Путь христианина

Она зачитала библейский стих. Тут раздался стук в дверь. Хозяйка открыла, и вошли трое молодых парней, тоже оказавшиеся знакомыми Янкелины. Тут моя спутница совсем растерялась. С их стороны посыпались вопросы: как мы оказались здесь? Нам пришлось объяснять сначала. Таким образом, мы повторили свое преподнесение с последующими библейскими стихами, которые зачитывала Янкелина. Они нас внимательно слушали, хотя вопросов не задавали. На меня посматривали косо. Мы вышли из дома и на улице Янкелина решительно сказала: «Теперь выбирать не будем, будем заходить во все дома подряд». Мы повернули по направлению к нашему селу и заходили в первые попавшиеся дома. К вечеру вернулись домой воодушевленные. Янкелина в дальнейшем стала нашей христианской сестрой и оставалась ею до конца своей жизни.

Филипп

Хочу забежать немного вперед и рассказать один случай, связанный с бендеровцами. В собрание Дыковыны проводить Вечерю Воспоминания смерти Иисуса Христа прислали одного брата, которого звали Филипп. Вскоре брат отправился домой, но дома так и не появился. Начались поиски, и вскоре пастухи нашли молодого брата в лесу, в овраге, убитого, закиданного ветками. Братья поехали за ним, привезли в дом брата Павла Панасюка и похоронили у него в саду.

Узнав об этом, бендеровцы пришли и пригрозили братьям, что если они не выкопают труп и не увезут туда, где его взяли, то все окажутся в этом же овраге. Дали время на выполнение приказа.

Вернувшись, бендеровцы застали братьев, молящихся на коленях. Стали выяснять, почему те не выполнили приказ. И услышали в ответ:

– Мы этого не можем сделать.

– Тогда все окажетесь там!

– В чем мы виноваты? Мы сделали только то, что необходимо делать с мертвым телом. Тем более, он нам брат!

После этого разговора братьев избили, но оставили в покое.

Итак, наш дорогой брат Филипп по сей день лежит в саду и ждет голоса Иисуса Христа: «Филипп, выходи!» (Иоанна 5:28, 29).

Подпольный кружок

Наша семья и семья Плийчука изучали Библию и журнал «Башня Стражи», каждый у себя дома. Я же начал ходить в кружок (как у нас называли группу) в Дыковыны на изучение Библии. На занятия приходило до 15 человек. Собирались вечером, когда уже темнело, и порой изучали до двух часов ночи при глухо занавешенных окнах.

Как мы занимались? Изучение длилось два часа. В то время в журнале «Сторожевая башня» не было вопросов.

Каждый дома составлял свои и отдавал их служителю кружка, который выбирал для изучения лучшие. Статью в журнале проходили за два занятия.

Это были трудные времена. Только перед рассветом мы незаметно расходились в разные стороны. Мне было особенно трудно, потому что приходилось в вечернее время, в темноте, идти два километра по лесу, а затем огородами до дома брата Петра Ткачука в селе Дыковыны. И рано утром, опять в темноте, возвращаться домой. Тогда мне было всего 14 лет.

Помню, когда шел по лесу, слышал разные звуки, треск, и меня охватывал такой страх, что волосы становились дыбом и ноги не двигались. Тогда я останавливался, снимал фуражку и молился. Через две-три минуты страх куда-то пропадал, и я был готов от радости петь. Уже тогда я почувствовал силу молитвы.

Проходя через лес, такое я испытывал по два-три раза. Удивительно, что все это помнится (так живо), словно происходило вчера. Помнятся и журналы «Башня стражи», которые изучал. Мой первый журнал был «Його вiйна» («Его война», то есть Божья), основанный на книге 2 Паралипоменон, 20-й главе.

Чья власть в Украине?

Наша семья росла духовно в трудные времена. Моего отца бендеровцы били за то, что он отказывался обучаться военному делу. Меня били за то, что я отказывался изучать устройство пулемета. Они готовились воевать, чтобы добиться независимости Украины. Для этого требовались обученные солдаты. Они готовили даже кавалерию, собирали мужчин с лошадьми. Те должны были сделать деревянные винтовки, которыми пользовались во время обучения.

В то время официальная власть была у немцев, движения украинцев боролись за «вiльну Украiну», бендеровцы и поляки – за свои интересы. Днем властвовали немцы с поляками, ночью – бендеровцы. И те, и другие забирали все, что могли, и избивали людей. Такое положение, видимо, наблюдалось по всей Западной Украине.

В этих условиях братья продолжали проповедовать и помогать друг другу. Иегова же поддерживал и благословлял их. Я уверен, что без помощи свыше наша семья не смогла бы духовно расти и укрепляться. Мы с отцом, после долгих размышлений и колебаний, убедились, что нашли истину, что это вера, которая имеет обоснованную надежду. Ее нужно укреплять, за нее нужно бороться. И вскоре нам пришлось доказывать это на деле.

Попались, которые кусались

Хочу упомянуть, как духовенство относилось к нам, Свидетелям Иеговы. Приведу один случай.

Священник православной церкви вместе с церковным старостой села Дыковыны заявили в район Берестечко в жандармерию, что у них в селе есть коммунисты, которые агитируют народ. К своему заявлению они приложили поименный список наших братьев – Свидетелей Иеговы.

Начальник жандармерии, некий немецкий офицер Калюба вместе с переводчиком, польским немцем и с украинскими полицаями приехали в Дыковыны, чтобы освободить жителей села от коммунистов.

Арестовали всех братьев, упомянутых в списке. У тех в селе было много неверующих родственников, которые подняли шум. Но на них никто не обратил внимания, ведь заявление было от авторитетных лиц.

Жестокой была расправа с коммунистами: приговор должен был быть приведен в исполнение на месте. Но прежде братьев заперли в чулане, так как дело близилось к обеду.

Переводчик пошел к своему знакомому, польскому немцу Киршнеру, который был учителем в Дыковынах. Киршнер удивился, как тот оказался у них в селе. На что переводчик рассказал, зачем приехал – произвести чистку.

Киршнер удивился:

– Чистку от кого?

– От коммунистов.

– У нас нет коммунистов.

– Как нет? Вот их список, – и подал его Киршнеру.

– Это не коммунисты, а верующие, хорошие люди.

– Это ты так считаешь, а священник и церковный староста утверждают другое.

– Что вы будете делать с ними?

– После обеда расстреляем.

– Ты не должен этого допустить, – воскликнул Киршнер.

Переводчик согласился помочь, если Киршнер сам поговорит с Колюбой, но предупредил, что с Колюбой шутки плохи, сказав: «Если это только твое предположение, это может стоить тебе жизни».

Киршнер сам поговорил с Колюбой. Тот, выслушав, велел полицаю привести священника и старосту и взять им с собой Библию. Когда они пришли, привели и братьев, сидевших в чулане. Колюба отсчитал патроны по числу братьев и положил их отдельно от двух патронов, приготовленных для священника и старосты.

Колюба велел священнику: «Клади руку на Библию и присягай, что эти люди – коммунисты». Священник увидел Киршнера, который симпатизировал Свидетелям Иеговы, и понял, что дело принимает для него плохой оборот. Он не стал присягать на Библии, а упал в ноги офицеру и стал целовать его сапоги.

Тогда Колюба понял, какие это коммунисты, и пнул священника ногой. Потом ударил его плетью, сказав при этом: «Вас я должен по закону и справедливости расстрелять, но не сделаю этого, потому что у меня есть уважение к священническому сану. Пошли вон отсюда!» Отпустил он также и братьев.

Священник и церковный староста со стыда и боязни расправы от прихожан подались в бега. К утру в Дыковынах их уже не было.

Расставание с отцом

В 1944 году немецкая армия отступила и вернулась советская власть.

Русские произвели поголовную мобилизацию мужского населения в Красную Армию. Из мужчин остались только старики да подростки, такие как я. В то время мне было 15 лет. Все наши братья, в том числе и мой отец, были призваны в армию. Они были решительно настроены сохранять нейтралитет.

Отец, уходя, подозвал меня к себе и сказал: «Смотри, сынок, оставляю тебя за старшего. Сам держись истины и заботься о других в семье. Тебя, наверное, минует моя участь, потому что, думаю, война скоро кончится. Со мною же не знаю, что будет, но я твердо решил быть верным Иегове: оружия в руки брать не стану. Молись за меня».

Отца, и вместе с ним сотни местных братьев, осудили за отказ служить в Красной Армии на десять лет лишения свободы. Они отбывали срок наказания, в большинстве своем, в лагере, в Горьковской области, станция Сухо-Безводная. Письма оттуда приходили редко.

Не получилось так, как думал отец: скоро мобилизация коснулась и меня.

Расту духовно

До этого времени все мы (я, мама, брат и сестра) посещали встречи собрания, на которых присутствовали только старики, сестры и несколько подростков.

Как-то сестра Паличук Кристина на встрече собрания обратилась к сестрам, говоря: «Сестры, есть у нас здесь несколько подростков, наших детей. Мы их должны учить, но и должны слушаться их, потому что они ходят в брюках, а мы в юбках». Сестры дали нам полномочия заботиться о собрании, ведь других братьев не было.

Тогда считалось, что если ты посещаешь собрания и проповедуешь, значит, являешься Свидетелем Иеговы. Крещению не уделялось первостепенного внимания.

Я старался служить Иегове, заботиться о собрании, просил у Бога знания и сил, чтобы помогать другим и самому оставаться верным.

«Знакомство с винтовкой»

Наступил 1945 год. Война еще не закончилась, и я получил из военкомата повестку на допризывное обучение. Ведь я был 1928 года рождения.

Были назначены день и место, куда собрали всех допризывников. Среди нас кроме меня был еще один брат из соседнего собрания, Михаил Войцеховский.

Офицер в звании лейтенанта подал команду: «В строй по четыре становись!»

Я остался сидеть вместе с пятью односельчанами. Офицер прикрикнул: «А вас, что, не касается?». Тогда четверо побежали в строй, а пятый (Макар Добраньский) остался сидеть со мной. Неподалеку в сторонке стоял и Михаил. Страха у меня не было, я почувствовал уверенность и спокойствие.

Тогда лейтенант обратился лично ко мне: «Тебя это не касается?» На что я ответил: «Я в строй не встану!» Он рявкнул:

– Ты хотя бы встань перед советским офицером!

– Я не военный.

– Тогда встань перед старшим по возрасту.

Поднявшись, я извинился.

– Ты почему в строй не становишься? – спросил меня офицер.

– Я – Свидетель Иеговы, поэтому сохраняю нейтралитет, – ответил я.

Он тогда обратился к стоящему рядом моему односельчанину, Макару Добраньскому: «И ты такой же?» Тот ответил: «Да».

Пока разгневанный офицер разбирался с нами, к нам присоединился Михаил.

– И ты такой же? – спросил его лейтенант.

– Да, – ответил Михаил.

Этот разговор происходил на глазах всего строя. Офицер понял, что мы можем отрицательно повлиять на остальных, и решил нас изолировать, отправив в военкомат для дальнейшего перевоспитания.

Во время длительной беседы с лейтенантом я как-то произнес, что у меня нет врагов. «Ах, нет врагов? Пойдем, посмотрим, есть ли у тебя враги», – сказал офицер.

Нас завели в неотапливаемую комнату и приказали раздеться донага. Мы остались, в чем мать родила. В комнате было холодно, от чего на теле появилась «гусиная кожа». Нас била дрожь. Была осень, комната не отапливалась. Казалось, даже на улице было теплее.

Я обратился к Макару: «Макар, ты серьезно решил?» Он ответил: «Да». Тогда я продолжил: «Братья, давайте будем молиться и просить Иегову, чтобы Он дал нам сил устоять в испытаниях. Будем молиться, каждый про себя». Мы так и сделали. Это была не просто молитва – это была мольба.

Офицер военкомата минут через десять заглянул в комнату и застал нас молящимися.

Молитва придала нам сил: мы перестали ощущать холод, куда-то пропала дрожь. Вся процедура воспитания продлилась примерно 45 минут. Чего от нас конкретно ожидали, мы так и не поняли. Но было ясно одно: того, чего они хотели, не получили.

Еще немного продержав нас в военкомате, офицеры поняли, что воспитательные меры не дают эффекта, и решили передать наше дело в Министерство внутренних дел (МВД). Здание МВД находилось неподалеку. Туда нас привел работник военкомата, с предписанием провести с нами, как они это называли, «процедуру знакомства с винтовкой».

«Знакомиться» мы не захотели. Нас убеждали, нам грозили, нас били. Били, пожалуй, больше.

Упрямый Макар

Больше всего доставалось Макару за причину, по которой он не будет брать в руки оружие. Она состояла в том, что Христос сказал: «Кто возьмет в руки меч, от меча и погибнет». Других аргументов у него не было. Мать Макара и его сестры были баптистками, а отец с братом – православными. Кем был сам Макар, трудно сказать. Он был настроен не идти в армию. Когда мы, как Свидетели Иеговы, отказались обучаться военному делу и брать в руки оружие, он присоединился в этом к нам. Поскольку Макар, кроме одного библейского стиха, ничего не знал, офицер МВД догадался, что он не Свидетель Иеговы, а просто к нам примкнул. Считая, что Макара можно перевоспитать, его били больше всех. Но тот выстоял.

Мой расстрел

Думая, что я оказываю влияние на Макара и Михаила, офицер МВД решил меня припугнуть. Пользуясь моей юридической неграмотностью, решили инсценировать мой расстрел. Тогда я не знал, что, чтобы расстрелять человека, необходимы были арест, следствие, суд, приговор, а только затем исполнение.

Меня вывели во двор, поставили под дерево, на моих глазах зарядили пистолет. Офицер скомандовал: «Кругом!»

Обдумав все, что произошло в течение дня, и не найдя ничего, за что я мог бы упрекнуть себя и навести позор на Бога и организацию, точно зная, что буду воскрешен, я не стал отворачиваться и твердо сказал: «Стреляй!»

Он с силой повернул меня лицом к дереву, хотя я сопротивлялся. Долго клацал пистолетом и, поняв, что спектакль не принес результата, ударил меня рукояткой пистолета в затылок. Я потерял сознание.

Как долго я пробыл в таком состоянии, сказать трудно. Первая мысль, появившаяся в голове, когда я пришел в себя, была: «Жив ли я? Если я размышляю, значит, жив».

Офицер, увидев, что я очнулся, стал пинать меня ногами, как мяч. Потом он потащил меня в кабинет, где начал размахивать пистолетом у меня перед носом. Говорил, что может просто нажать на курок – и меня нет. Я улыбнулся. Увидев мою улыбку, офицер закричал: «Ах ты, сволочь, ты еще улыбаешься?!» Поставил меня в угол и начал бить то с правой, то с левой руки, пока у меня не подкосились ноги.

Добрый военком

Те же процедуры проводили с Макаром и Мишей. Из-за того, что мы с винтовкой «не подружились», нас опять направили в военкомат и стали оформлять документы в суд. Военком, подписывая документы, пожелал на нас взглянуть. Он долго разглядывал нас, после чего спросил: «Почему вы не хотите служить в армии?» Я ответил: «Я являюсь воином Иисуса Христа. И одновременно быть воином какой-либо армии не могу. Не смогу угодить военачальнику и Христу одновременно». Тот же вопрос он задал и Мише, и Макару. И получив похожий ответ, сказал: «Не буду я брать греха на душу, отправлю вас на трудовой фронт – в Донбасс, восстанавливать разрушенное. Примерно через месяц будет отправка всех мобилизованных. Когда эта группа будет проходить через ваше село, присоединяйтесь к ним. Смотрите, вы верующие люди, и я вам доверяю. Не вздумайте прятаться. Точный день и время вам сообщат. Готовьтесь».

Вши

Около месяца мы пробыли дома. Мать Макара была недовольна его отказом и считала меня инициатором и виновным во всем. Но Макар ей твердо заявил, что он решил сам.

Мы сделали так, как нам велели. Присоединились к группе и прибыли в областной город Луцк Волынской области. Мы шли пешком около сорока километров, а сумки везли на повозках. Сколько нас было со всего района, я не помню, думаю, около тридцати человек. Мы шли без конвоя, под руководством представителя районного военкомата. Разместили нас в полуразрушенных домах, с настеленной на полу соломой, без спальных принадлежностей. Спали не раздеваясь. Ели то, что взял каждый с собой. Я, правда, не голодал: у меня было и печеного, и вареного около сорока-пятидесяти килограмм.

Город Луцк был сборным пунктом со всей области. С некоторых районов мобилизованных еще собирали, поэтому отправка задержалась более месяца. За это время солома на полу истерлась, практически превратившись в пыль. Мы не переодевались и не мылись, разве только умывались. Так что в одежде, и особенно в соломе, развелись насекомые – белые и черные.

Позже из разговора с одним узбеком я узнал об этих насекомых следующее: белые вши – хорошие, мало кушают и спят. А черные вши – плохие, кушают много, а потом гуляют и гуляют. У нас преобладали черные, соломенная пыль была для них хорошим рассадником.

Маруся

Пришло время, по указанию властей подогнали вагоны на станцию. Один на 80 человек, а другой – на 40. В один вагон загрузили 80 мужчин, а в другой – женщин. Мужчин оказалось больше, и поэтому часть их направили в женский вагон. Мужчины большей частью были старше 55–56 лет, которых уже не брали на фронт.

Это были не пассажирские вагоны, а товарные, без удобств. Спать пришлось на голом полу. Постелить могли только то, что имели из одежды. С собой мы перенесли и насекомых, которые не давали нам покоя.

Нас провожал представитель из Донбасса, мужчина средних лет, и представительница из области, молодая девушка Маруся. В Донбасс мы ехали две недели. Больше стояли на перегонах и станциях, чем ехали. За это время наша проводница Маруся начала оказывать мне знаки внимания, а потом призналась в том, что я ей нравлюсь. Я ей объяснил, кто я такой и что меня везут в Донбасс за отказ служить в армии. Она сказала, что это не помеха и, когда мы приедем на место, она договорится с начальством, чтобы меня устроили на работу ее помощником. Тогда мы сможем вернуться в Западную Украину работать по вербовке следующей партии. Привезем людей в Донбасс, уволимся и уедем к моим или к ее родителям. Поженимся, она узнает больше о моей вере и примет ее.

Она рассказала, как в Донбассе тяжело, люди голодают, все очень дорого. Тогда я спросил у нее: «Как же нам позволит совесть агитировать людей ехать на работу в Донбасс, если там так плохо? Дома в Украине им не хуже живется». Маруся стала уговаривать: «Тогда оставайся здесь и устраивайся на работу, а я поеду в Украину и зайду к твоим родителям, расскажу, как тебе плохо живется. Предложу мой вариант действия, и они согласятся, увидев свою будущую невестку. Тебе же велят соглашаться, если любишь».

Конечно, это предложение было очень заманчивым: хотелось вернуться домой. Да и Маруся была девушкой симпатичной, неплохим человеком, согласилась принять мою веру. Но меня терзали мысли: отправка в Донбасс – начало моего пути к истине, испытание моей веры. У меня появилась возможность нести Благую Весть дальше. Неужели я сойду с этого пути и начну искать своей выгоды? Как посмотрит на это Иегова? Угодно ли это будет ему? Что бы меня ни ожидало впереди, я должен остаться на этом пути (см. фото 1 на вклейке).

Трудовой фронт

В Донбасс мы приехали в феврале 1945 года. Работа была очень тяжелой – по двенадцать, а то и по четырнадцать часов в сутки. Месячного заработка хватало на две буханки хлеба по коммерческой цене. Хлеб выдавался по карточкам – семьсот грамм на день. На первое давали суп-рассольник, на второе – соленые помидоры. Вскоре мы заболели малярией. Несмотря на такие непростые условия, безрезультатные поиски братьев и отсутствие библейской литературы, мы втроем регулярно читали единственную имевшуюся у нас Библию и проводили обсуждение прочитанного.

В конце апреля 25 человек отправили в командировку в Новороссийск, в том числе и нас троих – Михаила, Макара и меня. Там нам стало полегче: менее тяжелая работа и не так голодали. В Новороссийске было два цементных завода. До прихода немцев в Новороссийск, который несколько раз переходил от русских к немцам и наоборот, на этих заводах было много подготовленного к помолу цемента, называемого клинкером. Если его смолоть в специальных мельницах, то получался добротный цемент. В Макеевке, откуда мы были командированы, были мельницы, пригодные для того, чтобы молоть этот клинкер. Нас командировали в составе бригады рабочих, которая должна была грузить этот клинкер на железнодорожные платформы.

Эти платформы мы получали от Донецкой железной дороги. Но не всегда такой состав из вагонов с пустыми платформами, вышедший из Донецка в Новороссийск, доходил до места назначения. Его нередко перенаправляли туда, где была большая потребность в платформах. Тем более, в пути они были в подчинении другой железной дороги. Тогда мы оставались без работы и могли сами искать себе занятие.

Новороссийск был сильно разрушен войной, жизнь была трудной. Жили мы поначалу, в летний период, в заброшенном городском парке, в палатках. Вскоре трава в палатках протерлась в мелкую солому и явилась рассадником блох, все попытки их изжить не удавались. Как только появлялась босая нога, на ней сразу образовывался «носок» или даже «чулок» из блох.

Часто по техническим причинам работа пекарни приостанавливалась. Тогда нам выдавали муку и мы сами пекли на огне лепешки. Когда работы не было, получка была минимальной. В такие моменты мы ездили на Кубань (у нас было две грузовые машины), покупали кукурузу, мололи ее в муку и продавали в поллитровых банках на рынке в Новороссийске. Часто нас брали в помощь рыбаки для ловли кильки на моторных лодках. Тогда вечером нам давали немного кильки. Из нее мы варили что-то вроде ухи, если ее можно назвать ухой. То была разваренная килька.

Как-то раз я, голодный, пошел на «Малую землю» (которую позднее подробно описал Леонид Брежнев в одноименном романе). Она называлась малой, поскольку представляла собой небольшой полуостров в заливе Черного моря. Он имел стратегическое значение в обороне Новороссийска, где была небольшая группа моряков, удерживавшая этот стратегический пункт, который обстреливался немцами со всех сторон. Там были сплошные воронки от мин и снарядов. Сел на берег и опустил босые ноги в воду. Погода была хорошая, а вода – теплая. На мелководье я заметил: что-то шевелится. Я присмотрелся и увидел довольно большого морского краба. У меня слюнки потекли, я изловчился и выкинул его на сушу. Вернувшись домой, нашел котелок, поставил его на четыре кирпича, развел огонь и приготовил краба. Хлеба не было, но я полакомился – высосал содержимое его щупальцев.

Нас перевели из парка в полуразрушенный дом. Это было уже что-то более похожее на жилье. Однажды под утро, хотя еще было темно, вдруг началась невыносимая пальба из всех видов оружия. Спать уже было невозможно. Пронесся слух, будто турки высадили десант. Мы были в ужасе, что вот-вот к нам ворвутся турки. О них говорили разное, но больше всего, что турки – народ жестокий и нам от них хорошего не ждать.

Вышел из своей квартиры прораб. У него был репродуктор: «Не бойтесь, никаких турков не ждите, а стрельба по случаю конца войны! Германия капитулировала! Поздравляю с победой!»

Казалось, будто Новороссийск ожил из руин. Скоро нас отозвали, и мы вернулись в Донбасс, в Макеевку. Город Макеевка – большой промышленный густонаселенный город. В двенадцати километрах от города Сталино (Донецк сегодня), куда по вербовке от военкомата нас и привезли. Там находились крупный металлургический комбинат и шахты. Приехала следующая группа вербованных из Западной Украины. Но Маруси среди них не было. Ее убили бендеровцы. Вербовщик сказал мне: «Ты как чувствовал, что не поехал с Марусей. Тебя постигла бы та же участь».

В то время на Западной Украине активно действовали бендеровцы. Они усиленно старались бороться со всем, что работало на советскую власть. А Маруся работала как сотрудник местной советской власти по вербовке. Из области, города Луцка, в районы посылали разнарядку, сколько с того или иного пункта должно быть завербовано. Так что в большинстве случаев эта вербовка была добровольной и вербовщикам приходилось агитировать людей, рассказывая им о том, что их в Донбассе ждет иная, счастливая жизнь.

Малярия

Нас троих, Михаила, Макара и меня, отказавшихся от воинского обучения, как мобилизованных военкоматом привезли в Макеевку для восстановления послевоенной разрухи: отстраивать металлургический завод, который русские взорвали при отступлении, чтобы тот не достался немцам. Что было самым страшным – это голод. Нам было всего по семнадцать лет, почти дети, а пришлось заниматься тяжелым физическим трудом. Механизированных процессов оказалось совсем мало, все приходилось делать вручную. Задача заключалась в том, чтобы взорвать замороженные домны с застывшим металлом и на их месте построить новый металлургический комбинат. Голодные и усталые, мы еле тащили ноги после работы. Через некоторое время меня назначили учеником модельщика. Эта работа была очень интересная, легкая, да и питание стало куда лучше.

Но мы все втроем заболели малярией, которая выматывала последние силы. Основное лечение нам не помогало. Позднее Михаила по болезни «актировали»[1] и отправили домой. Мы с Макаром тоже надеялись на это. Врач, лечившая нас, сказала: «Когда ваша медицинская карта станет потолще, отправлю вас домой». К нашему сожалению, в больнице случился пожар. Вместе с уничтоженными огнем медицинскими картами пропала и наша надежда вернуться домой.

Постепенно малярия нас отпустила. Мы с Макаром решили, что настало время активизировать христианскую проповедническую деятельность. Вскоре мы убедились в своем успехе и благословении.

В 1946 году мне оформили отпуск домой. Макар и Михаил оставались в Макеевке (Михаила комиссовали позднее). Их вызывали в военкомат для призыва в армию. Они отказались. Их спросили: «И Мокрицкий тоже откажется?» Они ответили: «Поскольку он отказался будучи допризывником, то и служить откажется наверняка». – «Он тоже Свидетель Иеговы, как и вы?». – «Да, он Свидетель».

Их не стали судить, так как требовались рабочие для восстановления завода. На нас троих оформили бронь[2].

Арест и следствие

Библию мы читали регулярно, это нас укрепляло. Мы молились, старались вести себя богоугодно, не поддаваться ни на какие приманки Сатаны, хотя мы и жили в общежитии, среди молодежи, которая вела распутную жизнь. Мы постоянно пытались найти христианских братьев, но безрезультатно. Их в то время в Донбассе могло еще и не быть. Писем из дома получали совсем мало. Иегова удивительно укреплял, и мы сохраняли свою веру на этом трудном пути. По сравнению с тем, как мы жили в Западной Украине, здесь была совсем другая обстановка. Раньше мы жили с родителями, в семьях. Мы с Михаилом ходили на собрание. Макар тоже был скромным юношей. В Макеевке же завербованная молодежь была другой. Мы не хотели им подражать и просто боялись с ними близко общаться. Хотя с нами не было родителей, не было и братьев, которые могли бы удержать от разврата, окружавшего нас, но жила в нас, хоть юношеская, но воспитанная по Библии совесть, как у молодых еврейских юношей из книги пророка Даниила. Мы старались вести об этом разговоры, размышляли, обсуждали и молились, чтобы Иегова помог нам удержаться на узком пути истины. Понимали также, что проповедь о Царстве поможет нам устоять на этом пути.

Мы встретились с баптистами, и они поначалу приняли нас гостеприимно. Вскоре они узнали, что мы являемся Свидетелями Иеговы, и увидели разницу между нашими вероучениями. Многие из них приняли наши взгляды. Когда же с нами побеседовали их проповедники и пресвитеры, положение несколько изменилось. Им стали запрещать с нами общаться. Но многие продолжали искренне интересоваться нашим пониманием Библии: о душе, вечных муках в аду, о небе, о земле и многом другом.

Нами заинтересовался начальник ЖКК (жилищно-коммунальной конторы). Он приходил к нам в комнату общежития и кричал: «Ну что, богомолы?». Другие жильцы при этом спешили покинуть комнату. Тогда он командовал: «Добраньский, становись на лестницу и смотри, если будет кто подозрительный идти, сообщи. А ты, Мокрицкий, доставай Библию и читай, что ты для меня на сей раз приготовил».

Также я регулярно занимался по Библии с молодым секретарем комсомольской организации общежития. Он был хорошим музыкантом и играл на аккордеоне. Стоило мне напеть какую-либо из наших песен Царства, он тут же подбирал мелодию.

Но так продолжалось недолго… Подоспели выборы, и всех жильцов взяли на учет. Школьные учительницы-агитаторы проводили предвыборную кампанию. Я и Макар твердо заявили, что не будем выбирать никого из людей, так как избрали Иегову нашим Царем, Законодателем и Судьей. С нами еще раз провели отдельную агитационную беседу и, убедившись, что мы в выборах участвовать точно не будем, арестовали и меня, и Макара. Михаила с нами уже не было, к тому времени его уже отправили домой.

В Макеевке в течение двух месяцев следствие по нашему делу вел старший следователь КГБ майор Мигаль. Держали нас в тюрьме в городе Сталино. Нелегко сейчас об этом вспоминать. Режим был страшный, тюрьма переполнена, в камерах сидели в «железных рядах». Это означало сидеть на бетонном полу, спина одного упиралась в спину другого, смотрели в лицо друг другу, а ноги наши плотно были прижаты. И так день и ночь. Если захочешь, чтобы ноги отдохнули, договариваешься и протягиваешь их на плечи впереди сидящему, и так по очереди (см. фото 2 на вклейке).

Следователь применял разные методы воздействия, в том числе и физические. Во время допроса в комнате также находился солдат, охранявший следователя.

Следователь выбивал из меня, так сказать, антисоветчину, которой у меня не было. Но по понятиям следствия она должна была быть, и ее нужно было выбить. Солдат слышал, за что меня бьют. Когда он вел меня обратно в тюрьму, сказал: «Если следователь и завтра тебя будет бить, я его застрелю».