Каменный век (№3) - Прайд Саблезуба

Cергей Щепетов

Прайд Саблезуба

Глава 1

ИСПЫТАНИЕ

Если взять десяток не очень кривых жердей метра по четыре длиной, неплотно обвязать на тонких концах, а потом воздвигнуть, расположив толстые концы по кругу, то получится каркас. А если к этому каркасу пришнуровать невыделанные оленьи шкуры внахлест, мехом наружу, то образуется некое коническое жилище. Чум? Вигвам? Юрта? Нет, юрта, кажется, покрывается войлоком, а чум не всегда конической формы, так что пусть уж называется вигвамом.

Семен лежал, укрывшись пушистой шкурой, и созерцал ременную вязку жердей возле дыры дымохода. Утро было совсем не ранним, но вставать не хотелось – если вылезти, то придется двигаться, раздувать костер и так далее, поскольку его женщина отправилась за дровами, а это надолго. В конце концов, он заслужил немного покоя и может позволить себе еще подремать. Семен любил такую утреннюю дрему – в ней приходят замечательные, яркие, запоминающиеся и, главное, почти управляемые сны. Может, и теперь получится? Что-то давно он не общался с друзьями из «того» мира: «Может, наконец, Юрка приснится? Надо настроиться и думать о нем».

…Кусок шкуры откинулся и, матерясь вполголоса, внутрь просунулся Юрка. Почему-то он совсем не выглядел здесь нелепо в своих мятых брюках и темно-сером пиджаке, присыпанном на плечах перхотью.

– Ну и нора! – осмотрел он помещение, в котором выпрямиться во весь рост он мог лишь в центре, но там располагался очаг. – Как ты тут живешь?! Что, нормальную палатку не мог поставить?

– Тут нет тканей, – сказал Семен. – Тут, пардон, без трусов жить приходится. Я уж молчу про носки и портянки. Ты лучше сядь, а то спину измажешь.

Юрка глянул через плечо, начал отряхиваться и, конечно, задел покрышку вигвама. Рука стала черной, а сверху посыпались мелкие хлопья сажи.

– Блин, понастроют тут! – возмутился он и добавил длинное матерное ругательство. Это, конечно, не помогло, и он опустился, скрестив ноги, на большой валун, накрытый куском старой шкуры.

– Ничего себе табуретка, – поерзал он задницей.

– Чего ж ты хочешь, – усмехнулся Семен, – каменный век на дворе.

– Да? – без особого удивления переспросил приятель. – А какой именно?

– Ну-у, – озадачился Семен, – наверное, где-то ближе к концу среднего мезолита или даже самое начало нового, который неолит называется.

– Если б я понимал в этих ваших «литах»! Вот литры – это другое дело! – Он извлек из кармана бутылку водки, побултыхал содержимое, посмотрел на свет. – Настоящая «паленка» – все без обмана. Тащи стаканы! В неолите их уже придумали – это я точно помню.

– Нету стаканов, – честно признался Семен. – Пей из миски.

– Что-о-о?! Я похож на собаку?! Думаешь, раз диссерт не защитил, значит, буду лакать, как пес?! Это у вас, завлабов, языки длинные, вот и лакайте! А мы люди простые, мы и из горла можем. – Он отвинтил крышечку и протянул бутылку Семену. – На уж, хлебни, наука!

– Сам ты наука! Давно ли по пять статей в год клепал, а как ушел на производство, так под пролетария молотить начал?! Не буду я пить в такую рань!

– Ну и дурак, – отреагировал Юрка и, запрокинув голову, присосался к горлышку. Заглотив добрую четверть литровой бутылки, он оторвался, утер губы, взял с камня кусок печеного мяса, понюхал и положил обратно.

– Ни хрена ты в жизни не понимаешь, хоть и кандидат наук: с утра выпил – и весь день свободен! Поздняя птичка глаза продирает, а ранняя уж по второй принимает!

– Ты же помер, Юра…

– Ну и что? Зато мертвые сраму не имут и могут пить, когда хотят. Давай, рассказывай, что там дальше было, после того как мы…

– Американец тоже погиб, – сообщил Семен.

– Это я и без тебя знаю. Хороший парень был Стив. Помянуть надо, однако. – Юрка раскрутил содержимое бутылки и сделал еще пару изрядных глотков. – Пусть земля нам будет пухом.

– Прибор этот, из-за которого вы гробанулись, а я в каменный век попал, нам, оказывается, инопланетяне подсунули. Они тут занимаются…

– Да плевать мне на инопланетян! Расскажи лучше про великого геолога, специалиста по тому и этому, заведующего лабораторией и так далее. Того, который в свои почтенные тридцать восемь лет бросил пить, курить, ругаться, начал спортом заниматься – бегать без штанов по палеолиту. Бабу-то хоть завел?

– Древнекаменный век здесь вроде как кончился, но штанов действительно не носят. Только теперь понемногу начинают, – уклонился от ответа на последний вопрос Семен.

– И стаканов у вас нет! Ты мне мозги-то не компостируй, а излагай по порядку: кого, сколько раз и в какой позе. А то уже полбутылки осталось! Короче: поблевал ты возле наших трупов, а дальше что?

– Что-что… Ну, осмотрелся, то-се… В общем, понял, что в какой-то древнятине оказался и что обратно не выбраться. Хотел, чтоб не мучиться, сразу удавиться или утопиться, да как-то не собрался, а потом привык, втянулся. Жрать, правда, все время хотелось – у меня же с собой только нож да зажигалка были. Ракушки собирал, раков ловил, потом и рыбу… Плот из бревен связал и двинул по речке вниз – может, думаю, встречу кого. В наводнение попал… В общем, наткнулся на недобитого туземца – кроманьонец из племени лоуринов оказался. Они тут с неандертальцами развлекаются: эти с них скальпы сдирают, а те – головы отрезают. Дальше мы уже вместе кантовались: пока Черный Бизон в себя приходил, я успел и с хьюггами – это которые неандертальцы – подраться, охотиться научиться, посуду глиняную изготовить и даже арбалет бронебойный сделать. Мамонта раненого добил, с волчонком подружился. Вот из-за них-то все и получилось. Понимаешь, у местных тут культ этого самого мамонта, он вроде как воплощение главного бога-творца. А волк – это тотемный зверь одного из двух родов племени лоуринов. В общем в итоге пришли мы с Черным Бизоном в их поселок, и там меня приняли как человека. А поселок этот, он не просто так, он возле пещеры, а в ней главный жрец – Художником его все зовут – стены расписывает. Типа того, что перекачивает красоту нашего Среднего мира в Нижний мир – мир мертвых. Ну, с этими мирами все, конечно, сложнее – я в них, наверное, до конца никогда не разберусь. Считается, что сам я пришел из Верхнего мира, где обитают еще не рожденные, – из будущего то есть. Посвящение в воины у них тут сложное и многоступенчатое, но я почти все сдал экстерном, только от одного не отвертелся – пришлось клиническую смерть на вкус попробовать.

А еще мне очень помогло, что, когда мы с этим прибором вляпались, у меня, видать, что-то в мозгах повредилось. Во-первых, память как-то так обострилась, что можно вспомнить все, что в жизни хоть раз мельком видел, читал или слышал, – да в нашем мире я бы с такой памятью за пару лет академиком стал! А во-вторых, стал я всех понимать, кто хоть что-то соображает – от евражки до мамонта. Ну, и они меня, соответственно. Только трудно это, сосредоточиваться надо, и голова потом сильно болит. Вот, скажем, язык кроманьонский я, наверное, за пару недель выучил, даже стихи писать на нем начал, а до этого мы с Бизоном через ментальный контакт общались. А как язык освоил, с таким контактом сразу напряженка возникла – или то, или другое, а вместе не бывает.

– А бабу тебе дали? – поинтересовался Юрка. – Толстую и волосатую?

– Да, – согласился Семен, – здешние Венеры не по парижской моде скроены. Но нашлась одна… В общем, не твое дело!

– Ах, какие мы скромные, какие стеснительные! Не больно-то и хотелось! И стали они жить-поживать да добра наживать! Все, что ли?

– Что ты! – улыбнулся Семен. – Это только первая серия.

– А много их? – спросил Юрка, озабоченно разглядывая содержимое бутылки. – Надо, чтоб до конца хватило.

– Да пей! – махнул рукой Семен. – Пока не больше двух, а третья только завтра начнется. Или, может, уже сегодня, но не раньше чем проснусь.

– Тогда ладно, – согласился Юрка. – За твое здоровье. – Он влил в рот сразу граммов двести, проглотил, занюхал и добавил: – Сексуальное, разумеется.

– Спасибо, – поблагодарил Семен. – Дальше будешь слушать?

– Давай-давай, только покороче: сколько скальпов снял, сколько неандерталок трахнул? Тут чем воюют-то? Посохом, в смысле – шестом боевым? Кроме тебя, кто-нибудь работает?

– Нет, больше никто. Тут дубинами дерутся или такими, знаешь, палицами с камнем на конце. А еще наши из луков классно стреляют – мне так никогда не научиться. Приходится с арбалетом заморачиваться, но его пока зарядишь… Ну, не важно, это – детали. Не успел я толком обжиться, освоиться, как началась заваруха – неандертальцы так называемую большую охоту устроили: очень похоже, что специально меня отловить хотели. Там еще мальчишка был замешан – Головастиком звали. У него талант художественный, он вроде как может заменить в будущем главного жреца. В общем это длинная история, а если коротко, то мальчишку я спас, а сам в плену у хьюггов оказался. На «ложе пыток» успел побывать, пока меня наши не отбили. Ну, правда, я и сам этих хьюггов покрошил немало – страшно вспомнить! Кое-как оклемался, и пришлось перебираться вот в этот поселок – он У Желтых Скал называется. Это типа центральной усадьбы пяти племен, они тут по временам кучкуются, а постоянно живут здесь только люди из рода Тигра. Они тоже нашего племени – лоурины, значит. У самой-то Пещеры жить неудобно, там только мой род Волка обитает. А отправили меня сюда, чтобы совершить обряд над тем самым Головастиком. Как уж оно там получилось, рассказывать долго, но в итоге оказался я еще и членом рода Тигра.

– Тигр-то хоть саблезубый?

– Ясное дело! Здесь другие и не водятся. Я, правда, их вблизи не видел, но сам в такого превращался – все говорят! Да и не тигры они на самом деле, а вид саблезубых кошек, который в нашем мире вымер давно и полностью.

– И что, – побултыхал Юрка остатки водки, – уже можно пить? За великого волкотигриного воина?

– Пей, если хочешь, только это еще не конец. Инопланетяне-пришельцы до меня докопались. Те самые, которые вас со Стивом упокоили, а меня сюда забросили. У них тут миссия работает, которая план реализует – по направлению развития данного мира на путь истинный. Они меня, значит, под белы рученьки и к себе на базу. Кормить-поить там не стали, зато начали грузить по полной программе: с вами, говорит, ошибочка вышла, просим прощения. Но и вы, мол, сами виноваты – нельзя в таком пьяном виде со сложной техникой обращаться. Пожалуйте обратно в ваш мир. Только я им не поверил. Сдается мне, что нас троих просто списали ради каких-то своих интересов, а я сдуру в живых остался. Вроде как меня быть не должно, а я есть, но убить меня своими руками они не могут, а чужими не получается. Короче, согласился я на обратную переброску, а сам тут остался. Да еще по пути на точку старта успел карту посмотреть.

– Свистеть не надо, Сема, – не поверил Юрка. – Из-за бабы, небось, остался? Так и скажи! А лучше покажи!

– Щас, разбежался! Но, если честно… Из-за нее тоже. Понимаешь, Юрка, инопланетяне тут катаклизм устроили типа Всемирного потопа – для ускорения, значит, местного научно-технического прогресса. Здесь у нас в степи нормальной зимы отродясь не было – зверье, считай, круглый год паслось, а теперь навалилось… Да с буранами, с морозами и землетрясениями впридачу. У них энергоустановка где-то посреди ледника – на севере. Я людей предупредить хотел, что лафа кончилась: надо еду запасать и жилье теплое строить. Только их не очень-то прошибешь – как жили, так и живут. Глас вопиющего в пустыне, в общем… Как баб по-научному трахать, им интересно, а как мясо вялить, им по фигу – они отродясь запасов не делали. Я им целую программу действий составил – в стихах, чтоб запомнили лучше. Только они – ноль эмоций…

Потом как-то раз снегу много нападало, наст образовался – зверью в степи полная хана. Вот тут народ зашевелился, вожди всех племен сюда прибыли – со свитами, конечно, – и великий совет устроили. Мамонты, говорят, собрались со всей округи, самцов вперед выставили и пошли строем наст крушить – они так всегда делают, чтобы самок и молодняк свой спасти. Ну, а мелочь копытная, ясное дело, за ними тянется, подбирает, что там под снегом после мамонтов останется. Только прутся они в таких случаях всегда на север, а там в этом году еще осенью все водой залило. Короче, погибнут мамонты – людям не жить. Не в смысле, что есть нечего будет, а вера такая. Кто виноват? Уж не Семхон ли? Он, помнится, одного мамонта застрелил без всяких обрядов, без высшего на то разрешения. Смешно, да не до смеха… Ты, конечно, не поверишь, но пошли мы с Бизоном этих мамонтов встречать – я же вроде как общаться с ними могу. Фантастика, причем не научная, только они в итоге куда-то к востоку свернули. То ли я вожака уговорил, то ли так случайно получилось… Всю парку об наст порвали, но почти цел остался. Если, конечно, рожу ободранную не считать и мозоли от снегоступов – ужасно неудобные штуки, а лыжи сделать не из чего. Теперь у меня вроде как выходной. Продолжение завтра будет, так что можешь допивать – конец второй серии.

– Ну, Сема, ты даешь! На самом интересном месте! – возмутился Юрка и раскрутил в бутылке остатки водки.

– Ничего интересного, – пожал плечами Семен. – Опять какую-нибудь гадость предъявят: не любят вожди лоуринов, гордые мы очень, а я им как бельмо на глазу. Так что скоро увидимся – на том свете.

– Прорвешься! – легкомысленно махнул рукой Юрка, а потом поднял бутылку и совершенно серьезно сказал: – За то, чтобы мы с тобой только во сне встречались!

И выпил.

К совещаниям и заседаниям Семену было не привыкать. Так он, во всяком случае, думал раньше. Теперь больше и больше склонялся к мысли, что к такому разврату привыкнуть нельзя. Понятно, конечно, что традиции вырабатывались веками, но зачем же молчать по полчаса после каждой фразы?!

Каждый вождь принес на Совет колчан с пятью стрелами, имеющими знаки племени. Был произведен обмен всех со всеми – у каждого оказалось по четыре чужие стрелы. Не принять чью-то стрелу означало отказ от общения с ее хозяином. Сломанное древко – объявление войны. Чтобы взять слово на Совете, нужно поднять с пола свой колчан и положить его на колени.

Пять племен, с тех пор как перестали резать друг друга, понимают себя как некую общность людей или людей Пещеры. Племя состоит из нескольких родов, имеющих своих тотемных животных. Общим же тотемом для родов всех племен являлся мамонт – его проблеме и было посвящено первое заседание.

Заседание второе началось ранним утром три дня спустя. В вигваме Совета ничего не изменилось – те же фигуры на тех же местах, с такими же непроницаемыми лицами. Изменился лишь главный виновник – его правую щеку украшала здоровенная ссадина, покрытая коркой засохшей крови. Кроме того, Семен был бос и стыдливо прикрывал ноги куском оленьей шкуры. На ступнях и лодыжках у него имелись такие высококачественные мозоли от креплений снегоступов, что он решил позволить себе разуться, добравшись до «зала заседаний».

Первым взял слово вождь тарбеев:

– Последняя война началась с того, что воин лоуринов оказался в плену у хьюггов. Это значит, что он должен был умереть. Это значит, предки позвали его – разве не так? Тем не менее не только Семхон не откликнулся на зов, прозвучавший дважды, но его не услышали и лоурины, помешав ему уйти. Тарбеи считают, что нарушен Закон жизни.

В сильно сокращенном виде (он говорил долго) ответ вождя лоуринов был таков: ввязаться в бой с превосходящими силами противника Семхон не мог, потому что это означало бы самовольный (незваный) уход из Среднего мира. Отказаться от спасения своего воина лоурины также не могли, поскольку этого потребовал родовой зверь пострадавшего – Волк.

Потом началось обсуждение, из которого стало ясно: вожди пейтаров, бартошей и минтогов разделяют мнение главного тарбея.

С этим «зовом предков» Семен разбирался довольно долго. Ситуацию осложнило еще и то, что в роду Волка данное понятие было не в ходу, хотя все о нем знали: «Вот, скажем, почему добивают воинов, тяжело раненных в бою? Чтобы не мучились? Чтобы не кормить калек? Отнюдь! Тяжелое ранение означает приглашение переселиться в Нижний мир для последующего воскресения. Долг каждого – помочь человеку откликнуться на этот призыв, тем более что и сам раненый этого хочет».

Итог подвел вождь бартошей:

– Каждый род имеет своего зверя, и Волк – лишь один из них. Наше родство восходит к изначальному существу, от которого творец отделил и людей, и животных. Лоурины, конечно, не могли не исполнить волю Волка, но он сам мог пойти против воли изначального. Не из-за того ли теперь трясется земля и ветер ломает наши жилища? Как покажут нам лоурины, что их человек имеет право жить в Среднем мире? Огонь или вода? Без этого нам не о чем здесь говорить.

«Господи, – мысленно застонал Семен, – а это еще что такое?!»

– Вода! – прозвучал ответ.

– Почему?

– Дров в поселке и так мало, – вздохнул вождь лоуринов.

Присутствующие выразили согласие (кроме Семена, конечно) и начали расходиться. Второе заседание было закончено.

Семен сидел в вигваме шамана, слушал тихую речь старика и тосковал – нет ему покоя в этом мире. Картина получалась довольно мрачная: когда-то, очень давно, существовала традиция не спасать человека, упавшего в воду. Вода как бы взяла его, и отбирать нельзя, а то рассердится и заберет многих. В стране мелких степных речек все это потеряло актуальность, и старейшина из рода Волка по имени Медведь даже выразил желание научиться плавать. И почти научился, только почему-то категорически отказывался заплывать туда, где ногами нельзя достать дна. Семену казалось, что это обычная для новичков боязнь глубины, но оказалось все гораздо сложнее: человек, над головой которого вода сомкнулась, считается… ну, не то чтобы совсем уж погибшим, но к тому близко – в общем нехорошо это. Семен, устраивая публичные водные процедуры, избежал неприятностей по чистой случайности – никто, кроме Ветки, не видел, как он ныряет. И вот теперь…

– Да ведь сейчас время белой воды! Время льда и снега!

– Белая вода – все равно вода. И она покажет, имеешь ли ты право находиться в Среднем мире.

– Но как?! И потом, я же плавать умею! Что делать-то надо будет?

– Почти ничего, – еле заметно усмехнулся старик. – Пройти через Корявую Чашу.

– М-м-м! – замычал Семен как от зубной боли. – Ничего себе – испытаньице! Там же…

Впрочем, говорить вслух то, что и так всем известно, он не стал. Корявая Чаша – это небольшая котловина между холмов километрах в двух от поселка. Раньше после дождей там образовывалось нечто вроде озера, но вода быстро уходила, и оставалось болото, покрытое кочками, между которыми чавкала жижа. Во время одного из недавних землетрясений со склона сошел оползень и перегородил дорогу воде. Теперь там образовалась целое водохранилище шириной метров сто и вдвое длиннее. Оно, конечно, замерзло, но по льду никто не ходил – ни к чему это, тем более что настоящих морозов еще не было. Ну, сколько там может быть льда? Два сантиметра? Три? Ох-хо-хо…

– Я же просто провалюсь, старик! Провалюсь и утону! Никто же не будет вытаскивать меня из полыньи!

– Значит, племя лоуринов приняло того, кто не принадлежит этому миру.

– Ничего себе, проверочка!

– Я буду камлать для тебя. Твоя голова должна остаться сухой.

Несмотря на бесконечные ритуальные паузы, заседание Совета и беседа с шаманом в тот день закончились засветло. Семен решил прогуляться перед возвращением домой – может быть, это последний вечер в его жизни? Во всяком случае, его следует вкусить по полной программе – и закат, и морозец, и заснеженную равнину с невысокими холмами.

Он стоял на окраине поселка и смотрел, как малышня в меховых рубахах до пят съезжает с раскатанного склона ручья. Никаких санок у них, конечно, нет – в качестве транспортных средств они используют собственные ноги, задницы или куски жесткой мамонтовой шкуры. Визг, смех, крики – ну, прямо как… в будущем. «И кто-то из взрослых с ними – одному из воинов тоже захотелось порезвиться. Собаки вокруг носятся, гавкают… Вон пацан ухватил пса за хвост и пытается заставить его тянуть себя в гору… Нет, не так надо, – вздохнул Семен и прищурился, пытаясь рассмотреть, что за мужик развлекается в обществе детей и собак. – Конечно же, это Перо Ястреба! Интересно, что бы делало племя лоуринов, если бы главный собачник погиб в передрягах последних месяцев? Хотя, наверное, кто-нибудь из мальчишек занял бы его место – многие любят возиться с собаками».

Семен выбрал в снегу соответствующую тропинку и побрел к горке.

– Эй, Семхон! Залезай сюда – прокатимся! – закричал сверху Перо.

– Давай катись сам, а я посмотрю, – махнул рукой Семен.

Наверху сформировался хохочущий, визжащий, лающий ком и устремился по склону вниз. Было на что посмотреть: к широкой полосе старой облезлой шкуры Перо умудрился привязать ремнями здоровенного лохматого пса пятнистой масти. Клыки у него были с добрых полпальца, но бедному животному почему-то и в голову не приходило пустить их в ход против своих мучителей. На эту импровизированную волокушу Перо усадил двух мальчишек с палками в руках, спихнул ее вниз со склона и сам повалился на нее. Почувствовав, что на него вот-вот наедут, пес метнулся в сторону и получил палкой по боку (впрочем, не сильно), метнулся в другую – то же самое. Бедняге ничего не оставалось делать, как мчаться вперед, спасаясь от догоняющей волокуши. Результат был вполне ожидаемым – чем сильнее он тянул, тем быстрее двигалась волокуша, и тем громче вопили пассажиры. Уже в самом низу пес умудрился-таки взять круто влево, и седоки повалились в снег, что, впрочем, нимало их не расстроило. Животное же, почувствовав резкое облегчение, решило убраться подальше от своих мучителей и потащило пустые «санки» вверх по склону.

– Видал? В прошлый раз еще дальше уехали! – довольный, распаренный Перо вытряхивал снег из меховой рубахи. – А если двоих привязать, то они вообще!

– Ты пробовал? – вполне серьезно спросил Семен.

– Двоих привязывать? Конечно, пробовал, только их на прямой удерживать трудно, и ремни все время путаются. Но тянут они здорово, особенно с горки! А долго в этот раз снег не тает, правда? Ну, прямо как ты говорил! Уже и дрова у баб почти кончились, а…

– Слушай, Перо, – перебил его Семен. – Слушай, сколько собак ты можешь… м-м-м… контролировать? Нет, они все тебя немного слушаются, а сколько из них слушаются тебя хорошо? По-настоящему?

– Ну-у… – Воин задумался и стал шевелить красными замерзшими пальцами. – Две руки, наверное, и еще две. А что?

– А вот то: ты бы научил их таскать волокушу не с горки, а по ровному месту. Вы же, когда груз по снегу перетаскиваете, в волокуши сами впрягаетесь, а ты собак запряги.

– Можно, конечно, попробовать, но зачем? Все равно снег скоро растает, а по земле они не потянут.

– А если не растает?

– Как это?!

– Вот так… Этот мир меняется – сам видишь.

– Вижу, конечно, но как такое может быть?!

– Расскажу, если хочешь. Я же раньше жил в будущем, а там зима длится так же долго, как и лето. А кое-где снег лишь ненадолго стаивает, а потом выпадает снова.

– И люди живут?!

– Живут, и придумывают всякие хитрости, чтобы не умереть от голода и холода.

– Расскажешь?

– Что смогу. Правда, я сам-то не очень… Вот посмотрел, как вы тут веселитесь, и вспомнил: люди будущего ездят на собаках.

– Ездят?!

– Ага. – Семен опустился на корточки и стал рисовать пальцем на снегу. – Из дерева делается такая штука – называется «сани» или «нарты», а спереди к ней привязываются собаки. Есть и другая конструкция – тобогган. Я, правда, его никогда не видел, но, по-моему, это просто волокуша, вроде наших – из цельного куска шкуры.

– А собак к ней как привязывать?

– Честно скажу: я никогда этого не делал и видел только по… В общем, издалека только видел. Придумай сам что-нибудь, а? Ну, скажем, берешь длинный тонкий шест и привязываешь его спереди к волокуше, а уж к этому шесту справа и слева – собак. Только они, наверное, будут путаться и тянуть в разные стороны.

– Пусть только попробуют! – засмеялся Перо. – Это хорошая игра, мальчикам понравится!

– При чем тут игра? Речь идет о… жизни и смерти.

– Чего ты, Семхон?!

– А того… Неужели не понимаешь, что людям нужно научиться жить среди снегов? Жить, а не просто дожидаться, когда опять станет тепло. Сам же говоришь: дрова кончаются. Было бы несколько собачьих упряжек, можно было бы съездить в лес и привезти дров на весь поселок.

– Когда это мужчины занимались заготовкой дров?!

– Мир меняется, значит, должны меняться и правила жизни людей.

– Может, ты и прав… Я попробую с собаками, Семхон! Ты это здорово придумал, а делать сейчас все равно нечего!

– Попробуй, Перо. Вообще-то, я слышал, собак приучают таскать груз с самого раннего детства – они, кроме этого, ничего больше и не умеют. Но их здесь много, может быть, хоть несколько штук окажутся пригодными, а?

– Окажутся, не переживай! Я уже почти придумал, как сделать упряжь: берешь такой широкий ремень, к нему привязываешь…

– И еще… – перебил Семен. – Пусть тебе мальчишки помогают и учатся заодно – в Среднем мире тропы воинов коротки.

– Нам с тобой хватит! – засмеялся Перо и хлопнул Семена по плечу. – Не волнуйся ты из-за Корявой Чаши! Знаешь же: лоурины просто так своих не отдают – ни в Нижний, ни в Верхний миры. Наш шаман самый мудрый, а вождь самый сильный! Пошли лучше с горки скатимся!

– Пошли, – улыбнулся в ответ Семен.

Покидать поселок женщинам с грудными детьми было запрещено. Все остальные, включая вождей и их свиты, разместились на склонах Корявой Чаши. Раньше Семену не приходилось проваливаться под лед – даже в детстве. Как это происходит, он представлял чисто теоретически и готовился к тому, что реальность окажется гораздо хуже. Идти он решил голым, но в обуви и с посохом в руках: «Тетки потом год будут обсуждать, какой у Семхона оказался маленький, и спорить, не от холода ли съежился, – было уже такое. Впрочем, плевать!»

Семен не стал высматривать в толпе Сухую Ветку, просто вспомнил о ней и улыбнулся: «Есть у моей женщины удивительное свойство: способность спокойно, без истерик и воплей провожать своего мужчину на гибельное дело. Она всерьез верит в посмертие и собирается туда немедленно отправиться вслед за мной. Так что ей моя смерть вроде как не страшна, лишь бы сам не прогнал. Вон мне уже машут с того берега – надо идти. Интересно, если я как следует искупаюсь, но не утону, меня добьют или просто изгонят из племени? Хотя Перо на что-то намекал: может быть, лоурины готовы из-за меня воевать со всем миром? Ну, посмотрим…»

Зрители затихли. И в этой тишине голый, покрытый шрамами, седой и лохматый мужчина с палкой в руках сделал шаг. Потом еще шаг. И еще один…

Покрытый снегом лед держал, не слышно было даже треска. Семен остановился и несколько раз стукнул перед собой посохом. Это ему ничего не дало – какой должен быть звук у толстого льда, а какой у тонкого, он не представлял. Зато прекрасно понимал, что скоро замерзнет не шутя: «Надо быстрее идти… Или, может быть, пробежаться? Сделать рывок до того берега? Ч-черт, ну никакого опыта!»

Он не побежал, а просто пошел чуть быстрее. На нетоптаном снегу за ним оставалась четкая цепочка следов. Зрители молчали.

«Вот уже середина. Кажется, тут самое глубокое место», – подумал Семен, сделал еще несколько шагов и понял, что сейчас провалится: то, на чем он стоит, реагирует на его вес – потрескивает и прогибается.

На мгновение он растерялся: «Перебежать опасный участок? Но бег – это, по сути, череда прыжков, толчковая нога будет слишком сильно нагружать опору. Вес тела нужно рассредоточить, распределить по наибольшей площади. Как?! Ползти! Плевать, что это некрасиво, неблагородно, плевать, что голым телом в снег – всего-то десяток метров! А там – уже у берега – будет нормально!»

Он сделал еще шаг, нагнулся, вытянул руки, собираясь на них опереться…

И провалился.

С треском.

Инстинктивно закрыл глаза и гребанул руками, стараясь удержаться на поверхности.

Удар.

Холод.

Впрочем, не такой уж сильный холод – не на много хуже, чем было.

Он сидел голым задом в жидкой грязи и обалдело смотрел вверх. Там – на краю пролома – покачивался его посох: палка никак не могла решить, упасть ли ей вниз, или все-таки остаться наверху? Наконец, она приняла решение и свалилась – Семену на голову. Впрочем, голову он успел убрать, и удар (не сильный) пришелся по плечу. Правда, все равно было больно – там же ключица…

– Ой! – сказал Семен и осмотрелся. – «… Мы в воде ледяной не тонем и в огне почти не горим…» – это, наверное, Макаревич про меня сочинил.

Укрытый снегом лед почти не пропускал свет, так что по сторонам было темно. Впрочем, света из дыры было достаточно, чтобы понять, в какую сторону повышается дно.

«Что же я сижу?! – спохватился Семен. – Так же копчик простудить можно!»

Кряхтя и бормоча ругательства, он поднялся на ноги. Нервное напряжение быстро спадало, но на смену ему приходило осознание того, что он уже замерз как цуцик и надо срочно выбираться. А как? До поверхности льда он мог, встав на цыпочки, дотянуться руками – а толку-то?

Зацепиться руками за лед и подтянуться не получилось – пальцы соскальзывали. Тогда Семен, чавкая ногами по грязи, начал пробираться в сторону берега, то и дело оглядываясь назад – на свет под проломом – чтобы не потерять ориентировку. В конце концов он добрался до места, где мог упереться в нижнюю поверхность льда. Он принял позу атланта, поддерживающего небо, и изо всех сил напряг мышцы. Результат был, но не там – ноги почти по колено погрузились в грязь, а на лед его усилия не произвели никакого впечатления.

– Еш твою в клешь! – прошипел Семен. – Когда надо, он не ломается, паскуда!

Он попытался ударить в лед торцом посоха, но здесь оказалось слишком низко, чтобы как следует размахнуться. Зато в голову пришла новая идея, и он начал пробираться обратно к пролому.

От ударов снизу кромка льда крошилась, и куски падали на голову. Семен плевался, матерился, но продолжал долбить, пока не образовалась длинная выемка, шириной чуть меньше метра.

Жижа под ногами давала плохую опору, но тянуться и прыгать было не высоко – с четвертого-пятого раза ему удалось уложить посох на внешнюю поверхность льда поперек выдолбленной выемки.

«Господи, – попросил Семен, – сделай так, чтобы ничего не обломилось!»

Он взялся за палку и повис как на турнике. Лед тихо потрескивал, но держал. «Ну, Сема, давай! – скомандовал он самому себе. – Это называется „выход силой"».

И начал медленно подтягиваться.

Его появление на поверхности зрители приветствовали радостными криками – какое зрелище!

Нет, Семен не вскочил на ноги и не приветствовал публику жестом победителя. Метров пять-шесть он полз по снегу на брюхе, волоча за собой палку. И только потом поднялся на ноги и с криком «У-ай, бли-ин!!!» побежал к берегу. При этом в правой руке у него был посох, а левой он держался за свой пах, но вовсе не ради сокрытия оного от любопытных глаз зрительниц.

Он бежал и видел, что у кромки льда – там, где он должен финишировать, – стоят двое. Сухая Ветка держит в руках ворох его одежды, а Черный Бизон стаскивает через голову собственную двойную рубаху.

«Это он, чтоб сразу теплая была», – догадался Семен и прибавил ходу.

На следующий день заседания Совета не было – вероятно, его участники обдумывали результаты «испытания водой». Впрочем, шаман лоуринов – старый Нхамби-то – и их вождь не без основания считали, что обдумывать тут нечего: вода отказалась принять воина и ушла. Семхон Длинная Лапа был с этим совершенно согласен, а вот Семен Васильев… «Разумеется, все закончилось благополучно благодаря камланию, то есть общению с духами, – старик уговорил их или заставил помочь. Ну и как же они это сделали?» В общем, Семен решил прогуляться «по местам былых сражений».

«Как-то странно выглядит оползень в устье распадка. Такое впечатление, что… В общем, вода его размыла, но, похоже, вначале ей помогли. Под снегом, конечно, ничего толком не разобрать… А когда, собственно, он выпал? До или после того как стало известно, что состоится Совет пяти вождей? Уж во всяком случае не раньше… Неужели старый шаман мог заранее знать, какие обвинения будут мне предъявлены?! – Семен почесал затылок под меховым капюшоном и поправил сам себя: – Вопрос сформулирован неверно: неужели он мог НЕ знать, в чем обвинят Семхона? Собственно говоря, не так уж и много законов, которые являются общими для всех пяти племен. М-да-а… Интересно, а в кого конкретно вселил шаман своих духов-помощников для проведения земляных работ?»

Глава 2

КОВАРСТВО

«Заседание третье, – мрачно усмехнулся Семен, усаживаясь на свое место. – Игра продолжается. Такое впечатление, что она будет продолжаться, пока кто-то не выпадет в осадок. И похоже, что этот кто-то – именно я. Ну что ж, к вечеру, наверное, выяснится, в чем я еще провинился».

Вождь пейтаров:

– Какое отношение Семхон имеет к Тигру? Почему человек из рода Волка носит на голове его знак?

Вождь лоуринов:

– Мудрые люди знают, что творец разделил изначальное существо сначала на тех, кто питается травой, и тех, кто ест теплое мясо. Затем он отделил от последних людей – лоуринов, и лишь затем разделил их на Волков и Тигров.

Вожди мрачно молчат. Старейшины и шаманы за их спинами тихо перешептываются. Атмосфера сгущается. Наконец слово берет главный бартош:

– Слова нашего… брата исполнены гордости и надменности. Что дает право лоурину говорить так?

Вождь лоуринов:

– Мы получили свидетельство того, что родство Волка и Тигра ближе, чем родство Барсука и Медведя, Оленя и Овцебыка.

Вождь бартошей:

– И это свидетельство, конечно, воин по имени Семхон?

Вождь лоуринов:

– Да, человек из рода Волка смог воплотиться в Тигра. Люди видели это. Пусть скажет Семхон.

– Пусть скажет!

«Вот тебе раз! – горько вздохнул Семен и поднялся. – Гадай теперь, где тут награда, а где засада?»

Поскольку определить этого он не мог, то решил на всякий случай попробовать говорить правду.

– …Так было со мной, – закончил Семен свое выступление. – Остальное сказали люди. Почему они решили, что я превратился на время в саблезуба – не знаю.

Шаман тарбеев что-то азартно зашептал на ухо своему вождю и покосился на Семена. Вождь поднял с пола ритуальный колчан и спросил:

– А ты не превращался?

– Нет, конечно! Впрочем, вам виднее…

За спинами вождей относительно молодые шаманы минтогов и тарбеев пробрались туда, где восседал старый шаман лоуринов, и принялись бурно, но тихо совещаться. Судя по подслушанным отдельным фразам, надежда Семена не оправдалась – он окончательно убедил всех в том, что действительно превращался в тигра. И главным аргументом является как раз то, что сам он это отрицает.

«Господи, ведь взрослые же люди! Это с одной стороны, а с другой… Есть же такое понятие, как „миф". Не в смысле „сказочка", а в смысле некоего информационного пространства, в котором живут люди. Вот они в нем живут, и никакой эмпирический опыт их из этого пространства выбить не может. С другой стороны, мышление этих кроманьонцев никак не назовешь косным и застывшим. Во всяком случае, причинно-следственные связи явлений от взоров их не ускользают. Допустим, руководство лоуринов заинтересовано в сказочке про Тигра и Волка. Она способствует укреплению связей между родами и, соответственно, усилению власти вождя. А остальным-то зачем?!»

Вождь пейтаров:

– Итак, воин по имени Семхон Длинная Лапа своим воплощением в Тигра проявил свою принадлежность к этому роду. Трое воинов из рода Сайгака выразили желание жить с женщиной по имени Сухая Ветка.

Вождь тарбеев:

– Не вижу для этого оснований. Люди двух родов нашего племени хотят взять эту женщину.

Вождь пейтаров:

– Зачем тарбеям еще одна женщина, да еще такая худая и маленькая? Могучие воины этого племени так храбро сражались с хьюггами, что почти все переселились в Верхний мир. Их женщинам и так не хватает мужчин.

Далее следует долгая немая сцена, во время которой два вождя смотрят друг на друга «огненными» взглядами и, вероятно, вспоминают все мыслимые и немыслимые обиды за ближайшие сотни лет. Свиты за их спинами тоже молчат, но там происходит некое шевеление. Главный тарбей слегка наклоняется и вытягивает из колчана стрелу пейтаров. Берет ее в обе руки… Вождь пейтаров в точности повторяет движения коллеги, но в руках у него оказывается стрела оппонента. Публичное преломление древка означает смертельный вызов.

Вождь минтогов (взяв в руки свой колчан и вытянув из него все пять стрел):

– Остановитесь, вожди людей! Мы сильны, пока вместе. Нет ничего проще, чем переломать стрелы по одной. И очень трудно, когда все сразу. Наши предки согласились забыть много обид ради мира. Неужели мы опозорим их? Конечно же, место этой женщины в роду Барсука, но мы готовы отказаться от нее в пользу… м-м-м… бартошей.

Вождь бартошей:

– Она уродлива, но владеет многими полезными магиями. Мы возьмем ее.

Вождь пейтаров (вытягивая из колчана еще одну стрелу):

– Люди из рода Сайгака хотят, чтобы Сухая Ветка жила среди них. Они готовы принять ее магию.

Вождь бартошей (вынимая две соответствующие стрелы):

– Люди племени бартошей говорят: мы возьмем ее!

Вождь лоуринов (подняв кулак, в котором зажаты все пять стрел):

– Люди пяти племен не простят нам несправедливых решений. Пусть скажут свое слово мудрые. Нам не о чем говорить, пока мы не выслушаем их.

Присутствующие медленно и неохотно прикрывают глаза в знак согласия.

Дождавшись, пока гости покинут вигвам Совета, Семен вскочил и заметался на свободном пространстве, то и дело спотыкаясь о рулоны свернутых шкур. Вождь и шаман терпеливо ждали, когда он успокоится. Однако это ему никак не удавалось:

– Не понимаю юмора! Ни хрена ж себе! Это что же такое?! Да пошли они все!! Ни черта не понимаю!

– Сядь, Семхон, – тихо прошелестел голос Нхамби-то. – Ты ведешь себя как мальчишка или как… женщина.

Последнее выражение, будь оно произнесено воином другого племени, означало бы смертельное оскорбление. В устах собственного шамана это тоже звучало не слабо. Семен глубоко вздохнул и опустился на сидушку, которую раньше занимал один из гостей.

– Тарбеи и пейтары вспомнили неотмщенную кровь, – с какой-то глубинной тоской проговорил вождь. – Есть она и между нами.

– Есть, – слабо кивнул шаман. – Ее много, но прошло столько лет… Хотя это, конечно, не имеет значения.

– Бартоши договорятся с минтогами, – продолжал вождь тем же тоном. – Между ними нет крови, вожди рождены одной матерью, а шаман из рода Овцебыка камлает тем и другим…

– О чем вы говорите?! – не выдержал Семен. – И вы туда же?! А мое мнение никого не интересует, да? Делят, понимаешь, мою женщину, а я, значит, ни при чем?! Да пошли они…

Ругательство застряло у него в горле, – собеседники смотрели на него с удивлением, граничащим с изумлением. До Семена наконец стало доходить, что он в очередной раз понял ситуацию с точностью до наоборот.

– Прошу простить меня… Прошу объяснить… Мне казалось, что Совет собрался, чтобы решить, как выжить людям в новых условиях. Вместо этого уже много дней все занимаются черт-те чем. Ну, ладно, раз иначе нельзя – пускай, потерпим… И вот теперь ни с того ни с сего у меня забирают мою женщину! Да еще и ссориться из-за нее собираются – бред какой-то! Не собираюсь я никому отдавать Ветку!

Семен готов был говорить еще долго, но под пристальным взглядом стариковских глаз почувствовал, что, пожалуй, и этого достаточно: «Не иначе, как я просто расслабился – счел этот мир окончательно освоенным. А он чужой и враждебный. Нужно не орать, а попытаться понять хоть что-то». Он замер и уставился в глаза шамана:

– Объясни мне, учитель, почему я должен лишиться своей женщины. Мне стыдно, что я не понимаю этого. Помоги мне.

Нхамби-то вздохнул и перевел усталый взгляд на вождя лоуринов. Тот покорно кивнул и заговорил:

– Послушай, Семхон, ты прожил в разных мирах, наверное, лет больше, чем многие старейшины – в этом. Кажется, ты узнал так много, что все это не помещается в твоей голове, переливается через край и теряется. Даже и не знаю, как помочь тебе… Может, ты будешь спрашивать, а? Только не обо всем сразу, ладно?

– Годится, – кивнул Семен. – Вот только с чего начать? М-м-м… Скажи, почему ни у кого не вызвало сомнений мое превращение или воплощение в Тигра?

– Так сказали мы – главные люди племени лоуринов. Если оспорить это решение, то люди иных племен начнут сомневаться в словах своих главных людей.

– Да, это я понимаю. Но ведь вы как бы… Как бы приняли не окончательное решение, как бы оставили возможность для сомнений, но все почему-то охотно согласились.

– Ты сам дал нам такую возможность, Семхон, – усмехнулся вождь. – Совсем немного дней назад от нас потребовали бы более веских доказательств.

– Опять я что-то натворил?! Объясни, а?

– Ты показывал мужчинам и женщинам иных племен «магию глиняного котла», «магию танца», «магию соития», или «секс», как ты ее называешь. Было такое? Носительницей этих «магий» является женщина из рода Тигра по имени Сухая Ветка. Она теперь свободна, и многие мужчины захотели видеть ее среди женщин своего рода. Мнения женщин, конечно, никто не спрашивает, но, кажется, и они не против, поскольку Ветка худа, уродлива и не составит им конкуренцию. Вожди не могут не слышать голос своих людей, а люди хотят иметь в племени эту колдунью. Но она одна, а племен пять. Хороший повод расчесать старые раны. Если раскол неизбежен, нам надо решить, поддержать ли бартошей с минтогами или сохранить союз с тарбеями. Мир должен быть восстановлен как можно скорее, а для этого нужна быстрая и безусловная победа. Воины тарбеев, конечно, хороши в рукопашной, но их сейчас осталось мало, а у бартошей в одном только роду Лисы лучников больше, чем во всем племени лоуринов…

Семен слушал долго и внимательно. Он начал даже втягиваться в моделирование расклада сил и возможностей – кто с кем против кого может объединиться и что из этого получится. В конце концов он опомнился, но прервать вождя не решился. Ему оставалось лишь ждать и выразительно смотреть в глаза то одному, то другому собеседнику. Кажется, оратор почувствовал его состояние и закруглился:

– …Соберется Совет, и слова на нем будут звучать уже другие. Теперь ты понял, Семхон?

– То есть получается, что… Что опять все из-за меня, да?

– Не вини себя, Семхон, – прошептал шаман. – Не вини. Виновна ли стрела, пронзающая чью-то грудь? Виновна ли палица, разбивающая череп? Любое действие, любое изменение в жизни влечет множество последствий – кто может знать о них заранее? Ты приносишь новое, и от него расходятся круги – как над камнем, упавшим в воду. Они не могут не расходиться.

– Бр-р! – сказал Семен. – И еще раз: бр-р! Давайте все сначала. Я понимаю, что член рода может сказать «мое» лишь об оружии и одежде, да и то пока она на нем надета. Женщины, как и жилища, принадлежат всем членам рода, но… Ладно, пусть я плохой и ненормальный, но я много раз говорил всем, что хочу иметь дело только с Сухой Веткой. На других женщин я не претендую, но и сородичи не претендуют на нее, тем более что она считается некрасивой. И вдруг… Ну кто, почему решил, что я от нее отказываюсь, а? С какой стати?!

– Но ты действительно отказался от нее, – пожал плечами вождь и легонько ткнул себя пальцем в лоб.

Семен машинально повторил его движение и ощутил мягкость уже порядком засаленного меха налобной повязки, обозначающей принадлежность к роду Тигра.

Таких ритуальных обручей-повязок у него было два, но носить их оба сразу неудобно, и он решил ходить в «тигриной» пока живет в поселке этого рода.

– Ну и что? – удивился он. – Что-то неправильно?

– Все правильно. Только Сухая Ветка тоже из рода Тигра.

– Ап… – сказал Семен и замолчал в полном смятении. Ему захотелось сильно стукнуть себя кулаком по голове. Или начать биться этой своей тупой головой обо что-нибудь твердое.

«Господи, да ведь все так просто! Просто, страшно и безнадежно! Наука бывшей моей современности не знает ни одного народа, ни одного самого примитивного племени, в котором не было бы строжайшего запрета на инцест, запрета близкородственных половых связей! Абсурд, бред, фантасмагория, но, став членом рода Тигра, я оказался в кровном родстве со своей женщиной! Да за связь с ней меня убить мало! Уф-ф-ф… Сколько и в литературе, и в мифах сюжетов на эту тему! Хочется вскочить и заорать: „Ребята, да я вообще не местный! Я из другого мира!!" Ну и что? Был из другого, а стал из этого. Ладно, я готов играть в эти ваши игры с анимизмом и тотемами, но… Ну, не всерьез же!.. Не всерьез?! Нет, очень даже всерьез…»

– Мне кажется, что я погорячился, принимая эту повязку. Да и вы, наверное, тоже были не правы, вручая ее мне. Все-таки с этим воплощением как-то все не очень… Все-таки не может быть человек и Волком, и Тигром одновременно – излишество это. Может быть, стоит еще раз разобраться с тем случаем, а? Расспросить людей, прикинуть время, расстояние, выяснить в точности, кто что видел и когда. Следов-то, конечно, давно никаких не осталось, но… Но есть всякие способы… К примеру, трое видели один и тот же след и говорят, что это был след тигра. Можно их вызвать по одному – так, чтобы другие не слышали, и каждого расспросить, что именно он видел, какого размера, какие там были вмятины и так далее. А потом сравнить эти рассказы. Может быть, они решили, что это след саблезуба не потому, что рассмотрели его, а потому, что были заранее уверены, что это именно он и есть? Понимаете, о чем я?

– Что ж тут понимать-то, Семхон? Странный ты человек… – покачал головой шаман. – Неужели ты не заметил, что такое разбирательство и было предложено вождям и старейшинам? Неужели ты не заметил, что они НЕ ЗАХОТЕЛИ этим заниматься?

– Ну… Заметил, конечно. Но можно же что-то сделать! Вот я возьму и откажусь: упрусь, так сказать, рогом! Не превращался я в тигра, и все! Ошибочка вышла! Мало ли кто что видел и что говорит – не было никакого саблезуба! Головастик сам пришел в поселок! И, кроме того…

Хоть и слабенький, но какой-то «ментальный» контакт с собеседниками у Семена все-таки был. Его хватало для того, чтобы понять или почувствовать, что говорит он не то или не так – в общем, несет чушь. Он замолчал и, как оказалось, поступил правильно.

– Давай все сначала, Семхон, – устало вздохнул вождь. – Допустим, в Тигра ты не воплощался – почудилось нам. Значит, обряд перерождения Головастика не состоялся. Соответственно, парень должен быть все-таки казнен, но на этом Совет, наверное, настаивать не будет. Каждый из вождей заинтересован в том, чтобы парень стал членом одного из родов его племени. Значит, начнется распря: «Чьего именно?» В любом случае все это будет означать, что лоурины утратили дар и должны покинуть поселок у пещеры.

– Неужели это так ужасно? Ведь на служении людей это не скажется – не одни, так другие, какая, в конце концов, разница?

– Нижнему миру, конечно, все равно, кто будет заполнять его пустоту, а людям? Давай, ты выйдешь и скажешь лучшим охотникам, лучшим воинам пяти племен, что лоурины отныне утратили дар. Потом, конечно, объяснишь, если будет кому, что на самом-то деле не утратили, но так получилось из-за того, что ты хочешь жить именно вот с этой женщиной… Продолжать?

– Я сам попробую, – уныло сказал Семен, – а ты поправишь, если что не так. Все привыкли к сложившейся ситуации: одни ее менять не хотят, другие хотят, но не могут. Для последних такая возможность как бы теперь появилась. Был бы здесь Художник, он, наверное, сказал бы, что это сопротивляются силы тьмы и хаоса, вползая в души людей. Наверное, дьявол сидит и во мне, но… Я все понимаю! И все равно готов сражаться за эту женщину! Или вообще уйти из племени…

– В тебе говорит воин, – поморщился старик. – А Смотрящего На Облака я не слышу. С кем ты собираешься сражаться? Против кого и чего? И куда пойдешь? Думай, Семхон, думай…

– Как же я могу думать, если мне даже зацепиться мозгами не за что?! Думать – это значит перебирать, выбирать какие-то варианты действий, а я вообще не вижу никаких вариантов! Вы что, тоже считаете, что, приняв повязку Тигра, я утратил право на эту женщину?

Вождь и шаман переглянулись. Первый слегка пожал плечами, второй опустил глаза и довольно долго молчал. Потом сказал:

– Дело тут тонкое, Семхон… С одной стороны, утратил безусловно – тут и говорить не о чем. Но с другой стороны… Человек действительно не может быть сразу и Волком, и Тигром. Если же он таковым все-таки является… Это значит, что на самом деле он ни тот ни другой, а то первоначальное неразделенное существо. Вот только какое? Как глубоко во времена творения уходит твоя сущность? Может быть, тогда и иные животные еще не были отделены друг от друга? Ведь ты, кажется, можешь говорить со всеми. Мы помним твой рассказ о большерогом олене, бизоне, мамонте… Ты не пробовал воплотиться в оленя или в овцебыка?

– Ну, знаешь ли! Тогда я вообще стану всеобщим родственником!

– Или ничьим. И сможешь выбирать любую женщину.

– Та-ак, уже легче. С новыми воплощениями дело, конечно, дохлое – куда уж мне. Но почему же ты не высказал эти мысли вождям? Почему вы не стали доказывать, убеждать их, что Семхон на самом деле олицетворяет изначального тигроволка?

– Что толку произносить слова, которые никто не захочет услышать?

– Ага, понял: это не та аргументация… Ну, в общем, такие рассуждения и предположения никого ни в чем не убедят, потому что вожди этого и не хотят, да? Вот если бы они захотели… Но как это сделать? Что должно для этого произойти? Лучше всего, если бы они вдруг утратили интерес к Сухой Ветке, точнее, к «магиям», которыми она владеет, да? Но… Просто ума не приложу!

– Думай, Семхон. Ведь эти магии ты сам принес нам из будущего.

– Ох-хо-хо-о-о… И сколько же можно думать? Когда все опять соберутся?

– Когда захочет каждый. Может быть, завтра, может быть, через много дней. Думай, Семхон.

«Веточка ты моя, Веточка… – думал Семен, бредя в сторону своего жилища. – Ведь никто же мне здесь больше по-настоящему и не нужен. Как там в „Юноне и Авось"?

…Мне сорок лет —

Нет бухты кораблю.

Позвольте ваш цветок

Слезами окроплю…

Ну, допустим, мне-то сорок, наверное, еще не исполнилось. Цветы же Ветка воспринимает как еду или приправу – любоваться ими здесь еще не придумали. А уж если бы я вздумал что-то окроплять слезами, меня бы просто не поняли. Допустим, себе-то я диагноз поставил, но с чего я взял, что Ветка больна тем же?! Ну-ка, ну-ка…»

Он резко сменил курс и, обходя чужие жилища, направился к окраине поселка, – эту мысль нужно додумать!

«Девочка по имени Сухая Ветка считалась (и сама себя считала) дурнушкой, и никто из мужиков на нее не зарился. И тут появился я – весь такой необычный, весь не от мира сего. И, конечно же, случилось то, что и должно было случиться. Но теперь-то ситуация изменилась! И сильно: племена (!) чуть ли не воевать из-за нее готовы. У нее теперь такой выбор, о котором ни одна женщина и не мечтала! А я… Нет, я, конечно, и красавец, и человек авторитетный, только… Только не охотник-добытчик (пустячок, правда?) и к тому же выделяюсь среди окружающих, из-за чего (а из-за чего же?!) все время оказываюсь на пороге смерти. Нужен ли ТАКОЙ женщине ТАКОЙ мужчина? В общем, сам себе выкопал яму…»

Семен вдруг обнаружил, что домой идти не хочет. Можно даже сказать: боится! Да-да, вот смерти не боится, а идти домой – боится. Потому что не знает, как держать себя теперь с Веткой, что говорить, о чем спрашивать… И как понимать, какие смыслы искать в том, что она скажет? «Эх, напиться бы, да нечем…»

Семен сидел на мерзлой кочке, подстелив под зад подол меховой рубахи, и думал свои невеселые мысли. Сумерки между тем уже сгустились, и сквозь них с большим трудом можно было рассмотреть расположение жилищ – в обитаемых вигвамах щели в покрышках подсвечивались огнем очагов. Семен смотрел на все это довольно долго, а потом до него дошло, что собственный вигвам он разглядеть не может, хотя точно знает, что расположен он где-то вот там.

«Не понял… Где Ветка? Ветка где?!»

– Всех убью!! – взревел Семхон Длинная Лапа, подхватил посох и устремился к поселку.

Вообще-то, он понимал, что относится к ситуации не критически, что в крови у него резко повысилось содержание какого-то гормона – не то адреналина, не то тестостерона. Он это понимал, но думать об этом не хотел – его женщина должна быть дома, а ее нет!

Ее действительно не было: в очаге горящие угли были особым способом окучены и прикрыты камнями, чтобы дольше не потухли. Рядом пристроен горшок с супом – чтобы не остыл, разложено мясо… Строго говоря, все было подготовлено к его приходу, все было в наличии, кроме самой Ветки. Нет, относиться к ситуации критически Семен не мог – он был дитя другого века, другой цивилизации. Ему было достаточно представить, что его женщина творит сейчас с кем-то «магию соития», чтобы… Но, с другой стороны, он был в значительной мере представителем мягкотелой российской интеллигенции, вечно озабоченной вопросами «что делать?», «кто виноват?» и «где мои очки?». В общем, все его сущности ссыпались в одну кастрюлю и стали вариться в бульоне из гормонов разнонаправленного действия. Варево получилось ядовитое и несъедобное, но…

Но Семен никуда не побежал и не стал никого крушить – собственно говоря, кого и за что?! Он же принял правила игры этого мира, так что ж тогда возмущаться? Ну, не придумали здесь еще моногамных браков – так кого и в чем обвинять? Вот захотелось женщине – и она пошла к соседу. Может, она у Черного Бизона – надо его бить? Или ее? Да ведь она ничего плохого не делает. Правда, он не раз ей говорил, что ему будет неприятно, если она с кем-нибудь… Но запрета он же не налагал – постеснялся! Значит, опять-таки сам виноват.

Пребывая в расстроенных чувствах, есть Семен не хотел и чисто машинально проглотил несколько ложек супа – было, как всегда, очень вкусно. Он погрузился в размышления о женской сущности, а когда из них вынырнул, то обнаружил, что горшок пуст – демонстративной голодовки не получилось. «Ну и черт с ней!» – решил Семен и принялся за печеное мясо.

Какая часть ночи уже миновала, Семен не знал, но, когда Ветка вернулась, он еще не спал – просто лежал с закрытыми глазами и думал свои думы. Она тихо разделась, залезла под шкуру и попыталась прижаться к его боку, чтобы быстрее согреться. Семен демонстративно отодвинулся. Свою попытку Ветка повторять не стала…

Утром он проснулся, когда женщина еще спала. Семен не стал будить ее – оделся, сжевал кусок вчерашнего мяса, забрал арбалет, болты, посох и ушел. Он понимал, конечно, что поступает неправильно, что приличные люди так себя не ведут, что надо поговорить, объясниться, что… Понимал – и ничего не мог с собой поделать.

Вернулся он уже вечером и обнаружил в вигваме вчерашнюю картину – еда приготовлена, расставлена и разложена, а Ветки нет. На сей раз он заснул еще до ее прихода, а утром вновь ушел, не разбудив.

Он уходил в холмы и там стрелял в мишень из арбалета с разного расстояния. Болты упорно летели мимо цели, словно он лишь вчера впервые взял в руки свое грозное оружие. Он отрабатывал приемы нападения и защиты с боевым посохом, но родная любимая палка стала вдруг тяжелой и непослушной. Осознав бесполезность своих усилий, Семен садился на какую-нибудь кочку и подолгу смотрел вдаль. Или возвращался в поселок и наблюдал творящееся там безобразие: этого джинна из бутылки он выпустил сам.

В поселке У Желтых Скал и вокруг него обитало несколько десятков собак. Не меньше их кормилось и в поселке возле пещеры. Поскольку зимой последний почти опустел, псы перекочевали вслед за людьми к Желтым Скалам. Первое время по вечерам из степи доносились характерные звуки – пришельцы и местные выясняли отношения. Потом, вероятно, эти отношения они как-то утрясли, и звуки схваток больше не были слышны. И вот началось… Точнее, началась. Она, большая охота.

Лай, вой, визг. Целый день. Вскоре Перо Ястреба был вызван для объяснений к руководству племени. Результат оказался неожиданным: старших подростков освободили от тренировок, и они с удовольствием присоединились к вакханалии.

Тех, кто откликался на зов и брал мясо из рук, было немного. Остальные дорого заплатили за любовь к свободе.

Собственно говоря, сюжет раскручивался по вполне предсказуемой схеме. Из дюжины относительно прирученных собак ходить в упряжке «согласились» шестеро. Получалось у них плохо, но они, по крайней мере, не пытались сопротивляться, выбрав для себя наименьшее зло. Остальные ползали с перебитыми лапами и ребрами. Этих шестерых хватило, чтобы показать людям, что Семхон не дурак и на собаках ездить МОЖНО. Руководство дало добро.

Подростки оказались в невыгодном положении: малышня с улюлюканьем заставляла псов таскать вокруг лагеря два уродливых тобоггана, а они как бы остались ни с чем. Это было, конечно, неприемлемо: начался отлов собак. В ход пошли боло и ременные петли на палках. Те, кто не хотел ловиться или сопротивлялся слишком активно, получали в бок дротик или стрелу. Лай, вой, визг с утра до вечера…

На очередное заседание Совета Семена позвали на четвертый день.

Вождь пейтаров:

– Мы выслушали слова мудрых людей нашего племени. Они утверждают, что человек не может быть сразу Волком и Тигром. Если лоурины считают своего воина двойным воплощением – это их право. Мы же думаем иначе: он может быть воплощением лишь древнего неразделенного существа и, соответственно, не может быть настоящим Волком или Тигром. Закон жизни запрещает брать женщину против воли того, кто живет с ней. Мы не нарушаем заветов предков и не требуем отдать нам Сухую Ветку.

Воцаряется довольно напряженная тишина. Речь построена, конечно, по всем правилам межплеменного этикета, но в ней содержится как бы намек: мы, дескать, не нарушаем заветов, а вы как хотите.

Вождь тарбеев вытягивает до половины из колчана стрелу пейтаров, но, немного подумав, засовывает ее обратно:

– В нашем племени много красивых женщин. Веками они рожали детей без всякой новой магии – она не нужна нам. Пусть заберут Сухую Ветку люди минтогов.

Вождь минтогов (после соответствующей паузы):

– Я говорил уже, что наши люди отказываются от этой женщины. Ради сохранения единства племен, конечно. Наше решение не изменилось.

Вновь тишина, все смотрят на главного бартоша.

Вождь бартошей:

– Мы долго слушали наших старейшин, нашего шамана. Они же, прежде чем сказать свое слово, говорили с людьми лоуринов. Из услышанного родилось общее слово, и я произнесу его: шаман Нхамби-то стар и мудр – никто не сравнится с ним в этом. Если он решил, что Семхон принадлежит роду Тигра – пусть так и будет. Даже если это ошибка, то это ошибка лоуринов. Мы же не видим достаточных доказательств второго воплощения воина. Поэтому мы не можем забрать у него женщину, которую он отдавать не хочет. Пусть разбираются с ним люди Волка и Тигра.

Вождь лоуринов:

– Наше решение неизменно, и вы о нем знаете. Будем ли мы говорить сегодня о той вести, что принес Семхон из Нижнего мира?

Вождь пейтаров:

– Пусть повторит нам свои слова сегодня. Мы обсудим их завтра.

Остальные выражают согласие.

Семен поднимается и после вступления, в котором говорится о великом служении людей, их миссии, предназначении, а также о глубине и непостижимости замыслов творца, заводит старую песню – излагает свои соображения по переустройству жизни. В заключение он делает мрачный прогноз, в котором, путая циклон с антициклоном, доказывает, что хорошая погода обязательно должна смениться плохой (а чем же еще?!), и если не будет нового землетрясения, то ураган состоится непременно. И так далее. Переборщить он не боялся, поскольку полагал, что если все будет нормально, то о его пророчествах никто не вспомнит, а вот если…

Что ж, будущее показало, что самозваный пророк оказался прав. Только это не доставило ему ни малейшей радости.

Шаман и вождь лоуринов, как всегда, уходили последними. Семен дождался, когда они останутся втроем.

– Это значит, что им разонравилась новая магия, – с усмешкой ответил вождь на его вопрос и пожал плечами: – Что в этом такого? Сначала понравилась, потом разонравилась – дело житейское.

– Хорошо сваренное мясо не может разонравиться – достаточно один раз попробовать, – промямлил Семен. – Тогда что же? Неужели… Неужели Ветка с каждым из них?! Даже с… Со всеми – как… как…

– Что-то я не понимаю, Семхон, из-за чего ты переживаешь? Правда, по вашей новой «магии» женщина может и отказать мужчине, но зачем ей это делать? И потом, кто же до нее сейчас решится дотронуться, кроме… тебя. Надо, конечно, наказать тебя за это, но пока есть дела поважнее.

– Это для меня новость, – признался Семен. – Я же честно стараюсь не нарушать никаких правил. Если, конечно, о них знаю… Объясните, а?

Лицо шамана собралось морщинами улыбки:

– Ты что, слепой, Семхон? Как ты сумел не заметить, что твоя женщина уже две луны носит на шее заячий хвост?

– Ну, носит… И что?

– Он действительно не понимает, – посмотрел шаман на вождя. – Наверное, Художник что-то перемудрил с его посвящением – это же низший уровень!

– С ним все время так, – вздохнул вождь. – То он мудрец, то ребенок. Совсем в голове все перепуталось.

– Я с этим и не спорю, – смиренно принял упрек Семен. – Лучше объясните, пока я новых глупостей не наделал: что за знак такой? Что он означает?

– Всего лишь, что женщина беременна.

– Та-ак… – начал что-то понимать Семен. – А если она беременна…

– Разумеется, мужчина не должен прикасаться к ней, не должен входить в нее. Как ты умудрился до сих пор не узнать этого?!

– Я еще и не такое могу умудриться, – вздохнул Семен.

С души его словно камень свалился. Мысли побежали быстро и ровно: «Все логично и правильно: племена заинтересованы в увеличении или, по крайней мере, поддержании своей численности. А для этого бабы должны рожать и рожать, поскольку детская смертность высока. А чтобы они рожали, надо их… или в них… Ну, а если женщина уже беременна, так зачем же на нее тратить мужские силы? Мало ли, что тебе или ей хочется, займись другими – на пользу роду и племени».

– Ладно, – покорно склонил он голову, – пусть я дурак и уши у меня холодные. Уж извините недоучку. Но с какого перепугу великие вожди вдруг передумали? То воевать были готовы, резать друг друга, то вдруг подобрели, поумнели, во всем засомневались и отказались, а?

– А вот об этом ты спроси у своей Ветки, – вновь сморщился в улыбке шаман. – Спроси, а потом нам расскажешь.

– Ничего что-то я не понимаю, – вздохнул Семен. – Что с ними случилось? Уж не… Уж не твоя ли это работа, а?

– Ну, Се-емхон… – завозилась Ветка, пытаясь пристроить всклокоченную голову у него под мышкой. – Ты же обещал им меня не отдавать, а они…

– Ну-ка, ну-ка, – оживился Семен, – давай выкладывай! И кончай ворочаться, а то твои волосы в рот лезут.

– Хи-хи, ну и что? Они же чистые – я их мыла, хи-хи!

– Воду, что ли, грела?! И дров тебе не жалко? Ведь в такую даль ходить приходится – прямо сумасшедшая какая-то!

– Но тебе же нравится, когда они пушистые, правда?

– Нравится, конечно, но не такой же ценой!

– А что такое цена?

– М-м-м… Это количество усилий, которые нужно затратить для достижения цели – например, чтобы доставить мужчине удовольствие. Давай, рассказывай, что ты там натворила!

– Ой, да ничего я не натворила! Ты же сам велел передать чужим женщинам женскую магию – она мужчинам нравится. Она же для них… Только… Только мужчина тоже должен участвовать. Помогать должен, чтобы еда была вкусной, а женщина ласковой. Ты же вот можешь… Но я же чувствую… Я же знаю, что и для тебя эта… как ее?.. цена – она большая.

– Что ты такое говоришь?! О чем?!

– Ну, Семхон, это же так просто! Вот ты приходишь домой, начинаешь есть и думать свои мысли. А я поговорить хочу, понимаешь? Я же с тобой целый день не разговаривала! Или полдня… А ты меня слушать не хочешь, тебе это неинтересно, тебе это скучно, но я же все равно хочу! И ты слушаешь, улыбаешься, киваешь, отвечаешь… даже иногда.

– Неужели так заметно?!

– Ну, Се-мхон, какой ты глу-упенький! Как же можно такое не заметить?! Но ты же стараешься, ты добрый! Это же так приятно, когда мужчина с тобой разговаривает.

– Так-так, – сказал Семен, начиная потихоньку догадываться. – А дальше?

– И дальше можно говорить! Ведь чем дальше, тем больше хочется!

– Да, я заметил. И остановиться никак невозможно – я и это заметил.

– Ты же велел… Я с женщинами разговаривала, объясняла им…

– Ты объясняла ЧУЖИМ женщинам, что они вправе требовать к себе внимания?! Что мужчины должны их слушать, говорить с ними?!

Семен представил, как кто-нибудь из великих вождей, утомленный очередным заседанием, возвращается в свой вигвам, а там… Вместо того чтобы выдать еду, затихнуть и забиться по углам, женщины начинают… А ведь их у каждого не одна! И вот они хором, перебивая друг друга, не умолкая ни на секунду… Ни кричать на них, ни бить их нельзя – новая «магия» испортится! Семен представил все это и захохотал.

– Ну, ты даешь, Веточка! Кто ж такое выдержит?! Это же поколениями тренироваться нужно!

– А что такого?! Чего они? Мясо мягкое, значит, есть любят, а поговорить с женщиной… Слово ласковое сказать… Трудно, что ли? Вот я у пейтаров была – меня женщины вождя ихнего зазвали. Они тихие совсем, забитые, слова из них не вытянешь. Потом вождь пришел, злой такой, перья свои снял, на пол побросал, сел и сидит. Рюнга ему мяса дала с корешками и стала рассказывать, как они с Тинкой эти самые корешки из-под снега выкапывали – думаешь, легкое дело? А когда назад шли, у Рюнги ремешок на обувке развязался, она на него ногой наступила и ка-ак плюхнется! Представляешь? Все корешки в снег полетели, давай опять собирать! А тут как раз Ульна идет: что это вы делаете, спрашивает. А они ей: да вот, новое место нашли, где корешки съедобные водятся, они тут, говорят, прямо в снегу растут! Представляешь? Ну, эта дура ка-ак кинется и давай снег вокруг ворошить! Вот смеху-то, правда? Потом поняла, обижаться стала, пришлось им вернуться и настоящее место ей показать. А Ульна за это рассказала, что Нсаха опять беременная и у нее…

Семен слушал долго. Внимательно. Потом отломал от подстилки тоненький прутик и незаметно пощекотал Ветке шею. Она ойкнула, хихикнула, и он смог спросить:

– Дальше-то что было – там, в вигваме?

– Вот, Семхон, и ты такой же! Только и знаешь что щекотаться – слова сказать не даешь! Вождь этот пейтаровский тоже только досюда дослушал. Ну, то есть, Рюнга только начала рассказывать, а он ка-ак вскочит! Ка-ак заорет! Хотел ее ногой стукнуть, да промахнулся – вся еда в костер вывалилась, представляешь? Ну, Рюнга, конечно, обиделась и убежала, а Тинка ему объяснять стала, что он неправильно поступил и теперь все придется варить заново, но ничего не получится, потому что если делать по новой «магии», то это долго, а дрова кончились, потому что все, что они с Рюнгой принесли, все истратили на это мясо – хотели, значит, ему, вождю то есть, вкусное мясо приготовить, а теперь нужно снова за дровами идти, но идти нельзя, потому что уже темнеет, и проще попросить у Ульны, но она не даст, потому что долго собирала корешки и дров принесла мало, хотя у нее запас, наверное, еще остался, но Ульна не даст все равно, потому что хочет, чтобы у нее были пушистые волосы, как у меня, и она будет греть воду в корыте и мыть их с золой, потому что без золы они, сколько ни мой, все равно слипаются…

«Что ж, – подумал Семен, – данное явление имеет место быть. Оно существует, оказывается, даже не в веках, а в тысячелетиях. Есть у него научное название? Что-то не припомню… Тогда можно дать свое. Назовем его „синдром Навы" – по имени героини „Улитки на склоне" братьев Стругацких. Авторы исхитрились отлить его формулу бронзой в совсем коротком диалоге, давно ставшем классическим:

«– …Ты уже больше не спишь?

– Нет, – ответил он.

– Давай тогда поговорим, – предложила она. – А то мы со вчерашнего вечера не говорили. Давай?

– Давай…»

Покажите мне человека, который бы не был свидетелем бесконечных женских монологов? Или диалогов. Причем от ума, образования, возраста и социального положения их содержание практически не зависит. Это явно не передача информации, не попытка обмена эмоциями, не… Тогда что? В общем, загадочное и, наверное, плохо изученное явление природы.

– …За волосы, а она как завизжит! Ты слышал, как Тинка визжит? Она же из моего рода, мы раньше в одном поселке жили. Как-то раз – мы уже почти большие были – пошли мы в Кривой распадок ягоды есть. А там медведь с той стороны кормился. Мы его не заметили, а он – нас. Я ветку-то отогнула, а он там стоит и на меня смотрит. Я и рта открыть не успела, а Тинка ка-ак завизжит! А медведь ка-ак подпрыгнет! И бежать! И такой у него – хи-хи! – понос сразу начался, что он все ягоды, которые съел, тут же и вывалил. Представляешь? А Тинка…

Семен честно слушал (в 121-й раз) историю про ягоды и медведя. Правда, в предыдущие разы он не обратил внимания на имя героини, и совсем не факт, что оно было тем же самым. Надо полагать, что вождю пейтаров пришлось не сладко, только к его судьбе рассказчица вернется, наверное, еще не скоро…

– …Отпустил, уши зажал и по вигваму забегал. А там же мясо на полу валялось – он на кусок наступил и ка-ак шлепнется! Чуть головой покрышку не пробил! А потом вскочил, заорал, руками замахал и наружу выскочил. Представляешь? Выскочил, значит, и уже не вернулся больше! А нам-то интересно, куда он деваться-то мог. А он, оказывается, в вигвам Совета ночевать пошел – голодный, представляешь? А там же дыры сплошные и холодрыга – брр! Только он не один там оказался, туда еще вождь бартошей забился и еще несколько воинов – им, наверное, тоже новая магия не понравилась. А потом Рюнга вернулась, и мы пошли к людям Барсука…

В общем, в нахлынувшем потоке подробностей, знакомых и малознакомых имен Семен кое-как сумел рассмотреть абрис дальнейших событий. Наслушавшись Веткиных рассказов и оставшись без своего мужчины, женщины отправились на поиски сексуальных приключений. При соблюдении сложных правил родства такое здесь в общем-то не возбраняется. Засим последовал целый ряд скандалов, причина которых лежала на поверхности. Одобрив распространение новой «магии», руководство людей как бы признало за женщинами право на получение удовольствия и удовлетворения во время полового акта. Только вдруг оказалось, что не всякий мужчина может и хочет это удовольствие доставить партнерше – в таких делах воины привыкли действовать напористо и быстро.

– Слушай, Веточка, – смог наконец прервать рассказчицу Семен, – я тебе этого, конечно, не говорил, но… Думал, ты сама догадаешься. Понимаешь, мужчина, он после соития… Ну, когда у него все произойдет… Он сразу по-новой никак не может – устроен он так. Даже наоборот, некоторое время после этого вообще интерес к данной женщине теряется – перерыв нужен, хотя бы маленький. А если сразу требовать продолжения, да еще и обижаться, что он не может, – это для мужчины сущее смертоубийство. Это ж любой взвоет и на стенку полезет!

– Хи-хи, – сказала Сухая Ветка, – это я и без тебя знаю. Ты, когда кончишь, ни разговаривать, ни ласкаться не хочешь, но мне-то надо, и ты специально для меня притворяешься. Думаешь, я не заметила? А теткам я – хи-хи! – специально про это не сказала – хи-хи! Они – хи-хи! – всех мужиков разобидели. Воины больше не хотят новую магию – хи-хи!

– Да-а-а… – протянул обалдевший Семен. – Вот теперь понятно… Нет, но какое коварство! Утонченный садизм, прямо-таки! И точный расчет – ведь нашла же куда врезать! Нет, ну… Никак я от тебя такого не ожидал, никак! Это сколько ж судеб человеческих будет искалечено?! Вот у нас в будущем… Сказать мужчине или, того хуже, парню, что он не в состоянии удовлетворить женщину, – это же сделать его моральным калекой на всю жизнь! Он же или импотентом станет, или всю оставшуюся жизнь будет доказывать себе и другим, что все-таки может. И ведь не докажет, потому что… Ну, не знаю… Подозревал я, что женщины существа жестокие, но чтоб до такой степени!

– Ну, Се-емхон! У мужиков же ничего от этого не отвалится, правда? И вообще, они меня забрать хотели! А я с тобой хочу…

– Но я же не вождь, не старейшина, да и охотник никудышный! А могла бы стать женщиной вождя или просто иметь много… поклонников. Женщины любят, когда у них большой выбор, – балдеют они от этого!

– А я с тобой хочу! И все… Даже если ты еще возьмешь женщин, не прогоняй меня, ладно?

Глава 3

КАТАСТРОФА

Невнятная, но мощно-тяжелая тревога давила Семена уже несколько дней. Наверное, виновата была погода: за несколько спокойных недель люди привыкли к легкому морозцу, к безветрию, к бледно-голубому небу с неярким солнцем. И вдруг все изменилось: небо затянуло тучами, то поднимался, то стихал довольно сильный ветер, в течение нескольких часов крепкий мороз мог смениться оттепелью, и тут же вновь резко холодало.

Ничего, кроме дурных предчувствий, руководству племени Семен предъявить не мог. Тем не менее его приняли и, кажется, поняли. Людям было рекомендовано слушать его советы и выполнять их. А что он мог предложить? Ну, кое-что мог: завалить стены вигвамов снаружи снегом и утоптать его – как можно выше и больше. Пусть жилище станет сугробом, из которого торчат концы жердей на дымоходе. А внутрь попадать как? Ройте тоннели, коридоры – что угодно! Слишком мало вокруг снега? А не надо засыпать все вигвамы – только самые крепкие. И переселяйтесь туда – заодно и дрова сэкономите. Тесно и неудобно? Да, конечно, но как-нибудь переживете. Понимаете? ПЕРЕЖИВЕТЕ!

Ему вняли не все. Но многие.

И вот настал вечер, когда облачность на небе приобрела некую ориентировку. Облака как бы сформировали гигантскую многохвостую спираль, центр которой находился где-то за горизонтом на северо-западе. «Это как же называется по науке, – пытался припомнить Семен, – циклон? Тайфун? Торнадо? Нет, торнадо – это что-то другое – ох-хо-хо…»

Явно приближался ураган или еще какой-то атмосферный катаклизм. Далеко не первый, конечно, за эту зиму и, наверное, не последний. Почему же всем так тревожно и страшно?

Ветер поднялся уже в сумерках – теплый, влажный, мощный. Люди забились в жилища, пытались, подтягивая ремни креплений, прикрыть отверстия дымоходов. Большинство вигвамов уже было до половины и выше присыпано снегом и ветровую нагрузку держало хорошо. Правда, этот снег начал на глазах оседать и таять.

Семен был ярым противником всяческих коммуналок и общежитий, но тем не менее первым подал пример «уплотнения». Свой построенный когда-то на скорую руку вигвам он утеплил и засыпал снегом. А потом предложил Бизону переселиться к нему вместе с женщинами. Решение было, конечно, правильным, но далось оно ох как не легко. В общем, в этом коническом сооружении и раньше-то танцевать было нельзя, а теперь… Зато тепло. И потом, накормить двух мужчин вместе женщинам легче, чем каждого порознь.

Было уже поздно, и огонь в очаге давно потух, но на одном из камней обкладки стояла кособокая глиняная плошка с топленым жиром. Моховой фитиль чадил, не давая ни тепла, ни света, он лишь обозначал присутствие огня. Женщины забились под шкуры и лежали тихо, но было ясно, что они не спят, слушая вой и свист ветра. На той стороне очага едва угадывался контур Черного Бизона. Он сидел, обхватив руками колени, и тоже смотрел на фитиль.

Мужчинам давно нужно было забраться под шкуры к женщинам и попытаться уснуть, но… Но они же прижмутся мягкими, теплыми телами. Прижмутся даже не в ожидании ласки, а в надежде получить, впитать, присвоить немного защищенности, немного мужской уверенности в своих силах, в том, что все в конце концов будет хорошо. Они – женщины, им это нужно. Но как же им дать то, чего у тебя самого нет, как поделиться тем, чего самому мучительно не хватает?!

«Бизону, наверное, еще тяжелее, – мрачно думал Семен. – Мой жизненный опыт богаче, я больше знаю. А вокруг него рушится привычный мир, ему не за что зацепиться, не на что опереться. Хорошо, хоть молчит, не задает вопросов, не требует объяснений и поддержки. А вот бабы… Если в трудную минуту добровольно не поделиться с ними своей „жизненной силой", они ведь будут требовать этого насильно. Как? Очень просто – начнут плакать и все. Только бы не…»

Узкая теплая ладошка скользнула под рубаху сзади, погладила по боку, остановилась. Еле слышный шепот:

– Не бойся, Семхон, не надо. Все будет хорошо. Время белой воды скоро кончится. Будет тепло. Мы вернемся домой… Мы будем купаться… Как тогда – помнишь? Ты меня плавать научишь. Ты будешь играть на зубе, а я танцевать, как тогда – помнишь?

Ветка шептала и шептала, Семен чувствовал шершавую кожу ее пальцев у себя на спине и, не видя ее лица, знал, что она улыбается – уверенно и спокойно. А еще он чувствовал, что этот почти бессвязный шепот наполняет его спокойствием и уверенностью, дает ответы на все незаданные вопросы.

Очередной порыв ветра навалился так, что, казалось, своротит весь огромный сугроб, из которого торчит верхушка вигвама. Навалился и… стих. Люди сжались, ожидая нового удара, но его не последовало. Тишина – минута, вторая…

За спиной завозилась под шкурами Ветка.

– Ты чего?

– Ну, я… Я быстро – пока ветра нет! Я сейчас…

– Перестань ты! Вон, в миску пописай – стесняешься, что ли?!

– Ну, Семхон! Хи-хи, я быстро!

– Рубаху хоть надень, не бегай голой…

Семен хотел еще что-то сказать, но замолчал, напряженно вслушиваясь: «Громыхнуло? Это, что же, гроза идет?! Зимой?! Господи, воля Твоя…»

Ветка на четвереньках обошла очаг и, мелькнув голой попкой из-под рубахи, юркнула в проход, ведущий наружу. Семен вздохнул, повернулся и, дотянувшись через смятые шкуры, подтащил к себе комок перепутанных засаленных ремней, среди которых болтался крючкообразный отросток оленьего рога – приспособление для натягивания арбалетной тетивы. Некоторое время он ощупью распутывал эту конструкцию, потом стянул через голову рубаху и, ежась от холодных прикосновений, надел на голое тело обвязку, завязал крепежные тесемки. Потом влез в успевшую уже остыть рубаху.

Бизон наблюдал за его манипуляциями молча. Семен понял его взгляд и пояснил:

– На всякий случай. Тревожно мне что-то.

– Угу, – кивнул воин.

Семен всмотрелся в полумрак и с удивлением обнаружил, что, собственно, его друг-напарник весь вечер сидит в окружении своего арсенала, за исключением, конечно, копья. Лук, колчан, палица – все под рукой, а ведь обычно оружие это хранилось завернутым в шкуру под стенкой вигвама. И обувь он не снял… На Семена накатила волна блаженной спокойной уверенности – с этим парнем мы не пропадем. Веки сами собой опустились, мышцы расслабились: «Все хорошо, Сема, все под контролем – вот так бы и сидеть до весны…»

Нет, это был не сон и, пожалуй, даже не дрема – просто какое-то оцепенение – приятное, надо сказать, оцепенение. Приятное и… знакомое.

ВЕТКА!!!

Семен вскочил, стукнулся головой о закопченную сучкастую слегу вигвама, рухнул на колени и прямо через очаг пополз к выходу. Там слева стоял прислоненный к стенке его арбалет, а вдоль коридорчика лежал посох. Семен ухватил то и другое и начал пропихиваться наружу. В узком проходе арбалет цеплялся то луком, то ложем за палки перекрытия, Семен хрипел и матерился, пытаясь быстрее продвинуться вперед. Сзади его толкал Бизон…

Он так и не добрался до конца тамбура – не выдержал и поднялся на ноги, разваливая спиной и плечами всю конструкцию.

В небе огромная спираль – прямо над головой. С краю ее ветви слегка разошлись, и в щель светит луна – полная.

Две огромные черные птицы, которые не машут крыльями. Они далеко или близко? Близко – потому и кажутся огромными.

Поднимаются. Одна что-то тащит. Человека. Свисают белые голые ноги.

Тишина.

«Один, значит, тащит – как вертолет на подвеске, – а другой страхует», – машинально отметил Семен.

Тишина.

И характерный негромкий скрип рядом.

Так скрипит тело лука, когда его сгибают, чтобы накинуть на рог тетиву. И когда натягивают эту тетиву для выстрела.

ВЕТКА!!!

– Бей, Бизон!!! – заорал Семен. – Мочи их!!! Только не зацепи ее…

Крюк сам лег в правую руку, а левая нога нашла стремя. Семен нагнулся, поймал дряблую тетиву. Хек! – разогнулся на выдохе и посадил тетиву на зацеп. Нащупал и выдернул из длинного кармана тяжелый болт. Так быстро, наверное, он еще никогда не заряжал арбалет. И тем не менее успел дважды услышать щелчок и короткий посвист – Бизон стреляет очень быстро. И почти не промахивается.

ВЕТКА!!!

Семен распрямился, упер приклад в плечо: «Ни прицела, ни мушки у этой штуки нет, а цель?! Что я творю?!»

Глядя поверх уродливого болта, лежащего в желобе, Семен видел, что птицы, не шевельнув крыльями, заложили вираж и ускорили подъем.

Щелк! Щелк!

Бизон стоял рядом и пускал стрелу за стрелой.

В полутьме. Вверх. По движущейся мишени.

Это бесполезно – чудес не бывает.

Но птица, что не несла груза, вдруг осветилась голубоватой вспышкой. Легла на бок. Повернулась. И косо пошла к земле!

Щелк! Щелк!

Та, что тащила груз, продолжала подниматься. Но Семен «вел» ту, что пошла на снижение, – «вел», пока она не стала неподвижной, двигаясь прямо на него. И поддел пальцем рычажок, спихивая тетиву с зацепа.

Мощная отдача. Болт пошел.

Еще одна голубоватая вспышка. Звук, похожий на крик.

ВЕТКА…

В гаснущем проблеске лунного света оставшаяся птица вместе со своей ношей превратилась в маленькое темное пятнышко высоко вверху. Потом в точку. Потом исчезла.

Семен бросил арбалет на истоптанный снег и, задрав голову, смотрел, как сгущаются, темнеют хвосты спирали над головой. Ветка…

– Пошли, – сказал Бизон, – посмотрим на этого демона, пока хоть что-то видно.

Он первым двинулся туда, где на снегу темнело пятно. Семен не хотел никуда идти, он вообще больше ничего не хотел и не мог. Сопротивляться чужой воле – тоже. Поэтому он подхватил посох и пошел вслед за Бизоном.

Порыв ветра в лицо. Что-то сверкнуло вверху. Потом отдаленные раскаты. Все-таки гроза…

Они лезли по снегу, время от времени проваливаясь в наст по колено. И вспышки, похожие на отдаленный огонь электросварки, освещали их путь.

Оставалось не больше пяти метров, когда человек на снегу зашевелился и сел. И протянул в их сторону темную руку с растопыренными пальцами.

Мышцы вдруг перестали слушаться. Превратились в кисель. В желе. Нет, все осталось на месте, просто тело как будто забыло, что и в каком порядке нужно напрягать, чтобы идти, стоять, дышать. Словно вдруг лишившись скелета, Черный Бизон на очередном шаге осел вниз и повалился боком на снег. Это состояние было Семену знакомо, он стиснул зубы: «НЕТ!!!» – и рванулся вперед.

Мышцы послушались. Человек с темным лицом поднялся на ноги. Семен взмахнул посохом – косой рубящий сверху.

Противник встретил удар ладонью выброшенной навстречу руки. Ощущение, будто бьешь по камню – болезненная отдача. Черные пальцы сжали конец палки. Рывок – и посох полетел в сторону.

– А-а, это ты! – Белая полоска зубов между темных губ. – Ты же ушел на переброску?!

Пытаясь сохранить равновесие, Семен шагнул вперед. Свернул непослушные пальцы в кулак и ударил в голову.

Негроид остановил кулак левой ладонью. У самой челюсти. А правой скрутил на груди Семена рубаху и потянул вверх.

– Не получилось, да? Хочешь еще раз попробовать?

– Пошел ты… – Семен попытался нанести удар по корпусу, но… Но почувствовал, что летит. Спиной вперед – на землю.

Самостраховку сделать он не успел, но снег немного смягчил удар. Семен сразу же вскочил на ноги. Или ему показалось, что сразу…

Перед ним никого не было. Сверкнуло, в небе раздался грохот, и в этой короткой вспышке Семен увидел, что нет и следов – снег не примят…

Только изучать обстановку и осмысливать происшедшее ему не пришлось – порыв ветра вновь свалил его на землю. Впрочем, это был даже и не порыв – просто начался ветер. Семен и предположить не мог, что такое бывает. Понадобилась пара минут, чтобы освоиться, чтобы понять, что дышать и двигаться все-таки можно – на четвереньках. И он пополз…

Он полз, увязая коленями и руками в мокром снегу, почти прижимаясь к нему грудью. Он полз, пока не воткнулся, не уперся головой во что-то.

– Ты живой? – заорал Семен, пытаясь перекричать раскаты грома. Сверкнуло, и он увидел глаза воина – в них был ужас. Он пытался что-то сказать, но ветер забивал слова обратно в глотку.

Молнии сверкали почти непрерывно. Семен глянул вверх и увидел летящие черные клочья. Что-то такое неслось прямо на них, и он повалился лицом в снег, пытаясь придавить и Бизона. Сильный удар по спине, свет исчез – их чем-то накрыло, но сразу же и сорвало это покрывало. Семен глянул вслед и понял – покрышка вигвама, вместе с жердями.

– Бизон, вставай! – закричал Семен. – Вставай, там люди!

Они встали и пошли, поддерживая друг друга, падая в снег на каждом третьем шаге. Семен думал, что это ад, но ошибся – ад был еще. впереди.

Грохот и вспышки слились воедино, и обрушился… Нет, не ливень… Как, каким словом назвать эту плотную, почти непроницаемую, неодолимую массу воды и льда? Дождь с градом? Град с дождем? При ветре с порывами до скольких-то там метров в секунду? Ни видеть, ни слышать, ни двигаться было невозможно. Но они двигались.

Добрались до своего вигвама. Сугроб, прикрывающий его, осел и превратился в ледяную горку. Во входном тамбуре плескалась вода. Они не полезли внутрь, а двинулись дальше – в двух десятках метров располагалась еще одно жилище, не присыпанное снегом. При вспышках молний удалось рассмотреть, что широкого конуса на месте нет. А ведь там обитало шестеро! Найти смогли только двоих – женщину и подростка. Их – полуживых – пришлось тащить, пихать, перекатывать, заталкивать в тамбур, полный воды. Чьи-то руки там приняли их и затащили внутрь. Бизон и Семен за ними не полезли…

Как долго это продолжалось, Семен не знал. Несколько раз его валило ветром и катило куда-то во тьму. Тогда он понимал, что сейчас потеряет Бизона и погибнет – только местные жители ни при каких обстоятельствах не могут заблудиться или потерять ориентировку. Но Бизон вновь оказывался рядом, и они куда-то ползли, кого-то тащили. Одна из женщин, кажется, сошла с ума – она кричала и вырывалась. Летящей палкой Семену глубоко рассекло щеку, но он этого даже не заметил. Еще он запомнил, что они несколько раз натыкались на других мужчин – те тоже кого-то тащили. Потом, кажется, дождь с градом прекратился, а ветер усилился, если такое вообще возможно, потом пошел снег, потом…

Потом он очнулся в полутьме, сдавленный со всех сторон чужими телами. В дырку дымохода лился свет – спокойный и ровный. Груда тел, в которой он находился, слабо шевелилась и стонала. Где-то на той стороне плакал ребенок. Семен освободил руки и посмотрел на них – они были изодраны до мяса и распухли. Кожу на лице стянуло так, что даже открыть рот было больно. А еще дико болели ступни ног, колени и почему-то левое ухо.

Выбраться наружу оказалось очень трудно – в тамбуре тоже были люди.

Бледно-голубое зимнее небо. Полоска туч далеко на западе, солнце довольно высоко, и снег, образующий этакие волны, немного искрится – красота и благолепие, блин…

Несколько следующих дней слились для Семена в один – в одну нескончаемую пытку. Или, возможно, это было как раз избавлением от пытки. Он круглые сутки был на людях, все время что-то говорил или делал…

Из десятка укрепленных жилищ устояла лишь половина. Неукрепленные вигвамы сдуло как пушинки первыми же порывами. В живых осталось полсотни человек, из них двенадцать воинов. Бизон, Перо, Головастик уцелели. Погиб старый шаман Нхамби-то: его пытались затащить в укрытие, но он отказался. Погиб вождь лоуринов: в его набитом до отказа вигваме для него не нашлось места, и он просто прикрыл своим телом дыру входа.

На самом деле потери могли быть гораздо большими – по чисто психологическим причинам. Подобный природный катаклизм первобытное сознание однозначно воспринимает как «зов предков», как требование или приказ умереть, которому нет смысла противиться. Большинство именно так и сделали. Семен с Черным Бизоном подали дурной пример – начали сопротивляться, затаскивать людей в укрытия. Кое-кто последовал их примеру, в том числе вождь. Странно, но из мужчин выжили как раз те, кто действовал, а не пассивно ждал смерти.

Только это было еще не все: нужно было не дать умереть тем, кто выжил после урагана. Убрать мертвых, раздобыть топливо, найти под снегом разбросанные оленьи туши. Последнее, впрочем, оказалось не трудным – собаки нашли их первыми. Возникла еще одна проблема – как уберечь от них остатки пищи. И, самое главное, переломить психологическую установку людей на неминуемую скорую гибель – мы живы, значит, силы зла оказались слабее. Никто не имеет права умирать добровольно. Мы – лоурины, черт нам не брат, и мы будем бороться до последнего.

Семен перетаскивал мертвых, добывал дрова, смеялся, ругался, бил кому-то морду и говорил, говорил, говорил… Правда, он иногда путал языки, но его все равно понимали – есть человек, который знает, что и зачем нужно делать. В какой-то момент Семен осознал, что оказался центром, вокруг которого крутится вся жизнь уцелевших. Это было неправильно, и он начал выставлять впереди себя Бизона – самого авторитетного среди оставшихся воинов. Он понемногу переставал командовать, требуя, чтобы Бизон озвучивал его решения от своего имени, демонстративно советовался с ним, ставил себя как бы в подчиненное положение. Парень, кажется, понял его игру:

– Зачем ты так, Семхон? – спросил он при случае. – Ну, какой из меня вождь, сам подумай!

– Нормальный, – вздохнул Семен. – Не побоялся же ты стрелять в демонов – ну, в этих, крылатых, которые Ветку унесли…

– В кого?!

Вопрос поставил Семена в тупик. Да, Бизон ни в кого не стрелял перед ураганом – не помнит он такого. Куда делся его боезапас? Туда же, куда и все – он вообще своего колчана не нашел.

– А Ветка где?

– Ну… Мы же не всех мертвых собрали… Да и кто их считал? С живыми бы разобраться… В общем, вылезли мы с тобой из жилища, и тут начался ветер – разве не помнишь? Я и сам-то… Словно не со мной все это было. Не делай меня вождем, Семхон!

– Предложи кого-нибудь получше. Не самому же мне…

– Почему?

– Ну, ты же знаешь… Это ты тут родился и вырос, а я… Помнишь же, что на Совете было. Вождь лоуринов должен быть вне подозрений. Понимаю, что это тяжело и неприятно, но куда деваться?

– Может быть, кто-нибудь из наших старейшин, а?

– Посмотрим… Если они живы. Только думаю, что у тебя получится. Я помогу, если что.

Была и маленькая радость: кто-то нашел под снегом и принес Семенов посох. Арбалет он раскопал сам. В те дни он стал и хирургом – пришлось сделать несколько ампутаций тем, кто сильно обморозился.

И вот когда ситуация хоть немного наладилась, когда можно стало вздохнуть чуть свободнее, когда появилось время для одиночества, – на Семена и накатило по полной программе.

Если нет Ветки, тогда зачем все?!

«А что, собственно, случилось, Сема? За пару последних месяцев погибло много людей, а ты… В конце концов, она, наверное, жива. Может быть, ей там совсем неплохо – у этих гадов… Может быть, но… Ладно, что там говорить: за все кошмары, за все умирания Господь даровал тебе Женщину. То есть это как бы высшее подтверждение того, что жил не напрасно.

Бледнолицые инопланетяне считают, что обустраивают этот мир. У них свои законы и правила, и действовали они совершенно логично: по степи прошелся тайфун или ураган, данная популяция туземцев должна была окончательно погибнуть, так что изъятие понравившейся особи просто никто бы не заметил. Сема, до них нужно добраться – думай!»

Только думать пришлось не над этим – остатки мяса таяли на глазах, распадок, в который женщины ходили за дровами, оказался доверху забит снегом, жилища переполнены сверх всякой меры, а строить новые было не из чего. Людям приходилось спать по очереди. Семен подозревал, что такой скученности они долго не выдержат, и не ошибся: среди женщин начались ссоры, мужчины становились мрачными и раздраженными, один раз даже чуть не возникла драка – вещь, ранее совершенно немыслимая между своими. Нужно было что-то решать – во всей округе никаких следов, кроме собачьих.

Они долго совещались вдвоем. Потом собрали общий сход – всех взрослых, включая женщин. Свою речь Бизон выучил наизусть. Многое из того, что нужно было сказать, он говорить не хотел или не решался. Семен его заставил.

– Слушайте, люди, слушайте. Нас мало, но мы остались в Среднем мире. Наше служение не окончено. Племя лоуринов вновь станет большим и сильным. Это – наше предназначение. Здесь мы не сможем жить – вы видите это. Из шкур наших жилищ мы сделаем волокуши и пойдем в поселок у пещеры. Там есть запас шкур и еды. Там всегда много дров. Будем жить там. Я поведу вас. Вы будете делать то, что скажу я… и Семхон. А сейчас пусть говорят те, кто считает иначе, те, кто не согласен. Потом никто не услышит их. – Ответом было молчание. Бизон облегченно вздохнул, но Семен пихнул его локтем в бок, и ему пришлось продолжить: – Говорите сейчас, потому что потом я стану убивать каждого, кто не согласен. Мир меняется, и должны меняться законы жизни. Простите меня, люди, но так нужно, чтобы выжило племя. А когда… Когда наступит время зеленой земли, вы выберете настоящего вождя. Мы выходим завтра. Я все сказал.

Люди молчали, опустив головы. «Молодец, Бизончик, – подумал Семен. – Вроде, не ошибся я в нем. Лишь бы у него сил хватило».

Они шли три дня. Ночевали в снегу у скупых костров. Оставляли за собой трупы. Как только люди удалялись, на них набрасывались собаки. Им не давали еды, но они упорно шли вместе с людьми. Некоторых Перо смог запрячь в маленькие волокуши – с этими пришлось делиться. Женщина, сошедшая с ума во время урагана, сделалась буйной, и ее пришлось убить. Надо было бы заставить Бизона, но сил не хватило, и Семен это сделал сам. И постарался сразу же забыть об этом. Получилось. Наверное…

В поселке у пещеры их встретили полтора десятка полуживых от голода людей. Из взрослых мужчин уцелели Медведь, Кижуч и еще двое воинов. Вход в пещеру был завален. Старейшины рассказали, что Художника удалось вытащить из-под камней. С раздробленными ногами, проломленной грудью он умирал долго. Иногда приходил в сознание и твердил, что ему нужен Семхон. Зачем-то…

– Не говори, что пора покинуть этот мир, – попросил Бизона Семен. – Не говори: когда-нибудь мы разберем завал. Или найдем другой способ наполнения Нижнего мира. А сейчас мы перестреляем собак. Потом будем есть трупы людей, потом… Потом посмотрим.

– Мы сделаем это, – сказал самозванный вождь. Помолчал и обессиленно спросил: – А ты уверен?..

– Да, – ответил Семен, хотя решительно ни в чем уверен не был.

В ближайшие дни ему предстояло понять еще один аспект загадки палеолитических «Венер». Да, они некрасивы, с нашей точки зрения. Но от голода кроманьонские женщины умирают последними…

Они уже ели трупы сородичей, но шестерых собак оставили в живых – как последнюю надежду. В ближайшие день-два эта надежда должна была сбыться или умереть.

Идти решили втроем: Бизон тверже всех стоял на ногах, Перо Ястреба мог управляться с собаками, а Семен… Семена на ходу качало ветром, и передвигаться он мог, лишь опираясь на посох. Но он владел «магией малого дротика» и все еще мог натянуть тетиву. Его посадили на волокушу. Правда, на подъемах приходилось вставать и самому переставлять ноги. Перед глазами качался заснеженный мир, кровоточили потрескавшиеся губы, накатывала слабость и тошнота, но желудок был пуст, и рвоты можно было не опасаться.

Они решили, что каждый вечер будут убивать одну собаку – есть мясо, а потрохами кормить оставшихся. Потом кинут жребий – Семен объяснил, что это такое, и уже придумал, как сделать, чтобы этот жребий ему выпал первому.

В упряжке осталось четыре собаки, когда Перо разглядел вдали черные точки. Потом они превратились в четырехногие пятнышки, и воины перерезали ремни, отпуская собак на волю. Дальше волокушу они тянули сами, а Семен остался сидеть на ней. Было стыдно, но он знал, что скоро придется встать и самому пройти несколько сотен метров по снегу с арбалетом на плече.

Им повезло: это были овцебыки. Не много – чуть больше десятка голов. Те самые, которые не убегают от опасности. Они становятся в круг, выставив рога наружу. Человек слишком недавно появился в этом мире, и животные еще не поняли, что от него таким способом не защититься. Они так и стояли, прикрывая молодняк и самок, – огромные, черные, волосатые, с короткими мощными, странно изогнутыми рогами. То один, то другой пытался поддеть этими рогами ошалевших от голода собак. Животные, наверное, были очень истощены, но под длинной, лохматой шерстью это было незаметно.

Семен пошел прямо на них. Перо и Бизон двинулись в стороны, чтобы зайти справа и слева.

Им всем нужно было подойти очень близко. Семену – потому что боялся промахнуться, а Перо и Бизон просто уже не могли посылать стрелы на обычное расстояние.

Заснеженный мир колыхался вместе с быками и лающими собаками. Земля норовила уйти из-под ног. Мучительно хотелось лечь или хотя бы сесть. Семен прокусил губу, но не почувствовал боли. Прокусил еще раз. Глотнул собственной крови, и ему полегчало.

Когда натягивал тетиву, в груди что-то хрустнуло и сместилось. Но он сумел-таки посадить ее на зацеп и долго кашлял, брызгая кровью на снег.

Потом смотрел поверх болта на лохматые бока, рогатые головы. Смотрел и чувствовал себя сидящим в лодке, которую поднимают и опускают океанские волны. Или это поднимает и опускает быков, а он стоит на месте?

Он лег в снег, уперся локтями. Прижал приклад к плечу. Мир перестал колыхаться, а один из быков, отгоняя собаку, повернулся к нему боком. Палец уже был на рычажке. Он надавил сильнее…

…И понял, что не промахнулся.

Семен перекатился на спину, зацепил крюком тетиву, сунул ногу в стремя и резко разогнулся, переваливаясь на бок.

Тетива встала на зацеп, а его стошнило – кровью. Он вытянул из кармана новый болт, лег на живот, вложил болт в желоб, уперся локтями и стал ждать, когда пройдет муть перед глазами.

Он смог выпустить еще три болта – все, что у него было с собой. И не промахнулся ни разу. Перо и Бизон тоже опустошили свои колчаны. Животные не разбегались – они не понимали, что с ними происходит.

Почуяв запах крови, собаки забыли об осторожности. Один из кобелей попал под удар копыта и был затоптан. Второго пришлось добить – он ползал по снегу, волоча за собой вывалившиеся из распоротого брюха кишки.

Бизон и Перо ушли с волокушей, нагруженной мясом, – в поселке ждали голодные люди. Остаться на месте побоища Семен вызвался сам – двигаться он почти не мог, а добычу нужно было охранять. Надеяться, что на мясо никто не позарится, не приходилось – этой зимой голодали не только люди. Что может сделать один человек, вооруженный палкой и арбалетом? Наверное, почти ничего. Ему помогут собаки? Может быть, но собак самих многие хищники считают лакомой добычей. Так или иначе, но кто-то должен был остаться.

Семен сидел на теплом еще боку овцебыка и смотрел, как медленно уменьшаются вдали две согнутые фигурки воинов. Когда они скрылись за пологим холмом, он поднял голову к бледно-голубому небу, на котором уже просвечивала ущербная луна, и вздохнул: «Этот мир мне не враждебен… Через два дня они вернутся».

Ноги подгибались от слабости, разбитое арбалетным прикладом плечо мучительно болело, пальцы на руках не гнулись, но желудок был полон теплой крови, и блаженная истома разливалась по телу. Две уцелевшие собаки, объевшись мясом, спали на снегу, свернувшись калачиками и спрятав носы в пушистые хвосты. Семену тоже хотелось лечь, зарыться в длинную шерсть «юбки» одного из быков и уснуть, но он переборол себя: если мороз усилится, то к утру туши промерзнут и превратятся в каменные глыбы. «До темноты надо найти и вырезать арбалетные болты. Иначе я безоружен. Потом их будет не достать. И выпотрошить хотя бы несколько туш. Но запах… Запах внутренностей и крови на всю степь – гиены, волки, саблезубы… Ну и что? Вся степь и так уже знает об этой бойне – крови пролито достаточно. По неписаному, негласному закону тундростепи никто не подойдет, пока человек возле своей добычи. Маленький, слабый двуногий хищник очень опасен – его тихо свистящая смерть достает далеко, и все знают об этом. Но настали времена, когда старые законы умирают, и пустой желудок диктует новые: добудь, урви или умри…»

Семен старался не думать об этом. Он снял верхнюю рубаху, остался в одной нижней – мехом внутрь – и принялся за работу: разгребал длинную черную шерсть, чтоб добраться до шкуры, вспарывал животы коротким лезвием ножа и, запустив обе руки, вываливал на снег сизые внутренности. Сердца, легкие, желудки, печень и почки он складывал в груду посреди заваленного тушами пространства. Ему очень хотелось съесть кусок теплой печенки, но он терпел – боялся, что желудок не выдержит такой нагрузки.

Он выпотрошил шесть туш и решил, что больше не сможет – слишком устал, да и темнеет – пора устраиваться на ночлег. Он весь был перемазан кровью и облеплен шерстью, но ему было не до гигиены. Семен начал натягивать верхнюю рубаху прямо на всю эту грязь и когда наконец просунул голову в дыру ворота, увидел, что собаки уже не спят – стоят и принюхиваются к чему-то. Разбираться Семен не стал – сразу схватил арбалет и начал натягивать тетиву. Болты ему удалось извлечь из туш все, но два были полностью деформированы при попадании в кость, а два других нуждались в небольшом ремонте. Впрочем, метров с двадцати попасть, наверное, можно было и такими штуками. С четвертой попытки тетива встала на зацеп. Семен вложил в желоб окровавленный болт и огляделся: в белесых сумерках со стороны неглубокого распадка к месту побоища приближались светло-серые, плохо различимые на снегу тени. Эти контуры, эту походку Семен опознал без труда – волки…

Собаки даже не лаяли – тихо скулили, поджав хвосты, и жались к человеку.

Примерно в сотне метров волки свернули вправо и, выстроившись цепочкой, начали огибать по широкой Дуге место побоища. «Уйдут?! – мелькнула спасительная мысль и исчезла. – Не уйдут ни за что – голод». Замкнув круг, встав на свой старый след, волки начали приближаться. Семен пошел навстречу – а что ему оставалось делать?!

По-видимому, это были остатки стаи или, может быть, такая семейная группа. Один – самый крупный – похоже, вожак, трое чуть помельче – молодежь или самки, и еще один крупный, но, очевидно, старый – хромой, с оторванным ухом. Впрочем, в сумерках можно было и ошибиться. Они приближались – и это было плохо. О конфликтах с волками Семен даже рассказов не слышал – собак, конечно, они рвали при любой возможности, а вот людей… Тот случай, когда ему самому пришлось драться с волчицей, причем летом, был уникальным – поэтому ему и было придано мистическое значение. Сам же Семен полагал, что тогда он был еще мало похож на туземца, и зверь просто не принял его за человека. Впрочем, такой тяжелой зимы здесь, наверное, никогда раньше не было.

Еще не вступив в мысленный контакт со зверем, Семен уже почувствовал исходящую от него враждебность. Вожак остановился в десятке метров. Глаза его тускло мерцали отраженным светом гаснущего дня. Семен понимал, что способен лишь на единственный выстрел из арбалета – драться посохом он не сможет при всем желании.

Они встретились взглядами. Волк приподнял губу, демонстрируя клыки:

– «Уходи!»

– «Нет, – с усталым спокойствием ответил человек. – Это моя добыча».

– «Значит, ты умрешь (будешь побежден)».

– «Может быть. Но не уйду все равно. Это – моя добыча. Ты готов сражаться (мериться силой) с ЧЕЛОВЕКОМ?!»

В свою «мыслефразу» Семен постарался запихать как можно больше возмущенного недоумения. Это было как бы обвинением в нарушении «закона джунглей». Дальше диалог пошел в таких абстракциях, что перевести его на человеческий язык можно было лишь весьма и весьма условно.

– «Человек (или люди?) нарушил правило (закон, обычай, традицию). Мы будем сражаться».

– «Будем, – согласился Семен и воткнул в снег посох. Теперь он смотрел на собеседника поверх арбалетного болта. – Ты пришел к моей (человечьей) добыче, когда я еще здесь. Волки так не поступают».

– «У нас нет выбора (ты нам его не оставил)».

Семен чувствовал, что его в чем-то обвиняют – в чем-то смертельно важном. Если он не поймет, если не ответит, последует атака. Даже если он и успеет выстрелить, это все равно будет конец. Волки его былой современности имеют привычку дружно набрасываться на жертву. У этих, кажется, такой традиции нет. Точнее, не было. Не было, пока волки десятки тысяч лет жили в условиях мягкого климата и пищевого изобилия. Семен подозревал, что, в отличие от их далеких потомков, численность этих хищников здесь определялась в значительной мере не пищевыми ресурсами, а внутривидовой борьбой. Отсюда некий поведенческий стереотип, который в своей среде люди назвали бы культом личной силы: докажи свое превосходство – и получишь право на самку, на воспроизводство потомства. Но мир меняется, должны меняться – не могут не меняться – и правила жизни.

А погибать Семену нельзя. И не потому, что без него волки сожрут всю добычу – не осилят, наверное. Беда в другом: люди ощущают целостность со своими тотемами. Что будет значить для них смерть человека из рода Волка от волчьих же зубов? Разрыв связи? Отверженность? Отверженным незачем оставаться в Среднем мире, даже если вокруг полно пищи. Конечно, для человека двадцатого века это звучит смешно и несерьезно, но…

– «Выбор есть всегда! – твердо заявил Семен. – Не хочу с то…»

Он не успел передать свою «мыслефразу»: волк чуть присел и прыгнул. Он был слишком далеко, чтобы одним прыжком с места покрыть такое расстояние: два первых были разгонными и лишь третий – на врага.

Стрелять лучше было бы с колена, но опуститься Семен не успел. Отдачей его качнуло так, что он чуть не упал. Пришлось выпустить из рук разряженное оружие, чтоб сохранить равновесие.

Вожак хрипел и пытался ползти в двух метрах перед ним. Похоже, болтом ему разворотило горло и грудную клетку. Кровь на снегу в сумерках казалась почти черной…

Семен, пытаясь погасить искры в глазах, сделал шаг в сторону и взял в руки посох. Он бы предпочел просто на него опереться…

– «Кто следующий?»

– «Я».

В этом размытом зверином представлении о собственной личности что-то показалось человеку знакомым – почти родным. Неужели?!

– «Ты?!» – Семен попытался свалить в кучу все воспоминания, перемешать их и вылепить из этого «образ» волчонка – того самого, который, по мнению лоуринов, привел его в этот мир, дал право стать членом тотемного клана.

– «Да, это я, Длинная Лапа».

– «Ты вспомнил меня?»

– «Не забывал».

– «Будем сражаться?»

– «Да. Нам нужна пища».

«Вот так, – мысленно усмехнулся Семен. – Выходил щеночка. Впрочем, не выхаживал, конечно, – он рос сам по себе. Но тренировать его, лупить посохом пришлось долго и сильно – он сам так хотел, ему нужна была „игра" с кем-то более сильным и ловким, а его мать я убил. Теперь он стал размером со взрослого волка, весит, наверное, больше меня и при этом умеет защищаться от боевого посоха. А ведь была когда-то мысль: уж не собственного ли убийцу готовлю? Впрочем, у меня к нему претензий быть не может – свои долги он отдал».

– «Ты нарушаешь традицию».

– «Она уже нарушена. Ее нет».

– «В чем обвиняешь людей?»

– «Взяли все».

Они замерли друг против друга: человек в меховом балахоне с палкой в руках и волк. Оба были истощены – один еще не успел восстановить силы, его ослабленные долгой голодовкой мышцы плохо слушались хозяина. Другой не ел уже несколько дней, но он был волком и, значит, даже умирая от голода, способен собрать силы для последнего боя.

Семен понимал, что шансов у него нет. Но почему, почему они должны драться?! А вот потому…

Люди виновны. Не умея долго бегать по степи, Семен не участвовал в обычных охотничьих экспедициях своих соплеменников. Однако правила охоты он знал. Даже если удается окружить стадо, что случается редко, охотники никогда не выбивают его полностью. Все убитые животные должны быть разделаны и унесены в лагерь. Если это невозможно сразу, то делается вторая ходка с участием подростков. Кто-нибудь из другой эпохи сказал бы, что это правильный, рациональный подход – для сбережения природных ресурсов, поскольку племя ведет почти оседлый образ жизни. На самом деле никакого рационализма в этом нет, все упирается в отношения со своими и чужими тотемными животными. И вот теперь люди согрешили – выбили все стадо, не оставив даже подранков. А степь пуста…

– «Да, мы взяли все. Я нарушил закон – нарушил, чтобы жила моя стая».

– «Буду сражаться, чтобы жила моя».

– «Где она?»

– «Перед тобой».

– «Где остальные?»

– «Погибли (были побеждены)».

– «Вожак был сильнее тебя и погиб. Ты тоже погибнешь. Я всегда был сильнее тебя».

– «Знаю».

Атаки все еще не было. И Семен чувствовал, что ее не будет и в следующую секунду. Его воспитанник не может решиться – он действительно считает данного человека неизмеримо более сильным. Вероятно, в своей стае он еще не успел подняться до роли самца-доминанта, который ради сохранения престижа готов броситься на кого угодно. Это давало надежду – крошечную. И Семен опустил конец посоха в снег. Оперся на него.

– «Возьми мясо».

– «Нет».

– «Почему?»

– «Это добыча твоей стаи. Надо сражаться».

Момент был критический. Семен понимал почти все, или ему так казалось. Сколько бы ни было волков – три или тридцать, – среди них должен быть лидер, и он есть всегда. Если вожак погибает, его место занимает сильнейший из оставшихся. Но ведь было же! Было, когда для вот этого волчонка он – человек – стал как бы вожаком. Может, зверь не забыл?

– «Не буду с тобой сражаться, – изобразил Семен надменную усмешку. – Буду играть с тобой „длинной лапой", а они пусть смотрят. Теперь ты в моей стае. Даю тебе и им мясо».

Риск был отчаянный – насколько зверь чувствует себя готовым бороться за лидерство? Кажется, у далеких потомков этих волков половая зрелость наступает в 3–4 года, но сколько лет ему? Да и как с этим обстоит дело здесь? Трое уцелевших сородичей, кажется, ему не конкуренты, все зависит от его решения. Ну?!

– «Волк не может быть вместе с ЭТИМИ».

У Семена отлегло от сердца – раз дело дошло до обсуждения условий, значит…

– «В моей стае псов больше нет. Остались две самки. Вы не тронете их. Это – ваши самки».

Бывший волчонок качнулся на лапах, сделал шаг, еще один… И потрусил к Семену!

Обе собаки, вероятно, чувствовали себя уже мертвыми. Они не кинулись в заснеженную степь – самым безопасным им казалось находиться возле человека. Но человек как будто не собирался их защищать – они придвинулись к самым его ногам, поджали хвосты и в безысходности отчаяния скалили зубы. По тому, как двигался, как смотрел волк, Семен почему-то безошибочно понял, что сейчас последует – нет, не бойня и не драка… Знакомство и признание – их, звериное, на которое человеку смотреть неприлично.

Когда пришли люди с волокушами, Семен был один среди мерзлых туш – ни волков, ни собак. Туши были выпотрошены, а потроха съедены.

– «Щенки – мои», – сказал человек на прощанье.

– «Да», – ответил тот, кто когда-то был волчонком.

Глава 4

ЛОДКА

Он теперь часто бывал тут – сидел на камнях и смотрел на плещущуюся у его ног мутную воду. Или вдаль – на плывущий мусор и день ото дня зеленеющие заросли противоположного берега.

«Вот оно и настало – время зеленой земли, настало… А мне-то что? Зачем?..»

В поселке (или теперь его нужно называть просто стоянкой?) ему было невыносимо: уединиться там негде, приходится быть день и ночь на людях. И не просто так: он должен быть весел, активен, уверен в себе. Стоит ему хоть на час перестать притворяться, и мертвящее уныние начинает расходиться кругом – в глазах людей всплывает почти забытая обреченность, движения замедляются, пропадает интерес к жизни.

Мяса овцебыков хватило на еду, а из шкур удалось построить новые жилища. Весна наступала мучительно медленно, но она все-таки наступила. Появились перелетные птицы, в залитой талой водой степи стали встречаться бизоны, олени и лошади, иногда на горизонте угадывались фигурки пасущихся мамонтов. Великая тундростепь сопротивлялась смерти: на массовую гибель животных зимой она ответила вспышкой рождаемости – в полтора-два раза больше обычного. Охотники осваивали новые приемы – долгие засады на перемычках между озерами. Все чаще на стоянке появлялось свежее мясо. Черный Бизон по наущению Семена заставлял все излишки вялить впрок. Пока не появились мухи, это было нетрудно, а на теплое время была начата постройка большого вигвама-коптильни. Правда, на его покрышку пока не хватало шкур, но основное дело было сделано – люди поняли значение долговременных запасов, смысл того, что по-научному называется «отсроченное потребление».

В общем жизнь налаживалась. Даже новый вождь лоуринов свыкся со своей ролью – переизбрать его никто и не подумал. Люди старались поскорее забыть ужасы зимы, и Семен, который становился день ото дня мрачнее, только мешал им в этом. На него, конечно, можно было просто не обращать внимания, но очень многие оказались в психологической зависимости от него – слишком долго ему пришлось делиться с ними своей жизненной силой, на себе самом показывать, что жизнь стоит того, чтобы за нее бороться. Теперь всё кончилось – в том смысле, что и силы душевные у него иссякли и нужда в них у общества отпала. Сам же он, как оказалось, чужой поддержкой воспользоваться не может – ну, не помогает она ему.

К тому же возникла старая проблема: при его тихоходности, при неумении пользоваться луком на обычной охоте от Семена мало толку – если только перетаскивать добычу. Но этим и без него есть кому заниматься. И Семен стал ходить к реке.

Возле берега плавала коряга. Точнее, это был кривой ствол дерева, росшего, наверное, на склоне или обрыве, который в конце концов подмыло, и мучения дерева на этом закончились. Семен зачем-то выловил трехметровую кривулину, положил на берег и стал ее рассматривать. Похоже, это была лиственница с обломанными ветками. «Эк тебя жизнь-то покорежила, – думал Семен. – Ну, прямо как меня. Получается, что тебе трижды пришлось менять направление роста. И все это чтобы тянуться вверх. Чтобы потом свалиться в воду и плыть вместе с другим хламом. Что-то ты мне напоминаешь своими изгибами, какую-то ассоциацию вызываешь… Ах, да – киль лодки. Мне бы такую! И уплыть отсюда ко всем чертям… Уплыть… Уплыть… А куда и зачем?»

Собственно говоря, мысль о водном путешествии возникла у Семена не впервые. Но… И не просто «но», а целых три. Во-первых: куда и зачем плыть? Он же смотрел карту, пока перемещался в «летающей тарелке». То, что здесь называют Большой рекой, впадает в действительно большую реку, текущую непосредственно к морю через бескрайние приморские низменности. Сравнивая местную географию с географией родного мира, Семен подозревал, что все эти приморские равнины, окаймляющие континент, к началу неолита будут благополучно затоплены и станут тем, что специалисты называют «шельф». Делать там решительно нечего. Во-вторых, на чем плыть? До нормального леса в таких условиях не добраться. Насобирать по берегам приличных бревен, конечно, не удастся, а вылавливать то, что плывет, – дело безнадежное. И в-третьих… «Просто ничего не хочется. Ветки нет, и все как-то потеряло смысл. Пока шла отчаянная борьба за выживание, было еще ничего, а теперь… Может, ее уже и в живых-то нет? Или наоборот, ей там очень хорошо? Она и думать забыла о дикаре по имени Семхон? Нет, не может такого быть… И ребенок…» При мысли о том, что его ребенок так и не родится, а если родится, то он его никогда не увидит, Семену хотелось нырнуть вот в эту грязную, холодную воду и больше не выныривать.

«Смешно даже, – думал Семен, – ведь лет в 18–20 мысль о возможном отцовстве повергала меня в ужас. Она ассоциировалась с окончательной и полной потерей свободы. А теперь кое у кого из сверстников дети уже школу заканчивают, а у меня…»

То ли вид кривого деревца, олицетворяющего безнадежность борьбы, то ли новая порция воспоминаний, то ли вид оживающей природы, то ли все, вместе взятое, вдруг проломили барьер многодневного отупения и апатии. Захотелось куда-то бежать, кричать, драться…

Только бежать было некуда, драться не с кем, а ярость требовала выхода. Она его требовала очень сильно, и Семен, подхватив неразлучный посох, начал «работать». Он прыгал, поворачивался, уклонялся, делал перехваты, резко менял угол атаки и бил, бил, бил невидимого противника. Или противников. Тело покрылось потом, мышцы налились силой, а тяжелый посох вдруг сделался послушным – как когда-то. Воображаемый же противник становился все более реальным…

– Да, – сказал Семен, останавливаясь и переводя дыхание. – Да, длиннолицые бледные ребята из межпланетной цивилизации! Умные, вежливые, знающие все наперед и не делающие ошибок! Я для вас досадная случайность, червячок, попавший под асфальтовый каток истории. Да! Вы погубили и еще погубите сотни тысяч, а то и миллионы людей, и никто не предъявит вам счет – вы не оставляете следов. Но одну ошибку вы все-таки допустили – забрали у меня самое ценное, но оставили в живых. И оставили мне надежду. Нет, не на возвращение женщины – не такой я дурак. Вы оставили мне надежду на месть. И ради этого жить стоит – проломить хоть один инопланетный череп – ух!!!

Семен выбрал не слишком крутой спуск, разделся, плюхнулся в воду и тут же выскочил на берег – ледяная вода обожгла разгоряченное тело. Несколько минут он стоял, размазывая грязь по коже и, как только немного согрелся, с ревом вновь ринулся в воду. На сей раз холодовый «ожог» был уже не таким болезненным.

Потом он сидел на свернутой комом рубахе, обсыхал и смотрел вдаль. Приступ бешенства и купание как бы стряхнули с мозгов вязкую серую пелену, мысли стали четкими и ясными.

«Давно бы так, – облегченно вздохнул Семен. – Это кривая листвяшка так на меня повлияла. Спасибо тебе, деревце, плыви дальше – ты сделало свое дело! – Он собрался спихнуть в воду кривой стволик и вдруг замер: – А ведь что-то ты на меня еще навеяло, а? Что-то вполне безумное и важное. Ну?! Да: киль. Лодка.

Бред? Безусловно. Но не бредовее многого в этом мире. Спокойно, Сема, спокойно. Сядь и думай – от общего к частному и наоборот. Ну-ка, сформулируй, чего ты хочешь сейчас от жизни? Только без фантазий: чем бы ты хотел заниматься, чтобы жизнь не казалась напрасной? Ответ: хочу вернуть Ветку. Или узнать о ее судьбе. И судьбе ребенка. Или отомстить. И тогда можно умереть спокойно. А что, на судьбу людей, копошащихся вон там, на стоянке, тебе уже наплевать? Нет, но теперь они уже смогут обойтись без меня. Среди них есть и мастера, и мудрецы, и потенциальные лидеры. Сейчас я их подавляю, сам не желая этого. Они смотрят на меня, ждут от меня решений и приказов. Это удобно, это комфортно, ради этого можно терпеть даже произвол начальника. Только я (что ж перед собой-то лицемерить?!) плохо подхожу для этой роли: сладости власти не чувствую, а ответственность плющит меня в лепешку. Я же не вечен – они должны и могут приспособиться жить в новых условиях без меня.

Ладно, уговорил, – сказал он самому себе, – можешь сматываться. Только сначала реши – куда? Точнее, решить-то ты почти решил, теперь сформулируй.

Там – на их базе – этот самый Нит-Потим говорил, что в сферу их интересов входят районы субтропиков и тропиков. Это правильно – именно там в моем мире и возникли самые древние очаги земледелия и цивилизации. Инопланетный след ведет туда. Один. А еще?

Что там сказано в Первой книге Моисеевой, которая называется Бытие, о том, что творилось перед потопом? Нет, дословно не вспомнить, но, кажется, среди прочего речь шла о том, что сыны Божии (кто такие и откуда взялись, не говорится) стали брать в жены дочерей человеческих (интересно, а браки они регистрировали?). Причем отмечено, что брали „кто какую избрал". Это в древности, наверное, была исключительно божественная привилегия – остальные брали что дадут. Пожалуй, это можно считать вторым следом – текст Библии формировался как раз в том регионе.

А еще… Что-то же было еще – уже не из Библии… Птицы! Ну, конечно же, птицы! Гигантские! Настенная роспись в святилищах одного из древнейших городов планеты – Чатал-Гуюка (или Хююка?)! Причем это поселение начало формироваться еще до появления настоящего земледелия – там сначала собиратели жили. Так-так, – погладил себя по волосам Семен, – а котелок-то еще варит! Вот и третий след! Как же я раньше-то не проассоциировал тех птичек с этими, а? Понятно, конечно, что это все легенды и мифы, но на чем-то же они основываются! Может быть, я и живу в мифическом времени – у первоистоков, так сказать?

Истоков… Истоков… У первоистоков. Исток – это место, откуда что-нибудь истекает. Информация, звуки, вода. Например, ручей. Или река. Река…»

Семен закрыл глаза и попытался представить объемную карту этой части континента – спасибо тем ребятам, что дали поиграться с голографом. Запоминать изображения местности Семен научился еще в том – родном мире, и вот, поди ж ты, пригодился профессиональный геологический навык. Плохо только, что человеческие мозги работают по иному принципу, чем компьютер. Последний не может создавать новую информацию, а вот мозг человеческий – может. Особенно, если его хозяину этого очень хочется. Семен это понимал и довольно долго мучился, пытаясь понять, действительно ли он видел изображение длиннющего правого притока Реки, который рассекает горный массив довольно широкой долиной и тянется далеко на юг. Он там вытекает из крохотного озера, из которого берет начало еще одна речка (почти ручей), которая течет уже не к северу, а к югу – это уже система водосбора большого внутриконтинентального моря, отдаленно напоминающего Средиземное.

«Если все так и было на карте, если это не собственное мое воображение работает, то – класс! Примерно так, наверное, должен сказать самоубийца, увидев подходящий небоскреб. Всего какая-то жалкая тысчонка километров, и можно начинать ловить инопланетян за хвосты. Или лучше сеть для них сплести? Сволочи…

Ладно, пусть я маньяк-самоубийца, но маньяки могут действовать очень целенаправленно и логично (со своей точки зрения, конечно). Значит, нужно не мысью (то есть белкой) по древу скакать, а придумывать, как надежнее самоубиться. У меня же неспроста речки в мозгу возникли. Я же старый профессиональный сплавщик – специалист по перевозке грузов по горным рекам на надувных лодках. Вот мне речки в голову и лезут. А они тут не горные, текут не в ту сторону, на дворе великий потоп, и никаких лодок нет и в помине.

А сделать? И вот эта кривая листвяшка будет играть роль киля – основы, так сказать. Да-а, Сема, это примерно как если бы оголодавший холостяк залез в свой пустой холодильник, нашел там засохшую морковку и решил сварить плов. Морковь, вообще-то, для этого блюда нужна, но она в нем не главная, без нее даже и обойтись можно, а вот без мяса и риса – никак.

Ладно, давай по порядку: нужно плавсредство, которым, в отличие от плота, можно управлять, на котором можно двигаться против течения, – лодка. Самая древняя, самая изначальная лодка – это долбленка. На таких плавали тысячи лет – чуть ли не с конца палеолита. Строится элементарно: берешь дерево, берешь топор… М-да-а… А ведь князья русские плавали из Киева в Константинополь именно на долбленках – греки их моноксилами называли. Это же совсем недалеко – по Днепру меньше тысячи километров и по Черному морю примерно столько же, если, конечно, идти вдоль берега, а напрямик и того ближе. Интересно, как должна выглядеть лодка-долбленка из цельного ствола, способная взять на борт хотя бы десяток воинов со снаряжением и запасом продовольствия? При этом ее нужно посуху перетаскивать через пороги, а потом идти по морю, где, вообще-то, волны и ветер. А эти наши рашен-викинги еще и паруса на них ставили! Что-то тут не сходится, что-то не вяжется: или в Поднепровье в те времена деревья росли не чета нашим? Вроде баобабов, только прямоствольные? Нет, конечно. Скорее всего, русские лодьи были дощатые, вроде тех же драккаров, ну, может, поменьше размерами. Впрочем, Бог с ними – здесь-то ни деревьев толстых, ни досок нет. Хотя совсем от такой идеи отказываться не стоит – вдруг завтра приплывет подходящее бревно, и можно будет подумать, как его обработать… без топора.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.