Космические инженеры

— Жидкость в аквариуме, — продолжал отгадывать Гэри, — необходима для предотвращения обезвоживания организма и содержит, по всей вероятности, питательные вещества? Если обмен веществ почти на нуле, их нужно не так уж много. Но как же рот и нос? Жидкость…

— Маска, — перебила она. — Химический состав непроницаемый для воды, но испаряющийся при соприкосновении с воздухом.

— Вы подумали. обо всем.

— Пришлось, — ответила она. — Думать за меня было некому.

Она соскользнула со стола и медленно подошла к Гэри.

— Вы только что сказали, что современные ученые еще не решили проблему анабиоза.

Он кивнул.

— То есть, они до сих пор не знают об этих наркотиках?

— Думаю, многие отдали бы свою правую руку, лишь бы узнать о них.

— Мы знали их тысячу лет тому назад. Я и еще один человек. Но почему…

Она резко повернулась к Гэри.

— Давайте уйдем отсюда! Это место наводит на меня ужас.

— Вы ничего не хотите взять с собой? — спросил Гэри. — Только такое, что реально можно забрать.

Она нетерпеливо отмахнулась.

— Нет. Я хочу поскорее забыть это место.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«Космический щенок» стрелой летел к Плутону. Из двигательного отсека доносился приглушенный шум геосекторов. На экране мерцали в бархатном мраке космоса разбросанные тут и там звезды. Стрелка почти подошла к отметке тысяча миль в секунду.

Кэролайн Мартин подалась вперед в своем кресле и жадно смотрела на необъятные просторы.

— Всегда вот так и смотрела бы!

Гэри откинулся в кресле пилота и задумчиво произнес:

— Я все время думаю о твоем имени. Мне кажется, я его где-то слышал.

Она бросила на него быстрый взгляд и снова уставилась на экран.

— Может быть.

Повисла тишина, которую нарушало только гудение геосекторов.

Девушка снова обернулась к Гэри и положила подбородок на сцепленные в замок руки.

— Может быть, вы и читали обо мне, — произнесла она. — Вполне возможно, что имя Кэролайн Мартин упоминается в ваших исторических хрониках. Дело в том, что я работала в древней Государственной Исследовательской комиссии объединенных Земли и Марса во время войны с Юпитером. Я так гордилась своим назначением. Всего четыре года после школы — а так хотелось принять участие в какой— нибудь важной научно-исследовательской работе. И еще я хотела заработать деньги, чтобы продолжить учебу дальше.

— Я теперь начинаю припоминать, — сказал Гэри. — Но тут, наверно, какая-то ошибка. Хроники говорят, что Кэролайн Мартин совершила предательство и была приговорена к смерти.

— Так и было, — отозвалась она, и в ее словах прозвучала застарелая горечь. — Я отказалась отдать военным сделанное мной открытие, открытие, которое могло бы решить исход войны. Заодно оно уничтожило бы Солнечную систему. Я предупредила их, но шла война. Они были в отчаянии — мы терпели поражение за поражением.

— Мы так и не победили, — сказал Гэри.

— Они осудили меня на космос, — продолжила она. — Заперли в тот корабль, в котором ты нашел меня, военный крейсер отбуксировал его на орбиту Плутона и оставил там. Это был старый, предназначенный на слом, корабль с демонтированным оборудованием. С него сняли ракетные двигатели и превратили в тюрьму.

Она обвела взглядом вытянутые лица слушателей и жестом остановила готовые вырваться у них слова.

— Хроники об этом умалчивают, — произнес Херб.

— Наверное, это предпочли скрыть, — сказала она. — Во время войны люди порой делают такие вещи, которые ни один человек в здравом уме не сделает. В мирное время им стыдно признаться в этих зверствах. Последним издевательским жестом было то, что они устроили в рубке управления лабораторию. Так я смогу, мол, продолжить свои исследования, сказали они.

— Неужели твое открытие, на самом деле, могло уничтожить Солнечную систему? — удивился Гэри.

— Да, могло. Потому я и отказалась передать его военным. Тогда они объявили меня предательницей. Я думаю, они надеялись сломить меня. До самого, последнего момента надеялись, что я не выдержу и все расскажу.

— А когда ты этого не сделала, — подхватил Херб, — они не смогли отступить. Они не могли позволить тебе раскрыть их блеф.

— Твои записи так и не были найдены, — сказал Гэри.

Кэролайн постучала тонким пальчиком по лбу:

— Все мои записи были здесь.

Он недоверчиво посмотрел на нее.

— Они и теперь здесь.

— А как ты достала необходимые для анабиоза препараты? — спросил Гэри.

Она довольно долго не отвечала.

— Мне не хочется об этом говорить, — сказала она наконец. — Очень больно вспоминать. Я работала с одним парнем. Тогда ему было примерно столько же, сколько и мне. Его, конечно, давно уже нет.

Кэролайн умолкла. Гэри видел, как она обдумывает, что сказать.

— Мы любили друг друга, — продолжала она. — Мы вместе открыли состояние анабиоза. Мы много месяцев тайно работали над этой проблемой и уже собирались было опубликовать наши результаты, но тут я оказалась на скамье подсудимых. После суда я уже не видела его. Свидания со мной были запрещены.

Брошенная в космосе, я почти сошла с ума. Я придумывала себе самые разные занятия. Много раз разбирала и переставляла свои химикаты и приборы и вот однажды нашла препараты для анабиоза, изобретательно спрятанные в коробку с реактивами. Только один человек во всем мире, кроме меня, знал о них. Я нашла препараты и два шприца для внутривенных инфекций.

Трубка Гэри потухла, он снова зажег ее.

— Я знала, что это азартная игра, ставки в которой очень высоки, а надежда на выигрыш ничтожна, — сказала Кэролайн. — Но я поняла, что он предложил мне принять эту игру. Может быть, у него была безумная надежда раздобыть корабль и отправиться на поиски. Возможно, он даже пытался, но ему не удалось меня найти. А может… он погиб на войне. Но он дал мне шанс перехитрить судьбу, предопределенную военным трибуналом. Я вытащила из двигательного отсека стальные перегородки, чтобы сделать аквариум. На это у меня ушло много недель. Я вытравила кислотой надпись на медной пластинке. Я вышла в открытый космос и вытравила надпись на обшивке корабля у входного люка. Боюсь, у меня получилось довольно коряво.

— И затем ты погрузилась в сон, — произнес Херб.

— Нет, это был не сон, — сказала она. — Мой мозг продолжал работать. Моя мысль работала непрерывно почти тысячу лет. Мой разум ставил перед собой задачи и разрешал их. Я развила в себе способность к чистой дедукции, потому что единственным инструментом, бывшим в моем распоряжении, был мой мозг. Мне кажется, у меня даже развилась способность к телепатии.

— Ты хочешь сказать, — спросил Херб, — что читаешь наши мысли?

Она кивнула, но тут же торопливо пояснила:

— Я не буду это делать. Я не стану читать мысли своих друзей. Но я знала, что Гэри проник в корабль. Я прочла в его мыслях удивление и любопытство. Мне было очень страшно, что вот сейчас он уйдет, и я опять останусь одна. Я пыталась внушить ему свои мысли, но он был так расстроен, что не принимал меня.

Гэри покачал головой:

— На моем месте любой был бы расстроен.

— Подумать только, как тебе повезло! — воскликнул Херб. — То, что мы нашли тебя, — это чистейшая случайность. Твои препараты не смогли бы поддерживать тебя вечно. Еще пару тысяч лет, но не больше. А ведь вполне могло быть, что генераторы атмосферы вышли бы из строя. Или в корабль врезался бы большой метеор, да даже маленький! Тысячи случайностей могли все уничтожить.

— Да, у меня было мало шансов, — согласилась она. — И я знала это. Но другого выхода все равно не было. Мне приходилось выбирать: или многовековая неподвижность или ничего не делать, сойти с ума, состариться и умереть в полном одиночестве.

Кэролайн снова ненадолго умолкла.

— Все было бы прекрасно, — вновь заговорила она, — если бы я не сделала ошибку.

— Тебе было страшно? — спросил Гэри.

Она утвердительно кивнула.

— Я слушала голоса. Голоса из космоса, из межгалактического пространства. Кто-то переговаривался друг с другом через много световых лет. Для этих существ человеческий разум значит не больше, чем для нас разум насекомых. Вначале я испугалась их, испугалась того, о чем они переговаривались, мне чудилось что-то ужасное в том, что я не понимала. Но со временем, все больше приходя в отчаяние, я пыталась отвечать им, пыталась привлечь их внимание. Мне больше не было страшно, я только думала, что они могут помочь мне. Меня больше не волновало, что может произойти, лишь бы кто-то или что-то спасло меня. Или хотя бы заметило меня. Все что угодно, лишь бы знать, что я не одна.

Гэри снова зажег трубку, наступила тишина.

— Голоса, — повторил Херб.

Они все смотрели во тьму, сжимавшую их в своих объятиях. Гэри почувствовал, что у него зашевелились волосы на затылке. Холодный ветер откуда-то издалека пахнул ему в лицо, неизъяснимый ужас из космической бездны запустил свои холодные пальцы в его мозг. Существа, посылающие голую мысль сквозь ничто…

— Скажите, — начала Кэролайн, и, казалось, ее голос доносился откуда-то издалека, — чем закончилась война?

— Война? — переспросил Гэри. — Ах да, война, — повторил он, приходя в себя. — В конце концов Земля и Марс победили. По крайней мере, так пишется в хрониках. Решающее сражение было у Ганимеда, обе флотилии вернулись к себе домой с большими потерями. Юпитериане ушли на Юпитер, флотилия Земли и Марса еле дотащилась до Сандебара на Марсе. Многие месяцы Земля и Марс восстанавливали свой флот и совершенствовали оборону обеих планет. Но юпитериане больше не появлялись, а наши корабли не решались действовать вблизи территории противника. Даже сейчас у нас нет кораблей, способных войти в атмосферу Юпитера. Наши геосекторы могут доставить нас туда и вернуть обратно, но ими нельзя пользоваться вблизи самой планеты. Они работают на принципе искривления пространства.

— Искривляя пространство?! — воскликнула девушка, подскочив на месте.

— Да, — ответил Гэри. — А что тут особенного?

— Ничего. Ничего особенного. — Она помолчала немного и заметила: — Я бы не назвала это победой.

— Так это называют исторические хроники, — пожал плечами Гэри. — Они провозглашают, что мы обратили в бегство юпитериан и что с тех пор они больше носа не казали. Впоследствии Земля и Марс захватили луны Юпитера и колонизировали их, но никто никогда больше не видел корабля юпитериан. Ни разу с 5980 года.

— И ни одного юпитерианина, — добавил Херб.

Девушка снова смотрела в космическое пространство. У нее был ненасытный взгляд, она страстно жаждала жить, но в памяти у нее были навечно вытравлены ужасные воспоминания.

Гэри мысленно ужаснулся. В полном одиночестве она рискнула всем и победила. Она победила пространство, время, жестокость людей и великое безразличие бесчисленного сонма звезд.

О чем она думала все эти годы? Какие загадки природы она разгадала? Кто она теперь — эта двадцатилетняя девушка с тысячелетним разумом?

Гэри вертел в пальцах горячий чубук, изучая отражение Кэролайн на экране обзора. Волевой подбородок, высокий лоб, тяжелые косы, обвивающие голову.

О чем она думает сейчас? О своем возлюбленном, который давно обратился в прах? О том, как тот пытался найти ее, как он, должно быть, плутал в космическом пространстве, и так и не нашел? Или она думает о голосах… голосах, переговаривающихся в необъятных безднах вселенной?

Спейсрайтер, стоящий в темном углу, рассыпался мелкой дробью позывных.

Гэри вскочил на ноги:

— Что там еще?

Позывные кончились, и аппарат начал выстукивать сообщение.

Первым подошел Гэри. Херб и Кэролайн читали, заглядывая ему через плечо.

Нельсону, борт «Космического щенка», в районе Плутона. Кингзли сообщил, что принял некие послания из-за пределов Солнечной системы. Не может или не хочет сообщить их источник. Отказывается говорить об обстоятельствах их получения или содержании, если он его, конечно, знает. Горю желанием получить его признания. С уважением. «Вечерняя ракета». Аппарат стих.

— Надо же, — усмехнулся Херб. — Послания из космоса.

Гэри покачал головой. Он украдкой бросил взгляд на девушку, та сидела совершенно бледная. Видно, на нее опять нахлынули воспоминания.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

«Конец Пути»— единственный поселок на Плутоне, примостившийся у подножья черной горы, казался вымершим. Около зданий, беспорядочно жавшихся друг к другу между подножьем горы и космодромом, никого не было. Захватывающая дух спираль башни радиостанции уходила в космос, и на ее фоне домик радистов казался совсем крохотным. За башней виднелись заправочная станция и ангар, а примерно в полумиле маячило огромное здание, в котором располагались лаборатории Научной комиссии.

Кэролайн прижалась к Гэри.

— Здесь так одиноко чувствуешь себя, — прошептала она, — а я больше не выношу одиночества… после того, как…

Гэри сделал неловкое движение, и тяжелый ботинок заскользил по выщербленной поверхности камня.

— Тут всегда довольно пусто. Не могу понять, куда они все подевались.

Не успел он договорить, как открылся люк радиостанции и фигура в скафандре направилась через поле им навстречу.

В наушниках затрещал голос встречающего:

— Ты — Нельсон. А я — Тед Смит, здешний радист. Кингзли приказал сразу же проводить тебя в дом.

— Прекрасно, — отозвался Гэри. — Я рад, что я здесь. Я полагаю, Эванс все еще поблизости?

— Да, — ответил Смит. — Он сейчас наверху у Кингзли. Его корабль в ангаре. Лично мне кажется, он собирается стартовать отсюда, предоставив ТКСС делать все, что она захочет.

Смит приблизился к ним.

— Как приятно видеть новые лица. Особенно женские. У нас редко бывают гостьи.

— Ах да, совершенно забыл, — спохватился Гэри.

Он представил Смиту Кэролайн и Херба, пока они с трудом брели мимо радиорубки в сторону лаборатории.

— Мы здесь одиноки, как небожители, — сказал Смит. — Веселенькое местечко, надо признать. Ветра нет. Луны нет. Даже разницы между днем и ночью и той почти нет: здесь никогда не бывает облаков, чтобы хоть на время скрыть звезды, а солнце даже днем немногим отличается от них.

Радист, видно, обрадовавшийся редкой возможности поговорить, продолжал, не умолкая, трещать:

— Здесь все становятся немножко того. Тут любой рехнется. Мне так кажется, что доктор уже наполовину того от долгого пребывания здесь. Ему кажется, что он получает послания откуда-то — чуть ли не из другой галактики. Ведет себя очень таинственно.

— Ты считаешь, что это ему только кажется? — спросил Херб.

— Я не говорю ничего конкретно, — заявил Смит, — но скажите мне… откуда ему их получать? Только подумайте, сколько понадобилось бы энергии, чтобы послать сообщение хотя бы с Альфы Центавра? А это не так уж и далеко. В сравнении с другими звездами, можно сказать, соседи.

— Эванс собирается слетать туда и вернуться, — напомнил ему Херб.

— Эванс помешался на космосе. У него есть целая Солнечная система, чтобы шляться, но ему обязательно надо прогуляться к звездам. Ничего у него не выйдет. Я говорил ему, но он только ржет. Мне его жаль. Он хороший парень.

Они поднялись по вырубленным в скале ступеням к главному входу лабораторного корпуса. Смит нажал на кнопку, и они стали ждать.

— Я полагаю, вы не откажетесь, чтобы Энди проверил ваш корабль,

— предположил Смит.

— Конечно, — ответил Гэри. — Пусть он его тщательно осмотрит.

— Энди — парень с заправочной станции, — пояснил радист. — Но теперь у него мало работы. Теперь большинство кораблей с геосекторами. В год всего одна-две старые калоши, которым еще требуется горючее. Когда-то это было прибыльное дельце, но теперь уже нет.

Люк открылся. Трое вошли внутрь, Смит остался за порогом.

— Я должен вернуться на радиостанцию. Но мы еще встретимся.

Внешний люк с шипением закрылся за ними, затем медленно поползла вниз внутренняя дверь. Открылся проем, и они вошли в небольшое помещение, стены которого были увешаны ровными рядами скафандров.

В центре стоял мощный, широкоплечий и мускулистый мужчина. Его непослушные волосы были черны как смоль, а голос дружески рокотал им навстречу.

— Рад видеть вас всех, — сказал он и рассмеялся глубоким басистым смехом, от которого, казалось, сотрясались стены.

Гэри откинул назад свой шлем и протянул ему руку в стальной перчатке.

— Вы — доктор Кингзли?

— Да, это я, — пророкотал мощный бас. — А кто это вместе с вами?

Гэри представил Херба и Кэролайн.

— Я не знал, что среди вас дама, — удивился доктор.

— Ее и не было, — ответил Херб. — До самого недавнего времени.

— Вы что, хотите сказать, что теперь девушки голосуют на космических обочинах?

— Еще лучше, доктор, — засмеялся Гэри. — Тут целая история вышла с мисс Мартин, я думаю, она вас заинтересует.

— Входите, — пробасил Кингзли. — Скидывайте свои шмотки. У меня как раз кипит кофе. Вам ведь, наверно, хочется встретиться с Томми Эвансом. Это тот самый молодой чудак, который намерен лететь четыре световых года к старушке Альфа Центавра.

В этот момент в комнату ворвался сам Томми Эванс.

— Док! — заорал он. — Ваша дьявольская машина опять заработала.

Доктор Кингзли ринулся вон, крикнув на ходу:

— За мной. Прямо в скафандрах.

Остальные побежали следом. Они пронеслись сквозь жилкой отсек, сквозь маленькую кухоньку, обдавшую их ароматом кофе, прямо в лабораторию, в которой не было ничего, кроме одинокого чудо-агрегата в углу. Наверху его мигала красная лампочка.

Доктор Кингзли с разбегу плюхнулся в кресло перед прибором, схватил куполообразный шлем и водрузил на голову. Рядом на щитке лежали блокнот и карандаш, в который и вцепился Кингзли, словно собирался что-то записывать, но карандаш так и остался неподвижен, только лицо Кингзли окаменело от напряжения.

Другой рукой он крутил какие-то ручки и нажимал на разные кнопки у себя на шлеме.

Гэри смотрел, ничего не понимая.

Совершенно очевидно, что свои загадочные послания Кингзли получает с помощью вот этой штуковины. Но у него явно что-то не ладится. Что-то не так с этими посланиями.

Красная лампочка погасла, и доктор снял шлем.

— Опять ничего, — сказал он, откинувшись в кресле.

Он неторопливо встал, на лице у него было написано явное разочарование, но его бас рокотал по-прежнему жизнерадостно.

Кингзли щелкнул пальцами, указывая на Томми Эванса.

— Познакомьтесь с Эвансом, — сказал он. Затем представил их самих. — Журналисты. Описывают Солнечную систему. Делают это очень хорошо. Последний грузовой корабль привез несколько номеров «Вечерней ракеты». Читал ваши статьи о лунах Юпитера. Очень интересно.

Он вернулся на кухню и налил всем кофе, пока они снимали скафандры.

— Вас, конечно, интересует, что все это значит?

Гэри кивнул.

— Моя контора уведомила меня. Мне заказали статьи на эту тему. Я надеюсь, вы мне не откажете.

Доктор Кингзли глотнул обжигающий кофе.

— Рассказывать почти нечего. А то, что есть, — не для печати. Так что статья вряд ли получится… пока.

Эванс хохотнул:

— Док, брось. Ты же прекрасно знаешь, что у нас куча интересной информации. Раскалывайся. Он не разболтает то, что пока не для печати.

Доктор Кингзли вопросительно посмотрел на Гэри.

— Все, о чем скажете, что пока не для печати, будет не для печати, — кивнул Гэри.

— Очень многое здесь может показаться невероятным, — начал Кингзли своим громовым басом.

— К черту, — перебил его Эванс. — Все новое кажется невероятным. Мой корабль тоже вещь фантастическая, но я не сомневаюсь, что он все же полетит.

Кингзли взгромоздился на жесткий кухонный табурет.

— Все началось уже больше года назад, — продолжил он. — Мы тогда изучали космические излучения. М-да, лучи эти — вещь неуловимая. Человек изучает их почти пять тысячелетий, а знает о них не так уж и много. С самого начала мы поняли, что сделали эпохальное открытие, как только наши приборы, установленные на крыше этого здания, показали, что изучаемое нами излучение имеет строгую внутреннюю структуру. Но это еще не все. Оно регистрируется строго в определенное время. Мы разработали более чувствительные приборы и узнали кое-что еще. Выяснилось, что излучение регистрируется только тогда, когда наша сторона Плутона обращена к Туманности Андромеды.

Выяснилось также, что излучение имеет не только определенную физическую структуру, но и определенное временное строение и его интенсивность всегда остается неизменной. Другими словами: излучение постоянно, регистрируется только тогда, когда мы обращены к Туманности Андромеды, и интенсивность его меняется очень незначительно. Все это явно свидетельствует о постоянном источнике, который работает в строго определенное время. В любое другое время наши приборы регистрируют обычный фон.

Эти данные сразили меня наповал. Космическое излучение не может вести себя подобным образом. Ничего подобного никогда раньше не регистрировалось. Конечно, мы не забыли, что это первое исследование на большом расстоянии от искажающего воздействия солнечных магнитных полей. Но возникал вопрос: почему излучение появляется только тогда, когда мы обращены к Туманности Андромеды?

Я и два моих помощника изучали его со всех сторон, строили гипотезы об источнике и, в конце концов, пришли к общему выводу.

То, что регистрируют наши приборы, — это не естественное космическое излучение. Это нечто другое. Нечто новое. Это неизвестные нам сигналы, приходящие из бездны космическою пространства. Они похожи на позывные. Будто кто-то или что-то, или бог знает что, вызывает кого-то или что-то, расположенное здесь, на Плутоне. Мы начали фантазировать. Очень соблазнительной показалась мысль, что сигналы идут из соседней галактики, из огромной звездной системы в девятистах миллионах световых лет отсюда.

Но все это были чистые фантазии. У нас не было фактов, показывающих это. Мы и теперь не очень хорошо знаем, что это такое, хотя сейчас знаем намного больше, чем тогда.

Факты, собранные нами, указывают, что это сигналы и посылают их разумные существа. Существа, которые знают, что делают. Неясным остается расстояние. На мгновение предположим, что сигналы поступают из Туманности Андромеды. Чтобы достигнуть нас, они должны преодолеть почти миллиард световых лет. Вполне вероятно, что существуют скорости значительно выше скорости света, но вряд ли разумно в данный момент предполагать, что они могут настолько ее превышать. А если еще учесть неизбежное искажение времени, то задача становится неразрешимой даже для выдающихся умов. Впрочем, возможен еще один ответ… если эти сигналы, действительно, поступают сюда из-за сотен световых лет, то, вероятно, они перемещаются не в обычном пространстве. Они могут идти в другом пространственно— временном континууме, который, для точности, можно было бы назвать четвертым измерением.

— Доктор, вы меня совсем запутали, — пожаловался Херб.

— Мы и сами запутались, — ответил Кингзли. — И тогда нам пришло в голову, а вдруг мы ловим чистую мысль. Мысль, посланную на невообразимое число световых лет. Но какова может быть скорость мысли? Мысль может быть мгновенной… скорость ее может быть ниже скорости света. А может быть где-то в промежутке между этими двумя точками. В одном мы уверены эти сигналы — проекция мысли. Но вот перемещаются ли они в обычном пространстве или совершают прыжок из одного измерения в другое, мы не знаем и, наверное, не узнаем никогда. Много времени мы потратили на прибор, который вы видите в соседней комнате. Если в двух словах, то он улавливает сигналы и трансформирует их из чистой энергии мысли в саму мысль, в символы, понятные нашему мозгу. Нам также удалось разработать способ отправки нашей собственной ответной мысли, чтобы установить контакт с теми, кто пытается связаться с Плутоном. Но до сих пор нам, очевидно, удалось только дать им понять, что мы пытаемся связаться с ними, потому что в последнее время структура сигналов изменилась, в них появилась какая-то отчаянная настойчивость, требовательность, почти мольба. — Он провел рукой по лицу. — Все так запутано.

— Но зачем кому-то понадобилось посылать позывные на Плутон? — удивился Херб. — Пока здесь не появились мы, на планете не было никакой жизни. Бесплодная планета, без атмосферы, слишком холодная для любой формы жизни. Конец пути творения.

Кингзли внимательно посмотрел на Херба.

— Молодой человек, — поучительно начал он, — мы не должны никогда и ничего считать само собой разумеющимся. Как мы можем утверждать, что на Плутоне никогда не было жизни и разума? Откуда мы знаем, что миллиарды лет тому назад здесь не возникла и не расцвела высокоразвитая цивилизация? Откуда мы знаем, что много миллиардов лет назад экспедиционный корпус с какой-нибудь далекой звезды не прилетел сюда и не колонизировал эту планету?

— Все это звучит неубедительно, — возразил Херб.

Кингзли нетерпеливо поднял руку.

— Сами сигналы тоже невероятны, — пробасил он. — Но вот они. Я уже много думал об этом. Мое проклятье — это мое воображение; ученый не должен ему поддаваться. Ученый должен продвигаться вперед, прикладывая один осколочек знания к другому, и только тогда делать выводы. Фантазия — удел философов. Но я так не могу. Я пытаюсь понять, что могло произойти и что еще может произойти.

Я представил, как далекая планета обшаривает космос в тщетной надежде связаться с давно потерянной колонией здесь на Плутоне. Я представил, что кто-то пытается восстановить связь с людьми, которые жили тут миллионы лет назад. На этом я и остановился.

Гэри снова набил трубку и, закурив, хмуро уставился на клубы табачного дыма. Опять голоса из космоса. Голоса, звучащие сквозь бесконечное ничто. И голоса эти говорят что-то такое, что томит человеческую душу.

— Доктор, — начал он, — вы не единственный, кто слышал голоса из далекого космоса.

Кингзли резко повернулся к нему.

— Кто еще? — спросил он почти враждебно.

— Мисс Мартин, — спокойно ответил Гэри, затягиваясь. — Вы ведь еще не слышали истории мисс Мартин. Я полагаю, что именно мисс Мартин могла бы вам помочь.

— Каким образом?

— М-м, дело в том, что мисс Мартин тысячу лет совершенствовала свой мозг. Мысль ее работала без перерыва почти десять столетий.

Лицо Кингзли вытянулось от удивления.

— Это невозможно, — выдавил он.

— Почему бы и нет, если речь идет об анабиозе.

Кингзли открыл было рот, чтобы возразить, но Гэри быстро продолжил:

— Доктор, помните ли вы историю некой Кэролайн Мартин, которая во время войны с Юпитером отказалась отдать военным свое изобретение?

— Да, конечно. Ученые долго гадали, что же она изобрела…— Кингзли вдруг вскочил со стула. — Кэролайн Мартин! — Он посмотрел на девушку и сипло прошептал: — Вас ведь тоже зовут Кэролайн Мартин.

Гэри кивнул:

— Доктор, это та самая женщина, которая тысячу лет назад отказалась выдать свой секрет.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Доктор Кингзли посмотрел на часы.

— Еще немного, и пойдут сигналы, — сказал он. — Через пару минут мы будем прямо напротив Туманности Андромеды. Она уже и сейчас видна над горизонтом.

Кэролайн Мартин в куполообразном шлеме села к телепатической машине. Присутствующие не сводили глаз с крохотной лампочки на крышке прибора. Когда начнут поступать сигналы, лампочка замигает ярко-красным глазом.

— Боже, жутко-то как, — прошептал Томми Эванс и провел рукой по лицу.

Гэри смотрел на девушку. Она сидела очень прямо и была похожа на королеву с короной на голове. Она сидела и ждала, ждала голоса существ, отделенных от нее немыслимой бездной, сквозь которую даже свету нужно добираться много-много лет.

Мозг, отточенный тысячелетней работой; женщина, владеющая четкой и неумолимой логикой. Она говорила, что очень многое обдумала в своей скорлупке, ставила перед собой различные задачи и разрешала их. Что же это за проблемы, о которых она размышляла? Какие загадки вселенной она разгадала? Она ведь еще совсем молоденькая девушка, почти ребенок, ей бы сейчас играть в теннис или танцевать… но ее мысль работала тысячу лет.

В этот момент замигала лампочка. Гэри видел, как Кэролайн подалась вперед, услышал, как у нее перехватило дыхание. Карандаш, который она держала в руке, выпал и покатился на пол.

В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая только сипением Кингзли. Он шептал Гэри:

— Она понимает! Она их поймает…

Гэри прижал палец к губам.

Красная лампочка погасла, и Кэролайн медленно повернулась в кресле. Глаза ее были широко распахнуты, она молчала, подыскивая нужные слова.

— Они считают, что им отвечает кто-то другой, — наконец сказала она. — Они думают, что это высокоразвитая цивилизация, которая когда— то обитала здесь. Источник сигналов очень далеко. Намного дальше, чем Туманность Андромеды. Туманность Андромеды просто случайно находится в том же направлении. Они удивлены, что никто не отвечает. Они хотят помочь нам установить контакт, но используют такие научные термины, которые я не понимаю… что-то связанное с искривлением пространства и времени, но они оперируют законами, которых я не знаю. Им что-то от нас нужно, и они не могут ждать. Похоже, кому-то грозит большая опасность. Они считают, что мы можем помочь.

— Угрожает опасность? Но кому? — удивился Кингзли.

— Я не смогла понять.

— Ты можешь им ответить? — спросил Гэри. — Так, чтобы они тебя поняли?

— Попытаюсь.

— Нужно просто думать, — принялся объяснять ей Кингзли. — Думать четко и сосредоточенно. Максимально сосредоточиться, как бы отталкивать от себя мысль. Шлем улавливает импульсы и сам пропускает их через мыслепроектор.

Изящные пальцы Кэролайн переключили режим. Зажглась электронная лампа и засветилась ослепительным голубым пламенем. Нарастающий вой заполнил небольшое помещение, потом перешел в ровное гудение, все электронные трубки заполнил ослепительный свет.

Теперь она говорит с ними, подумал Гэри. Она говорит с ними.

Несколько минут показались вечностью. Кэролайн снова переключила режим. Гудение стало стихать, смолкло и сменилось мертвой тишиной.