Львиная охота

      - Жуиры, знаете ли, не стареют, - доверительно сообщил я ему. - А что бы вы сделали на моем месте, если бы встретили в заштатном отеле давнюю любовь?
      - Жуиры также не подсовывают вместо себя мальчишек, - зло откликнулся он, высунул голову в гостиную и позвал. - Зайди-ка сюда.
      Появился менеджер отеля. Тот самый, тот самый! Не дали бедняге поспать, сорвали с поста дежурного. Ага, подумал я, вот и агентура всплывает, благополучно растворенная среди праведников и юродивых.
      - Ты знаешь эту женщину? - спросил его Эдгар.
      - Это она, - подтвердил менеджер, стыдливо глядя в пол.
      - Да, это я! - звонко крикнула хозяйка постели. - Если сомневаетесь, позвоните моему мужу в Вену... - Она осеклась, вдруг осознав сказанное, и растерянно посмотрела на меня. - Максим, ну сделай что-нибудь...
      Очень убедительно она изображала полную идиотку. Эдгар жестом отпустил менеджера и произнес в воздух:
      - Простите, фрау Балинская, произошла досадная ошибка. Которая только что разъяснилась. Надеюсь, никто никому не станет звонить, ни мы вашему супругу, товарищу председателю земельного Совета, ни вы... куда вы там собирались звонить?
      Дама торопливо надевала под простыней халат. Это было весьма неудобно.
      - Вон! - сказал я, едва сдерживаясь, чтобы опять не расхохотаться.
      Мистер Шугарбуш словно бы не услышал. Он подошел к платяному шкафу и пошарил рукой в разоренном сейфе. Вынул ожерелье и серьги, равнодушно осмотрел и положил обратно. Драгоценности его не интересовали. Зато его очень заинтересовало то, что лежало на трюмо. Я напрягся, готовый действовать. Я ждал этого момента, несмотря на одолевшую меня младенческую радость, несмотря на полное нежелание драться, и чувствовал я, что сил во мне теперь - на два Жилова, а реакции мои - как у хорошо отлаженного автомата. Не долгожданное ли это время истины? Сможет ли писатель отдать жизнь - не за Слово даже, а за часть его, лишенную какого-либо смысла?.. Эдгар взял одну из "букв".
      - Люгер, - одобрительно сказал он. - Сорок второй. У вас хороший вкус, Максим, в моей коллекции такого красавца нет. Хотя, лично я бы не таскал коллекционное оружие по всему свету.
      Придуривается, мелькнула мысль. Никаких "люгеров" в спальне, разумеется, не было. Эдгар держал в руке первый из обломков, а на блеклое лицо его наползала тень искренней зависти.
      - Разрешение у вас, к сожалению, имеется, - задумчиво говорил он, взвешивая камень на ладони. - Да и ссориться с вами пока не входит в мои планы... Эту игрушку, Максим, я здесь оставлю, но любопытно было бы узнать, что заставило вас вооружиться? Что-то случилось? Или пистолет принадлежит фрау Балинской?
      - Пистолет мой, - сказал я, ничего не понимая. - В раю неспокойно стало.
      Наш Эдгар обычно скверно придуривался, он только в кабинетах больших боссов умел ваньку валять, так что сомневаться не приходилось: он и вправду не видел. Он любовно примеривался к воображаемой рукоятке, вытаскивал магазин, заглядывал в пустой затвор... Или это я видел неправильно? Чьи чувства лгали? Дело, собственно, было в том, что содержимое сейфа предназначалось не Эдгару. Нельзя было ему брать ЭТО в руки, как и никому из тех, кто в любой вещи видел прежде всего оружие, будь то кирпич, выпавший из китайской стены, или булыжник внеземного происхождения. Иначе говоря, я ощущал сильное душевное неудобство. Поэтому когда он взял второй камень (из обсидиана) и начал производить руками странные манипуляции, я не выдержал, двинулся вперед. Эдгар оглянулся на меня и спросил с подозрением:
      - Почему в кобуру не влазит?
      Ага, теперь он видел кобуру. Нужно было что-то делать, и тогда я, рискуя снова грохнуться на ковер, вынул у него из пальцев оба инородных предмета. Ничего страшного не произошло. От камней исходили токи, электризуя все тело, и я поспешил избавиться от этих кусочков Неведомого, спрятавши их в широких штанинах. Ногам тут же стало горячо. Карманы оттопырились, как у запасливого мальчишки; я замаскировал это дело складками и решительно посоветовал:
      - Шли бы вы отсюда.
      - Только без угроз, - отозвался Шугарбуш.
      Он неожиданно шагнул к кровати - и, пробурчавши: "Мои извинения, фрау...", ощутимо дернул даму за волосы; другой же рукою схватил ее за пышную грудь и тоже дернул - так, словно чехол сдергивал. Дама завизжала. Прическа и бюст, разумеется, остались на месте.
      - Приносим свои извинения, - повторил Эдгар как ни в чем не бывало. Вас приняли за опасную преступницу.
      Она задохнулась от возмущения и с размаху заехала ему виброфеном. Тогда он отправился наконец вон - с перекошенной мордой, осознавши, что делать ему здесь больше нечего, перехитривши самого себя, радуя глаз скованной походкой разоблаченного подлеца... что я несу, подумал я, какой вздор, человек просто занимается своей работой, и ежели у него руки по локоть в дерьме, так не в крови же?.. В душе моей до сих пор не появилось злости - ни капли! - и хотелось почему-то всех простить. Что за болезнь, что за утро такое? Душа у меня, оказывается, была. Я удержал смех в горле, решив не торопиться с выводами. Мне ведь настоятельно советовали не торопиться...
      Не "решив", а "решивши", все-таки засмеялся я, на сей раз мысленно. "Отложивши". "Сообразивши", "сказавши", спрятавши". Какими красивыми, исконно народными речевыми вывертами ты оперируешь, культовый писатель Жилов, похвалил я себя, как это ценно - в каждом деепричастном обороте, в каждом абзаце на каждой странице протаскивать шаловливое окончаньице "ши"...
      - Что-то вы побледневши, - участливо произнес я Эдгару в затылок. Никак вы оскорблений не стерпевши? Всю ночь, наверное, не спавши? А тут еще и слово офицера потерявши...
      Он раздраженно дернул плечами, вышел в гостиную и рявкнул на своих:
      - Нашли что-нибудь?
      Ничего они, конечно, не нашли, иначе бы не вели себя так культурно. Я вышел следом.
      - Какие у вас на сегодня планы? - нейтрально спросил меня Эдгар.
      - Уеду к чертовой матери, - ответил я серьезно. - Надоели мне ваши игры, сил больше нет.
      Я позвонил прямо при нем в бюро обслуживания и заказал билет на ночной поезд. Эдгар внимательно наблюдал за мной. Я сделал все, чтобы он ни на миг не усомнился в полном моем вырождении, потом закрыл за гостями дверь, вернулся в спальню, упал на кровать и долго, изнурительно долго смеялся, очищая грудь от скопившейся отравы. Женщина одевалась, никого и ничего уже не стесняясь.
      - Собери деньги, пригодятся еще, - проворчала она. - Бывают же счастливчики. В первую же ночь... Ты хоть понял, что у тебя всё получилось?
      Я тоже закончил туалет, прикрыв бритое темя фирменной кепочкой.
      - А у тебя что, не всё?
      - Не сразу. Грехи сначала держали.
      - За этот удар феном я отпущу тебе любые грехи.
      - Милые у тебя друзья, я бы для них и массажер не пожалела.
      Я приложил на всякий случай палец к губам. Фрау Балинская усмехнулась, она все понимала. Тогда я потянулся и достал из тумбочки ключи от машины.
      - Значит, говоришь, теперь я буду вечно молодым? Это дело надо обмыть.
      Показав ей ключи, я бросил их на подушку. Она кивнула, опять поняв меня без слов.
      - Иди, иди, Максюша, проветрись. Встретимся за завтраком.
      У выхода я оглянулся. Незнакомка послала мне воздушный поцелуй и хулигански подмигнула. Не задерживаясь, я проследовал в лифт и поднялся к себе на двенадцатый. Было по-прежнему хорошо, по иному сегодня и быть не могло, поэтому я ничуть не удивился, когда обнаружил на своем этаже Стайкова с Вячеславиным. Неразлучная парочка стояла на площадке возле лифтов и оживленно общалась с молодежью. Молодежь была представлена также двумя особями: коридорным и долговязой нескладной девицей, причем коридорный был тот же, что и ночью, не успел парень смениться.
      - О! - дружно обрадовались братья-писатели. Вячеславин поинтересовался:
      - Ты чего такой? Дедушкой стал?
      Я увидел себя в зеркале: улыбка до ушей, глаза блестят. Новый человек. Странно, что они меня вообще узнали.
      - Напитал исстрадавшееся тело пьянящим батидо, - похвастался я. - А может, это было октли, там этикетка отклеилась.
      Лицо Вячеславина приняло неестественный, неприятный вид.
      - Грязные намеки, - сказал он грубо. - Я глубоко адекватен.
      От него разило так, что хотелось немедленно закусить. Судя по всему, жаждущий классик нашел свой родник. Чтобы Иван Вячеславин, да не нашел? Мне стало стыдно, что я сомневался в таком человеке.
      - Сначала он прочесал всю пригородную зону, - принялся рассказывать Лазар. - Самогон ему так и не продали, зато пошутили, что местные винокурни будто бы тайно разливают вино в экспортном варианте, без этих присадок. Он поперся в порт - ползать на брюхе перед агентами по снабжению и штурманами, а вернулся уже на полицейской машине. Тогда он потащил меня в яхт-клуб...
      - Зачем в яхт-клуб? - не понял я.
      - На каждой приличной яхте есть запас спирта. Но со всякой шпаной там разговаривать не станут, поэтому он взял меня.
      - Хрустящий воротничок, - сказал Вячеславин с вызовом.
      - Ради кого я старался, свинья? - спросил Лазар.
      - Злой ты, как габровец, - огорчился Ваня, после чего спросил у барышни с нарочитой громкостью: - Ну, вы поняли свою ошибку?
      - "Одеть" можно только кого-то, например, человека, - ответила она, глядя на известного прозаика с восхищением и преданностью. - В родительном падеже. А предметы в винительном падеже "надевают": то есть "надела шляпку", "надел кепочку"... (Она кокетливо посмотрела на меня.)
      - И никак иначе, - с удовлетворением закончил Иван.
      Он внимал правильному ответу, приняв вид большого мастера (принявши!). Меж их склоненными головами трепетала рукопись, испорченная красными подчеркиваниями и ехидными пометками на полях. Девушка явно хотела взять Вячеславина под руку, но не решалась, а рукопись, очевидно, была собственного ее сочинения. Мне стало жаль юное дарование. Коли речь зашла о разнице в употреблении слов "одел" и "надел", значит, разговор за литературу велся по крупному, ибо вопрос этот имел не просто важное, но принципиальное значение, особенно когда Большие Мастера вразумляли пишущую молодежь... Коридорный, как это ни смешно, тоже держал в руках рукопись, и смотрел он с точно такой же преданностью, но только на Стайкова. Каждому ученику - по Учителю! Очевидно, я ненароком попал на летучее заседание творческого семинара.
      - Если решили публиковаться на русском языке, на языке Пушкина и Фудзиямы, извольте освоить грамоту в совершенстве, - сурово покивал Вячеславин девушке.
      - Что вас сдернуло в такую рань? - спросил я Лазара.
      - Вломились какие-то болваны, - пожаловался тот, - сначала к Ване, потом ко мне. Вас искали, Максим, под все подряд кровати заглядывали. Мы решили, что вам требуется помощь. Какие-то неприятности?
      - ...Или вот, пожалуйста, написали вы "отнюдь", - с ленцой вещал Вячеславин. - Так нельзя, голубушка, после "отнюдь" не ставится точка. Это усилительная частица, которая самостоятельно не употребляется, а только в связке с отрицательной частицей "не" или междометием "нет". "Отнюдь нет", "отнюдь не гений", и никак иначе. Даже дурной вкус не может служить оправданием безграмотности.
      Голубушка благодарно принимала обидные речи, соглашалась решительно со всем.
      - Никаких неприятностей, сплошь одни приятности... - успокоил я Стайкова и обратился к коридорному. - Арно все еще в моем номере? Или домой ушел?
      - Его забрали в полицию, - сказал тот беспечно.
      - Ах, - сказал я, - вот оно как.
      - Да вы не волнуйтесь, - сказал он, - я им все разъяснил. И про то, что Арно - ваш друг, и про то, что вы сами пригласили его к себе. Может, кстати, он уже дома.
      Увели мальчика, подумал я, подарили герою новое приключение. И хорошо бы это в самом деле была полиция, потому что нет никаких оснований полагать, что это была именно полиция. Так или иначе, Арно в номере отсутствует, значит заходить туда совсем не обязательно. Ни одна вещь, привезенная мной из внешнего мира, не стоила и минуты сегодняшнего дня, а документы и деньги всегда у меня с собой. Оставь материальный мир врагам и стань свободным. Вот разве что мясные консервы - жалко... Я вызвал грузовой лифт и снова отвлек молодого человека:
      - Он ничего для меня не передавал?
      - Арно? - спросил коридорный. - Да-да! Простите, чуть не забыл. Ночью вам звонил товарищ Дмитрий Фудзияма, сказал, что весь вечер вас разыскивал и просил навестить его, как только вы сможете. Арно сказал ему, что вы его непременно навестите.
      Новость потрясла всех маститых литераторов. Включая меня. У Стайкова с Вячеславиным вытянулись лица, и лишь молодежь спокойно поглядывала на нас, не понимая истинного значения случившегося. Учитель пожелал с кем-то встретиться, позвал кого-то к себе... неслыханное дело! Жаль, что обсуждать с коллегами варианты и версии не было у меня ни желания, ни времени, поэтому я молча сделал всем книксен и нырнул в подъехавший грузовой лифт. Почему грузовой? Потому что он спускался до подвала, имея выход в подземном гараже.
      - Расскажешь потом, что да как, - вымучил Ваня с таким видом, словно его рвать потянуло.
      Простодушный коридорный, едва я покинул общество, полюбопытствовал, что такое "батидо" и чем оно отличается от "октли", и трезвенник Стайков, думая о чем-то своем, пустился в объяснения - по инерции, все по инерции, а Вячеславин по инерции принялся растолковывать барышне, почему пожарные в прошлом веке обижались, когда их называли по безграмотности пожарниками, однако я уехал, не успев послушать. Простите, братцы, думал я, нескоро мы теперь увидимся. Они так и стояли с вытянутыми лицами, и каждый, наверное, видел себя на моем месте, и каждый страстно хотел бы оказаться на моем месте, но место это сегодня было занято. Простите, друзья мои, классики мои милые, но быть вам теперь с вытянутыми лицами - на всю оставшуюся жизнь...
      Возвращаться в отель я не собирался.
      Пухленькая фрау Балинская была уже внизу, готовая к отъезду. В широком белом сарафане. И автомобиль был готов, пригнан из бокса. Подержанный "фиат-пластик", выпускаемый по лицензии Волжского автозавода.
      - Как мне тебя называть? - спросил я, когда мы выезжали из-под земли на поверхность.
      - Инна, - улыбнулась она.
      - Как? - вздрогнул я. Ей-богу, для одного отеля - многовато Инн. Если, конечно, дама не позволила себе милую шутку. Она опять улыбнулась, зато меня окончательно отпустили спазмы неконтролируемого веселья. - И кто ты у нас такая? - спросил я.
      - Я твой телохранитель.
      - А кто была та серьезная бабуля с миноискателем?
      - Это не бабуля, а моя мама. Она в другом номере живет.
      Мы завернули на Приморский спуск и поехали к морю. За панелью водителя сидел я, присвоив себе право выбирать цель поездки, и я же выбирал темы для беседы. Впрочем, о чем можно и о чем нельзя говорить, было пока не вполне понятно.
      - Где ж вы раньше были, телохранители? - упрекнул я незнакомку.
      Она молча открыла вторую панель, скрытую в дверце, и принялась нажимать на кнопочки. Загорелся экран бортового монитора, показывая мне запись. Некий персонаж, высунувшись из-за кустов, целился в другого, который прогуливался по темной безлюдной улице. Роли в этом любительском кино талантливо исполняли мы с Киухом.
      - Так-так-так, - грустно сказал я. - И вы туда же.
      - Нельзя было допустить, чтобы с тобой что-то случилось.
      Было хорошо видно, как я выталкиваю бутыль с самогоном, как волочу тело поверженного врага, было хорошо слышно, как тот бредит: "Камо, шуви камо", как болезненно бормочет: "Сиу тан", истекая кровью у меня на руках. Криминальная мелодрама...
      - Если бы дело зашло далеко, тебя бы вытащили, - последовал комментарий.
      Удивительно, но столь нахальное вторжение в мою частную жизнь на этот раз почти не задело меня. Я себя не узнавал.
      - У вас есть специалисты по индейским культурам? - спокойно спросил я. - Что это за язык?
      - "Шуви камо" можно перевести, как "восемь тысяч благодарностей", сказала эрудированная толстушка. - "Сиу тан" переводится как "не понимаю". Один из языков группы майя. Специалисты у нас есть, Максюша, у нас все есть, а теперь есть и будущее...
      "Теперь есть и будущее". Загадочно, но красиво. Разговор складывался, хотя из нее была такая же Инна Балинская, как из пепельницы сахарница - в том смысле, что меня-то, в отличие от Эдгара с его свитой, не могли обмануть ее румяные щеки с ямочками и якобы небрежный русский говор. Однако пригвождать и разоблачать не пришло еще время. Голосом светского льва я справился, взаправдашний ли у нее муж. О да, наставительно сказала она, при всем старании не найти более крепкого прикрытия, чем муж-начальник, особенно если брачные узы скреплены документально. И что же подвигло почтенного главу земельного Совета оказать агентуре такую услугу? Уж не личная ли просьба Эммы? Все может быть (она погрозила мне пальцем). А зачем замужней даме понадобилось приходить в номер к спящему мужчине, да еще ночью? Я тебя разочаровала, огорчилась она, знаем, знаем, ты любишь молоденьких и худеньких, но ведь это, собственно, был мой номер. За обстановкой следила строгая старушка-мама, и когда стало ясно, что убежище писателя Жилова неизбежно и скоро найдут (отель трясли - с подвала до крыши), дочь поспешила на подмогу. Слава Богу, успела вовремя. Сыграла роль, как смогла... Кстати, как зовут нашу потрясающую маму, поинтересовался я мимоходом - ну просто чтоб в следующий раз быть с пожилой женщиной повежливее. Мама тебе сама представится, развеселилась госпожа Балинская, а мою девичью фамилию узнаешь, когда отобьешь меня у мужа. Помечтать полезно, согласился я, особенно после того, как прошел по краешку пропасти. Как же вы все, такие предусмотрительные и осторожные, не боялись, что ваше сокровище будет захвачено?! Очень боялись, сникла пассажирка. К счастью, Буквами, соединившимися в Слово, не так просто завладеть, их можно взять только вместе с автором...
      - С кем? - переспросил я.
      - С автором, - повторила она. - С тобой.
      - Ух ты, - сказал я. - Со мной?
      - А тебя им не взять, - уверенно сказала она.
      - А что же ваш Покойник? - напомнил я. - Он больше не "автор"?
      - Может быть он исписался? - задумчиво предположила женщина. - С другой стороны - ты. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, кто ты вообще такой, чтобы ЭТИМ владеть?
      - "Честно говоря", - сказал я желчно. - Как-то не верится, что разговор стал вдруг честным...
      Пассажирка поглядывала по сторонам, силясь определиться, куда мы едем. Я был ей не помощник. Пусть сама спросит, если любопытная. Или она настолько вошла в роль моего телохранителя, что не могла расслабиться ни на секунду?
      - Послали человека на три буквы, да еще целым спектаклем это дело обставили, - прибавил я.
      Она промокнула платочком вспотевший носик.
      - Не шути так, Максюша. Плохая шутка.
      - Хорошо... Инна. Давай серьезно, - согласился я. - Ты видела, что лежало в твоей спальне на трюмо?
      - Я видела, что было на трюмо, - произнесла она сухо. - О таком шаркодере я в интернате мечтала. Сейчас эта модель проигрывателя уже не выпускается, а когда-то, помню, я все каникулы на конезаводе вкалывала, чтобы денег скопить...
      - Ты хочешь меня убедить, что ничего в ситуации не понимаешь? спросил я. Она ответила:
      - Когда этот твой рыжий друг радостно завопил "люгер, люгер!", трудно было не понять.
      - Ну и? - спросил я. Она ответила:
      - Я же не спрашиваю, что видел на трюмо ты.
      - Почему, кстати? - удивился я.
      - Мое дело солдатское, - призналась милая толстушка то ли с горечью, то ли с гордостью. - Тот, кто назвал эту штуку Буквами, не очень разговорчив. Значит, так и надо.
      - Тот, с двумя хвостами вместо ног... Ты о ком?
      Вместо ответа она пожала плечами. На меня так и не смотрела, всё по сторонам, по сторонам.
      - Ах, вот куда мы едем, - догадалась она.
      - Да, мы едем туда. Я спросил о твоем неразговорчивом друге.
      Фрау Балинская рывком повернулась ко мне.
      - Нашел дорогу к сейфу и задаешь такие вопросы? Да ты гораздо лучше меня знаешь этого человека, если вычислил мой номер в отеле!
      Я его знаю? Смелое утверждение. То, что хранила моя память, случилось настолько давно, что Вселенная с тех пор успела погибнуть и снова родиться. Молодой адъюнкт, готовившийся стать преподавателем Парижской академии космических комиссаров и отбывавший практику в Лунострое, столкнулся на свою беду со столь же молодым Жиловым, который ни к чему особенному в жизни не готовился. Молодой адъюнкт тяжело болел мечтами о всеобщей справедливости, тогда как Жилов был здоров. Кулак попал в глухую стену или стена погребла под собой хозяина кулака? Племянник Великого Аудитора, разумеется, владел астробоксом, иначе ни за что бы не рискнул, несмотря на весь свой азарт и гонор, перенести ничтожную ссору на ринг, и какой же знатный конфуз получился! Клубная публика получила удовольствие. А что же "товарищ Племянник"? Он, поборник мировой справедливости, до того рокового дня ни разу не воспользовался дядюшкой для решения личных или карьерных вопросов - и вдруг сломался. Что-то подвинулось в пластах его комиссарской души. Душетрясение. Захотел утопить врага в бездонных начальских кабинетах, и немедленно, пока позор от публичного купания во рве не отравил навсегда его кровь, пока слухи о незаконченном поединке не расползлись по всем уголкам Моря Ленинграда. Однако не рассчитал, мальчишка, что Кузмин ненавидит стукачей еще больше, чем вольнодумцев, - больше даже, чем гостиничных воров! - вот и вышвырнул Великий Аудитор своего родственника с Луны. Вот и занесло его, несостоявшегося преподавателя, в пояс астероидов строить жизнь и душу заново...
      Вместе с прежней Вселенной погиб и прежний Жилов. Так знаю ли я человека, который назвал себя Покойником? Что я могу знать, кроме имени его прежнего имени?
      Женщина положила руку мне на колено и тихо сказала:
      - До сих пор никто, кроме него, не видел, как Буквы выглядят на самом деле. Надеюсь ты их видишь, иначе все теряет смысл...
      Тогда я накрыл ее руку своей и задал настоящий вопрос, потому что пришло время:
      - Долго ты будешь из меня дурака делать?
      А потом я смачно, со вкусом смеялся. Она ждала. Ее рука была живой и теплой. Я сказал - с предельной честностью:
      - Пока что я знаю одно, красавица. В своем натуральном виде, в том, в котором ты являлась мне на пляже или у здания Госсовета, ты нравилась мне гораздо больше. Худенькая и молоденькая, в самую точку. И тем более обидно было наблюдать тебя в образе толстой старушенции, пусть и в брючках, которую ты старательно передо мной разыграла. Тоже мне, "мама" самой себе. Что за недоверие? О конечно, чудеса современной трансформации и все такое. Только зачем прелестной девушке себя искусственно старить, когда рядом такой деликатный мужчина?
      Она улыбалась широко и агрессивно, как киноактриса с американского голопортрета. Четыре сантиметра между рядами зубов. Я припарковал машину, не доехав метров пятисот до нужного дома, и закончил речь:
      - Люблю сказки. Я от дяди Эдгара ушел, я от папы Инны ушел. А дураком быть не люблю... Сознайся, колобок, это ведь ты стащила артефакт внеземного происхождения из подземного хранилища? Некрасиво, прямо из-под носа у директора Космического Реестра. Хоть "буквой" это назови, хоть "цифрой". Так что не пора ли тебе начать откликаться на свое природное имя, агент Рэй?
      - Умный, - сказала наконец Рэй. - Ну, и как ты про меня догадался?
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      Лишь вершину Фудзи
      Под собой не погребли
      Молодые листья.
      Бусон, старший брат Иссы.
      Ковер под ногами был как степь после пожара, с гигантской пепельной плешью в центре и жалкими остатками растительности по краям; как вырезанный кусок земной поверхности с высоты птичьего полета; тундра, уничтоженная гусеницами вездеходов, бразильская сельва, растерзанная лесозаготовителями, тунгусская тайга в июле 1908 года; он был, как брюхо мертвого зверя, расплющенного временем. Ковер на полу был ловушкой, скрывающей от незадачливого путника дыру в вечность.
      Я сбросил мокасины, доставшиеся мне от Арно, и осторожно прошел по краешку этого реликта, стараясь ступать по тем местам, где еще сохранился ворс. Бог его знает по какой причине, но ковер, истоптанный тысячью ног, сопровождал Учителя повсюду, куда бы тот ни переезжал. Говорят, если перевернуть его обратной стороной - и если правда то, о чем шептал пьяный Слесарек в ресторане Доме Писателя, и если неправда то, о чем трубили трезвые ораторы со сцены Актового зала выше этажом, - тогда мы обнаружим там, сзади, огромную, вышитую бисером фигу, настолько огромную, что она не поместилась в кармане и ее пришлось прятать таким вот образом; и если в ночь на шестое июня, - день рождения Пушкина, - ровно в полночь водрузить табурет на этот повернутый задом ковер, установить на табурете горящую свечу, погасить прочий свет, поджечь лежащий на блюде скомканный лист бумаги, а затем, не теряя времени, поднести блюдо к свече и начать медленно его поворачивать, тогда тени, отбрасываемые сгорающей бумагой, явят на стене комнаты персонажи и сюжеты, которые подарят тебе мировую славу, сумей только ими воспользоваться; одно условие - театр теней должен быть устроен на той из стен, куда указывает молчаливая фига под твоими ногами; так вот Учитель, уже более полувека дописывая том за томом своего нескончаемого "Человека людей", единственную свою книгу, все эти полвека якобы устраивал раз в год подобные мистерии, наедине с самим собой, разумеется, черпая из этого источника свои потрясающие истории, и не с таинственного ли дедовского ковра началась его писательская дорога?.. Боже, какая чушь.
      Табурет, кстати, в кабинете присутствовал - одиноко стоял возле письменного стола. А стул громоздился у меня в руках: я принес его с веранды, оттуда, где остались мои мокасины. Дим Димыч всегда просил гостей не снимать обувь, ходить по ковру прямо так, и гости хозяина никогда не слушались. Стул был деревянным, в венском стиле, с гнутыми ножками и спинкой. Я поставил его на пол, задвинув табурет под стол, и сел, повернувшись в направлении ширмы. Мне очень хотелось тихонечко приподнять ковер за угол и заглянуть туда, пока никто не видит.
      - На чем мы с вами остановились, Максимушка? - раздался негромкий голос. В голосе не было ни силы, ни желания говорить, лишь привычка и отчетливое понимание необходимости.
      - Мы остановились на "трусить, лгать и нападать", Дмитрий Дмитриевич, - поспешил ответить я Учителю.
      Ширма была резной, как в исповедальных кабинках, и состояла она из трех створок. Это сооружение закрывало довольно большую нишу в стене, в которой, судя по характерным звукам, располагался диван - того же возраста, что и ковер. Насколько старым был сам РФ и как он изменился за прошедшие годы, не дано мне было лицезреть: не мог же я этак невзначай приоткрыть створку или, скажем, задеть ширму неловким движением, чтобы все это дело повалилось к чертовой матери! Если хозяину было удобней принимать гостя таким манером, стало быть, смирись, гость, и не брыкайся.
      Остановились мы, собственно, на том, что Дим Димыч вдруг озаботился, в каких условиях пребывает его любимчик. Я был мягко согнан с табурета и послан на веранду - за нормальным стулом. А до того - родился дежурный вопрос "как ваши дела, Максимушка", из совместного ответа на который мы странными путями вышли на вчерашние городские катаклизмы (РФ, оказывается, следил за новостями, что меня весьма порадовало), а когда мы вплотную подобрались к моей роли в этих событиях, я, вовремя почуяв неладное, вспомнил о целях и задачах операции "Свистать всех наверх". Здешний замкнутый мирок, сказал я РФ, как будто нарочно перестроили в соответствии с известной с прошлого века максимой, которую вы так любите: "Хуже нет, чем трусить, лгать и нападать!", и вот закономерный результат - мирок этот в который раз жестоко лихорадит; так сказал я Дим Димычу, пытаясь спровоцировать его на спор, однако он покорно согласился. Если вдуматься, сказал я ему, то почему, черт побери, хуже нет, чем трусить, лгать и нападать?! Трусить-то почему? Страх - это здоровое, правильное чувство, а пугливый человек - совсем не обязательно подлец. И ложь так же естественна, это ведь в большинстве случаев всего лишь защитная реакция психики, инстинкт самосохранения в действии, как например, ложь детей или стариков, и сколько угодно в жизни ситуаций, когда вранье - благо, а то и составная часть подвига. Что касается "нападать" - это просто чепуха. Или у Человека (именно так, с прописной буквы) не стало вдруг смертельных врагов? И опять РФ со мною согласился... А до того он встретил меня заявлением, что хочет поговорить о моих книгах, потому и звонил в гостиницу, забыв про ночь на дворе... а до того, наплевав на ранний час, я вошел в незапертый дом, и ожил подвешенный к двери колокольчик, и знакомый голос тут же позвал: "Это вы, Максимушка?", указывая мне путь - в кабинет с ширмой и сиротливым табуретом возле кабинетного письменного стола...
      - Трусить, лгать и нападать, - механически повторил голос за ширмой. Ага, ага... Знаете, хватит о пустяках. Хорошие вы люди... и Ванечка, и Елизарушка тоже. ПрихОдите ко мне, о пустяках со мной говорите... Спасибо вам, ребятушки. Видите ли, Максимушка, вчера мне взбрела в голову страшная мысль, что вы отсюда не уедете. Очень страшная мысль.
      Пустяки, подумал я. Пункт первый: не волнуйтесь из-за пустяков; пункт второй: все пустяки... Универсальный рецепт не помог оздоровить мысли. Сказать, что я был потрясен, значит ничего не сказать. Возникло странное ощущение, будто не на стуле я сижу, а на краю чудовищного обрыва, будто не лысый ковер расстелен под моими ногами, а влажная холодная бездна.
      Учитель призвал меня, чтобы прогнать?
      - Надеюсь, мой ранний звонок не доставил вашему другу больших неудобств? - прошелестело за ширмой. Голос Учителя был, как внезапное движение воздуха в камере смертника.
      - Когда мне нужно уехать? - шевельнул я деревянными губами.
      - Подождите, Максимушка, вы меня не поняли, - жалобно произнес Дмитрий Дмитриевич.