Роковые женщины - Легендарные фаворитки. «Ночные королевы» Европы

Сергей Нечаев

Легендарные фаворитки. «Ночные королевы» Европы

Если из истории убрать всю ложь, то это совсем не значит, что останется одна только правда – в результате может вообще ничего не остаться.

СТАНИСЛАВ ЕЖИ ЛЕЦ, польский писатель ХХ века

Ничто не в силах противостоять красивой женщине.

МАРСЕЛЬ ПРЕВО, французский писатель XIX века

Великие люди кажутся особенно развратными просто потому, что мало кому известны биографии остальных.

ГРИГОРИЙ ЛАНДАУ, философ и публицист XIX – начала XX века

Лучшее оружие против женщины – другая женщина.

СТЕНДАЛЬ, французский писатель XIX века

Глава первая

Аньес Сорель

Аньес дошла до наших дней в ареоле тайн… И самой волнительной тайной являются причины ее смерти!..

ПОЛЬ ЛЕЖЁН, современная французская писательница, историк

Дочь Жана Сореля и Катрин де Маньеле

Где и когда появилась на свет эта, по мнению многих, самая красивая женщина XV века, точно неизвестно, ибо на этот счет среди летописцев имеются большие разногласия. Одни утверждают, что она родилась в городке Фруамантель в Пикардии, на родине отца, другие называют местом ее рождения городок Фроманто в Турени. По одним данным, она родилась в 1409 году, по другим – что более вероятно – в 1422 году. Ее отец Жан Сорель был советником графа де Клермона, и он весьма выгодно женился на Катрин де Маньеле, наследнице поместья де Верней.

После смерти отца Аньес забрала к себе ее тетка, мадам де Маньеле, но ее собственная дочь Антуанетта взревновала и не пожелала делить нежность матери с непрошеной кузиной. В результате в пятнадцатилетнем возрасте Аньес была отправлена в Нанси, где поступила на службу в качестве фрейлины при дворе Изабеллы Лотарингской, королевы Сицилии и жены короля Рене Анжуйского, на сестре которого, Марии Анжуйской, был женат французский король Карл VII.

Протеже Иоланды Арагонской

Когда Рене Анжуйский, сражаясь за обладание Лотарингией, наследницей которой была его жена, был разбит графом де Водемоном и надолго попал в плен, Изабелла устремилась ко двору своего венценосного родственника Карла VII, требуя у него защиты и поддержки. Аньес Сорель ничего не оставалось, как последовать за герцогиней Изабеллой. Однако та вскоре уехала в Италию, оставив Аньес под опекой своей свекрови королевы Иоланды[1], которая одновременно с этим была тещей короля Карла VII. Шел 1443 год…

По одной из версий, королева Иоланда, заметившая цепкий ум и необычную красоту двадцатилетней Аньес, задумала использовать ее в своих целях, в частности для влияния на слабовольного зятя. Эта мудрая женщина просто обожала так использовать своих фрейлин, которых она повсюду расставляла любовницами и шпионками, не гнушаясь при этом и услугами шпионов-мужчин, которыми у нее были монахи-францисканцы. Поэтому весьма вероятно, что именно по протекции королевы Иоланды Аньес была представлена ко двору короля Франции. Но в любом случае это произошло до конца 1443 года, ибо 14 декабря королева Иоланда умерла.

История Карла VII

Так началась связь Аньес Сорель с французским королем. В это время Карлу VII было «немного за сорок», Аньес же была почти вдвое младше его.

Для того чтобы понять, что представлял собой Карл VII, прежде всего, необходимо разобраться с вопросом о том, что такое Столетняя война и как она повлияла на политическую ситуацию во Франции.

Начнем с того, что так называемая Столетняя война длилась не сто лет, а сто шестнадцать. Просто «стошестнадцатилетняя» звучит не так красиво.

Считается, что Столетняя война между Англией и Францией длилась с 1337 года по 1453 год. Собственно, это была даже не война, а серия войн, которые то начинались, то утихали, то вновь разгорались с новой силой.

Началась эта война с тривиального династического конфликта: король Англии Эдуард III из рода Плантагенетов, внук по материнской линии короля Франции Филиппа IV Красивого, выдвинул свои права на французский престол, оспаривая законность правления короля Франции Филиппа VI, племянника Филиппа IV Красивого[2] по мужской линии.

По точному определению историка Робера Амблена, Столетняя война – это «самая обыкновенная семейная ссора», и обе стороны, участвовавшие в ней, «французские, как та, так и другая».

Конфликт между родственниками Эдуардом и Филиппом осложнялся взаимными претензиями на Гиень, герцогство на юго-западе Франции, подвассальное французской короне, но принадлежавшее английским королям.

Начало войны, формально объявленной 1 ноября 1337 года, ознаменовалось взаимными ударами, нанесенными с моря. В частности, англичане захватили остров Кадзан у фламандских берегов, что и стало первой их победой, одержанной над французами в растянувшейся на сто с лишним лет кровопролитной войне.

В августе 1338 года король Эдуард III высадился во Фландрии, а в июле следующего года напал на приграничные районы Франции. Король Филипп VI, несмотря на наличие у него сильной армии, уклонился от решительной битвы.

В 1340 году у побережья близ города Слюйс французский флот был полностью уничтожен англо-фламандским флотом. В этом бою король Филипп VI потерял не только все свои корабли, но и примерно 30 000 человек. С этого времени англичане стали безраздельно господствовать на море, что, собственно, и неудивительно: во всех франко-британских войнах их флот оказывался сильнее французского.

Все попытки прийти к какому-нибудь мирному соглашению оказались безрезультатными, и летом 1346 года король Эдуард III высадился в Нормандии. 26 августа в сражении при Креси на границе Фландрии и Пикардии он нанес сокрушительное поражение французам.

Английское войско насчитывало около 20 000 человек, в том числе 4000 рыцарей, около 11000 лучников и приблизительно 5000 пехотинцев, вооруженных копьями. Французское войско было более многочисленным: 12 000 рыцарей, около 6000 арбалетчиков (в основном наемников-генуэзцев) и около 20 000 пехотинцев ополчения, собранного французскими городами.

Отметим, что термин «рыцари» здесь употребляется в широком смысле, обозначая тяжеловооруженную конницу. Конечно же, это не вполне справедливо, ибо настоящий рыцарь – это не субъект рода войск, а титул, обозначающий принадлежность к строго определенному военно-социальному институту.

Эдуард III расположил свое войско вдоль дороги к Креси, по которой двигалась французская армия. Английские лучники построились в пять шеренг. Тактической новинкой короля Эдуарда стало размещение части спешенных рыцарей в рядах лучников, что должно было показать, что дворяне готовы разделить все опасности с простолюдинами и что английское войско представляет собой общенациональную армию.

Французские рыцари повели себя иначе: вступив в бой, они смяли и потоптали собственную пехоту, считая, что она только мешается под ногами. Туча стрел английских лучников обрушилась на них, и атака захлебнулась: множество рыцарей было покалечено, а лошадей – убито.

Об английских лучниках стоит сказать особо. Они производили залпы очень массированно, как сейчас говорят, «по площадям» (так, то есть неприцельно, английский лучник был способен произвести десять-двенадцать выстрелов в минуту, прицельно – примерно шесть выстрелов в минуту). Это очень походило на огонь «Катюш» времен Второй мировой войны.

Несколько раз французы нападали на позиции англичан, но каждый раз были отбиты. Под королем Филиппом VI была убита лошадь, и он приказал отступать.

После этого англичане осадили портовый город Кале и взяли его в июне 1347 года. Все это заставило короля Филиппа VI любой ценой искать мира, который и был заключен в сентябре 1347 года.

В августе 1350 года король Филипп VI умер, и место на престоле занял его тридцатилетний сын Жан II Добрый.

Через пять лет перемирие между Францией и Англией закончилось, и английский правитель герцогства Гиень Эдуард Черный Принц (сын Эдуарда III) совершил опустошительный набег на Лангедок, дойдя до самых Пиренеев. 19 сентября 1356 года в битве у Пуатье англичане вновь наголову разбили превосходящие силы французов.

У англичан было около 7000 человек, в основном лучников и копейщиков. Это войско было разделено на три части: правым флангом командовал граф Солсбери, двоюродный брат Генриха V, левым – Ричард де Бошан, граф Уорвик (француз, между прочим), чуть позади располагался отряд самого Черного Принца.

Французская армия насчитывала до 20 000 человек, в основном тяжелых и легких кавалеристов. Они были выстроены четырьмя отрядами один за другим: первый отряд – под командованием маршалов де Клермона и д’Одрегема, второй – под командованием девятнадцатилетнего сына короля Карла, третий – под командованием герцога Орлеанского, четвертый – под командой самого короля.

Французские конники атаковали англичан. Маршал Жан де Клермон нанес удар по позициям графа Солсбери, надеясь пробить в них брешь, но был встречен градом стрел и убит одним из первых. Его людям так и не удалось вклиниться во вражеские позиции. Маршала Арну д’Одрегема, атаковавшего позиции графа Уорвика, ждал аналогичный конец. Спешенные рыцари дофина Карла направились вверх по обильно поросшему виноградом пологому склону и также были встречены ураганом английских стрел. Несмотря на тяжелые потери, французы приблизились к линии обороны, и завязалась длительная, ожесточенная рукопашная. Французам едва не удалось прорваться, но англичане сумели сохранить свои позиции. В конце концов при непрерывной поддержке огнем фланговых лучников английским тяжелым всадникам удалось отогнать атакующих.

Обе стороны понесли тяжелые потери, и видя, как пострадало войско дофина, командовавший третьим отрядом герцог Орлеанский, брат короля, смалодушничал (а может быть, проявил предусмотрительность, все зависит от точки зрения анализирующего этот поступок) и увел свой отряд с поля боя.

Зато в атаку пошел четвертый отряд, возглавляемый лично Жаном II Добрым. Черный Принц контратаковал его с фланга, и завязался страшный рукопашный бой. Израсходовав все стрелы, английские лучники присоединились к ставшему всеобщим побоищу. Этого французы не выдержали и обратились в бегство. Доблестный король Жан II Добрый, по старинным рыцарским традициям сражавшийся в первых рядах своих воинов, был взят в плен. Попал в плен и его младший сын Филипп.

Французы в сражении при Пуатье потеряли убитыми около 3000 человек, и примерно столько же попало в плен. Потери англичан неизвестны, но составили, вероятно, около 1000 убитыми и примерно столько же ранеными.

Это поражение для французов оказалось еще более сокрушительным, чем поражение десятилетней давности при Креси. В результате перевезенный в Англию король Жан вынужден был заключить с королем Эдуардом очень тяжелый для Франции мирный договор, по которому англичане получили в свое владение Нормандию, Перигор, Лимузен, Пуату, Анжу, Мэн, Турень и Сентонж, а их владения в герцогстве Гиень увеличились вчетверо.

За деньгами для своего выкупа (а англичане потребовали за это 3 000 000 золотых экю) король Жан II Добрый возвратился во Францию, оставив в заложниках своего сына герцога Анжуйского, но тот, нарушив данное слово, бежал. Возмущенный этим король Жан, которому еще не удалось собрать нужную сумму, добровольно вернулся в Англию, чтобы заменить сына. Английский король был поражен таким благородством своего противника и окружил его самым искренним вниманием. Тем не менее весной 1364 года король Жан тяжело заболел и умер. Ему было сорок четыре года.

Его место на французском троне занял его двадцатишестилетний сын Карл V Мудрый, на плечах которого после пленения отца при Пуатье уже и так лежали все государственные заботы.

Став королем, Карл V начал готовиться к новой войне с Англией. Разрыв отношений, который рано или поздно должен был произойти, случился в 1368 году, а военные действия возобновились в 1369 году.

Провозглашенный в 1370 году коннетаблем (то есть верховным главнокомандующим) Франции Бертран дю Геклен реформировал армию на основе наемничества, усилил роль пехоты, обновил тактику и добился значительных успехов. Ему удалось разбить англичан у Понваллена. После этого французы отбили у англичан свои южные провинции и Пуату, а в 1372 году были взяты Ля-Рошель, Монконтур и еще несколько городов. В 1373 году власть короля Карла признала Бретань, а годом позже – Гасконь.

К 1375 году в руках англичан остались только «ворота Франции» Кале, а также Байонна и Бордо.

К сожалению, благоразумный и удачливый король Карл V Мудрый умер в 1380 году в возрасте всего сорока трех лет (в том же году, кстати, умер и коннетабль Бертран дю Геклен), а его место на троне занял его сын, уже известный нам двенадцатилетний Карл VI Безумный.

Когда в 1392 году стало ясно, что Карл VI совершенно лишился рассудка, во Франции началась борьба за регентство, вылившаяся в гражданскую войну между Арманьяками и Бургиньонами.

Тем временем в Англии 21 июня 1377 года умер король Эдуард III, не перенеся смерти своего любимого сына Эдуарда Черного Принца. Некоторые историки называют его «стариком Эдуардом», хотя ему было всего пятьдесят пять лет.

Освободившийся трон наследовал внук Эдуарда III и сын Эдуарда Черного Принца двенадцатилетний Ричард II, но ввиду его малолетства страной фактически правил его дядя Джон, герцог Ланкастерский.

Когда Ричарду исполнилось двадцать два года, он заявил, что имеет полное право править страной без опекунов, и начал с того, что приказал бросить в тюрьму своего дядю, герцога Глостера. Нетрудно догадаться, что вскоре несчастный был найден в своей тюремной камере мертвым. Потом из страны был изгнан двоюродный брат Ричарда Генрих Болинброк, сын герцога Ланкастерского, а через три месяца умер и сам старый герцог, и Ричард, недолго думая, конфисковал все его владения.

Изгнанный из страны Генрих оказался человеком решительным, и летом 1399 года он высадился в Англии и с группой верных ему людей двинулся на Лондон. Вскоре под его знамена собралось более 30 000 человек.

Через некоторое время Ричард II был арестован и заключен в тюрьму Тауэр. 29 сентября 1399 года он отрекся от престола, а в начале следующего года… Совершенно верно, был найден в своей тюремной камере мертвым.

Сменивший его на троне Генрих, ставший королем Генрихом IV, правил в Англии до конца своих дней, то есть до 20 марта 1413 года.

Его сын, Генрих V Плантагенет, едва приняв власть в стране, тут же стал готовиться к походу на Францию, с которой уже много лет сохранялось перемирие. Во Франции в это время продолжал «править» Карл VI Безумный, и, как метко выразился историк Анри Гийемен, «Генрих нашел, что с такой Францией, возглавляемой сумасшедшим королем, было бы крайне глупо пребывать в апатии».

В 1414 году он во главе 6000 рыцарей и 24 000 пеших воинов (в основном лучников) высадился в Нормандии и осадил город Арфлёр. В конце сентября город был взят и превращен в мощный опорный пункт для набегов на другие территории Франции.

Хотя французы оказывали лишь слабое сопротивление, у англичан вскоре нашелся более опасный враг: больше половины их войска унесла в мир иной инфекционная дизентерия. Когда болезнь стала грозить полным уничтожением армии, король Генрих решил отступить к Кале, но французы преградили ему путь.

И 25 октября 1415 года состоялась знаменитая битва при Азенкуре, в которой англичанам, несмотря на численное меньшинство, удалось нанести французам тяжелейшее поражение.

На рассвете английская армия заняла позицию в теснине, образованной густыми лесами, растущими по обеим сторонам главной дороги, ведущей к Кале. Земля была свежевспаханной и размокшей после недавних ливней. Англичане, а их, по данным сохранившейся платежной ведомости Генриха V, было около 1500 рыцарей и 6000 лучников, построились тремя отрядами – точно так же, как почти семьдесят лет назад выстроил свою армию король Эдуард III в сражении при Креси.

Французская армия тоже была поделена на три отряда: два из них состояли в основном из пехотинцев, в том числе и из спешенных рыцарей, а третий – из конных воинов.

В сохранившемся подлиннике приказа маршала Бусико, второго лица во французской армии после коннетабля Шарля д’Альбрэ, вполне конкретно названа численность армии – 22 000 человек. Маршал писал приказ не для историков, поэтому этой цифре вполне можно доверять.

Три часа обе армии стояли друг против друга на расстоянии чуть больше полутора километров. Шарль д’Альбрэ надеялся на то, что англичане нападут первыми. Англичане же хотели, чтобы первыми напали французы.

Раздраженный долгим стоянием, король Генрих V решил спровоцировать французскую атаку и приказал своим войскам осторожно выдвинуться вперед примерно на три четверти километра. Осуществив этот маневр, англичане восстановили прежний строй. После этого солдаты быстро вколотили в землю остро заточенные колья, соорудив тем самым предназначенный для защиты от кавалерийской атаки частокол.

Это английское выдвижение подхлестнуло рвущихся в бой французских баронов, и коннетабль д’Альбрэ, уступив их требованиям, вынужден был отдать команду наступать. Первый отряд спешившихся рыцарей, закованных в тяжелые доспехи, неуклюже двинулся вперед, а с флангов мимо них понеслись отряды кавалерии.

Печальный для французов опыт Креси и Пуатье повторился с точностью до мелочей. Большая часть всадников и их лошадей пала под английскими стрелами, а уцелевшие, смешав ряды, бросились отступать.

Когда первый французский отряд, ведомый самим Шарлем д’Альбрэ, кое-как доковылял до позиций англичан, кавалерийская атака уже была полностью отбита. Французские рыцари к этому времени буквально валились с ног от усталости: сказывался как неподъемный вес стальных доспехов, так и размокшая перепаханная земля под ногами. Да что там – земля, это была мокрая глина, а что такое идти пешком по прилипающей к подошвам мокрой глине, знает любой житель сельской местности или городских новостроек.

Валились французы и от мощного огня английских лучников. Когда оставшиеся в живых французы подошли совсем близко, англичане взялись за мечи и топоры и, оставив позиции за частоколами, ударили «железным людям» в тыл и во фланг. Буквально за несколько минут от первого французского отряда не осталось ни человека. Кто не успел сдаться, тот был убит или изувечен.

После этого без всякой координации с предшественниками в атаку по непролазной грязи пошел второй французский отряд. Итоги этой атаки оказались почти такими же плачевными. Сумевшие спастись бегством присоединились к кавалерии третьего отряда и стали готовиться к решающему наступлению.

Третье французское наступление оказалось еще менее энергичным, чем предыдущие, и англичане легко его отбили. Кульминацией этой завершающей стадии сражения стала контратака нескольких сотен английских конников, возглавленная лично Генрихом V. Остатки французской армии были окончательно рассеяны.

Французские потери составили порядка 10 000 человек. Погибли коннетабль Шарль д’Альбрэ, герцог Ангулемский и множество других известных бойцов, цвет французского рыцарства, почти все высшие должностные лица королевства, а герцог Карл Орлеанский и несколько маршалов были захвачены в плен. По меткому сравнению историка Олега Соколова, «все эти потери представляли собой примерно то же, как если бы в 1996 году в трагическом штурме Грозного пали не только молодые солдаты и офицеры, а вместе с ними в первых горящих танках погибли бы несколько министров, десятки губернаторов, сотни депутатов, а прочих чиновников высшего ранга – без счета».

После разгрома французов при Азенкуре Генрих V захватил всю Нормандию и приступил к планомерному покорению Франции. В начале 1419 года после семимесячной осады он взял Руан.

Глава Бургиньонов Жан Бесстрашный сначала перешел на сторону англичан, но затем начал вести переговоры с наследником французского престола дофином Карлом, будущим королем Карлом VII. Но 10 сентября 1419 года он был убит на мосту в Монтро приверженцами дофина, как выразился историк Анри Гийемен, «при неясных обстоятельствах».

Сын Жана Бесстрашного Филипп Добрый, стремясь отомстить за убийство отца, в декабре 1419 года заключил в Аррасе союз с англичанами, признал право короля Генриха на французскую корону и объявил войну дофину Карлу. Королева Изабо Баварская присоединилась к этому договору.

Прошло полтора года, и 21 мая 1421 года в городе Труа был подписан скандальный по своей сути договор между Англией и Францией, согласно которому Генрих V, к тому времени успевший в мае 1420 года жениться на дочери Карла VI Безумного Екатерине, объявлялся регентом и наследником французского престола, а дофин Карл, который, как выяснилось, был рожден королевой Изабо Баварской вовсе не от своего мужа, был лишен прав называться дофином. Возмущенный Карл, конечно же, не признал этот договор, заключенный его полоумным «папашей» и одобренный отказавшейся от него матерью. В ответ на это Генрих демонстративно и торжественно вступил в Париж.

В августе 1422 года король Генрих V внезапно занемог и умер. Ему было неполных тридцать пять лет. Через два месяца у французов умер король Карл VI Безумный. Ему было пятьдесят три года, из которых последние тридцать лет он едва мог управлять страной (лучше бы он этого вообще не делал).

После этого королем объединенных Англии и Франции стал Генрих VI, сын Екатерины Французской, а следовательно – законный внук короля Карла VI. Париж присягнул этому «англо-французскому» ребенку, а отодвинутый на второй план дофин Карл обосновался на юге страны. Конечно же, он тоже провозгласил себя королем Франции, но для большей части французов эта коронация ничего не значила. Настоящие коронации испокон веков делались только в Реймсе, а этот город находился под контролем англичан и их союзников бургундцев. В подчинении же Карла остались города Шинон, Пуатье, Бурж и Риом, районы по левому берегу Луары, Пуату, Турень и Лангедок. Франция окончательно разделилась на две части: королем южной части был Карл из рода Валуа, а королем северной части – его племянник Генрих из рода Плантагенетов. Дорогу англичанам на юг преграждал лишь Орлеан.

Далее имели место хорошо известные события, связанные с именем легендарной Жанны д’Арк, которые завершились тем, что 8 мая 1429 года англичане сняли осаду и ушли из-под стен Орлеана. На волне всеобщего патриотического подъема французы одержали затем еще несколько побед, и 18 июня противники сошлись для решительной битвы в открытом поле у деревни Патэ. Как известно, и это сражение завершилось полным триумфом для войск Карла. Воодушевленные событиями под Орлеаном французы взяли у англичан убедительный реванш за разгромы при Креси, Пуатье и Азенкуре.

Через месяц Карл был торжественно коронован в Кафедральном соборе Реймса. Со всех сторон ему стали присылать приветствия французские города и городишки, выражая готовность признать его власть. Отовсюду неслись восторженные крики:

– Да здравствует Карл, король Франции!

Вот он предел мечтаний! Вот она слава! Чего еще можно хотеть?

Писатель Дмитрий Мережковский дает нам весьма жалкий портрет короля Карла VII:

«Был он и с виду не похож на короля: маленький, худенький, на тонких кривых ножках с нерасходящимися толстыми коленями; сонное, одутловатое лицо с оттянутым книзу над тонкими поджатыми губами мясистым носом и узкими под высоко поднятыми бровями щелками таких оловянно-тусклых заспанных глаз, как будто он хотел и не мог продрать их – проснуться совсем».

Получив вожделенную корону, Карл VII пять лет «отдыхал от великих подвигов». За это время герцог Бургундский, взвесив все «за» и «против», предпочел заключить с ним мирный договор, выведя тем самым Бургундию из состояния войны и развязав Франции руки для борьбы с главным противником – англичанами. Но королю Карлу воевать не хотелось, он предпочитал ждать. И ведь дождался же! В апреле 1436 года в Париже вспыхнуло восстание, английский гарнизон капитулировал, и 12 ноября Карл VII совершил торжественный въезд во французскую столицу.

Потом минуло еще восемь лет, в течение которых продолжались военные действия между Англией и Францией. Франция постепенно восстанавливала свои прежние границы, а 28 мая 1444 года был подписан долгожданный мир. Карл VII наконец-то получил возможность полностью расслабиться. Теперь он мог спокойно подумать о том, как поразвлечься. Со свойственной ему страстностью (к сожалению, она у него проявлялась отнюдь не в политических баталиях и не на полях сражений) он стал заглядываться на молодых фрейлин.

Любовница короля мадам де Жуайёз

Первой, кто привлек его внимание, была мадам де Жуайёз, красивая и грациозная. Она была общепризнанной красавицей, а ее наряды считались самыми богатыми и изысканными в королевстве. Ее платья были обшиты редким мехом; драгоценности, которые она носила, могла позволить себе лишь королева (напомним, что с 1422 года Карл был женат на Марии Анжуйской, дочери Иоланды Арагонской).

– Стало быть, господин де Жуайёз богат! – говорили, качая головой, простые люди.

Как всегда, они ошибались: роскошный образ жизни вел совсем не ее муж, а отец, Жан Луве. Ведь он, имея титул советника, «ответственного за распределение финансов», совсем не считал предосудительным запускать руки в королевскую казну и именно поэтому владел несметным состоянием.

Карл VII, встретив однажды мадам де Жуайёз одну в коридоре, «с помощью жестов и нежных слов» сделал ей такие нескромные предложения, что немного смущенная красавица сразу поспешила к отцу и рассказала ему о реакции короля.

Королевский советник был восхищен. Уже давно он мечтал, чтобы Карл VII увлекся какой-либо нежной особой, что позволило бы отвлечь Его Величество от государственных дел, а особенно – от контроля (пусть слабого, но все же) за казной…

– Было бы неразумно показывать ему свою скромность и стыдливость слишком долго, – сказал он своей дочери. – Однако было бы ошибкой и слишком быстро уступить настойчивым просьбам нашего государя. Постарайся возбудить в нем чувство.

Мадам де Жуайёз была не только красива, но и весьма хитра. Она очень хорошо поняла, что ей надо делать, и принялась кокетничать, стараясь вызвать нежную страсть в Карле. Но хорошо известно, что такие проделки небезопасны: однажды утром молодая женщина поняла, что сама влюбилась в короля, и устыдилась тому, что попала в свою собственную ловушку. Мадам де Жуайёз старательно скрывала свои чувства, но любопытное происшествие раскрыло их Карлу VII.

Это случилось в Шинонском лесу, во время прогулки на лошадях, которые обычно совершались королевским двором перед заходом солнца. Королю удалось увлечь за собой мадам де Жуайёз, и они немного отделились от свиты. Карл VII стал в привычной для себя манере вести с ней вольные речи с целью завоевать ее расположение, о чем он страстно мечтал. Когда он, увлеченный собственной речью, наклонился к мадам де Жуайёз, чтобы что-то шепнуть ей на ухо, его лошадь, чего-то испугавшись, вдруг стала на дыбы. Если бы Карл не проявил впечатляющую силу духа, животное могло бы рухнуть на землю, подмяв его под себя. Мадам де Жуайёз, увидев это, сильно побледнела, и испуг ее был так велик, что она чуть было не упала в обморок. Поняв, что «виной ее испуга был он», взволнованный король ненадолго лишился дара речи. Что касается мадам де Жуайёз, то она дрожала всем телом и сохраняла безмолвие вплоть до возвращения в Шинон. Там они провели ночь вместе…

Новая страсть короля

Их бурный и страстный роман длился до того дня, как Карл VII познакомился с фрейлиной Аньес Сорель. Она была так прекрасна, «что он страстно желал ее возбудить и думал, что его мечты могли осуществиться лишь во сне».

Очарованный, он с восторгом созерцал ее пепельного цвета волосы, ее голубые глаза, ее совершенный нос, ее очаровательный рот… Наконец, Карл поинтересовался, как ее имя.

– Я дочь Жана Сореля, а зовут меня Аньес Сорель, – ответила фрейлина.

Глаза короля затуманились страстью. Он был потрясен. Неужели один только взгляд на эту девушку был способен так возбудить его? Однако долго размышлять над этим у него не было времени.

В тот же вечер он отважился заявить о своих нежных чувствах, но девушка убежала от него с испуганным видом. Король в полном смятении поднялся в свои апартаменты. Казалось, никогда в жизни он не был так влюблен. Еще бы ему не влюбиться, ведь эта девушка пленяла всех видевших ее мужчин. Королю казалось, будто он попал в рай, но рай этот становился миражом, стоило ему протянуть к нему руку.

Поспешное бегство прекрасной фрейлины, так не похожее на кокетство мадам де Жуайёз, только распалило в короле желание. Он был настолько поглощен происходившим с ним, что не мог больше думать ни о чем другом, как только о том, чтобы услаждать Аньес, пока та всецело не будет принадлежать ему. В течение нескольких дней его вздувшиеся вены на висках и стиснутые кулаки служили предметом сплетен среди придворных. Но однажды утром самые наблюдательные из них заметили, что у короля обычный вид, и поняли: красавица Аньес уже не проводит ночи в одиночестве.

Мадам де Жуайёз, когда ей сообщили, что она попала в немилость, слегла от ревности и от огорчения, а не на шутку встревоженный муж заставил ее даже принять лекарства, желая вернуть супругу к радостям жизни. Действие этих лекарств оказалось превосходным! Через две недели мадам де Жуайёз стала любовницей влиятельного фаворита Карла VII Жоржа де Ля Тремуйя…

Беременность Аньес Сорель

Через несколько недель о любовной связи короля и дамы из Фроманто знал уже весь двор. Одна лишь королева, как это обычно и бывает, пребывала в неведении.

Но вскоре и Мария Анжуйская начала замечать, что что-то неладно, и установила наблюдение за своим супругом. Карл был очень осторожен. Летописец Жан Шартье сообщает, что никто никогда не видел Аньес целующейся с королем; при этом никто уже не сомневался, что между ними существовали интимные отношения. А в 1445 году красавица уже была беременна…

В день, когда должен был появиться на свет младенец, королева Мария, заметив самодовольную улыбку на лице короля, уже больше ни в чем не сомневалась. Сначала она впала в смятение, но потом вспомнила слова своей покойной матери, которая, отдавая себе отчет в том, что внешние данные и интеллектуальные способности ее дочери были весьма посредственны, всегда говорила, что если заставлять мужа отказаться от придворной фаворитки, то он все равно будет иметь любовниц за пределами двора. А может – и среди проституток, поэтому лучше уж дочери не выяснять отношений, а смириться с существующим положением дел…

Мария Анжуйская решила поступить мудро и попыталась наладить дружеские отношения с новой любовницей мужа. Они даже вместе гуляли, слушали музыку, а за обедом вели светскую беседу, что очень радовало Карла VII, для которого никогда не было большего удовольствия, чем видеть полное согласие, царившее вокруг.

В 1445 году у Аньес родился первый ребенок от короля. Это была девочка, которую король, вспомнив на минуту о жене, достаточно цинично предложил назвать Марией. После этого целых пять лет молодая красавица властвовала над королем.

Первая официальная фаворитка короля

Поведение Аньес Сорель и открытое признание связи с королем часто вызывали негодование у окружающих, однако ей многое прощалось благодаря защите короля и ее совершенной красоте, о которой даже Пий II говорил: «У нее было самое прекрасное лицо, которое только можно увидеть на этом свете». И эти слова, сказанные самим папой римским, вряд ли стоит расценивать только как комплимент…

«Это была самая молодая и самая прекрасная среди всех женщин мира», – восклицал Жан Шартье. «Да, безусловно, это была одна из самых красивых женщин, которых я когда-либо видел», – вторил ему поэт и историк Оливье де ля Марш. Что ж, с этими мнениями трудно не согласиться.

Влияние Аньес Сорель на Карла VII было безграничным. Не было такой ее просьбы, которую он не выполнил бы. С ее именем были связаны как минимум три-четыре новшества при французском дворе. Прежде всего, она первая среди некоронованных особ стала носить бриллианты. Ее наряды были великолепны, и она считалась одной из лучших клиенток крупного негоцианта и королевского казначея Жака Кёра: он поставлял ей мех куницы и восточные шелка. Все вокруг говорили об экстравагантности фаворитки, которая, отказавшись от просторных туник, скрывавших формы, стала надевать длинные платья, плотно облегавшие тело. Более того, она лично ввела в моду длинный шлейф, который церковь в своей извечной борьбе с женским началом тут же окрестила «хвостом дьявола». А еще говорят, что, впервые забеременев и опасаясь, что венценосному любовнику этот факт не понравится, она, чтобы скрыть свое «интересное положение», не нашла ничего лучшего, чем на очередном королевском приеме приподнять свою юбку спереди, зажав ее в руке. Король отнесся к беременности фаворитки благосклонно, а эта уловка Аньес Сорель породила новую моду: под юбки стали подкладывать набитые пряжей пышные подушечки, создавая «эффект беременности».

Архиепископ Жан-Жувеналь дез Урсен обращался по этому поводу к королю и приводил факты безрассудных трат на шлейфы и гребни, золотые цепочки, драгоценные камни и наряды, называя это роскошью дурного тона. Он предупреждал, что Бог покарает за такое, ведь женщина тем красивее, чем менее разряжена. А те, кто носит высокие прически и такие шлейфы, – настоящие ослицы, выкрашенные на продажу!

Отметим, однако, что сравнение с ослицами никого не остановило, и лишь одно из модных нововведений Аньес Сорель так и не прижилось – это ношение нарядов, стыдливо прикрывавших одну грудь и изящно обнажавших другую. Эта новая мода возмутила большинство придворных дам, так и не решившихся последовать ее примеру.

Архиепископ дез Урсен возмущенно писал:

«Как же король в своей собственной резиденции терпит, чтобы ходили в одежде с глубоким вырезом, из-за которого можно видеть женские груди и соски? И как же в его апартаментах, а также в апартаментах королевы и их детей мучаются многие мужчины и женщины, находящиеся в атмосфере разврата, грехов и порочных связей. Ношение такой одежды неуместно и заслуживает наказания».

Священник был не одинок в предположении, что Аньес – женщина легкого поведения. Бургинен Шатлен оставил о ней такие воспоминания:

«Ее изобретательность была направлена на то, что в условиях разврата и распада она вводила в моду новые, сообразные этим условиям формы одежды».

Если учитывать, что эти два благовоспитанных человека, боясь за свое положение в обществе, старались выражаться об Аньес очень мягко, то можно себе представить, как о фаворитке Карла VII отзывался простой народ.

Дам де Ботэ

Ну, и наконец, именно Аньес Сорель стала первой в истории Франции официальной фавориткой Его Величества. Дело в том, что до нее короли как-то стеснялись своих внебрачных связей и старались особенно не афишировать их. Здесь же ситуация коренным образом изменилась: король не желал больше таиться и наградил Аньес чем-то вроде почетного титула официальной фаворитки. Титул этот звучал как «Дам де Ботэ» (по-французски – Dame de Beaute), то есть «Дама Красоты», или «Прекрасная Дама», что вполне соответствовало внешности ее обладательницы. С таким титулом положение любовницы стало гораздо более прочным, и даже законная супруга короля Мария Анжуйская сочла, что с ней лучше поддерживать дружеские отношения.

Конечно, фаворитизм, то есть возвышение конкретного лица (или группы лиц), существовал еще задолго до Карла VII, но именно он впервые провозгласил, что его возлюбленная отныне будет иметь при дворе официальный статус. Это выражалось в частности в том, что ей прислуживали, как принцессе, и она носила самый длинный (после королевы) шлейф.

Король, судя по отзыву папы Пия II, «не мог прожить и часа без своей прекрасной подруги» и был больше озабочен оттачиванием своего любовного мастерства, чем ведением государственных дел.

Пожаловав дворянство матери своих внебрачных детей[3], король подарил ей небольшой замок, возвышавшийся над излучиной Марны недалеко от Парижа, на опушке Венсеннского леса. Раньше этот замок использовался для хранения королевских книг. Замок назывался Ботэ-сюр-Марн (beaute – по-французски «красота»), что и стало одним из титулов Аньес Сорель. Теперь она звалась дамой де Ботэ-сюр-Марн (что созвучно с «Прекрасной Дамой») и графиней де Пентьевр. Помимо сеньории Ботэ-сюр-Марн с правом ношения этого имени она получила и другие владения, в частности замок Иссуден в Берри и поместье Вернон в Нормандии.

Ее братья тоже стали иметь отношение к королевскому дому. Двое из них состояли в штате резиденции короля, двое других служили в королевской гвардии. Аньес занимала не второстепенное место любовницы: вопреки этикету, она вела воистину королевский образ жизни и владела драгоценностями редкой красоты. После ее смерти король выкупил их за значительную сумму – более 20 000 экю, что соответствовало почти ста килограммам чистого золота.

Недовольство народа

Увы! Все эти королевские щедроты и особенно привольная жизнь, проходившая в постоянных празднествах и в «нежных забавах», в конце концов вызвали ропот в народе, жившем в то время в нищете. Поэтому, когда в апреле 1448 года Аньес приехала в Париж, народ не слишком тепло ее встретил. Вот что писал один из жителей Парижа в своем дневнике:

«На последней неделе апреля в Париж приехала девица, о которой все говорят, что она любовница короля Франции, в которую он влюблен без совести и без стыда перед доброй королевой. Хорошо известно, что она ведет такой же роскошный образ жизни, как графиня или герцогиня, и состоит на короткой ноге с самой французской королевой, совершенно не стыдясь своего греха. И король, не желая скрыть свой большой грех, решил подарить ей замок де Ботэ, самое красивое и удачно расположенное поместье по всему Иль-де-Франс. Эту барышню прозвали «прекрасной Аньес». Но поскольку парижане не были с ней почтительны, как этого требовала ее большая спесь, она не стала скрывать своего негодования. И, уезжая, сказала, что эти люди скверны, раз не оказали ей больших почестей, и больше на улицы Парижа никогда не ступит ее нога. Жаль, конечно, что она так решила, но и народ поступил с ней довольно низко. Красавица Аньес уехала, чтобы, как и прежде, заниматься грехом».

И автор дневника кончает свой рассказ горьким комментарием:

«Увы! Как жаль, когда король подает такой дурной пример своему народу, ибо, как гласит известная пословица: «Каков поп, таков и приход». Нам известна Семирамида, царица Вавилонии, соорудившая одно из семи чудес света. Но она же превратила собственного сына в своего друга и любовника, а когда узнала, что ее народ недоволен ее поведением, публично заявила, что разрешает брать в жены собственную мать, дочь или сестру или заниматься с ними любовью. Она разрешила своему народу и предоставляла возможность этих порочных действий, чтобы оправдать свое распутство. Именно поэтому на королевство Халдеев и обрушилось множество бед, ибо мужчины насиловали собственных жен и дочерей, совершали убийства. Ибо, когда очень знатный сеньор или знатная дама публично совершает большой грех, их подданные очень хотят повторить его».

Однако эти упреки и даже оскорбления, дойдя до ушей Аньес, ее не рассердили, а только сильно опечалили. Фаворитка хотела понять, почему народ так ее презирал и ненавидел. Получалось, что напрасно она растратила целое состояние на милостыни и подаяния нищим и церквям – все равно никто не видел в ней добрую женщину, а все видели лишь алчную королевскую любовницу. Вот уж действительно, оказывая благодеяния, мы не всегда приобретаем друзей, но непременно наживаем врагов.

Политическая роль Аньес Сорель

Во Франции широко распространены легенды, представляющие Аньес патриоткой, вместе с Жанной д’Арк способствовавшей освобождению страны от англичан. Авторы подобных легенд приписывают ее влиянию поворот короля от светских удовольствий к воинским подвигам. Эти предания, в частности, отражены в поэме Вольтера «Орлеанская девственница».

Впервые поднял Аньес Сорель на этот почетный пьедестал в своей «Истории Франции», вышедшей в 1576 году, Бернар де Жирар. Современный историк Ги Шоссинан-Ногаре констатирует:

«Аньес Сорель стала первым образцом великодушия и благотворного влияния, оставшись примером для всех своих последовательниц».

И действительно, наделенная не только красотой, но и тонкой ранимой душой красавица горячо желала понять, почему народ так нетерпим к ней. И тут только ей открылось, в какой нищете живут французы, на глазах которых разворачивались не только великие деяния Святой Девы Жанны, но и все бедствия Столетней войны.

Поняв это, Аньес поспешила напомнить королю о его долге и обязанностях. С этой целью она использовала некую хитрость, о чем повествует Пьер де Бурдей, сеньор де Брантом в своей книге «Жизнь галантных дам»:

«Прекрасная Аньес, видя короля Карла влюбленным в себя, не помышляющим ни о чем, кроме любви, мягким, слабым и равнодушным к делам королевства, однажды рассказала ему, что когда она была еще совсем юной девушкой, некий астролог предсказал ей, что ее полюбит один из наиболее доблестных и храбрых королей Христианского мира, и когда он удостоил ее своей любовью, она подумала, что он и есть тот самый мужественный государь, о котором ей было предсказано. Но, видя его таким безвольным, так мало заботящимся о своих делах, она считает, что обманулась, и не он тот смельчак, а король Английский, совершающий великие подвиги и под носом у него захватывающий прекрасные города. «Вот человек, – заключила она, – которого я должна была встретить, это о нем говорил астролог». Такие слова столь сильно уязвили сердце государя, что он разрыдался. Вскоре, набравшись мужества, он оставил свою охоту и свои сады и взялся за оружие. Он действовал столь успешно, что бесконечными стараниями и храбростью выбил англичан из своего королевства».

На самом деле так и произошло. Через некоторое время после этой беседы Карл VII при помощи своих знаменитых указов реорганизовал войска и в 1449 году, нарушив перемирие с Англией, вновь начал военные действия. В руках у врага к тому времени оставалось еще немало мощных крепостей и многолюдных городов, но король, движимый любовью к своей «Дам де Ботэ», за несколько месяцев положил конец Столетней войне, вернув все захваченные земли Франции. Аньес, называвшая его раньше насмешливо Карлом Безразличным, стала его величать Карлом Победоносным.

Продолжая рассуждения на эту тему, Ги Шоссинан-Ногаре пишет:

«Образ обаятельной возлюбленной Карла VII, которой больше, чем Орлеанской Деве, страна обязана успехом освобождения, в дальнейшем будет ставиться в пример всем великим фавориткам, и при необходимости им не раз напомнят об их героической предшественнице. Накануне своего назначения на должность мадам де Помпадур получила послание от Дюкло, призывавшее ее точно следовать мудрому примеру Аньес: «Это была женщина, к которой Карл испытывал самую сильную страсть и которая наиболее достойно использовала его привязанность… Редкий образец для подражания тем, кто пользуется такими же милостями, ибо она любила Карла ради него самого и все делала для славы своего возлюбленного и счастья королевства». Как считают историки, редко кто подражал этому примеру, и Аньес Сорель осталась исключением в королевских анналах. Шатобриан, утверждая, что правление фавориток стало одним из бедствий старой монархии, добавляет: «Из всех этих женщин только Аньес Сорель принесла пользу королю и родине».

Апофеозом Аньес стало ее водворение в королевской резиденции в Лоше. Попытавшийся вступиться за королеву дофин Людовик был грубо изгнан отцом, фаворитка же стала участвовать во всех королевских церемониях и пиршествах. Король выделил ей там особую башню и несколько камердинеров.

Смерть Аньес Сорель

Увы! Судьба распорядилась так, что фаворитке не довелось увидеть венец своих усилий. По дороге к своему возлюбленному, отправившемуся воевать в Нормандию, она умерла совсем молодой, незадолго до этого пережив преждевременные роды. Произошло это 9 февраля 1450 года. Скончалась она внезапно и, надо сказать, при весьма загадочных обстоятельствах.

Король в то время в течение нескольких недель находился в аббатстве де Жюмьеж в Нормандии. Столетняя война заканчивалась. Готовясь к штурму Арфлёра, который еще оставался в руках врага, король выглядел очень расстроенным, и можно было подумать, что он не уверен в успешном исходе сражения. На самом деле он думал об Аньес, которая находилась в Лоше и у которой вот-вот должны были начаться роды…

Карл VII с нетерпением ждал появления на свет своего четвертого внебрачного ребенка. «Может быть, на этот раз она подарит мне сына, – думал он. – Я так хотел бы иметь от нее сына».

Это желание не преследовало никаких политических целей, ибо Карл, у которого было пять законнорожденных детей от брака с Марией Анжуйской, уже имел наследника, дофина Людовика, и будущее династии было предрешено. Хотя кто знает… В любом случае, желание получить мальчика в те времена было обычным желанием любого мужчины, не говоря уж о безумно влюбленном мужчине.

В один из январских дней, когда он медленно прогуливался, в очередной раз думая об Аньес и о ребенке, который вскоре должен был появиться на свет, он увидел бегущего к нему монаха аббатства.

– Государь, идемте быстрее, привезли мадемуазель Сорель в очень тяжелом состоянии.

Карл VII побледнел и, забыв о королевской степенности, бегом бросился к тому месту, где остановилась карета с его фавориткой. Он с трудом узнал в ней свою «Дам де Ботэ», так сильно сказались на чертах ее лица тяготы путешествия и так сильно обезобразила ее фигуру поздняя беременность. Увидев короля, она привстала и через силу улыбнулась.

– Это безумие, – воскликнул Карл VII, – приехать сюда в таком состоянии!

– Мне надо было срочно увидеть вас, – тихо ответила Аньес. – Никто, кроме меня, не сказал бы вам то, о чем вы должны знать.

Король очень удивился ее словам. Он проводил Аньес в спальню, и она в изнеможении упала на постель. Карл, не дав ей передохнуть и минуты, встал у изголовья ее кровати, желая поскорее узнать, ради чего она приехала в такую даль. И Аньес ему поведала о том, что «некоторые из его подданных хотят выдать его англичанам».

Возможно, в этот момент королю пришла на память участь Жанны д’Арк, точно так же выданной врагу, для спасения которой им не было предпринято ровным счетом никаких усилий. Что он думал в этот час? Впрочем, большого значения это не имело, ибо он все равно не поверил фаворитке.

Несмотря на большую усталость, Аньес с трудом продолжала говорить, рассказав королю все до мельчайших подробностей о готовившемся заговоре и о заговорщиках, о намерениях которых ей стало случайно известно.

– Я приехала, чтобы вас спасти, – нежно сказала она.

Существовал ли действительно этот заговор? Вполне возможно. Но враги короля (а они уж точно существовали), узнав о том, что Аньес проникла в их тайну, сочли разумным не предпринимать никаких действий…

Успокоенная тем, что успела вовремя рассказать королю о грозившей ему опасности, фаворитка уснула. Но сон ее был недолгим: у нее начались первые родовые схватки, и она, застонав, начала ворочаться в постели. Немедленно Карл VII перевез ее в загородный дом, построенный для отдыха аббатов, с тем, чтобы она могла там родить в более уютной обстановке. Именно здесь на следующий день и появилась на свет девочка, которой через полгода суждено было умереть.

Последствия родов были мучительны. Летописец Жан Шартье повествует:

«После родов Аньес беспокоило расстройство желудка, которое продолжалось в течение длительного времени. Во время этой болезни она постоянно каялась в своих грехах. Часто вспоминала о Марии Магдалине, совершившей высший плотский грех, но раскаявшейся в нем и попросившей милости у Всевышнего и Девы Марии. И, как истинная католичка, Аньес проводила целые часы за чтением молитв, текст которых она сама написала. Она высказала все свои желания и составила завещание, где назвала людей, которым хотела бы помочь, оставив сумму в 60 000 экю, полагающуюся за все их труды.

Своими душеприказчиками она назначила Жака Кёра, советника и министра финансов короля, Робера Пуатвена, королевского врача, и Этьена Шевалье, королевского казначея, добавив при этом, что эта троица могла подчиняться лишь королю.

Аньес становилось все хуже и хуже, она жалела, что ее жизнь так коротка и недолговечна».

Заметим, что, помимо Жака Кёра, среди названных выше людей хорошо известен и Этьен Шевалье. Он был влиятельным другом Аньес, а в 1445 году был отправлен послом в Англию (некоторые авторы считают его даже ее тайным любовником). Это он заказал Жану Фуке Часослов, то есть богослужебную книгу, содержащую псалмы, молитвы и песнопения, который хранится теперь в Шантийи: там изображены придворные и Аньес. Она же послужила этому художнику моделью его «Мадонны с младенцем». Он представил ее как Царицу Небесную с роскошной короной, украшенной жемчугами и драгоценными камнями, на голове, на золотом троне, который поддерживают ангелы. «Модной куклой» назвал это изображение известный нидерландский историк и теоретик культуры Йохан Хейзинга. Аньес действительно одета там по последней тогдашней моде, в платье с очень узкой талией и глубоким вырезом, обнажающим одну грудь. Волосы модно зачесаны наверх и гладко выбриты на лбу и висках. Самого Этьена Шевалье художник запечатлел коленопреклоненным на левой створке вместе с его святым покровителем.

Имя Робера Пуатвена не так известно, но о нем мы поговорим несколько позже. А пока же вернемся к Аньес Сорель. Составив завещание, она попросила своего исповедника отца Дени отпустить ей грехи, и 9 февраля 1450 года в шесть часов вечера скончалась.

Король приказал соорудить две великолепные мраморных гробницы: в одной из них (в Жюмьеже) было похоронено сердце Аньес, в другой (в Лоше) – ее тело. Через некоторое время ее место в сердце короля заняла ее кузина Антуанетта де Меньеле. Эта очень красивая женщина почти сразу же понравилась королю. Проявив благоразумие, он решил узаконить присутствие при его дворе этой очаровательной особы и женил на ней Андре де Виллекье, одного из близких своих друзей, который закрыл глаза на неверность супруги.

Отныне для Карла VII, которому уже было сорок восемь лет, наступила вторая молодость. Безумно влюбившись в Антуанетту, он увлекал ее под разными предлогами по четыре-пять раз в день в свою спальню, и ни у кого не вызывала сомнений цель их встреч. Он совсем забыл о бедной Аньес, которая спасла ему жизнь и честь.

А тем временем поползли разговоры о том, что Аньес Сорель была отравлена.

Вот что пишет об этом Ги Бретон:

«И поскольку в такого рода делах народу нужно было найти виновника, этим человеком стал дофин Людовик, будущий Людовик XI, которого и стали обвинять в убийстве фаворитки своего отца. Некоторые вспоминали о том, что наследник короны всегда презирал Аньес Сорель, влияния которой на короля опасался, и что однажды в Шиноне, выйдя из себя, даже отвесил ей пощечину, прокричав:

– Клянусь Богом, от этой женщины все наши несчастья!

Другие добавляли, что он пытался ее убить, преследуя со шпагой в руке, и ей тогда удалось избежать смерти, лишь укрывшись в спальне короля. Наконец, несколько хорошо осведомленных людей утверждали, что, если дофин открыто выступал против отца, виной всему была фаворитка».

Упоминал о подобных слухах в своей летописи и родившийся во Фландрии знаменитый хроникер Ангерран де Монтрелле. Он писал:

«Ненависть Карла VII к Людовику привела к тому, что принц неоднократно бранил своего отца и выступал против него из-за красавицы Аньес, которая была в большей милости у короля, чем сама королева. Поэтому дофин ненавидел фаворитку и со злости решил ускорить ее смерть».

Козел отпущения Жак Кёр

После смерти Аньес прошло восемнадцать месяцев, и уже стали стихать разговоры, вызванные ее внезапной кончиной, когда Жанна де Вандом, придворная дама, за которой числился большой долг Жаку Кёру, подтвердила под присягой, что именно он, королевский министр финансов, отравил Аньес Сорель. Карла VII эти слова очень взволновали, и он немедленно назначил расследование. Через неделю Жака Кёра арестовали, и он предстал перед судом.

Этот арест, удививший все королевство, был на руку многим. Ведь министр финансов был не только кредитором короля; он выдавал довольно крупные ссуды большинству знатных вельмож, приближенных ко двору, и некоторые из них уже решили, что его осуждение позволит им быстрее уладить свои дела. Да и судьи поняли, что если они приговорят его к пожизненному заключению, им будет признательно множество господ. Процесс начался, естественно, с того, что Жаку Кёру предъявили обвинение в отравлении Аньес Сорель. Но доказательства, представленные мадам де Вандом, сразу показались несостоятельными даже самым заклятым врагам министра финансов.

И что, тогда его освободили? Отнюдь. Обрадовавшись тому, что от них зависела судьба человека, могуществу и богатству которого они завидовали, судьи, поддерживаемые некоторыми придворными, решили его засудить, и процесс принял новый оборот.

Министра финансов подло стали обвинять во всех грехах. В зал суда устремились сотни переполненных ненавистью «свидетелей», и Жак Кёр вскоре был задавлен множеством сумасбродных и нелепых обвинений.

Его обвиняли в том, что он продавал оружие неверным, вывозил в страны Востока французские деньги и слитки золота, на которых стояло клеймо в виде лилий, производил фальшивые экю. Его обвиняли в том, что он присваивал себе дары, которые направляли королю разные города Лангедока, совершал незаконные поборы в этой провинции и т. д.

В конечном итоге его осудили за «растрату казны». Но, не желая, чтобы народ догадался, что они окончательно решили отказаться от основного обвинения, судьи коварно заявили:

– Что касается отравления, процесс пока еще не дошел до стадии вынесения приговора, о котором всем в ближайшее время сообщат.

И министр финансов, один из самых главных приближенных короля и один из самых близких и верных друзей Аньес, был брошен в тюрьму. На него было наложено публичное покаяние в грехах, огромный денежный штраф, до полной выплаты которого он должен был оставаться в тюрьме, а также конфискация всего имущества.

Приговор вступил в силу 5 июня 1453 года, публичное покаяние было принесено в Пуатье, и последующие два года Жак Кёр просидел в тюрьме.

К счастью, в 1455 году Жак Кёр совершил побег из тюрьмы и сумел добраться до Прованса и далее до Рима. Там он был достойно и радушно встречен папой Николаем V, который как раз в то время собирал войско против турок. После смерти Николая папа Каликст VI продолжил сбор войск и назначил Жака Кёра командующим собранной флотилии. Однако уже в Хиосе Жак Кёр заболел и там же умер в ноябре 1456 года. Уже после его смерти Карл VII пожалел его семью, и часть конфискованного имущества была возвращена обратно наследникам Жака Кёра.

Тайна смерти Аньес Сорель раскрыта

Был ли виновен Жак Кёр? Безусловно нет. По той простой причине, что Аньес Сорель не была отравлена. Долгое время неопровержимым доказательством этого служил хотя бы тот факт, что ее дочери удалось прожить целых полгода. Кстати, среди медиков, обративших внимание на симптомы болезни, описанные делавшим вскрытие доктором, очень долго бытовало мнение, что красавица из красавиц скончалась в результате дизентерии, а ослабление организма, связанное с тяготами изнурительного путешествия из Лоша в Жюмьеж, помешало ей одержать верх над своей болезнью. Таким образом, Аньес Сорель скончалась естественной смертью, желая спасти своего любовника. Вполне нормальная, благородная и вполне удобная для всех версия.

Казалось бы, все. На этом можно ставить точку. Но в истории, как известно, точка очень быстро может превратиться в запятую…

Так и произошло в 2004 году, когда французским ученым все же удалось снять завесу тайны с обстоятельств смерти Аньес Сорель. Во всяком случае, теперь причины ее смерти стали совершенно ясными. Для этого группе экспертов под руководством Филиппа Шарлье, патологоанатома из госпиталя университета города Лилля, пришлось провести эксгумацию тела знаменитой француженки. Эта операция прошла в городке Сент-Урс-де-Лош, где в местной церкви покоилось тело бывшей фаворитки короля. Церемония прошла в присутствии многочисленных именитых потомков Аньес Сорель, в частности герцога Орлеанского принца Жака де Франса и принца Шарля-Эммануэля де Бурбон-Пармского.

28 сентября 2004 года гробницу Аньес Сорель вскрыли, и в распоряжении исследователей оказались ее волосы, семь зубов, череп и фрагменты кожи. Около полугода их изучали двадцать два специалиста в восемнадцати лабораториях: в Лилле, Страсбурге, Париже и Реймсе. Уникальный эксперимент возглавлял сам Филипп Шарлье.

Анализ со всей очевидностью показал наличие в останках Аньес Сорель большого количества ртути, которую издревле использовали в качестве яда. Филипп Шарлье заявил, что именно ртуть стала причиной быстрой смерти, сразившей эту женщину менее чем за трое суток.

Итак, народная молва подтвердилась: Аньес Сорель унесла не дизентерия, а яд. А вот с последующими утверждениями ученые были осторожны: кто докажет, был ли это несчастный случай или убийство? Известно, что примитивная медицина той эпохи использовала значительные количества ртути при производстве лекарств, и у Аньес был повод к ним прибегнуть. Ее беспокоили (это показал анализ в паразитологии) аскариды, да и при сложных родах тоже прописывали ртуть.

Однако у самого Филиппа Шарлье не вызывало сомнений преднамеренное отравление смертельным ядом: его содержание превышало разумные дозы в десять тысяч раз, и ошибки в дозировке лекарств быть не могло.

Получив возможность подробно, в течение шести месяцев, изучить останки Аньес Сорель, ученые внесли немало уточнений в биографию этой женщины. Прежде всего, стало ясно, что год ее рождения находится между 1422 и 1426 годами (1409 год точно отпал). Следовательно, смерть фаворитки короля последовала в возрастном промежутке между двадцатью тремя годами девятью месяцами и двадцатью семью годами девятью месяцами.

Криминалисты попытались воссоздать лицо Аньес, пленительная красота которой, как отмечали даже ее недруги, стала легендой. Исследования подтвердили, что она действительно была блондинкой и родила четверых детей. Проведенная по хорошо сохранившемуся черепу реконструкция лица также выявила явное сходство с существующими изображениями женщины, в частности с образом, созданным художником XVI века Жаном Фуке.

Была восстановлена и судьба захоронения Аньес Сорель. Ее тело было доставлено в Лош, где его похоронили без всяких украшений (король вскоре предался любовным похождениям и предпочел дарить их другим). Несмотря на то что Аньес была верующей и делала много пожертвований, церковникам не хотелось вести молебен в честь скандальной персоналии, и они решили перенести гробницу подальше от алтаря.

Как ни странно, ненавидевший Аньес Людовик XI не разрешил прикасаться к ее усыпальнице. Таким же категоричным был и Людовик XV, а вот сменивший его Людовик XVI удовлетворил прошение Церкви. Самое страшное произошло после Революции: в 1793 году гробницу разбили, а урну бросили на кладбище. Некий Пошоль собрал и сохранил ее содержимое. Потом префект региона генерал Поммерель отправил памятник на реставрацию, а затем поместил его в подземелье у подножия донжона в Лоше. По его приказанию очень смелые слова из стихов Вольтера украсили тогда фронтон: «Я – Аньес. Да здравствует Франция и любовь!» В 1970 году в целях сохранности надгробие разместили в королевском замке Лош.

Так кто же убийца?

Очевидно, что Жак Кёр не был врагом Аньес Сорель и не имел никакой заинтересованности в ее смерти. По мнению Н.И. Басовской, его самого «погубило то, что он нравился королевской фаворитке и считался ее другом». Убийцами Аньес Сорель могли быть совершенно другие люди, и они явно были из ближайшего окружения короля.

Будущий король Людовик XI, без сомнения, выглядит идеальным обвиняемым. Но дофин не мог быть непосредственным убийцей, он мог быть только заказчиком убийства.

Среди тех, кто находился в это время в тесном контакте с Аньес Сорель, фигурирует доктор Карла VII Робер Пуатвен, один из трех душеприказчиков фаворитки. Вот уж кто точно умел готовить яды и пользоваться ими. Но почему именно Робер Пуатвен? Возможно, он посчитал, что эта самозванка начала играть слишком большую роль в решениях короля и судьбах Франции.

Итак, доктор-убийца? Заманчивая версия, но к ней следует подходить со всей осторожностью…

Главным аргументом против Пуатвена является его неправильный диагноз, ведь это именно он установил, что Аньес умерла от «поноса», то есть от приступа дизентерии. Трудно поверить, что опытнейший королевский доктор действительно мог так ошибиться и не заметить признаков отравления. К сожалению, дальнейшая судьба этого доктора нам не известна, а вопрос о его виновности так и остается в области догадок…

Глава вторая

Диана де Пуатье

Обладая практическим складом ума, Диана в первую голову пеклась о величии Короны, никогда не забывая при этом о собственных интересах.

ИВАН КЛУЛАС, современный французский историк

Сен-Валлье, Батарне, Пуатье и другие

9 января 1500 года у Жана де Сен-Валлье, виконта д’Этуаля, представителя дворянского рода Пуатье и любимца короля Франции Франциска I, родилась дочь, которую назвали красивым именем Диана. Ее мать, Жанна де Батарне, также происходила из весьма древнего рода, который по праву мог гордиться своим генеалогическим древом (ее отец был фаворитом короля Людовика XI).

Девочка, появившаяся на свет в самом начале нового века, никогда не забывала об этом. В этом факте ей виделось нечто знаменательное, сулившее счастливое будущее, но реальность поначалу оказалась не самой радужной. В шесть лет Диана потеряла мать. Отец занялся ее воспитанием, и она некоторое время развивалась как настоящий мальчишка: часами ездила верхом, много бегала и с легкостью выполняла различные физические упражнения.

Чуть позже она была отдана под присмотр Анны де Божё, строгой женщины, долгое время выполнявшей функцию регента при своем брате, короле Карле VIII (когда их отец, король Людовик XI, умер, Карлу было всего тринадцать лет, и Анна де Божё взяла опеку над ним, став практически настоящей королевой).

В 1498 году Карл VIII неожиданно умер, и его сменил на троне его родственник из рода Валуа Людовик XII. Ему было под сорок, и прямая необходимость в Анне де Божё отпала, но все равно дочь короля Людовика XI, даже удалившись в провинцию, продолжила играть важную роль в стране, и не считаться с ней было невозможно.

Брак с Луи де Брезе

16 апреля 1515 года в возрасте пятнадцати лет Диана вышла замуж за великого сенешаля Нормандии, Луи де Брезе, графа де Молеврие. Он был на сорок лет старше ее. Человек этот был тоже весьма известный, ибо его мать была дочерью короля Карла VII и его фаворитки Аньес Сорель. Родство с королем делало его завидной партией для Дианы, но и для Луи де Брезе этот брак сулил немалые выгоды, так как семейство де Пуатье достигло высокого положения при дворе Анны де Божё в Мулене и имело ощутимую поддержку коннетабля Шарля де Бурбона, кузена короля Франциска I.

Церемония бракосочетания состоялась в Париже во дворце Бурбонов и в присутствии короля Франциска I, только что вступившего на трон.

Новобрачная тут же была произведена во фрейлины матери нового короля и королевы Клотильды, дочери Людовика XII. Ее муж Луи де Брезе и отец Жан де Сен-Валлье вскоре после свадьбы отправились на войну в Италию, где оба «проявили доблесть и сделали все, что надлежит хорошим военачальникам и отважным предводителям храбрецов».

От брака Дианы и Луи де Брезе родились две дочери: Франсуаза и Луиза. Первая из них появилась на свет в 1518 году (она выйдет замуж за Роберта IV де Ля Марка, герцога Буйонского, и умрет в 1574 году); вторая – в 1521 году (она выйдет замуж за герцога д’Омаля и умрет в 1577 году). Историк Поль Лежён по поводу этих детей пишет:

«Согласно нравам аристократии того времени, эти рождения ничуть не изменили жизнь Дианы: быстро переданные кормилицам и гувернанткам, дети имели с отцом и матерью лишь весьма эпизодические контакты».

Однако, несмотря на огромную даже по тем временам разницу в возрасте, сами супруги жили душа в душу. Таким образом, уже в цветущей юности Диана познала какой-то секрет, благодаря которому возраст перестал иметь для нее значение.

Отец-заговорщик

Мы уже знаем, что семейство де Пуатье было тесно связано с Шарлем де Бурбоном, кузеном короля Франциска I. В частности, отец Дианы Жан де Сен-Валлье был его соратником и очень гордился принадлежностью к его свите. Но Шарль де Бурбон мечтал о троне, и в августе 1522 года, отбросив последние колебания, перешел под покровительство Карла V и Генриха VIII, вынашивавших планы захвата Франции. Коннетабль заключил с врагами своей страны договор, согласно которому был обязан выставить против Франциска 500 всадников и 10 000 пехотинцев.

Французский король не знал о подробностях этого договора, но до него дошли слухи о предполагаемой женитьбе Шарля де Бурбона на сестре Карла V, и он высказал своему кузену все, что он по этому поводу думает.

Жан де Сен-Валлье, находясь при Шарле де Бурбоне, невольно участвовал во всех этих событиях и вдруг осознал, что суровые обстоятельства связали его со злейшим врагом Франции. Он попытался отговорить коннетабля, но тот ничего не желал слушать.

Как говорится, паны бранятся – у холопов чубы трещат. В 1524 году отец Дианы, считавшийся сообщником вероломного де Бурбона, был арестован и отдан под суд как заговорщик против короля. Совершенно очевидно, что в этом деле он стал главным козлом отпущения. Что такое суд в XVI веке, мы хорошо знаем: после «допроса» (то есть после пытки) кто угодно мог признаться в чем угодно. «Злокозненные намерения» отца Дианы были оценены весьма высоко, и приговором стала смертная казнь. Однако в самый последний момент, когда осужденного уже везли на знаменитую Гревскую площадь, где обычно происходили казни, пришло сообщение о помиловании. 10 апреля 1524 года Жан де Сен-Валлье был переведен в крепость Лош, где и провел весь остаток своей жизни. Там с ним обращались достаточно уважительно и даже позволяли принимать друзей.

Пьер де Бурдей, сеньор де Брантом, в своей книге «Жизнь галантных дам» так излагает эту историю:

«Я слышал рассказы о знатном вельможе, приговоренном к отсечению головы и уже возведенном на эшафот, как вдруг пришло помилование, добытое его дочерью, одной из первых придворных красавиц. И вот, сойдя с эшафота, он изрек не что иное, как такую фразу: «Да упасет Господь благое лоно моей дочери, столь удачно меня вызволившее».

Мысль о том, что Диана де Пуатье спасла своего отца именно таким образом, потом многократно высказывалась различными авторами. В частности, Ренье де Ля Планш, автор «Истории Франции при Франциске II», писал так:

«В юные годы Диана ценой своей девственности купила жизнь отца, сеньора де Сен-Валлье».

Франсуа де Мезерей, автор еще одной «Истории Франции» и явный противник Валуа, писал о помиловании Жана де Сен-Валлье следующее:

«Говорят, король предоставил оное после того, как взял у Дианы, его дочери, достигшей четырнадцати лет, самое драгоценное, что есть у девушки. Обмен весьма необременительный для того, кто ценит жизнь превыше чести».

Однако современный биограф Дианы де Пуатье Иван Клулас весьма скептически относится к подобным «свидетельствам». Он пишет:

«Большинство более поздних биографов считают это клеветой, распространенной, вне всяких сомнений, протестантами. Тем не менее Виктор Гюго в драме «Король забавляется» подхватил досужие домыслы Брантома, де Ля Планша и Мерезея, раздув их пуще прежнего. Он сделал сердобольного де Сен-Валлье жертвой одиозного Франциска I, который «осквернил, заклеймил, вывалял в грязи, обесчестил и погубил Диану де Пуатье, графиню де Брезе». Историк Анри Мартен рискнул бросить тень сомнения. «Брезе, – пишет он, – первым разоблачил заговор. Мадам де Брезе, прекрасная, блестящая и ловкая Диана де Пуатье, сумела использовать эту услугу, чтобы повлиять на короля».

Приводя мнения еще целого ряда историков, Иван Клулас делает свой вывод:

«Брезе не был снисходительным мужем. Разве его собственный отец не убил неверную супругу, хоть в той и текла королевская кровь? Великий сенешаль никогда не позволил бы жене ввязаться в авантюру, лишавшую чести как ее, так и его самого. И согласись Диана отдаться королю, уж наверняка сумела бы выпросить для отца чего-нибудь получше, чем пожизненное заключение с конфискацией всего имущества».

Плененный король и его дети

В том же 1524 году умерла королева Клотильда, а в 1530 году Франциск I женился на принцессе Элеоноре, сестре своего злейшего врага Карла V, испанского короля из рода Габсбургов. Брак этот скреплял договор между долго воевавшими друг с другом Францией и Испанией, и тут необходимо сделать ряд пояснений.

Дело в том, что в 1519 году у короля Франциска I родился второй сын Генрих, будущий герой этой истории. В самом начале жизни судьба уготовила ребенку невероятное испытание. Весной 1524 года его отец проиграл испанцам битву при Павии, был два раза ранен и попал в плен. Условием освобождения стало согласие Франциска передать в заложники двух сыновей: старшего, принца-дофина Франсуа, и младшего, принца Генриха.

В плену Генрих, человек по природе слабый и робкий, провел пять лет. Его постоянно перевозили из одной кастильской крепости в другую, много унижали. Разумеется, память об этом времени навсегда сохранилась у него, и, вероятно, именно неволя сделала его необычайно мужественным человеком, бесстрашным воином, презиравшим опасность. Можно предположить, что уже в раннем детстве он понял, что есть вещи пострашнее смерти.

Брак, заключенный его отцом, вернул Генриху свободу. Вернувшись в Париж, он был ослеплен его блеском; несчастный юноша никак не мог привыкнуть к своему новому положению и страшно комплексовал по этому поводу.

Вдова великого сенешаля Нормандии

23 июля 1531 года Диана де Пуатье овдовела (ее муж долго болел и скончался в возрасте семидесяти двух лет). Ей в то время был тридцать один год, и она обставила похороны с невероятной пышностью, пожелав извлечь из своего нового положения максимальную выгоду. Она была теперь фрейлиной при дворе королевы Элеоноры, а Франциск I даровал ей право распоряжаться всем имуществом своего покойного мужа и взимать с него налоги. Это означало, что Диана была теперь полностью свободна и очень богата.

Иван Клулас по этому поводу пишет:

«Диана всей душой окунулась в купель честолюбивых помыслов. Отныне ей предстояло выйти из тени, где эта женщина осмотрительно держалась подле мужа, и в одиночестве вести сражение при ярком свете дня, дабы завоевать среди придворных первое место».

«Просвещение» юного Генриха

В октябре 1533 года принц Генрих, освобожденный из испанского плена, женился на дальней родственнице[4] Дианы де Пуатье Екатерине, дочери герцога Лоренцо де Медичи, который, в свою очередь, был внуком Лоренцо Великолепного и племянником Римского папы Льва X. Как все браки европейских монархов, это был чисто династический союз. О любви не могло быть и речи, по крайней мере в то время, когда четырнадцатилетний Генрих стал мужем. Да и мнением его ровесницы Екатерины тоже никто и не подумал поинтересоваться.

Брак был заключен в обстановке роскоши, достойной Валуа и Медичи.

Не прошло и года, как при дворе начались интриги, вызванные тем, что супруга дофина никак не могла произвести на свет ребенка. Предполагаемое «бесплодие» жены наследника привело к тому, что любовница Франциска I, герцогиня д’Этамп, в объятиях которой король находил утешение в то время, когда его сыновья были в плену, заговорила о неудачном браке. И надо сказать, слова ее не прошли незамеченными, ибо в те времена они имели силу почти закона.

Огромную заинтересованность в появлении наследника проявлял и папа римский папа Климент VII. По словам Ги Бретона, «ему хотелось уверенности в том, что этот союз будет нерасторжим и что Франциск I не сможет при желании вернуть ему Екатерину по причине «несостоявшихся интимных отношений». Он даже решил не покидать Францию, пока не получит точного подтверждения успешности своих замыслов, но, увы, Генрих старался изо всех сил, но у молодых ничего не получалось, и опасения папы все росли и росли.

Наконец, после длительных и напрасных ожиданий, Климент VII с печалью в сердце уехал. Прежде чем взойти на палубу корабля, он навестил Екатерину Медичи и дал ей последний совет:

– Умная женщина никогда не останется без потомства.

В ответ Екатерина лишь тяжело вздохнула. Мало того, что она вынуждена была оказаться в постели практически неизвестного ей человека, так и долгожданный ребенок никак не желал появляться, несмотря на предсказания астрологов, уверявших, что у нее будет десять детей, а сама она будет королевой Франции.

И вот тут-то из тени и вышла вдова великого сенешаля Нормандии Диана де Пуатье.

Говорят, Генрих был настолько робок в отношениях с женщинами, что его отец сам поручил Диане миссию «просветить» его. Миссию эту она приняла слишком близко к сердцу и очень скоро заняла при Генрихе пост одновременно матери, любовницы и доверенного лица. По определению Ивана Клуласа, «отношения между Дианой и дофином удивительно продвинулись». По всей видимости, под «продвинувшимися отношениями» следует понимать то, что несчастный дофин бесконечно доверял Диане, а также был очарован ее умом и красотой. Этому почти ребенку была очень важна поддержка такой женщины. Потом он увлекся, а Диана лишь «поощрила его к дальнейшим дерзаниям», открыв для него безмерную притягательность женской красоты и душевность, которых юноша не знал и не мог знать. Кстати сказать, именно Диана сумела убедить Генриха в том, что Екатерина – любящая супруга, а все разговоры о ее бесплодии – это всего лишь лживые наветы. Таким образом, она не только предотвратила назревавшие раздоры в королевской семье, но и даже сделала Екатерину Медичи своей союзницей, чтобы вместе с ней противостоять многочисленным дворцовым интригам. Могла ли Екатерина знать, что это было всего лишь начало…

Генрих становится наследником престола

12 августа 1536 года произошло знаменательное и одновременно с этим страшное событие. Старший брат Генриха принц Франсуа внезапно умер, и Франциск I объявил дофином, то есть наследником престола, своего младшего сына. Отметим, что Франсуа умер при таких странных обстоятельствах, что его итальянский виночерпий, обвиненный в том, что подлил яд в его стакан, был приговорен к смерти путем четвертования. Многие говорили, что в смерти принца была повинна Диана, которая и приготовила ему яд, но это так никогда и не было доказано, ибо невозможно (или, вернее, крайне сложно) убедительно доказать то, чего не было.

Екатерина Медичи, почувствовав, что ее мечта стать королевой Франции близка к осуществлению, несколько расслабилась и начала вести при дворе блестящую жизнь, полную удовольствий. Маленькая итальянка очень нравилась Франциску I, оценившему ее привлекательность, ум и культуру. Король не уставал восхищаться этой юной особой, которая изучала греческий и латынь, интересовалась астрономией и математикой, сопровождала его на охоте и нисколько не краснела, слушая фривольные анекдоты, которые он так любил рассказывать. В ответ она разделила его страсть к архитектуре, скульптуре, с энтузиазмом участвовала в строительстве многих замков в Иль-де-Франсе или на берегах Луары. Ко всему прочему, она принимала участие, как достойная наследница итальянского Ренессанса, в увлечениях короля и его сестры Маргариты Наваррской новыми идеями Эразма Роттердамского.

Улыбающаяся, мягкая и обходительная, она умела привлекать к себе людей. Конечно, Екатерина не была красива, но благодаря уму она, по словам Ги Бретона, «умела заставить забыть о своем круглом лице и толстых губах и обратить внимание на красивые ноги». С этой целью она придумала особый способ садиться на лошадь. Если женщины той эпохи взбирались на своих иноходцев боком, вставая ногами на специальную подставку, дофина для этого вставляла левую ногу в стремя, а затем заносила правую ногу на седло, то есть садилась «амазонкой». Король во время выездов на охоту глаз не мог отвести от икр своей невестки.

Бурное развитие романа

Пока Екатерина Медичи демонстрировала свои ножки, ее муж Генрих, которому новый титул также придал чуть больше уверенности, продолжал усердно ухаживать за Дианой де Пуатье.

Его верность Диане действительно поражала. По словам Майкла Фарквара, она «совершенно очаровала Генриха, несмотря на то что годилась ему в матери. Она оказалась абсолютной противоположностью его тошнотворно скучной жене, неказистой итальянке Екатерине Медичи». И наследник престола, не знавший ничего, кроме неумелых ласк жены и мимолетных объятий маркитанток во время частых военных экспедиций, продолжал носить цвета Дианы, называл ее своей «дамой» и засыпал страстными поэмами, над которыми корпел целыми ночами.

Строгая вдова, вот уже несколько лет не снимавшая траура и взиравшая на мужчин с полным безразличием, была взволнована и, как пишет один историк, «почувствовала сильный жар, неодолимое влечение и острое желание мужских ласк». Это привело Диану в прекрасное расположение духа и побудило приступить к диалогу с Генрихом уже с новых позиций. Проявляя изощренную ловкость, она постепенно распалила чувства дофина до самой крайней степени, представая перед ним попеременно кокетливой и по-матерински заботливой, влекущей и любящей.

Бедный юноша лишился сна и аппетита. Печальный и погруженный в меланхолию, он теперь жил, не отрывая взора от своей ненаглядной Дианы.

Ему было девятнадцать, ей около сорока, то есть она была почти на двадцать лет старше него. Герцогиня д’Этамп полагала, что такая разница окажется убийственной и вскоре приведет к падению вознесенной к подножию трона красавицы.

Следует отметить, что эти тщеславные женщины от всей души ненавидели друг друга. Диана всегда рада была принять под свое покровительство противников герцогини д’Этамп, а та с таким же удовольствием покровительствовала всем врагам Дианы. Соответственно, весь двор разделился на две партии, благодаря соперничеству двух женских властей. Благосклонность этих двух женщин обещала много выгод, и понятно, что вся придворная молодежь с жадностью ловила их суждения, горячо принимая к сердцу их ссоры. И все же Диане, владевшей сердцем Генриха, удалось взять верх над женщиной, которую любил Франциск I, но которая не отличалась большим постоянством. В результате наградой Диане стала сладчайшая из побед.

С ее ослепительной красотой не могла сравниться ни одна дама при дворе. Вот что пишет по этому поводу знаток всех придворных тайн Ги Бретон:

«В эпоху, когда тридцатилетние женщины считались старухами, подобная свежесть казалась поразительной, чтобы не сказать вызывающей, и многие считали, что она принимает приворотные зелья. А между тем секрет ее был прост: она вставала ежедневно в шесть утра, принимала холодную ванну, затем совершала верховую прогулку по окрестным местам, к восьми утра возвращалась домой. Дома снова ложилась в постель, принимала легкий завтрак и, лежа в постели, читала до полудня. Она никогда не употребляла ни пудру, ни кремы, ни даже губную помаду, которая могла лишить губы свежести».

Кончилось все тем, что и сама Диана, пораженная пылкостью дофина, влюбилась в него. Искренняя преданность этого юноши, на глазах обретавшего уверенность в ее крепких и ласковых объятиях, в значительной степени тешила ее женское самолюбие. Что же касается Генриха, то его эта связь просто преобразила, превратив в восторженного школяра. Именно тогда из детского озорства он собственноручно изобразил монограмму, которая вроде бы представляла собой символ его брака с Екатериной Медичи: на самом же деле все буквы в ней были начертаны таким образом, что превращались в «Д», первую букву имени Дианы. Вскоре эта монограмма появилась на его личном оружии, потом на всех его замках и даже на королевской мантии. Это и в самом деле было венцом двусмысленности, однако время очень скоро покажет, что муж, жена и любовница и в реальной жизни окажутся неразделимы.

А пока же молодой Генрих, покорившись умной и опытной любовнице, очень быстро потерял голову и попал под ее полное влияние. По определению Ивана Клуласа, «любовница дофина умела весьма ловко пускать в ход припрятанные козыри». Самое смешное, что и король Франциск I все заметнее стал подчеркивать свое расположение к фаворитке сына и дошел до того, что стал публично интересоваться ее мнением о государственных делах. И вскоре она уже присутствовала на королевском Совете. Очаровательная Диана всерьез поверила, что она уже стала почти королевой Франции. Все вокруг боялись ее и унижались перед ней.

«Проблема бесплодия» решена

Екатерину Медичи страшно волновал вопрос о рождении наследника. Впрочем, беспокоил он всех без исключения членов королевской семьи. Вначале, как это обычно и бывает, подозрения пали на воспитанную в Ватикане Екатерину. Колдуны стали предлагать ей испробовать пепел сожженной лягушки и мочу мула, заячью кровь, смешанную с вытяжкой из вымоченной в уксусе задней левой лапки ласки. Другие «специалисты» советовали постоянно носить пояс из козьей шерсти, омытой молоком ослицы… Дофина соглашалась на все, но все было бесполезно.

На самом деле причина стерильности пары заключалась не столько в Екатерине, сколько в ее супруге. Когда же тот набрался мужества и отдал себя в руки хирурга, Екатерина в январе 1544 года родила его первого ребенка, сына, которого назвали Франсуа.

Говорили, правда, что действенное средство пришло не от хирурга, а от Дианы де Пуатье, принимавшей самое активное участие в брачных делах дофина. Зачем ей это было нужно? Все очень просто: самой большой опасностью для Дианы была угроза развода Генриха (новая жена могла положить конец ее влиянию на него), а избавиться от нее можно было, лишь навсегда покончив с «проблемой бесплодия».

В результате Диана, по словам Майкла Фарквара, ежевечерне «ненавязчиво выталкивала короля из своей постели» и отправляла в супружескую спальню, снабдив его множеством полезных советов… Возможно, они были излишне акробатическими, но зато очень эффективными. Помощь вдовы великого сенешаля Нормандии оказалась так плодотворна, что со временем, став королем, Генрих назначил ей огромное вознаграждение «за добрые и пользительные услуги, оказанные ранее королеве».

После рождения Франсуа беременности следовали одна за другой с большой регулярностью: всего у Екатерины родилось десять детей (как и предсказывали астрологи), из которых семь выжили, и среди них были три будущих короля и две будущие королевы.

Едва родившись, дети уходили от забот матери, от ее присмотра, так как отец поручал их своей любовнице, которая должна была заниматься их образованием. Екатерина между тем оставалась матерью униженной, постоянно беременной, но внимательной к малейшим событиям в жизни своих чад.

Генрих «разошелся» так, что у него появились и внебрачные дети. Это факт, как говорится, исторический. В Италии, например, он имел связь с некоей Филиппой Дучи, и та родила ему девочку, которую Генрих распорядился привезти во Францию и тоже передать на воспитание Диане. Недоброжелатели тут же распространили слух, что матерью этой незаконнорожденной девочки была… сама вдова великого сенешаля Нормандии.

Благодеяния короля Генриха II

Через три года после рождения первого сына дофина, 31 марта 1547 года, смерть короля Франциска I изменила судьбу участников всей этой истории. Пятидесятитрехлетний король скончался, и его место на троне занял Генрих, провозглашенный королем Генрихом II.

Его коронация обернулась триумфом Дианы де Пуатье, вознесенной при новом дворе к заоблачным вершинам. Теперь она присутствовала на всех праздниках, театральных постановках и пирах. Генрих осыпал ее бесценными подарками: к самым завидным драгоценностям Короны он присовокупил и огромный бриллиант, с трудом вырванный у поверженной фаворитки умершего короля, герцогини д’Этамп. Кроме того, Диане достались и все ее замки, а также парижский особняк некогда строптивой соперницы.

Спустя три месяца после смерти отца Генрих II подарил своей возлюбленной замок Шенонсо, волшебную красоту которого нельзя описать, ибо это может быть под силу лишь поэтам.

Вскоре Диане была оказано еще одно, дотоле неслыханное благодеяние. В соответствии с традицией при смене царствования должностные лица обязаны были платить огромный налог «за подтверждение полномочий». По различным оценкам, этот чрезвычайный налог составлял от 100 000 до 300 000 экю. На сей раз этот золотой дождь пролился не на королевскую казну, а на Диану де Пуатье. Мало того, отныне она должна была получать и часть налога на колокола и колокольни. Этот жест короля только в первый год принес Диане еще более 500 000 ливров[5].

При всем при этом Диана страдала оттого, что не может занять место, которое соответствовало бы ее истинному могуществу. Ей хотелось получить собственный титул. Генрих понял это, и на следующий год после коронации она получила титул герцогини де Валентинуа. А еще он аннулировал вердикт, согласно которому в свое время было конфисковано имущество ее отца, и эти земли, соединившись с землями Валентинуа, стали приносить Диане еще большие денежные поступления.

Все герцоги королевской крови были возмущены тем, что дочь какого-то де Сен-Валлье по своему достоинству была поднята до уровня королевской династии. Фаворитка, подписывавшаяся отныне «Диана де Пуатье, герцогиня де Валентинуа, дама де Сен-Валлье», стала еще более ненавистной, чем когда-либо. Один из завидовавших ей тогда написал:

«Невозможно выразить, какого величия и всемогущества достигла герцогиня де Валентинуа. Вот когда все пожалели о мадам д’Этамп».

Ревность Екатерины Медичи

Екатерина Медичи, внешне всегда сдержанная и невозмутимая, безумно ревновала короля к неувядающей Диане. Пьер де Бурдей, сеньор де Брантом, в своей книге «Жизнь галантных дам» приводит один эпизод, героев которого узнать несложно. Вот он:

«Один из владык мира сего крепко любил очень красивую, честную и знатную вдову, так что говорили даже, будто он ею околдован <…> Сие изрядно сердило королеву. Пожаловавшись на такое обращение своей любимой придворной даме, королева сговорилась с ней дознаться, чем так прельщает короля та вдова, и даже подглядеть за играми, коими тешились король и его возлюбленная. Ради того над спальнею означенной дамы было проделано несколько дырочек, дабы подсмотреть, как они живут вместе, и посмеяться над таким зрелищем, но не узрели ничего, кроме красоты и изящества. Они заметили весьма благолепную даму, белокожую, деликатную и очень свежую, облаченную лишь в коротенькую рубашку. Она ласкала своего любимого, они смеялись и шутили, а любовник отвечал ей столь же пылко, так что в конце концов они скатились с кровати и, как были, в одних рубашках, улеглись на мохнатом ковре рядом с постелью <…> Итак, королева, увидев все, с досады принялась плакать, стонать, вздыхать и печалиться, говоря, что муж никогда так с ней не поступает и не позволяет себе безумств, как с этой женщиной. Ибо, по ее словам, между ними ни разу подобного не было. Королева только и твердила: «Увы, я пожелала увидеть то, чего не следовало, ибо зрелище это причинило мне боль».

Годы спустя сеньор де Брантом не переставал восхищаться преданностью «величайшего суверена, так пылко любившего знатную вдову зрелых лет, что покидал и жену, и прочих, сколько бы ни были они молоды и красивы, ради ее ложа». Но к тому он имел все основания, ибо это была одна из самых красивых женщин, какие только рождались на свет. По словам Ги Бретона, «ее зима, несомненно, стоила дороже, чем весны, лета и осени других».

В результате Екатерина жила в мире, все предметы которого носили зримый или тайный отпечаток любви ее мужа к Диане де Пуатье. Гобелены, драпировки, обивка мебели, охотничьи флажки, посуда – все было украшено ее вензелями или аллегорическими картинами из жизни античной богини Дианы. Королева все видела, все знала, но изменить происходившее было не в ее власти. Тем более что советы Дианы не пропали даром – на свет стали появляться многочисленные наследники, и за это следовало быть благодарной именно ей.

Диана всегда присутствовала при рождении королевских детей, всегда лично выбирала для них кормилиц, решала, когда ребенка пора отнимать от груди, следила за порядком в замках, которые она подыскивала для летнего или зимнего пребывания царственных птенцов.

К сожалению, королевские дети часто болели, и Диана мигом приказывала привести врачей, раздобыть необходимые лекарства. Но состояние здоровья Дианы беспокоило короля Генриха ничуть не меньше. Вот что писал он своей драгоценной возлюбленной, узнав, что она нездорова:

«Любовь моя, умоляю вас написать мне о вашем здоровье, так как, услышав, что вы больны, пребываю в великой горести и не ведаю, что предпринять. Если вам по-прежнему плохо, я не хотел бы манкировать долгом вас навестить, дабы служить вам, как обещал, и еще потому, что для меня невозможно жить, столь долго не видя вас».

Тайные увлечения короля

Каким же он был в жизни, этот человек, который был неспособен жить вдали от своей Дианы? По всей видимости, это был человек незаурядный в самом прямом смысле этого слова. Венецианский посол Лоренцо Контарини, описывая Генриха, которому в ту пору было тридцать три года, говорил, что он был высок и в меру плотен, волосом черен, что у него красивый лоб, живые темные глаза и борода клинышком. Вот продолжение его описания:

«Сложения он могучего, а потому большой любитель телесных упражнений… Короля отличает столь явная природная доброта, что в сем отношении с ним невозможно сравнить ни одного принца, даже если поискать такового во временах крайне отдаленных… Никто не видит его в гневе, разве что иногда во время охоты, когда приключится нечто досадное, да и то король не употребляет грубых слов. А потому можно сказать, что благодаря своему характеру он и впрямь очень любим…»

Изменял ли он хозяйке своего сердца Диане? Конечно, изменял. Такие уж были времена, и иначе рассказ об этой великой страсти был бы неправдоподобен. Но измены Генриха были так мимолетны, и он так тщательно скрывал их от Дианы, что они кажутся капризом пресытившегося подарками ребенка.

Наиболее известна история с гувернанткой маленькой королевы Шотландии, вошедшей в историю под именем Марии Стюарт. Та вместе со своей наставницей Джейн Флеминг жила в замке Сен-Жермен-ан-Ле, где на полтора месяца остановился во время своих многочисленных путешествий Генрих II.

Белокурая Джейн Флеминг была очень хороша собой, а Диана даже и не помышляла о том, что у нее появилась соперница. Однако «доброжелатели» донесли ей, что происходит в замке Сен-Жермен-ан-Ле. Диана тайком прибыла туда, и когда Генрих подошел к порогу комнаты Джейн, неожиданно предстала перед ними.

– Ах, сир, – воскликнула она, – куда это вы идете? Какое оскорбление наносите вы королеве и своему сыну…

Генрих растерялся и стал что-то лепетать в свое оправдание. Екатерине Медичи, должно быть, стало бы смешно, если бы она узнала, как ее собственная соперница защищала ее честь на пороге комнаты Джейн Флеминг. Король же так дорожил обществом Дианы, что выдержал целую лавину упреков, попросил прощения и постарался срочно загладить свою вину. Однако вскоре Джейн Флеминг родила сына, которого назвали, разумеется, Генрихом.

Король по-прежнему продолжал ежедневно навещать Диану, советовался с ней обо всем, что его беспокоило, королева по-прежнему была с ней в самых приятных отношениях, и, как писал один мемуарист, это было справедливо, поскольку «по настоянию герцогини король спал в супружеской постели куда чаще, чем делал бы это по собственной воле». Однако после истории с Джейн Флеминг Генрих II стал более осмотрительным и уже старался тщательно скрывать свои сторонние увлечения. Как говорят, в случае, если он собирался ночевать в чужой постели, его всегда сопровождал доверенный лакей Пьер де Гриффон. Добравшись до места, Генрих ставил у двери преданного Гриффона, так что застать его врасплох было невозможно.

Жизнь втроем

Разумеется, экстравагантное поведение короля очень скоро начало вызывать порицание со стороны некоторых независимых политических деятелей, например иностранных послов. В частности, Альваротто, представитель герцога Феррарского в Париже, писал:

«Относительно Его Величества можно сказать, что все его мысли заняты игрой в мяч, изредка охотой и постоянно ухаживанием за вдовой сенешаля: все свободное время днем, после завтрака, и вечером, после обеда, а это в среднем не меньше восьми часов в день, он проводит с ней. Если ей случается находиться в комнате у королевы, он посылает за ней. Дело дошло до того, что все вокруг сетуют на это и отмечают, что он ведет себя еще хуже, чем покойный король… Все сходятся на том, что Его Величество даже не понимает, что его, как здесь говорят, водят за нос».

Екатерине Медичи было тяжело. После длительного «бесплодия» она теперь что ни год производила на свет очередного принца или принцессу. Ее муж беспардонно пользовался этим, чтобы вполне официально устранить супругу от всех церемоний. Так как Екатерина теперь практически постоянно находилась «в ожидании счастливого прибавления», Генрих II жил в свое удовольствие, что никого и не удивляло.

По вечерам, после обеда, который они обычно проводили втроем, король подчеркнуто учтиво обращался к жене:

– Вы, наверное, утомились, мадам. Поэтому не хочу принуждать вас оставаться с нами. Ступайте, отдохните…

И королева, внутри себя кипя негодованием, поднималась из-за стола и отправлялась в свои покои, не произнеся ни слова, но при этом, по словам мемуариста, «как бы невзначай, по неловкости ударяя то там, то сям ногой по встречающейся на пути мебели».

После ее исчезновения король вставал и вместе с Дианой отправлялся в покои фаворитки.

Знаток альковных похождений французских королей Ги Бретон приводит следующий пример:

«Эта развязная манера держаться друг с другом на людях, возможно, покоробит наше сегодняшнее представление о стыдливости. Однако в XVI веке все было иначе, особенно при дворе, где жизнь короля не была тайной ни для кого. Мемуарист тех лет сообщает очень пикантный анекдот. Как-то вечером, когда Генрих II по обыкновению находился в покоях Дианы де Пуатье, вместе с несколькими друзьями, «в нем внезапно вспыхнул огонь желания, который сжигал его и заставил увести герцогиню де Валентинуа в постель».

Хорошо воспитанные друзья, притворившись, что ничего не замечают, продолжали сидеть у камина и беседовать. Время от времени из темного угла, где стояла кровать фаворитки, доносились разные шумы, но никто не позволил себе прислушиваться. Но вдруг раздался какой-то треск, потом стук. В пылу любовных сражений любовники сломали кровать, и герцогиня свалилась в пролом.

Все присутствующие бросились на шум. Диану едва отыскали на ощупь и вывели, красную от смущения, на свет. Что касается короля, то у него просто не было времени навести порядок в своей одежде, и весь его вид был далек от величественности.

К счастью, Диане хватило тонкого вкуса расхохотаться, разрядив тем самым атмосферу… Эта история несколько дней развлекала двор, и королева, конечно, тоже о ней узнала».

Жизнь втроем продолжалась. Король, по словам того же Ги Бретона, «докладывал Диане о текущих государственных делах, интересовался ее мнением о проекте нового налога, о содержании готовящегося очередного договора или об ответе, который следует дать иностранному дипломату, и вся эта дискуссия длилась зачастую больше часа. Потом все немного отдыхали».

Бедная Екатерина! Безумно влюбленная в короля, она в конце концов сблизилась с Дианой и установила с ней почти дружеские отношения. Диана, в свою очередь, воспользовалась этим, чтобы утвердиться еще больше. Обе женщины продолжали улыбаться и ломать комедию, изображая искреннюю дружбу. А между тем не было, казалось, такого унижения, которого королеве удалось бы избежать. Даже в день ее коронации Диана стояла рядом с ней в отороченной горностаем пелерине, и со стороны не всякий бы угадал, кто из них королева. А во время самой церемонии корона оказалась слишком тяжела для королевы, и одна из дочерей Дианы сняла ее с головы Екатерины и положила у ног своей матери на бархатную подушечку…

Королева и бровью не повела. Казалось, ее ничего не трогает. Однако на самом деле вынужденная терпеть такие унижения, наблюдая, как вертит ее мужем эта надменная фаворитка, Екатерина не находила себе места от бессильной злобы. Ее настоящее отношение к самозванке скрыть было сложно. Как-то раз Диана невинно спросила Екатерину:

– Что вы читаете, сударыня?

– Я читаю историю Франции, – невозмутимо ответила Екатерина, – и обнаружила, что во все времена шлюхи управляли делами королей.

Страшного скандала с непоправимыми последствиями удалось избежать лишь чудом.

Почти тридцать лет спустя Екатерина Медичи писала одной из своих дочерей:

«Я радушно принимала мадам де Валентинуа, ибо король вынуждал меня к этому, и при этом я всегда давала ей почувствовать, что поступаю так к величайшему своему сожалению, ибо никогда жена, любящая своего мужа, не будет любить его шлюху».

Последнее слово королева объясняла даже с некоторым юмором:

«Потому что называть ее иначе невозможно, как бы особам нашего положения ни было тягостно произносить подобные слова».

Последний поединок короля

В 1552 году в Венеции были опубликованы предсказания известного астролога, который рекомендовал Генриху проявить особую осторожность, когда ему исполнится сорок лет, потому что именно в это время ему будет угрожать тяжелое ранение в голову. Причиной ранения астролог назвал дуэль, но тогда предсказание это вызвало лишь насмешку, так как у королей дуэлей не бывает.

Екатерина была очень суеверна, как, впрочем, и Диана. Изготовили амулеты-обереги, Екатерина постоянно молилась о здравии короля, но сам король лишь беспечно отмахивался от всевозможных предостережений.

28 июня 1559 года начались празднования по случаю обручения сестры короля Маргариты Французской. По этому поводу решили устроить пятидневный турнир, и Генрих II объявил, что готов сразиться с любым противником, будь то принц голубых кровей, странствующий рыцарь или простой оруженосец.

Первые два дня король без устали сражался со всеми желающими, его приветствовали криками восторга, а с королевской трибуны на него смотрели королева Екатерина и герцогиня Валентинуа, сидевшие рядом.

Утром 30 июня Генрих надумал сразиться с молодым графом Габриэлем де Монтгомери. Ночью Екатерина видела ужасный сон: король с окровавленной головой лежит бездыханный… Она пыталась удержать мужа, однако тот не желал отказываться от любимой забавы. Все знали, что сражается он великолепно, да и сам Монтгомери говорил всем, что преимущество на стороне короля…

В полдень Генрих II вышел на поединок. Его одежда была, как обычно, двухцветная, черно-белая, это были цвета Дианы де Пуатье. Всадники скрестили копья, но и после трех поединков исход состязания оставался неясен. Согласно правилам турнир надо было завершать, однако король потребовал еще одного поединка. Это было нарушением традиции, но Генрих крикнул, что во что бы то ни стало намерен отыграться.

Он пришпорил коня и ринулся на противника. Копья скрестились и разлетелись в щепки. Гибкий граф де Монтгомери удержался в седле, а вот король вдруг пошатнулся в седле и упал. Оказалось, что случайно отлетевший наконечник копья его противника пробил ему лоб прямо над правой бровью. Через несколько дней Генрих II скончался. Ему было именно те самые предсказанные астрологом сорок лет. Двенадцать из них он правил Францией, и, по словам биографа Дианы де Пуатье Ивана Клуласа, «с полным основанием можно сказать, что Диана царствовала вместе с ним».

Конец Дианы де Пуатье

Генрих II умер 10 июля 1559 года. После этого Екатерина взяла на себя роль безутешной вдовы, навсегда одевшись во все черное. Но, как выяснилось, это было лишь затишье перед бурей.

Уже вечером 8 июля во дворец Дианы явился офицер и от имени королевы потребовал, чтобы герцогиня вернула все драгоценности Короны, подаренные Генрихом своей фаворитке.

– Что это значит? – удивилась Диана. – Разве король умер?

– Нет, мадам, – ответил офицер, – но это не замедлит произойти с минуты на минуту.

Диана все поняла, но сдаваться не собиралась.

– Тогда передайте тем, кто вас послал, – заявила она, – что пока в нем теплится хоть капля жизни, я хочу, чтобы мои недруги знали, что я их нисколько не боюсь и не покорюсь. Отвага моя еще не сломлена. Но когда он умрет, любые гонения будут мне сладостны по сравнению с моей потерей…

Когда короля не стало, Диана, не строя себе никаких иллюзий, добровольно отослала драгоценности Короны Екатерине Медичи, а та прилюдно объявила:

– Я желаю, чтобы матушка Пуатье никогда больше не появлялась при дворе.

Диана и сама понимала, что теперь ей лучше будет жить подальше от Парижа, и быстро уехала в одно из своих многочисленных поместий. Без короля ей нечего было рассчитывать на чью-либо поддержку, но королева не оставила ее в покое и в провинции. Она потребовала, чтобы ей было возвращено и принадлежавшее Короне недвижимое имущество, в том числе и прекрасный замок Шенонсо.

Но тут Диана сумела постоять за себя. Когда-то Генрих подарил ей этот замок, но зная, что в любой момент новый правитель может потребовать его возвращения, она продала Шенонсо, после чего сама же его и купила. Потом она десять лет добивалась в суде исключения Шенонсо из числа королевских владений, и ей это удалось. Таким образом, теперь она была законной владелицей замка.

«Мадам Змеюка», как называли королеву французы, поняла, что проиграла, но упрямства ради предложила сопернице обменять Шенонсо на замок Шомон. И Диана, не задумываясь, согласилась. Это была ее последняя победа, поскольку общая стоимость владений в Шомоне была намного выше стоимости владений в Шенонсо.

После этого, покинутая почти всеми своими друзьями, Диана де Пуатье затворилась в своем замке, и с тех пор о ней никто ничего не слышал. Страница многолетнего унижения была перевернута. Теперь Екатерина Медичи не была больше зависимой женой-посмешищем, она была настоящей первой дамой королевства.

Оставшись одна, Диана не стала огорчаться. Вот что пишет о ее настроениях Иван Клулас:

«Этой рассудительной и практичной особе было в общем не на что особенно жаловаться. Шестьдесят лет непрерывного восхождения к счастливой жизни сделали Диану такой, какой она мечтала стать в юности: сказочно богатой герцогиней, связанной с первыми домами королевства и благодаря этому если не могущественной, то, по крайней мере, менее уязвимой».

Легендарное здоровье сулило ей еще очень долгую жизнь. Очевидцы рассказывали, что герцогиня не знала болезней и даже в самую холодную погоду умывалась водой из колодца. Она приучила себя вставать в шесть часов утра, садиться на лошадь и в сопровождении своих гончих собак проезжать две-три мили, после чего возвращаться домой и до полудня проводить время в постели с книгой. Но, как говорится, человек полагает, а Бог располагает. По мнению Поль Лежён, «она стала жертвой своей страсти к верховой езде». Летом 1565 года Диана упала с лошади в Орлеане и сломала себе ногу. Несчастный случай спровоцировал болезнь, и 26 апреля следующего года она тихо умерла. Ей в ту пору было шестьдесят шесть лет. Успела ли она по-настоящему состариться? Скорее всего, обожавший ее король Генрих II ответил бы на этот вопрос отрицательно.

Умерла прекрасная Диана де Пуатье в своем замке Анэ. В церкви этого замка ей поставили памятник – статую из белого мрамора. Статуя эта теперь находится в музее Лувра.

Глава третья

Анна Болейн

Стоит несколько раз попробовать запретный плод, как он теряет свой притягательный аромат. То же самое случилось и с Анной Болейн. Генрих безжалостно отверг ее, не получив желанного наследника. Ведь сын был нужен ему гораздо больше, чем сама фаворитка с ее прелестями.

МАЙКЛ ФАРКВАР, современный американский писатель, историк

Девушка из Бликлинг-Холла

Ученые до сих пор спорят о точной дате рождения Анны Болейн. Разные источники указывают года от 1501 до 1507, однако 1507 год встречается чаще всего, и его-то мы и будем считать отправной точкой ее трагической истории.

Отцом Анны был вельможа короля Генриха VIII, сэр Томас Болейн, граф Уилтширский и Ормондский, человек не слишком знатный, но сумевший сделать стремительную карьеру при дворе. Мать Анны, леди Елизавета Болейн (урожденная Ховард), дочь Томаса Ховарда, герцога Норфолкского, напротив, происходила из очень старинного рода.

Фамилия Анны также имеет несколько вариантов транскрипций: в различных источниках ее называют и Болен, и Булен (в основном это делают итальянцы и французы), но правильнее всего именовать ее все же Болейн, так, по крайней мере, она сама писала свою фамилию, и мы не можем не признавать этого в полной мере исторического факта.

Анна родилась в особняке Бликлинг-Холл в графстве Норфолк. Здесь же у Болейнов родились еще двое детей: дочь Мария в 1503 году и сын Джордж в 1505 году. Сэр Томас неоднократно ездил во Францию по поручениям своего короля: он использовался как дипломат, а потом стал там послом Англии. Поговаривали, что его жена, на которой он в свое время так удачно женился, приглянулась семнадцатилетнему Генриху VIII (тогда еще принцу Уэльскому), и что он не только не препятствовал, но даже способствовал этому первому знакомству юноши с настоящим женским телом, доказав тем самым будущему королю свою безграничную преданность и заложив прочный фундамент своих будущих успехов. Во всяком случае, при коронации Генриха VIII он уже был оруженосцем короля, кавалером очень почетного ордена Бани (order of the Bath)[6], а также был возведен в графское достоинство. Разбогатев, сэр Томас через некоторое время купил в соседнем графстве Кент красивый замок Хевер с прудом под самыми окнами[7].

Анна получила обычное для того времени и ее положения домашнее образование. Образование это можно даже считать прекрасным (насколько это представлялось возможным в Англии XVI столетия), но для честолюбивого отца этого было недостаточно – его навязчивой идеей стала придворная карьера дочери и ее выгодный брак. Впрочем, относилось это и к ее старшей сестре Марии.

Отъезд в Париж

Образование девушек было решено продолжить в Париже. В 1514 году маленькую Анну и ее сестру отправили во Францию в составе свиты принцессы Марии Тюдор, сестры короля Генриха VIII: Мария должна была выйти замуж за французского короля Людовика XII.

В том же 1514 году Мария стала женой Людовика XII, но не прошло и трех месяцев, как тот умер, и овдовевшая Мария возвратилась в Англию. Несмотря на это, Анна Болейн еще несколько лет жила во Франции – при дворе нового короля Франциска I. Она находилась в свите его жены Клотильды (дочери покойного короля Людовика XII), которая полюбила ее за живость характера и миловидность. Отметим, что практически все историки сходятся на том, что красавицей Анна никогда не была, однако она была изящно и дорого одета, неподражаемо танцевала и была не в пример многим ее сверстницам умна, что очень нравилось королеве Клотильде. Среди немногих, кто называет ее красавицей, можно отметить Майкла Фарквара, который называет Анну «прекрасной леди с лебединой шеей».

Итак, несколько лет своей юности Анна Болейн провела во Франции, при в высшей степени куртуазном дворе, где она не только постигала всевозможные науки и искусства, но и совершенствовалась в тонкостях великосветского флирта.

После смерти Клотильды Французской в 1524 году Анна перешла фрейлиной к сестре короля герцогине Алансонской.

Возвращение в Англию

В 1525 году отношения Франции и Англии совсем испортились, и Анна вернулась домой. Впрочем, некоторые утверждают, что непосредственным поводом к отзыву девушки из Парижа послужило желание отца выдать ее замуж за лорда Пирса Батлера, сына графа Ормонда.

Приехав из «галантной» Франции, Анна стала фрейлиной королевы Екатерины, супруги короля Генриха VIII. Своим веселым нравом и артистической натурой она сумела выдвинуться и здесь, сразу же сделавшись самой популярной молодой леди при английском дворе.

Ее брак с лордом Батлером не состоялся. Этому называют разные причины, среди которых выделим стойкое нежелание самой девушки выходить замуж без любви.

К этому же периоду относится ее роман с лордом Генри Перси, сыном герцога Нортумберлендского, однако надеждам юной пары не суждено было сбыться, ибо Анну заметил сам король Генрих VIII.

Король Генрих VIII

Королю Генриху VIII в то время было около тридцати пяти лет. Он был из рода Тюдоров и правил в стране уже шестнадцать лет. И все эти годы его женой была Екатерина, дочь короля Испании Фердинанда V. Сказать, что это был брак по большой любви, невозможно. Дело в том, что Генрих был младшим сыном короля Генриха VII. Его старший брат, принц Артур, был человеком хилым и болезненным, но именно он в ноябре 1501 года вступил в брак с арагонской принцессой Екатериной. Конечно же, исполнять супружеские обязанности он не мог. Прикованный к постели, он постоянно кашлял, мучился от лихорадки и наконец скончался в апреле 1502 года. Его юная вдова осталась в Лондоне, а между английским и испанским дворами была достигнута договоренность о том, что она выйдет замуж за младшего брата Артура, когда тому исполнится пятнадцать. Папа Юлий II даже вынужден был дать на этот повторный брак специальное разрешение, ибо в Библии было сказано: «Если кто возьмет жену брата своего, это гнусно; он открыл наготу брата своего, и бездетны будут они».

В результате бедняга Генрих обвенчался с Екатериной. При этом он имел цветущее здоровье, был отлично сложен, считался прекрасным наездником и первоклассным стрелком из лука. К тому же, в отличие от своего меланхоличного и болезненного отца, он был весел и подвижен. С первых дней его царствования беспрестанно устраивались при дворе балы, маскарады и турниры. Ученые и реформаторы любили Генриха за то, что у него, по-видимому, был свободный и просвещенный ум; он говорил по-латыни, по-французски, по-испански и по-итальянски, хорошо играл на лютне.

Пожалуй, в начале своего царствования он был почти идеальным молодым монархом. «Природа сделала для него все, что могла», – писал о нем один из его современников. Высокорослый, пропорционально сложенный, голубоглазый белокурый красавец, с гармоничными чертами лица, с точеными икрами, которыми он явно гордился, неутомимый наездник, загонявший до десяти лошадей на охоте с собаками, неизменный победитель придворных турниров, стрелявший из лука лучше своих лучников, пластичный в движениях, с величественной осанкой, это был действительно король Божьей милостью, ибо проще было перечислить то, чего он не мог и не умел, чем то, что он умел и мог.

Однако, как и у многих других государей эпохи Ренессанса, несомненные достоинства соединялись у Генриха VIII с пороками и деспотизмом. Король был очень высокого мнения о своих талантах и способностях. Он воображал, что знает все, начиная от богословия и кончая военными науками. Но, несмотря на это, он не любил заниматься делами, постоянно перепоручая их своим любимцам. И первым его фаворитом был Томас Уолси, сделавшийся из королевских капелланов кардиналом и канцлером.

Семейные дела у Генриха VIII явно не заладились. С одной стороны, как писал Эразм Роттердамский, его брак был по-настоящему «гармоничным». С другой стороны, королева Екатерина за годы своего замужества была несколько раз беременна, но сумела родить в 1516 году только одну здоровую девочку, нареченную Марией. Надеявшийся увидеть мальчика Генрих тогда сказал:

– Если первой родилась дочь, то Господь сделает так, что следующий ребенок будет мальчиком.

Но Господь не услышал этих его слов. Прожив много лет в браке, король так и не имел наследника. Екатерина поняла, что уже никогда не подарит Генриху сына, который мог бы продолжить династию Тюдоров, и постепенно между супругами возникло охлаждение.

К моменту приезда Анны Болейн в Лондон Генрих VIII уже давно перестал разделять с женой супружеское ложе. Екатерина только и делала, что молилась; между тем король, бывший на шесть лет младше, по-прежнему был полон сил, здоровья и имел к этому времени несколько любовниц и внебрачных детей. Справедливость, однако, требует отметить, что хотя обаянию Генриха трудно было противостоять, он не был тем, кого принято называть пылким мужчиной. Скорее он относился к плотской любви как к занятиям спортом: это было полезно и этим должно было заниматься с регулярностью.

Что он и делал, но к моменту приезда Анны Болейн в Лондон у него уже успело накопиться немало претензий не только к королеве Екатерине, но и к фавориткам – Бетси Блаунт[8] и Марии Кэри (кстати сказать, родной сестре Анны).

Роман короля с Марией Болейн

Мария Болейн была много проще и слабее духом, чем ее младшая сестра, но в такой же мере и женственнее. Она с одиннадцати лет воспитывалась при самом блестящем и развращенном дворе Европы и стала, по циничному признанию короля Франциска I, его «рабочей лошадкой», заслужив прозвище «сквернословки» (или, если угодно, «похабницы»).

Определяющей чертой ее натуры была чувственность и нередко сопряженные с нею мягкость, снисходительность, терпимость, размытость нравственных критериев… «В ее характере было мало железа», – замечает один из историков, сравнивающий ее с плющом, который легко опутывает стену и так же легко может быть оторван от нее. Доброжелательная и отзывчивая, она была женщиной, которая не умеет сказать «нет». «Любовь победила рассудок», – она вся в этой фразе из ее письма государственному секретарю Кромвелю, которое было написано, когда она забеременела, будучи около двух лет вдовой. Но это будет потом. А пока же в глаза бросалось одно поразительное обстоятельство: несмотря на свой пылкий темперамент и весьма легкое поведение при французском дворе, Мария Болейн не имела ни одной беременности, и это при отсутствии в то время каких-либо противозачаточных средств!

Она была замечена Генрихом VIII еще во время его визита во Францию. Ей тогда было семнадцать лет, она была в самом расцвете своей юной красоты, к которой примешивался чисто французский лоск и множество слухов о ее легкодоступности.

Король, по всей видимости, не упустил своего шанса, так что Мария вернулась в Англию вместе с королевской свитой и уже 4 февраля 1520 года была фиктивно выдана замуж за приближенного короля, главного управляющего дворца Ньюхолл в графстве Эссекс сэра Вилльяма Кэри.

Связь Марии Болейн с королем продолжалась до того рокового дня, когда ее вернувшаяся из Парижа сестра Анна, впервые представленная ко двору, склонилась в изящном поклоне перед Генрихом VIII.

Говорят, что Марию, несмотря на ее явное нежелание, заставила уступить и стать любовницей короля честолюбивая родня. И расчет этот оправдался: вскоре она уже была настоящей некоронованной королевой. Очень быстро пролетели положенные девять месяцев, и Мария родила королю сына[9].

Но Генрих никогда не отличался постоянством, и, пока Мария была беременна, его королевский выбор уже пал на ее младшую сестру Анну. И вновь семья принудила Марию поступиться своими чувствами ради семейных планов. Она должна была уступить место у трона той, кто еще больше понравился Его Величеству.

Роман Анны Болейн с лордом Перси

Но не один Генрих VIII с первого взгляда влюбился в прибывшую из Франции Анну. Пал, пораженный ее чарами, и молодой лорд Генри Перси, сын графа Нортумберлендского, еще в 1516 году предназначенный отцом к браку с дочерью графа Шрусбери. И надо сказать, что любовь его не стала безответной.

Однако грациозная и остроумная Анна так понравилась королю, что он поспешил расстроить ее возможный союз с лордом Перси. А так как молодые люди упорствовали в своем желании быть вместе, сэра Генри поспешно женили на Мэрион Тэлбот, дочери графа Шрусбери, а Анну отправили в отдаленное поместье Хивер. При этом короля не остановила даже явная холодность его избранницы (в ту пору Анну не интересовал грузный король, ее сердце принадлежало красавцу Генри). Он по-королевски решительно разрушил все ее романтические грезы и приказал взять ее под строжайший надзор. После этого Анна регулярно подвергалась осаде со стороны Генриха, и честолюбивая девушка в конце концов решила, что раз уж ее все равно лишили счастья, то пусть уж наградой ей будет место рядом с королем…

Отметим, что шансов остаться с любимым Генри у нее не было никаких: после предостережения от увлечения «глупой девчонкой», сделанного первым министром кардиналом Уолси, тот был назначен главным смотрителем границы с Шотландией, где и провел долгих четырнадцать лет и откуда ему не разрешили вернуться в Лондон даже на похороны отца.

Король меняет одну сестру на другую

Когда Генрих VIII понял, что ему больше не нравится Мария Болейн, он стал думать, как раз и навсегда порвать эту порядком наскучившую ему связь и ни в коем случае не признавать сына от нее. Для короля, уже женившегося на жене своего покойного старшего брата (что не одобрялось Библией), кровосмесительство было «больным местом». Именно поэтому он предпринял усилия для того, чтобы не делать церковной записи о рождении ребенка и утверждать потом, что таковое имело место уже значительно позже разрыва отношений с Марией. Вот почему историки до сих пор ставят после года рождения Генри Тюдора (Кэри, по фиктивному отцу) знак вопроса. Возможно, он родился в 1524 году, возможно, в 1525 году, а возможно, и раньше.

В любом случае, тот факт, что в течение шести лет (после рождения сына и до смерти Вилльяма Кэри) у Марии не было других детей, с точностью подтверждает фиктивность этого брака и отцовство короля.

Судьба Марии Болейн печальна: ее (якобы за дурное поведение) отстранили от двора и отправили домой, в замок Хевер в Кенте. Там она и жила с ребенком на руках и при фиктивном муже, лелея надежду на возвращение непостоянного монарха и целиком посвятив себя воспитанию и образованию сына, который, как она надеялась, однажды (волей обстоятельств или под давлением раскаяния) вполне мог быть признан и стать законным королем Англии Генрихом IX…

Из девиц легкого поведения в скромницы

Анна Болейн ничем не напоминала старшую сестру, ибо если Мария была пухленькой и приземистой, то Анна на ее фоне казалась почти худощавой. Мария обладала светлой кожей, золотисто-карими глазами и каштановыми волосами. У Анны же был желтоватый цвет лица, ее прямые волосы оттенка вороньего крыла спускались ниже пояса, глаза напоминали полированный блестящий оникс. Мария Болейн была хорошенькой, а лицо ее младшей сестры отличалось резкостью черт. Марию Болейн любили за ее почти детское добродушие, Анну же многие считали заносчивой и раздражительной.

Как мы уже поняли, ухаживания короля Анна сначала принимала без всякого восторга. Ей претила судьба фаворитки, тем более что практически на ее глазах и глазах всего двора разворачивалась драма ее «более сговорчивой» старшей сестры. Анна с удовольствием составляла компанию образованному и талантливому королю, но уступать ему как женщина вовсе не собиралась.

Генрих же, разочарованный в жене Екатерине Арагонской и двух любовницах, был явно обольщен этой маской стыдливости и невинности, которая придавала Анне вид женщины добродетельной, тогда как на самом деле она была воспитана при французском дворе и понимала, что без холодного разума она ничто. Нравственность английского двора того времени достаточно известна исследователям; и мы не будем входить в ее подробности, но при этом невозможно не отметить, что из всех придворных едва ли могла найтись другая, у которой бы лучше, чем у Анны Болейн, пошли впрок уроки кокетства и свободы нравов. Эта дама удивляла своей самоуверенностью и наглостью даже самых отчаянных блудниц своего времени, а молва о ее «подвигах» обогащала устную хронику.

На самом деле все обстояло так: по прибытии в Англию Анна поступила в штат королевы Екатерины и мгновенно преобразилась из прежней девицы легкого поведения в примерную скромницу. Стыдливо потупленные глазки, румянец, появлявшийся на щеках при мужском взгляде или неосторожном слове, тихий, мелодичный голос совершенно очаровали Генриха VIII, и он не замедлил с объяснением, находясь в полной уверенности, что Анна не будет с ним упрямее своей матери и старшей сестры.

Майкл Фарквар по этому поводу пишет:

«Генрих написал целый ворох страстных писем «единственной в мире женщине, прекраснейшей и дражайшей». Практически в каждом из них следовало настойчивое: «Уверяю тебя, отныне и впредь мое сердце и мое тело принадлежат лишь тебе одной». Когда Генриху стало ясно, что развод с женой неизбежен, письма к Анне уже заканчивались более пылкими пассажами. «Я страстно хочу поскорей оказаться в объятиях моей милой возлюбленной и утонуть в ее пышных прелестях».

К совершенному удивлению и пущему обольщению короля, Анна отвечала ему суровым отказом, весьма основательными укорами и стереотипными нравоучениями, которых, заметим, истинно честная и невинная девушка и читать никогда не станет в ответ на страстное признание.

Короче говоря, Анна Болейн начала плести интриги, давая королю понять, что просто любовницей его она никогда не будет, что, если уж она ему и уступит, то только в качестве законной жены. Обезумевший от любви и недоступности Анны, Генрих VIII был согласен на все. Для него она была настолько хороша, что ей казалась впору роль не только любовницы, но и супруги короля, несмотря на все препятствия, стоящие на этом пути.

Следует признать, что кроме парижского шарма, грациозности движений (ее никто не принимал за англичанку) и царственной осанки Анна Болейн имела недюжинный ум и непомерное тщеславие, сочетавшиеся с резкостью в речах и неразборчивостью в средствах. А самое главное, в ней сидел такой непреклонный дух и железная воля, что перед ними пасовал даже такой человек, как Генрих VIII, который жаловался приближенным, что она иногда кричит на него, чего никогда не позволяла себе Екатерина Арагонская.

Иными словами, по внешности грозный лев, Генрих VIII оказался подкаблучником у более сильной духом Анны, что довольно часто случается среди высокорослых мужчин скромной сексуальности. Ослепленный король не сумел отличить поддельной добродетели от настоящей. Некоторые фразы Анны Болейн (например: «Я ваша верноподданная, государь, но не более…» или «Любить я могу только мужа…») вскружили королю голову окончательно, и он, тогда помышлявший уже о расторжении своего брака, решился приступить к осуществлению этого замысла.

Король хочет развестись с королевой Екатериной

Если препятствия в лице сэра Генри Перси и Марии Болейн устранили быстро, то разрушить королевский брак, освященный церковью, оказалось гораздо сложнее.

«Не позорьте моего ребенка!» – писала королева Генриху VIII, который заявил, что развод необходим ему, чтобы избавиться от совершенного греха: женитьбы на вдове брата. Эта гордая испанка заявила, что ни за что на свете не позволит посадить на свое место какую-то выскочку Болейн.

Получив такой ответ, ошеломленный упрямством всегда послушной жены Генрих начал действовать – он был уверен, что папа римский не откажется расторгнуть его бездетный и «небогоугодный» брак.

В это время (в начале мая 1527 года) Анна Болейн вместе с королем уже принимала французских послов, а кардиналу Томасу Уолси было поручено «уладить личное дело короля» в Ватикане.

Привыкшая к светской жизни, Анна отличалась непринужденностью и большим искусством управлять кавалерами. Она очаровала Генриха, этого одутловатого колосса, который испытывал уже негативные последствия возраста. Вместо того чтобы удовлетворять капризы короля, как это делали ее предшественницы, у нее хватило ума держать его на расстоянии.

Так прошло несколько лет. Поддерживаемая в этом своей семьей, Анна не оставила попыток отдалить Генриха от Екатерины, но, видя, что дело не сдвигается с мертвой точки, она все же дошла до того, что осенью 1532 года стала его любовницей.

Генрих был уверен, что его супруга согласится на развод, однако он жестоко ошибся – для испанской принцессы это было бы высшим унижением. К тому же племянник Екатерины – юный король Испании Карл V, правивший с 1516 года – не собирался спокойно принимать оскорбления, наносимые семье. Реакцию на все это Генриха VIII Майкл Фарквар описывает так:

«Чем упорнее королева Екатерина настаивала на том, что она истинная законная жена короля, тем больше бесился Генрих».

Целых два года Генрих VIII готовил необходимые документы для развода с законной супругой. Первый шаг к активной части процесса развода сделал кардинал Томас Уолси: он предложил королеве самой удалиться в монастырь, так как ее брак и сожительство с мужем якобы были противозаконными. Королева раз за разом отвечала резким отказом, а Ватикан все медлил с решительным ответом.

Позорный суд над королевой

21 июня 1529 года произошло первое заседание суда над королевой. На нем ложные свидетели в числе тридцати семи человек (почти все родные или знакомые Анны Болейн) обвинили Екатерину в нарушении супружеской верности, а духовные лица упомянули о кровосмешении, так как она, будучи вдовой одного брата, вышла за другого.

Безвинно опозоренная, униженная, но еще не сдавшаяся Екатерина в ответ заявила, что она все годы супружества была верна Генриху VIII, и это он может подтвердить лично, а брак их был разрешен папой римским потому, что она не разделяла ложа со старшим братом короля и была «непорочной девственницей», со спокойной совестью пошедшей с Генрихом VIII к святому алтарю. Также королева заявила, что отвечать согласием на предложение поступить в монастырь она не может до тех пор, пока не получит внятного ответа от родных из Испании и от Его Святейшества из Ватикана. На этом заседание было временно прервано.

Большинство судей понимали, что данный судебный процесс противен как гражданским законам, так и заповедям Господа. Даже любимец короля, его друг и фаворит кардинал Уолси, когда Генрих обмолвился ему о своем намерении жениться на Анне Болейн, упав на колени, заклинал его не унижать так ужасно королевское достоинство и взять себе в супруги сестру французского короля или Ренату, дочь покойного Людовика XII. Этот протест сильно разозлил Генриха VIII и привел в бешенство Анну Болейн.

Развод короля

Тем временем обстановка в Европе накалилась, а Ватикан не спешил с расторжением брака английского короля. Папский посол кардинал Лоренцо Кампеджо, прибывший на суд над Екатериной из Рима по требованию Климента VII, был очень строг и всячески препятствовал вынесению этого решения. Мотивы папы римского были просты. Племянник Екатерины король Карл V совсем недавно завоевал Рим, и теперь папа находился под его покровительством, а кто станет добровольно навлекать на себя гнев своего покровителя…

Дело кончилось тем, что Генрих VIII решил более не ждать папской милости и… порвал с Римом. Желая избавиться от королевы, Генрих готов был уже отравить ее. Но тут ему на помощь пришел хитроумный архиепископ Крамнер. Он предложил королю взять церковную власть в свои руки, ведь он помазанник Божий. И Генрих ради прихоти или похоти, называйте как хотите, пошел на раскол церкви – он решился на то, чтобы поменять религию, и объявил себя и свое государство независимыми от воли папы римского. А после этого он сам объявил свой прежний брак незаконным, а дочь Марию – незаконнорожденной и лишенной каких-либо королевских привилегий.

1

Иоланда Арагонская, младшая дочь короля Арагона, была женой герцога Людовика Анжуйского, от которого у нее родилось пятеро детей, в том числе дочь Мария, ставшая супругой короля Карла VII, и сын Рене, ставший мужем Изабеллы Лотарингской.

2

Король Филипп IV Красивый был из рода Капетингов и умер в 1314 году. Его сын, король Карл IV Красивый, тоже был из рода Капетингов и умер в 1328 году. Умирая, он назначил регентом королевства Филиппа, своего двоюродного брата из побочного королевского рода Валуа (своих детей мужского пола у него не было). Таким образом, династия Капетингов, правившая страной с 987 года, прервалась, и внук Филиппа IV Красивого не захотел с этим мириться.

3

Помимо Марии, Аньес родила королю еще трех дочерей: Шарлотту (в 1446 году), Жанну (в 1448 году) и еще одну девочку, умершую младенцем (в 1450 году). И всех их, кроме, естественно, последней, король безоговорочно узаконил, и они носили королевское родовое имя Валуа.

4

Дед Екатерины Медичи по материнской линии граф Жан де Ля Тур д’Овернь был братом Жанны де Ля Тур, бабки по отцовской линии Дианы де Пуатье.

5

Один экю равнялся шести ливрам, а один ливр был эквивалентом появившегося в 1795 году франка.

6

Он получил такое странное название от обряда омовения, первоначально предшествовавшего принятию ордена. Орденский знак: крест, в середине которого скипетр с розою и репейником, между трех корон вокруг. Девиз: «Tria juncta in uno» (Три королевства, соединенных воедино).

7

После того как Анна Болейн стала фавориткой короля, сэр Томас Болейн получил от Генриха VIII еще несколько земельных и должностных пожалований (среди последних можно выделить должность казначея двора и лорда-хранителя печати).

8

Первый внебрачный роман Генриха VIII с восемнадцатилетней Бетси Блаунт, племянницей его приближенного, завершился выдачей беременной любовницы замуж. Ее супруг, сын лорда из окружения кардинала Уолси, первого министра, получил в виде компенсации за моральный ущерб несколько земельных пожалований. Кардинала, устроившего этот брак (он, кстати, и сам имел незаконнорожденного сына), порицали потом за поощрение благородных девиц к добрачной связи, покрываемой богатым замужеством.

9

Поразительно, но почти все дети Генриха VIII были высокоодаренными, и среди них гением первой величины считается незаконнорожденный и не признанный им сын от Марии Болейн – Генри Тюдор, будущий лорд-камергер Хансдон, управляющий двора своей сводной сестры Елизаветы I.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.