Волшебные сказки Англии

Волшебные сказки Англии

Английские народные сказки и побасенки

У каждого народа есть свои сказки. Мамы, бабушки, а теперь и прабабушки, сколько стоит мир, рассказывают своим милым чадам захватывающие дух сказки. Или сами их сочиняют, или же читают те, что написаны в детских книжках с картинками. Откуда берутся книжные сказки? Их история не менее интересна, чем сами сказки. Мы будем говорить здесь о народных сказках и побасенках. Каждая такая сказка – приключение смелого героя, бесстрашно воюющего с врагом и спасающего попавшую в беду красавицу. Есть истории про смекалку, есть предания, легенды, ставшие сказкой. Во всех них отражаются стародавняя жизнь, древние представления о мире, понимание природных явлений. Но все сказки содержат и нравственный посыл, в них всегда ясно, что есть добро и что есть зло.

В сказках у всех народов, во все времена, граница между добром и злом отчётлива и тверда. Народным сказкам не свойственно мировосприятие нынешних взрослых людей, так изящно выраженное еще Уильямом Шекспиром в сказочной пьесе «Макбет», – «добро есть зло, зло есть добро».

Значит, в сказках две составные части: во-первых, нравственное начало; во-вторых, – короткая увлекательная история, основанная или на интернациональном бродячем сюжете, корни которого уходят в седую древность и который, в том или ином виде, бытует в разных национальных культурах. Только вообразите себе, существует международный перечень, насчитывающий сотни таких сюжетов! Мы все их знаем с детства. Это – превращение заколдованного чудовища в принца, это – прекрасная царевна, проснувшаяся от сна, навеянного злыми чарами. Эти сказки свидетельствуют о сходстве у разных народов идеальных и зловещих образов, об одном и том же отношении к добрым и злым поступкам, порокам и добродетелям – словом, то, что все народы на земле имеют общее понятие о нравственности, схожее образное восприятие и мышление. В основе может лежать и легенда, историческое предание, хранящее для будущих поколений память о каком-то действительном происшествии. Можно предположить, что бродячие сюжеты тоже хранят память о каких-то очень-очень древних событиях, но тысячелетия стёрли в них все национальные и временные указания. И сюжеты стали кочевать из одной страны в другую, из одного века в другой.

Ясное дело, что сказки, основанные на бродячем сюжете, имеют параллели у многих народов. Тогда как исторические сказки у каждого народа свои. Так, Илья Муромец – герой русских сказок. Правда, в его подвигах иногда слышен бродячий сюжет. Это значит, что сказки о нём передавались из уст в уста множество раз и много веков. У англичан легендарная фигура – король Артур, живший будто бы в Англии в V веке. В образе этого героя отразилась полуторатысячная английская история. Англия – остров, неоднократно подвергавшийся в древние времена захвату чужеземцев: римлян, англосаксов, норманнов. Шествуя сквозь эти исторические наслоения, легендарный король лишился в сказках особых национальных черт и стал образцом всех рыцарских доблестей. Англичане до сих пор ждут, хотя бы во сне, его возвращения. Человеческому сознанию свойственно возомнить героя и праведника избавителем от бедствий и ждать его второго явления, уповая на то, что он устроит на земле идеальное царство.

Сказка «Виттингтон и его кошка» – побасенка, в основе которой жизнь реального человека, мэра Лондона, разбогатевшего на торговле с заморскими странами и превратившегося из нищего в самого состоятельного лондонского горожанина. Неизвестно, какую роль в этом сыграла кошка, но сказки часто наводят на мысль – а вдруг и правда в прошлом было что-то подобное?

А вот сказка «Джек и бобовый стебель» – бродячий сюжет, но полный примет жизни английского поселянина. В каких только странах герои не взбирались на небо по гороховому или бобовому стеблю. А ведь это отголосок библейского предания о «лестнице Иакова», который во сне видел лестницу, по которой снуют вверх и вниз ангелы. Люди всегда мечтали о дороге в Царство Небесное. Даже стали строить Вавилонскую башню – ещё один стебель в небо. Боги разгневались и наказали строителей смешением языков, откуда и пошли переводчики. Мы и сегодня рвёмся в небо, используя, правда, иные приспособления.

У любого народа есть и сказки о великанах. Начало восходит, наверное, к гомеровской «Одиссее», где Одиссей ослепляет в пещере злобного одноглазого великана. Великаны упоминаются и в первой книге Ветхого Завета, «Исходе». Вот и задумаешься, не жили ли когда-нибудь на земле люди-гиганты.

Раз уж зашёл разговор об английских сказках, хотелось бы коснуться одного малоизвестного факта. Мы все с детства знаем древнегреческие мифы. Они тоже богатейший источник сказочных сюжетов. Их в наши дни пересказывают для детей. А взрослые занимаются ими только в интересах науки. Больше всего меня поразил подход к ним великого английского мыслителя, оказавшего огромное влияние на творчество Шекспира, Фрэнсиса Бэкона. Он хорошо знал древнегреческие мифы, те самые, которые даровали сюжеты детским сказкам. Его волновала доисторическая древность человечества, по его мнению, люди тогда владели истинной мудростью, давшей им ключ к тайнам природы, к устройству государства всеобщего благоденствия. Это было так давно, что никаких следов не осталось от той ранней поры. Но они зашифровали эту мудрость для грядущих поколений в мифах, которые дошли в конце концов до античной древности. Надо только их разгадать. И Бэкон принялся их расшифровывать. Его хитроумное толкование можно прочитать в его книге «О мудрости древних». Вот как он толкует миф о происхождении Афины Паллады. Юпитер съел Метиду, которая ждала ребёнка. И таким образом родил из своей головы богиню мудрости Афину Палладу. В этом мифе Бэкон видит поучение монархам, как пользоваться услугами советников. Сначала надо поглотить их совет, затем обмозговать в собственной голове и только тогда ему следовать. Надо сказать, что Бэкон сам был учёным советником королевы Елизаветы.

Народные сказки заставляют читателя надеть исторические очки, учат видеть общее и разницу на различных ступенях человеческой истории, помогают странствовать от одной культуры к другой. Лучше А. С. Пушкина никто не сказал о сказках: «Сказка ложь, да в ней намёк. Добрым молодцам урок».

Шамус и птицы

В Шотландии издревле существовало поверье: если ребёнок выпьет молока из черепа чёрного ворона, то с годами откроется в нём какая-нибудь чудесная способность.

Давным-давно в Кинтайре, что на западе Шотландии, жил один князь, и захотелось ему проверить, так ли это. Родился у него сын, назвали его Шамус; а когда мальчик подрос, дали ему молока в круглом, хрупком черепе ворона.

Долгое время никто не замечал в княжеском сыне ничего чудесного. Он играл и вёл себя, как все дети, и был, как они, порой несносным, но чаще очень хорошим мальчиком.

Но вот однажды увидел отец, что сидит Шамус под яблоней, поднял вверх голову и выговаривает какие-то странные слова, не похожие на человеческие. Подошёл князь ближе, колыхнулись ветки, зашуршали листья, и спорхнули с дерева десятка два перепуганных птиц.

– Отец, зачем ты спугнул птичек? – сказал Шамус. – Они рассказывали мне о тёплых странах, птицы по осени туда улетают. Там круглый год светит яркое солнце и плещет ласковое море. Не то что у нас.

– Как это может быть, сын мой? – спросил князь. – Ведь птицы не знают нашего языка.

– А я всё-таки их понимаю, – ответил Шамус. – Говорю с ними всё равно что с тобой.

Очень удивился князь, но вспомнил старое поверье – значит, оно не выдумка, обрёл всё-таки его сын чудесный дар.

Шли годы. Шамус вырос, но не забыл птичий язык. Он часто беседовал с мелкими пташками, что летали над замком, и они рассказывали ему обо всём, что делается у соседей. А морские птицы приносили вести о заморских странах, о кораблях, которые плавают далеко в океане. Многое узнал Шамус от птиц, он рос умным, сильным и храбрым, и весь народ не сомневался, что он будет хорошо княжить, когда придёт время.

Так бы оно и случилось, если бы не обрушился на Шамуса нежданно-негаданно гнев старого князя, его отца. Обедают они раз в парадной комнате, и Шамус, по обычаю, прислуживает отцу.

Вдруг глянул князь в окно на крышу башни, где каждый год гнездились сотни птиц, и говорит:

– Скажи мне, сын мой, о чём кричат птицы? Никогда ещё они не галдели так громко.

– Если я скажу, боюсь, ты рассердишься на меня, – ответил Шамус, опустив глаза.

Ответ сына раззадорил любопытство князя. Ему во что бы то ни стало захотелось узнать, что такое случилось с птицами. И в конце концов Шамус сдался:

– Птицы говорят, придёт день, и всё переменится. Ты будешь прислуживать мне за этим столом. Вот отчего они так расшумелись.

Услыхал эти слова старый князь и сильно разгневался.

– Ах ты неблагодарный! – воскликнул он, бросив об пол кубок с мёдом. – Ты, верно, задумал против отца недоброе! Пойди простись с людьми, и чтобы духу твоего здесь больше не было!

Напрасно убеждал Шамус отца, что нет у него в помыслах ничего худого. Не стал слушать его старый князь.

Делать нечего, простился Шамус со своим народом и покинул дом, в котором родился. Ушёл он из Кинтайра нищим, в одном платье.

Пришёл на берег моря и думает: «Сяду-ка я на корабль и поплыву в тёплые страны, о которых мне говорили птицы. Там всегда светит яркое солнце, а море синее-синее».

Долго плыл Шамус по морю, то бурному, то спокойному, и приплыл наконец во Францию. Сошёл на чужой берег и отправился пешком на поиски приключений.

Шёл он, шёл и пришёл в большой парк. На зелёных лужайках белые цветы весело качают головками, за высокими деревьями горят в небе золотые кровли башен и островерхих крыш. Догадался Шамус, что это королевский замок. Подошёл к воротам, слышит стук топоров. Глянул – это дровосеки валят вековые дубы, что растут у стен замка. Вошёл Шамус в ворота и остановился в изумлении: небо над замком черно от множества птиц. Носятся над головой тучи воробьёв и верещат так громко – оглохнуть можно. Зажал Шамус уши, а тут навстречу ему слуга вышел и говорит:

– Не пытайся, чужеземец, спасти слух от этого шума. Не только под открытым небом, но и в самом замке некуда от него деться. Наш король ума не приложит, как избавиться от такой напасти.

Смекнул тут Шамус, что, пожалуй, он один из всех людей может помочь несчастному королю. И попросил слугу провести его в королевские покои.

Повёл его слуга по длинным переходам замка, видит Шамус, сотни воробьишек бьются крыльями о прекрасные панели, а в парадных залах такой трезвон, что бедняжки фрейлины кричат изо всех сил, надрывают свои нежные горлышки, иначе и не поговоришь. Вошли в трапезную – все столы и стулья воробьями облеплены. И вот наконец пришли в маленький покойчик, где бедный король изнывал в одиночестве. Все окна заперты крепко-накрепко, у двери стоит караульный солдат. Но один воробей, умнее прочих, всё-таки изловчился проникнуть в этот непроницаемый покой. Он сидел на подлокотнике кресла, и король смотрел на него с невыразимой тоской.

Увидел король Шамуса и спросил, зачем пожаловал чужеземец в его несчастное королевство.

– Позвольте мне, ваше величество, – ответил Шамус, – избавить вас от этого бедствия. Я один из всех людей на земле могу вам помочь.

Лицо короля мгновенно прояснилось.

– Если ты спасёшь нас, чужеземец, – сказал он, – я награжу тебя по-королевски. Но объясни сначала, почему только ты один можешь спасти нас.

И Шамус поведал королю, каким чудесным даром он обладает.

– Я уверен, ваше величество, птицы неспроста раскричались. И сейчас узнаю, в чём дело.

Он посмотрел на воробушка, сидящего на королевском подлокотнике, и с уст его полились какие-то странные звуки. Выслушал его воробушек, вспорхнул с кресла и, сев ему на руку, начал взволнованно чирикать. Шамус слушал и согласно кивал головой. Такого чуда король отродясь не видывал.

– Ну вот, ваше величество, – наконец повернулся к королю Шамус, – дело проще простого. Вы отдали повеление срубить все деревья в королевском парке, а в их кронах птицы вили гнёзда испокон века. Им теперь негде выводить птенцов. Вот они и подняли шум. Прикажите дровосекам не трогать деревья, и птицы сейчас же угомонятся.

Услыхал король эти слова, вскочил с кресла, распахнул настежь двери и велит отдать приказ дровосекам не рубить больше деревьев в его королевском парке. Тотчас вышли из замка шестеро солдат и затрубили в серебряные трубы.

Собрался перед замком народ, и глашатай зачитал королевский указ: ни одно дерево, ни один куст, ни ветка, ни листик не должны быть срублены, сломаны или сорваны в королевских лесах.

Как только смолк стук последнего топора, несметные стаи воробьёв выпорхнули из всех залов, покоев, переходов и закоулков королевского замка и полетели над золотыми кровлями к своим родным деревьям – скорее гнёзда вить. И с того дня ни один воробей, даже самый маленький, не тревожил больше короля до самой его смерти.

Верный обещанию, король щедро наградил Шамуса, подарил ему корабль, много золота и всяких драгоценностей.

И поплыл Шамус дальше по морям-океанам. Посетил страны, где золото лежит прямо на земле, побывал на островах, куда до него не приставал ни один корабль. И с каждым годом становился Шамус мудрее и богаче. Но где бы он ни был, он всегда помнил суровые скалы и холодное море далекого Кинтайра.

Так проплавал он десять лет, и не стало у него сил выносить дольше разлуку с родной землёй. Повернул Шамус корабль на север.

Долго ли, коротко плыл, вот уже и знакомый пролив. Стоят люди на берегу и дивятся на чудесный корабль с золочёным носом, что пристал к их земле. Зовут старого князя. Вышел князь на берег, приглашает чужеземца к себе в замок. Не признал в нём родного сына и оказал ему почести, как знатному вельможе.

Вечером устроили в замке пир. Был в те дни у шотландцев обычай – важному гостю прислуживал за столом сам князь. Посадили Шамуса на почётное место, поклонился ему князь и поднёс золотой кубок.

– Отец, неужели ты совсем забыл меня? – воскликнул Шамус. – Я твой сын, много лет назад выгнал ты меня из дому. А ведь птицы были правы. Сегодня ты прислуживаешь мне за этим столом. Я с радостью приму из твоих рук кубок, верни только мне свою любовь. Обними меня, отец, и знай – никогда не замышлял я против тебя ничего дурного.

Услыхал эти слова старый князь, полились из его глаз слёзы, обнял он Шамуса и стал опять приветствовать его – на этот раз как любимого сына. И во всём народе было великое ликование.

Колодец на краю света

Давным-давно жила бедная девушка с мачехой. Раз даёт ей мачеха решето и велит принести воды из колодца, того, что на краю света.

– И смотри, – говорит, – полное принеси.

Опечалилась девушка: где найти колодец, что на краю света, да и как воду решетом зачерпнуть? Пустилась, однако, в путь. Идет, и так у неё тяжело на сердце. Кого ни спросит, где тот колодец, никто не знает, хоть назад возвращайся. Вдруг повстречалась ей сгорбленная старушка.

– Скажите, пожалуйста, – спросила девушка, – вы не знаете, как найти колодец, что на краю света?

– Знаю, доченька, – ласково ответила старушка и показала ей дорогу к колодцу.

Поблагодарила девушка, пошла, как было велено. И нашла колодец, что на краю света.

Но конечно, дело на этом не кончилось.

Черпает девушка решетом воду, а вода обратно выливается, к тому же холодная-прехолодная. Сколько раз черпала – не сосчитать.

Села девушка на край колодца и заплакала.

Вдруг слышит, чей-то скрипучий голос спрашивает:

– Что с тобой, милая девушка?

Подняла она голову: сидит рядом огромная лягушка и глазища на неё таращит.

– Что ты плачешь? – повторил тот же голос.

Поняла девушка – это лягушка её спрашивает.

– Как же мне не плакать, – отвечает она сквозь слезы.

И рассказала лягушке, как долго искала колодец, нашла наконец, да никак не может воды в решето набрать. А мачеха непременно велела полное принести.

– Обещай исполнить всё, о чём попрошу этой ночью, – говорит лягушка. – И я твоему горю помогу.

– Как же ты мне можешь помочь?

– Научу решетом воду черпать.

Вид у лягушки был нестрашный. «Что плохого может сделать простая лягушка? – подумала девушка и дала обещание.

Мохом заткни и глиной замажь,

Вот и исполнишь мачехи блажь, —

проквакала лягушка и – плюх! – нырнула в тёмную холодную воду колодца, что на краю света.

Сделала девушка, как сказала лягушка: нарвала мху, заткнула дырки в решете и аккуратно глиной замазала. Подсохла глина на солнце, зачерпнула девушка холодной-прехолодной воды, а вода и не выливается. Набрала полное решето и, довольная, пошла домой. Обернулась на прощание, взглянула последний раз на колодец, а лягушка высунула голову и проскрипела вдогонку:

– Не забудь своё обещание!

– Не забуду, – ответила девушка и опять подумала: «Что плохого может сделать простая лягушка?»

Обратная дорога показалась ей не такой длинной. Пришла девушка домой и принесла мачехе решето, полное воды из колодца, что на краю света.

Сидят обе вечером у очага, вдруг слышат, кто-то в низ двери стучится. И чей-то голос говорит:

Дверь отопри, мое солнце,

Друг единственный мой!

Помнишь, о чём у колодца

Мы говорили с тобой?

Мачеха, конечно, удивилась, а девушка сразу смекнула, кто к ним пожаловал.

Рассказала всё мачехе, та и говорит:

– Раз обещала, должна исполнить обещанное. Пойди отвори дверь.

Встала девушка, отворила дверь, а на крыльце, конечно, лягушка – огромная, мокрая, вода с неё ручьями льётся и по ступенькам на дорогу течёт.

Прыгнула лягушка в комнату, девушка пошла к своему креслу, лягушка – за ней. Вылупила на неё глаза и скрипит:

Возьми меня на колени,

Друг единственный мой!

Помнишь, о чём у колодца

Мы говорили с тобой?

Не очень-то приятно брать на колени мокрую, холодную лягушку. А мачеха опять говорит:

– Раз обещала, должна исполнить обещанное.

Села девушка в кресло, взяла лягушку к себе на колени. А лягушка такая мокрая, такая холодная – девушку холод до костей пробрал, платье с фартуком насквозь промокли. Целый час так сидели, потом лягушка и говорит:

Скорее меня накорми,

Друг единственный мой!

Помнишь, о чём у колодца

Мы говорили с тобой?

Накормить гостя – дело приятное. Встала девушка с кресла, посадила туда лягушку, а вода с неё так и течёт – целая лужа натекла на полу. Плеснула девушка молока в блюдце, накрошила хлеба и покормила лягушку.

Поела гостья – и опять своё:

Возьми меня с собой в постель,

Друг единственный мой!

Помнишь, о чём у колодца

Мы говорили с тобой?

Ох как не хотелось девушке брать с собой в постель мокрую, холодную лягушку. А мачеха говорит:

– Раз обещала, должна исполнить обещанное.

Нечего делать, положила девушка лягушку к себе в постель поближе к стенке, сама легла с краешку. Лежит, пошевельнуться не смеет, упаси бог до холодной лягушки дотронуться.

Всю ночь глаз не сомкнула.

Едва только за окном забрезжило, проснулась лягушка и говорит:

Голову мне отруби,

Друг единственный мой!

Помнишь, о чём у колодца

Мы говорили с тобой?

Услыхала девушка эти слова, и так ей стало жаль бедную лягушку. Пусть она скользкая и холодная, да ведь незлая: помогла ей вчера, научила воду решетом черпать. Нет, не может девушка отрубить ей голову.

А лягушка опять затянула скрипучим голосом:

Голову мне отруби,

Друг единственный мой!

Помнишь, о чём у колодца

Мы говорили с тобой?

Опять не послушалась девушка. В третий раз проскрипела лягушка свою печальную песню. Пошла девушка за топором, посадила лягушку на пол, полились у неё из глаз слёзы, подняла она топор и отрубила лягушке голову.

И как ты думаешь, что случилось? Стоит перед девушкой вместо лягушки прекрасный принц. Взял он её за руку и поведал свою историю: злая колдунья превратила королевского сына в лягушку и сказала, что спасти его может только одно: если найдётся добрая девушка, которая будет всю ночь исполнять приказания мерзкой лягушки. Добрая девушка нашлась, и злые чары наконец-то рассеялись.

Поженились они и поехали в замок короля-отца. Король на радостях устроил пир на весь мир, стали молодые с тех пор жить-поживать и радоваться.

Кожаный мешок

Давно это было. Пришла в деревню, что стоит на берегу красивой реки Тайн, старуха по имени Клути.

Мужчины этой деревни были счастливы и довольны своей судьбой. Испокон веку сидели они на этой земле, пасли овец и коров, пахали, сеяли и жили в достатке. У всех были крепкие, хорошие дома, тёплая одежда зимой и много всякой еды. И так всё шло, пока не пришла в деревню старуха Клути и не поселилась в маленьком домике с покосившейся трубой.

Женщины этой деревни были работящи и приветливы, они сами пекли хлеб и булки, шили и вязали и запасались провизией на зиму. И так всё шло, пока не пришла в деревню старуха Клути и не поселилась в маленьком домике с покосившейся трубой.

Дети этой деревни – что о них скажешь! – были, как все дети на земле, большие и маленькие, иногда послушные, иногда несносные, но все они были счастливы, потому что родители их жалели: кормили, поили и зря не бранили. Любили мальчишки и девчонки бегать на зелёном выгоне, громко кричать и весело смеяться. И так всё шло, пока не пришла в деревню старуха Клути и не поселилась в маленьком домике с покосившейся трубой.

Как-то вечером сидела дочь пастуха добрая Джанет у горящего очага и пряла в неверном свете огня свою пряжу. Тут в комнату вошла матушка и тяжело вздохнула: на полках в кладовке хоть шаром покати.

– В недобрый час пришла к нам в деревню старуха Клути. Никто не виноват, что мы только через неделю узнали о ней. А как узнали, тотчас понесли гостинцы в маленький домик с покосившейся трубой на краю поля Гладоврана. Я ей тогда жаворонков напекла, а вкусней моих жаворонков нет во всём Нортумберленде. Миссис Марджери отнесла кувшин с медовухой, а соседка напротив, миссис Агнес, вязанку дров. И вот, пожалуйста, что получилось.

Взглянула на мать добрая Джанет и печально вздохнула. Кто в деревне не знает, что из этого получилось. Взяла старуха Клути гостинцы и велела соседкам каждую неделю носить. Пусть кто-нибудь попробует не принесёт – куры перестанут нестись, коровы доиться, на скотину мор нападёт. У тех же, кто не уважил старуху, не принёс гостинца, масло не стало сбиваться, мужья приходили с работы с ломотой во всём теле, дети грубили и дрались, а ночью плакали, не давали спать: то у них зуб заноет, то в ухо стрельнёт.

Слишком поздно поняла деревня, что Клути не простая старуха, а злая, вздорная ведьма.

Чего только не носили ей хозяйки, чтобы утихомирить её нрав. И ведь знали, раз в неделю старуха Клути ходит на ярмарку в Ньюкасл, продаёт там яйца, молоко и масло, шерсть и полотно – всё, что они ей надавали, отрывая от себя и своих детей. И получает взамен кругленькие блестящие гинеи, которые кладёт в сумку под фартуком, а вернувшись, прячет где-то в своём домике с покосившейся трубой.

– В недобрый час пришла к нам в деревню старуха Клути, – повторила жена пастуха. – Сколько мы всего ей несём, скоро вся деревня по миру пойдёт. В каждом доме больной, и дети не едят досыта.

– Не плачь, матушка, – говорит добрая Джанет. – Вот увидишь, старуха Клути ещё пожалеет, что причинила людям столько зла.

А на другой день, как раз в субботу, старуха Клути сама пожаловала в деревню; лицо темнее тучи, брови насуплены. Увидели её хозяйки, попрятались по домам, заперли двери, затворили окна.

– Не смейте запираться! Слушайте, зачем я к вам пришла. Трудно мне стало одной управляться в маленьком домике с покосившейся трубой. В мои годы и на покой пора. Ищу я служанку печи топить, обед варить, дом убирать, пыль вытирать, мести и скрести, чтобы в сковородки я могла смотреться, как в зеркало.

Услыхали это хозяйки и задрожали от страха: хоть и были они теперь бедные, кому же охота отдавать дочь в услужение к ведьме?! Как раз в это время шёл по улице лудильщик. Слышал он, что старуха Клути ходит каждую неделю в Ньюкасл и возвращается домой с золотыми гинеями.

– Возьми мою дочку, – просит, – умную Кейт. Она и здоровая, и обиходная, и работящая. Лучше её никто во всём Нортумберлене сковородки не чистит.

– Пошли её завтра ко мне, – говорит старуха Клути. – Есть будет со мной за столом, спать под столом. А если будет стараться, заплачу ей через семь лет и один день одну блестящую золотую гинею.

Старуха поковыляла домой, а лудильщик пошёл своей дорогой, довольно потирая руки. Собрались хозяйки, судачат, что из этого выйдет. Лудильщик, всем известно, самый прожжённый плут во всем Нортумберлене, а умная Кейт под стать папеньке – большая охотница до чужого добра: где что плохо лежит – живо стащит.

Наутро отправилась умная Кейт к старухе Клути. Вымыла лицо и руки в ручье у мельницы, причесала волосы гребешком, который смахнула с чужого подоконника, нарядилась в красное платье, прихваченное мимоходом с чужой верёвки, да ещё зелёную кофту поверх напялила: дочь кузнеца играла в «Джек-прыгни-через-реку», стало ей жарко, бросила она кофту на куст; тут мимо шла Кейт, ну и поминай кофту как звали.

Пришла умная Кейт в домик старухи, вышел на крыльцо кот Чернулин и давай тереться вокруг её ног.

– Умная Кейт, – говорит, – плесни, пожалуйста, мо лочка в моё белое блюдечко. – И замурлыкал от удовольствия.

– Сам наливай, – ответила коту умная Кейт. – Не нанялась я котам прислуживать.

Пнула его ногой и постучала в дверь. Поглядел на неё кот и перестал мурлыкать.

Открыла дверь старуха Клути, посмотрела на умную Кейт и осталась довольна – сильная, здоровая, со всякой работой справится.

– Входи, – сказала старуха. – Будешь печь топить, обед варить, дом убирать, пыль вытирать, мести и скрести, чтобы в сковородки я могла смотреться, как в зеркало.

– Это я могу, – ответила умная Кейт.

Вошла в дом, взяла метлу, давай подметать. А кот Чернулин на стуле сидит, на неё глядит и не мурлыкает.

– Только смотри, – говорит старуха Клути, – не вздумай сунуть метлу в печную трубу!

«Ага, вот она где золотые гинеи держит», – сообразила Кейт, а сама головой кивнула и дальше метёт. Весь день Кейт чистила, мела и скребла. Увидела старуха Клути вечером свое отражение в начищенных сковородках, похвалила служанку и поковыляла наверх спать.

«Пойду и я спать», – подумала Кейт, свернулась калачиком под столом и заснула. А утром проснулась с первыми петухами, взяла метлу и давай шуровать в печной трубе.

Упал оттуда кожаный мешок, набитый блестящими золотыми гинеями. Обрадовалась умная Кейт, взяла мешок, не забыла прихватить зелёную кофту – и вон из дома, пока старуха Клути спит.

Бежит умная Кейт по полю Гладоврану, видит, в конце поля калитка.

– Милая девушка, – говорит калитка, – отвори меня. Сколько лет меня никто не отворял.

Тряхнула Кейт чёрными волосами и замотала головой.

– Сама отворишься, – отвечает. – Мне некогда.

Оперлась рукой о перекладину, перескочила легко через забор и побежала дальше.

Бежит, бежит – на зелёном лугу в жёлтых лютиках корова пасётся.

– Милая девушка, – говорит корова, – подои меня. Сколько лет меня никто не доил.

Тряхнула Кейт чёрными волосами и замотала головой.

– Сама доись, – отвечает. – Мне некогда.

И побежала дальше.

Видит, мельница на берегу красивой реки Тайн, а по ней три неспешные утки плавают да на дно за жирными червяками ныряют.

– Милая девушка, – говорит мельница, – поверни моё колесо. Сколько лет его никто не вертел.

Тряхнула Кейт чёрными волосами и замотала головой.

– Пусть само вертится, – отвечает. – Мне некогда.

А дело в том, что умная Кейт с каждой минутой всё больше злилась: бежала она быстро, запыхалась, мешок с гинеями тяжеленный, да и спать хочется – ведь встала-то она спозаранку.

«Не всё же мне одной мучиться, – сказала она себе. – Кто нашёл золотые гинеи? Я. Кто эту тяжесть так долго тащил? Опять я. Так пусть дальше отец тащит». И спрятала мешок в жёлоб, по которому зерно сыплется на мельничные жернова. Потом побежала к отцу и рассказала ему, какая она умная.

Проснулась старуха Клути с третьими петухами, спустилась вниз – пол не метён, очаг холодный, а на поду сажи целая горка. Поняла она, что умная Кейт лазила метлой в трубу и нашла мешок с гинеями.

– Ты у меня за это поплатишься, – сказала ведьма и похромала в погоню.

Миновала поле Гладовран, подошла к калитке и спрашивает:

– Калитка, калитка, не видала ли мою служанку-поганку? В руках у неё кожаный мешок, а в мешке все мои золотые гинеи.

– Иди дальше, – отвечает калитка.

Ковыляет старуха по зелёному лугу в жёлтых лютиках, видит, корова пасётся.

– Корова, корова, – спрашивает старуха, – не видала мою служанку-поганку? В руках у неё кожаный мешок, а в мешке все мои золотые гинеи.

– Иди дальше, – отвечает корова.

Дошла старуха до мельницы на берегу красивой реки Тайн, где три неспешные утки плавают да на дно за жирными червяками ныряют.

– Мельница, мельница, – говорит старуха, – не видала мою служанку-поганку? В руках у неё кожаный мешок, а в нём все мои золотые гинеи.

– Загляни ко мне в жёлоб.

Сунула старуха руку в жёлоб и нашла мешок с блестящими золотыми гинеями. Взяла старуха мешок, похромала домой и спрятала его опять в покосившуюся печную трубу.

Вернулась Кейт с отцом к мельнице, глянула в жёлоб, а мешка-то и нет. Поняла Кейт, что старуха Клути уже побывала здесь. Испугались они с отцом – с ведьмами шутки плохи, – собрали свои пожитки, перешли мост через красивую реку Тайн, и с той поры о них в Нортумберленде ни слуху ни духу.

В субботу старуха Клути опять приковыляла в деревню.

– Не запирайте окна и двери! – кричит. – Мне нужна честная служанка печи топить, обед варить, дом убирать, пыль подметать, мести и скрести, чтобы я могла смотреться в сковородки, как в зеркало.

На этот раз не было плута лудильщика, который так охотно послал дочь в услужение к ведьме. Потемнело лицо злой старухи, уже готово было сорваться проклятие, но тут заговорила добрая Джанет.

– Возьми меня в служанки, – сказала она кротко. – Я согласна работать семь лет и один день за одну золотую гинею. Обещай только отпускать меня по воскресеньям домой.

Кивнула старуха Клути и похромала домой. Добрая Джанет тут же за ней отправилась; подошли они к двери, вышел на крыльцо кот Чернулин, потёрся вокруг ног девушки и говорит:

– Добрая Джанет, плесни молочка в моё белое блюдечко. – И замурлыкал от удовольствия.

– Охотно плесну, – ответила Джанет и плеснула ему молочка.

– Только смотри, – сказала старуха новой служанке, – не смей лазить метлой в печную трубу. Ни в коем случае.

А кот в это время так громко замурлыкал, что добрая Джанет не разобрала последних слов. Послышалось ей, что старуха Клути как раз велит почистить метлой печную трубу. Улыбнулась она, кивнула и стала пол подметать.

Утром проснулась добрая Джанет с первыми петухами.

«Сегодня я пойду домой к отцу с матушкой, – радостно подумала она. – Вот только надо сперва трубу почистить». Взяла она метлу и сунула в трубу как можно дальше. Ну и конечно, выпал на под кожаный мешок, полный блестящих гиней. Посмотрела на золото добрая Джанет и вспомнила, что сталось с её деревней: дома нетоплены, дети сидят голодные, и всё из-за этой ненасытной ведьмы.

«Пойду домой, спрошу отца с матушкой, что делать с золотыми гинеями», – решила она, взяла мешок и побежала через поле к калитке.

– Милая девушка, – сказала ей калитка, – отвори меня. Сколько лет меня никто не отворял.

– Охотно отворю, – ответила добрая Джанет, открыла калитку и побежала дальше.

Видит, на зелёном лугу в жёлтых лютиках корова пасётся и просит:

– Милая девушка, подои меня. Сколько лет меня никто не доил.

– Охотно подою, – говорит добрая Джанет.

Присела, подоила корову и побежала дальше.

Видит, мельница на берегу красивой реки Тайн.

– Милая девушка, поверни моё колесо. Сколько лет его никто не вертел.

– Охотно поверну, – сказала добрая Джанет.

Повернула колесо и побежала скорее домой.

А старуха Клути проснулась в то утро с третьими петухами. Спустилась вниз, видит, в очаге на поду опять горка сажи. Поняла старуха, что лазила Джанет метлой в трубу и нашла деньги.

– Ты у меня за это поплатишься, – сказала старуха и поковыляла в поле.

– Калитка, калитка, не видела мою служанку-поганку? В руках у неё кожаный мешок, а в мешке все мои золотые гинеи.

Ничего не ответила калитка, ведь Джанет отворила её. И корова ничего не сказала, ведь Джанет подоила её. И мельница промолчала, ведь добрая Джанет повернула мельничное колесо.

На этом и кончилась колдовская сила старухи Клути. И превратилась она из злой ведьмы в беспомощную старушонку, которая никому не нужна и которую никто не любит.

Но так уж случилось, что судьба её оказалась счастливее, чем она того заслуживала. Добрая Джанет с отцом и матерью разделили поровну золотые гинеи между всеми жителями деревни: ведь по справедливости это были их деньги. А узнав, что Клути больше не ведьма, а бедная одинокая старуха, дали и ей немного гиней из кожаного мешка. Добрая Джанет приносила ей иногда гостинцы – яйца, масло, молоко и вкусные жаворонки, которые пекла её мать. Так что остаток дней старая Клути прожила мирно, не зная нужды, вместе со своим чёрным котом в маленьком домике, над которым по сей день торчит покосившаяся труба.

Черри из Зеннора

Черри Притти жила в Зенноре вместе с отцом и матерью, братьями и сёстрами. Хижина у них была совсем маленькая, а клочок земли такой каменистый и неудобный, что, сколько они ни трудились на ней, родила она всего-навсего немного картошки и чуть-чуть зерна. Ещё была у них коза, но бедняжка едва находила травы, чтобы утолить голод, и молока давала – кот наплакал.

Кормились они рыбой и моллюсками, которых собирали на прибрежных скалах. А хлеб ели только по большим праздникам.

Несмотря на такую бедность, все дети росли крепкими и здоровыми.

Но лучше всех была Черри – ладная, работящая, быстроногая. Бывало, затеют бегать вперегонки, она всегда прибежит первая.

Исполнилось Черри шестнадцать лет, и стала она печалиться. Другие девушки ходят нарядные, рассказывают, как веселились на ярмарке в соседнем городке, а Черри ещё ни разу на ярмарке не была; и хотя матушка всё обещала ей сшить новое платье, денег на него всегда не хватало.

Вот и решила Черри покинуть родительский дом и наняться к кому-нибудь в услужение. Попрощалась с отцом и матерью, завязала в узелок свои немудрящие пожитки и, обещав найти место поближе к дому, отправилась куда глаза глядят.

Шла она, шла, дошла до развилки, села на придорожный камень и горько заплакала, так ей стало одиноко и грустно. Совсем было решила вернуться домой, вдруг откуда ни возьмись – хорошо одетый джентльмен.

Очень удивилась Черри: она и не заметила, как этот джентльмен подошёл к ней. Но ещё больше удивилась, когда он обратился к ней по имени:

– Доброе утро, Черри! Куда путь держишь?

– Ищу место служанки, сэр.

– Вот как мы удачно встретились, Черри. Мне как раз нужна помощница в дом, девушка прилежная и аккуратная. Жена моя умерла, и остался маленький сынок. Если ты любишь детей и умеешь доить коров, место – твоё.

Черри очень обрадовалась и согласилась пойти с добрым джентльменом. Она и не вспомнила, что обещала отцу с матушкой не уходить далеко от родных мест.

– Ну тогда идем, Черри, – сказал новый хозяин, и они пошли.

Дорога показалась Черри совсем незнакомой. По сторонам пестрели душистые цветы, плакучие деревья навевали прохладу, а в одном месте тропу пересекал прозрачный ручей. Хозяин обнял её одной рукой и перенёс на другой берег, так что Черри и ног не замочила. Постепенно тропа становилась всё уже, темнее, и Черри поняла, что они куда-то спускаются. Сначала Черри испугалась, но хозяин взял её за руку, и ей стало так хорошо, что она могла идти за ним хоть на край света.

Наконец они подошли к высокой ограде. Хозяин отпер калитку и ласково сказал:

– Входи, милая Черри. Вот тут мы и живём.

Черри вошла и остановилась в изумлении. Она и не знала, что бывают такие красивые сады. Кругом благоухали яркие цветы, на ветках зрели плоды и ягоды, над головой порхали диковинные птицы, оглашая воздух весёлым пением. Навстречу им выбежал маленький мальчик.

– Папа! Папа! – кричит.

Мальчик был совсем маленький, а лицом как есть недобрый старик. Выскочила откуда-то уродливая старуха и увела его в дом.

Черри опять испугалась, а хозяин успокоил её, сказал, что это его свекровь Пруденс: как только Черри совсем освоится, уедет старая карга, откуда приехала.

Вошли в дом, в комнатах было так красиво, что у Черри немного отлегло от души.

Сели за стол ужинать, отведала Черри всевозможных яств и совсем забыла про свой страх. После ужина отвела Пруденс девушку наверх в комнату внука, показала её постель и не велела ночью глаз размыкать, а то не ровён час поблазнит. Запретила со внуком разговаривать, а утром наказала встать пораньше, отвести мальчишку на родник, умыть его родниковой водой и ещё глазки протереть зельем из хрустального пузырька, что стоит рядом на большом камне. Велела затем подоить корову и напоить мальчишку парным молоком. Вот и вся работа.

– Только смотри, – прибавила старуха, – не прикасайся этим зельем к своим глазам, худо тебе будет.

Слушала Черри старуху и дивилась: видно, неспроста всё это, кроется тут какая-то тайна. Вот бы в неё проникнуть. Попыталась Черри выведать у мальчишки, а он нахмурился и обещал бабке пожаловаться.

Утром пошли на родник. Умыла девушка хозяйского сынка и глазки зельем протёрла, как было велено. Потом подоила корову и отнесла молоко в дом.

Позавтракали, и Пруденс опять принялась за свои поучения: из кухни не выходить, в комнаты не заглядывать, запертые двери не отпирать – словом, не совать носа куда не следует.

На другой день Робин, так звали хозяина, послал за Черри – пусть идёт в сад, поможет ему. Обрадовалась Черри – хоть ненадолго избавится от докучливой старухи. Окончили они работу, хозяин, довольный её старанием, поцеловал девушку, и Черри всем сердцем полюбила его.

Спустя немного дней кликнула старуха Черри и повела её по длинному тёмному коридору. Шли они, шли и упёрлись в запертую дверь. Приказала старуха девушке снять башмаки, отперла дверь, отворила створки, и вошли они в большую залу, пол у которой был как будто стеклянный. Огляделась Черри, а зала полна каменных изваяний – дам и кавалеров.

Черри от страха слова не могла вымолвить. Старуха рассмеялась хрипло, дала девушке небольшую шкатулку и велела изо всех сил тереть. Стала Черри тереть, а старуха стоит рядом и велит тереть всё сильнее. Устала Черри и уронила шкатулку на пол. Раздался такой страшный, неземной звон, что бедная девушка потеряла сознание.

Услышал хозяин шум, вбежал в залу. Увидел, в чём дело, сильно рассердился на старуху и велел ей немедля убираться из его дома. Потом поднял Черри на руки, отнёс на кухню, побрызгал на неё водой, и она сразу пришла в себя.

Убралась старуха куда-то, и хотя стала Черри полновластной хозяйкой в доме, счастья ей от этого не прибавилось. Робин был всегда добр и приветлив, но запертые комнаты не давали ей покоя. Запрётся он в зале с каменными людьми, и доносятся оттуда весёлый смех и громкие голоса. В доме было столько таинственного – Черри просто сгорала от любопытства.

Каждое утро протирала она хозяйскому сыну глаза зельем из хрустального пузырька. Они начинали чудесно блестеть, и Черри казалось, что мальчишка видит в саду что-то ей незримое. Вот однажды не выдержала Черри и плеснула зельем себе в глаза. В тот же миг вспыхнуло всё вокруг ослепительным светом, глаза точно огнём опалило. Испугалась Черри, нагнулась над родником зачерпнуть холодной родниковой воды и видит: бегают на дне крошечные человечки, а среди них такой же крошечный её хозяин. Подняла Черри голову, огляделась кругом: что это? Весь сад кишит маленькими эльфами: одни высунулись из бутонов, другие качаются на ветках, третьи бегают взапуски по зелёным лужайкам.

Вечером Робин вернулся домой, высокий и статный, как обычно. Отужинав, он пошёл в залу к каменным людям, и Черри могла поклясться, что слышит оттуда прекрасную музыку. Приблизилась она тихонько к запертой двери и глянула в замочную щёлку. Робин стоял в окружении прекрасных дам. Одна была одета как королева. Хозяин подошёл к ней и поцеловал. Бедняжка Черри чуть не умерла от огорчения. Бросилась к себе в комнату, упала на постель и залилась слезами.

На другой день Робин опять позвал её в сад – в саду ведь всегда работы хоть отбавляй. Когда Черри подошла к хозяину, он улыбнулся и поцеловал её. Не совладала с собой Черри.

– Целуй своих эльфов! – крикнула она.

Печально поглядел на неё Робин.

– Милая Черри, – сказал он, – зачем ты нарушила запрет? Зачем плеснула себе в глаза волшебное зелье? Завтра ты навсегда покинешь мой дом и вернёшься к отцу с матерью.

Утром разбудил он её до свету и велел собираться. Подарил ей платья и другие подарки и дал много денег.

Увязала Черри вещицы, а сердце у неё так и разрывается.

Вышли за калитку. Робин нёс в одной руке её узелок, в другой – фонарь. Обратный путь показался Черри таким долгим. Они шли по тёмным тропам через густой, тёмный лес, и всё вверх, вверх. Наконец тропа привела их на ровное место, и Черри узнала знакомую развилку.

Робин был так же печален, как и Черри; поцеловал её на прощание; глаза у Черри застили слёзы, и она не заметила, как он ушёл. Исчез так же тихо и таинственно, как появился здесь год назад. Долго сидела Черри на придорожном камне и плакала. Потом встала и медленно, понуро побрела домой в Зеннор.

Мать с отцом давно уж оплакали её, думая, что дочери нет в живых. Она рассказала им свою странную историю, и они сначала не поверили ей. Потом, конечно, поверили, но Черри с тех пор сильно изменилась. Соседи говорили, что она повредилась в уме. Каждую лунную ночь выходила она к развилке и долго бродила там в ожидании Робина, но он так и не пришёл за ней.

Умная Унаг

Жили когда-то в Ирландии два великана. Одного звали Кухулин, другого – Фин. Оба сильные и храбрые, только Фин ростом поменьше.

Много страшных историй ходило про этих великанов, про их сражения и славные подвиги. Но есть одна история, которая совсем не похожа на все остальные. Видно, надоедает людям слушать без конца о сечах, кровопролитиях и убийствах, и они с удовольствием смеются над незадачливыми великанами, то и дело попадающими впросак. Вот послушай историю про то, как умная Унаг, жена Фина, перехитрила страшного великана Кухулина.

Дом Фина стоял на самой верхушке крутой горы Сногвали; сказать по правде, не очень-то удобное место для жилья – всем ветрам открыто. Да и воды не наносишься – ручей-то внизу, у подножия. Отлучится Фин по делам, выйдет вся вода в доме – Унаг возьмёт вёдра: вниз-то налегке – ничего, а каково вверх по крутизне тяжёлые бадьи тащить – все руки оттянет.

Но было у такого жилья и достоинство. Сидит Фин у себя на тычке и вертит головой во все стороны – на север, на юг, на восток, на запад. Задумает враг недоброе, пойдёт на Фина войной, а Фин его ещё издали видит – не застанешь его врасплох. Был к тому же у Фина во рту вещий зуб; сунет он большой палец в рот, нащупает в глубине этот зуб – и знает, что сулит ему будущее.

Вот однажды сидит Фин со своей женой дома; тихо кругом, спокойно, никакой опасности. Вдруг видит Унаг, сунул Фин в рот большой палец.

– Что это ты делаешь? – удивилась она.

– О горе! Грозит мне беда неминучая! Он приближается! – завопил Фин.

– Да кто он-то, говори толком, – спрашивает Унаг, видя, что муж помрачнел, как ненастное воскресенье.

– Кто! Кто! Сам свирепый Кухулин, вот кто!

Плохо дело, думает Унаг, муж её величиной с башню, а Кухулин ещё больше; с кем, с кем, а с Кухулином Фину не следовало бы ссориться.

Всех великанов на многие мили кругом держит Кухулин в страхе. Рассердится, топнет ногой – вся земля ходуном ходит. Как-то стукнул кулаком по молнии – в лепешку сплющил.

Других великанов Фин не боится, а иной раз даже прихвастнёт, что и Кухулин предпочитает держаться подальше от горы Сногвали. И вот на тебе, идёт сюда Кухулин, наверняка замыслил недоброе. Не нравится это Фину, ох не нравится!

– Как бы нам перехитрить этого ужасного великана? Ума не приложу! – горестно причитает Фин. – Можно, конечно, удрать, да позора не оберёшься. Буду до конца дней посмешищем у всего великаньего племени. А как биться с этим чудовищем? Он ведь молнию кулаком сплющил, а топнет ногой – земля ходуном ходит.

– Докуда он уже дошёл? – спрашивает Унаг.

– До Данганнона.

– А скоро здесь будет?

– Завтра в два часа пополудни, – ответил Фин и, взвыв, прибавил: – Ох, не избежать этой встречи. Так мне и вещий зуб сказал.

– Ну, ну, муженёк! Не убивайся, не падай духом, – утешает Унаг Фина. – Я, кажется, сумею отвести от тебя эту беду.

– Ох, жена, спаси, если можешь. А то обдерут меня на твоих глазах, как кролика. Или ещё хуже: опозорюсь перед всеми великанами. Вот горе-то! Если бы кто другой шёл, а то ведь этот – потрясающий землю, с каменной лепёшкой в кармане, а ведь эта лепёшка была громом небесным.

– Как тебе не стыдно, Фин! Что за малодушие! Лепёшка, ты говоришь? Сдаётся мне, угощу я этого верзилу своими лепёшками, век будет помнить. Ну перестань же плакать, хватит голосить! Я буду не я, если не сумею обвести вокруг пальца эту ходячую гору.

И с этими словами пошла Унаг во двор, где у неё сохли на верёвке крашеные мотки шерсти. Выдернула девять разноцветных ниток и сплела из них три косицы. Одной обвязала правое запястье, другой – правую лодыжку, а третьей, самой длинной, – туловище под самым сердцем.

Она и раньше так делала, когда муж попадал в беду. Увидел Фин разноцветные повязки на жене – сразу духом воспрял. Не было ещё случая, чтобы крашеные шерстинки подвели.

– Есть ещё время к соседям сбегать? – спросила Унаг.

– Есть, есть, – повеселел муж.

Пошла Унаг к соседям, к одним заглянула, к другим, к третьим. Вернулась домой – в руках целая гора круглых противней, на которых караваи пекут. Замесила теста побольше. Испекла первую лепёшку – отличное вышло печево, величиной с тележное колесо, а потом стала другие печь – особенные, с железной начинкой. Вот зачем ей противни понадобились. Напекла лепёшек с подвохом, убрала в хлебный ларь. Потом отжала творог, сварила десять огромных кочанов капусты да целый свиной окорок и всё это студить поставила.

А как свечерело, разожгла большой костер, сунула пальцы в рот и трижды свистнула. Пусть Кухулин знает, что его ждут на горе Сногвали. Был у ирландцев такой обычай в древности: свистом зазывать усталого путника к очагу. Не сказала Унаг в тот вечер мужу, что задумала, только расспросила кое о чём. И между прочим узнала, что сила Кухулина заключена в среднем пальце его правой руки.

Наутро стал Фин дозором на своём тычке; немного спустя видит, движется к его горе башня не башня, а сам Кухулин – ростом чуть не до неба.

Влетел Фин в дом – лицо белее творога, что Унаг вечером приготовила. Кричит жене – совсем близко Кухулин! А Унаг улыбается: есть у неё чем гостя встретить.

– Да не бойся ты, муженёк, – говорит она Фину. – Делай, что я тебе скажу. Видишь, я кроватку застелила? Дети наши давно из неё выросли. Надевай мой чепец и ночную сорочку, она ведь как есть детское платьице. Ложись в кроватку и лежи в ней тихонько, как будто это и не ты вовсе, а младенец. Укройся пуховым одеялом, помалкивай да на меня поглядывай. Сегодня ты должен за своего собственного сыночка сойти.

Дрожит Фин от страха; едва натянул на себя одеяло, грохнул в дверь страшный удар.

– Входи и будь гостем, – проговорила Унаг.

Дверь распахнулась, на пороге вырос огромный великан Кухулин – явился точно в срок, как звёзды на вечернее небо.

– Мир дому сему! – прогремел он. – Здесь живёт славный великан Фин?

– Где же ему ещё жить! Входи и отдохни с дороги, добрый человек.

– Не с миссис ли Фин говорю? – спросил великан, входя и садясь.

– Конечно с ней. Я и есть миссис Фин, жена великого силача и храбреца.

– Ходит о нём такая слава! Говорят, он чуть не самый сильный великан в Ирландии. Но мне это все равно. Я пришёл к нему помериться силами, хочу одолеть его в честном поединке.

– Ах, какая жалость! – воскликнула Унаг. – Мужа-то моего дома нет. Умчался чуть свет в страшном гневе. Дошёл до нас слух, что один наглец по имени Кухулин отправился искать его на северный берег – туда, где великаны мост до Шотландии строят. Упаси господи, попадёт дурачок на глаза моему мужу. Он в такой ярости, что, боюсь, от бедняги мокрое место останется.

– Кухулин – это я, – нахмурился гость. – И я вызываю Фина на бой. Уже почти год гоняюсь за ним. Это от него мокрое место останется, не от меня.

– Ах, беда! Ты, верно, никогда Фина не видел, – покачала головой Унаг.

– Как же, увидишь его! Бегает от меня, как болотный кулик от охотника.

– От тебя бегает? От такой козявки? Я вот что тебе скажу: самый чёрный день в твоей жизни будет тот, когда ты повстречаешься с Фином. Одна надежда – поутихнет его гнев немного, не то ждет тебя неминучая гибель. Отдохни у меня с дороги, а как уйдешь, буду за тебя молиться, чтобы вы с ним разминулись.

Призадумался Кухулин, услыхав такие слова; сидит помалкивает. А Унаг оглянулась кругом, говорит как бы невзначай:

– Что за ужасный сквозняк! Так в дверь дует, того и гляди погаснет огонь в очаге. Жалко, Фина нет. Он бы помог горю. А ты не можешь вместо него одну работу сделать? Не в службу, а в дружбу.

– Какую такую работу?

– Поверни дом к северу задом, к югу передом, чтобы в дверь не дуло. Фин так всегда делает.

Нахмурился Кухулин. Однако встал, дёрнул себя за средний палец правой руки, три раза пальцем хрустнул. Унаг и вспомнила, что в этом пальце у Кухулина вся сила. А Кухулин вышел из дому, обхватил могучими руками дом и поставил его задом наперёд, как Унаг велела.

Бедный Фин, лёжа в постели, чуть не умер от страха: сам он за всю жизнь ни разочка, ни одного-единственного, не повернул дом даже на дюйм.

А Унаг ласково улыбнулась Кухулину и всего только спасибо сказала: дескать, чего особенно-то благодарить – работа пустяковая, всё равно что дверь отворить.

– Раз уж ты такой добрый, – продолжала она, – а Фина нет дома, не сослужишь ли ты ещё одну службу?

– Что ещё такое?

– Ничего особенного. Знаешь ведь, какая была сушь; воды не наносишься – ручей-то внизу, у подножия горы. Так Фин вчера вечером обещал мне поближе вывести воду. А утром в такой спешке умчался с тобой сражаться, что совсем забыл про своё обещание. Надо только вон ту скалу отворотить, а я пойду пока обед приготовлю.

Привела Унаг великана к скале. А скала – чуть не половина горы, в ней едва заметная трещина, приложишь ухо – и слышно, как в глубине вода журчит.

Нахмурился Кухулин сильнее прежнего: не по душе ему такая работа. Однако дёрнул средний палец три раза, глянул на скалу, ещё три раза дёрнул. Всё равно не по душе – да и то сказать, чуть не всю гору своротить надо.

Но всё-таки хрустнул пальцем ещё три раза – всего, значит, девять, – подошёл к скале, обхватил могучими руками, поднатужился и вырвал из скалы огромный кусок. Получилось на том месте ущелье – четыреста футов глубиной, полмили шириной. Оно и сейчас есть, Ламфордглен называется.

– Вот уж спасибо, – сказала Унаг. – Очень любезно с твоей стороны. А теперь идём домой, попотчую тебя чем бог послал. Фин рассердится, если я тебя голодным отпущу, хоть вы и не дружите. Уж не обессудь, еда у нас скромная.

А Фин так всё и лежит в колыбели. И трясётся от страха. Вошел Кухулин в дом, поставила Унаг перед гостем две банки масла, окорок, целую гору варёной капусты. А напоследок принесла блюдо с лепешками, которые испекла накануне.

– Кушай на здоровье, чем богаты, тем и рады, – говорит.

Налёг Кухулин на окорок с капустой, заморил червячка, к лепешкам приступил. Взял одну – открыл рот пошире, откусил да как завопит:

– Три тысячи чертей!

– Что такое? Что случилось? – удивилась Унаг.

– Ещё спрашиваешь! – кричит великан. – Что ты в эти лепешки натолкала? Два моих лучших зуба сломались.

– Ничего не натолкала. Лепешки как лепешки, – отвечает Унаг, прикидываясь удивлённой. – Я их для Фина пеку. Его сынок – вон он в кроватке лежит – тоже их очень любит.

С этими словами взяла Унаг хорошую лепешку, подошла к кроватке и дала её Фину, незаметно ткнув его в бок.

Смотрит Кухулин, а «малыш» взял лепёшку, откусил здоровенный кусок и давай жевать.

– Возьми ещё одну, – говорит Унаг и качает головой, как будто ей жалко Кухулина, – может, помягче будет.

Но и в этой был запечён противень. Куснул её Кухулин со всей силы – стыдно стало, что женщина его жалеет, – да как взревёт пуще прежнего. А Фин с перепугу тоже давай орать.

– Что ты кричишь! Ребёнка расстроил, – говорит Унаг. – Не по зубам тебе Финовы лепёшки, так и скажи.

А Кухулин совсем растерялся, даже, пожалуй, испугался немножко. Может, и впрямь лучше, что они с Фином разминулись. Шутка ли, дома ворочает, горы сокрушает, а тут ещё сыночек как ни в чём не бывало жуёт этот ужасный хлеб. Нет, видно, не сочиняет Унаг про своего мужа-богатыря.

– А может, у всех Финов есть во рту какой-нибудь необыкновенный зуб? – додумался спросить Кухулин.

– Как же, как же, есть, – отвечает Унаг. – Да ты сам посмотри. Я попрошу маленького, пусть ротик откроет, ты и пощупаешь; зуб у него глубоко, почти в самой глотке. Да уж не боишься ли ты?

Ты, конечно, уже догадался, что было дальше. В это и впрямь трудно поверить, не зная, какие глупые бывают великаны.

Кухулин, разумеется не без подсказки Унаг, сунул, дурачок, в рот Фину тот самый палец правой руки, в котором заключалась вся его сила. Фин, может, и не отличался ни храбростью, ни особой смекалкой, но в этот раз не сплоховал: оттяпал у Кухулина его замечательный палец. Как было не воспользоваться таким случаем! Стоит Кухулин посреди комнаты – пальца нет и силы как не бывало. Тут уж Фин расхрабрился, вскочил с постели. Видит Кухулин – дело плохо. И давай бог ноги.

Кухулин с горы, Фин за ним. Силы у Кухулина нет, зато ноги как ветер. Не догнать его Фину. Махнул он рукой и повернул обратно. А Унаг уже и противни из лепёшек вынула. Сели вдвоём за стол и пообедали тем, что умная Унаг для Кухулина приготовила.

Джек – гроза великанов

В царствование короля Артура в графстве Корнуолл на самом краю английской земли жил богатый крестьянин, у которого был единственный сын по имени Джек. Был он ловок, сметлив и находчив. Где силой не взять, брал умом и хитростью. Никто не мог победить его.

В те дни хозяином горы Корнуолл был огромный великан, угрюмый, кровожадный, – сущее бедствие для окрестных городков и деревень. Жил он в пещере глубоко в недрах горы и не терпел поблизости никаких соседей. Питался скотиной тамошних людей; надо пополнить запасы, выйдет он из пещеры и рыщет по округе; что под руку попадёт, то и схватит. Крестьяне, завидев его, бежали куда глаза глядят. Великан мог унести на спине сразу полдюжины быков, а что до овец и свиней – нанижет их на верёвку и обвяжется, точно поясом с бахромой.

Так продолжалось несколько лет, и эти его набеги вконец разорили Корнуоллскую землю.

Случилось однажды Джеку заглянуть в ратушу, где заседали городские власти – судили и рядили, какую награду назначить храбрецу, который убьёт великана. Наконец решили: пусть возьмёт в награду все его несметные сокровища.

– Ладно, – сказал Джек, – попробую убить этого великана.

Взял он рог, лопату с киркой и пошёл к горе. Зимой рано смеркается. Начал он копать яму, копал всю долгую и тёмную ночь. К утру яма была готова – двадцать два фута длины и чуть не столько же ширины. Покрыл он яму длинными жердями, сверху накидал соломы, потом ещё присыпал землёй – совсем ямы не видно. Окончив работу, сел у края, подальше от пещеры; а как совсем рассвело, взял рог и затрубил: тан-тиви! тан-тиви!

Проснулся великан. Соскочил с постели и выбежал из пещеры.

– Ах ты, гнусный бездельник! – заорал он, увидев Джека. – Ты нарочно трубишь, хочешь разбудить меня ни свет ни заря! Ну уж и я потешусь: изжарю тебя и съем на завтрак.

Шагнул вперёд и упал в яму, да с таким грохотом, что гора Корнуолл задрожала.

– Что, изжарил и съел? – рассмеялся Джек. – Значит, вкусней бедняжки Джека у тебя ничего не нашлось на завтрак? Ну так будешь же ты наказан за свою дерзость!

И с этими словами ударил великана по макушке лопатой. Из великана и дух вон. Засыпал Джек яму, обыскал пещеру и нашёл в ней несметные сокровища.

Узнали в городе, что Джек убил великана, и решили называть его отныне «Джек – Гроза великанов», а в награду дали булатный меч-кладенец и пояс, на котором светились золотые буквы:

Это славный Джек-храбрец —

Великанам всем конец.

Скоро весть о победе Джека облетела все западные графства. Прослышал об этом и великан Бландермор и поклялся любой ценой отомстить ему. Жил Бландермор в волшебном замке посреди дремучего леса. Месяца через четыре отправился Джек в Уэльс; идёт он по опушке этого леса; устал, присел на траву у веселого родника и не заметил, как уснул. Спит, седьмой сон видит, а великан Бландермор пошёл тем временем по воду. Увидел спящего Джека, прочитал надпись на поясе и сразу понял, кто забрёл в его края. Взвалил Джека на спину и потащил в свой замок. Продирается сквозь чащобу, треск по всему лесу стоит, Джек и проснулся. Что за напасть – едет на закорках у великана! Это ему не очень понравилось. Не успел он как следует испугаться, вошёл великан во двор замка, а там вся земля человеческими костями усыпана. Скоро и его косточки будут здесь белеть, пообещал Джеку великан. Запер беднягу в огромную комнату, а сам пошёл за братом, жившим неподалёку, чтобы вместе Джеком полакомиться. Только Бландермор скрылся из виду, слышит Джек громкие стоны и причитания. А один голос всё повторяет:

Уноси скорее ноги,

Великан уж на пороге.

Брата он ходил искать,

Чтоб вдвоём тебя сожрать.

От этих криков и стенаний Джека мороз по коже продрал. Подошёл он к окну, а великаны уже совсем близко. «Ну, – сказал себе Джек, – я на волоске, только не знаю уж от чего – гибели или спасения». В углу его темницы валялась куча верёвок; выбрал Джек две верёвки потолще, сделал на концах петли и ждёт, когда великаны подойдут к воротам. Стали они отпирать кованые ворота, а Джек спустил из окна верёвки, накинул петли великанам на шеи и стал изо всех сил тянуть. Посинели великаны, рукой-ногой шевельнуть не могут. Привязал Джек верёвки к балке, спустился по одной вниз, вынул меч-кладенец и убил великанов. Взял у Бландермора из кармана ключи и отпер все комнаты замка. В одной увидел трёх прекрасных девушек, связанных за волосы и умирающих от голода.

– Благородные леди, – сказал им Джек, – я убил великана Бландермора и его свирепого брата. Вы свободны.

Отдал им ключи и пошёл своей дорогой в Уэльс. Денег у Джека было мало, поэтому он торопился: срезал путь, где мог, и скоро начал плутать; быстро темнело, надо было думать о ночлеге. Видит, в ущелье огромный дом, кто в нём живёт – неизвестно, однако делать нечего. Постучался Джек, вот незадача – открывает ему великан о двух головах, правда, вид у него не такой кровожадный: он ведь валлиец, а валлийские великаны коварны – встретят по-дружески, да потом исподтишка и убьют. Рассказал ему Джек, что сбился с дороги на ночь глядя, провел его великан в опочивальню и уложил спать. А Джек не спит, уши навострил. Вдруг слышит, великан где-то рядом бормочет:

Кто ко мне домой придёт,

До утра не доживёт.

Крепче нет моей дубины,

Выбьет ум у дурачины.

– Э-ге, – прошептал Джек, – знаем мы твои валлийские штучки! Ну да тебе меня не перехитрить.

Соскользнул он с кровати, положил вместо себя чурбан, а сам притаился в тёмном углу. Как пробило полночь, вошёл великан в комнату с дубиной в руках и давай молотить по кровати. «Вот хорошо, – думает, – ни одной целой косточки не осталось».

Наутро выходит Джек из спальни как ни в чём не бывало, улыбается, благодарит хозяина за ночлег. Великан глаза вытаращил.

– Как спалось? – спрашивает.

– Отлично. Правда, разок-другой крыса хвостом задела. Ну да я почти не заметил.

Очень удивился великан, приглашает Джека завтракать. Поставил перед ним огромную миску, полную молочного киселя. А Джек хочет показать, что ему это на один зубок. Спрятал себе под рубаху пустой бурдюк и вылил туда кисель незаметно. А потом говорит великану, что сейчас покажет ему одну штуку. Вспорол ножом бурдюк, а кисель и вылился наружу.

– Бьюсь об заклад, – говорит Джек, – тебе такого не сделать.

– Как это не сделать! – рассердился великан, взял нож, вспорол себе брюхо и тотчас умер.

У короля Артура был единственный сын. Просит он отца как раз в это время дать ему денег и отпустить в чужие края: хочет попытать своё счастье. Слыхал он, что живёт в Уэльсе прекрасная принцесса, в которую вселилось, ни много ни мало, семь бесов. Вот и решил её спасти. Сколько ни отговаривал король сына, все тщетно; пришлось-таки отпустить своё чадо на чужбину. Снарядил сын двух коней, на одного сам сел, на другого навьючил суму с деньгами и поскакал счастья искать.

Скачет день, скачет другой, и прискакал наконец в большой торговый город. Видит, на площади народу собралось – несчётно. Спрашивает королевич, что такое случилось; покойника, говорят, арестовали, судить будут. Оказывается, покойник при жизни всему городу задолжал.

– Очень жаль, – говорит королевский сын, – что заимодавцы у вас такие бессердечные. Ладно, хороните беднягу, заплачу я его долги.

Весь день шёл народ к королевичу за деньгами, к вечеру карман у него почти совсем опустел.

А Джек – Гроза великанов тоже был в этом городе. Так ему понравилась щедрость королевского сына, что за хотел он стать его слугой. Обговорили всё и поехали дальше. У городских ворот окликает королевича старуха:

– И мне покойник задолжал. Взял у меня много лет назад два пенни, заплати уж и мне, сынок, как другим.

Сунул королевич руку в карман, выскреб всё, что было, и отдал старухе. За обед в тот день заплатил Джек, и остались они без единого пенса.

Совсем стемнело, говорит королевич Джеку:

– Где будем ночевать эту ночь? В кармане-то у нас хоть шаром покати.

– Не беспокойся, хозяин, – отвечает Джек. – В двух милях отсюда живёт мой дядька, огромный и ужасный великан о трёх головах, он один побьёт пятьсот закованных в латы воинов. Они от него летят, как мякина по ветру.

– Увы! – вздохнул королевич. – Как же мы к нему пойдём? Он ведь такой огромный, проглотит нас, как мух.

– Не съест, – отвечает Джек, – я пойду первый, всё устрою. А ты меня здесь подожди.

Поскакал Джек быстрее ветра, остановился у ворот замка и давай стучать, да так громко, что соседние горы эхом откликнулись. Заорал великан из замка громовым голосом:

– Кто там смеет стучаться?

– Это я, твой бедный племянник Джек.

– Какие вести, мой бедный племянник Джек?

– Худые вести, дядюшка, истинно тебе говорю.

– Какие ещё худые! Ты что, не знаешь меня? Я страшный великан, один побиваю пятьсот закованных в латы воинов. Они от меня летят, как мякина по ветру.

– Знать-то знаю. Да идёт сюда королевский сын, а рать у него – тысяча воинов, и все в латы закованы. Хотят они убить тебя и всё твое добро захватить.

– О-хо-хо, племянник. А и верно, худые вести. Знаешь что? Я сейчас спущусь в подполье, а ты меня запри на крючок, на замок и на задвижку. И держи ключи у себя, покуда королевский сын со своим войском не уберётся восвояси.

Запер Джек великана в подполье, а сам поскакал за королевичем. Знатно они поели, попили, а великан всё то время сидел в подполье и дрожал от страха.

Утром Джек дал королевичу мешок серебра, много всякой еды про запас и проводил на три мили от замка, чтобы великан его не учуял. А сам вернулся и выпустил великана из подполья. Спрашивает великан, что Джек хочет в награду за спасение от неминучей гибели и разорения.

– Ничего мне не надо, – отвечает Джек, – дай только свой старый кафтан, шапку, ржавый меч да пару башмаков, которые стоят в головах под твоей кроватью.

– Ладно, так уж и быть, бери. Это ведь не простой кафтан, а кафтан-невидимка, не простая шапка, а шапка-всезнайка. Да под стать им и меч: махнёшь – сто голов с плеч. А уж о башмаках-скороходах и говорить нечего – ветер догонят. Они тебе ещё пригодятся. Дарю их тебе от всего сердца, ещё не раз меня добрым словом помянешь.

Взял Джек подарки, поблагодарил дядюшку, догнал хозяина, и скоро прискакали они ко двору принцессы, которую искал королевич. Узнала принцесса, что королевич приехал свататься, повелела устроить большой пир. Поели, попили, вытерла принцесса губы платочком и спрятала его у себя на груди.

– Принеси мне завтра утром этот платок, – говорит королевичу. – Не принесёшь – велю тебе голову отрубить.

Пошёл королевич в опочивальню, закручинился, да шапка-всезнайка его утешила: научила Джека, как достать принцессин платок.

Ровно в полночь вызвала принцесса злого духа и велела ему отнести её к Люциферу. А Джек надел кафтан-невидимку да сапоги-скороходы и помчался вслед за принцессой.

Вошла принцесса в жилище старика Люцифера, дала ему платок и попросила спрятать. Сатана спрятал его на полку, а Джек взял незримо платок и привёз королевичу. Тот его утром и отнёс принцессе.

Рассердилась принцесса, но виду не подала, а вечером поцеловала королевича и велит ему утром показать ей губы, которые целовала ночью. Не покажет – быть ему без головы.

– Покажу, – ответил королевич, – если ты никого больше целовать не будешь.

– На это не надейся, – сказала принцесса. – Так смотри, не покажешь – велю казнить.

В полночь принцесса опять отправилась к старику Люциферу. Попеняла ему, что плохо платок спрятал.

– На этот раз я потруднее задачу задала королевскому сыну. Поцелую сейчас тебя, пусть-ка покажет утром твои губы.

Сказано – сделано; а Джек, который тут же стоял, отрубил Сатане голову и принёс её хозяину под полой кафтана-невидимки. Наутро пришёл королевич к принцессе, держит за рога голову Люцифера. Глянула принцесса на голову, тотчас рассеялись злые чары, которыми околдовал её Люцифер, и предстала она перед королевичем доброй и прекрасной девушкой, какой была прежде.

Сыграли наутро свадьбу и пустились в обратный путь ко двору короля Артура. Поблагодарил король Джека – Грозу великанов за верную службу и возвёл его в рыцарский сан.

Живёт Джек при дворе короля Артура в праздности и безделье, не по нутру ему такая жизнь. Вот он и говорит королю:

– По всему Уэльсу, ваше величество, живут ещё до сих пор страшные великаны, не дают покоя вашим подданным. Дайте мне доброго коня и мешочек золота на дорогу. Поеду я сражусь с великанами. Избавлю королевство от этой нечисти.

Выслушал король Артур благородную речь Джека – Грозы великанов и приказал дать ему всё, что необходимо воину. Не забыл Джек и подарки своего дядюшки – кафтан-невидимку, шапку-всезнайку, меч-кладенец и башмаки-скороходы. Всё будет сподручнее воевать в предстоящих сражениях.

Скачет Джек по пологим холмам, по крутым горам, на третий день подъезжает к дремучему лесу. Не успел конь войти в лес, слышит Джек ужасные вопли и плач, оглянулся по сторонам, и кровь у него заледенела в жилах. Движется по лесу огромный великан и волочит за волосы рыцаря и прекрасную леди, да с такой лёгкостью, будто это не люди, а пара перчаток. У Джека от жалости хлынули слёзы из глаз. Выхватил он из ножен меч-кладенец, подбежал к великану, размахнулся и ударил его. Упал великан замертво – деревья в лесу ходуном заходили.

Горячо благодарили Джека рыцарь и леди, приглашали к себе в замок отдохнуть и развлечься после пережитого, обещали щедро наградить за избавление от страшной гибели. Отказался ехать Джек: честь не велит отдыхать, пока не доберётся он до логова великана.

– Благородный путник, – огорчился рыцарь, – нельзя дважды судьбу испытывать. Этот великан жил в пещере внутри вон той горы вместе со своим братом, ещё более могучим и свирепым великаном. Если пойдёшь туда, обязательно погибнешь. И мы с женой очень будем горевать. Не упрямься, иди с нами, откажись от опасной затеи.

– Не могу. Будь их хоть двадцать, ни одному не спастись от моего меча. Вот исполню свой долг, расправлюсь с великанами – так и быть, заеду к вам, погощу.

Не проехал Джек и мили, видит, пещера, о которой говорил рыцарь; возле входа на огромном чурбане сидит великан, рядом железная дубина валяется; ждёт, видно, братца с добычей. Глаза – как шары, злобой так и пышут; щёки – точно два жирных окорока, железными иголками ощетинились; волосы – как змеи, извиваются по плечам, только что не шипят. Соскочил Джек с коня, надел кафтан-невидимку, подошёл к великану и тихонько сказал:

– А, вот ты где! Сейчас схвачу тебя за бороду!

Выпучил великан глаза – никого не видит. А Джек подошёл совсем близко, ударил мечом, да промахнулся, только нос отрубил. Завопил великан не своим голосом, замахал дубиной как ошпаренный. Тут Джек и вонзил в него меч. И великану конец пришёл. Упал он и умер. Отрубил Джек ему голову, нанял фургонщика и отправил головы обоих великанов королю Артуру.

После этого вернулся в пещеру искать сокровища. Шёл, шёл по длинным переходам, то влево, то вправо сворачивал, и пришёл в большую комнату, вымощенную белым камнем; в глубине над очагом котёл кипит, по правую руку огромный обеденный стол. Подошёл Джек к зарешёченному окошку, глянул во двор, а там множество несчастных пленников. Увидели они его и давай причитать:

– Бедный юноша! И ты попался в лапы людоедов! Сколько нас здесь томится, а теперь ещё одним узником больше.

– Да нет! – крикнул им Джек. – Ничего я не попался. Хватит хныкать, скажите лучше, зачем они вас здесь держат?

– Как зачем? Про запас. Захотят великаны есть – выберут кого пожирнее и сожрут.

– Ну и ну, – только и ответил Джек.

Отпер немедленно ворота и выпустил всех на свободу. То-то было радости – ведь это как получить свободу за минуту до казни. Нашёл Джек в пещере сундуки, полные золота и серебра, и разделил их поровну между всеми.

Только к утру простился он с последним узником; оседлал коня и поскакал в замок к спасённому рыцарю – дорогу он знал, рыцарь ему рассказал, как ехать. В полдень Джек уже стучался в ворота замка.

Приняли его с великими почестями. Задали пир на весь мир, знать понаехала отовсюду, веселились и пировали несколько дней. Рыцарь подарил Джеку красивый перстень с печатью – великан уносит несчастного рыцаря и его жену, а под ней слова:

Мы в лапы к злодею попались

И с жизнью совсем распрощались,

Но храбрый Джек своей рукой

Вернул нам счастье и покой.

В самый разгар празднеств прискакал всадник с грозным известием: Громодол, великан о двух головах, услыхав о смерти сородичей, идёт расквитаться с Джеком. Он уже в одной миле от замка. Местные крестьяне разлетаются от него, как мякина по ветру. Услыхал это известие Джек, но духом не смутился.

– Пусть идёт, – говорит. – Я ему устрою достойную встречу. Всех приглашаю посмотреть, как я убью великана.

Рыцарский замок стоял как на острове, окружённый глубоким рвом, полным воды. Через ров вёл к воротам подъёмный мост. Джек велел подпилить его посередине с обоих краёв; взял свой острый меч-кладенец, надел кафтан-невидимку и выступил навстречу великану. Почуял великан Джека и закричал зычным голосом:

Ах, ах! Ух, ух!

Чую человечий дух.

Мёртвый ты или живой,

Всё равно ты будешь мой.

Я смелю тебя в муку

И лепёшек напеку!

– Поговори ещё мне! – крикнул Джек. – Ишь пекарь выискался!

– Уж не ты ли, злодей, убил моих побратимов? Несдобровать тебе! Зубами вцеплюсь, крови напьюсь, кости в порошок сотру!

– А ты сперва догони! – сказал Джек и сбросил кафтан – подразнить великана; надел башмаки-скороходы и помчался как вихрь.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.