Золотой телец

На следующий день та явилась на встречу с «ювелирами» и села к ним в машину. Убедившись, что она принесла золото, те подали условный сигнал. Группа захвата предложила всем выйти из машины. Дочь Заливной вышла первой, а «ювелирам» удалось «скрыться» При задержании у дочери обнаружили полтора килограмма шлихового золота. При обыске в доме родственников было обнаружено в тайниках еще три с половиной килограмма драгоценного металла.

Вот такая ювелирная работа — на грани фола — ведется подчас нашими коллегами..

ЗОЛОТО ЭМИРА

Человек так устроен, что во всех своих бедах старается отыскать объективную причину. Во всяком случае, серьезный человек.

Миша Клаперман считал себя вполне достойным человеком, а все свои неудачи объяснял пресловутым «пятым пунктом» и страной, где ему именно из-за этого пятого пункта не позволяли, видите ли, раскрыть бурлящие в нем способности.

Невзгоды начались в 1921 году, когда он, пятилетний сын личного финансиста бухарского эмира, был погружен отцом вместе с матерью в одну из многочисленных повозок с накопленными за верную службу, а то и награбленными ценностями, чтобы бежать за кордон под натиском красной конницы. При переправе через горную речку (рядом с мостом, который был разрушен) их арба перевернулась. Мешки и узлы с золотом полетели в воду, а мать, падая, головой ударилась об острый камень. Подоспевшие басмачи охраны поставили арбу на колеса, положили туда так и не пришедшую в сознание мать, усадили Мишку и хотели было грузить разбросанные мешки, но, услышав близкие выстрелы, бросили все и пустились наутек — до границы оставалось рукой подать. Мать наспех похоронили в ближайшем селении, отец еще подумывал, не вернуться ли к речке за мешками с золотом, как выстрелы послышались уже и впереди: на границе басмачей ждала засада. После короткого боя не уцелел почти никто. Лишь немногим удалось уйти, бросив увозимые ценности на произвол судьбы. Погиб ли Мишкин отец в этом бою или ему удалось бежать со своим патроном — осталось загадкой на всю последующую Мишкину жизнь.

Оставшегося сиротой еврейского мальчугана вывезли в центр России и определили в детский дом, который находился в унылом фабричном поселке. Голодуха и отчаяние стали его постоянными спутниками на долгие годы.

Вокруг обитал «люмпен», который крепко пил от безрадостной жизни. Директором детского дома был не Макаренко, к большому сожалению для детворы, а бывший моряк и горький пьяница. Детдомовцы, как и поселковые мальчишки, росли хулиганами. Лет с шести начинали курить, с десяти —пить, в двенадцать — имели первые приводы в милицию. К пятнадцати годам каждый второй оказывался в местах, не столь отдаленных.

Мишка был как все, но к тому же еврей. Когда ребята на что-либо злились, то нередко срывали свою злобу на нем. Услышав возгласы: «Бей жидов, спасай Россию!», Мишка бежал в дальний угол и пытался спрятаться. Иногда это удавалось. Вскоре он перестал подсчитывать, сколько раз у него из носа текла кровь. Но вдруг понял, что именно кровь спасает его от более тяжких мучений, и старался подсунуть под удар свой закаленный и довольно длинный «румпель».

Однажды кто-то из шефов подарил ребятам фотоаппарат, и так как никто не умел им пользоваться, а Мишка сообразил, что к чему, он смекнул, что эта диковина может круто изменить его жизнь. Первые же снимки привели ребят в восторг и умиление. Каждому хотелось, конечно, увидеть себя на фотографии. Мишка же фотографировал самых «нужных». Вокруг него стали концентрироваться самые сильные, самые авторитетные хлопцы. А признанный лидер Борька по кличке «Шмаровоз» стал его другом. Вместе гоняли они футбольный мяч на пустыре, ходили в поселок и даже на пляж недальнего большого города, где нередко подрабатывали фотографированием отдыхающих. На полученные деньги стали покупать дешевое вино и пить его из горла по глоточку.

Теперь, если кто-нибудь осмеливался бросить Мишке уничижительное «жид», таковой тут же получал промеж глаз, и вскоре вопрос национальный был для Мишки снят.

Лет с четырнадцати резко повзрослевший Миша стал шастать по девкам, которые к зависти многих охотно открывали ему объятия. И тут помогал все тот же фотоаппарат. Этюды на природе почти всегда заканчивались в примятых кустах.

Благодаря природным способностям, особенно к точным наукам, Михаил всегда учился хорошо и по окончании школы был направлен в Москву для поступления в высшее учебное заведение. В кармане у него лежала очень приличная характеристика. Тщеславие и излишняя самоуверенность заставили его подать в самый престижный вуз страны — в Московский государственный университет, на экономический факультет. Однако на всякий случай он присмотрел и Московский финансовый институт, где конкурс был значительно ниже, а приемные экзамены начинались чуть-чуть позже. Немаловажным для него было и то обстоятельство, что в этом институте, как он разведал, контингент учащихся на девяносто процентов состоял из девчат.

На первом же экзамене в МГУ по сочинению Михаил получил скромную «троечку», «не раскрыв образ Печорина» и допустив три грамматических ошибки. Когда ему сообщили об этом, он не очень огорчился. Ибо морально был готов ко всему. Приятелям же своим он вечером выложил все, что об этом думает. Главный вывод его рассуждений заключался в том, что власти, де, никогда не дадут возможность поступить в престижный вуз бедному еврею.

Не дожидаясь следующего экзамена, он забрал документы и пошел в финансовый институт, где училось много девушек, но не было военной кафедры. Что это означало, он вскоре познал: со второго курса его призвали в армию. Отслужил он без особых ЧП, два года просачковав в хозяйственном взводе кавалерийского полка, которым командовал будущий величайший полководец Георгий Константинович Жуков. Это обстоятельство, как самый веский козырь, Михаил многократно и успешно использует во время великой войны с фашизмом, которая началась в год окончания им института.

Правда, к этому времени он был уже не Клаперманом — на последнем курсе он сменил фамилию на исконно русскую Иванов, на которой, как он неоднократно слышал в армии, земля держится. Неужели он мог позволить, чтобы она, эта самая земля, дрогнула?!

События войны мы пропустим, скажем лишь, что почти четыре года Михаил Иванов был на фронте. Дослужился до сержанта и был даже контужен, хотя ни разу не ходил в атаку и живого фашиста в глаза не видел. Хотя нет, видел, когда огромную колонну пленных немцев провели по улице Горького в Москве после разгрома их в Белоруссии. Для людей с финансовым образованием нашлись должности подальше от передовой, пусть и без больших чинов…

Вскоре после войны Михаил женился на красивой длинноногой блондинке с натуральной соломенной копной на голове, причем совершенно русской, с каким-то даже новгородского письма иконным удлиненным лицом, хотя больше ему нравились жгучие брюнетки и особенно молоденькие еврейки. Почему он выбрал Наташу, осталось загадкой и для него самого. Случилось это в городе Ставрополе, куда его занесло после демобилизации из армии.

Он давно мечтал жить в южном городе, а о Ставрополе много был наслышан от своего армейского приятеля, который, к сожалению, до победы не дожил, но успел дать фронтовому корешу адресок своих родителей. Последние с удовольствием приютили Михаила в своем большом частном доме.

Имея столичное высшее экономическое образование, Михаил без труда устроился на работу начальником финансово-планового отдела крупного строительного треста. В надежде быстро получить собственное жилье. Так и случилось: ему как фронтовику и молодожену выделили через год однокомнатную квартиру в новом доме. Угнетало только то, что зарплаты его едва хватало на пропитание. Еще меньшую зарплату жены, работавшей медицинской сестрой, откладывали на мебель и другие хозяйственные приобретения. Шел месяц за месяцем, а у них не было даже холодильника. Михаил не находил себе места. Новые друзья все чаще стали слышать от него:

— Я кровь мешками проливал, а живу на одну зарплату. Разве это справедливо?

Жена ему на это неоднократно отвечала его же любимым словечком:

— Ты что, не знаешь, что такое гешефт?

И в самом деле… Он ведь не раз занимался приписками плановых показателей, чтобы трест получил квартальную премию, не имея от этого, по существу, ничего, кроме мизерной премиальной надбавки. Михаил подумал и решил перейти на индивидуальный режим этих самых приписок, т.е. изменять плановые показатели каждого конкретного прораба, за что получать с них соответствующую мзду.

Работа кипела, аппетиты росли. Прорабы вынуждены были оформлять все больше и больше подставных лиц, чтобы обеспечить не только свои интересы, но и возрастающие потребности начальника планового отдела.

Через пару лет их квартирка стала походить на отдел антикварного магазина и молодые всерьез стали подумывать о машине. Но тут вдруг случилась первая неприятность: один из прорабов пожадничал и не дал обещанную сумму в день получки оформленным на его участке подставникам, а те заявили об этом в местный отдел БХСС. Началась проверка. С большим трудом конфликт удалось погасить — и только благодаря вмешательству высокого начальства, считавшего трест краснознаменной гордостью своей. Если б оно знало, какой ценой достаются эти знамена! Прораба, правда, пришлось уволить. Но с тех пор Михаил стал печенкой чувствовать присутствие в тресте «государева ока», и работники БХСС под любым предлогом стали напоминать о себе. Надо было что-то делать, и Михаил решил сменить работу, благо у него уже был обширный круг знакомых в различных сферах деятельности большого города.

В крайисполкоме, где у него давно был «блат» на среднем уровне, Михаилу предложили несколько престижных и денежных должностей. Михаил выбрал пост заместителя директора по экономическим вопросам ликеро-водочного комбината. Сам он к выпивке особого пристрастия не испытывал, а рассматривал новую работу как хороший источник «левых» денег. Ведь водка в России не только товар номер один, но и своего рода «жидкая валюта». Не учел он только одного: об этом хорошо знали и работники БХСС, которые к тому же владели обстановкой на комбинате, имея источники информации на ключевых направлениях его деятельности.

Изучив специфику производства на своем новом предприятии, Михаил понял, что администрация делает «гешефт» на выпуске неучтенной продукции за счет некоторого ухудшения качеств водки, настоянной на травах. «Левак» (одна автомашина в месяц) уходит в один и тот же магазин в Пятигорске дважды по одной и той же накладной. Объективно взвесив, что с этого куша ему ничего не перепадет, так как участников дележа и без него слишком много, он стал лихорадочно думать, как расширить источник «левых» денег, «чтобы всем было хорошо». Вскоре понял, что надо искать производителей неучтенного сырья. Спирт поступал из Северной Осетии. Под предлогом изучения рынка сбыта, он на недельку выехал в соседнюю республику, где без труда договорился с директорами двух заводов о поставках неучтенного спирта. После этого он попросил аудиенцию у директора своего комбината, во время которой все это выложил, повергнув администратора в легкий шок. Впрочем, предложение директору понравилось, и работа закипела по двум направлениям. Второе, новое, направление, они решили держать в строгой тайне даже от своих подельников. Под видом экспериментального цеха заработало «левое» производство. «Неучтенку» сбывали в два магазина в Ставрополе и Грозном. Первая же операция дала им по пятьдесят тысяч чистой прибыли. О таких доходах можно было только мечтать.

Но уже четвертый рейс с «леваком» оказался последним. Работники БХСС задержали автомашину и пришли на комбинат с ордером на обыск .Оказывается, они негласно задокументировали два предыдущих рейса. Задержали начальника экспериментального цеха, который тут же стал все валить на Михаила. Бежать было бессмысленно. Ему удалось лишь спрятать наворованные ценности. Суд за хищение государственного имущества в особо крупных размерах дал Михаилу семь лет лишения свободы. Начались его тюремные скитания.

Отсидев от звонка до звонка весь отмеренный срок и познав многие блатные законы, Михаил, кроме ненависти ко всему советскому, приобрел еще и все прожигающую злобу, которая чуть не вылилась в крайнюю форму, когла он нашел дома вместо жены записку: «Извини. Больше ждать невмоготу. Наши жизненные пути расходятся. Полюбила хорошего человека. Прощай. Наташа».

С горя он чуть не запил, но вовремя сработали природные национальные инстинкты. Надо было продолжать жить… Михаил вышел из полукоматозного состояния, твердо решив, что если ему суждено будет жениться еще раз, так это обязательно будет еврейка. Тогда же он всерьез задумался о земле обетованной. Однако в то время коммунисты еще и не думали приоткрывать железный занавес.

В то время Никита Сергеевич Хрущев продолжал свои многочисленные эксперименты над народным хозяйством страны, приведшие к длинным очередям за хлебом и пустым полкам в магазинах с самыми необходимыми товарами массового потребления. В стране поневоле создались условия для развития частнособственнической предпринимательской инициативы. Повсеместно, как грибы после дождя, появлялись подпольные цеха и различные мелкие предприятия по производству товаров повышенного спроса.

Обладая определенным, приобретенным известным способом, первоначальным капиталом и «хорошими мозгами», Михаил был в выигрышном положении, ибо мог приобрести необходимое оборудование и сырье. Найдя компаньона в мастерских местного общества глухих, которому давались солидные льготы, и обсудив детали предстоящей работы подпольного цеха, Михаил возомнил себя новоявленным миллионером. Однако он тогда и не подозревал, что время таких как он еще не настало.

Да и судьба была немилостива к нему. С большим трудом приобретя два ткацких станка и сырье, они начали с компаньоном выпуск тогда очень популярных «водолазок». Деньги потекли сперва ручейком. Затем рекой. Полгода их никто не беспокоил, но вот однажды утром, придя как обычно в цех, они увидели жуткую картину: станки были разбиты валявшейся тут же огромной кувалдой, вся готовая продукция похищена. После короткого разбирательства они без труда установили, что это дело рук конкурентов, от которых они уже несколько раз слышали угрозы с требованиями убраться с дороги. Мстить они не стали — не было сил, но чувство злобы у Михаила обострилось еще больше.

И вот однажды замечание милиционера по поводу перехода улицы в неположенном месте вызвало в нем такой приступ ярости, что он ударил стража порядка по лицу. Тут же он был задержан и водворен в КПЗ, а затем получил два года лишения свободы.

На нарах он впервые стал анализировать события своей жизни на всю глубину ее, вспоминая эпизоды самого раннего детства. И вдруг его словно током ударило: он вспомнил перевернувшуюся арбу с золотом (и одну ли?), вспомнил гибель матери. Конечно, он и раньше вспоминал о ней, хотел даже как-то поехать на могилу ее, но почему-то никогда не вспоминал о мешках золота, брошенных в горной речке при торопливом бегстве от погони.

С этой минуты он больше не мог думать ни о чем, кроме золотых монет, спокойно лежащих на дне речушки в ожидании своего хозяина, которым он представлял, конечно, только себя. Михаил подсчитывал дни, а потом и часы своего пребывания в заключении, планируя детали своего грядущего путешествия в Бухару. Зная, что предстоит нелегкий поиск, он решил взять себе в помощники своего последнего компаньона, который ему очень нравился и поведением на суде, и вообще своими человеческими качествами.

И вот наступил день освобождения. У ворот тюрьмы его встретил товарищ по несчастью, посещавший его в заключении, которому он тут же рассказал о золоте. Тот высказал ряд охлаждающих неистовый пыл Михаила сомнений, но все же дал согласие помочь в поисках клада.

Чуть ли не на следующий день они вылетели в Бухару, а затем на попутках добрались поближе к границе. Речушки они не нашли, потому что она давно сменила русло, а вот разрушенный мост обнаружили сразу. Он с тех пор так и не был восстановлен за ненадобностью. С замиранием сердца они спустились вправо к занесенному песком старому руслу, где полвека назад был брод, и стали лихорадочно орудовать заранее приобретенными саперными лопатками. Первый день, а точнее несколько оставшихся до темна часов, результатов не дали. Они переночевали в ближайшем селенье, находящемся километрах в трех от места поиска. Чуть свет снова были на месте и стали копать чуть ниже по течению бывшей речушки. И сразу же нашли горсть золотых монет. Бурная радость не остудила пыла кладоискателей, и они продолжали работу с удвоенной энергией. За день им удалось найти семьдесят пять десятирублевых золотых монет царской чеканки.

Утром, чувствуя страшную усталость, они решили нанять для поисковой работы несколько местных жителей. Впятером перелопатили они тонны песка и нашли около двухсот монет. Дав работникам по три монеты, они их строго-настрого предупредили, чтобы те молчали, пообещав за такую же результативную работу по пять монет в каждый следующий день. Пару дней были столь же результативны, а затем наступил спад. К тому же кто-то из работников все-таки проговорился, и к ним стали гурьбой идти люди, предлагая помощь.

Боясь, что об их бурной «археологической» деятельности узнают местные правоохранительные органы и посчитав, что добытого золота им хватит до конца дней своих для безбедной жизни, компаньоны в срочном порядке покинули гостеприимную Бухару, сказав, что их археологическая партия в скором времени непременно вернется.

Местные жители не стали ждать их возвращения и уже на следующий день всем селением кинудись на поиски злополучного золота. За несколько дней они нашли немало монет и украшений. Но вот кто-то чего-то не поделил и в завязавшейся потасовке серьезно ранил супротивника лопатой. Пришлось госпитализировать. Так участковый уполномоченный, разбиравший конфликт, узнал о поисках золота, а через него — и служба БХСС. На место выехал заместитель начальника УБХСС МВД Узбекистана полковник милиции Николай Нарижный, один из самых опытных и заслуженных работников службы. Собрав всех жителей селенья, он объяснил, что золото принадлежит государству и его надо вернуть за положенное по закону вознаграждение (20 процентов стоимости). С большой неохотой жители сдали около пятидесяти монет, и никакие уговоры и запугивания больше не помогали. Взвод солдат, которых он привез с собой, продолжал находить золотые монеты. Опросы показали, что у крестьян спрятано раз в десять больше золота, чем они сдали. Тогда он применил оперативную хитрость: объявил населению, будто, по заключению экспертов, золото оказалось радиоактивным, что угрожает здоровью каждого — и детей в первую очередь. Это подействовало, и крестьяне сдали около пятисот золотых монет. Что за археологи, которые первыми нашли золото, никто толком не знал, куда они уехали — также… Назвали лишь их имена и описали внешность, что тоже ничего не дало. Ищи ветра в поле…

Компаньоны между тем успешно добрались домой, поделили золотые монеты и договорились «затихнуть» на полгода, а затем потихоньку реализовать золото в Ингушетии, где его особенно ценят и любят.

Михаил постепенно золото поменял на бриллианты и с первой волной разрешенной эмиграции пытался выехать в Израиль, спрятав драгоценные камни в каблуки своих ботинок. Но если уж не везет, то не везет во всем. По одному ему ведомым признакам работник таможни решил проверить ботинки именно у Михаила и обнаружил тайники.

Михаил Иванов, теперь уже вновь Клаперман, все же попал в Израиль, но попал совершенно опустошенным. Золото, особенное чужое, никогда никому не приносило счастья.

ОПЕРАЦИЯ «РАЗГОН»

Житель Баку, некто Саид, сделал своей профессией спекуляцию золотом. Он рыскал по всей стране, скупая похищенное с приисков золото, и сбывал его с большой для себя выгодой дельцам из Азербайджана.

Саид считал себя опытным бизнесменом. За долгие годы занятия трудным этим ремеслом он ни разу не попался. Он был уверен, что гарантией его безопасности является четкое правило: искать каждый раз новых партнеров.

Однажды в московском ресторане «Баку» он встретил своего старого знакомого Эдика, работавшего врачом-стоматологом, с которым никогда не говорил о своих делишках. На этот раз решил испытать свое счастье — стоматолог все же… Сказав, что намерен купить партию золота, он сразу же почувствовал заинтересованность Эдика, который, записав номер его гостиничного телефона, пообещал найти продавца.

Эдик позвонил на другой день и предложил поехать на квартиру к его знакомому Георгию, у которого есть требуемый товар. Очень осторожный по натуре, Саид денег на эту встречу не взял и внимательно фиксировал маршрут движения. На квартире близ метро «Кропоткинская» их встретил сорокалетний мужчина небольшого роста и вполне респектабельного вида, прекрасно говорящий по-русски. Бросались в глаза кольца и перстни с бриллиантами, унизывающие его пальцы. Это внушало уважение, особенно Саиду, который толк в этом понимал. После короткого знакомства Георгий спросил:

— Что предпочитаете? Золото или камушки?

— Мне нужно только золото.

Георгий принес из другой комнаты два стограммовых слитка размером в половину спичечной коробки. У Саида дрогнуло сердце: давно он не видел такого — четыре «девятки» удостоверяли почти абсолютную чистоту металла. Заметив дрожь в руках Саида, Георгий спросил:

— Нравится? Это образцы. У шефа этого добра —в любом количестве. Он не любит мелочиться, надо будет брать не меньше килограмма. Цена — 1700 рублей слиток.

Цена Саида вполне устраивала, он продавал на родине в два с половиной раза дороже. Поэтому он сразу согласился на сделку.

Через пару дней Георгий в скверике у Большого театра знакомит его с шефом, с которым договорились о деталях купли-продажи на следующий день. В условленное время шеф приехал на «Волге» и отвез в какой-то тихий переулок. Велел подождать, а сам пошел за товаром. Вернувшись минут через пять, он жестом позвал Саида, и когда тот вышел из машины, протянул ему мешочек с желтыми слитками. Их было ровно десять и на всех красовалось клеймо с четырьмя «девятками» и надписью «Echgold», что означает — чистое золото.

Саид взял мешочек, отдал деньги и пошел в сторону метро или стоянки такси. Но в этот момент позади него раздался властный оклик:

— Стой! Милиция!

Саид оглянулся и увидел, что шефа держат за руки два рослых мужчины в штатском. Третий, такой же здоровяк, устремился к Саиду. Тут он услышал отчаянный крик шефа: «Беги!» — и что есть мочи припустил по переулку. Около углового дома он, не останавливаясь, размахнулся и забросил словно бы обжигающий руки мешочек на крышу какого-то сарая. Даже не отметил, куда он упал. Саид вскочил в первое попавшееся такси, благо преследователь замешкался, и попросил как можно быстрее доставить его в гостиницу, убеждаясь по пути, что «хвоста» за ним вроде бы нет. В номере, залпом выпив граммов сто пятьдесят коньяка, Саид наконец-то вздохнул с облегчением: «Слава Аллаху, спасся от тюрьмы!»

Мошенники же в это время спокойно на двух машинах подъехали к дому Георгия, чтобы поделить богатую добычу и отметить удачно завершенную операцию, которую преступники на своем жаргоне называют «Разгон».

Саид, оправившись от испуга, на следующий день пошел к тому месту, где он в панике забросил мешочек со слитками, но ничего не нашел. А если бы и нашел, то убедился бы, что не все золото, что желтого цвета. Однако жаловаться бы все равно не пошел, так как и сам был участником преступной сделки. Это хорошо учитывали психологи-мошенники.

Вскоре ему позвонил Эдик и коротко предложил «для его же блага» побыстрее исчезнуть из столицы и не появляться здесь несколько лет.

Тот, конечно, уехал, но ремесла своего не оставил и однажды, допустив просчет, был задержан с поличным. Во всем признавшись, он рассказал и эпизод о неудачной сделке с Георгием и его «шефом».

Мошенников, которые к тому времени уже были известны органам, задержали. Осудили.

А разработанный ими способ изъятия денег у желающих нажиться лишний раз напомнил истину: «Ничто не ново под луной». Он дошел до наших дней с дореволюционных времен и описан в воспоминаниях начальника московской сыскной полиции А. Кошко.

В самом начале девятисотых годов в Риге, где Кошко был тогда начальником рижского сыскного отделения, произошло весьма замысловатое мошенничество, над раскрытием которого пришлось изрядно потрудиться.

По городу стали ходить слухи о шайке мошенников, ловко обманывающей доверчивых людей и продававшей им медные опилки под видом рассыпного золота. Слухи были очень упорны, причем молва называла даже инициаторов этой хитроумной комбинации. В числе их значились: домовладелец Лацкий, местный купец, обрусевший немец Вильям Шнейдерс, богатый латыш Ян Круминь и другие.

Между тем никаких заявлений от потерпевших в полицию не поступало. Впрочем, это было неудивительно, так как все добываемое на приисках золото по закону обязательно должно было сдаваться в казну и оставление его в частных руках, а, следовательно, и все торговые манипуляции с ним, воспрещались и преследовались в уголовном порядке.

Но так как слухи не прекращались и назывались все те же лица, то Кошко решил навести о них подробные справки. Выяснилось, что эти люди хорошо знакомы друг с другом, часто видятся, бывают нередко в местном клубе, где репутация их сильно «подмочена»: администрация клуба давно на них косится, подозревая в шулерстве.

Придравшись к этому подозрению, начальник полиции произвел тщательный обыск у Лацкого, Шнейдерса и Круминя, отыскивая якобы крапленые карты, на самом деле в надежде обнаружить запасы меди, служащей для мошенничества. Однако обыск оказался безрезультатным: ни меди, ни золота ни у кого из них обнаружить не удалось.

Примерно через месяц после этих неудачных обысков Кошко получил вдруг письменное приглашение от германского консула в Риге с просьбой пожаловать к нему по важному и совершенно конфиденциальному делу. Он отправился. Консул весьма любезно принял его и сообщил, что на днях получил письмо от саксонского купца Альтенбурга, в котором последний рассказал ему подробно, как стал жертвой поразительно ловких мошенников, пригласивших его в Ригу и продавших ему, под видом рассыпного золота, медные опилки по 170 тысяч рублей. Альтенбург описал приметы мошенников и указал место совершения сделки — Северную гостиницу. В конце письма он заявил, что никаких материальных претензий не предъявляет и дела не поднимает, так как знает, что покупка россыпного золота в России воспрещена. Пишет он об этом консулу в силу альтруистических побуждений, желая оградить на будущее время других.

Подробнейшие приметы и прямо художественное описание внешности мошенников, сделанное Альтенбургом, не оставляли, несмотря на вымышленные фамилии, сомнений в том, что и он стал жертвой шайки, возглавляемой Лацким, Шнейдерсом и Круминем.

Появились таким образом уже конкретные данные. Но что с ними делать? Кошко пришла в голову мысль перлюстрировать всю корреспонденцию упомянутых лиц. И он сделал это на свой страх и риск, несмотря на отказ в этом местного губернатора М.А. Пашкова.

Результаты не замедлили сказаться.

Так, на имя Лацкого вскоре пришло письмо от кенигсбергского купца Амштетера для передачи представителю торгового дома «Синюхин и Ко», где Амштетер изъявлял принципиальное согласие на покупку 5 пудов золота и просил сообщить ему детали предполагаемой сделки. Стали просматривать корреспонденцию, отправленную из Риги на имя Амштетера, и вскоре прочли письмо некоего Фоминых на бланке упомянутого торгового дома, Фоминых уговаривал немца приехать в Ригу, гарантируя ему пропуск «товара» в таможне, где у торгового дома давно подкуплены чиновники и т.д.

По исследованию почерка Фоминых, этот последний оказался ни кем иным, как Шнейдерсом.

Полиция продолжала следить за разрастающейся перепиской, фотографируя все письма и аккуратно пересылая подлинники к месту назначения. Наконец, было получено сообщение от Амштетера о дне и часе приезда, с указанием названия парохода. Аккуратный немец приложил к письму даже собственную фотографию: добродушный толстяк в широком дорожном пальто в кепке и с сигарой во рту. С фотографии немедленно была переснята дюжина карточек, и сыщики стали готовиться к встрече. В условленный день, часа за два до прибытия парохода восемь лучших и опытнейших агентов заняли наблюдательные позиции. На пристани, на мостках, на берегу люди Кошко в виде носильщиков, извозчиков, городовых и пассажиров вели наблюдение. Каждый из них хорошо знал в лицо главарей шайки и был снабжен фотографией Амштетера. Минут за пятнадцать до прибытия парохода к пристани подъехал на извозчике Лацкий с каким-то типом в поддевке, в высоких лакированных сапогах, с предлинной седой бородой. В этом типе сыщики не без труда узнали загримированного и переодетого Шнейдерса.

Когда одним из последних среди высаживающейся с парохода публики показался Амштетер, мошенники тотчас подошли к нему, радостно приветствуя, а Лацкий схватил даже чемодан приезжего И любезно понес его. Усевшись на парного извозчика, они покатили в Северную гостиницу. Здесь Амштетер с ними распрощался и направился в отведенный ему номер.

Северную гостиницу содержал уже много лет некий Антонов, человек, чрезвычайно дороживший репутацией своей гостиницы, вполне надежный, не раз сообщавший полиции о постояльцах, казавшихся ему подозрительными. Кошко немедленно вызвал его к себе.

— К Вам сейчас с парохода приехал некий Амштетер?

— Да-с, господин начальник, вот их документ-с.

— Вот что, Антонов, этот Амштетер вошел в соглашение с местными мошенниками и думает купить у них золото. Наверное, Вы слышали уже, что в Риге завелись мошенники, которые продают медь за золото? Говорили даже, что эти сделки происходили и в вашей гостинице.

— Как не слыхать — слыхал! Опозорили мою гостиницу!

— Так вот! Нужно будет сменить Вашу коридорную прислугу того этажа, где занял номер Амштетер, и заменить ее моими людьми, конечно, на время.