взять на вооружение опыт Осоавиахима») придумал хитрую азбуку для переговоров на расстоянии. Сволочь… Учи теперь, ломай голову.

– Полковнику Бердяге срочно прибыть к Его Императорскому Величеству, – перевел Мишка сигналы моргающего вдалеке фонарика.

– Этого еще не хватало, – недовольно пробормотал Иван Дмитриевич. – Не к добру.

– Вы увидите самого государя! – Восхищенный юный гусар совсем забыл о необходимости соблюдать тишину, за что и получил подзатыльник.

– Я-то увижу. А ты бди, до смены еще целый час.

* * *

В казармах полка командир появился только поздним утром. От него пахло душистым турецким табаком, дорогим французским коньяком и крупными неприятностями.

– Ну что, орлы, полетели?

Застывшие в пешем строю гусары не ответили.

– Молчите? Ну и правильно делаете. Слушайте боевой приказ!

Документ

«Ром – это чрезвычайно романтичный напиток. Рожденный в XVII веке, во времена флибустьеров, работорговцев, кладоискателей и колонизаторов, он до сих пор сохранил за собой репутацию «настоящей выпивки» для искателей приключений.

Ром был крайне популярен у пиратов Карибского моря, охотившихся за торговыми судами. Что весьма понятно – этот напиток не только веселил, поднимал боевой дух и притуплял чувство голода, но и согревал.

По тем же причинам ром был введен в ежедневный рацион британских моряков, и эта традиция сохранялась в английском флоте вплоть до 1812 года, когда опьянение одного из экипажей линейных кораблей послужило причиной бомбардировки Лондона.

Сегодня ассортимент рома достаточно разнообразен. Ром с разных островов различается по вкусу и аромату, но существует два основных типа рома. К сожалению, названия этих групп не очень ласкают слух – промышленный и сельскохозяйственный.

Из книги Е. Молоховец «О вкусной и здоровой пище». Издание восьмое исправленное, Москва, 1952 год»

Глава 4

– Что они делают, сержант? – капитан Винсли с недоумением обратился к Питеру Симмонсу, стоящему рядом с самым почтительным видом.

– Купаются, сэр.

– Зачем?

– Я же обещал, что приведу на наш корабль самых отчаянных головорезов? Вот это они и есть.

– Да, но при чем здесь купание голышом?

– Самое непосредственное. – Федор Толстой уже битый час объяснял капитану некоторые странности в поведении новобранцев. – Развивает мышцы, требуемые для надежной работы абордажной саблей.

– Возможно, – нехотя согласился сэр Чарльз.

Собственно, ему были глубоко безразличны привычки появившегося на «Геркулесе» пополнения, но скука бесцельного стояния на рейде Ярмута заставляла искать развлечений. Не таких, конечно, как придумали эти дикие немцы. Это надо же додуматься – с громкими воплями прыгать в холодную воду прямо с палубы, да еще видеть в этом удовольствие! У настоящего джентльмена есть сотня других способов прогнать сплин. Вот только, черт побери, пока не удалось использовать ни единого! Играть в карты или пить ром? Но с кем? После того как неделю назад все офицеры фрегата были отправлены на берег с одновременным расстройством желудка, составить приличную партию или общество за столом совершенно не с кем. И замены не присылают, несмотря на ежедневные жалобы лично адмиралу. Хорошо еще выход в море постоянно откладывается, оставляя надежду на выздоровление дристунов до соответствующего приказа.

– Симмонс, а что означают слова «past porvu, vibliadok»?

– Верхне-саксонский диалект, сэр! Я сам его понимаю с большим трудом, но скорее всего, это просьба к матросу не подходить близко к сложенной одежде и не трогать ее. Знаете, сэр, эти обедневшие немецкие дворяне настолько щепетильны в вопросах чести…

– Так среди них есть и дворяне? – удивился Винсли.

– Конечно. Вот этот, что бьет беднягу Салливана, целый барон из древнего рода, известного со времен Второго крестового похода.

– Барон? – переспросил капитан. – Тогда пусть бьет.

– Более того, сэр, Алекс фон Тучкофр неплохой артиллерист и командовал батареей в сражении при… Впрочем, он не любит распространяться о своем прошлом.

Винсли задумался. Ему всегда нравились люди, не любящие вспоминать о прошлом. Значит, есть в нем что-то такое, отчего человека не тянет домой, а если и тянет, то благоразумие удерживает от столь опрометчивого поступка. Наверняка этого барона в родной Саксонии ждет топор палача за кое-какие неблаговидные дела. Тем лучше, флоту Его Величества всегда нужны отчаянные головы, не оглядывающиеся назад.

Питер Симмонс понял глубокомысленное молчание капитана немного неправильно:

– Вы поставьте его к орудию, сэр! Барон фон Тучкофр способен положить шестифунтовое ядро за половину мили точно в лоб любому раззяве на берегу.

– Любому?

– На ваш выбор. И если бы вы видели, как он командует артиллерией!

Федор Толстой изо всех сил подталкивал капитана Винсли к принятию правильного решения и внутри весь кипел от тугодумия англичанина. Сколько трудов затрачено на то, чтобы успеть вовремя доставить из Киля в Дувр бойцов батальона «Красная Гвардия»… Неужели придется прибегнуть ко второму варианту, ввиду такого развития событий? Александр Андреевич Тучков изначально предлагал действовать так, но Толстого не оставляла надежда решить вопрос полюбовно, к обоюдному согласию и по непротивлению сторон. Нет, если нужно, он первым перережет горло сэру Чарльзу и не поморщится… Главное, как говорит отец Николай, не испытывать от смерти врага удовольствия.

– Значит, артиллерией, – пробормотал капитан и опять замолчал.

– Осмелюсь заметить, сэр, не только ей.

– Чем же еще?

– Видите вон того высокого юношу со шрамом на лице? Не смотрите, что молод… Андреас зу Пкофф лучший штурман из тех, кого мне приходилось когда-либо встречать. Потомок самого де Риттера!

– И тоже барон? Какие еще сюрпризы ты мне припас, сержант?

– Никаких сюрпризов, сэр! Просто я подумал, что при недостатке офицеров на нашем «Геркулесе» их обязанности могли бы исполнять… Вы понимаете?

– Вздор, Симмонс, совершеннейший вздор! Кто выдаст патент на офицерское звание во флоте Его Величества каким-то подозрительным иностранцам? Да адмирал мне в лицо рассмеется, стоит только заикнуться о подобном. И будет прав! Думай, что говоришь, сержант.

– Милорду Нельсону вовсе незачем об этом знать, сэр! Ведь есть же кое-какая разница между исполнением обязанностей и получением жалованья?

И только сейчас до капитана дошел второй смысл предложения сержанта Симмонса. А этот плут далеко пойдет! Ведь правильно говорит – можно одновременно решить несколько проблем. Во-первых, заполнить образовавшиеся вакансии, во-вторых, перестать надоедать адмиралу ежедневными жалобами, а вот третье, оно самое приятное… Немцам не нужно платить как полноправным офицерам, с них достаточно того, что дворянское происхождение будет оценено по достоинству. А разница между достоинством и жалованьем изрядно округлит отнюдь не тугой капитанский кошелек.

– Хорошо, Питер. – Принятое решение располагало сэра Чарльза к некоторой фамильярности. – Пригласи этих господ ко мне в каюту на вечерний чай.

– Всех, сэр?

– Всех не нужно, только будущих офицеров.

* * *

Джим Салливан считал себя неудачником с тех самых пор, как завербовался во флот. Старший сын преуспевающего дублинского лавочника, в карманах всегда звенит несколько шестипенсовиков на мелкие расходы… нет же, дернула нелегкая наслушаться рассказов родного дяди о прелестях морской службы. Даже из дома ради этого сбежал, болван! И где теперь тот дядя? Наверняка балтийские селедки в Финском заливе знают об этом, но никому и никогда не расскажут. И романтика дальних странствий куда-то сбежала, окатив на прощание вместо обещанного легкого ветерка соленой, холодной и до ужаса мокрой водяной пылью весенних штормов.

Из похода в Россию вернулся живым, тут грех жаловаться на судьбу. Но вид постоянно блюющего матроса настолько возмутил подверженного той же самой морской болезни адмирала Нельсона, что по возвращении в Англию Джима пинками вышибли с флагманского линейного корабля на третьесортный фрегат. А тут и плата пониже, и харчи пожиже, и вообще… кулаки у морских пехотинцев потверже.

Да не хотел он вовсе воровать те башмаки! Хорошие такие башмаки, из толстой кожи, на тройной подошве, пряжки серебряные… Нет, сразу же бить бросился, изверг! А теперь и слова поперек не скажешь – проклятый забияка оказался целым бароном и тут же получил должность артиллерийского офицера. Ну как же… приятель сержанта Симмонса, того еще зверя. И остальных своих дружков пропихнул – куда ни плюнь, везде немцы командуют.

И не только командуют – крепко ухватили экипаж за глотку, полностью перекрыв не только воздух, но и маленькие радости, позволяющие несколько скрасить тяготы флотской службы. Не все, впрочем, перекрыли, и сейчас Джим пытался разведать безопасную дорогу к одной из них, охраняющейся морскими пехотинцами строже крюйт-камеры.

Про маленькие радости, конечно, образно говорится… на самом деле это несколько огромных дубовых бочек, тщательно запрятанных в трюме. И ни в коем случае не с яблоками, как забавно пошутил в своем произведении господин Роберт Льюис Стивенсон – подобных глупостей на военном корабле не предусмотрено. Нет, монументальные изделия бристольских бондарей хранили драгоценный дар барбадосских сахарных плантаций – великолепный ром, молоко настоящего моряка. И при определенной ловкости можно было пробраться к заранее просверленной дырочке в пузатом деревянном боку и через соломинку сцедить в прихваченную кожаную флягу пинту-другую. Не забыв, разумеется, вдумчиво и тщательно продегустировать напиток.

Процесс под названием «сосать обезьяну» требовал особой осторожности, ведь в случае поимки шкуру спустят плетями, и обычно поход за выпивкой поручался именно таким неудачникам, как Салливан. Даже если и расскажет во время наказания, что действовал по чужому принуждению, то кто же поверит известному врунишке и вору?

Самым трудным оказалось выбраться из орудийной палубы, где подвешен гамак Джима, и проползти под настоящими койками (с настоящими соломенными тюфяками!) в кубрике морских пехотинцев. Так уж заведено, что они, не тюфяки – пехотинцы, служат щитом и стеной между офицерами и командой. Как выяснилось, не такими уж непреодолимыми. «Геркулес» мягко переваливался с борта на борт на атлантической волне, и некоторый шум при передвижении всегда можно было принять за стук перекатывающихся при качке башмаков. Эти сволочи могут себе позволить спать разутыми! И жалко, что у них нет так понравившихся серебряных пряжек.

Вот и долгожданный трап, ведущий вниз, в надежную темноту. Его, правда, охраняет здоровенный немец с рыжими усами, но разве кто сможет тягаться в пронырливости с настоящей «пороховой обезьяной»? Ползком, старательно уходя от пятна света, отбрасываемого качающимся фонарем… теперь застыть и затаить дыхание… не двигаться…

Часовой лениво скользнул взглядом по куче рваных джутовых мешков (какая сволочь их тут бросила?), зевнул и отвернулся. Салливан крепко стиснул зубы, придерживая завязки придуманной им самим накидки, и пополз дальше, пользуясь благоприятным моментом. Трап предательски скрипнул, но звук тут же потерялся в сотне других скрипов, всегда сопровождающих движение корабля.

И вот, наконец, ОНО – заветное и долгожданное отверстие в бочке, искусно заделанное предыдущими визитерами, но легко обнаруживаемое даже на ощупь. Особенно если знать, где искать. Нажать пальцем… затыкающий дырку чопик проваливается внутрь… не беда, в кармане есть еще один, вырезанный точно по образцу. Другая рука нашаривает спрятанную в щели переборки длинную соломинку – есть!

Сначала долгий-долгий глоток, насколько хватает дыхания и места в желудке, потом чуть отдышаться и припасть еще. Теплая волна зажигает в брюхе жаркий и уютный огонь, распрямляются уставшие за день ноги, перестают болеть разбитые кулаками барона фон Тучкофра губы и нос…

Барона? Кто сказал, барона? Везде мерещится голос этого злого артиллерийского офицера. Нет, не мерещится… отчетливо слышно, как часовой у трапа отдал рапорт на незнакомом языке, вот темноту трюма чуть раздвинуло тусклым светом масляного фонаря, и застучали башмаки. Те самые башмаки из толстой кожи, на тройной подошве, с серебряными пряжками. Джим перестал двигаться и забился в узкий промежуток между бочками, куда не пролезли бы и отощавшие корабельные крысы. Сердце колотится громко, остается только молиться, чтобы проклятый барон не услышал этот грохот… И зубы начинают сами собой выстукивать джигу. Но что оказалось самым страшным – фон Тучкофра сопровождал донельзя довольный сержант Симмонс.

Чертов вербовщик бросил короткую непонятную фразу, барон ответил, и оба рассмеялись со столь гнусным видом, будто вознамерились довершить дело, не законченное Гаем Фоксом. Потом сержант извлек откуда-то из рукава длинный стилет и принялся ковырять пробку у одной из бочек. Вот гадина! Тут собственной шкурой рискуешь, дрожишь, ползком пробираешься в темноте ради нескольких глотков рома, а эта скотина может в любой момент спуститься в трюм и налакаться в полное удовольствие.

Но вот почему он не хочет налить из бочки с краном, как все нормальные люди? Сам Джим так бы и сделал, только расположена она на самом проходе, и в случае чего оттуда быстро не улизнешь. Ее что, уже всю выпили? Негодяи…

Еле слышный скрип, и сразу за ним – стук упавшей на палубу затычки. Слава создателю, она улетела в проход – барон и сержант одновременно повернули туда головы, и это позволило Салливану отползти в темноту. Но что же они делают? Ведь для людей… убийцы… Джим с ужасом наблюдал, как фон Тучкофр вылил в ром содержимое большой фляги, и не мог даже крикнуть. И не столько от чувства самосохранения, сколько от перехватившего горло спазма. А немец и предатель Симмонс тем временем принялись за следующую бочку – один сноровисто выковыривал пробку, а второй добавлял отраву. Работа спорилась… Торопятся гады! Ну ничего, зато из-за этой спешки они так и не заметили Салливана, с каждым удобным моментом отползающего все дальше и дальше в спасительную темноту. Но вот, наконец, закончили страшное дело, и сержант произнес по-немецки:

– Pizdets kotionku, bolshe srat ne budet!

– Budet-budet! – откликнулся барон и опять оглушительно рассмеялся.

Салливан не знал немецкого языка, но действия злоумышленников сопровождались настолько гнусными ужимками и репликами самых зловещих интонаций, что сомнений не оставалось – на корабле заговор! И как теперь поступить, чтобы остаться живым? Сообщить капитану? Бесполезно – он намертво завяз в паутине, сплетенной сержантом, и даже если захочет что-либо предпринять, то ему не позволят новоявленные офицеры. Или все же попытаться? Да, наверное, так и нужно сделать. А вот если не получится, тогда стоит предупредить команду.

Команда… Джима передернуло, и от неприятных воспоминаний холодок пробежал по спине. Да пусть сдохнут уроды, не жалко! Значит, решено, в первую очередь к капитану Винсли!

И снова пробираться по всему кораблю, где ползком и на четвереньках, а где и рискуя подняться в полный рост. Выпитый ром придавал силу, решимость, желание поквитаться с отравителями добавляло осторожности, и очень скоро Джим Салливан оказался у дверей капитанской каюты. Вот только как попасть внутрь, если часовой, охраняющий покой сэра Чарльза, сторожит бдительно и не выпускает из рук ружье? Морской пехотинец из недавно набранных немцев, черт бы его побрал! Исполнительный и глупый, как вся его нация.

Эх, была не была! Главное, погромче топать ногами, чтобы болван услышал заранее и не выстрелил от неожиданности.

– Кто идет? – Часовой говорил по-английски с большим трудом, потому добавил на своем наречии: – I kakogo khrena nado?

– Извините, господин, – Салливан старался не повышать голос. – Сегодня моя очередь выносить капитанский ночной горшок.

– И что? – Немец пожал плечами и произнес вовсе непонятное: – Dristuny, bliad!

– Вы меня пропустите? – Джим изобразил на лице страдание, почтение и страх перед наказанием, но не был уверен, что это произвело должное впечатление. – Если я не вынесу горшок, меня забьют плетьми.

– Проходи, здесь не заперто.

Действительно, сэр Чарльз настолько проникся доверием к морской пехоте, что перестал задвигать засовы на двери. Все три. И один крючок.

– Спасибо! – Салливан растянул губы в благодарной улыбке, поклонился и проскользнул в каюту. А вот он уже не забыл запереться крепко-накрепко. И огляделся…

Капитан Винсли крепко спал прямо за столом и не упал вниз при качке только из-за широко расставленных локтей. А уснул он, скорее всего, совсем недавно – сладковатый запах табака еще не успел выветриться. Странное что-то курит сэр Чарльз… И совсем не реагирует на прикосновение к плечу.

– Проснитесь, сэр! Беда! – В ответ лишь невнятное мычание, да губы во сне скривились в презрительной усмешке. – Нас предали!

– Ты долго там будешь возиться, pridurok? – нетерпеливо крикнул часовой и для убедительности ударил в дверь. – Забирай какашки и проваливай!

Капитану шум не помешал, только заставил вздрогнуть и похлопать рукой по столу в поисках стакана.

– Одну минуточку, мастер! – откликнулся Салливан. – Уже ухожу!

А сам схватил ближайшую бутылку из намертво закрепленного к переборке погребца. Здесь уж точно не отравлено, а когда еще придется попробовать настоящий бренди… Или что здесь, виски? Тем лучше.

* * *

Джим сладко посапывал, обняв ноги капитана Винсли, и в красочных снах видел себя великим героем, которого Его Величество посвящает в рыцари, производит в адмиралы, награждает орденом Бани и назначает архиепископом Кентерберийским. Все женщины старой доброй Англии, Шотландии и Ирландии визжат от восторга, бросают в воздух чепчики и стараются забраться в постель к спасителю Британии, сравнявшемуся славой со святым Георгием. И даже Элли старается бесплатно – та самая шлюха Элли из Ярмута, что не брала дороже полпенни за свои сомнительные услуги. А негодяи немцы во главе с сержантом Симмонсом только завистливо роняют слюни (вот бы захлебнулись!) и колотят ногами в дверь роскошного будуара с требованиями поделиться добычей. Обойдетесь, сволочи!

– Может быть, сломать тут все к чертовой матери, Александр Андреевич? – предложил Федор Толстой, прибежавший вместе с Тучковым на крик часового. – Никита, они давно заперлись?

Красногвардеец Бутурлин достал из кармана луковицу часов и щелкнул крышкой:

– Поболее сорока минут, Федор Иванович.

– Точно говорю, надо дверь вышибать.

– Погодите, – командир батальона придержал Толстого за руку. – Погодите, господин гвардии старший лейтенант.

– Куда уж годить-то? Чем могут заниматься капитан и матрос в запертой изнутри каюте почти целый час?

– Федор, – хмыкнул Тучков. – Давайте не будем обсуждать традиции британского флота, тем более они нас не касаются никоим образом.

– Традиции?

– Вы не знали? Впрочем, оставим эту тему[1]…

– Почему же оставим, Александр Андреевич?

– Все, я сказал! Меня другое интересует…

– Что, господин полковник?

– Федор! – произнес Тучков с укоризной.

– Виноват, Александр Андреевич, исправлюсь. Зарапортовался совсем.

– Вот видишь… излишнее чинопочитание, особенно в боевой обстановке и приближенной к ней, не только вредит быстрому взаимопониманию солдат и командиров, но и явно указывает на скрываемую вину чрезмерно усердного подчиненного.