Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Отрава с привкусом дзен

ModernLib.Net / Щёголев Александр / Отрава с привкусом дзен - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Щёголев Александр
Жанр:

 

 


   Александр Щёголев    Отрава с привкусом дзен[1]

         Автор благодарит Во Го за разрешение использовать его сутры в этой безделушке и, приоткрывая тайну покойного мастера, сообщает, что Во Го смеялся, когда его называли дзен-буддистом.
         Автор смеялся вместе с ним.
         Убивая кота, не становишься ли котом?
         Вечный вопрос

   1. Коан о мудрой собаке, избежавшей смерти

         Он из тех мужчин, кто может сломать себе руку, кинув снежок, кто роняет очки в выгребную яму, когда присаживается в деревенском туалете. Недоделок, каких мало. И даже теперь, когда Реальность позвонила в дверь его квартиры, он спит.
         Непостижимо…
         – Папа спит, – именно так и произнес с той стороны напряженный детский голосок.
         Восемь утра. Суббота. Есть время понежиться в неведении. А ведь Реальность – опасная штука, потому что в Ней есть всё. Как смерть – это вовсе не отсутствие жизни, так и безумие – не отсутствие рассудка. Готов ли ты к тому, милый мой Щюрик Барский, что безумие и смерть естественным образом вплелись в нашу с тобой Реальность?
         Мой указательный палец, коснувшийся кнопки звонка, это сила, которой невозможно противиться. Я терпеливо и молча жду, не отпуская кнопку. Звонить дважды – дурной тон. Дверь открывает мальчик (третий класс начальной школы, наметанным глазом определяю я). Очевидно, Барский-младший. И правда, Щюрик то ли жаловался, то ли хвастался вчера: мол, уже девять годов стукнуло моему несмышленышу, а он такой беспечный, что просто зла на него не хватает… Зла? Нет, зла нам не надо. Вовсе не с этой из мыслеформ я решил провести последние часы своей догорающей жизни.
         – Папа спит, – повторяет беспечный несмышленыш в образовавшуюся щель.
         Я рву дверь на себя.
         Я – в прихожей. Дыхания не хватает, болезненный комок стоит в горле, тошнота накатывает волнами, но с этими убийственными симптомами я уже свыкся. Я – и есть прихожая. Я – Добро. Я – всё…
         Вталкиваю малолетку в ванную комнату и защелкиваю шпингалет. Действую только одной рукой, вторая занята. Во второй руке – увесистый полиэтиленовый пакет, но его время еще не пришло. Ребенок вопит и бьется о дверь ванной, тогда мне приходится опрокинуть дубовую вешалку – от одной стены к другой. Вешалка высокая, резная, массивная. Ванная зажата надежно, взрослый мужчина не сразу выберется. Острый клинок боли пробивает мне солнечное сплетение, но я, не обращая на эту частность внимания, быстро осматриваюсь… В одной из комнат виден работающий компьютер, на экране застыла картинка из игры «Косой доктор». Игра – про жуткого зайца со шприцем, который убивает микробов разными изуверскими способами, пока не доберется до микробного босса… Это детская комната. Я никогда не был здесь раньше, но во всем, что касается детей, я не делаю ошибок. Очевидно, мальчик встал с утра пораньше – и тут же к компьютеру, пока родители спят… Однако вот и родители. Из другой комнаты выскакивает очумелый полуголый папаша, видит меня, поправляет очки и успокаивается. Потом видит опрокинутую вешалку и страдальчески морщится. Потом он подмигивает мне и тут же отводит взгляд, откровенно борясь с зевотой.
         Его лицо, страшно изуродованное давними ожогами, не вызывает во мне чувства неловкости. За годы и годы знакомства перестаешь замечать чужое уродство. Как, например, жена его… ведь он женат, как ни странно! Благополучный брак – соседям на зависть. Даже, вот, дитя нажили. Только «барский животик» (классическая шутка) да эта его трусливая манера не смотреть в глаза собеседнику достойны моей брезгливости.
         Брезгливо выждав секунду-другую, я заставляю себя подмигнуть господину Барскому в ответ. Взяв один из ботинков, свалившихся с полочки, я колочу каблуком о стену. Ух-ух-уххх! Не стена это, а перегородка: гудит, как набат.
         – Что вы делаете?! – Щюрик с ленцой изображает крик, подсмыкнув «семейные» трусы.
         Снова подмигивает мне и вымученно улыбается. Надеюсь, он уже пожалел о своей вчерашней просьбе…
         Почему, собственно, Щюрик? Почему буква «ю», а не «у»? Потому же, почему «аукцыон», «слюньки», а также «брацтво» и «скоцтво», то есть нипочему. Прикол, как любят говорить нынешние идиоты. Если со школы приклеилось что-то к человеку, отдирается оно только с кожей – кому, как не учителю это знать? Написал однажды маленький Шурик свое имя с ошибкой, кто-то увидел – и конец старому имени. Вдобавок, после несчастного случая, обезобразившего его лицо, и впрямь создавалось впечатление, будто парень постоянно всматривается куда-то, щуритсяот избытка света.
         В прихожей – стоваттная лампочка. Явный избыток света. Черт, в глазах мушки какие-то. Башня болит и кружится. «Башня» на языке этих идиотов означает «голова»…
         – А-а! Вот тебе, гад, на-получи! – всё валяет дурака Щюрик. И машет при этом мне рукой: входи, друг, входи, не стесняйся.
         Ребенок в ванной притих, слушает.
         Я вхожу в комнату. Разобранная постель и несвежая атмосфера меня не касаются.
         За окном лает собака.
         – А где жена? – интересуюсь.
         – Ида? – шепчет он. – Обещала быть в полдесятого. После дежурства она к матери зачем-то поперлась.
         Упоминание о чужой матери едва не валит меня с ног. Нельзя же так – сразу… Реальность кружится в хороводе. Я хватаюсь за дверной косяк. В полдесятого, думаю я. Дождусь ли, доживу ли? Хватит ли сил – дожить?
         – Ты чего в такую рань? – продолжает шептать муж и отец.
         – Разве? Договаривались на утро.
         – Я вчера очень поздно лег, – сообщает он укоризненно. – Что у тебя с голосом?
         – А что?
         – Осип, что ли?
         Голос у меня и впрямь будто не мой. Во рту – пустыня без воды и без жизни. Язык – как вросший в песок валун. Нестерпимо хочется пить.
         – Кое-кто вообще еще не ложился, – говорю я. – Догадываешься, кто?
         Он молча хлопает ресницами. Тогда я наконец достаю из полиэтиленового пакета тот скромный подарок, который приготовлен для этого подлеца, после чего швыряю сию драгоценность на журнальный столик.
         В пакете был кот. Дохлый, конечно, дохлее не бывает. Уже окоченевший. Стеклянные глаза остановились в точке познания Истины, бледный язык вывалился из окровавленного рта, когти на лапах яростно растопырены…

    Всплеск на зеркальной глади прошлого (Курсив времени):

          …Я убил это ни в чем не повинное животное до того, как отправился на охоту за неким господином. Господин носил патетическую фамилию Русских… однако не о нем сейчас речь. Успешная охота за Божьими тварями требует особой нравственной мозоли, не так ли, подлый мой Щюрик? Вот в чем была проблема. Лично мне до нынешней ночи не довелось никого убивать – не сложилось, хоть и занимался я добрых пятнадцать лет боевыми искусствами. Может, потому и не сложилось. Убийство не есть ступень на пути самосовершенствования – так до сего дня я полагал. Иначе говоря, я резонно опасался, что в решающий момент дух мой даст слабину…
          Таким образом, этот кот подвернулся как нельзя более кстати. Не ожидая подвоха, он азартно рылся в картонной мусорной коробке возле ночного продуктового ларька. Десятки раз он тут промышлял и опасался кого угодно, только не случайных прохожих. Я поднял его за шкирку, отнес на пустырь – подальше от фонарей, под могильный свет луны, – и там совершил задуманное. В четыре часа ночи не нашлось никого, кто посмел бы полюбопытствовать: «Простите, сэр, чем таким вы заняты?» Зверь вопил и брыкался, сражаясь за свою жизнь, но достать меня было непросто – уж так устроена природа вещей. И все-таки он укусил меня, тварь! До крови. Бешеный? Пустил мне в жилы заразу? Даже если и так – плевать, плевать, плевать! Боль помогла мне решиться. Я перехватил его за задние лапы и шарахнул изо всех сил о бетонный забор.
          Сил у меня изрядно, малый мой рост ох как обманчив. Однако с первого раза казнь не удалась. Страшно ударившись головой, кот остался жив: побрел куда-то, качаясь, как пьяный. И тогда я снова взял его, разложил на битых кирпичах, выбрал кирпич поприличнее, примерился…
          «Убив червяка, не становишься ли ты червяком?» – один из вечных вопросов. Запрещая что-либо, мы берем на себя последствия того, что запретили. «Убив кота, не станешь ли ты котом?»
          Сегодня была такая ночь, что все вечные вопросы, поджав хвосты, трусливо попрятались под лавки. Моя ночь.

* * *

         – Что это? – спрашивает Щюрик, дрожащей рукою поправляя очки. До чего же пошлый жест!
         – Не обращай внимания, – отвечаю я ему. – Считай, что это спортивный снаряд для тренировки совести. А где ваша киса? Которая живая… пока.
         Он с ужасом смотрит на мертвое животное. Пусть потренируется, пусть.
         – Наша киса? – вникает не сразу. – Наша спряталась, чужих боится. Подожди… Это муляж, да? Фу, гадость. Зачем ты ее притащил?
         Объяснять ему – секунды жечь. Если не дурак, и так все понял. А он не дурак, этот уродец с жутковатой аппликацией вместо лица – сумел же он, в конце концов, очаровать такую женщину, как Ида! И на работе, по слухам, высоко ценится. Или все-таки дурак? Зачем, угостив меня жуткой своей таблеткой, ему понадобилось приглашать жертву в гости, что за дьявольский замысел? Ну, угостил бы – и покойся с миром, товарищ по детским шалостям…
         Эта собака за окном сводит меня с ума!
         Я валю Щюрика на ковер, как большого плюшевого медведя. Как партнера в кихон-кумите. Он крупный мальчик, зато я, пусть и не вышел ростом – учитель физкультуры. Пока еще учитель. Вдобавок – боевые искусства. Владею. «Л». ВладеЛЛЛ. Черт, заговариваюсь, мертвец ходячий. Сознание опять путается. Скоро конец урокам, пять минут до звонка… Страшно. Умирать любому страшно, даже такому, как я… Такому, как я? А какой он – я?
         Принимая на себя карму убийцы, приближаю ли я прощение? Душа мне подсказывает – да. Но разум, разум… Не добравшись даже до середины Пути, я страшусь конца – ну что за нелепость! Почему я не мог просто смириться и ждать конца? Ведь сколько раз я говорил ученикам: смирись сам, если взялся усмирять других… Великий Во Го однажды написал, я помню эти слова наизусть:

...

         «Контроль высших сущностей за деятельностью низших должен заключаться не в ограничении, а в предоставлении им возможности беспрепятственно развиваться – вплоть до самоуничтожения. К чему ограничивать то, что уже имеет предел?..»
         Так что же я делаю в этой берлоге? Беспрепятственно развиваюсь – вплоть до… И кто здесь высший? Хотелось бы думать – я…
         Усмиренный хозяин квартиры приходит в себя.
         – Ты чего, скотина? – хрюкает он, откровенно струсив.
         Вот теперь – никакой имитации, рассчитанной на перепуганного сына. Его малолетний наследник, запертый в ванной, тут же откликается: «Папа, папа, папа!» и звучно колотит чем-то в дверь – похоже, тазом. Тут тоже никакой имитации, ураган искренности. Тотальная искренность, как известно, это фундамент, на котором держится успех любого обучения. Искренность, а не квалификация педагога или способности ученика.
         Когда Щюрик пытается подняться, мой ответ следует автоматически. Захват кисти, вторая рука – партнеру на локоть, и он, падая, врезается в журнальный столик с дохлой кошкой. Что ж ему всегда не везет?! Очки его в толстой оправе слетают с носа. И вновь мой плюшевый медведь успокаивается, кашляя зубами. Тем временем я связываю ему волосатые руки и ноги длинным эластичным бинтом – ноги фиксирую в коленях и лодыжках, руки – за спиной.
         – Спятил… – выхаркивает он. – Скотина…
         Кто спятил? Да я один среди вас нормальный! Однако время для разговоров еще не пришло, урок еще не начат. Да и силы, честно говоря, вдруг кончаются…
         Я падаю в кресло. Воздуха в комнате явно недостаточно. Будет обморок, с отчаянием понимаю я. Коллапс. Ох, как некстати. Эй, есть здесь кто-нибудь Высший, не пора ли вмешаться?.. Меня рвет – прямо на их чистенький, гигиенически безупречный ковер. Чудеса. Я полагал, рвать мне уже нечем. Наверное, вышли остатки воды, которой я неумело делал себе промывание желудка, смешанные с остатками молока, которое я пил в идиотской надежде притормозить действие яда. А еще я пил марганцовку, крахмал, активированный уголь, антибиотики, даже кардиомин – дилетант, болван самонадеянный, – но поздно, слишком поздно. Так давно это было, и столько раз с тех пор меня тошнило, сначала успешно, потом безуспешно, что я чуть было не смирился… Спазмы сотрясли квартиру и утихли, оставив на месте этот проклятый сухой пыж, распирающий изнутри мою грудь.
         Нет мне освобождения. Цепи крепки…
         Я не смотрю на тело, барахтающееся под моими ногами, не слушаю, как плачет наказанный ребенок. Окно выходит во двор. Последний этаж. Там, во дворе, монотонно лает эта поганая псина, лает бессмысленно и бесконечно, однако нет сил, чтобы спуститься и убить ее…

    Зеркальная гладь прошлого:

         …Был вечер пятницы. Была конференция городского масштаба под потрясающе свежим названием «Учитель года». Подведение итогов, прости Господи их всех. «Они» – это лауреаты, разумеется. Ну, то есть не я. Разве можно признать учителем того, кто не тусуется круглые сутки в городском отделе народного образования? Нонсенс. Тем более, если этот чудак, который ставит работу с детьми выше неформальных контактов с начальством, – мужчина. В учительском деле – матриархат, господа претенденты. Первое место (вместе с навороченным компьютером и путевкой в Турцию) было отдано по традиции представителю района-организатора, манерной даме с тугим кукишем вместо прически. Второе место (кухонный комбайн и путевка в Крым) получила экзальтированная крашеная блондинка в красном платье, красном шарфике и красных туфельках. Третье место (путевка в Одессу)… ну да сие неважно. Я со своей авторской программой «Слияние трех Лун» удостоился одной гвоздики в комплекте с назидательной брошюрой. В общем, без обид. Я бы почувствовал унижение, если бы хоть кто-то в зале был выше меня. Пусть распределяют между собой блага их сказочного мира, пусть укрепляют цепи их Кармы, собственными руками закаливают металл этих чудовищных звеньев…
         Брошюра, кстати, носила название: «Как молодеть, когда дети взрослеют».
         В перерыве мероприятия мы и встретились. В фойе, возле столика с напитками. Я, ты, и Витя Неживой. Это фамилия такая, а не кличка – Неживой. Бывает. Не то чтобы мы были друзьями, скорее – просто одноклассники. Ты после института пошел в страховой бизнес и сделал неплохую карьеру. Демонстрируя клиентам свою безволосую, слепленную из кусочков голову ты убедительно врал, как однажды застраховался в этой самой конторе, а после несчастного случая на полученные деньги купил себе квартиру. Витя Неживой записался в менты и дослужился до майора ЗООП. Ну а со мной… и так все ясно, что со мной. Мы, кстати, частенько встречались – то на улице, то в других общественных местах, – все-таки в одном районе проживали. И вот опять – случайная встреча… Ой ли? Случайность, как известно, непознанная закономерность, а в некоторых случаях – всего лишь хорошо организованный ход в преступной комбинации. Какой вариант выбрать? Не вдаваясь в метафизику, примем за основу сам факт встречи. Я ведь тогда ни о чем не догадывался, заглядывая в твои бесцветные глаза, которые ты старательно прятал от меня…
         Вечер пятницы, воскликнул я. Какая недобрая сила, друзья мои, занесла вас в этот музей размалеванных мумий?.. Ты с готовностью объяснил: мол, шеф твой – один из спонсоров, и ты – часть его свиты. Все просто. С Витей еще проще: учителка, которая преданно цеплялась за его мускулистую руку, оказалась сегодняшней возлюбленной нашего полисмена, вот и явился он с ней за компанию. Майор Неживой менял женщин через день, иногда – по два раза на дню. Знала ли об этом дамочка? Феноменальный был бабник, животное, тантрический йог… но я отвлекся.
         – Огорчен? – спросил меня проницательный майор.
         – Удовлетворен, – возразил я. – Внутренний мир некоторых особей, как и ожидалось, подтвердил вульгарную зависимость от внешнего. Хотя, честно говоря, лишний компьютер моим идиотам тоже не помешал бы.
         – Идиотами он называет учеников, ПИДАгог, – пояснил Неживой своей дамочке. – Всех без исключения. Кстати, познакомься, на самом деле это уникум. Вот ты у меня кто? Нормальная математичка. А он? Учитель физкультуры, литературы и физики, и все в одном флаконе…
         Уникум, не уникум, но Витя сказал правду. У себя в школе я добился права вести три совершенно разных предмета, наплевав на глухое недовольство коллег. Учебная нагрузка, как мы понимаем, это деньги. Поскольку я не гнался за деньгами, ничто не нарушало моего Равновесия, ни чья-то зависть, ни бесконечные интриги. «Не следует увлекаться противопоставлениями, чтобы не нарушить психику», – писал великий Во Го. Вот именно. Прежде всего меня интересовало объединение… Объединение столь отдаленных друг от друга дисциплин, как гимнастика, литература и физика – вплоть до полного их слияния. Этому и была посвящена моя конкурсная программа, благополучно не замеченная дорвавшимися до кормушки приматами. На уроках физкультуры, например, детишки у меня наматывали круги по спортзалу под сказки Толкиена, гениально прочитанные одним известным актером. Ставилась кассета, включался магнитофон – и вперед. Отжимания выглядят так: вдох – это нечетная строка из «Евгения Онегина», выдох – четная. Вдох-выдох, вдох-выдох – и роман в стихах освоен. Расчет траектории баскетбольного мяча, летящего в корзину – с проверкой на практике. Изучение закона Гука на примере подкидной доски. Сочинение на тему: «Нарушение 2-го начала термодинамики в творчестве М.А. Булгакова»… и тому подобные конфигурации. Кому-то все это покажется карикатурой, ярким образцом патопедагогики, на что я замечу, что никто – НИКТО! – из родителей не выразил протеста. Удивительные чувства испытываешь, когда на твоих глазах из идиота начинает формироваться человек с развитым мышлением и устойчивым внутренним миром – совершенный человек… Совершенство – вот она, цель моей работы.
         Правду сказал Витя, истинную правду! Равных мне нет, сколько не ищи.
         Когда речь зашла о педагогике, ты, Щюрик, и воспользовался моментом, поделился своей проблемой. Как бы по инерции. «Боюсь, – говоришь, – за ребенка. Целыми днями, – говоришь, – места себе не нахожу».
         Дескать, он у тебя маленький еще, и часто остается один дома. Долбишь человечку, долбишь, что нельзя посторонним дверь открывать – без толку! Даже когда вы с Идкой дома – все равно бежит впереди вас. Вы ему фильмы страшные подсовывал, триллеры всякие про маньяков – нет, не понимает. Идка говорит – задержка психического развития. Лишен чувства опасности. Вроде бы даже болезнь такая есть – отсутствие чувства опасности… Мало того, дверной замок за собой никогда не закрывает! С этим – просто беда. Приятели к нему бегают, сам он с улицы приходит – и все, дверь брошена. Забыл закрыть, видите ли. Бывает, не проследишь, и квартира полдня открытой может простоять…
         Такая печальная история. Дошло до того, распалился ты, что однажды в собственной прихожей вы с женой обнаруживаете какого-то детину! Здоровенный, в тулупе, с квадратной челюстью. Подергал, видать, за ручку: было открыто, он и вошел. Увидел вас – и нет его. Простите, мол, ошибся. Тебя потом час трясло. А если б взрослых дома не было? Что бы этот бродяга с ребенком сделал?.. Хорошо бы пугнуть мальца, подмигнул ты нам с Неживым. По-настоящему пугнуть, чтоб навсегда запомнил. Ну как, педагоги? Наука не против подобных методов?
         – Проси вот этого парня, – сказал Витя, хлопнув меня по спине. – Лучше его – не найти. Зверь, монстр, фанатик… Был я как-то в его келье, – принялся Кожух с восторгом рассказывать своей молчаливой подружке. – Абсолютно голые стены, ноль мебели, раскладушка в углу и нунчаки на подоконнике. Настоящий боевой монах-отшельник. От подробностей его холостяцкой жизни у тебя бы волосы дыбом встали, причем, по всему телу…
         – Ну что, Дим А с? – тихо спросил ты меня. – Поможешь?
         Монах-отшельник… Удачная шутка. Не знаю, не знаю. Прежде всего я – профессионал, и уже потом – монстр с нунчаками на подоконнике… Почему бы нет, весело подумал я. «Пугнуть мальца». В гостях у четы Барских я ни разу не был, так что ребенок никогда раньше меня не видел.
         А еще вот о чем мне тогда подумалось. Каким же ты, Щюрик, стал трусливым и мнительным, если готов опуститься до столь сомнительных воспитательных «методов». В детские годы, помнится, ты был решительно другим. Один наш с тобой опыт с подводной ракетой чего стоил…
         – Жди меня завтра, – шепотом пообещал я.

   2. Коан о бестолковых учениках, лишившихся ушей

         Прежде чем начать урок, я достаю из кармана пиджака записную книжку. Зачитываю вслух цитату:

...

         «Бездействие, как состояние, есть процесс служения Карме посредством минимального вмешательства в Реальность. Так, может, лучше умереть сразу, покончив жизнь самоубийством? Но самоубийство – так же есть действие…»
         – Что ты по этому поводу думаешь, Барский? – спрашиваю.
         – Бред, – откликается он сейчас же.
         – Вот и я думаю, что самоубийство в нашем с тобой случае – не выход…
         Мне нужна была сила, и я прикоснулся к ней. Мне нужно было хоть на миг вернуться в свой мир, и мудрые слова открыли дверь.
         – Между прочим, – добавляю с гордостью, – это была цитата не из кого-нибудь, а из Во Го.
         – Из какого Вого.? – с ужасом спрашивает Щюрик.
         – Не знаешь? Позор. Лучший российский автор в формате дзен, так что рекомендую. Жаль, публиковался только в Сети, да еще под псевдонимом.
         – Ты спятил, Дим А с, – корчится он.
         Я бы улыбнулся, если б смог выплюнуть зловонную трухлявую затычку, распирающую гортань. Кроме цитат в моей записной книжке хранится много чего полезного. Нестерпимо хочется проститься с внешней частью Реальности, пока есть еще время… а есть ли время?.. я хватаюсь за пульс – бусинки сердечных сокращений сыплются по ступенькам, обгоняя одна другую, вне ритмов и медицинских законов… листы записной книжки лениво перебирают воздух, как плавники висящей в воде рыбины… фамилии, телефоны, адреса – всё то, что никогда мне уже не понадобится… я бы заплакал, если б в сосудах моих осталась хоть капля влаги…
         Мальчишка продолжает методично бить чем-то в дверь ванной, и тогда я встаю.
         – Не смей трогать ребенка! – воет Щюрик мне вслед.
         Догадливый ты мой.
         Нет, я не за ним. В прихожей, среди лыж и ватников, я приметил комплект удочек. Хозяин, оказывается, не дурак порыбачить. Однако леска там слабовата – для моих целей не годится. Поэтому, не выходя из комнаты, я останавливаюсь возле дверного проема. Здесь мастеровитый хозяин устроил вместо двери остроумное украшение: свисающие до пола гирлянды из пивных пробок. Пробки нанизаны на толстенную леску, вернее сказать, на плетеный поликарбоновый шнур (ширина – около трех миллиметров в диаметре; выдержит любой вес). Обрываю всю эту конструкцию к чертовой матери и ссыпаю пробки в угол. Потом делаю из шнура удавку и возвращаюсь к своей добыче.
         У господина Барского завязаны и передние, и задние конечности, поэтому ставить его тушу на ноги приходится мне. Он пытается устроить возню, но одной зуботычины достаточно, чтобы процесс завершился. Петлю я набрасываю ему на шею, а другой конец шнура, встав ногами на разобранный диван, перекидываю через крюк, на котором висит люстра. Устанавливаю пленника точно под этой люстрой, после чего натягиваю и закрепляю шнур на крюке.
         – Не дергайся, – предупреждаю я друга детства. – Потеряешь Равновесие, и ты – висельник.
         – Зачем ты это делаешь, Клочков? – спрашивает он, на мгновение заглянув мне в глаза. – По-моему, спектакль с перебором.
         Все-таки к его лицу невозможно привыкнуть…
         – Зато пьеса хороша, – отвечаю я. – «Живой труп» называется.
         – В каком смысле? – силится он понять. – Это что-то из классики? – тужится он вспомнить.
         – Классика не умирает, в отличие от людей.
         Я обрываю эту болтовню и иду наконец вызволять Барского-младшего из темницы. Пришло время. Поднимаю вешалку, освобождая проход…
         Оказывается, он колотил в дверь не тазом! Здоровенный дюралевый бак для грязного белья проносится мимо меня – еле успеваю увернуться. Как мальчишка справлялся с этакой махиной? Да он воин! Я ловлю взбесившегося зверька на пороге, поднимаю в воздух и бережно встряхиваю. Что-то в нем смещается, что-то укладывается на место, и наступает взаимопонимание.
         Бак для грязного белья пуст, как великая русская мечта. Бак – это просто находка, это даже более кстати, чем пивные пробки на шнуре. Беру трофей свободной рукой, возвращаюсь в комнату и сгружаю всё на ковер. Пацан тут же вскакивает.
         – Обрати внимание на папу, – придерживаю я его. – Если ты вдруг решишь не слушаться старших, папа разволнуется и сделает себе очень больно. Ты когда-нибудь резал пальцы леской? А я резал, даже такой толстой.
         – Леонид, все это понарошку! – с героическим весельем всхлипывает Щюрик. – Как игра в чеченцев!
         Ага, значит моего подопечного зовут Леня? Приятно познакомиться.
         – Твое дело – стоять, – строго напоминаю я отцу. – Помни о леске, гроза чеченцев. Memento leska.[2]
         Я снова сажусь в кресло. «Мушки» в глазах, сверло в груди. Что-то страшное, необратимое происходит с моим организмом, но я блокирую все эти отчаянные предупреждения. Время есть, не может не быть… нарушится Равновесие, мир перевернется… но эта чертова псина во дворе меня просто достала! Достала!
         – Ты – Леня, – приветливо говорю я мальчику. – Так? В третьем классе учишься? ( Он кивает.) Видишь, я угадал. Хорошо учишься? ( Он крутит головой – нет.) Ничего страшного, Леня. Я отметок не ставлю, так что двоек не бойся. А называть меня можешь дядей Димой. Или дядей Дим А сом, как больше нравится. По отчеству не нужно, мои ученики обращаются ко мне без отчества. Все понял?
         Он упрямо кивает, так и не произнеся ни одного слова. Когда ребенок показывает характер – мне смешно!
         – Звонок на урок! – бодро провозглашаю я. – Дз-зенн! Дз-зенн!
         После чего надеваю бак для белья Леониду на голову. На маленькую стриженую голову с огромными от изумления глазами.

    Зеркальная гладь прошлого:

         …Вчерашний вечер продолжался. Наша теплая троица – я, ты, да Витя Неживой с влюбленной обезьянкой под мышкой, – еще некоторое время постояла в фойе, игнорируя торжественное сборище.
         – Не хотите мятную конфетку? – спросил ты нас, доставая глянцевую упаковку. – Берите, берите!
         И сунул мне первому. Упаковка была уже вскрыта, и я бездумно взял одну штучку. Воспитание – это условный рефлекс. Бывают ситуации, когда предлагают, надеясь услышать отказ, и когда дают от чистого сердца. Я тебя прекрасно знал, Щюрик, слишком много общих воспоминаний нас связывало… так мне раньше казалось. Я верил в твою искренность. Даже симпатизировал тебе…
         Взял я эту невзрачную белую таблетку и положил себе под язык.
         Хотя, именно вчера утром я сел на трехсуточное голодание. Пятница у меня вообще особый день, без пищи, без воды и без тренировок – так называемый вялый день. Ладно, думаю, вреда не будет. Помойка во рту, а кругом женщины, приятный запах изо рта не помешает… Это оказалась не просто мята. Это была адская смесь мяты, ментола и эвкалипта, и я пожалел о сделанном уже через секунду. Зато опытный Витя, не отличавшийся хорошими манерами, решительно отвел твою руку с угощением.
         – А конфетки не отравлены? – с подозрением осведомился он.
         Наш майор имел очень специфическую манеру общаться, и шутки его были весьма своеобразны. Мент все-таки – злая порода, улыбка всегда с оскалом. Вот, например, типичная история (со слов Вити, ясное дело). Некий его сослуживец уходит в отпуск. Стоят они на лестнице, перекуривают. «Ты вещи-то свои из рабочего стола собрал?» – невзначай интересуется Неживой. «В каком смысле», – удивляется коллега. «Ну, мало ли что за время отпуска с тобой может случиться, а то ведь потом другим людямпридется барахло из твоих ящиков на пол вываливать…» Через полчаса сослуживец отлавливает Витю в коридоре – специально искал, бедолага! – и спрашивает, крайне озабоченный: «Стой, я не понял! Почему кто-то будет вещи из моего стола на пол вываливать?»
         Юмор ментовского розлива – это когда не сразу распробуешь, шутит он, гад, или провоцирует. «Не отравлены ли конфетки…» Ты, Щюрик, сориентировался мгновенно, ответил Неживому в тон.
         – Нет, – говоришь, – я обычно только первую притравливаю.
         Дотошный майор заглянул в упаковку:

  • Страницы:
    1, 2