Золотой стандарт: теория, история, политика

Но и поскольку пользовались монетой, в Средние века всегда проводилось различие между монетой реальной, обращающейся в стране, moneta usualis et dativa («gang und gabe») и монетой счетной, или эффективной (monnees parlees). Последняя отличалась от первой уже в том отношении, что долгое время не чеканилось таких монет (солидов и фунтов), которые составляли более высокую счетную единицу, представляли собою известное количество действительно обращавшейся монеты (денариев). Мало того, ценность счетной монеты, равняясь номинальной ценности монеты данного сорта (например, денария), была выше ценности действительной монеты (того же денария, обращавшегося в стране), многократно испорченной и вследствие этого понизившейся в содержании металла. Самое существование такой счетной, или нормальной, монеты являлось выражением укоренившегося в населении убеждения в неполноценности существующей в обращении монеты (пагамента); последнюю при платежах сводили к определенному количеству нормальной, или расчетной, монеты, действительно содержащей известное количество благородного металла.

Поэтому мы находим записи вроде такой: 212 ливров 18 су неполновесной монеты, которые равняются 106 ливрам 9 су чистой монеты (т.е. вдвое менее). Или встречаем записи в различных монетах – forte, moyenne, faible[34]; или же вычисление поступлений происходит в полноценных ecu, которые, соответственно постепенному понижению ценности су французскими королями, в течение года приравниваются к 20, 30, 40, 50 и даже 80 су в одном и том же году[35]. Кредиторы казны и поставщики ее, конечно, вынуждены были принимать монету (новую монету местного чекана) по ее номинальной цене, но население старалось предотвратить печальные результаты фальсификации ее (в виде влияния на цены), принимая монету лишь по ее действительному содержанию, поэтому купцы совершали между собой договоры на старую более полновесную или на иностранную монету. И прочее население боролось со злоупотреблениями королей, исходя из определенного количества благородного металла в монете, не выполняя требования о доставке на монетный двор старой монеты для замены ее новой, менее полновесной, и пользуясь по-прежнему такой старой монетой. Но борьба эта была не всегда одинаково интенсивна и успешна; факты повышения и понижения цен, следующие за соответствующими изменениями в монете, свидетельствуют о том, что операции в области монетной регалии неоднократно оказывали влияние на хозяйственную жизнь, внося моменты неопределенности и неизвестности во всякие расчеты.

Хаотическое состояние денежного обращения, многочисленность обращавшихся на одном и том же рынке видов монеты, постоянная замена одних монет другими, плохая чеканка их, широкое распространение фальшивой монеты – все это вместе, в связи с требованием, чтобы платежи производились именно в данной монете, вызывало в Средние века существование особого промысла менял (саmbiatores, campsores от cambium – «мена») или «банкиров», bancherii, tabulanii (от слова banco или tabula – «стол, на котором лежали мешки с монетами»). Они занимались разменом монеты или покупкой монеты – как говорили в те времена, промыслом столь же сложным и трудным[36], как и доходным. Ибо меняла должен был обладать сведениями о том, сколько долей чистого серебра или золота содержала в себе всякая монета, которая ему вручалась; он узнавал это посредством взвешивания или просто на глаз, на основании продолжительной практики. Он должен был знать, сколько монет всякого другого рода равняются по ценности монете того рода, которая разменивалась в каждом отдельном случае.

По арабским источникам, менялы встречаются уже в Х в. в Палермо; в 1111 г. менялы г. Лукки дают клятву на будущее время воздерживаться от обманов, воровства и фальсификации, и клятву эту приказали вырезать на мраморном камне, поставленном в притворе собора. В течение XII в. менялы, объединенные в корпорации, встречаются повсюду в итальянских городах (Генуе, Венеции, Болонье), где они в церквах или на площадях перед церковью устраивают свои столы и лари. А затем мы их находим и в других городах и странах как Востока, так и Запада, почти исключительно в лице тех же итальянцев; в Монпелье самая церковь называлась Ecclesia beate Marie de Tabulis, ибо здесь находились tabuli итальянцев. Даже если размен монеты считался правительственной регалией, как это было, например, в Англии, последняя отдавалась на откуп тем же итальянцам.

Теми же обстоятельствами – условиями денежного обращения – вызывалась и другая денежная операция, производимая также менялами или банкирами рядом с разменом монеты. Мы имеем в виду перевод денег по книгам с целью избежания уплаты наличными: когда один из клиентов должен был уплатить другому, то это делалось посредством переписывания сумм в торговых книгах со страницы платящего на страницу получающего – pagare in banco, «giro» (джиро обозначает «круг»). Широко это практиковалось уже на ярмарках Шампани (в начале XIII в.), где приезжие торговцы передавали привезенные с собою деньги меняле, а по окончании ярмарки производили платежи посредством зачета и перевода по книгам, в которых указаны были debet и credit; только разница действительно выплачивалась наличными. Размен монет заставлял менялу всегда держать наготове самые разнообразные монеты, за которыми к нему могли бы обратиться, как и золото и серебро в слитках, следовательно, производить операцию покупки монеты и слитков. Перевод же платежей предполагал в свою очередь существование вкладов, т.е. передачу денег меняле с тем, чтобы они хранились у него и по требованию возвращены были обратно вкладчику или уплачены по его указанию другому лицу, его кредитору. Операция вкладов практиковалась в Италии в значительных размерах: население привлекалось к депонированию денег нередко высокими процентами по вкладам, уплачиваемым банкирами; поэтому банкротство менялы или банкира отражалось на широких кругах населения.

Проценты по вкладам мы встречаем уже в начале XIII в. в Венеции, как и у флорентийских компаний, например Барди, Медичи, у которых герцог Бургундский, придворные и духовные лица помещали свои деньги и уплачивали 10—12% по вкладам. Особенно расширились эти операции под влиянием превращения итальянских банкиров (в Англии, Франции, Королевстве обеих Сицилий) в сборщиков десятины и прочих папских налогов, а также в сборщиков местных податей и таможенных сборов. Все эти суммы депонировались у них; у товарищества Спини, например, с 1300 до 1303 г. было депонировано 137 тыс. золотых флоринов, или свыше полумиллиона рублей папских сумм; затем эти деньги выплачивались ими по мере надобности должникам папы, короля и т.д. Например, по поручению папы Бонифация VIII компания Франчези перевела неаполитанскому королю Карлу 4 тыс. унций золота, или около 100 тыс. рублей; кардинал-легату Бертранеу из Болоньи было выплачено компанией Acciajuoli в течение 10 месяцев 1323—1324 гг. по поручению папской курии 230 тыс. золотых флоринов, что составляет огромную, в особенности для того времени, сумму в 1 млн рублей.

Наконец, в связи с теми же неудовлетворительными условиями денежного обращения возникло и новое орудие платежа – вексель. Слово «вексель» обозначает «обмен»: и латинское cambium и немецкое Wechsel значат «обмен», тот же смысл имеет bill of exchange, lettre de change. В Средние века понимали под этим обмен или размен денег, причем различали два вида последнего. С одной стороны, cambium обозначало непосредственный обмен одной монеты на другую, совершаемый менялой в том же месте и немедленно; последний взамен известного количества одной монеты выдает соответствующее количество другой. Это то, что мы называем разменом (о нем речь была выше), обмен из рук в руки, почему он и обозначался Handwechsel, cambium manuale, cambium sine litteris. А с другой стороны, существовал тот же обмен денег или размен, но в другое время и в другом месте – cambium per litteras. Итальянские (провансальские и др.) купцы, отправляясь на ярмарки Шампани для приобретения сукна и других товаров, желали избегнуть перевозки с собой значительного количества монеты, обходившейся весьма дорого (требовалось большое количество лошадей) и сопряженной с опасностью быть ограбленным. Имея также в виду, что им все равно на ярмарке придется произвести размен своей монеты на местную, они предпочитали произвести этот же размен у себя в Италии. Но за уплаченную монету они брали не другую монету, а письмо, документ, на основании которого, при предъявлении его, получали соответствующую сумму по прибытии на ярмарку. Точно так же и сборщики десятины (т.е. подати в пользу церкви), рискуя быть по дороге ограбленными, не везли ее из Англии в Рим, а, оставаясь в Англии, вносили ее в различных монетах меняле в Лондоне. Последний выдавал им кредитный документ на получение данной суммы в флорентийской монете в Риме, причем этот документ они через нарочного посылали папской курии. «Timens maris pericula, – пишет один сборщик, – feci cambium cum sociis societatis Bardorum», т.е., опасаясь перевозки денег морем, я произвел вексельную операцию с товариществом Барди, перевел деньги через них. Это различие по местности, расстояние (distancia loci) являлось вместе с различием в монете характерной чертой средневекового векселя, хотя иногда оно было лишь фикцией; других векселей, без различия в местности, мы в эту эпоху не находим.

Де Марес в 1895 г. нашел в архиве города Ипр свыше 7 тыс. документов (относящихся к 1249—1291 гг.), составляющих, по-видимому, остаток еще большего архива и заключающихся в кредитных записях; каждая состоит из двух частей – признания долга должником и вызываемого им обязательства уплаты; эти две части писались вместе, но затем зигзагообразно (chirographum) одна отрезывалась от другой. Это векселя, имеющие, однако, ту особенность, что они носят не обычный частный, а публичный характер, они составлены в присутствии шеффенов города, и в них имеется введение, обращенное ко всем («Да знают все, кто ныне существует и кто будет существовать и кто увидит этот документ, что такой-то обязался» и т.д. – litterae patentes); одна часть сохраняется в архиве города[37].

До самого последнего времени полагали – и это излагается до сих пор в учебниках политической экономии и торгового права, – что первоначальную форму векселя составлял не простой, а переводный вексель, т.е. приказ об уплате, посылаемый третьему лицу; полагали, что банкирский дом выдавал документ лицу, внесшему денежную сумму, в котором приказывал своему отделению, чтобы оно уплатило предъявителю сего документа. Однако, как выяснил Гольдшмидт, наиболее старинные векселя, именно генуэзские второй половины XII в. (начиная с 1155 г.), найденные в сохранившемся архиве нотариуса того времени Джованни Скриба, являются простыми векселями (carta di cambio), не приказами, а обещаниями платежа, векселями, выданными на себя, а не на других лиц[38]. Они имеют такую форму: «Я, Солиман, заявляю, что получил от тебя, Огерия, 15 фунтов генуэзских денариев, которые обязуюсь дать тебе или твоему фактору[39] в Александрии в размере 2³/₄ бизанций (византийская монета) за фунт». Они имеют характер нотариальных документов, вносятся в книги нотариусов, в присутствии свидетелей. Первоначально, по-видимому, уплата по векселю производилась тем же самым лицом, которое получило деньги, и вся суть операции состояла, следовательно, в том, что меняла или банкир, а не купец, менявший деньги, вез монету к месту назначения, где происходила уплата по векселю; следовательно, банкир нес весь риск, сопряженный с перевозкой монеты, – он все равно вез с собой монету на ярмарку для производства там разменных операций. Или же банкир даже не вез монету с собой, а, приехав в место назначения, получал там деньги от своих кредиторов или за продаваемые им товары (он занимался и торговлей[40]) и из этих денег уплачивал по векселю. Но вскоре (уже в начале ХIII в.) в векселях добавляется, что уплату обязан произвести либо он, либо его доверенный (per me vel meum nuncium solvere seu solvi facere promittit), который находился в месте назначения. Последнему сообщалось об этом, посылалось письмо (littera di pagamento, lettre de payement). Оно называлось tracta (отсюда слово «тратта», которым мы обозначаем переводный вексель), в противоположность самому векселю (carta) и являлось лишь добавлением к векселю, а не самостоятельным документом; ибо лишь вексель обязывал банкира к уплате, если бы лицо, на имя которого он посылал письмо (трассат), отказалось уплатить по векселю. Лишь к концу средневекового периода этот приказ (письмо, тратта) стал действительным (переводным) векселем, и первый документ (простой вексель) оказался при платежах на расстоянии излишним.

Шаубе не согласен с этой теорией происхождения переводного векселя, а высказывает иное, третье мнение, утверждая, что простой и переводный векселя возникли независимо друг от друга, так что современный вексель имеет двоякий корень. Приказы об уплате той или другой суммы определенному лицу он находит в письмах, которыми обменивались различные фирмы или которые посылались факторам, агентам или членам итальянских компаний в различные города и страны, где они находились (например, коммерсанты Пьяченцы и Сиены имели своих представителей в Марселе и на ярмарках Шампани, флорентийцы в Лондоне и т.д.). Впоследствии такой приказ об уплате выделился из коммерческого письма (хотя и позже в векселях упоминается о продаже товаров, о помещении остающейся денежной суммы и т.д.) в самостоятельный документ, который теперь уже вручается самому кредитору (так что он приобретает уверенность в том, что распоряжение об уплате сделано), и последний его предъявляет. А вместе с тем он превращается в квалифицированный приказ, в вексель, ибо не только признается факт полученной должником суммы, но и обязанность уплаты ее и ответственность должника – в случае неуплаты трассатом (т.е. лицом, которому отдан приказ уплатить) должник (т.е. выдавший вексель) обязан сам удовлетворить кредитора (право регресса). В силу существовавших среди итальянских купеческих корпораций обычаев[41] такого частного обязательства (отличие от нотариального документа, каким являлся простой вексель) было вполне достаточно, и тратта приобрела равную простому (т.е. нотариальному) векселю юридическую силу и могла постепенно заменить его, вытеснить в обращении – сначала среди купцов одного и того же города, как входящих в ту же корпорацию, а затем и среди коммерческих кругов Италии вообще и их многочисленных представителей за границей. Широко разветвленный товарообмен и кредитные операции итальянцев вызывали необходимость в создании такого нового удобного и гибкого платежного средства в международных сношениях, каким являлась (значительно упрощенная по сравнению с простым векселем) тратта. По мнению Шаубе, уже в начале XIII в. мы находим наряду с «торжественным обещанием платежа» (простым векселем) и «письменный приказ платежа» (тратту).

В XIV в. появляются и характерные для тратты институты акцепта и протеста векселей. Первое обозначает заявление трассата (на которого выставлен вексель) о своей готовности уплатить (littera cambiae acceptavil); надпись делается обязательно на самом векселе (стат. Лукки 1376 г., Флоренции 1393 г., Барселоны 1394 г.); венецианская фирма Соранцо обязуется (в 1461 г.) уплачивать по трассированным за счет казны векселям (servire acceptareque). Протест (protestatio) выражается в нотариальном заявлении предъявителя векселя о том, что обязанность уплатить не выполнена. Случаи такого рода находим в Пизе в 1335 г., в Венеции в 1359 г. В XV в. встречаем много случаев трассированных из Венеции на Лондон векселей и в Лондоне опротестованных ввиду отказа в уплате. Платеж производится в XIII—XIV вв. обычно на ярмарках Шампани (par lettere delle pagamento per la prossima fiere di Campagna), почему такого рода векселя приводятся в сборниках того времени в качестве типичных примеров.

Однако тот же Шаубе в другом месте[42] признает, что некоторые относящиеся к ХIII в. переводные векселя как будто подкрепляют предположение Гольдшмидта, являясь последствием принятого на себя обязательства уплатить кредитору, хотя это обязательство, по-видимому, выражено не в письменной форме (т.е. в виде простого векселя, как утверждает Гольдшмидт), а в качестве устно данного под присягой обещания. Таковы, например, тратты, выданные императрицей Марией (Латинская империя) в 1249 г. на имя французской королевы Бланки, которая должна уплатить указанную сумму тосканским купцам (рыцарям), причем им должно быть отдано преимущество перед другими купцами и даже перед всяким другим. К началу ХIII в. появляются так называемые общие кредитные письма (которые ни Гольдшмидт, ни Шаубе еще не признают векселями), при помощи которых король, епископ или барон старается доставить находящимся на службе у него лицам (рыцарям) нужную им сумму. Он передает им такой документ, в котором обязуется «всякому купцу или иному лицу, которое ссудит данного рыцаря суммой в известных пределах, вернуть кредитованную сумму, причем для этого необходимо представление как самого заемного письма, так и подтверждения в произведенной уплате» (presentis litteris una cum litteris patentibus super hoc confectis). Последнее, однако, выражается не в квитанции или расписке, а в прилагаемой к (этому) заемному письму (litterae de mutui faciendo) тратте (litterae mutui contracti), в которой содержится обращенная к выдавшему заемное письмо (королю) просьба вернуть выданные деньги[43]. Таким образом, последний (король) в своем обращении разрешает выставить на него вексель в пределах известной суммы и обязуется по этому векселю уплатить. Здесь, в сущности, имеется своего рода простой вексель (обязательство уплаты), на основании которого составляется переводный – просьба о возврате уплаченной суммы[44].

Возникнув первоначально, по-видимому, в области морской торговли, а затем перейдя и в сферу сухопутной торговли, вексель уже в ХIII в. широко распространился в качестве выдаваемого купцами документа во всей Южной и Юго-Западной Европе, т.е. повсюду, где появлялись итальянцы в качестве банкиров и купцов. Уже из одного только коммерческого письма флорентийского торгового дома Черчи, обращенного к представителю его в Лондоне в 1291 г., можно усмотреть, что тратта применялась в те времена для следующих целей: находящиеся в Лондоне представители флорентийского товарищества этим путем получают нужные им суммы с ярмарок Шампани, флорентийцы из Англии посылают через посредство товарищества деньги домой, кредитор во Флоренции инкассирует платеж у другого флорентийца, находящегося в Англии; представитель английского аббатства обеспечивает себе через посредство того же товарищества нужные ему для пребывания в Риме суммы. В 1315 г. герцог Иоанн разрешает итальянцам, приезжающим во Фландрию, производить размен монеты непосредственно или при помощи выдачи векселей: quod possint cambire cum litteris seu sine litteris[45]. Пеголотти, писавший в первой половине XIV в., приводит уже (в гл. 45) разницу вексельных курсов на различные города[46], и из книги Уццано (XV в.) видно, что непосредственные вексельные операции производились между всеми наиболее важными торговыми пунктами Италии, Франции, Испании, Фландрии, а также Лондоном. Только в Германии вексель появился позже, лишь в XIV в., и хотя и там применялся в торговле с Фландрией (и там находим векселя вместе с дополнительными приказами – траттами), а в начале XV в., по-видимому, стал общеупотребительным средством платежа в торговле между различными областями, но не имел в Средние века такого значения, как в итальянской торговле[47].

Глава 2 Денежное обращение и цены в Новое время

Влияние открытия Америки на хозяйственную жизнь Европы обнаружилось не только в изменении торговых путей и образовании океанской торговли, но и в чрезвычайном увеличении в Европе запаса золота и серебра, привозимого из Америки, что в свою очередь имело крайне важные последствия. Добыча благородных металлов увеличилась с середины XV в. благодаря открытию новых залежей в различных местностях Германии и Австрии. С этого времени добывается в большом количестве серебро в Тироле (Швац), Саксонии (Шенберг, Аниаберг), Богемии (Иоахимсталь), золото в Зальцбурге. С конца XV в. появляется золото из Африки (Сенегал и Восточная Африка – Софала). Однако уже с середины XVI в. добыча в Европе и в Африке сокращается, и ее должны были заменить американское серебро и золото. Америка это не только сделала, но и дала Европе металлы в чрезвычайном изобилии, благодаря чему мировая добыча серебра растет с 90 тыс. кг в год в 1581—1544 гг. до 419 тыс. в 1581—1600 гг. Главную добычу серебра доставляли рудники Перу, Мексики и еще более Боливии (Потози); возрастание добычи составляло в Мексике с 3,4 тыс. кг в год в 1521—1544 гг. до 74,3 тыс. в 1581—1600 гг., в Потози с 183 тыс. кг в год в 1545—1560 гг. до 254 тыс. в 1581—1600 гг. К концу XV в. весь запас благородных металлов не превышал 7 млн кг (по Лексису); в течение же следующего, XVI в., именно в 1493—1601 гг. было добыто, по Зетберу, около 23 млн кг серебра и 755 тыс. кг золота, т.е. запас благородных металлов количественно увеличился в 3—3,5 раза. Но в таком же размере он возрос и по ценности: добыча составляла по ценности в конце XVI в. свыше 7,5 млрд марок вместо 2 с небольшим млрд, которым равнялся запас в конце XV в.

Еще более увеличилась добыча золота и серебра в следующие века. В течение XVII и XVIII вв. ценность добытого золота и серебра составляла 26 млрд марок (93 млн кг серебра и около 3 млн кг золота). При этом по ценности уже с середины XVI в. ³/₄, а в XVII в. ⁵/₆ всей добычи приходилось на долю Америки. Благодаря применению с середины XVI в. процесса амальгамирования в американских рудниках добыча серебра все более возрастала. По Зетберу, ежегодная добыча серебра составляла до середины XV в. 27 тыс. кг, во второй половине XV в. 44 тыс. кг, с середины XVI в. 300—400 тыс. кг, наконец, во второй половине XVIII в. она достигла 500—800 тыс. кг, причем на первом плане стояла Мексика. Золото добывалось не только из американских рудников в Мексике, Перу, Чили, Новой Гренаде, но оно приобреталось также путем ограбления храмов, могил и домов во время завоевания Америки и посредством получения огромных выкупов у туземных царьков, например Монтесумы в Мексике, Перуанского инки. Добыча золота была по сравнению с серебром гораздо менее значительна, но и она возрастала, постепенно повышаясь в течение XVI—XVII вв. с 6 тыс. кг ежегодно до 8 и 10 тыс. В XVIII же веке добыча золота сразу сильно повысилась благодаря открытию залежей золота в Бразилии, эксплуатация которых началась уже в конце XVII в., так что в XVIII в. золота добывалось в среднем не менее 19 тыс. кг ежегодно. Европа в области добывания золота имела еще меньше значения, чем в отношении серебра, – только Семиградье (Зибенбюрген), Зальцбург с середины XVIII в. и Урал доставляли золото.

Соотношение между ценностью серебра и золота не многим изменилось в течение XVI в. (1:11—11,8) по сравнению со средневековым периодом; но затем, с начала XVII в., под влиянием гораздо более скорого возрастания добычи серебра, обнаружилась перемена к выгоде золота. Получилось отношение 1:14—15; это отношение (1:14,7-15,2) сохранилось до конца XVIII и начала XIX в. Лишь временно, под влиянием усиленного притока золота в XVIII в., золото подешевело: отношение серебра к золоту составляло в 1701—1710 гг. 1:15,27, а в 1751—1760 гг. 1:14,56. Но гораздо более резко изменилась ценность денег, их покупательная стоимость, выражающаяся в товарных ценах: последние повысились в течение XVI—XVII вв. на 100 – 150%. Уже в течение XVI в. цены на хлеб в различных странах возросли на 150—200%, а в течение следующего века достигли еще более высокого уровня. Но и другие продукты сырья – соль, лес, металлы, как и промышленные изделия, возросли в цене; даже те из них, которые до середины XVI в. не обнаруживали повышательного движения, в течение второй половины этого века повысились, притом во всех странах, на 100 и более процентов.

Большинство современников, которым возрастание цен бросилось в глаза, приписывало это явление самым разнообразным причинам – как естественным, в виде роста населения, неурожаев и войн, так и искусственным – торговым компаниям, скупающим товары, порче монеты, в Англии также огораживаниям. Но Жан Боден в своем труде, вышедшем в 1568 г., установил, что наиболее важную роль из всех моментов играет избыток золота и серебра, который и «является главной и почти единственной причиной возрастания цен», почему Боден и считается основателем учения о ценности денег. Это объяснение постепенно было принято и другими, и Адам Смит мог уже утверждать, что, по-видимому, единственной причиной понижения цены серебра по сравнению с ценой на зерно является открытие американских рудников и что как самый факт падения цены серебра, так и правильность его объяснения общепризнаны. Нельзя отрицать, конечно, того, что, как выяснили Гельферих, Вибе и др., и спрос на деньги в эту эпоху увеличился вследствие расширения денежных сделок вместо натуральных сделок как частных лиц, так и государства; это произошло под влиянием учреждения наемных войск, наемных чиновников, постоянных податей, а равно благодаря оживлению в торговом обмене. Но все же спрос на деньги возрос далеко не в той степени, как увеличился запас золота и серебра; ведь благородных металлов имелось на 2—2¹/₃ млрд в 1500 г., и свыше 33 млрд было добыто в XVI—XVIII вв. Кроме того, и это весьма существенно, в эту эпоху большая часть всего запаса драгоценных металлов употреблялась, как указывает Лексис, на выделку монеты: по его вычислениям, из 7,5 млн марок серебра в конце XVI в. 4,2 млн состояло в монете. Лишь в отдельных странах и местностях и в отдельные десятилетия увеличение цен могло быть вызвано иными причинами – неурожаями, войнами, ростом населения; последнее могло оказывать влияние лишь на предметы массового потребления. Правильность предположения, что основная причина лежит на стороне не товаров, а денег, что причина заключается в превышении предложения денег над спросом, подтверждается следующим. Возрастание цен началось в тех именно странах, где ранее всего получился прилив драгоценных металлов; поэтому подъем цен начался раньше, чем где-либо, в Испании, куда американское серебро непосредственно доставлялось, но рост цен в Испании уже вскоре потерял свою интенсивность, по мере отлива золота и серебра оттуда в другие страны. Напротив, там, где сравнительно поздно появились новые запасы драгоценных металлов, но где благодаря развитию вывозной торговли приток их все более усиливался, как это было в Англии, там и возрастание цен, начавшись гораздо позже, продолжалось в течение двух веков.

Рядом с возрастанием общего уровня цен произошло изменение в соотношении между различными категориями цен, из коих, например, цены на хлеб и другие съестные припасы возросли сильнее, чем цены на сырье, а последние в свою очередь более, чем цены на промышленные изделия. Цены промышленных изделий начали возрастать позже, чем цены всех других товаров, во многих случаях не ранее начала XVII в., да и в течение этого века возросли несравненно менее, чем средний уровень цен вообще, и всегда в гораздо меньшей степени, чем цены сырых материалов, из которых они произведены (сукно менее, чем шерсть, металлические изделия менее, чем руда, и т.д.). Если общий подъем цен объясняется изменением в соотношении между спросом на деньги и производством, то эти частные отличия находятся в связи с различными специальными причинами. Меньший и более поздний рост цен на промышленные изделия по сравнению с увеличением цен сырья обозначал, в сущности, падение цен на фабрикаты, увеличение издержек производства, ибо заметных улучшений в процессе производства в эту эпоху не произошло и во всяком случае улучшения носили частичный характер и распространялись весьма медленно. Это явление объясняется прежде всего усилением конкуренции в торговле фабрикатами, вызванной улучшением путей сообщения и расширением рынка, и отсутствием соглашений относительно цен между скупщиками в противоположность минимальным таксам цеховых ремесленников в предыдущий период. Для сырья эти моменты (особенно почта не была приспособлена для перевозки громоздких товаров) не могли иметь того же значения, да и вывоз сырья из страны был сильно стеснен.

В эту эпоху возрастает предложение рабочих рук, так как сельские жители, нецеховые привилегированные мастера и т.д. стали участвовать в производстве[48]; это увеличение предложения по сравнению со спросом и установление чрезвычайной зависимости рабочих от предпринимателей вызвали изменение в соотношении между товарными ценами и денежной заработной платой к невыгоде последней. Хотя и денежная плата возросла, но везде гораздо меньше, чем общий уровень цен: она увеличилась на 100% при повышении цен на 150%. Реальная плата, следовательно, упала: она понизилась уже в начале XVI в. и составляла к концу XVII в. не более половины того, что рабочие получали в 1500 г.

Прилив американского золота и серебра в Европу вызвал усиленную чеканку монеты, в особенности серебряной. Потеряв немного свое значение к концу Средневековья вследствие появления золотых дукатов, флоринов или гульденов, серебряная монета теперь, с усиленным притоком американского серебра[49], снова стала господствующей монетой. Амстердамский и Гамбургский банки установили в качестве валюты только серебро[50]. В XVIII в., однако, с приливом бразильского золота усилилась и чеканка золотых монет, и золото стало играть значительную роль в обращении; в Англии совершился даже переход к золотой валюте. Только в Пруссии еще в начале XVIII в. не чеканили золота, а пользовались французской и голландской золотой монетой[51].