История болезни (сборник)

Аня же по-прежнему лежала и плакала, доверчиво прижимаясь щекой, когда Максим сидел рядом, гладя ее по голове, и ласково приговаривая:

– Анют, все пройдет. Что б ни случилось, я все равно люблю тебя… – тогда она переставала дрожать и даже тянула губы для поцелуя.

Сегодняшнее число Аня еще месяц назад обвела в календаре черным фломастером. Оба знали, что когда-нибудь оно наступит, и ничего не обсуждали. Только когда Максим уже оделся и наклонился, чтоб поцеловать жену, Аня шмыгнула носом и робко попросила не уезжать, а он, пожав плечами, неуверенно обещал попробовать. При этом он прекрасно знал, что не должен ничего пробовать, ведь тогда кому-то придется сразу нестись на новую точку, вместо заслуженных трех дней отдыха. Как тяжело, настроившись на теплую постель, ванну и домашнюю еду, снова забираться в пропахший грязными носками вагон, Максим знал на собственном опыте; а еще он знал главное – в их фирме так не поступают. Нет, можно было, конечно, «упереться рогом», но тогда с работой очень скоро придется расстаться, а где еще предложат такую зарплату? К хорошим же деньгам они оба давно привыкли, и начинать жить по-другому совсем не хотелось. Поэтому для себя Максим решил: …Как будет, так и будет. Пошлют – поеду; нет – слава богу… Тоскливо стало от такого решения, ведь обязательно пошлют – не бывает, чтоб за месяц ребята отработали все заявки, да и сколько их пришло новых!..

С ночи город укрылся пушистым снегом, в котором солнце играло разноцветными искрами. Мороз тужился, стараясь испугать прохожих, но ветер стих, а одному ему это оказалось не под силу. Из настоящей зимней сказки Максим зашел на проходную и почувствовал, что не хочет идти в офис, словно еще надеясь на чудесное озарение, способное открыть выход, который сам он не мог придумать. Но озарение не приходило.

Чтоб попасть в офис, требовалось пройти через сборку. При поверхностном взгляде здесь, вроде, ничего не изменилось, но он-то видел, что машины на стендах стоят совсем не те, что месяц назад, а, значит, производство продолжало работать, и, соответственно, пуско-наладка тоже.

Мимо спешили чумазые слесари, которые приветственно вскидывали руки, и Максим кивал в ответ. В боковом пролете три парня прилаживали к роботу руки. Он вспомнил, как в Красноярске провозился с таким же уродцем почти два месяца. Машины вдруг показались Максиму врагами, ломавшими его жизнь; но врагов-то он победит – только для этого надо поехать и сразиться с ними, вот, в чем проблема! Но окончательно настроение испортилось, когда он поднялся в пустой коридор, где обычно собирались наладчики. Один Сашка Пронин подпирал стену, пуская дым тоненькой струйкой, и потом задумчиво наблюдал, как тот растворяется под потолком. Один! Из пятидесяти пяти человек!

Увидев Максима, Сашка приветливо улыбнулся, хотя они никогда не ездили в паре, так как специализировались по разным машинам. Один раз, правда, на какой-то праздник, они «квасили» вместе и тогда понравились друг другу чисто визуально.

– Месяц дома не был, – объявил Сашка неизвестно к чему, – думал, ждет меня торжественный ужин и ночь любви, а Ленка, оказывается, гриппует. Не целуй меня, говорит, я заразная. Смех, да и только!..

– Шеф здесь? – спросил Максим, которого не сильно занимали чужие половые проблемы.

– В Москву укатил с отчетом.

– А вернется когда?

– Хрен его знает! Говорят, только уехал.

…Слава Богу!.. Максим облегченно вздохнул и почувствовал, что наконец-то может расслабиться; улыбнулся, мысленно подсчитывая: …Сегодня вторник. Даже если завтра вернется, то в четверг оформят командировку, а в пятницу нет и смысла ехать. Суббота, воскресенье… А там, глядишь, Анька поправится…

– Тогда до завтра, – Максиму хотелось поскорее уйти, будто откуда-то мог неожиданно возникнуть шеф и испортить такой замечательный план.

Сашка догнал его уже на лестнице.

– А я чего один торчу тут, как дурак? Пойдем по пивку?

В другое время Максим бы согласился, но сейчас его ждала мучившаяся в неведении, больная Аня, и он покачал головой.

– Не, у меня тоже жена болеет.

– И что? От гриппа не умирают – только от осложнений, – Сашка засмеялся, – не царское это дело – при бабе сидеть.

Максим не стал отвечать, ибо не мог с уверенностью сказать, в чем заключается «царское дело», а в чем, нет, поэтому за проходной они сразу разошлись в разные стороны.

Домой Максим вернулся еще до обеда, когда Аня сидела в кресле и читала.

– Ой! Ты насовсем?.. – она тревожно подняла голову.

– Насовсем. Шеф в Москве – командовать некому.

– Как здорово! – привстав, она обняла мужа, – холодный какой… Замерз?

– Вроде, нет.

– Чтоб шеф твой навсегда там остался, да?

Максим не хотел, чтоб Николай Иванович оставался в Москве навсегда, но говорить вслух не стал, понимая, что это лишь эмоциональный всплеск; через месяц деньги закончатся, и Аня сама начнет канючить, почему он никуда не едет – такова уж противоречивая женская натура.

Пока Максим чистил картошку, мысли его посещали самые разные, но основная была спокойная и уверенная: …Как все удачно устроилось. Главное, я-то не причем. А через неделю Анька оклемается… В кастрюльке булькало мясо, и он поднял крышку, разглядывая яркие вкрапления моркови. …Чего б еще добавить для экзотики?..

– Как пахнет!.. – появившись на кухне, Аня поцеловала мужа в щеку, – радость моя, что б я без тебя делала?

– Все то же самое, только сама.

– Когда ты делаешь, лучше. Но я могу что-нибудь помочь, пока отпустило.

– Все уже готово. Пусть тушится.

– Любимый мой, если б ты знал, как хорошо, когда ты рядом!.. Но и я ведь не бездельница? Честное слово, просто очень плохо себя чувствую. Когда здорова, я ведь все делаю, правда? Мне сейчас очень-очень стыдно.

Максим почувствовал, что готов бросить все и сидеть около нее, и только варить, стирать, мыть полы…

На следующий день он шел на работу в приподнятом настроении и очень довольный собой. Вчерашние, сумбурные мысли сгладились, и у проходной он даже поболтал с конструкторами, которых вывели расчищать выпавший за ночь снег. Жизнь казалась, как всегда, прекрасна…

Первое, что он увидел, поднявшись в офис, был шеф, говоривший по телефону. Он кивнул Максиму и указал на стул. Напротив, подперев кулаком щеку, сидел Сашка.

Максим растерянно огляделся. Его спокойствие мгновенно улетучилось, потому что обычно всех, свободных от командировок, шеф отпускал домой, а раз Сашка здесь, значит…

…В пятницу, по любому, не поеду. Да он и сам не пошлет под выходные… Сняв шапку, Максим сел.

– Вместе едем, – коротко сообщил Сашка.

Максим не успел спросить, куда они едут, потому что шеф положил трубку.

– Как отдохнул? – встав, он протянул Максиму руку.

– Какой там отдых – ремонт делал.

– Дело нужное, – дежурно кивнул шеф, – теперь слушай. Едете с Сашей. Ему ситуацию я уже почти обрисовал …

(Максим демонстративно вздохнул, показывая, как не хочется ему ехать, но шеф не захотел понимать намек).

– …во-первых, это модернизированный робот, а, во-вторых, столица рядом, а жаловаться сейчас все научились. Мне за этот объект уже вчера «пистон вставили» – оказывается, мы сроки им срываем, так что вопрос срочный.

– А конструктор не хочет прокатиться на свою «модернизацию»? – спросил Сашка, глядя в пол, – знаем мы эти первые номера – «сопли» замучаешься убирать.

– Хочет. Но он в больнице – эпидемия, сам знаешь. Сами разберетесь, не маленькие. Кстати, – шеф повернулся к Максиму, – ты ж у нас, кажется, главный спец по роботам – тебе там, вообще, раз плюнуть. Поэтому будешь старшим группы. Ну, а если зашьетесь…

– Ехать в воскресенье? – спросил Максим с надеждой.

– Ехать сегодня вечером, – шеф достал из стола два конверта, – здесь деньги, командировки, билеты. Договора давно у заказчика…

– Сегодня? – перебил Максим растерянно.

– А в чем дело? Ты ж из отпуска – по работе, небось, соскучился. Саш, – он положил руку ему на плечо, – ты, брат, извини – я знаю, что ты позавчера из Брянска вернулся, но был бы на месте хоть кто-то, я б тебя не трогал. Жена-то особо не будет скандалить?

– Наши жены – пушки заряжены, – Сашка поднялся, – все сделаем, Николай Иванович.

По очереди пожав шефу руку, оба вышли в коридор и одновременно закурили.

– Поезд двадцать пятый, – Сашка посмотрел в билет, – короче, без двадцати восемь встречаемся на вокзале. Пожрать я возьму, так что не парься. Пузырь нужен?.. Или не будем, а то ребята там, похоже, скандальные – с утра дыхнем перегаром…

– Не нужен, – согласился Максим.

– Тогда до вечера, – и Сашка направился к лестнице.

Все рушилось. Максим не представлял, как скажет Ане, что сегодня должен уехать, как выдержит ее слезы, ее взгляд и слова о том, что он ее не любит, что она ему совершенно безразлична. …За какой-то час как все изменилось! И ведь шеф – тварь, все предусмотрел! Даже не скажешь, что билеты кончились!.. Напроектируют, козлы, а нам расхлебывай, – подумал Максим, глядя на конструкторов, весело бросавших снег.

Домой он добрался, как во сне. Голова гудела от сумасшедших мыслей, из которых никак не удавалось вычленить ничего рационального. Максим чувствовал себя винтиком, который каждый вправе открутить или закрутить по своему усмотрению; он ненавидел, и шефа, и работу, и безотказного Сашку, но ненависть эта являлась, скорее, абстрактной, так как ее не на кого было выплеснуть.

Ввалившись в комнату прямо в дубленке, Максим бросил с порога:

– Я сегодня еду, – и поспешно вышел, чтоб не видеть произведенного эффекта. Не спеша, разделся и только после этого зашел вновь. Аня сидела на диване, отрешенно глядя в окно. Она не плакала, не билась в истерике, и это выглядело так неестественно, что Максим растерялся.

– Анют, понимаешь… – начал он ласково.

– Ты никуда не поедешь, – жена повернула голову, – я без тебя умру, – голос был пугающе уверенным и твердым.

– Но, Анют…

– Ты не любишь меня! – перебила она, – я понимаю – работа, есть работа, но разве можно оставлять женщину в таком положении? Даже посторонние люди так не поступают! – Аня все-таки заплакала. Максим попытался дотронуться до нее, но она резко дернула плечом, – что тебе надо? Я умру без тебя, а ты можешь ехать!.. – она уронила голову на руки, – дура, как я любила тебя! Три года только и делала, что ждала из твоих дурацких командировок, а ты бросаешь меня… – она снова подняла лицо, – почему я так люблю тебя? Ну, почему?!.. – и ударила в диван кулачком.

Максим стоял совершенно подавленный, не в силах представить, что ее вдруг может не стать в его жизни.

…Да пропади оно все пропадом!..

– Если хочешь, я не поеду, – он сам чуть не заплакал.

– Я уже ничего не хочу.

– Я не поеду, – повторил он задумчиво, – но как?

Аня пристально посмотрела мужу в глаза, словно испытывая его волю, а потом сказала совершенно обыденно:

– Ты что, не можешь заболеть? Сейчас же эпидемия гриппа. Можешь, как мы в школе делали, клея понюхать. Будет тебе, и насморк, и кашель… ты просто не хочешь быть со мной!

Максим встал; на секунду представил шефа, Сашку, но оба были далеко, а Аня стояла рядом и ждала его решения. Его Анютка – единственная!.. Все сделалось предельно ясно. …Действительно, разве я не могу заболеть? В офисе мы обо всем договорились, но я внезапно заболел. Может так быть? Может, – он решительно подошел к телефону и набрал номер поликлиники.

Девушка, похоже, студентка, которых часто привлекают во время эпидемий, даже не стала мерить температуру – только посмотрела на красные слезящиеся глаза, сопли, текущие ручьем, и выписала больничный. Все произошло в течение каких-то пятнадцати минут. Максим даже не успел последний раз взвесить, правильно ли поступает, поэтому, когда девушка ушла, обреченно опустился на диван рядом с женой. Он не чувствовал радости оттого, что Аня опять стала прежней, опять улыбалась и целовала его. Теперь, когда выбор был сделан, казалось, что ехать надо непременно, что от этого зависит вся его дальнейшая жизнь …а я остался. Из-за нее! Это она во всем виновата!..

Ужинали они молча; потом уселись смотреть телевизор, и тут Максим сообразил, что Сашка-то будет его ждать! Вскочил так резко, что Аня отпрянула.

– Мне надо на вокзал, – сказал он, – надо ж предупредить товарища, с которым мы должны ехать.

– Конечно, надо, – Аня взяла его руку и прижалась к ней губами, – только возвращайся скорее, любимый. Ты настоящий мужчина. Разве можно бросать жену в таком состоянии? Ты мой самый лучший…

На улице неожиданно поднялся ветер, и сразу температура упала – вроде, даже природа возмущалась его поступком. Максим шел и думал, как будет врать Сашке, и догадается ли тот, но если игра начата, то должна быть доведена до конца. …Я болен! Болен, болен…

Сашку он увидел у киоска и подойдя, тронул за плечо.

– Точен, как швейцарский хронометр! – тот улыбнулся.

– Саш, я не еду.

– Как это? – видимо, он толком не понял, о чем речь, потому что улыбка так и осталась на лице.

– Я заболел, – алая краска поползла с шеи до самых ушей Максима, – пришел – температура. Врача вызвал – грипп.

– Так… – Сашка почесал затылок, – и что я там буду делать? Я ведь никогда этих роботов сам не сдавал – я ж больше по прессам. Не, в механике разберусь, а электроника?.. Слушай, а, может, и мне не ехать? Ленка от счастья враз выздоровеет!

– Точно! – воодушевился Максим – и как эта блестящая мысль не пришла ему самому? – потом нагоним! Нам что, впервой по ночам работать?.. – но противное ощущение предательства не проходило, и он добавил, – я ж собрался, понимаешь, но заболел…

– Понимаю. Чего не понять-то? Мог бы днем позвонить – я б в офис заскочил, хоть документацию взял; а то ведь понадеялся… ладно, – Сашка вскинул на плечо сумку, – пошел я, а то семь минут осталось. Как-нибудь справлюсь, – он двинулся к перрону, не попрощавшись и не подав руки.

…Семь минут… билет и паспорт с собой, а вещи можно завтра передать тем же поездом, но Анька ж их не повезет… а кто? Ребят нет никого… Сука, как я мог ей поддаться?.. Незримое присутствие Сашки и вокзальная суета сделали несерьезными, и Анины слезы, и ее глупый ультиматум. …С какого перепуга она умрет? Никогда не умирала, а тут… или она, правда, может умереть?.. Да ничего с ней не случится!..

– …Поезд номер 25 отправляется с первого пути! – гнусаво объявил диктор. Максим резко обернулся и увидел, как вагоны, дернувшись, стали плавно набирать ход.

– Проводил? – улыбнулась Аня, когда Максим, мрачный, вошел в комнату.

– Он уехал один.

– Вот и отлично, – голос жены был довольным и, главное, совершенно спокойным, – не очень-то ты там, оказывается, и нужен, поэтому ты должен быть со мной.

…Ничего я тебе не должен! – захотелось крикнуть Максиму, однако выбор уже был сделан, а копаться в том, чего нельзя исправить – занятие абсолютно бесперспективное, поэтому он молча вышел на кухню со свежими обоями и новенькой плитой, – ремонт этот долбанный затеяла! За каким хреном? И так все было нормально!.. И ведь я люблю эту тварь! Почему? Зачем? Чертова любовь! Откуда она только берется?..

Ночью Максим не мог уснуть. Кто-то черный и страшный тянулся к нему своими лапами, а вокруг стояли странные тени, приговаривая:

– Вот и отлично… вот и отлично…

Несколько раз Максим вставал, курил, снова ложился, а Аня умиротворенно спала и даже улыбалась во сне. Максим чувствовал, что начинает тихо ненавидеть ее. …Я не смогу сидеть с ней целый день – я с ума сойду! Надо что-то делать… что-то делать, только б свалить из дома!.. Болеет она… Вчера весь вечер ни хрена не болело!..

Утром, пока Аня спала, Максим оделся и вышел на улицу. Было еще темно. В глухих подворотнях завывал ветер; вырываясь на простор, он обжигал лицо, заталкивал снег за шиворот и в рукава, но Максим не обращал на него внимания. Он шел, опустив взгляд в кружение снежных вихрей под ногами и находя спасение от ночных кошмаров в четком ритме своих шагов.

Миновав проходную, Максим сразу направился в офис, и первый, кого увидел, открыв дверь, был Славик Степанов – огромный, бородатый, занимавший почти половину комнаты. Максим остановился, не успев сообразить, хорошо это или плохо.

– О, появился наш умирающий лебедь, – сидя за столом, шеф наблюдал за ним, ехидно прищурив один глаз.

– Температура спала, – Максим почувствовал, что краснеет, – я, типа, выздоровел и могу ехать…

– Все вопросы к Степанову – он теперь там старший. Как ты, Слав, вовремя вернулся!..

– Слав, когда едем? – Максиму был противен собственный виноватый тон, но изобразить другой не получалось.

– Мы едем? – Славкины глаза округлились, – вообще-то, ты мне не нужен.

– Подожди! Но я знаю эти роботы!

– Я их тоже знаю. Мы с Санькой все и сделаем, – Слава достал сигарету и вышел, показывая, что разговор окончен.

– А я?.. – Максим повернулся к шефу.

– А ты болей дальше. Болезнь, похоже, у тебя не простая. А если, говоришь, выздоровел, – он пододвинул папку с вызовами, – пожалуйста – подбери себе что-нибудь. Но лучше болей, а то еще осложнения начнутся. К понедельнику много ребят вернется, а там машины несложные остались, – шеф углубился в лежавшие на столе бумаги.

Максим несколько минут потоптался у стола, повздыхал, но шеф больше не обращал на него внимания. Выйдя в коридор, увидел на курившего в углу Славу – объяснять что-либо не имело смысла, и Максим спустился вниз; открыл дверь, за которой его поджидал только ветер.

…Все, не жить мне тут! Зато осталась любовь!.. Да хрен там! Ненавижу!.. Сука, если б мог, убил бы ее!..

Подняв воротник, Максим быстро зашагал к проходной, решив не говорить жене, куда ездил и, главное, зачем – несмотря на клокотавшую внутри ненависть, он понимал, что нельзя все в жизни обрывать разом!..»

Ничего даже похожего в их совместной жизни Анна не помнила, да и ни на каком заводе Максим никогда не работал, а уж, тем более, в пуско-наладке. …Сроду б не отпустила, чтоб он болтался где-то месяцами! – ревниво подумала Анна, – и ни за какие деньги, в отличие от его героини… А ведь имена использовал наши! Зачем? Я ведь не такая… Или он видит такими всех женщин? А как же то, что я сделала для него? С той же его литературой!..

Новую главу она начинать не стала, потому что поняла суть, а остальное ее не интересовало.

– Да, я больна, – объявила она в пространство, – тут ты прав. И ты, Максим, наградил меня этой болезнью. Я любила тебя, и, наверное, люблю… нет, ты не должен умереть в этой чертовой больнице… не должен! – Анна опустилась на колени и сложив руки, подняла взгляд к потолку, – Господи, заклинаю – не дай ему умереть… не дай!.. Не дай!..

Из глаз полились слезы; она принялась молотить кулаками по полу, потом обессилено распласталась ниц. Долго лежала, не шевелясь, пока противоречивые мысли бешено носились в ее голове, и наконец подняла лицо.

– Господи, это ж не справедливо, если он тихо умрет и ни о чем не узнает… пусть он выживет, и я сама убью его! Клянусь! Я ведь больна – мне все простится, правда?.. Господи, сделай это для меня!.. Сделай! Сделай!! Сделай!!!..

Нежданно-негаданно слепящие точки рассеяли свой свет, превратив черную тьму в серый туман. Новых ощущений это не принесло – неприкаянная сущность, так и осталась неприкаянной; осталась и боль, но сделалась не такой надрывной, как раньше. Максим успел даже свыкнуться с ней, когда ниоткуда вдруг явилось существо с тонкими руками и длинными светлыми волосами (остальное скрывали белые одежды); все в нем было очень знакомо, но Максим долго бился, пока назвал существо женщиной. Это был колоссальный прорыв, начиная с которого пустое хранилище памяти стало заполняться; правда, оно было огромным, а падавшие в него знания, ничтожными.

…Это… – Максим долго вспоминал некое имя, не обладавшее ни внешностью, ни голосом, но, в конце концов, пришел к выводу, что это имя – Анна. Вспомнить, что их связывало или, наоборот, разъединяло, было непосильной задачей, и Максим даже не собирался за нее браться – в данный момент его занимала только сама женщина, которая находилась в нескольких шагах, и взмахами руки манила за собой. Она неуловимо напоминала каких-то других существ, но их призраки появлялись и исчезали, никуда не маня, а лишь бессмысленно колыша пустоту памяти.

Самое интересное и одновременно ужасное заключалось в том, что вместо лица у женщины было расплывчатое пятно, и это не позволяло определить, красива ли она. Максим подумал, что это и не важно – он ведь просто знал, что она прекрасна. Еще она казалась воздушной, и, наверное, могла б улететь, если б взмахнула не одной, а сразу двумя руками. Максим не понимал, почему она не делает этого, и куда зовет.

Хотя, куда именно его звали, было не принципиально, так как теперь он выяснил на личном опыте, что даже зная, куда направляешься, никогда не угадаешь, где окажешься в итоге – разве он ехал в этот серый туман?..

И тут сокровищница памяти стала заполняться с такой быстротой, что сознание не справлялось со старыми новыми знаниями. Нет, он же ехал в дом с камином, и еще множеством замечательных, как тогда казалось, вещей! …Так какая разница, куда меня зовут? Главное, чтоб звали; чтоб не бросили!.. Черный Ворон, я – живой!..

Смотреть на призывы женщины становилось невмоготу, и Максим попытался приблизиться к ней, но несмотря на все усилия, ничего не получалось.

…Действительно, надо же идти или бежать, как было всегда, потому что летать я не умею; а для этого надо обрести физическую сущность – как иначе?.. Он стал искать тело – брошенное, наверняка никому больше не нужное; возможно, разорванное на куски. Это был тяжкий и необъяснимый процесс, прерываемый ужасом, что искать-то и нечего, но в один прекрасный миг (день? час?) обнаружились ноги. Как это произошло, Максим не понял – только что их не было, и вдруг они заныли, зачесались; их очень хотелось скрести, раздирать ногтями, но как это сделать без рук?.. Зато теперь он мог следовать за незнакомкой! Хотя, как следовать?.. Только ползти.

Максим не почувствовал, а, скорее, понял, что двигается, но и женщина двигалась, перебирая невидимыми ногами, а, может, паря в пространстве. Он всецело увлекся погоней, и даже не заметил, как стал слышать биение своего сердца. С этого момента части тела стали находиться без труда, а женщина стала бледнеть, и, в конце концов, исчезла вовсе. …Наверное, это был ангел, – уже совсем здраво рассудил Максим, – кто еще мог вывести меня с того света?.. И вдруг услышал голоса.

– …Виски с тебя – я ж говорил, что его можно вытащить.

– Ей-богу, вы – гений, Сергей Михайлович, – восторженно произнес второй голос, – мне сейчас мотнуться?

– Сейчас работать надо, – засмеялся первый, – вот, майские будем отмечать – поставишь принародно литр «Голден Лейбл».

…Майские?.. – испуганно подумал Максим, – он хотел сказать – Новый год! Идиот, нельзя так шутить! Да и не ты меня вытащил, а она!.. Но от женщины в сознании отпечатался лишь смутный след, а поскольку лица у нее не было изначально, то и сохранять в памяти оказалось нечего. …Она мне привиделась, – сообразил Максим, – ангелов не бывает, как и всего загробного мира… вот, неизвестный Сергей Михайлович – гений!.. Нет, ангелов, точно, не бывает…

КОНЕЦ

Максимально приближенное к боевому

Они шли с самого утра, ступая почти след в след, словно прижимаясь друг к другу, стараясь создать нечто единое в огромном и чужом море зелени. Лес угнетал, подавляя своим однообразием, отупляя, делая безразличным ко всему. Даже взгляд остановить не на чем. Березки посветлее, дубы потемнее, а трава совсем темная в тени деревьев. И все это стоит неподвижной бесконечной стеной. Вдоль нее можно идти вечно и не встретить ничего, радующего глаз.

Андрей поглубже надвинул фуражку. Опустил взгляд на свои пыльные сапоги и грязно-серый песок. За спиной он слышал частое сбивчивое дыхание, но не оборачивался.

Одним из самых значительных изменений в восприятии мира с тех пор, как Андрей после беззаботной студенческой жизни оказался в этом забытом богом и людьми месте, стало отношение к зеленому цвету. Шелестящие листья в отсветах фонарей над парковыми скамейками; шелковистая трава, на которую совсем не страшно падать принимая мяч; соблазнительные платья, сверкающие автомобили и пивные бутылки, вечно занимавшие подоконник… Все это какая-то другая, ласковая зелень, которая бесследно растворилась в окружавшем его теперь глухом зеленом лабиринте. Этот цвет казался всеобъемлющим, затмевающим даже голубизну неба.

Может быть, попавший сюда случайно, различил бы шорохи и птичьи крики; даже нашел бы красивым какой-нибудь кривой, изуродованный природой сук, но Андрей жил здесь уже целых два месяца, и лес стал для него немым и безликим. Он уже не раздражал, а являлся той неотъемлемой частью гнусного бытия, от которой невозможно избавиться и бороться с которой бесполезно. Зеленая слепота…

Неохотно наползали сумерки. Это был пока не вечер, а просто скрылось солнце, сделав окружающий мир менее приветливым. С другой стороны, это говорило о том, что еще один день тупого бессмысленного существования прошел, и ощущение этого радовало…

– Подожди, я портянку перемотаю, – услышал Андрей сзади.

Остановился; оперся спиной о толстую сосну с теплой шелушащейся корой и закурил. Напарник его сел и начал, пыхтя, стягивать сапог. В конце концов, он освободил ногу и вопросительно посмотрел на Андрея.

– По-моему, мы отмахали километров сорок, – сказал он.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.