Их позвал горизонт

      9 сентября 1910 года. Остров Мадейра, на рейде Фуншала. Дневник Кучина:
      "В 6 часов вечера начали готовиться к подъему якоря. Когда все было готово, начальник экспедиции позвал всех участников на палубу... Этот всегда удивительно спокойный человек теперь заметно волновался.
      "Господа, я позвал вас сюда, чтобы сообщить вам весьма важную новость, - сказал он. - План экспедиции существенно изменен. Сказать этого раньше я не мог, имея на то важные основания. С тех пор как американцы побывали на Северном полюсе и стортинг отказал нам в ассигновке, поездка к Северному полюсу утеряла несколько свой интерес. Теперь мы идем к Южному полюсу. Другая экспедиция, именно английская экспедиция "Терра Нова" под начальством капитана Скотта, имеет ту же цель и уже находится в пути. Именно это заставляло нас держать наши планы в секрете. Чтобы быть уверенным в вас, я позволю себе сделать опрос. Кто желает идти к Южному полюсу?"
      Все отвечали "да". Мне он сказал, что придется остаться на судне, так как летом, т. е. в ноябре - декабре 1911 года, "Фрамом" будут сделаны океанографические исследования в южной части Атлантического океана...
      Это известие поразило всех. Никто не подозревал... Но уныние скоро прошло. Наступило какое-то опьянение. Новые мысли, новые планы так же далеки от старых, как Южный полюс от Северного".
      Чуть позже Кучин запишет: "Все больше и больше хочется попасть в береговую партию, но, вероятно, не удастся. Плохо быть океанографом в подобных случаях". Однако уже через несколько дней он полностью поглощен планированием предстоящих морских работ:
      "Когда "Фрам" вернется от Земли Южная Виктория в Буэнос-Айрес, будет сделана океанографическая поездка. Во-первых, Буэнос-Айрес - острова Зеленого Мыса (думаю продолжить до берегов Африки), на юг по Гвинейскому течению до встречи с холодным течением, идущим на север от Игольного мыса, затем прямо на запад, к берегам Южной Америки. Такого рода исследований еще не было сделано в этих местах, и это будет иметь громадное значение. Вся работа будет лежать на мне, и надеюсь ее успешно выполнить. Только бы побольше свободы в действиях..."
      14 января 1911 года "Фрам" подошел к берегам Антарктиды. Амундсен и восемь его товарищей остались на зимовку в Китовой бухте, на шельфовом леднике Росса. В октябре - декабре пятеро из них совершили триумфальный поход к Южному полюсу. А "Фрам" под командой капитана Т. Нильсена продолжал кругосветное циркумантарктическое плавание.
      В дневнике Т. Нильсена есть запись: "Ертсен и Кучин все время собирали планктон. Счастливая улыбка озаряла лицо последнего, когда ему удавалось поймать в сетку одно или два "морских чуда"".
      А. С. Кучин и штурман Х. Ертсен выполнили ценнейшие океанографические работы: 60 глубоководных станций, 190 сборов планктона, 891 проба воды. А когда океанологические работы были закончены, Кучин из Буэнос-Айреса отплыл на пассажирском пароходе в Европу. Он вез в Норвегию пробы воды и весь собранный за время плавания научный материал.
      Корреспондент газеты "Русское слово", встретившийся с Кучиным в Осло, писал:
      "Еще совсем молодой - ему всего 23 года, с открытым добрым лицом, немного мешковатый и застенчивый, он похож скорее на только что кончившего семинарию народного учителя, чем на отважного мореплавателя...
      - Какие у вас планы на будущее?
      - Я послезавтра еду в Берген к Хелланд-Хансену для исследования привезенного мною научного материала... А к рождеству думаю быть обратно в России, надеюсь пристроиться к какой-нибудь русской научной экспедиции.
      - А как вы думаете, - спросил он меня вдруг, указав на лежавший на столе билет, - я вот приглашен сегодня в географическое общество. Говорят, там будет король со свитой. Полагается, вероятно, черный фрак? Это ничего, что я в матросской куртке? У меня нет другого платья".
      В тот вечер застенчивый русский моряк был окружен всеобщим вниманием на заседании Норвежского географического общества. Он был представлен королю, а позже норвежское правительство наградило А. С. Кучина денежной премией - 3000 крон.
      Вернуться к рождеству домой не удалось: два месяца потребовалось на обработку материалов. В контракте, который Кучин заключил в свое время с Амундсеном, было оговорено особым пунктом: "Все результаты работы являются собственностью экспедиции. Все наблюдения, предпринятые каждым отдельным участником экспедиции, должны находиться в ее распоряжении, так же как и вообще все записи в дневниках, касающиеся самой экспедиции... Участники экспедиции не могут без согласия ее руководителя опубликовать что-либо ранее трех лет после возвращения в Норвегию". Вот так и получилось, что Кучин не успел, не смог ничего опубликовать. А результаты были интереснейшие! Фритьоф Нансен позднее писал: "...моряки "Фрама" изучали океан между Южной Америкой и Африкой. Они первыми пересекли дважды эту малоизвестную часть океана, дополнили человеческие знания новыми сведениями о неизведанных морских глубинах, завоевав для науки новые области морского дна... Два океанографических разреза, выполненных "Фрамом", являются наиболее полными и длинными, которые были известны в какой-либо из частей Мирового океана".
      В конце января 1912 года Кучин вернулся домой, в Онегу. Вернулся совсем ненадолго. В феврале неожиданно пришла телеграмма из Орла от Владимира Александровича Русанова: не согласится ли он, Кучин, принять участие в Шпицбергенской экспедиции?
      Трудно сказать, были ли они раньше знакомы. Но конечно, Кучин знал о смелых Новоземельских экспедициях Русанова, читал, вероятно, его статьи о необходимости освоения Северного морского пути.
      Экспедиция 1912 года официально была организована только для геологического обследования Шпицбергена, для разведки угольных месторождений. Но совершенно ясно, что уже тогда, в феврале - марте, Кучин прекрасно знал, что планы Русанова отнюдь не ограничиваются Шпицбергеном.
      Еще в предварительном проекте экспедиции Русанов, высказав свое мнение о необходимости особо тщательного выбора судна, специально подчеркивал: "В заключение нахожу необходимым открыто заявить, что, имея в руках судно вышенамеченного типа, я бы смотрел на обследование Шпицбергена как на небольшую первую пробу. С таким судном можно будет широко осветить, быстро двинуть вперед вопрос о Великом Северном морском пути в Сибирь и пройти Сибирским морем из Атлантического в Тихий океан".
      Русанов страстно ратовал за экономическое освоение Северного морского пути. В одной из своих статей, опубликованной в журнале "Известия Архангельского общества изучения Русского Севера" (членом этого общества был и Кучин), Русанов писал: "Перед Россией сейчас встала беспримерно великая историческая задача. Если эта задача будет решена, если мы найдем выход сотням миллионов пудов сибирских товаров самым дешевым Северным морским путем, то мы тем самым завоюем мировой рынок. Это бескровное, чисто экономическое завоевание неизмеримо важнее самой блестящей военной победы, так как экономическое господство является самой прочной базой политического могущества. И я считал бы цель достигнутой, если бы в моем призыве к завоеванию льдов послышалось нечто большее: призыв к завоеванию мирового рынка, призыв к могуществу, к величию и к славе России".
      Призыв Русанова не мог оставить Кучина равнодушным. В одном из писем Александра Степановича есть емкие, определяющие жизненное кредо слова: "Служить делу, а не людям!" Невольно вспоминаются слова А. С. Грибоедова: "Служить бы рад, прислуживаться тошно!"
      Они были единомышленниками, Русанов и Кучин, и вполне закономерно, что оба они с юных лет встали в ряды борцов с царским самодержавием.
      Русанов, по-видимому, уже с 14 лет начал активно работать в орловском социал-демократическом кружке. Во всяком случае именно в 14 лет, в 1889 году, он впервые привлекался к дознанию. Аресты, тюрьмы, ссылка... Это потом он уехал в Париж, учился в Сорбонне, завоевал признание как полярный исследователь.
      А. Кучин с 16 лет примкнул к Архангельской организации социал-демократов. Многие годы спустя родные Кучина обнаружили под крыльцом дома в Онеге аккуратный сверток - нелегальную литературу и красный флаг с нашитой белой тесьмой надписью: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Возможно, именно под этим флагом в октябре 1905 года шли по улицам Архангельска ученики мореходки, участники грандиозных политических демонстраций.
      Сохранилась фотография: впереди сидит Адам Эгеде-Ниссен, депутат-социалист, в будущем Председатель Коммунистической партии Норвегии, в центре стоит Николай Алексеевич Шевелкин, большевик, делегат III съезда РСДРП, слева от него - совсем еще юный Александр Кучин.
      Что связывало этих троих таких разных людей?..
      Шевелкин, член партии с 1897 года, в 1903 году сослан в Архангельск, член Архангельского комитета РСДРП. 19 января 1905 года дерзко бежал из ссылки...
      Подлетела пара рысаков к вокзалу. Выскочил из санок высокий стройный офицер, бросил извозчику несколько монет, кивнул, указывая на чемоданчик, подбежавшему носильщику.
      Дежурный жандарм, вытянувшись в струнку, отдавал ему честь. Но офицер, словно и не замечая жандарма, быстрым шагом подошел к кассе:
      - Первый класс до Петербурга.
      Уже тронулся состав, уже заскрипели колеса поезда, когда офицер легко вспрыгнул на подножку вагона.
      До свиданья, Архангельск!
      Через четыре месяца, в апреле 1905 года, Н. А. Шевелкин, нелегально перейдя границу, приехал в Лондон. На III съезде РСДРП он представлял Архангельский комитет, но еще до окончания съезда прямо из Лондона выехал в Норвегию. Ему было поручено организовать транспортировку нелегальной литературы в Россию.
      И Шевелкин, и Эгеде-Ниссен, и Кучин, и многие другие, кого нет на фотографии, были звеньями "Рыбы" - так назывался в конспиративной переписке тот морской северный путь, по которому в начале века из-за границы переправлялись в Архангельск брошюры, прокламации, ленинская "Искра". Название "Рыба" появилось, наверное, потому, что литературу, предварительно упакованную в непромокаемые мешки, нередко отправляли... в бочках с селедкой.
      Осенью 1905 года Архангельская мореходка была закрыта, и Кучин около шести месяцев работал в Норвегии в типографии "Финмаркен", где под руководством Н. А. Шевелкина был налажен выпуск революционной литературы на русском языке. Когда в октябре 1906 года Кучин вернулся в Архангельск, чтобы продолжить учебу, таможенные власти обнаружили и конфисковали у него коробку патронов к револьверу "браунинг" и две рукописные статьи с критикой царского самодержавия.
      Бывали у жандармов и более крупные "удачи". Всего за месяц перед этим на пароходе "Ломоносов" были обнаружены четыре тюка с нелегальной литературой общим весом 4 пуда 15 фунтов. Их пытался провезти из Вардё в Архангельск матрос А. И. Вешняков. Фотография Вешнякова тоже была найдена в вещах Александра Степановича.
      К счастью, "дело Кучина" сочли мелким, оно было передано на усмотрение начальника училища М. М. Безпятова.
      Рассказывают, Кучин "простодушно" утверждал, что статьи, мол, его просили передать в редакцию газеты "Северный листок", а из патронов он хотел всего-навсего... сделать цепочку для часов.
      Вряд ли начальник училища поверил в это объяснение, но он успел еще на первом курсе оценить незаурядные способности Кучина, а кроме того, и сам в душе сочувствовал идеям революции. После Октября 1917 года полковник М. М. Безпятов безоговорочно встал на сторону народа и преподавал в Военно-морском училище имени М. В. Фрунзе.
      После долгих дебатов восемью голосами против шести педагогический комитет постановил: "Кучина из училища не увольнять".
      В Ленинграде в Музее Арктики и Антарктики хранится письмо Александра Кучина неизвестному адресату. Письмо не датировано, однако, судя по всему, оно относится как раз к ноябрю - декабрю 1906 года. Кучин начинает его норвежским словом partifalle - "товарищ по партии".
      "Partifalle! Я не мог раньше написать ничего: был здорово занят. Лишь теперь есть некоторые фразы, но их мало, а дополнить-то некогда. Владимир обещал прислать Филиппова, но до сих пор ничего не послал. Наверное, слышали, как я был схвачен здесь и представлен пред свое начальство. Меня уже наказали: лишили стипендии в размере 80 р. Ну и черт с ними. Теперь состою в ученической организации. В Питерской группе все провалы. Пропало все, что было привезено из Vardo. Вчера было собрание членов Арханг, организации по поводу выборов. Отклонены блоки с к.-д. Затишье. Был период рефератов и дискуссий, но с отъездом двух с.-д. все затихло. В Шенкурск будет карательная экспедиция с другом Нейгарда во главе. N. A. в Питере. В общем писать ничего не имею. Жаль, что не могу написать. Штука-то в том, что учусь зараз за мореходку и гимназию. С отцом перепалка. Денег нет. Одно время собирался даже уйти из училища.
      Кланяйтесь всей Wessel. Письмо-адрес в Совет Раб. Д., если успею, отправлю в "Социал-демократ". Здесь выходят ученические журналы той и другой партии.
      Скоро рождество. Я еду в Онегу. Кланяюсь Петерсону, Frone (?), Gundersen и другим. Alexander".
      Сведения об участии Кучина в революционном движении были до сих пор довольно отрывочны. Судя по письму, он был членом партии, был хорошо осведомлен о всех делах Архангельской организации.
      Но кто этот неизвестный адресат Кучина?
      По документам Музея Арктики и Антарктики нельзя, к сожалению, установить, когда и кто передал письмо в музей. Вероятно, оно поступило в промежутке между 1935 и 1950 годами.
      Письмо написано по-русски и адресовано, видимо, русскому. Однако обращение "Partifalle!" и иностранные фамилии друзей, которым Кучин просит передать приветы, наводят на мысль, что адресат живет в Норвегии.
      Из всех фамилий, упомянутых Кучиным, можно уверенно "расшифровать" только одну - Wessel. Эллизиф Вессель - норвежская социалистка, член рабочей партии. Она была секретарем "Норденс Клипне" - "Северной скалы", первой рабочей организации на севере Норвегии. В адресной книге ЦК РСДРП вслед за ее фамилией приписано: "...сочувствующая норвежка, говорит по-русски, давала деньги". Эллизиф была замужем за врачом Андреасом Весселем, и в их доме часто бывали русские социал-демократы. Отсюда, наверное, "всей Wessel" в письме Кучина.
      Н. А. Шевелкин был хорошо знаком с Эллизиф Вессель. По свидетельству А. Г. Веселова, архангельского журналиста и историка, Николай Алексеевич и многие годы спустя восторженно отзывался о семье Вессель: "Эллизиф активно помогала нам в выпуске газеты, брошюр, листовок и в отправке их в Россию".
      В Осло в Архиве рабочего движения сохранилось письмо норвежской социалистки:
      "Фишер просил меня помочь найти комиссионера (может быть, молодого купца или книготорговца) в Гаммерфесте для "Мурмана", а также для русских книг и брошюр. Если не найдется такого, который бы не боялся слова "социал-демократический", то и не говорите о содержании транспорта, но лучше, если бы он сам согласился заниматься транспортом социал-демократической литературы. Не могли бы Вы побыстрее разузнать это и сообщить? Напишите пару слов сразу же. Здесь все хорошо. С сердечным приветом. Ваша Эллизиф Вессель".
      "Фишер" - один из многих псевдонимов Шевелкина, а "Мурман" - газета, которую Николай Алексеевич задумал издавать в Вардё как раз осенью 1906 года. Политическую направленность газеты определял лозунг, поставленный перед ее заголовком, - "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!". В библиотеке Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС хранится комплект "Мурмана". Под пером Шевелкина и его помощников даже официальная информация, почерпнутая из русских источников, так преображалась, что становилась уничтожающе едкой, бичующей. Можно процитировать, например, маленькую заметку "Замена полицейских собаками", опубликованную в тринадцатом номере "Мурмана":
      "Шпионы стали дороги, а царское правительство - бедно, и вот полиция догадалась пригласить на службу... собак. Тем более это удобно, что собачьи качества близки к полицейским.
      В Петербурге в Михайловском манеже 15 апреля происходило испытание "полицейских собак". В испытании участвовало 4 собаки петергофского питомника дворцового ведомства (собаки, стало быть, сродни ныне царствующему дому Романовых), - Вольф, Гертс, Треф и Соня. Все собаки показали большие успехи, за что петергофскому питомнику дворцового ведомства выдана золотая медаль.
      Разумеется, это верх несправедливости! Раз успехи собачьи, должна быть и награда выдана собакам: золотая медаль с ликом императора всероссийского на шею истинно сукина сына Гертса или Трефа".
      Конечно, Шевелкин постоянно нуждался в информации из России официальной и неофициальной. А судя по содержанию письма Кучина, его неизвестному адресату как раз и интересны все мельчайшие подробности о событиях в социал-демократических кругах Архангельска.
      Так, может быть, именно Шевелкину и адресовано письмо?..
      В начале мая 1912 года Русанов и Кучин выехали из Петербурга в Норвегию, чтобы подыскать и купить судно для экспедиции.
      "В Олезунде судно настолько понравилось, - писал Кучин отцу, - что решили купить его. Лучше, пожалуй, и не найти. Судно называется "Геркулес". Построено в 1908 году специально для звериных промыслов около Гренландии, а в этом году сменена ледяная обшивка".
      По нашим современным представлениям, идти на "Геркулесе" во льды было безумием: 63 тонны водоизмещения, мощность мотора... 14 лошадиных сил. Конечно, современные ледоколы имеют "в запряжке" до 75 тысяч (!) лошадиных сил. Но ведь веками плавали во льдах и вовсе без моторов.
      Во всяком случае и капитан, и начальник экспедиции были довольны судном. Кажется, только отец капитана Степан Григорьевич Кучин не разделял общих восторгов. Он знал о планах Русанова и не мог не тревожиться о судьбе экспедиции. Позднее он будет вспоминать: "Я писал сыну письмо с Русановым... что не советую пускаться в такое опасное плавание. Я упрашивал даже самого Русанова оставить попытку идти в Карское море и не ходить до поздней осени на таком маленьком суденышке, которому название дано совсем не по величине..."
      11 (23) мая 1912 года, когда подготовка к экспедиции была в полном разгаре, Кучин писал в Онегу:
      "Моя дорогая мама! Если бы ты знала, как я счастлив. Я побывал уже в Бергене два дня, виделся с моей маленькой Аслауг. Какая хорошенькая она! Ты так порадовалась бы на нас вместе. И она, и я целуем тебя... И как счастливы мы. Мама, дорогая, порадуйся вместе со мной. Я так люблю ее. Каждый раз больше, чем чаще вижу ее... Я здоров, весел и счастлив. Где мы будем вдвоем с Аслауг, там я буду счастлив".
      Долгие годы мы не знали о ней ничего, кроме имени - Аслауг... И вот найдено новое, не известное ранее письмо. Оно ответило на многие вопросы и одновременно еще больше вопросов поставило. Письмо Кучина, посланное из Бергена 12 декабря 1911 года:
      "Дорогой отец!.. Это письмо большой важности, поэтому откладывал его на несколько дней. Еще два года тому назад, когда я работал в Бергене, я познакомился с семьей литературного критика Паульсон. Очень скоро я близко сошелся с этими чудными людьми и был у них как друг, как свой. Особенно близки стали мы, т. е. я и младшая дочь Паульсон - Аслауг, тогда еще гимназистка. Мы вместе гуляли, читали и стали большими друзьями. Я уехал на "Фраме". Мы переписывались, как только была возможность. Из ее писем я узнал ее еще ближе. Это чудная девушка. Под влиянием своих родителей она воспиталась так, что совершенно непохожа на других норвежек, даже на свою старшую сестру. Еще во время плавания, даже еще раньше, понял я, что я полюбил эту девушку.
      Приехав в Христианию, я еще колебался, ехать ли в Берген или нет. Скрывать мое чувство я не в состоянии более, но вместе с тем я боялся связывать ее. Ведь я никогда не думал оставаться за границей всю мою жизнь, всегда думал жить в России. И мысль, что она не может ехать в Россию, где все для нее чужое, мешала мне решиться. Письмо Нансена помогло. Я поехал в Берген и поселился за городом.
      За это время она развилась, похорошела. Мы снова стали часто бывать вместе, и я узнал, что и она любит меня... Больше я не мог бороться с собой. Да и к чему? Лучшей жены, лучшего друга мне не найти. Мы пошли к ее родителям. За последние дни они заметили, что между нами что-то произошло. Так как они меня знали давно и хорошо, то мы получили их согласие.
      - Если она хочет ехать в Россию и сделаться русской, то с богом, ответили Паульсоны.
      И с тех пор мы жених и невеста. Так как мое положение в России еще не выяснено и так как Аслауг еще так молода - ей всего лишь 18 лет, - то я решил, что свадьба будет лишь через два года. За это время я что-нибудь сумею сделать в России...
      Теперь самое главное: я прошу тебя и маму благословить нас.
      Мне уже 23 года, мне пришлось много думать, жить, и поэтому можешь положиться на мой выбор. Мы любим друг друга. Ее ничто не устрашит. Она пойдет за мной хоть на край света. Да это и не нужно. Мы поедем лишь домой, к моим дорогим родителям...
      Хотя мы и не хотели, чтобы о нашей помолвке стояло что-нибудь в газетах, однако один из корреспондентов разнюхал и в один день было напечатано чуть ли не во всех газетах Христиании и Бергена. Посылаю одну вырезку..."
      Теперь открылись новые возможности для архивного поиска. Судя по письму, Фритьоф Нансен принимал какое-то участие в судьбе Александра Кучина. Может, в его архиве хранятся письма "застенчивого русского моряка"? А может быть, сохранился архив семьи Паульсон? И еще один вопрос - как сложилась судьба голубоглазой фрёкен Аслауг?
      Племянница Кучина Надежда Павловна Мищенко обнаружила на чердаке старого дома Кучиных несколько писем Аслауг. Они еще расшифровываются. Но три слова понятны и без перевода, они написаны по-русски: "Я люблю тебя..."
      Из Норвегии "Геркулес" под командой капитана Кучина пришел в Александровск. Последние приготовления, последние письма, последние встречи с друзьями.
      Шевелкин еще в 1911 году перебрался на остров Кильдин, который расположен у входа в Кольский залив. Он выходил на промысел трески, палтуса, селедки. Но по-прежнему в бочках с рыбой шла с Кильдина в Архангельск нелегальная литература.
      Узнав о прибытии "Геркулеса", Шевелкин на боте пришел в Александровск. Рассказывают, что при расставании Русанов подарил Николаю Алексеевичу свой бинокль.
      - Встречайте нас с ним, - сказал он шутливо...
      26 июня 1912 года в 9 часов вечера "Геркулес" уходил из Александровска на Мурмане; капитан стал у штурвала!
      Выбор был сделан. Все знали, на что они идут.
      Накануне и в день отплытия моряки "Геркулеса" писали последние письма.
      Матрос Алексей Раввин: "...может быть, не вернемся раньше будущего года; во всяком случае не пиши раньше сентября и если не получишь от меня ответа до 1-го ноября, то считай, что мы зазимовали где-нибудь во льдах... Время нет, торопимся выдти в море; думал строиться этим летом - придется оставить до будущего, если буду жив; если пропаду, ты получишь все, что я имею..."
      Матрос Василий Черемхин: "Прошу порато небезпокоится, хотя мы и зазимуемся, но на следующее лето до июля и августа тоже недожидайте, потому что нам раньше оттуда выйти непозволят льды... До свидания, родные, может и навсегда, может и последняя строка моего письма дойдет до вас..."
      Потом был Шпицберген: разведка угольных месторождений, океанологические работы. Отсюда три человека на туристском пароходе возвратились через Норвегию в Россию.
      А о дальнейших планах Русанова и Кучина мы знаем только из короткой записки, которую начальник экспедиции оставил в становище Маточкин Шар на Новой Земле:
      "Юг Шпицбергена, остров Надежды окружены льдами. Занимались гидрографией. Штормом отнесены южнее Маточкина Шара. Иду к северо-западной оконечности Новой Земли, оттуда на восток. Если погибнет судно, направлюсь к ближайшим по пути островам: Уединения, Новосибирским, Врангеля. Запасов на год. Все здоровы. Русанов".
      Так уж повелось испокон веков: капитаны, опасаясь льдов, боязливо прижимались к берегам. В Карское море корабли пытались проникнуть только южными проливами - Югорским Шаром, Карскими Воротами. Русанов справедливо указывал, что есть еще и Маточкин Шар, и путь вокруг Новой Земли.
      "Выбор того или иного пути зависит от момента, от предыдущего положения льдов и направления ветров", - писал он. И еще: "Температурные данные, направление течении и характер ветров позволяют думать, что наиболее свободный от льдов путь... лежит вокруг северных берегов Новой Земли".
      Время подтвердило правильность взглядов Русанова. Современные суда специального ледокольного типа осуществляют регулярные грузоперевозки трассами Северного морского пути, и современные капитаны действительно выбирают "пути следования в зависимости от ледовых условий". Нередко путь вокруг мыса Желания оказывается самым благоприятным.
      Но только не надо забывать - многие десятки метеостанций обслуживают теперь трассу Северного морского пути. Радио, ледовые авиаразведки, космические снимки - мог ли об этом мечтать капитан "Геркулеса"?
      Они, Русанов и Кучин, все те одиннадцать человек, что ушли тогда навстречу льдам, были первыми.
      "Хочу служить делу..." - Александр Кучин.
      "Я буду работать для России..." - Владимир Русанов.
      Три года спустя безрезультатно закончилась последняя спасательная экспедиция. Специальная комиссия, созданная при Архангельском обществе по изучению Русского Севера, официально сообщила: "Надежды никакой иметь уже нельзя". Только дома - в Орле, в Онеге, в маленьких поморских деревнях их продолжали ждать...
      И годы спустя в Россию, в Онегу шли и шли письма из Норвегии: "Я так долго не имею от тебя вестей, но верю в то, что ты жив, что любишь меня. Пусть любовь сохраняет нас, людей..."
      Вряд ли голубоглазая норвежская фрёкен узнала, что в 1934 году в архипелаге Мона, у западного побережья Таймыра, был обнаружен покосившийся столб с надписью: "Геркулесъ, 1913 г.". Чуть позже на островке в шхерах Минина были найдены многочисленные вещи участников экспедиции: патроны одиннадцати различных типов, фотоаппарат, буссоль, альтиметр, кружки, ложки, ножи, документы двух матросов - В. Г. Попова и А. С. Чухчина, обрывок рукописи В. А. Русанова "К вопросу о северном пути через Сибирское море" и многое другое. Найдены были и кости - они и сейчас хранятся в Музее Арктики под инвентарным номером 657. Первоначально предполагали, что это человеческие кости. Но когда в 1972 году их передали специалистам на экспертизу, оказалось, что это кости "животных отряда ластоногих" - нерпы или лахтака.
      Теперь известны три стоянки участников экспедиции: остров Геркулес в архипелаге Мона, мыс Русановцев к западу от полуострова Михайлова, остров Попова - Чухчина в шхерах Минина. Вещей множество, но нигде не найдены останки людей, оружие, дневники, записные книжки, документы экспедиции.
      Наверное, в 1912 году "Геркулес" зазимовал в районе архипелага Мона. Наверное, в 1913 году (у побережья Таймыра год был аномально ледовитым) судно не смогло высвободиться из ледового плена. Оставив судно, русановцы решили пробиваться на юг, на Пясину, в Енисейский залив, только там можно было надеяться встретить людей.
      Кто знает, может, когда-нибудь в тундре будет еще найдена их последняя стоянка...
      В 1977 году на острове Попова - Чухчина работал отряд экспедиции газеты "Комсомольская правда". Тогда-то и был найден забросанный галькой, замытый песком якорек. Маленький якорек с погона капитана "Геркулеса" Александра Степановича Кучина.
      Глава 12
      Планы его всегда рассчитаны на подвиг...
      Возможно, подвиг слишком громкое слово. Но была в нем какая-то всесокрушающая внутренняя сила, стремление сделать то, что для других казалось невозможным.
      Георгий Седов... Когда-то просто Егорушка, Ёрка, Седый. Сын азовского рыбака с Кривой Косы.
      В семье девять детей, мал мала меньше. Отец ушел на заработки и пропал на годы. С семи лет пришлось Ёрке рыбачить, ходить на поденщину в поле, а то и нищенствовать, просить милостыню.
      "Как тяжек был этот хлеб, сколько слез, сколько стыда, сколько оскорблений!" - писал Седов в автобиографии годы спустя.
      До четырнадцати лет, по его собственным словам, был он неграмотен, а потом, когда вернулся уже отец, кончил за два года трехклассную церковноприходскую школу и... убежал из дома. В самом деле убежал, за один день отмахал 75 верст до Таганрога.
      "Я в душе твердо решил поступить в мореходные классы... не мог равнодушно смотреть на бегающие под парусами суда".
      В двадцать один год получил Седов диплом штурмана дальнего плавания, в двадцать четыре экстерном сдал экзамен и был произведен в поручики по Адмиралтейству, направлен в гидрографическую экспедицию Северного Ледовитого океана.
      В экспедиционных плаваниях Седов зарекомендовал себя блестяще. "Всегда, когда надо было найти кого-нибудь для исполнения трудного и ответственного дела, сопряженного иногда с немалой опасностью среди льдов, - писал позднее генерал А. И. Варнек, - мой выбор падал на него, и он исполнял эти поручения с полной энергией, необходимой осторожностью и знанием дела".
      Георгий Яковлевич становится помощником начальника экспедиции, но начинается русско-японская война, и он подает рапорт об откомандировании его на Дальний Восток. Седов командует миноноской No 48, которая несет сторожевую вахту в Амурском заливе. А в 1906 году его назначают помощником лоцмейстера Николаевской-на-Амуре крепости.
      По сохранившимся воспоминаниям, Седов представил адмиралу Скрыдлову дерзкий проект: вооружить эскадру шлюпок минами Уайтхэда (минами на шестах) и, прорвавшись на Симоносекский рейд, попытаться уничтожить японские броненосцы.
      Конечно, Седов, как и все русские моряки, все русские люди, тяжело переживал бесславное поражение царской России, гибель эскадры в Цусимском проливе. Он уже поработал в Белом, Баренцевом, Карском морях, и ему (да и не только ему) казалось, что катастрофы можно было бы избежать, если бы эскадра адмирала Рожественского пошла не южным путем, а через Ледовитый океан, вдоль северных берегов России.
      В газете "Уссурийская жизнь" молодой гидрограф выступает со статьями, в которых подчеркивает "значение Северного океанского пути для России", призывает к его освоению.