Лысая Гора Девичья - Лысая гора

Сергей Головачёв

Дым небес

Посвящается тем, кто знает, что курение убивает, но курить, тем не менее, продолжает.

предисловие

К Девичьей горе примыкают два жилых массива: Лысуха, с многочисленными частными домиками, и Сапёрная слободка, застроенная многоэтажками. Отделяет местных жителей от горы лишь неглубокий овраг, но для многих он является непреодолимой преградой.

Не каждый отважится спуститься в этот яр, и уж тем более подняться на гору. Поскольку все знают – место это нехорошее и лучше держаться от него подальше. В основном, сюда забредают пришлые, которые даже не догадываются о том, куда они попали. Здешние и сами сюда не ходят, и детей своих не пускают.

Лет двадцать назад, после того, как на горе одна за другой стали пропадать девушки, ими было наложено табу на Девичью.

Пошли слухи, будто бы завелись на горе злыдни, завлекающие невинных девиц в логово лютого змея, у которого во тьме глаза светятся, а из пасти дым стелется.

Своими повадками змей этот, прозванный Дымным Бесом, напоминал другого легендарного змея – Горыныча, который в течении многих веков терроризировал Киев в противоположной стороне, в Кирилловских пещерах, заставляя киевлян чуть ли не ежедневно поставлять ему в качестве дани юных дев.

Правда, в отличие от него змей, поселившийся на Девичьей горе, ничего себе не требовал. Подобно скорпиону, он терпеливо ждал, пока девушки сами к нему пожалуют.

Совсем неподалёку отсюда находится гимназия. До Девичьей, как говорится, рукой подать, но, как ни странно, редко кто из школьников осмеливается нарушить запрет преподавателей посещать Гору. Страшилки о Дымном Бесе, а также о страже Девичьей Горы передаются ими из уст в уста.

Неслучайно поэтому у них уже в подсознании заложено: ТУДА НЕЛЬЗЯ.

1 Восхождение на гору

Эмма

Звонок на перемену, казалось бы, ничем не отличается от звонка на урок. Почему же тогда с такой радостью после нескольких секунд затишья выскакивают школьники из классных помещений в коридор? Шумя и галдя, они куда-то мчатся и, хотя одеты все по-разному, но в общей массе почти неотличимы друг от друга.

Обращают на себя внимание лишь гламурные мальчики и девочки, наряженные по последней моде, а также представители субкультур. Бросается в глаза замысловатая причёска эмо-боя с «тоннелями» в ушах, выбеленное лицо готессы, одетой во всё чёрное, или стриженая налысо голова «скина».

На первый взгляд Эмма ничем не выделяется в толпе. У неё обычные тёмно-русые волосы с несколькими осветлёнными прядями по бокам, на ней простые серые джинсы и обыкновенная розовая кофточка.

Правда, если приглядеться, можно заметить у неё пирсинг над левой ноздрёй и над правой бровью. Когда же она показывает кому-то язык, видно, что язык у неё тоже проколот.

Эмма заходит в туалет. Там у открытого окна уже вовсю дымят девчонки. Следом за ней в туалет врывается школьная уборщица.

– Да вы уже… задолбали тут курить! А ну живо… все на улицу!

Девчонки с сожалением гасят свои сигареты под струёй воды из умывальника и огрызаются:

– А че вы материтесь! Вы же в школе находитесь!

– А вы другого языка не понимаете.

Эмма выходит на школьный двор. Здание гимназии выкрашено в розовый цвет, а парадный подъезд в серый – любимые цвета Эммы.

В последний апрельский день уже горячо пригревает солнце, вовсю цветут каштаны и до сих пор желтеют одуванчики в траве. Мимо Эммы пробегает стайка девочек из младших классов. Одна из них со всего разгона наталкивается на неё.

– Блин, малявка, смотри по сторонам, когда бежишь!

– Сама смотри, блин! – отвечает малявка и бежит дальше.

Заглядевшись, Эмма сама наталкивается на кого-то. На своего «лысого монстра». Так иногда называет она Алёшу. Из-за того, что тот постоянно стрижётся налысо и из-за его вредного характера. Он учится в выпускном классе. Друзья называют его Злым, и кличка эта, как нельзя лучше, характеризует его.

– Привет, Эм.

– Привет.

Она тянется к нему, чтобы коснуться щекой его щеки, он приобнимает её за талию.

– Куда это ты направилась? – вдруг спрашивает Алёша, заметив, что задний карман её джинсов подозрительно оттопыривается. – Туда? – кивает он на гаражи, за которыми на переменах собираются на перекур все школьные курильщики и курильщицы, начиная с седьмого класса и заканчивая выпускным.

– Да, – настырно отвечает Эмма, – именно туда я и иду.

– Что у тебя там?

– Ничего.

– Покажи.

– Не покажу.

– Покажи, я сказал.

Алексей лезет к ней в карман и вытаскивает пачку сигарет.

– Ты же обещала!

– Это последний раз, – заверяет она, ни мало не смущаясь, даже не смотря на то, что так легко спалилась.

– Это уже сто последний раз, Эм! Ну, сколько можно!

– Ну, извини, Лёш.

– Ты неисправимая, – Злой со всей силы топчет ногой пачку.

– Ну что ты делаешь, монстр! – возмущается она.

– Ты – самоубийца! – заводится он. – Ты просто самоубийца! – Он поднимает с земли раздавленную пачку и, не глядя, тычет её ей в лицо. – Что здесь написано? Что здесь чёрным по белому написано, в этой траурной рамке?

– «Курение приводит к импотенции», – читает она.

– Ладно, это для пацанов, – обескуражено хмыкает он, – ну, а что обычно написано?

– «Курение убивает». Ну и что?

– То есть ты знаешь, что курение тебя убивает, и всё равно куришь?

– Да.

Злой в недоумении качает головой: подобной логики ему не постичь.

– Ладно, всё, с меня хватит! У меня этим куревом уже пропах весь дом! Мало того, что мамаша моя, так ещё и ты туда же! Короче, ещё раз увижу тебя с сигаретой…

– И чё тогда?

– Ничё. Это тебе придётся выбирать, что для тебя важнее: или я или твой Давидофф, – отбрасывает он раздавленную пачку в сторону.

– Будешь тут мне ещё указывать! Что хочу, то и буду делать, – перебивает его Эмма, – или принимай меня такой, какая я есть.

– Или что?

– Сам знаешь что!

– Да, я знаю, – соглашается он. – Тебе проще убиться, чем измениться.

Отрицание отрицания

На следующей перемене Алексей идёт по коридору и замечает сидящего на подоконнике тучного подростка-увальня, явно перекормленного своими родителями.

– Привет, Добрыня!

Такую кличку Никита Дубравин получил за свой добродушный характер. Его мясистое лицо украшает кепка с прямым козырьком, сдвинутым на бок. Из ушей свисают проводки от наушников.

– Привет, Злой, – радостно кивает он.

– Ну чё, постригся?

Добрыня на мгновенье приподнимает кепку, показывая бритую налысо голову.

– Как видишь.

– Ну вот, совсем другое дело. На человека стал похож.

– Это я специально… к сегодняшнему дню.

– Короче, в двенадцать мы должны быть уже там. Так что после третьего урока срываемся.

– Ясно.

– Что слушаешь? – Злой подсаживается к нему на подоконник. – Как всегда Эминем?

– Нет, сейчас Плацебо.

Злой сует себе в ухо один из его наушников, но через минуту возвращает.

– Не, что-то не цепляет. Как группу назвали, такая и музыка.

– А что название означает?

– Ну это типа такая таблетка безвредная, – объясняет Злой. – Для внушения. Люди думают, там – лекарство, а там – пустышка. А людей надо лечить иначе. По закону диалектики.

– Как это?

– Ну есть такой закон отрицания отрицания. Человека толкаешь в пропасть – он упирается. А умоляешь: ой, не надо, не прыгай – обязательно прыгнет.

В коридоре появляется Эмма. На бедре у неё болтается сумка на длинном ремне, а изо рта у неё выглядывает палочка от чупа-чупса. Заметив Алёшу на подоконнике, она делает вид, что его не видит.

– Эм! – окликает её Злой.

Она не оборачивается. Злой срывается с подоконника и преграждает ей путь:

– Эм, подожди!

– Оставь меня в покое!

Она обходит его и продолжает путь. Злой догоняет её.

– Постой!

– Ты оставишь меня в покое? – заводится Эмма, останавливаясь.

– Не оставлю.

– Что ты хочешь?

– Посмотреть на тебя…

– Не насмотрелся ещё? – порывается она идти дальше.

– Нет, – качает он головой, – губы у тебя такие…

– Какие? – мгновенно перебивает она.

– …что их так и хочется поцеловать, – добавляет Алёша.

По лицу её скользит улыбка…

– А глаза? – спрашивает она, закусив губу.

– А глаза твои … просто сводят меня с ума.

Глаза у Эммы и, правда, немного странные. Они почти всегда широко раскрыты, как будто она чем-то напугана. Нижние веки почти не касаются края радужки. Такое выражение глаз обыкновенно бывает у людей в состоянии шока. Но у Эммы оно застыло на лице с самого рождения и не сходит с её лица даже тогда, когда она улыбается.

– Это потому что я с утра уже не курю, – смягчается она. – Как видишь, перешла на чупа-чупс.

– Прикольно, – улыбается Алексей. – А я думаю, чего это мне так хочется тебя полизать.

Он целует он её в сочные, пахнущие фруктовой карамелью губы, облизывается и добавляет:

– Полизать тебя… а не Давидоффа.

– Ну, вот, монстр, – меняется она в лице, – ты опять всё испортил!

Здоровый образ жизни

На большой перемене Эмма не выдерживает.

– Ань, дай сигарету! – просит она свою подружку.

– Чё, своих нет?

– Прикинь, Злой растоптал у меня всю пачку.

– Во придурок! Он хоть знает, сколько они стоят?

– Пошли, там покурим, – кивает Эмма на пустой кабинет в дальнем конце коридора, в котором уже полгода, как делается ремонт.

– Пошли.

Они заходят в кабинет, в котором, кроме двух «козлов» и голых стен, ничего нет. Анна закрывает дверь палкой от швабры, а Эмма, тем временем, открывает правую створку окна, залезает на подоконник и, подтянув к себе коленки, усаживается у открытого окна.

– Нафига? Спалишься! – предупреждает Анна, угощая Эмму сигаретой.

– А мне пофигу.

Анна щелкает зажигалкой и даёт Эмме прикурить. Затянувшись, та всё же украдкой выдыхает дым в классную комнату. Со второго этажа открывается вид на спортплощадку. Там, несмотря на перемену, мальчишки до сих пор ещё играют в футбол.

– Гад такой, – жалуется Эмма подружке, – он только и делает, что издевается надо мной.

– Так забей на него. Что он себе позволяет?

– Понимаешь, он – монстр. Он съел моё сердце. И чем больше он меня поедом ест, тем больше я от него тащусь.

– Ты что, мазохистка?

– Не знаю, а вот то, что он мне курить не даёт, это уже такая достача.

– А какое, блин, ему до этого дело?

– Прямое. Он же стрейт эдж. Прямолинейщик. Да к тому же жесткач. Входит в команду чистильщиков.

– А это кто такие?

– Ну это те, кто пристают ко всем на улице и навязывают свой ЗОЖ.

– Что ещё за ЗОЖ?

– Здоровый образ жизни. Они не бухают, не курят и не колятся. – Эмма в очередной раз украдкой затягивается и выдыхает дым в комнату. – И нифига не понимают, что быть здоровым в нездоровом обществе нельзя.

– Это точно.

– А знаешь, как я с ним познакомилась? Помнишь, год назад у нас в гимназии была акция «цветок в обмен на пачку сигарет». Они тогда подходили ко всем курящим девчонкам и давали им розочку, если они соглашались выбросить пачку. Вот я, дура, и повелась на это. А потом стала с ним встречаться.

– Да, романтично.

– Вначале так и было. А потом он стал мне всё запрещать. Всё время следит, чтобы я не пила и не курила. Ему, видите ли, нужна здоровая девушка для здорового потомства. Он не трахается с кем попало, но и сам хочет, чтобы девушка принадлежала только ему одному.

– Такой идеальный? Луч света в тёмном царстве?

– Ага. Всё время твердит мне, что не пить и не курить – сейчас это модно.

– Типа, тренд такой?

– Ага. Вести здоровый образ жизни. Быть свободным от дурмана. Не быть таким, как все. Когда все вокруг бухают и курят.

– Так в чём же дело?

– Но я не могу бросить курить. Я и хотела бы, но у меня не получается.

– Ну ясно, Тютюнник! У тебя ведь даже фамилия табачная.

– И без него я жить тоже не могу, – продолжает Эмма. – И вот из-за этого, короче, у нас все время с ним конфликты. Он меня сразу игнорит, а я в отместку вскрываю вены.

– Чё, правда?

– Вот, смотри.

Эмма закатывает рукав кофточки и показывает зарубцевавшиеся следы от порезов.

– Ни фига себе.

– Только никому об этом не трепись.

– Ты же меня знаешь.

– А недавно, короче, я наглоталась колёс, – забывшись, выдыхает она в окно целое облако дыма, – и перед тем как заснуть, послала ему прощальное смс: «Теперь ты меня уже не разбудишь. Твоя мёртвая принцесса». Прикинь, он тогда, как миленький, примчался.

Эмма вдруг прыскает со смеху. Анна, поддерживая её, также заливисто смеётся. На их смех накладывается навязчивая мелодия рингтона. В поисках телефона Эмма шарит левой рукой в сумке.

– Правда, пришлось после этого обнимать унитаз, – продолжает она с улыбкой, – но что не сделаешь, чтобы вернуть его.

Ничего поэмнее не придумала?

Найдя, наконец, свою мобилочку, Эмма тут же прикладывает её к уху.

– Эм? – слышится в трубке вкрадчивый голос Алёши.

– Что? – весело отвечает она.

– Ты где?

– Угадай, – улыбается она.

Её коронная улыбка расползается до ямочек на щеках.

– Снова сосёшь свою соску?

– С чего ты взял? – мгновенно слетает её улыбка.

– Я вижу, ты не можешь без этого.

– Ты видишь, что я курю?

На всякий случай, она щелчком выстреливает окурок вниз.

– Вижу.

Из-за угла бойлерной, держа трубку возле уха, выходит Злой.

– Я тебя предупреждал? – с укором произносит он.

– Предупреждал…

– Я тебе говорил, что если ещё раз увижу тебя с сигаретой…

– Говорил.

Несмотря на всю трагичность ситуации, Эмма усмехается. Её смешит то, что они разговаривают по телефону на виду друг у друга.

– Теперь можешь курить, сколько захочешь! – зло доносится из трубки.

– Ладно, Эмма, я пошла, – говорит ей подружка, не желая присутствовать при разборках.

Вытащив швабру, она выходит из кабинета.

У Эммы темнеет в глазах. Когда она их открывает, в глазах её стоят слёзы. Эмма коротко всхлипывает носом, и слёзы, не удержавшись, стекают по её щекам.

– Значит, всё? – шепчет она в трубку.

– Всё, – отрезает он. – У тебя был выбор: или я или Давидов.

– Я не могу бросить вас обоих, – пытается она улыбнуться.

– Ты выбрала его, – настаивает Злой.

– Блин, короче, чего ты хочешь? – всхлипывает она.

– Я не хочу тебя больше видеть! – бросает он ей в ответ.

Прекратив разговор по телефону, Злой суёт его в карман и, не глядя больше на неё, проходит мимо под окнами. Он обожает вот так демонстративно ставить точку.

– Ну и ладно, ну и пожалуйста, – обижается она, произнося свою любимую фразу.

Эмма – девушка импульсивная и непредсказуемая. Она всегда действует под влиянием момента, никогда не задумываясь о последствиях. Она поднимается и кричит ему вслед, выглядывая из окна:

– Тогда ты видишь меня, короче…в последний раз!

Обернувшись, Злой замечает, что Эмма стоит на подоконнике и, держась за раму, готовится прыгнуть вниз. Длинные волосы, свесившись, полностью скрывают её лицо.

– Обалдела? – шепчет Злой, стискивая губы и заводя глаза кверху. И тут же кричит ей, – Эм, ты чё?

– Ничё! – обиженно отвечает она, хмыкая носом.

– Совсем уже? – крутит он пальцем у виска.

– Ага!

– Ничего поэмнее не придумала?

– Неа.

– Жизнь наскучила?

– Как видишь.

– Не можешь бросить курить – проще броситься самой?

– Ты угадал, – отвечает она с надеждой, что Злой, как всегда, бросится её спасать.

Но надежда гаснет очень быстро.

– Ну и правильно, – стебётся он над ней.

Эмма наклоняется вперёд, выставляя ногу. Ещё секунда, и она сделает это.

– Дура! Ты же себе только ноги переломаешь! С крыши надо!

Эмма в ответ пожимает плечами и прыгает с подоконника на пол.

– С крыши, так с крыши, – легко соглашается она.

Я тебя забанил

…В последнее время с Эммой творится что-то непонятное. Она стала очень нервной и подверженной частой смене настроения: то вдруг засмеётся, как ненормальная, то вдруг ни с того ни с сего заплачет.

В неё будто вселилась какая-то сущность, которая и заставляет её совершать безрассудные поступки. Иногда Эмма ощущает себя ангелом, иногда – бесом. Всё бы ничего, но порой эта сущность нашёптывает ей, что от беса неплохо бы избавиться. И ничего страшного не случится. Ведь твой ангел-хранитель всё равно останется с тобой.

Выйдя из пустого кабинета, Эмма выбирает в меню мобилки любимую песню, втыкает в уши наушники и включает воспроизведение. В такт первым аккордам она начинает подмахивать головой, бессмысленно глядя перед собой.

Ему важнее не я, а то, что от меня воняет табаком, думает она. Значит, он меня нисколечки не любит! Не захотел, чёрт лысый, чтобы я прыгала со второго этажа. Конечно! Зачем ему калека? Это ж придётся возить меня на кресле-каталке и подавать мне костыли, как в клипе Леди Гаги.

Эмма представляет себя в этом кресле-каталке, и ей вдруг становится жалко себя. Он хочет твоей смерти, – предупреждает её ангел-хранитель. Ну, раз хочет… – подсказывает ей бес. Эмма выходит на лестничную площадку и поднимается на третий этаж.

Злой знает, что в школе на крышу в принципе попасть невозможно. Все двери, ведущие туда, всегда закрыты на висячий замок. Но мало ли, что ещё может прийти сейчас в голову Эмме? Поэтому он, огибая флигель, спешит к главному входу, бегом несётся по коридору и буквально взлетает на третий этаж.

Можно представить его изумление, когда он видит, что решётчатая дверь на крышу широко раскрыта, а рядом на ступеньке лежит открытый висячий замок.

Взбежав по узкой лестнице, он открывает глухую металлическую дверь и оказывается на плоской, покрытой просмоленной толью, крыше. Эммы нигде не видно. Лишь в дальнем левом крыле он видит склонившегося над телевизионной антенной учителя физики.

Справа открывается вид на Сапёрную слободку, слева – на Девичью гору. Отсюда гора выглядит не самым лучшим образом. Пейзаж портят две дальние трубы ТЭЦ и пять радиовышек напротив, издалека предупреждающие о себе красными и белыми полосами.

Алексей заглядывает за правый угол лестничной надстройки и замечает там Готику – известную всей школе гимназистку, прозванную так за свою приверженность к готическому стилю. А известна она, прежде всего, тем, что ни с кем не дружит. Одетая явно не по погоде, та стоит в длиннополом пальто, прислонившись спиной к бетонной плите, и задумчиво смотрит перед собой.

Об этой гимназистке постоянно судачат на переменках и распускают самые невероятные слухи. Якобы каждый день Готика ходит на кладбище, что нет ни одного кладбища, на котором бы она не была, что у неё острые клыки, как у вампира, и этими клыками она прокусывает себе вены, а потом сама у себя пьёт кровь.

Вся в чёрном, начиная от ботинок с высокой шнуровкой и заканчивая длинными курчавыми волосами, Мария Чернавская словно излучает вокруг себя мрачную и таинственную ауру. Глаза у неё, под стать фамилии, также чёрного цвета, и в них лучше не заглядывать.

Брови, предварительно выщипанные, нарисованы чёрным карандашом. Губы накрашены блэк-помадой, а лицо явно натёрто мелом, отчего она выглядит бледной, как покойница.

Злой проходит мимо неё с таким видом, будто её здесь нет.

Она также делает вид, что его в упор не видит.

Обогнув надстройку, Алексей замечает за углом Эмму, стоящую спиной к нему у самого края крыши, возле невысокого, чисто символического бортика.

– Эм! – зовёт он.

Она не оборачивается.

Подбежав ближе, он слышит её голос, словно она что-то бормочет:

– Давай, до свиданья… да, я ненормальная…

– Эм! – осторожно говорит он.

Она не отзывается, продолжая что-то бормотать, будто не в себе:

– Ты ничего не поймёшь…

– Что я не пойму? – удивляется Алексей.

Но она будто не слышит его.

– На прощанье… я сделаю вот что! – исступлённо повторяет она, глядя перед собой. – И ты никогда не уйдёшь!

– Эм, – мягко произносит он, в любой момент готовый схватить её за руку.

Неожиданно она оглядывается.

Обнаружив рядом Алёшу, она выдёргивает из ушей наушники, и он понимает, что она всего-навсего напевала слова песни. В её глазах он видит радость и облегчение, что он, наконец, появился и в очередной раз успел прибежать, чтобы спасти её. Но именно эта радость и вызывает в нём почему-то обратную реакцию.

– Ну и что дальше? – зло спрашивает он. – Давай, давай, вперёд. Чего стоишь?

– Ты этого хочешь? – изумлённо спрашивает она.

– А мне пофигу! Хоть кури, хоть умри! Я тебя забанил!

– Забанил? Ну тогда…

Она пытается снять с безымянного пальца колечко, которое он ей недавно подарил. Но у неё не получается.

– Ничего. Потом сам снимешь. Когда меня уже не будет.

– Напугала. Отсюда всё равно не убьёшься. Уж лучше вон с Девичьей, – кивает он на Гору. – Ведь это так романтично: с обрыва прямо в речку Лыбедь вниз головой.

– Хорошо. Я так и сделаю, – обещает Эмма.

– Дура ты!

Вовсе не это он хотел от неё услышать. Злой лезет руками в задние карманы джинсов, что-то нащупывает там, и, наконец, протягивает перед ней зажатые кулаки.

– В таком случае, выбирай!

– Что тебе ещё нужно?

– Ты должна выбрать, – настаивает Злой.

– Не хочу, – мотает она головой, – не буду.

– В каком из них? – требует Злой.

– В этом! – ударяет Эмма по левому кулаку.

Злой раскрывает кулак и на ладони оказывается скомканный чёрный кулёк – тот, который обычно используют для мусора.

– А причём тут кулёк?

– А ни при чём! Ты выбрала. Теперь он твой, – протягивает он ей кулёк.

Эмма берёт его в руки.

– И чё мне с ним делать?

– Как чё? Наденешь себе на голову – чтобы страшно не было.

– Дурак, что ли?

– А потом в этом мусорном мешке можешь смело прыгать в мусоропровод со своего этажа!

– Ты полный урод. Я тебя ненавижу! – вся на нервном срыве орёт Эмма и бросает в него мобилку.

Мобилка ударяется в бетонную стену лестничной надстройки и разлетается на части. Из-за стены неожиданно появляется Готика и вступается за Эмму.

– Чего ты к ней пристал?

– Я тебе мешаю? – огрызается Злой.

– Да, мешаешь! – отзывается она.

– Пошла, ты знаешь куда! – угрожает ей Злой.

– Куда? – интересуется она.

– К себе на кладбище, чёрное чмо!

Слышно, как звенит звонок на четвёртый урок.

Учитель физики уже направляется в их сторону.

Слово «кладбище» Готика пропускает мимо ушей, а вот последнее выражение её задевает.

– Что ты сказал?

Она снимает с плеча чёрную сумку и, размахнувшись, пытается ударить его по голове.

– Сам туда же послан!

– Сдурела? – защищается он рукой, а потом сам замахивается на неё.

– Попович! Алексей! – кричит ему издали учитель физики. – Я не понял! Ты как себя ведёшь? И вообще, что вы тут делаете? Ну-ка, живо все отсюда! Вы что, звонка не слышали?

Злой спохватывается и смотрит на часы.

– Ничего, я с тобой ещё разберусь, – мстительно обещает он Готике, и первым покидает крышу.

Мара-Мария

– Спасибо, – благодарит Эмма свою защитницу, засовывая чёрный пластиковый мешок для мусора в задний карман джинсов.

– Не за что! Их надо ставить на место, иначе они сядут на голову, – советует ей Готика.

– Я не могу, – мотает Эмма головой, – и ненавижу себя за это.

Отвернув лицо и глядя с края крыши на землю, она добавляет:

– И вообще, я хочу сейчас умереть.

Готика с удивлением смотрит на Эмму. Ей хочется пожалеть её, но вместо этого она с едва заметной улыбкой иронически спрашивает:

– По-настоящему?

– Нет, – с вызовом отвечает Эмма, почувствовав в её вопросе издёвку, – понарошку!

– Всё-всё, – гонит их учитель физики, – выходите. Я закрываю дверь.

Они спускаются по лестнице.

– А тебя как зовут? – спрашивает её Готика.

– Эмма.

– Как? – удивляется Готика.

– Эм-ма, – раздельно произносит она. – Моя мать, как будто догадывалась, кем я впоследствии стану.

– Понятно.

– А тебя? – в свою очередь спрашивает Эмма.

– Вообще-то Мария, но на самом деле я – Мара.

– Мара? – удивляется Эмма.

– Да, это у меня такой ник на готическом форуме.

На лестничной клетке их пути расходятся.

– У тебя здесь сейчас урок? – спрашивает Мара-Мария.

– Здесь, – кивает Эмма.

– Ну ладно тогда, пока.

– Пока.

Эмма выходит в коридор. Готика смотрит ей вслед.

– Подожди! – окликает её Мара-Мария. – Вот, на, возьми, – достаёт она из сумки свою мобилку.

– Ты чего? Зачем? – удивляется Эмма, возвращаясь. – Не надо!

– Ты же свою разбила! А мне эта больше не нужна.

– Да, ладно, ты чего? – отказывается Эмма, – как это не нужна?

– Мне всё равно никто не звонит. И потом…мне самой некому звонить.

– Не, ты чего, я не возьму.

– Я всё равно собиралась её выкидывать!

– Ну, ладно, тогда давай, – Эмма принимает мобилку и разглядывает её, – спасибо.

– Не за что.

– Такая классная…я даже не знаю.

– Ну, вот и пользуйся! И хоть иногда … вспоминай меня при этом.

Готика спускается по ступенькам вниз. Эмма возвращается в коридор третьего этажа. На урок ей идти не хочется. Она включает по пути телефон, просматривает меню и список контактов. В нём, действительно никого нет, даже родителей. Или, возможно, она все контакты удалила.

Коридор опустел, в нём никого нет. Эмма подходит к окну и смотрит вниз. Она видит, как из парадного подъезда выходит на крыльцо Мария. Спустившись по ступенькам с крыльца, она выходит за ворота на улицу и, надев тёмные очки, сразу же сворачивает налево.

Эмма неожиданно для самой себя бросается вниз по лестнице, выскакивает из школы и устремляется вслед за Готикой.

Та ещё не успела уйти далеко.

– Мария! – зовёт её Эмма.

Готическая девушка продолжает идти, словно не слышит её. Она выглядит довольно странно для такого тёплого предмайского дня. Её чёрное длиннополое пальто, хотя и расстёгнуто нараспашку, но воротник поднят вверх, словно она зябнет от холода.

– Мария! – громче зовёт Эмма, идя вслед за ней.

Острые концы воротника, устремлённые вверх, словно шпили готического собора, лишний раз подчёркивают её стиль. На ногах – чёрные ботинки «стилы» с высокой шнуровкой. На боку болтается чёрная сумка, ремешок которой перекинут через плечо.

– Мария!

Но та не оборачивается, словно глухая, и продолжает идти своей демонстративной независимой походкой, не замечая никого и ничего вокруг.

– Мара! – почти кричит Эмма, догоняя её.

На своё готическое имя Мария, наконец, отзывается и оборачивается.

– Что? – вынимает она из уха наушник, в котором гремит музыка.

Чёрные очки и наушники мп3-плейера позволяют ей полностью отключаться от внешнего мира.

– Ты что, не слышала, что я тебя зову?

– Слышала.

– Чего ж не оборачивалась.

– Я думала, это не меня.

Эмма пытается увидеть её глаза за тёмными стёклами и не может придумать ничего лучшего, чем спросить:

– А ты сейчас куда идёшь?

Невинный, на первый взгляд вопрос явно смущает готическую девушку. Замявшись, она снимает очки, а затем водружает их себе на волосы.

– Да так, в одно место…

– Домой?

– Нет.

В распахе пальто видна ажурная чёрная блузка с жабо и рюшами и узкие чёрные джинсы, перехваченные ремнём. На шее у Готики – шипованый ошейник, явно намекающий всем, что к ней лучше не обращаться с глупыми вопросами.

– А можно я с тобой немного пройдусь?

Готика удивлённо пожимает плечами.

– Можно, если немного.

Они идут рядом. Эмма не знает, о чём ещё спросить. Разговор как-то не клеится.

– А что ты сейчас слушаешь?

– Музыку.

– А правда, что ты любишь ходить на кладбище? – спрашивает Эмма.

– Правда.

– И ты ходишь туда одна?

– Одна. Пока ещё не нашлось желающих составить мне компанию. Особенно ночью.

– Что, ты и ночью там бываешь?

– А днём там неинтересно. Слишком много народа. Зато ночью такой кайф. Представь, светит луна. Повсюду кресты и звёзды. Запах сырой земли, ветер, завывающий в деревьях, листва, шуршащая под ногами. Единственное место, где можно спокойно подумать о смысле жизни и смерти.

– А на какое кладбище ты ходишь?

– В последнее время я обожаю бывать на Зверинецком. А так, я обошла уже почти все: и Байковое, и Берковцы и Лукьяновское…

– Знаешь, если ты сейчас идёшь туда, я могла бы составить тебе компанию.

– Спасибо, конечно…за компанию, – подчёркивает Мара и вновь вынимает наушник из уха. – Но сейчас я иду не туда.

– А куда?

Мара останавливается.

– Тебе туда нельзя.

– Да, ладно. Я чё, маленькая? – обижается Эмма.

– Нет, – серьёзно отвечает Мара. – Но тебе туда нельзя.

– Скажи хоть, куда?

Мара молча качает головой: нет.

Эмма смотрит на неё умоляющим взглядом.

Мария внимательно смотрит на неё и неожиданно открывает ей свою тайну:

– Я иду на Девичью.

– Но туда же нельзя! – вырывается у Эммы.

– Вот. А о чём я тебе только что говорила?

– Ты ходишь на Девичью? – ошарашено переспрашивает Эмма.

– Только никому об этом не говори, ладно?

– Никому, клянусь. И тебе там не страшно?

– Не-а.

– Ну ты даёшь! А как же Дымный Бес?

– А он мне пофигу.

– Но там же девушки пропадают!

– Как видишь, я до сих пор ещё не пропала. И потом…я давно уже никого и ничего не боюсь.