Праведник - Крестом и стволом

      Когда она закончила, в глазах у отца Василия плавали разноцветные круги. «Зачем? – судорожно пытался понять он. – Зачем весь этот театр? – И вдруг вспомнил, как жадно эта женщина смотрела в его глаза, пытаясь уловить малейшие движения души. – Конечно, Бухгалтер! Ее интересовал именно этот человек».
      Беда лишь в том, что священник действительно не знал, кто это. И ни разу он не слышал от Парфена такой клички… хотя тогда они и проговорили с ним целую ночь. Он снова перенесся мыслями в прошлое и снова уверился – нет, слово «бухгалтер» произнесено не было. Мат был, обида на весь свет была, две бутылки водки были. Под самое утро пошел настоящий разговор по душам, о прошлом, о будущем, но это слово не прозвучало ни разу.
      Отец Василий не знал, что и думать. Вера, сообразив, что батюшка не имел в виду ничего «такого», кинулась его утешать, говорить, что Ленка и не таких мужиков вокруг пальца обводила и что она ничего никому не скажет, но отец Василий все равно расстроился, и довольно сильно. До конца дня, а потом и весь вечер дома он чувствовал себя каким-то испачканным и… виноватым.
      – Бог мой! Что с вами, батюшка? – испугалась Ольга, едва муж переступил порог дома, но он только устало махнул рукой, переоделся и до поздней ночи остругивал и ошкуривал доски в летней кухне.
 

* * *

 
      А наутро отец Василий узнал, что стряслась еще одна беда, да похуже, чем предыдущие. Ночью кто-то побывал внутри храма. Ничего, слава господу, не пропало, но чужие, нечистые руки обшарили и престол, и жертвенник, и кафедру и даже отодвигали иконы!
      – Горе-то какое! – причитал диакон Алексий. – Батюшка! Горе-то какое! Осквернили…
      Отец Василий пошел к сторожу, но Николай Петрович клялся, что совсем не спал и всю ночь ходил вокруг храма, потому что чудились ему шорохи внутри.
      – Так милицию вызвал бы! – сокрушенно попенял ему священник. – Чего ждал?!
      – Так я похожу, похожу, оно и стихает. Что, вызвать? Так я мигом! – вскинулся сторож.
      – Раньше надо было соображать. Чего уж теперь! – махнул рукой отец Василий и отправился переодеваться к заутрене.
 

* * *

 
      Еще не закончилась служба, к отцу Василию приехали. Два молодых оперативника в штатском с явным трудом дождались завершения службы.
      «Раньше надо было приезжать! – раздраженно подумал священник. – Явились, блин, когда уже этих подонков и след простыл! Интересно, кто им позвонил?» Он немного скомканно завершил отпуст и, кивнув парням, вышел вслед за ними в церковный двор.
      Молодцы переглянулись и взяли священника «в клещи» – справа и слева.
      – Михаил Иванович Шатунов? – мирским именем назвал отца Василия один.
      – Совершенно верно, в миру я Шатунов, – кивнул отец Василий.
      Второй скороговоркой проговорил фамилию и звание, показал откуда-то из-под полы какие-то корочки и бесцеремонно даже не предложил, приказал: – Пройдемте с нами.
      – А, собственно, по какому вопросу? – заинтересовался отец Василий. – Если по поводу этих безбожников, то вы опоздали – раньше надо было приезжать. Или вы не за этим приехали? – вдруг засомневался он.
      – Там узнаете! – почти в унисон рявкнули добры молодцы.
      Священник крякнул и лишь титаническим усилием воли удержался, чтобы не шарахнуть этих недоумков черепушками друг об друга. Он все понял: парни и понятия не имели о ночном визите незваных гостей в храм божий. Просто снова потянулась эта тягомотина, связанная с гибелью Парфена в автокатастрофе! Ему страстно захотелось послать их всех подальше. В конце концов, не далее как трое суток назад сам начальник усть-кудеярского УВД, лично Павел Александрович Ковалев счел полученную от него информацию соответствующей действительности, а инцидент полностью исчерпанным! Но послать их по всем понятному адресу означало дать волю своей гордыне.
      – Ладно, ребята, пойдемте, – как можно более миролюбиво согласился отец Василий. – Я не против рассказать все еще разок. Сколько вам разиков потребуется для полного понимания, столько и повторю.
 

* * *

 
      Его посадили на заднее сиденье потрепанного «жигуленка» меж двух таких же молодых оперативников и повезли, но не к площади, где находилось УВД, а на окраину поселка, куда-то в сторону старой заброшенной мыловарни.
      – Эй, хлопцы, а вы не ошиблись? – завертел головой священник. – УВД-то в другой стороне находится.
      – Мы знаем, – отозвался с переднего сиденья один из тех, кто заходил за ним в храм. – А будешь еще так шутить, поп, пожалеешь! – с явной угрозой добавил он. – Это я тебе обещаю.
      Он явно имел в виду эту фразу из анекдота про ментов – насчет «еще разок повторить, до полного понимания». Надо же, дошло до парня.
      Отец Василий вздохнул и подумал, что с воспитательной точки зрения самое правильное – накостылять им всем четверым, чтоб неповадно было впредь соплякам батюшке угрожать. Но его останавливали формальности. Как-никак, а документы они хоть и вскользь, но предъявили, да и его собственный сан все-таки ко многому обязывает. Он вздохнул и смирился.
      Водитель подвел машину к старому, обшарпанному двухэтажному зданию, и отец Василий сразу узнал это место. Когда-то, как говорят, здесь был пересыльный пункт, но это уже очень давно. Позже, совсем недолго, это помещение использовали как следственный изолятор, но после того как в районе автобусного парка отгрохали новое здание, надобность в старом практически отпала и оно пришло в запустение. Так думал, по крайней мере до последнего момента, отец Василий. Впрочем, одиноко стоящее среди пустырей и заборов каких-то полуразваленных корпусов здание и теперь выглядело совершенно пустым.
      – Выводи! – скомандовал с переднего сиденья оперативник, и отец Василий напрягся. Когда-то эти слова значили для него очень и очень много.
      Сидевший от него справа парень вышел в дверь и, контролируя каждое движение священника, вывел его из машины. К нему тут же присоединились второй и вышедший из-за руля третий оперативник.
      «Плотно вы меня обложили, ребята! – мысленно усмехнулся отец Василий. – Словно не попа, а киллера какого-то выводите!»
      Окружив священника с четырех сторон, его провели в дверь и там, уже откровенно подталкивая кулаками в спину, потащили по узкому, едва освещенному тусклыми, тщательно зарешеченными лампочками коридору. Такого антуража отец Василий не видел уже лет шесть, с самой службы.
      – Сюда! – грубо распорядился тот, что шел впереди, и священник оказался еще за одной дверью, в маленькой квадратной цементной комнатушке. Стол, два стула и батарея отопления с вытертой до блеска краской в месте изгиба трубы.
      «Сюда меня и прицепят», – подумал священник и не ошибся. К правой руке ему профессионально быстро пристегнули металлический браслет, подвели к батарее отопления и столь же стремительно застегнули второй браслет как раз на вытертом участке отопительного прибора.
      Стоять пристегнутым за кисть было не слишком удобно, но до тех пор, пока его не обыскали и не выложили на стол все, что нашли, включая большой серебряный крест, приходилось терпеть.
      – Садись! – приказал наконец один из этой четверки.
      Отец Василий внимательно оглядел всех четверых, пытаясь угадать иерархию, выделил главного, того, кто скомандовал уже третий раз, и попытался сесть на привинченный к полу табурет. Даже с его ростом и длиной рук расстояние от батареи до табурета было ровно таким, чтобы сидеть на самом краю. Любой задержанный меньше его ростом, чтобы выполнить распоряжение, должен был бы изгибаться всем телом.
      – Ну что, Шатунов, – подбоченясь, прошелся по кабинету оперативник. – Говорить будем или запираться?
      – Конечно, говорить, начальник, – усмехнувшись, подыграл ему отец Василий. – Какие базары? – Ему было страсть как интересно, насколько далеко занесет этого щенка.
      – Тогда к делу! – Оперативник потянулся и уселся за стол. Неторопливо достал пачку сигарет, отработанным щелчком выстрелил одну, поймал ее ртом и каким-то еще более залихватским движением поджег спичку и закурил. Уперся ладонями в стол, откинулся на спинку стула, пару раз качнулся туда-сюда и внезапно со стуком подался вперед, оказавшись на добрых семьдесят сантиметров ближе к священнику.
      – Когда ты в последний раз видел Бухгалтера? – глядя отцу Василию прямо в глаза, жестко спросил он.
      «И эти туда же! – удивился священник. – Дался же им этот Бухгалтер!» Но допрос оставался допросом, и надо было побыстрее переводить его в цивилизованное русло и побыстрее отсюда исчезать.
      – Можно вопрос, начальник? – невинно поинтересовался он.
      – Здесь я задаю вопросы, – капризно дернул губой оперативник.
      – Вот я и хотел бы узнать, – широко улыбнулся отец Василий. – Вы, вообще-то, кто будете? А то ваш товарищ мне удостоверение хорошо показал, а вы как-то мельком. Честно говоря, я и прочитать толком не успел.
      – Борзый, да? – прищурив правый глаз, пыхнул ему в лицо дымом оперативник.
      – Нет, просто я так полагаю, конечная цель нашей беседы – детально составленный протокол? Я угадал?
      – И что?
      – Ну так давайте начнем его заполнять. Вы не против?
      Оперативник долго соображал, надо ли ему обидеться или все-таки расценить это движение поповской души как жест доброй воли, и выбрал второе.
      – Что ж, давай, Шатунов, по протоколу, – пошел на уступку он. – Моя фамилия Пшенкин, звать Вениамин Борисович, и я старший лейтенант. Можешь обращаться ко мне «гражданин следователь».
      Отец Василий старательно запоминал, а когда дошла очередь до него, рассеянно осмотрелся по сторонам и начал:
      – Шатунов Михаил Иванович, старшина запаса… – смотри-ка, а нижняя-то труба прогнила, почти и не держится в регистре… – участие в боевых операциях на территории ДРА, – ему обо мне ни слова не сказали, с нуля отдали, – орден Красной Звезды… – если регистр дернуть посильнее, не выдержит и верхняя! Точно не выдержит! – Затем учебное подразделение МВД и служба в спецназе, еще один орден Красной Звезды… – главное – не застрять здесь чересчур, а то ведь впереди еще вечерняя служба, – а с 1995-го я, как видите, пошел по духовной линии.
      – Где служил? – прищурил глаз оперативник.
      – И в семьдесят третьей служил, и в восемьдесят пятой…
      – Это у вас там, в восемьдесят пятой, в прошлом году шестерых за организацию бандгруппы посадили?
      – Не знаю, я в прошлом году там не служил, – сглотнул отец Василий и вдруг понял, что ему нестерпимо обидно оттого, с каким апломбом, каким высокомерным пренебрежением проронил свою фразу этот мальчишка, этот сопляк. И в этот самый момент он совершенно отчетливо понял, что старшему лейтенанту Пшенкину глубоко плевать и на то, где он служил, и на то, чем его наградили! И что сам он, старый дурак, попал со своей искренней верой в конечное торжество добра аки кур в ощип! – Ты, сынок, хотя бы половину бандитов задержал, сколько любой боец из восемьдесят пятой, – волнуясь и путаясь в словах, сказал отец Василий. – Ты еще в штаны писал, когда я своих боевых товарищей терять начал. Ты хоть это понимаешь? Понимаешь, я тебя спрашиваю?!
      – Ты лучше, Шатунов, расскажи мне, как тебя Бухгалтер нанял, чтобы гражданина Парфенова замочить, – зло усмехнулся опер. – А про то, каким ты героем был, бабушкам своим в церкви рассказывать будешь! Если выйдешь, конечно.
      – Я выйду, – серьезно пообещал ему священник.
      Пшенкин засмеялся. Он смеялся долго и абсолютно искренне, а потом встал из-за стола, подошел к двери и громко крикнул:
      – Мотыль! Эй, там, заснули, что ли?! Второго ведите, – а затем повернулся к отцу Василию и ехидно прищурился: – Подельник-то твой уже признался! Все, как миленький, подписал!
      Отец Василий зажмурился. Он и понятия не имел, о каком таком подельнике речь, хотел возразить, но передумал и решил дождаться развития событий. В коридоре загрохотало железо дверей, послышались шаркающие шаги и невнятное мычание.
      – Сюда, сказал, иди! Куда тебя понесло?! – Удар и снова: – Прямо, говорю, иди, быдло!
      Отец Василий напряженно ждал. Заскрежетала дверь, и в проеме показался плотный, широкоплечий, чем-то очень знакомый мужчина. Но узнать его священник сразу не смог: все лицо было покрыто сплошной сине-багровой маской синяка. Мужчина издал невнятный звук и повалился на косяк. Стоявший сзади оперативник придержал его за ворот.
      – Что, узнаешь дружка? – поинтересовался Пшенкин.
      – Нет, – честно сознался священник. – Не могу признать, вроде по фигуре знаком, а кто?..
      Оперативники весело гоготнули.
      – Ты такой же будешь, если в несознанку станешь играть! – сказал Пшенкин. – Рубцов это, Анатолий, дружок твой закадычный! Вместе Парфена мочили, вместе вам и сидеть!
      – Анатолий?! – ужаснулся отец Василий. Он просто не мог поверить, что именно с этим человеком еще недавно мирно беседовал на автостоянке.
      Человек-маска неразборчиво булькнул и пустил на остатки воротника густую кровавую слюну.
      – Можешь идти, Мотыль, – разрешил Пшенкин.
      – А этот?
      – А вон, в уголок посади для наглядности.
      Мотыль грубо, силком опустил Толяна на пол и вышел. Водитель попытался встать, но бессильно завалился на бок и ударился головой о цементный пол. Отец Василий инстинктивно дернулся подбежать, помочь, но браслет наручника только холодно звякнул о трубу. Уйти дальше стула священник не мог.
      – Да люди вы или нет?! – повернулся он к Пшенкину.
      – Рот заткни! – жестко оборвал его опер и вдруг мерзостно так улыбнулся. – Будем и дальше в игры играть или…
      – Ну, гад! – не выдержал отец Василий. – Отплатится тебе, помяни мое слово! Не на этом свете, так на том.
      – Вот и договорились, – еще гнуснее усмехнулся Пшенкин. – Только покамест ему отплатилось, а скоро и тебе. Сейчас я тебя кверху жопой подвешу, платьице твое бабское задеру и через пять минут…
      Отец Василий повел плечами и привстал. -…ты у меня, как миленький…
      Священник шагнул к регистрам отопления и взялся за них руками.
      Опер смолк и с въедливым интересом принялся наблюдать за поповскими манипуляциями. И тогда отец Василий наступил на нижнюю, совсем уже сгнившую трубу, вырвал ее из резьбы, легонько повернул батарею и напрочь ее вывернул.
      Опер открыл рот да так и замер.
      Отец Василий в два поворота отломал батарею от трубы, к которой был прикован. Затем тихо, без шума и грохота поставил батарею на пол, снял с трубы наручник и кинулся к столу. Пшенкин рванулся к выходу, но священник остановил его ладонью в лицо и отшвырнул обратно на стул.
      – Недобрый ты человек, Пшенкин, – сквозь зубы процедил он. – Как только такого земля носит? Ну ничего, недолго, я надеюсь, тебе осталось. Предстанешь ты перед судом божьим!
      Пшенкин сглотнул слюну и кинулся шарить под пиджаком. Отец Василий легонько придержал опера за кисть и внимательно посмотрел ему в глаза. Там читалось только одно – безмерный, панический ужас.
      – Или с тобой прямо сейчас посчитаться, не дожидаясь, пока господь призовет? – наклонился к оперу священник.
      Пшенкин смотрел на него, как мышь на кобру.
      Отец Василий вдруг успокоился. Он понял, что уже выиграл эту схватку, и, что бы потом ни случилось, он никогда больше не позволит себя так бездарно «закрыть». Священник выдернул из кобуры оперативника пистолет и потряс перед его лицом.
      – Это я лично Ковалеву отдам как свидетельство твоего полного несоответствия занимаемой должности. Понял?
      Пшенкин молча исходил потом.
      – Ключи от машины у кого?
      – Там, на выходе… у Петрова, – прохрипел Пшенкин.
      – Понятно, – отец Василий легонько стукнул опера в шею, дождался, когда тот упадет лицом в стол, и подошел к Толяну.
      – Анатолий, – тихо позвал он. – Ты как, двигаться можешь?
      Водитель только неразборчиво булькнул. Отец Василий вздохнул, вернулся к столу, неторопливо выгреб из ящика стола свои вещи, надел на шею большой серебряный крест, бережно приподнял и перекинул через плечо Толяна и вышел из комнаты.
 

* * *

 
      Предварительные расчеты его не обманули. Это здание, некогда нормальный объект Министерства внутренних дел, теперь было совершенно пусто, а главное, никак не охранялось. Если, конечно, не считать тех троих сопляков на выходе. Но даже «сопляков» на выходе он не увидел, лишь кто-то беззаботно гоготал за одной из железных дверей.
      – Ты чего, Мотыль, куда девятку клеишь?! Чудо в перьях!.. На погоны себе нацепи!
      Он беспрепятственно вышел на улицу, положил Толяна у стены и вернулся. Вытащил ствол и стремительно прошел за железную дверь. Троица мигом притихла.
      – Оружие на стол! – проревел он.
      Опера быстро переглянулись, только тот, что сидел слева, дернулся. Отец Василий, не глядя, наотмашь рубанул его ладонью в лицо. Парень издал чавкающий звук, стукнулся головой в стену и осел вниз.
      – Стволы на стол, я сказал! – грозно повторил он.
      Опера судорожно полезли за отвороты пиджаков. Отец Василий отобрал оружие и, не отрывая от них глаз, ощупал безжизненное тело их пострадавшего товарища. Нашел пистолет, сунул его за пазуху и покачал головой. Никогда в жизни он не встречал такого уровня халатности и непрофессионализма! Потому что оперу можно простить все, вплоть до «недозволенных методов», но только не головотяпство! И только не трусость! Когда-то давно, еще в прежней жизни, в него эти простые истины вколачивали с кровью. Потому что лучше несколько зуботычин и разбитых носов, чем хотя бы один труп. Это была аксиома, и доказательств для нее не искали даже самые зеленые пацаны, даже самые никчемные курсанты! Но эти!.. Отец Василий презрительно сплюнул и протянул свободную ладонь вперед.
      – Ключи, – потребовал он. – Быстро!
      Один из оперов достал из кармана связку ключей и положил на стол. Отец Василий сгреб ее и вышел вон. «Щенки! – скрипел он зубами, поднимая водителя на ноги. – Щеглы сопливые!» Изо всей этой компании только один, тот, что сидел справа, попытался оказать ему сопротивление! Только один! Отец Василий сунул Толяна на заднее сиденье, завел машину и, полыхая возмущением, поехал в поселок.
      Когда-то давно, еще в прошлой жизни, и ему доводилось участвовать в таких постановках, особенно когда приходилось ломать действительно крутых мужиков. И на природу братву вывозили, и внутренности отбивали, и даже расстрелы имитировали. Но то, что было сейчас, более всего походило на плохой школьный спектакль с заскорузлыми троечниками в главных ролях. Отец Василий даже не мог сообразить, что завело его больше – то, что его так бездарно «закрыли», вид Толяна или эта кондовая, ни в какие ворота не лезущая любительщина.
 

* * *

 
      Толяна он отвез в больницу сразу же. Отец Василий затащил окровавленного, не способного даже держать голову прямо водителя в приемный покой и бережно передал из рук в руки к подбежавшим девчонкам в белых халатах.
      – Кто сегодня на дежурстве? – только и спросил он.
      – Боря, батюшка. Ой! То есть Борис Иванович!
      Отец Василий удовлетворенно кивнул. Боря – хирург неплохой, дело знает. Это в районе было известно всем. Он снова выбежал на улицу и сел в конфискованный «жигуль». Вскоре он бросил машину на стоянке и почти бегом кинулся в УВД.
      – Куда?! – запоздало крикнул вдогонку дежурный, но было поздно. Отец Василий в несколько прыжков преодолел оба лестничных пролета и через несколько секунд уже входил в приемную Ковалева.
      – А Павел Александрович занят! – протестующе пискнула секретарша, но остановить священника было не проще, чем набравший скорость эшелон.
      – Ковалев! – рявкнул он, врываясь в кабинет начальника усть-кудеярской милиции. – Это что еще за фокусы твои орлы выкидывают?!
      Сидевшие за длинным столом офицеры дружно, словно по команде, повернули головы в его сторону. Отец Василий вытащил из-под рясы пистолет – второй! третий! четвертый! – и выложил их все на стол. Глаза офицеров стали круглыми, как у мультяшных зайчат.
      – Мы же обо всем переговорили! – с болью в голосе продолжал священник. – Зачем ты этих пацанов подослал?!
      – Так, Михаил Иванович… выйдите и дождитесь меня в приемной, – начал было Ковалев, стараясь не смотреть на пистолеты. Но это было выше его сил, и он беспрерывно и неконтролируемо съезжал на них оторопевшим взглядом.
      – Ну уж нет, Павел Александрович! Ты меня прямо сейчас выслушаешь!
      – У меня сейчас совещание, вы что, не видите?! И что это за оружие?
      – И у меня, знаешь ли, утренняя служба была, когда вахлаки твои тупые в храм божий с вот этим самым оружием ввалились! А потом еще и за батарею браслетом зацепили! – Он ударил по столу правой ладонью, и наручники громко стукнулись о полировку. – Так что извини, каков привет, таков и ответ!
      Офицеры сдержанно загудели. Ковалев растерянно огляделся по сторонам. Он определенно не знал, что делать, и теперь искал хотя бы моральной поддержки. Отец Василий хотел добавить еще пару слов, но вдруг осекся… потому что понял – он себя почти не контролирует! И вот это уже было чересчур!
      – Не делай так больше, Павел Александрович, – с болью в голосе попросил он. – Не пытайся меня сломать! Бесполезно, сам ведь знаешь. И на дешевку купить не пытайся, я тебе не мальчик, – священник развернулся, быстро направился к выходу, но у самой двери оглянулся. – А пистолетики эти я у твоих оперов поотбирал, редкие они у тебя мудаки, надо сказать!
 

* * *

 
      Наручник ему отстегнул предварительно позвонивший Ковалеву дежурный. Но все равно всю дорогу до храма отец Василий не мог успокоиться. И не столько из-за этой глупой истории с молодыми операми и даже не из-за Толяна. Священнику было мучительно стыдно за внезапную потерю самоконтроля в кабинете у Ковалева. Он понимал, что причиной всему явились несколько предыдущих тяжелых и нервных недель. Просто, с достоинством выдержав все прошлые испытания, он поисчерпал свои природные, богом отпущенные лимиты прочности – и вот, надо же, теперь сорвался! Но это утешало плохо, потому что в гневе он мог натворить такого, что и не замолить!
      Отец Василий уже почти дошел до храма и почти успокоился, когда сбоку, со стороны дороги, требовательно просигналили. Он обернулся. Из машины на него внимательно смотрел… Ковалев.
      – Батюшка! – позвал он. – Отец Василий!
      Священник в нерешительности остановился.
      – Садитесь, подвезу, – пригласил Ковалев.
      – Спасибо, Павел Александрович, мне уже немного осталось, – покачал головой священник.
      – Садитесь, разговор есть.
      Отец Василий с сомнением глянул на часы – до начала службы оставалось чуть более часа.
      – Я вас надолго не задержу, – заверил Ковалев, и глаза у него были несчастные, как у больной собаки.
      Отец Василий горестно вздохнул и принял приглашение.
      Ковалев отвел машину к скверу Борцов революции и поставил в тени огромного старого каштана.
      – Во-первых, примите мои извинения, отец Василий, – повернулся он к священнику. – Честно скажу, недоглядел за мерзавцами!
      Священник, насупившись, смотрел в сторону.
      – Мне ведь этого Пшенкина вроде как на подмогу прислали, а вы же знаете, кого обычно отдают – самых негодных, чтоб под ногами не путались!
      Отец Василий скорбно молчал. Не то чтобы он совсем не верил Ковалеву, просто то, что он знал о начальнике усть-кудеярской милиции, позволяло утверждать: Ковалев будет говорить то, что ему выгодно сказать в данный момент, и безо всякого стеснения нарушит собственное слово, если ситуация повернется в другую сторону.
      – Поймите меня, батюшка, – продолжил Ковалев. – Мне этот Парфен и так сколько лет во где сидел! А тут еще эти братки понаехали, спасу нет! И брать их не за что – ведут себя тихо да прилично, – и ночей не спишь! Только и ждешь, кого еще пристрелят. Превратили Усть-Кудеяр в гадюшник какой-то!
      Конечно, в этот момент начальник местной милиции менее всего готов был признать, что одним из тех, кто и превратил Усть-Кудеяр в гадюшник, был он лично. Отец Василий прекрасно помнил исповедь бывшей проститутки, а ныне бойкой продавщицы придорожного кафе Веры. По ее словам выходило, что Ковалев чуть ли не спинку Парфену в баньке тер. А теперь туда же – незаслуженно обиженного праведника из себя строит!
      – Знаешь, Павел Александрович, что они с Толей Рубцовым сотворили? – наклонил голову отец Василий.
      – Что?! – испуганно дернулся Ковалев.
      – А вот ты бы в больницу съездил да посмотрел! Места ведь живого на человеке нет! Ладно бы он виновен был, но ты же сам его допрашивал! Знаешь ведь, что нормальный мужик! На хрена же так бить?!
      – Ох, Михаил Иванович, – назвал священника мирским именем Ковалев. – Мы все с этими бандитами так намучились – верите, нет, – домой с пистолетом наперевес идешь! Немудрено, что и невинные страдают.
      – Павел Александрович, – резко повернулся отец Василий. – Что-то я вас не пойму! Ну что вы все ноете?! Бандиты да бандиты! Как ребенок, право слово! У вас ведь такой уникальный шанс! Реальный шанс отделить зерна от плевел!
      – Как это? – не понял Ковалев.
      Священник почувствовал внутри внезапный прилив сил и какого-то необъяснимого молодецкого задора.
      – Насколько мне известно, парфеновская шушера никаких обязательств на себя брать не хочет? – резко повернул он разговор в другую сторону. – Я прав?
      – Ну, вроде как… да.
      – Самаре да Москве до нашего Усть-Кудеяра и вовсе дела нет, их бабки парфеновские интересуют, а не наш паршивый городишко.
      – В общем, верно, – приподнял плечи Ковалев.
      – А денег-то нет! Понимаете? Самого главного зла нет! Ну и что вы теряетесь? Вычистить всю эту мразь единым махом!
      – То есть? – никак не мог въехать Ковалев.
      – Все просто, Павел Александрович, – рубанул воздух ладонью священник. – Парфеновских олухов сейчас никто не крышует! Разве не понятно? Без парфеновских бабок всем на них просто положить!
      – Ну-ка, ну-ка! – оживился Ковалев.
      – Единственной личностью в этой гоп-компании был Парфен, – со значением произнес отец Василий. – А те, что остались, – полная шушера, навроде твоего старлея Пшенкина! Ну и прижми ты их, Павел Александрович! Чего думаешь?! В данный исторический момент никто тебе и слова против не скажет! Ни в области, ни тем более в Москве.
      Ковалев отчаянно заскреб подбородок. Идея была донельзя соблазнительная. Когда и вычищать бандитов, как не сейчас, пока они слабы. Ни адвокатов путевых нанять не смогут, ни надавить, где надо.
      – У тебя ведь поди на каждого во-от такое дело! – развел руками отец Василий. – Только попробуй сказать, что это не так! И не придется невинных хватать, потому что это действительно никому не нужно!
      Начальник местной милиции сидел, уставясь прямо перед собой, и, похоже, пребывал в полной прострации. Возразить было нечего, а согласиться… Уж очень все дерзко выглядело.
      – А Васьков с Сутейкиным? – как за спасительную соломинку ухватился за фамилии банкиров из областного центра Ковалев. – Они против не будут? – От неожиданности происходящего бедный милиционер совсем потерялся.
      – А им-то что? – пожал плечами отец Василий. – Васьков и Сутейкин так и так свое возьмут. Отдадут кому надо акции в управление и будут жить как жили. Ты что думаешь, им больно надо мелкую торговлю келешеванной водкой контролировать? Они по-крупному берут. Уж будь уверен.
      Ковалев хмыкнул и вдруг повеселел, заерзал на своем сиденье и внезапно глянул на часы.
      – Вы извините, батюшка, – проглотил слюну он. – Заболтал я вас. Да и вам уже на службу надо.
      Отец Василий глянул на часы и охнул – до начала оставалось от силы семь-восемь минут. Он, не прощаясь, выскочил из машины и кинулся через дорогу, к храму.
      – Отец Василий! – услышал он сзади крик. – Батюшка! – он оглянулся. Ковалев вышел из машины и смотрел ему вслед. – Простите меня за этого засранца Пшенкина! Я с ним лично разберусь!
      «Ладно! – досадливо махнул рукой священник. – Это все ваши дела, меня они уже не касаются!»
      Настраиваться на службу пришлось долго, куда как дольше обычного. Вместо благости над отцом Василием витали обрывки разговоров, сине-багровое лицо водителя и собственные грешные, гневливые мысли. Но постепенно дело пошло на лад, и к вечеру священник, считай, окончательно пришел в себя.
 

* * *

 
      С тех пор как закончились дожди и на улицах немного подсохло, отец Василий снова стал проделывать путь от храма домой и обратно пешком. Ему несказанно нравилось идти по узкой, заросшей бузиной и акациями улочке и смотреть в небо. За заборами надрывались демонстрирующие свои отменные служебные качества беспородные псы, по-волжски напевно переговаривались между собой соседи, хрустел под ногами кое-где насыпанный щебень, и отцу Василию становилось так хорошо, словно именно это и было главной задачей его земной жизни: идти, слушать и обонять все это великолепие божественного творения. Вот и теперь, почти полночью, шагал он домой, искренне благодаря господа за возможность еще раз ощутить его величие.
      Но вот дома его ждал вполне житейский сюрприз.
      – Бригадир приходил, – с порога сообщила супруга.
      – Какой такой бригадир? – встревожился священник. В последнее время все его ассоциации как-то непроизвольно строились исключительно вокруг бандитских понятий.
      – Петрович, кто же еще, – улыбнулась Ольга.
      Отец Василий удивился, а потом понял и, покачав головой, невесело засмеялся. Вернулась бригада строителей, полным составом снявшаяся с его дома, чтобы перейти на парфеновский стройучасток. Их можно было понять тогда – с Парфеном не поспоришь; их можно понять и сейчас – вместе со смертью Парфена все работы на новой автостоянке прекратились, а значит, прекратились и выплаты. Тень безработицы снова опустилась на Усть-Кудеяр. И, похоже, это надолго.
      – Что сказали? – поинтересовался отец Василий.
      – Сказали, что завтра доделают летнюю кухню и примутся за сарай. Материал, говорят, у них свой, нам по старой дружбе уступят со скидкой.