Тамара Астафьева - Пленница

— Зачем их делать, если можно купить?

— Не болтай чепухи! Нельзя сравнивать то, что куплено, с тем, что выращено своими руками.

«Что-то, толстуха, я в дядюшкиной квартире не заметила ничего, что было бы выращено твоими руками. Никаких заготовок».

Тамара ангельским взором посмотрела на Светлану Петровну:

— Ладно, я буду копаться на огороде и ходить в лес за ягодами. Но, надеюсь, у меня будет свободное время?

— Никто не намерен эксплуатировать тебя как батрачку, — фыркнула фрекен Бок, — так что свободного времени будет более чем достаточно. Главное, использовать его с умом. А то ты целыми днями валяешся на кровати, вместо того чтобы заняться чем-то полезным…

«О, Господи! — еле сдержала себя Тамара. — Заколебала! Ты когда-нибудь сможешь поговорить со мной по-человечески? Не поучая?! Хотя бы с месяцок отдохну от вашего общества», — мечтала она с ногами устроившись на жидкой подстилке из сена, покрытого драным, насквозь пропитанным влагой ватником.

На следующий день Светлана Петровна собиралась отчалить в Ленинград. Через неделю она уходила в отпуск и проводить его у родителей не собиралась.

— У дяди много забот, в том числе и из-за тебя, — сообщила она Тамаре. — Я должна быть рядом с ним.

«И слава Богу», — обрадовалась девочка. На свою мать фрекен Бок походила лишь внешне. Тоже не отличалась худобой и маленьким ростом. В резко очерченных чертах — волевом подбородке, тонких губах, большом крючковатом носу — тоже проглядывало нечто мужеподобное, а движения были так же угловаты, как у дочки. На этом сходство и заканчивалось. К своему удивлению, Тамара обнаружила, что Анна Ивановна умеет улыбаться. И ее улыбка совсем не походит на те вымученные гримасы, которые выдавливала из себя Светлана Петровна в кабинете у следователя или на комиссии по установлению опекунства.

Как только телега остановилась возле крыльца, Анна Ивановна подбежала к Тамаре — в первую очередь не к своей дочери, а к Тамаре! — крепко прижала к себе, ткнулась губами в щечку, и девочка сразу отметила, что от этой пожилой женщины пахнет по-домашнему и по-деревенски. Почему именно так — по-домашнему и по-деревенски, — Тамара ответить не смогла бы. Но этот запах был ей приятен.

— Здравствуй, Томочка. Здравствуй, родная… Здравствуй, Света. Как доехали?

— Спасибо, ма. Хорошо.

— Ой, девочка, милая! Да ты ж вся окоченела! Петя, Светлана! Куда смотрите? Промочили девчонку насквозь!.. Пошли скорей в дом. Обогреешься, наденешь сухое. Покажу тебе твою комнату. Здесь твои вещи? — Анна Ивановна подхватила с телеги маленький чемоданчик с Тамариными пожитками.

В комнатушку, устроенную на чердаке, пришлось подниматься по крутой деревянной лестнице, и было заметно, что этот короткий подъем дался Анне Ивановне нелегко.

— Уф! Старая я уже по таким лестницам ползать, — сказала она, пристраивая чемоданчик на тумбочке, установленной возле старинной, с никелированными шариками, кровати. — Для тебя-то это не препятствие. Вспорхнешь по лестнице и не заметишь.

— Когда на улице вёдро, здесь круглый день солнышко, — сообщила Анна Ивановна. — Нравится комнатка?

— Здесь очень уютно, — кивнула Тамара. — Спасибо.

На столе, накрытом салатного цвета скатеркой, пластмассовая вазочка с букетом садовых цветов. Рядом дешевая китайская магнитола. На кресле стопка потрепанных книг.

Сразу бросалось в глаза, что к ее приезду готовились. И ей было приятно почувствовать это после месяца полного отчуждения в обществе дяди и его толстой жены!

— Ну, распаковывайся, переодевайся, — Анна Ивановна провела большой жесткой ладонью по влажным Тамариным волосам.

— Хорошо, Анна Ивановна.

— Говори проще, Тамарочка: тетя Нюра и дядя Петя.

— Хорошо, тетя Нюра, — улыбнулась Тамара.

И подумала, что этот дождливый денек стал для нее по сути первым светлым днем после смерти родителей. Оказывается, люди умеют быть приветливыми.

Для того, чтобы ожить после месячной летаргии, оказалось достаточно всего лишь встречи с Кириллом, а это совпало еще с одним приятным событием — полчаса назад домоправительница, поцеловав на прощание мать и отца и смерив строгим взглядом Тамару, размашисто пошагала в Неболчи, спеша на ленинградский поезд. Никто не вызвался ее проводить, и, как показалось Тамаре, это здорово подпортило фрекен Бок настроение.

«Так тебе и надо, Толстая Задница! Проваливай!»

— Тетя Нюра, можно на речку?

— Сходи, милая.

Тамара положила в пакет томик с «Цивилизацией статуса» Роберта Шекли. Пакет она подложит под себя, чтобы не сидеть на влажной земле. А книжку… Это будет первая книжка, которую она прочитает с тех пор, как случилась трагедия.

«О, черт! И когда же получится не вспоминать об убитых родителях постоянно?»

— Тамара, сразу за огородом тропинка. Прямо по ней, никуда не сворачивая, дойдешь через бор до ручья.

— У меня все равно нет купальника.

Купальник остался в Тярлеве, в платяном шкафу в ее комнате. Дядя с толстухой, когда перевозили Тамарины вещи, почему-то оставили его там. Так же, как и компьютер. И телевизор. И книги. И магнитолу.

Узкую безымянную речку, которую здесь называли ручьем, от маленькой, в двенадцать дворов, деревни Капраново отделяла неширокая полоса соснового леса. Но в тот вечер до речки Тамара так и не дошла.

— Привет! — раздалось за спиной, и она чуть не подпрыгнула от неожиданности. Безлюдный вечерний лес, узенькая тропинка, — и вдруг прямо над ухом это звонкое «Привет!».

Тамара отпрянула в сторону и, стремительно обернувшись, чуть не приняла боевую стойку.

Ей улыбался долговязый паренек лет шестнадцати в вареных джинсах и красной цыганской рубахе, завязанной узлом на животе.

— Я тебя испугал?

— Дура-а-ак! — облегченно пролепетала Тамара. — Так и заикой можно сделать.

— Ну, извини. — Улыбка не сходила с открытой добродушной физиономии. Голубые глаза; россыпь веснушек вокруг вздернутого носа; ниспадающий на лоб чуб вьющихся льняных волос. «Ну прямо Иванушка-дурачок из сказки», — поразилась Тамара.

— Как у тебя получилось подкрасться так незаметно?

— Просто ты о чем-то задумалась. Вот и не слышала. Еще раз извини…

— …Ты ведь только вчера приехала? К бабе Нюре? Надолго? Тебя как зовут?

«Послать этого Ванюшу подальше и идти читать книжку? Или познакомиться?.. Нет, все же послать… Нет, все-таки познакомиться. Какой бы он ни был, этот деревенский Иванушка, а в его компании будет веселее.»

— Тамара, — представилась она.

— А я Кирилл.

Вовсе и никакой не Иванушка. И вовсе не деревенский, как это выяснилось уже через десять минут.

— Я из Москвы… Здесь нахожусь под надзором бабули… — без устали молол языком ее новый знакомый. — В этой деревне лишь в трех домах живут круглый год, а в остальные приезжают только на лето… У нас собралась неплохая тусовка: две сестренки из Дмитрова — Маришка и Ленка, Толстяк — вообще-то его зовут Саней, Наташка — ее дом через один от тебя… Спим до двух дня, а по вечерам всей тусой отправляемся в Неблочи. Сначала смотрим какое-нибудь дурацкое видео, потом дискотека, потом все идут на костер. И так до утра… Пойдешь с нами, Томка?

— Не знаю. Если отпустят.

— Не отпустят? Тебе сколько? Пятнадцать?

— Тринадцать.

— Ха, а выглядишь на все четырнадцать.

— Спасибо. Я сегодня поговорю насчет клуба с Анной Ивановной.

— Я сам с ней поговорю. Она меня любит. Когда у них удрала корова, я помогал им ее искать. Пошли, познакомлю с Толстяком и сестренками.

Вот так Тамара была введена в местный бомонд. И с этого дня жаловаться на одиночество ей не приходилось. Как и было здесь принято, она теперь просыпалась не раньше двенадцати, на скорую руку то ли завтракала, то ли обедала и спешила к дмитровским сестренкам, где проводила весь день, дуясь в карты. Иногда они на велосипедах ездили в Неблочи. Шатались по магазинам, в жаркие дни купались в Мете. Впрочем, тогда Тамара сидела на берегу. Не лезть же в воду в платье.

В половине седьмого начиналась подготовка к походу в ДК — сначала короткий заход в баню, потом долгое сидение перед зеркалом. И Наташа, и сестры щедро позволяли ей пользоваться своей косметикой, и Тамара под их надзором училась наводить красоту. В восемь вечера они вшестером — местные их называли капрановскими — выдвигались в Неблочи, чтобы посмотреть в видеосалоне «Греческую смоковницу» или «Голубой Гром», подрыгаться на дискотеке и, наконец, в составе огромной толпы отправиться в ближайший лесок на костер.

После первого вечера, проведенного вместе с Кириллом, Тамара пришла к выводу, что ей с ним легко и интересно. Иванушка-дурачок неожиданно оказался Иваном-царевичем и в корне не походил на тех недоразвитых недоносков, что пытались приударять за ней раньше.

После второго вечера Тамара с интересом отметила, что этот парень ей нравится.

После третьего — с трепетом в сердце почувствовала, что влюбилась.

Теперь она буквально жила ожиданием той минуты, когда вновь останется с Кириллом наедине. Он обнимет ее за плечо, шепнет: «Валим, Томка, отсюда», и они неторопливо пойдут по темной улице, удаляясь от людной площадки перед ДК.

Своим уединенным уголком они выбрали крыльцо одной из заброшенных изб с заколоченными досками окнами и густым запущенным садом, надежно укрывавшим их убежище. Кирилл расстилал на деревянном настиле крыльца свою телогрейку, Тамара удобно устраивалась на ней, облокачивалась спиной о своего кавалера и начинала с нетерпением дожидаться момента, когда он прекратит трепать языком о развеселой жизни в Москве и примется ласкагь губами ей ухо и шею. Тогда у нее моментально перехватывало дыхание, она блаженно зажмуривала глаза и безуспешно старалась унять дрожь, вдруг охватывавшую все тело. Каждую ночь она с томным замиранием сердца ждала, когда Кирилл наконец переступит через границу, которую почему-то очертил для себя. А иногда, в те моменты, когда не только трусы, но даже и джинсы насквозь промокали от переполнившей всю ее страсти, Тамаре хотелось схватить его руку и самой сунуть ее себе под футболку…

Как ледяной ливень, хлынувший с голубого безоблачного неба, в деревню нагрянул дядя Игнат. Однажды, привычно в половине второго дня спустившись из своей комнаты к завтраку (или обеду?), Тамара обнаружила возле крыльца его «Опель-Аскону».

«Вот дерьмо! — Интуиция подсказала ей, что безмятежная деревенская жизнь закончилась. И это показалось настолько ужасным, что она на какое-то время замерла на крыльце, не в состоянии оторвать взгляд от ненавистной машины. — И какого же черта вас принесло?»

Но тетя Нюра, когда Тамара вернулась в дом, немного развеяла ее страхи.

— Приехал твой дядя, — сообщила она, толсто нарезая на сковородку вареную колбасу. — Возвращался из Москвы и решил завернуть, проверить, как ты, отдохнуть денек.

— А чего меня проверять? — пробурчала Тамара. — Он что, один? Без Светланы Петровны?

— Света в Ленинграде.

— Так он ненадолго?

— Завтра уедет. Он сейчас спит. Всю ночь провел за рулем. Ты, уж пожалуйста, доча, посиди пока дома. А то некрасиво: дядя проснется, а тебя и след простыл.

«Ему начхать, — очень хотелось ответить. — Я уверена в этом на все сто пятьдесят!»

Но зачем милой старушке знать, что дядя — самовлюбленный ублюдок, которому племянница абсолютно до лампочки. Если он и решил сюда завернуть, то уж совсем не затем, чтобы ее проведать. Завезти продукты по высочайшему распоряжению Светланы Петровны, побездельничать денек на природе — все, что угодно, но Тамара нужна ему как собаке блоха.

— Хорошо, тетя Нюра. Я сегодня посижу дома.

— Вот и умница! А дядя проснется, я тебя позову.

Дядя проснулся в три часа дня. И уже через десять минут Тамара, сидя за столом в горнице, с интересом наблюдала, как дядя Петя безуспешно пытается соблазнить его бутылочкой красного.

— Благодарю, я не пью.

— Совсем? — удивленно пучил глаза Петр Тимофеевич.

— Я живу по столь напряженному графику, что не могу позволить себе никаких излишеств.

Тамара еле сдержалась, чтобы не прыснуть: «Плюгавый лицемер, как обычно, строит из себя солидного человека, держит марку. Но ничего, он скоро забудется и примется этаким живчиком метаться по комнате, брызгать слюной и размахивать ручками… При этом подергивая правой ногой».

— Тамара, как тебе здесь? — неожиданно спросил дядя. — Сумела избавиться от тоски?

— Да.

— Я рад за тебя. Собираешь ягоды?

— Нет. Я не люблю ходить в лес. Там комары. И змеи. — Дядюшка хихикнул:

— Ерунда! Никаких змей! Между прочим, Светлана Петровна попросила меня перед отъездом: «Игнат, когда будешь в деревне, не забудь забрать варенье, которое сварила Тамара. Попробуем, вкусно ли у нее получилось». Похоже, — театрально развел он руками, — забирать нечего.

— Я не люблю варенья.

— Зато его любим мы. Пора научиться, Тамара, думать не только о себе, но и о других. Представь себе, что получится, если мы со Светланой Петровной вдруг перестанем заботиться о тебе и…

«Получится здорово!»

— …Так чем же ты здесь занималась? Может быть, помогала на огороде? Готовила пищу? — Дядюшка обратил строгий взор на приткнувшуюся на стульчике тетю Нюру. — Анна Ивановна, она помогала вам по хозяйству?

— Помогала, конечно.

— Чем?

Растерянная тетя Нюра молчала.

— Ничем, — резко поднялась из-за стола Тамара. — Допрос окончен?

— Какой допрос? — Дядя удивленно уставился на нее. И сразу смущенно рассмеялся, сообразив, что перегнул палку. — Тамара, девочка, сядь на место, пожалуйста. И поверь, я совершенно не собираюсь к тебе придираться. Но и меня, и Светлану Петровну искренне беспокоит то, что ты будешь праздно гробить здесь свое время. Ты приучена жить на всем готовеньком. Твои родители воспитали тебя…

«Не трогай моих покойных родителей, сволочь!»

— Анна Ивановна, — снова переключил внимание на хозяйку дядя Игнат. — Лучше расскажите мне вы. Без утайки, — заговорщицки улыбнулся он. — Есть у вас жалобы на Тамарино поведение? Не устали еще от нее?

— Как можно, Игнат Анатольевич! — искренне всплеснула руками тетя Нюра. — Замечательная девчушка!

— Только бездельница.

— Да что ж вы хотите? Отдыхать же приехала, не работать.

— А вот Света серьезно рассчитывала на то, что Тамара хоть немного поможет вам по хозяйству…

— И чего нам там помогать? — перебила Анна Ивановна. — А то мы с дедом не справимся сами! Надо бы было, так уж поверьте, не постеснялись бы, попросили. А так пускай отдыхает.

— И как же она отдыхает? — прилип, словно банный лист к заднице, дядя. В его извращенном воображении забота о взятой под опеку племяннице, должно быть, отождествлялась именно с тем, чтобы отыскать у нее какие-нибудь недостатки и с энтузиазмом революционера-фанатика начать вырубать их под корень.

«Что же, флаг тебе в жопу, — улыбнулась Тамара. — Обломаешься».

Но ищущий да обрящет. Бесхитростная Анна Ивановна вдруг начала выдавать такие подробности о Тамарином времяпрепровождении, что у той от ужаса перехватило дыхание. Все, что деревенской старушке казалось совершенно невинным в поведении девочки, для дяди как раз и являлось этими вожделенными объектами для вырубки. И он довольно потирал руки, с циничной улыбочкой слушая о том, что племянница завела себе много друзей и подруг, что у нее даже появился ухажер — очень хороший мальчик, приехавший на каникулы из Москвы, что каждый вечер они вместе ходят в поселок в кино и на танцы, и Тамара домой возвращается только под утро.

— Одним словом, шляешься ночи напролет?

— Что значит шляешься!

— Тебе сколько лет, девочка?

«Сколько лет? Ах, ты, типа, не знаешь! Конечно! Спроси я сейчас, в каком месяце у меня день рождения, и ты оказался бы в глубоком дерьме».

— Тринадцать.

— И какие в этом возрасте могут быть мальчики?

— Кирилл всего лишь мой друг. И не более.

— «Не более», — передразнил дядюшка. — Сегодня друг, а завтра, глядишь… — Он многозначительно помолчал, не отрывая жадного взгляда от бутылки вина, которую поставил на стол Петр Тимофеевич.

— Послушать вас, дядя Игнат, — язвительно улыбнулась Тамара, — так мне в тринадцать лет нельзя иметь никаких друзей.

— Не утрируй, девочка. Ничего подобного я не говорил. Дружи на здоровье с этим Кириллом. Общайтесь. Играйте. Ходите вместе на реку, в лес. Но только днем. Никаких ночных гулянок…

— В клубе ночами полно девчонок, которым не то что тринадцать, а меньше. — Тамара не сдавалась, но уперся и дядюшка.

— Хотел бы я знать, что за родители у этих девчонок? — заметил он. — Местные алкаши, которым глубоко наплевать, что вырастет из их дочерей?..

«А сам-то ты кто? Не алкаш? Или тебе, скажешь, не наплевать, что получится из меня?»

— …Мы со Светланой Петровной возложили на себя ответственность за твое воспитание. И не хотим, чтобы ты, шляясь по танцам, создала нам проблемы. Исполнится восемнадцать, делай что хочешь. Никто тебе и слова не скажет. Анна Ивановна, я вас попрошу: проследите за тем, чтобы Тамара вовремя возвращалась домой. И привлеките ее к работе по дому. У вас большой огород, и я не сомневаюсь, что там полно грядок, которые нуждаются в прополке. К тому же сейчас пора сенокоса. Так грабли ей в руки — пусть помогает. И еще одно. Мы со Светой приедем через пару недель и хотели бы, чтобы к этому времени моя племянница набрала ягод и научилась варить варенье. А сейчас… — Дядя посмотрел на часы. — Петр Тимофеевич собрался затапливать баню. Помоги ему наносить воды.

«Баню сегодня будут топить лишь потому, что приехал ты. Так сам и таскай эту воду».

— Хорошо, наношу. Только мне надо предупредить Кирилла, что я теперь под домашним арестом.

— Перебьется Кирилл. Если он о тебе беспокоится, то явится сам. А ты занимайся делами. И прекрати нести чепуху про домашний арест. Наносишь воду, сможешь сходить погулять. Все. Свободна, девочка.

«Слава Богу, отделалась от урода, — облегченно вздохнула Тамара, выйдя из дома. — Да я готова натаскать воды хоть в сотню бань, лишь бы он больше не докучал мне своим словесным поносом! Лишь бы вообще не вспоминал о том, что я существую».

В десять вечера, когда Тамара, собрав в пакет кое-какое тряпье, нуждающееся в стирке, отправилась в баню, тетя Нюра уже легла спать, а дядя с хозяином, напарившиеся и разомлевшие, курили на скамеечке возле крыльца. Игнат хвастливо распространялся о своих грандиозных успехах на фронте коммерции, дядя Петя тактично изображал, что все это ему интересно.

При виде этой картины Тамара хихикнула — другого увидеть она и не ожидала.

Так же, как абсолютно не ожидала того, что случится десять минут спустя…

Никаких внутренних крючков и щеколд ни на входной двери, ни на двери из парной в предбанник в бане предусмотрено не было. Зачем они? Ни озабоченных алкашей, ни сексуальных маньяков в округе не наблюдалось. Бояться некого. Тамара спокойно разделась и, прихватив пакетик со шмотками, отправилась в парную. Она уже высыпала в таз постирушки и начала натирать хозяйственным мылом футболку, когда вдруг услышала, как скрипнула входная дверь и кто-то зашебуршился в предбаннике. Удивительно, но она даже не испугалась.

Чего бояться у себя дома?

— Кто там? — прокричала Тамара и чисто автоматически прикрылась футболкой, хотя была абсолютно уверена, что незваный гость дальше предбанника не пойдет. Да и какой может быть незваный гость, когда здесь все свои? Не иначе как дядя Петя вернулся за какой-то забытой вещичкой. — Кто там? — еще раз повторила она, уже с беспокойством отметив, что так и не получила ответа.

И в этот момент дверь из предбанника приоткрылась, и в нее нахально сунулся не кто иной, как ее родной дядюшка!

От неожиданности Тамара чуть не взвизгнула. И подумала: «Как хорошо, что успела прикрыться футболкой». Она уже собиралась как можно грубее рявкнуть: «Что надо?!!», но дядя на доли мгновения опередил ее.

— Это я, девочка. Не пугайся. Сейчас только разденусь и помогу тебе вымыться.

И, словно фантом, растворился в предбаннике. Дверь захлопнулась. А Тамара только и смогла растерянно прошептать:

— Вообще-то, я сейчас стираю. Не надо мне ни в чем помогать. Я сама…

И наконец придя в себя после этого неожиданного вторжения, она принялась судорожно натягивать на себя мокрую намыленную футболку.

«Хорошо, что она длинная. Как платье. Можно даже не надевать трусы. Обойдусь и без них… Нет, ну что за урод! Каким нахальством надо обладать, чтобы вот так… У него, наверное, и правда, мозги набекрень. Вообразил, что я не смогу справиться здесь без него? Если так, то еще ничего. А если другое? О, черт!!!»

«Но неужели у этого извращенца достанет ума попытаться меня изнасиловать? Или хотя бы просто полагать? Ведь я подниму на ноги всю деревню! Сразу же побегу в Неблочи в милицию. И в результате сидеть дядюшке — не пересидеть. Или он надеется, что я промолчу? Безропотно позволю проделать с собой все, что он пожелает, а потом никому не скажу ни словечка? Зря надеется!»

Дверь вновь отворилась, и в полумраке парной, освещенной лишь одной тусклой лампочкой, нарисовалось удивительно белое тело с тонкими ножками, узкой грудью и животиком, выпирающим далеко вперед над красными плавками.

— Не понимаю, в чем дело?! — сразу повысила голос Тамара. — Что вам здесь нужно?

— А что здесь такого? Неужели ты меня стесняешься, девочка? — тонко хихикнул дядя Игнат. — Да ты что? Неужели ты думаешь, что мне интересно? Да у тебя еще не на что смотреть. К тому же не забывай, что я твой родной дядя. Ты ведь не стеснялась своего папу? Он же заходил в ванную, когда ты там мылась?

«Чего привязался, придурок? Проваливай!!!»

Дядюшка шагнул к Тамаре. Она отступила и уперлась спиной в угол печки.

— Отец никогда не входил ко мне в ванную, — испуганно пробормотала она. — Он не был извращенцем… Уйдите, пожалуйста.

— Что ты мелешь! — неожиданно возмутился дядя Игнат. — Ты хоть понимаешь, что ляпнула? Какой я извращенец?! Как не стыдно было такое даже подумать? Пойми, крошка, — вновь смягчился дядюшка. И сделал еще один осторожный шажок. — Я просто сейчас сидел на скамейке, беседовал с Петром Тимофеевичем и вдруг представил, как ты берешь ковшик, зачерпываешь из котла кипяток и… Ведь это не городская ванная, где повернул краны, и порядок. Здесь одно неосторожное движение, и ты опрокидываешь кипяток на себя. Ожоги… больница… И виноват в этом я, потому что не предусмотрел, что может случиться. Снимай футболочку, не стесняйся. Помогу тебе вымыться, потру спинку, и пойдешь отдыхать… Тамара! Выкинь из головы нездоровые мысли.

«Сам выкинь нездоровые мысли, ублюдок! Ты что, правда, считаешь, что сможешь мне запудрить мозги? Дудки!»

Он еще чуть-чуть сократил расстояние. Теперь их разделяла какая-то пара шагов.

«…Я ведь сейчас завизжу! И стану звать на помощь! Вот будет здорово, когда сюда прибегут Анна Ивановна и Петр Тимофеевич!»

— Уйдите, пожалуйста, дядя Игнат. Почему вы решили, что со мной должно что-то случиться? Раньше я всегда ходила в баню одна.

— Но сейчас, когда здесь я, одной мыться я тебе не позволю, — вего тоне появились жесткие нотки. — Раздевайся! Не заставляй меня тратить время на дурацкие пререкания. — Дядя скосил глаза на полок и, углядев там березовый веник, взял его в руку. — Не пора ли прибегнуть к более радикальным мерам твоего воспитания, чем простые увещевания и уговоры. Раздевайся, сказал! Не вы-вынуждай отхлестать тебя в-веником! С-с-снимай футболку, упертая дрянь! — дядя вдруг стал заикаться, его голос начал заметно дрожать.

«Потерял марку? Возбудился? — Тамара с ужасом уставилась на красные плавки, которые были готовы лопнуть от увеличившегося вразмерах дядюшкиного достоинства. — Действительно, возбудился! О, Господи, у него же стоит!»

— Я сейчас закричу, — прошептала она, отлично понимая, что от страха вряд ли сможет даже пискнуть.

— Н-не болтай чепухи! И довольно к-кривляться! Если н-не хочешь сх-хы-хлопотать по мы-ы-мордасам, снимай футболку. И пы-пы-подай мне ковшик. Разбавлю тебе в тазу в-воду.

«Ковшик… „Я представил, как ты берешь ковшик, зачерпываешь из котла кипяток и… — Кажется, так сказал дядюшка? — Ожоги… больница…“» — Не оборачиваясь, Тамара нашарила лежавший на приступке алюминиевый ковш.

Дядя шагнул вперед, протянул руку.

Она зачерпнула из котла кипяток.

— А теперь положи веник на место. И выметайся отсюда, пока не выплеснула это тебе на брюхо.

Дядя оторопел.

— Ты что, сдурела?

— Нет, я серьезно.

— Что ж, девочка, спасибо. Отблагодарила за все заботы, нечего сказать. Давай, шпарь дядю! Смелее!

— Пшел вон из бани! О том, что здесь произошло, я завтра же расскажу родителям Светланы Петровны. Со всеми подробностями.

— Неблагодарная стерва!

— Убирайся!

— А я-то, дурак, еще сокрушался, не слишком ли строго поступил, наложив запрет на твои ночные гулянки. Всерьез был настроен отменить это завтра перед отъездом, сказать Анне Ивановне, что был не прав. Но теперь… — Дядя картинно развел руками — в правой березовый веник. А Тамара отметила, что, как только набрала в ковш кипятку, дядюшкино заикание сразу прошло. Впрочем, так же, как и стояк. — Теперь ни о каких послаблениях не может идти и речи.

Она аж захлебнулась от негодования. Похотливый мерзавец предлагал ей сделку: «Ты, девочка, сейчас снимешь футболку и позволишь тебя облапать. А я, так уж и быть, сниму запрет на видеосалон и дискотеку».

— Считаю до трех: раз…

Тамара не сомневалась, что сделает это!

— …два…

На счет «три» дядя рванулся к ней, пытаясь перехватить ее руку. И тут же, ошпаренный, отпрянул назад. Замер, не в состоянии осмыслить, что маленькая пакость все же отважилась!

Тамара уже зачерпнула новую порцию. Контроль над собой был утрачен. И на этот раз она не колебалась, когда испытывая истинно садистское наслаждение, выплеснула кипяток точно на красные плавки.

Дядюшка заверещал. Крутанулся на месте. Скрючился так, что третий ковш кипятка выливать ему на спину было очень удобно. Не умолкая, Игнат схватил с полка ведро и окатил себя холодной водой.

— Еще? — Тамара держала перед собой (уже четвертый по счету) наполненный ковш.

Четвертой порции дядя дожидаться не стал. Запустил в племянницу пустым ведром, промахнулся и, крича от боли, вылетел за дверь.

Злобное помешательство, которое минуту назад охватило её, так же мгновенно и отпустило. И она, совершенно спокойно подумав: «Если этот вареный петух сейчас решит свести со мной счеты, то мне уже не поможет никакой кипяток», хладнокровно взяла прислоненную к стене кочергу, открыла заслонку, сунула загнутый конец в угли и принялась ждать, когда из предбанника к ней вновь нагрянет дядя Игнат.

Сейчас она ткнула бы раскаленной кочергой ему в рожу без лишних сомнений.

Входная дверь оглушительно хлопнула. Дядюшке было уже не до секса. Зализать бы раны, смазать бы поскорее ожоги сметанкой и маслицем.

«Слился, подонок, — улыбнулась Тамара. — А если нет? Если специально хлопнул дверью, а сам затаился в предбаннике, дожидаясь, когда я неосмотрительно сунусь туда уже без ковша с кипятком. Ну уж нет! Меня не проведешь! — Она взяла раскаленную кочергу, подкралась к двери, прислушалась… — Смог бы ошпаренный дядя Игнат, даже если бы этого очень хотел, сидеть так тихо, не издавая ни звука? Вряд ли. Но все же не мешает проверить».

Тамара плечом резко врезалась в дверь и с кочергой наперевес выскочила в предбанник.

Пусто!

Она выглянула на улицу.

Тишина! Лишь в траве надрывались многочисленные кузнечики.

«Кино уже, наверное, закончилось и началась дискотека, — грустно подумала Тамара. — Интересно, чем после дискотеки будет заниматься Кирилл?»

Она вернулась в баню и принялась одеваться.

Натянув трусики и завязав поясок на халате, Тамара почувствовала себя гораздо увереннее. И все же в дом прокралась со всей осторожностью, испуганно замирая при каждом скрипе рассохшихся половиц. Прислушалась: из комнаты, которую отвели дяде Игнату, ни звука. Удовлетворенно хмыкнула, прихватила ведерко с водой и поднялась к себе. Смотала одну из растянутых на чердаке бельевых веревок, пристроила ведро на верхней ступеньке. А уже через десять минут поперек лестницы была установлена настолько хитрая растяжка, что миновать ее не смогла бы и кошка.

Она разделась, залезла в постель и открыла на первой странице «Цивилизацию статуса» Шекли. В романе, который четыре недели назад она собиралась проглотить за два вечера, до сих пор так и не было прочитано ни единой строки.

Ее разбудил оглушительный грохот!

Она подскочила, приняла сидячее положение и, первые мгновения ничего не соображая со сна, испуганно уставилась на дверь, за которой совсем по-мужски, матом, ругалась почтенная Анна Ивановна.

Тамара мгновенно вспомнила всё, что произошло накануне: озабоченный дядюшка; ковш с кипятком; раскаленная кочерга… хитрая растяжка на лестнице с сюрпризом в виде ведерка с водой на верхней ступеньке.

Тамара растерянно замерла на кровати. И так и сидела до тех пор, пока в комнате не появилась Анна Ивановна. Волосы мокрые, злые карие глазки мечут молнии — всё понятно без слов.

— Тамара, ты спишь?

— Нет, тетя Нюра. — Она испуганно сжалась: опять неприятности!

— Тогда объясни мне, пожалуйста, что это ты учудила на лестнице? — Анна Ивановна подошла вплотную к кровати. Сказать, что она вне себя, было, в общем-то, не сказать ничего. — Что это за озорство с ведром и веревкой? На кого ты поставила этот капкан?

«Рассказать ей о том, как вчера в баню вломился дядя Игнат? Не рассказывать? Но ведь вчера я была твердо намерена рассказать. К тому же, если промолчу, дядюшка когда-нибудь улучит момент, чтобы повторить свои приставания. Да, решено! Рассказываю! Все, как на духу!»