Граната РГД-5

— Ты будешь? — Шах спросил Игоря с презрительной улыбкой — мол, знаю я вас, гнилую интеллигенцию.

Игорь промычал нечто бессвязное. Шах это истолковал по-своему и весьма просто:

— Значит будешь. После меня. — Повернулся к Ладе. — Сыграем в трамвайчик, ты не против, детка?

Девчонка не ответила, только шмыгнула носом и закатила глаза. Она уже давно потеряла себя: волю, собственное мнение, самостоятельность, остатки достоинства, подчинившись Шаху и дури, которой он ее накачивал.

Шах подошел к ней, примериваясь. Что-то ему не понравилось, и он, голосом, просевшим от возбуждения, приказал:

— Раздвинься, дура! Чего зажалась?

Игорь, то и дело глотая слюну, стоял в изголовье дивана и во все глаза наблюдал за происходившим. Он вспотел, тяжесть свинцом залила подбрюшье, заставив закаменеть еще недавно безвольный шланг.

Не потребовалось и недели, чтобы Игорь стал полностью зависимым от наркоты, от Шаха, который ее покупал на его деньги, от Лады, беспрекословно удовлетворявшей похоть двух кобелей, подчинявшейся любым их желаниям, принимавшей самые изощренные позы, которые могло придумать воспаленное воображение...

Нары в каморке, где заперли Игоря, были жесткие, неудобные, и только зыбкие грезы качали его в дуревом полусне...

* * *

«Не место красит человека»...

Говорят, что пословицы рождены вековой народной мудростью. О той, что приведена выше, этого не скажешь. Должно быть, сочинил ее человек, который вправе был сказать о себе: «Я не очень умный, зато здоровый».

Людей красит именно место.

Человек за рулем — водитель.

Дурачок на троне — царь.

Пьяница в митре у Царских врат алтаря — владыка.

Вор и мошенник в кресле генерального прокурора страны им и становится.

Нет, махнула народная мудрость насчет места, которое человека не красит!

С чего начинают великие свое вхождение во власть? С обустройства трона и кабинета. А как еще человек может показать другим, что он велик, что он вершитель судеб народа, если его рабочие апартаменты не велики, как крытый стадион, если их стены не покрывают мрамор, малахит, позолота, если мебель их не из красного дерева, инкрустированного слоновой костью, а на спинках стульев нет орла с державой и скипетром в крючковатых лапах?

Один из партийных деятелей сталинской плеяды региональных вождей некий Аношин, став секретарем областного комитета партии большевиков, в кабинете за своей спиной повесил не икону с изображением великого вождя народов, а собственный лик, писаный маслом.

Великому Сталину угодливые соратники вмиг доложили о таком кощунстве. Доложили и стали ждать, что же последует. А не последовало ничего. Сталин понял: Аношин — дурак, а дураков он не боялся. Тем более что когда по его просьбе Аношина спросили, почему он повесил в кабинете свой портрет, а не парсуну вождя, секретарь обкома ответил:

— Входя ко мне, коммунисты должны видеть представителя товарища Сталина секретаря обкома Аношина, даже если его в кабинете нет. А вот я обязан всегда видеть товарища Сталина, чистить себя под ним и плыть в революцию дальше.

В самом деле, на стене напротив секретарского стола находился портрет вождя.

Губернатор области новой формации Леонид Викторович Немцев получил ключи областной власти из рук демократического президента. И тут же начал великие преобразования своего кабинета.

Опытные московские архитекторы солидно потрясли бюджетные фонды области. Никто сейчас не скажет, сколько времени не получали зарплату врачи и учителя, пока рождался новый дизайн губернаторской обители. Потом тем же учителям и врачам еще несколько месяцев пришлось потерпеть с деньгами, пока планы преобразования резиденции губернатора воплощались в действительность.

Когда работу закончили, область получила право гордиться своим долготерпением. Новый кабинет украшал не только его хозяина — губернатора, но и всю область, которой он правил.

Бомж, ночующий на железнодорожном вокзале, ханыга, обалдело сидящий в грязи у пивнушки, нищенка в подземном переходе, учитель со сторублевкой в кармане, санитарка больницы с фигой в кармане в день зарплаты — все могли гордиться рабочим местом всенародно признанного правителя области.

Две сотни квадратных метров на втором этаже здания бывшего обкома партии заняли его обновленные апартаменты. В них не было ничего от казенного стиля советских времен — портретов московских чиновников, обязательной карты области на стене, могучего стада белых телефонов на приставном столе...

Дизайнеры умело подчеркнули другое — богатство, власть, безнаказанность, которые поселились под обновленной крышей. Последнего, скорее всего, не замечал и сам губернатор, но роскошь хором на фоне нищенствовавшего города — что может быть более убедительным свидетельством безнаказанности чиновника?

Если говорить о самом губернаторе Немцеве, то он ежедневно входил в свой кабинет с мыслью: не место красит человека. Только его собственное появление в этом месте пробуждало жизнь огромного административного аппарата, посылало во все стороны властные импульсы, и колесики государственной машины, неизбежно замедлявшие ход по ночам, начинали вращаться все быстрей и быстрей.

Ровно в девять, как было положено распорядком вторников, в кабинет Немцева на крыльях вдохновения впорхнул секретарь губернатора Юрий Платонович Харин, состоявший при Немцеве «спичрайтером» — придворным речеписцем. По средам губернатор регулярно общался по радио с населением области. По вторникам завершалась работа над текстом очередного выступления.

Харину трудно было завидовать. Пятьдесят две речи в год для одного только радио — это совсем не мало. Приходилось выкладываться и пахать, пахать. Одни темы придумать, чтобы они не повторялись — офонареешь.

В кабинете губернатора работал телевизор. Немцев просматривал передачи из Москвы, которые для него записал секретарь. Требовалось всегда быть в курсе всех столичных сплетен и дел.

Знаменитый российский телекомментатор Компотов, самовлюбленный учитель несмышленых масс и строгий наставник политиков, всегда был явно недоволен промахами демократических властей и не скрывал этого:

— Э-а, — тянул он жилы из слушателей, — э-а, события последних месяцев, э-э, показывают, а-а, что правительство недооценивает растущее недовольство в обществе, а-а...

— У него, запор, что ли? — Губернатор недовольно поморщился. — А-а-а... Никак не разродится. Выруби ты его.

Харин пружинистой рысцой протрусил к телевизору, надавил на кнопку выключателя. Повернулся к шефу. Со смешком заметил:

— Вроде бы и Москва, а купили косноязычного. Не могли найти получше?

Немцев понял: его помощник, говоря о кандидатуре «получше» подсказывал: получше — это он сам.

Губернатор криво усмехнулся.

— Покупают, Юрий Платонович, не за талант и умение трепаться, а за послушание. Вот я тебя купил за способности... Постой, постой, может ты считаешь, что я тебя не купил, и ты просто честно служишь идее?

Харин нервно дернулся. Люди интеллигентные — журналисты, артисты, писатели, чьи профессии давно стали товаром, не переносят напоминаний об их продажности. Самые гнусные свои поступки они умеют объяснять стремлением служить идее, большому искусству, запросами собственной творческой индивидуальности.

— Что молчишь? — Немцев ехидно улыбался. — Так купил я тебя или нет?

— Так точно.

Харин никогда не служил в армии — плоскостопие, слабое зрение — одно к одному. Однако ответил по-военному, поскольку какую часть вопроса подтверждали слова «так точно» на глаз не определишь. А для того, чтобы честно сказать: «да, меня купили», пороху не хватило.

— Вот! — Немцев довольно качнул головой. — Купил и промахнулся. Надо было искать послушного, а не способного.

Нечто туманное, неясное, похожее на угрозу, сгустилось над Хариным. И он поспешил отвести от себя недовольство шефа.

— Леонид Викторович! Разве я не...

— Да, дорогой, ты именно «не». — Немцев сердился, нагоняя на помощника страху. — Ты что мне нашваркал? — Он взял листок текста со стола и потряс на весу. — Это ничем не лучше меканья господина Компотова...

При первом чтении губернатор капризен и привередлив, как депутат Госдумы от оппозиции, которому на стол положили правительственный законопроект. А терпеть капризы Немцева для Харина — острый нож.

— Неужели я такой глупый? — Губернатор все еще тряс листок как вещественное доказательство вины помощника. — Ты хоть думаешь, что мне с подобной лабудой стыдно выходить на народ?

Эх, была бы на самом деле в стране, мать ее, демократия! Сказал бы Харин: «А вы-то сами сможете написать что-то путное?» Но демократии нет, есть вертикаль субординации. Конечно, коли решил остаться без дела и грызть сухарь, запивая его водой — валяй, играй в самолюбие и независимость!

— Леонид Викторович! — Священный трепет уважения звенел в голосе Харина. — Это же первый вариант. Прикидка, так сказать. Вы же понимаете...

— Не понимал бы, не говорил. Сожрал бы твой силос и все тут. А вот оказалось — я разборчивый.

— Виноват, что нужно сделать?

Признания собственной нерадивости Немцев от подчиненных принимал весьма милостиво.

— Прежде всего, надо уйти с трусливой позиции. Сейчас все пишут и говорят о государственных проблемах смело, а ты как лебедь прячешь голову в воду.

Харин удрученно вздохнул.

— Вроде бы Лебедь головы не прячет. Наоборот, выставляется где нужно и где не нужно.

Немцев посмотрел на помощника с сожалением.

— Я не о генерал-губернаторе, о птице.

— А-а, тогда...

— Вот те и тогда. — Губернатор взял газету, лежавшую перед ним. Ткнул пальцем в отчеркнутое место. Начал читать: «Мы обязаны вылезать из грязи, в которой сидим по уши. Главная ненормальность нашего общества сегодня в том и состоит, что честный человек не имеет возможности улучшить свою жизнь в одиночку. Если мы не изменим общую ситуацию, не изменим саму систему — каждый так и будет барахтаться в нищете и страхе». Здорово сказано, верно?

— Конечно, -Харин кивнул, соглашаясь, — но это же оппозиция.

— Верно. А кто мешает нам так же говорить? Вот, возьми и перепиши. Не стесняйся, ты умеешь. И потом убери из выступления всю траву. Чтобы я ее не жевал, как телок. Надо чтобы все звучало по военному. Раз, раз!

Харин вздохнул удрученно.

— У военных всегда есть противник...

— А у нас что, противника нет? Ну, Харин, ты меня удивляешь.

— Кого взять на прицел?

— Сегодня пугало, которое позволяет объединить вокруг власти обывателей — это организованная преступность. Нравится кому-то или нет, но ненависть к насилию пронизывает все слои населения. Вывод?

Харин заулыбался.

— Избиратели отдадут свои сердца и голоса тому, кто объявит преступности бой.

— Молодец! — Похвала губернатора прозвучала язвительно. — Если даже ты понял, то поймут и другие. И учти — до выборов меньше года. Начинать борьбу за голоса надо уже сейчас.

Харин подковырку съел, но оправдаться счел нужным.

— Но это только посылка, Леонид Викторович. Обычно ваши выступления славятся конкретностью. Каждое слово — гвоздь. Где эти гвозди взять?

Немцев, принимая похвалу, едва заметно кивнул. Он однажды уже проверял лояльность спичрайтера. На крутом выпивоне один из друзей-газетчиков с высокой подачи губернатора задал Харину вопрос: «Небось все речи Немцу строгаешь ты?»

Харин находился под большим газом: глаза соловые, язык заплетыкался, но чуткий сторож в мозгах будто и не пил совсем. «Что ж, по-твоему, Немцев дурак? Я только запятые в основном и правлю. Это обычное дело. Вспомни сам, сколько я их ставил в твоих материалах». Об ответе помощника губернатору доложили сразу, и он сообщение принял к сведению.

— Факты возьми у Рылова. В Лужках вырезали целую семью — мать и дочь. Все возмущены. Объяви, что это стало прямым вызовом власти. Нам брошена перчатка. Мы ее подняли, вызов приняли. Те, кто совершил преступление, будут найдены и строго наказаны. Я лично беру дело по свой контроль. И приведи цифры уголовной статистики. Чтобы все выглядело — о кей!

— Не получится, что мы подгоняем факты под схему?

— Тебя это пугает? Тогда ты не годишься в политики. Нельзя руководить, не подгоняя решения под схему. Коммунисты втискивали все в рамки учения Маркса-Ленина. Трещало, ломалось, а они запихивали. Тоже продолжается и сейчас. Только схема теперь не одна, она у каждого чиновника собственная. И во всех случаях политики стараются затолкать общество в новые рамки.

— Я понял, Леонид Викторович. Будет сделано в лучшем виде.

Разговор с шефом окончился на деловой, или как еще говорят в бюрократических кругах «на конструктивной» ноте. Но внутреннее беспокойство не позволяло Харину считать, что гроза миновала.

Получив разрешение идти, он остался на месте. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, и лицо его выражало крайнюю нерешительность.

Немцев понял — помощник собирается что-то сказать, но не может набраться решимости. Пришлось его подталкивать.

— Что еще?

— Леонид Викторович, — Харин заерзал смущенно, зашаркал ногами по ковролину, как пес, сходивший по большому. — Есть одно предложение. Но я не знаю как вы...

— Не тяни. — Немцев не любил разговоров с подходами. Наговорят ему поначалу комплиментов, принесут всяческие извинения за беспокойство, потом подкинут просьбочку и уже послать подальше кажется сложным. А когда тебя просят сразу, без словесных ухищрений, когда просьба «голая» — отвергнуть ее нетрудно.

— Поступило предложение. Просит издательский дом «Кума»...

— «Кума»? Не знаю. Не слышал.

— Это Москва. Большое частное издательство. Владельцы Куперман — Ку и Макарчук — Ма...

— И что просят?

— Книгу. Чтобы вы написали, а они издадут.

— О чем, если не секрет?

— «Записки провинциала». Ваше видение жизни, людей, современных проблем общества...

Лицо Немцева поскучнело, уголки губ уныло опустились.

— Значит, там, в Москве они черт знает кто, а мы здесь провинциалы. Ты вот что, Харин, пошли их. Подальше, но очень вежливо. Мне сейчас писать книги некогда.

Последняя фраза была полна высокой многозначительности. Выдерни ее из контекста и пожуй, поймешь: губернатор Немцев вообще-то книги писал и пишет, но в данном случае дел у него позарез и писать просто некогда.

— Леонид Викторович! — Харин зашелся в притворном возмущении. — Разве мы не поможем?! Тем более условия крайне выгодные...

Слово «выгода» для делового человека является ключевым в принятии важных решений.

— Что за выгода? Много она мне славы добавит?

«Славу» Харин безошибочно перевел для себя как «деньги».

— Десять тысяч зеленых. Наличными...

Харин запустил жаргонное словечко и хихикнул: а попробуй иначе, если перед тобой господин, которому за один чих предлагают десять заморских штук. Почему не взять?

Улыбка вдруг исчезла с лица Немцева. Голос его прозвучал со строгостью следователя, который советует подследственному признать вину раньше, чем ее докажут.

— Ладно, Юрий, давай колись. Что я должен подписать за такой гонорар кроме книги?

Немцев изучал жизнь не по школьным учебникам обществоведения. Уж кто-кто, а он прекрасно понимал — даже губернатору за его ослепительную улыбку на зубок такой огромной суммы никто не положит, если это не связано с неким туманным интересом. Деньжата водятся только у тех, кто их умеет считать. И обратное правило: умеет считать тот, кто не швыряется банкнотами ради спортивного интереса.

— Леонид Викторович! — Харин продемонстрировал приступ мистического ужаса: неужели шеф способен заподозрить его в двойной игре? Конечно же за просто так и чирей на заднице не выскочит, но разве надо было начинать разговор не с главного, а с дополнительных условий? — Не так страшен черт! Ситуация в вашей власти...

— Вот как? — Немцев загадочно улыбнулся. — Ты уже за меня решаешь?

— Нет, конечно. Как вы такое подумали?

— Разве ты не способен за хорошие деньги продать меня с потрохами?

— Что вы?! — Демонстрация мистического ужаса достигла кульминации. — Как можно!

— Что зашелся? — Немцев смотрел пристально, как рентгенолог, который разглядывает снимок в поисках трещины на кости. — Я сказал: «за хорошие деньги»...

Харин понял: отрицать такое предположение, значит, бросить на себя серьезное подозрение. Поэтому тяжело вздохнул, опустил голову повинно:

— Конечно, если за хорошие, то куда ни шло...

Они оба весело засмеялись. Немцев даже глаза вытер чистым носовым платком. И тут же повторил вопрос:

— Итак?

— Когда Куперман кинул мне пробный шар, я его спросил напрямую: кто стоит за деньгами. Он не темнил. Дела «Кумы» в последнее время не блещут. Рынок забит книгами. Его контролируют мощные киты. Короче, издательство еще не горит, но уже слегка тлеет. Они нашли спонсоров. Те оплатят расходы по изданию вашей книги...

— Тебе не кажется, что это будет воспринято как взятка?

— Не кажется. Вы получаете гонорар...

— Он сейчас у всех писателей такой большой?

— Леонид Викторович! Почему вы должны походить на всех? Главное — выплатить налоги и кому какое дело, сколько вы заработали?

Немцев хотел напрямую спросить: «А сколько ты, Юра, получил за право допустить просителей к моему телу?» Но портить настроение помощнику не стал. Пусть старается, пишет с незамутненной сомнениями душой.

— Хорошо, закончили. Итак?

— Дополнительные условия Куперману известны не были. Их ему не сообщали.

— И ты его послал подальше?

Харин победно вскинул голову.

— Зачем? Я выяснил главного заказчика. Это концерн «Руамал». «Русско-американский алюминий».

—Все?

— Нет. Состоялся разговор с господином Беляевым, президентом концерна.

— Знаю его.

— Просьба у них простая. Просят помочь пробить аренду Шуйской гари на разработки.

— Подавали заявку?

— Да, но протесты этих борцов за природу... «зеленых», серо-буро-малиновых...

Немцев понимающе качнул головой.

— Думаю, это можно решить. Нашли мы управу на красных, найдем и на зеленых. — И тут же губернатор довольно пошутил. — Труднее было бы обуздать голубых...

Харин одобрительно засмеялся.

— Так я могу сообщить «Куме»?

— Только аккуратно. Скажи, книга уже готова, остается ее написать. И можешь садиться за работу. Тебе трех тысяч долларов хватит?

— Леонид Викторович! Да я...

— Знаю, знаю. Однако неудобно эксплуатировать тебя без вознаграждения. Верно? И подумай, что в первую очередь надо закончить с телевидением. Ударь посильнее по преступности и разгильдяйству. Ты меня понял?

Харин вышел из кабинета как краб — бочком, бочком, загребая кривыми ногами, обуянными плоскостопием. Шел и думал: «Вот, скотина! От десяти штук отломил три и думает — озолотил! Ну, подонок!»

Что поделаешь, у холуев всегда имеется своя оценка начальства.

* * *

Полковник Григорий Алексеевич Иванов (по инициалам подчиненные за глаза звали его «полковником ГАИ») возглавлял госавтоинспекцию области, самую беспокойную и неблагодарную службу в составе управления внутренних дел.

Подумайте сами, кого позволено прессе критиковать вкривь и вкось, не боясь ни мести, ни кары? Губернатора? Давайте, попробуйте. Мэра? Ха-ха, давайте начните! Начальника УВД? Слабо, но попытайтесь. А вот службу ГАИ — пожалуйста.

При этом причин для выпадов — хоть отбавляй. По ночам в жилых кварталах, пугая сонного обывателя, как голодные хищные твари, начинают выть сирены автомобильных сторожей. И орут они на разные голоса: то монотонно, доставая до самых кишок унылым завыванием; то переливисто, по-кошачьи, щенячьи, а то и по козлиному. А кто виноват? Естественно, ГАИ — куда оно смотрит?

Озверевшие от бессонницы жители бьют стекла ревущим автомашинам, наносят ущерб личному транспорту. К кому бегут разбираться с жалобами? В милицию.

Особая статья — выпивон. Пьют теперь все — и пешеходящие и автоездящие. Пьют с одинаковой мерой свирепости.

Ежедневно, особенно еженощно, один-два косых лихача находят друг друга на улицах города и «целуются», ломая себя и машины. Если не встречаются лоб в лоб, то поймать столб стараются обязательно.

Кто должен первым быть на месте кровавой стычки? Кто мажет руки в крови и машинном масле, чтобы вытащить из обломков и отправить «ударников» в морг или больницу? Опять ГАИ. Но самое смешное — не всегда удается ухватить лихача за грязную задницу. Ты берешь нарушителя, а он из кармашка хитрую ксивочку, дающую ему право проезда на красный свет, разрешающую иметь спецсигнал и вообще делать то, что другим не положено. Элита, мать иху так!

Теперь вспомним, о ком анекдоты? О президенте? О том, как он поддает? Ради бога, забудьте. Неинтересно. Слишком избитая тема. О господине Жириновском в бане? Тоже не ново. Смех вызывает лишь то, что задевает ГАИ.

Едет по дороге «новый русский» на крутой иномарке «Таврия». Не летит, соблюдает правила: машина мощная, иностранная, такую беречь и беречь. Вдруг гаишник из-за кустов. «Платите штраф». За что, про что? У бедняги «нового русского» глаза лезут на лоб: «Так я ничего не нарушал, командир!» А тот шутить не собирается: «Платите. Моим детям некогда ждать, когда вы что-то нарушите. Они сейчас есть хочут».

Ха-ха! Вам весело? Конечно. А кто не смеется? Полковник ГАИ. Ему не до смеха — заботы мучают. Сегодня они особенные. Не зря на совещание в управлении собраны лучшие асы — оперативники.

Полковник ГАИ обводит взглядом подчиненных, сидящих в зале совещаний. Все хмурые. Это уже хорошо. Хмурые, значит строгие. У всех красные, подогретые солнцем и обдутые ветром лица. Это тоже хорошо. Люди все время на дорогах, на перекрестках. У дачников, коротающих жизнь на огуречной грядке, загорают задницы, которые возвышаются над головами при работе с землей. Красные лица — от других забот.

Есть, конечно, и спиртоводочный фактор. Но если питие не влечет за собой ЧП, полковник ГАИ в список причин, порождающих красноту лиц оперсостава, его не включает.

— Товарищи...

Великий Гоголь! Как он точно подметил, что за торжественным обращением следуют слова «К нам едет ревизор». И они прозвучали.

— Остановка у нас чрезвычайная. Объявляется операция «Перехват». Угнана машина «Гранд-чероки» черного цвета. Госномер «А 101 ГБ». Не мне вам объяснять, что это означает. Потому «по коням»! Работаем по плану. И никаких «не обнаружили», «не нашли». Все! Покатились!

Выходя из здания управления сержант Ермолаев ткнул капитана Костюрина локтем в бок.

— Ну что, Рудольф Никодимович? Бортанулись мы с тобой, а?

— Ты о чем?

Костюрин неожиданные уколы держать умеет. Первая реакция на любой вопрос, особенно если в нем угадывается упрек, бывает самой простой:

глубокое недоумение.

— «А 101 ГБ». Это тот самый черный сундук на колесах. Помнишь, ты мне объяснял?

—Что?

— В отношении букв «ГБ».

— Ты уверен, что это был он?

— Давай заглянем в записи. Мы же номер отметили...

— Ладно, ладно, потом.

Но Ермолаев тоже не лопушок. Он уже понял — капитан темнит, петли сбрасывает.

— Не, не. Давай сейчас.

Костюрин с тяжелым вздохом вынужден был признать: да, он прокололся.

— Ладно, что этот 101 ГБ — я помню. А дальше?

Ермолаев на лету по одному тону старшего угадывает, какую тактику надо избрать. Добровольно признаваться, что видели угоняемый самоход, а мер к задержанию не приняли — это обещало немедленный крупный втык. Загонят в задницу ершик для чистки пистолетов и провернут два раза, чтобы навек запомнили.

Если промолчать, потом энергично поработать — еще можно найти следы. Тогда обеспечена благодарность. Может и денежка капнет в ладошку в виде премии за старание и бдительность.

— Дальше? Дальше погоним по трассе. Мы примерно знаем, куда эта «джипа» катила. Там все дороги тупиковые. Пошукаем, может найдем.

— А что, разумно. — Костюрин не думал сопротивляться.

И они поехали в вольный поиск по своему законному участку. Проехав пост ГАИ, выбрались на гребень увала. Дорога оттуда вела вниз в живописную долину. Слева на горизонте синела линия дальнего леса, который тянулся на многие сотни километров к северу. Справа лежали сельскохозяйственные угодья — не паханная второй год земля и заливные луга.

Обычно отсюда, сверху, водители катили вниз с ветерком, не думая об опасностях. А опасности были. За линией кустарников, тянувшихся вдоль обочин шоссе, дорога делала два крутых виража — «змейку», как называли этот участок инспектора ГАИ. Здесь разогнавшийся самоход нередко отказывался подчиняться хозяину-лихачу и летел через крышу через кювет под откос.

— Езжай по-тихому, предупредил Костюрин Ермолаева. Было это предупреждение интуицией розыскника или осторожностью не желавшего рисковать собой пассажира — угадать не просто. Позже Ермолаев объяснял, что принял слова капитана как второй вариант, а сам Костюрин придерживался первой версии: «Я так и думал, что мы что-то найдем».

Первым пропавший джип заметил Костюрин. Машина виднелась справа от полотна дороги глубоко под откосом, поросшим густым бурьяном.

— Придержи!

Костюрин подал команду резко, словно продолжение движения угрожало им опасностью. Ермолаев ударил по тормозу. Колеса зло пискнули: их патрульная «Волга» не любила, когда ее насиловали резкими движениями.

— Что там?

— Это мы еще будем посмотреть. — Костюрин явно торжествовал победу. — Это надо пощупать... Выйдя из машины, он на всякий случай расстегнул кобуру пистолета, вынул «Макаров». Передернул затвор, загоняя в ствол патрон. Щелкнул флажком предохранителя. Снова сунул оружие в кобуру и легкими шагами вприпрыжку двинулся вниз по склону оврага.

Ермолаев выбрался из-за руля. Обошел «Волгу» со стороны капота и остался на шоссе, готовый в случае чего прикрыть товарища.

Костюрин спустился в овраг, обошел вокруг машины, махнул рукой сержанту, приглашая его подойти. Когда тот был рядом, капитан уже знал, что делать.

— Надо подогнать тягач. Выдернем тачку на шоссе, и полковник ГАИ получит, что ему так хотелось.

— Сразу и дернем? А если подумать, как эта тележка сюда закатилась?

— Долго ли умеючи? — Капитан находился в легком приподнятом настроении. — Гнали, не справились с управлением. Не докрутили руля и — амба! Копец!

— Кто гнал-то? — В вопросе скрывалась подковырка, но Костюрин ее не уловил.

— Угонщики.

— Серьезно? — Ермолаев ждал именно такого ответа. — Теперь смотри сюда. На что обратил внимание?

— Ну? — Не зная что увидел сержант, Костюрин не пожелал подставляться.

— Ключ зажигания...

— Ну?

Костюрин собирался сунуться внутрь машины и даже протянул руку к ключу, но Ермолаев шустро ее перехватил и грубо отодвинул в сторону.

— Не лапай! С угоном что-то не вяжется.

— Почему?

— Откуда у угонщика хозяйский ключ? Да еще с брелком? Мы сколько угнанных тачек видели? Десять? Двадцать? И у всех из замков выдраны провода. Верно?

— Ну.

— Теперь еще. Скорость на нейтрали. Свет выключен. Ключ в замке, а провода выдернуты...

— Ну?

— Скорее всего, машину столкнули под откос намеренно. Тогда вопрос: для чего? Если хотели только насолить губернатору, проще было тачку сжечь на месте. Угонять, выезжать из города, толкать потом с горки — не только глупо, еще и опасно. Короче, есть над чем подумать.

— Что предлагаешь?

— Надо вызвать экспертов. Пусть снимут пальчики. Посмотрят получше что к чему...

Логика Ермолаева выглядела стройно и впечатляюще. Костюрин понимал, что сам бы такую схему выстроить не сумел, однако ему захотелось снова потянуть одеяло на себя. Машину они нашли. Губернатор будет доволен. Наверняка спросит: «Кто отыскал?» Такая известность на будущее не повредит.

— Может не станем мудрить? Сейчас тележку выдернем из ямы, оботрем немного и доставим в управление.

— Долго думал? По тому как Ермолаев произнес эти слова, капитан понял: сержант не позволит ему все делать по-своему. И это скорее всего уже навсегда. Однако сдаваться не поспешил.

— Что не так?

— А ты включи мозги. Вот мы тачку подцепим тросом, потянем, а она вдруг рванет. Ты такое не учитываешь? Может ее в яму загнали в расчете на дураков?

Костюрин отвесил челюсть: и в самом деле, где гарантия, что джип не заряжен?

* * *

Прямой телефон у губернатора звонит редко, да метко. Беспокоить шефа по пустякам нижестоящим чиновникам не позволяет воспитанность, а уж коли у кого из них потянулся пальчик к заветной трубке — то жди, такую дулю выложат — малой не покажется.

В этот раз звонил начальник областного управления внутренних дел полковник Рылов.

— Тут, Леонид Викторович, у нас, как бы это поточнее сказать, возникло... В общем тут... — Немцев понял — Рылова прохватила «медвежья» болезнь, и он ищет формулу, чтобы хоть как-то позолотить горькую пилюлю, предназначенную губернатору. Если бы подобные закидоны проистекали из одного лишь стремления не портить ему настроение, Немцев не обращал бы на них внимания, но он прекрасно понимал, что все эти речевые памперсы или гигиенические «прокладки с крылышками» Рылов укладывает в свои подштанники, чтобы удар по заднице за плохие известия ощущался не так сильно.

— Ладно, кончай выплясывать. — Немцев торопился и потому не скрыл раздражения. — Мне некогда. — Сам же поспешил высказать предположение. — Опять взрыв?

Взрывы в последнее время стали головной болью для властей предержащих не только в столице, но и в других городах. Немцев, отродясь не занимавшийся подрывным делом, научился исчислять мощность прогремевших выбухов в тротиловом эквиваленте и щеголял словечками из лексикона саперов:

«растяжка», «безоболочечный заряд», «замедлитель взрывателя», «СВУ» — самодельное взрывное устройство...

— Взрыв, — убито согласился Рылов. — Под задницей. У меня, у вас...

Сукин сын! Вот ведь как умеет: свои беды раскладывает сразу на всех. Ну, уж нет, не пройдет!