Последняя империя (Книга 2)

Было осуждено более двадцати человек, в том числе несколько высокопоставленных чиновников в секретариате ООН и аппарате ЦРУ. В Советском Союзе его заочно приговорили к смертной казни, после чего на Заславского распространился закон об охране наиболее важных свидетелей. Заславскому поменяли внешность, а отличное знание английского и литературный дар помогли найти себя в новой жизни. Он писал книги сразу под двумя фамилиями, как писатель Георгий Жуков писал романы о происках КГБ, а как американский эссеист Майкл Джонсон умудрился получить престижнейшую премию Букера. ФБР считает что русские вышли на перебежчика через жену Заславского. Тому почему-то непременно хотелось иметь в доме именно русскую женщину. Хотя он и сохранил перед ней свое инкогнито, но переписка Оксаны со своими родственниками и друзьями привлекли внимание наследников КГБ. Далее следователь Черни считает что аналитики из ФСБ просто сравнили время появления писателя Джонсона и писателя Жукова со временем побега Михаила Заславского. Все остальное было делом техники.
      Эта смерть вызывает большую тревогу. То, что спецслужбы России с такой наглостью действуют на территории США говорит не только о силе русской разведки, но и бессилии наших органов защиты государства..."
      Кроме Заславского почти в тоже время в Англии был убит Андрей Крутов, бывший полковник СВР, и такой же как и его коллега глава резидентуры в Соединенном Королевстве, затем перебежчик, и так же удачливый писатель. Это не добавило западным обывателям любви к России, но Ждан еще три года назад торжественно пообещал что достанет всех, кто ушел служить к врагам родины. Смертью этих двух самых видных изменников Ждан добился двух целей: во-первых, он привел в исполнение вынесенные тем приговоры, а во-вторых, заставил всех остальных перебежчиков по новой менять адреса, фамилии, страны, снотворное, цвет волос и жен. И это было самое главное.
      - Эти гады до конца своих дней будут жить в вечном страхе, - так определил задачу своим подчиненным Ждан.
      ЭПИЗОД 54.
      Осень две тысячи восьмого года, горный район северной Турции, в пятнадцати километрах от границы с Арменией.
      Ранним утром по дну каменистого ущелья медленно пробирался по камням большой караван. Шли женщины, старики, дети. Немногочисленные лошади, мулы и ослы везли объемные тюки с поклажей. Время от времени попадались носилки с ранеными. Примерно треть всех идущих были вооружены. Все эти люди были одной национальности - курды, но кроме этого их роднило общее выражение лица, невыносимая усталость и некая печать безнадежности. Время от времени все с тревогой поднимали голову вверх, словно ожидая чего-то. Высокий, красивый молодой парень в выцветшем камуфляже и с автоматом Калашникова в руках вскочил на большой валун, огляделся по сторонам и замер, прислушиваясь. Так он простоял несколько минут, потом заметил кого-то в толпе, и соскочив, начал пробираться к высокому, мощного сложения мужчине с пышными усами, и гривой курчавых волос, чуть тронутых сединой.
      - Ну что, Олжас, ничего не слышал? - спросил тот, не прерывая своего мерного движения.
      - Нет, отец. Может мы успеем?
      - Это вряд ли.
      Он с тоской посмотрел на пробившее утренний туман солнце, и тяжело вздохнул. Отца Олжаса звали Мухаммед Авдал, в свое время, три года назад, ему присвоили воинское звание генерал, и назначили командовать Северной курдской армией, насчитывающей тогда в своих рядах десять тысяч хорошо обученных, смелых и преданных идее создания независимого Курдистана людей. Но теперь только эти восемьсот человек и были всей армией повстанческого генерала. Из них лишь триста могли носить оружие, все остальные были членами их семей. В этот год правительство Турции решило окончательно покончить с надоевшими им сепаратистами. Войска повели атаки по всем фронтам: с воздуха, с земли, и даже из космоса им помогал спутник-шпион, специально для этих целей запущенный американской ракетой носителем. То, что всегда выручало курдских партизан - скрытность маневра и внезапность перестало существовать. Стычки с сухопутными войсками были редки, горная местность не давала возможности правительственным солдатам провести облавы по всем правилам. Зато дальнобойная артиллерия доставала курдов за много километров. Высоко в небе направляя смертоносные снаряды кружил самолет-корректировщик. Но самыми страшными были удары авиации. Стремительная стрела идущего на сверхзвуке реактивного самолета появлялась всегда неожиданно, лишь через несколько секунд до ушей партизан грохотом взрыва доносилась звуковая волна, и одновременно с ней начинали рваться бомбы. Сначала турки использовали обычные бомбы, осколочные, но потом, убедившись в их низкой эффективности в горной местности, начали применять напалм и бомбы объемного взрыва. Вот это было страшно. Одновременно начали гибнуть сотни людей. После подобных налетов сразу появлялись вертолеты. Они носились на бреющем полете добивая раненых и оставшихся в живых. Уже после первого подобного комбинированного налета Мухаммед Авдал понял, что война проиграна, рассредоточил своих бойцов на несколько колонн, и начал уводить остатки войск к границе. Полгода непрерывных боев, ни минуты передышки, и вот теперь из десяти тысяч хорошо обученых бойцов у него осталась эта жалкая кучка людей. Все остальные либо погибли, либо попали в плен. Армия пополнялась лишь за счет прибившимся к партизанам мирных жителей, так же уничтожаемых правительственными войсками с чисто азиатской беспощадностью.
      Последние два дня им везло. Наступавшая осень щедро начала укутывать землю туманами, пошли дожди. Но сегодня подморозило, и синее небо страшило Авдала больше чем самое жуткое стихийное бедствие.
      "Только бы не прилетели вертолеты," - подумал командующий, и, словно прочитав его мысли, сзади раздался крик:
      - Вертолеты!
      Весь караван мгновенно рассыпался, люди бежали в разные стороны, стараясь укрыться за большими камнями, либо под прикрытие нависших скал. Два штурмовых вертолета "Кобра" с грохотом и воем винтов прошлись по ущелью сея смерть. Первый из них поливал узкий каньон пулеметными очередями, второй ударил по ущелью неуправляемыми ракетами. Когда шум вертолетов стал тише все ущелье наполнилось криками и стонами раненых, с мучительным ржанием билась на земле раненая лошадь, совсем по человечески стонал умирающий мул. И еще истошно кричала женщина над мертвым телом трехлетнего сына. А гул вертолетов снова начал нарастать, на этот раз они заходили с головы колонны. В этот раз вертолетчиков встретили многочисленные очереди, практически все у кого в руках было оружие стреляли в стремительно несущиеся черные тени. Это было скорее психологическая оборона, броня выдерживала удары пуль, но звон от их ударов очень нервировало пилотов. Не выдержав огня обе вертушки взмыли вверх и свернули в сторону. Минут через пять они появились снова, зайдя в ущелье с другой стороны. Еще полгода назад вертолеты боялись вот так в лоб атаковать колонны курдов. Тогда у них были российские зенитные комплексы "Оса" и "Стрела", и обломки четырех вертолетов навсегда остались в горах Курдистана. Теперь же даже патроны были у партизан на исходе и в этот раз курды стреляли уже не очередями, а одиночными, стараясь тщательней целиться. На большой валун в самом центре ущелья ловко вскочил один из бойцов. Мухаммед мгновенно узнал по стройной фигуре своего сына. На плече Олжаса была длинная труба гранатомета РПГ. Не обращая внимания на свистящие рядом пули парень быстро поймал в прицельную рамку лобастую кабину пилотов и нажал на спуск. Выстрел получился удачным, из кабины рвануло пламя, "Кобру" потянуло вверх, затем вертолет начал заваливаться на бок, потом исчез из поля зрения генерала, и только грохот близкого взрыва да небольшой кусок взметнувшегося над скалами черного дыма доказали удачу младшего Авдала.
      У пилота второго вертолета не выдержали нервы, он рванул свою стремительную машину вверх и скрылся из вида. Вскоре наступившая тишина подсказала партизанам что в этот раз им дана более длительная передышка.
      - Быстро уходим! - закричал генерал. - Они наведут на нас артиллерию!
      В ущелье тут же поднялась суматоха, старики и женщины начали поднимать мулов и ослов, мужчины занялись убитыми и ранеными. Мухаммед ходил по ущелью покрикивая на своих подчиненных. Больше всего он боялся самолетов с напалмом, сейчас, в этом узком ущелье они представляли из себя прекрасную мишень. Приказав прирезать раненую лошадь он поспешил дальше, к хвосту колонны, отмечая для себя остальные потери. В этот раз их было немного, он заметил двоих убитых и троих раненых, да и то легко. Колонна уже двинулась, когда Мухаммед увидел неподвижно стоящую группу людей. Человек двадцать столпились в самом центре ущелья.
      - Эй, а вы что там застряли? - крикнул генерал подходя. - Быстро уходим!
      Все обернулись к нему, и по растерянным взглядам бойцов Мухаммед понял, что произошло что-то страшное. Толпа расступилась, и он увидел на земле лежащего человека. Лишь подойдя поближе Авдал узнал в нем своего сына. Лицо его было спокойным, и казалось даже счастливым, а небольшое пятно крови на груди могло показаться несерьезным, если бы оно не было расположено точно в районе сердца.
      Все остальное генерал воспринимал как бы со стороны, во сне. Он слышал звуки, но не понимал что они означают, что сейчас происходит. Тело сына подняли, завернули в черную тряпку. Мухаммед шел вместе со всеми, молча, не отрывая взгляда от черного тюка, привязанного к боку одного из мулов. Даже грохот артиллерийских разрывов за его спиной, на минуту прорвавшийся сквозь пелену бесчувствия, так и не вывел генерала до конца из этого транса.
      Через три дня, потеряв еще десять человек, колонна перешла турецко-армянскую границу. Командовал ей пришедший в себя Мухаммед Авдал. От прошедшей боли ему осталась только снежно-белая седина.
      Решительность турецкого правительство окончательно уничтожить если не весь курдский народ, то большую его часть сыграла неожиданную роль в судьбе России. На очередном заседании Верховного Совета Володин коснулся темы курдов.
      - В Армении скопилось сейчас более ста тысяч курдов. Для армянского правительства это большая проблема, они себя то толком не могут прокормить, едва ли не половина населения Армении проживает сейчас у нас. Так вот, курды обратились к России с просьбой разрешить им компактно поселиться на территории России.
      - Еще чего, - хмыкнул Ждан. - Мало у нас всякой нечисти, так еще и этих подавай.
      - А что, можно расселить в Сибири. Переименовать Биробиджан в Курдистан, всего-то и делов, - пошутил сидевший рядом с ним министр внутренних дел Малахов.
      - Да, скажешь тоже. Они там околеют за неделю, а хоронить их в вечной мерзлоте влетит в копеечку.
      - Надо подумать, - решил Сизов.- Вы лучше расскажите, шутники, что там у вас с Чечней опять происходит?
      И Малахов, и Ждан сразу поскучнели.
      - В этом году произошла активизация бандформирований в Чечне и Ингушетии, - признался Ждан. - Только за последний месяц произошло три подрыва бронемашин и семь обстрелов войск.
      - Но вы же мне гарантировали что после той "санобработки" в Чечне не останется ни кого?
      - К сожалению штамм Икс не сработал в горных районах, там где стояла нулевая температура, - пояснил Малахов. - Так что мирное население вымерло, а большая часть боевиков уцелела. Большинство из них поняв безнадежность своего положения ушли за рубеж, в Чечне остались лишь небольшие, единичные банды фанатиков. Большинство мы из них легко перещелкали. Но в последнее время в Чечню из-за рубежа проникли как минимум триста боевиков, прошедших подготовку в Пакистане и Саудовской Аравии. Именно эти страны стараются сейчас возродить очаг исламизма на Кавказе. Он им нужен прежде всего как символ сопротивления федеральным войскам России. Сейчас развернуто движение к возвращению чеченского населения из России в Ичкерию. Только за эти полгода приехали пятьдесят тысяч человек. Нельзя сказать чтобы они охотно едут туда, по мусульманским обычаям все места связанные с массовой гибелью людей считаются нечистыми, но многих просто заставляют переселяться угрозами.
      - И сколько чеченцев могут вернуться? - спросил Соломин.
      - Двести тысяч. А всего их по России четыреста тысяч.
      - Кошмар, - пробормотал Соломин. - Это опять начнется все с начала.
      - Да, - подтвердил Ждан. - Боевикам нужна база для поддержки. Если вернется мирное население им будет легче раствориться в нем. Кроме того это и снабжение припасами и людские резервы для пополнения бандформирований.
      - И что же теперь делать? - спросил Сизов. - Запретить въезд в Чечню?
      - Эти, на западе, снова поднимут вой.
      - Да и хрен с ними, - буркнул Сазонтьев. Сегодня он был как никогда злой, хотя и трезвый. - Но если, мать вашу, вы допустите что они снова расселятся там как блохи на собаке, то я не дам больше ни одного солдата. Воюйте там сами!
      Ждан опешил.
      - Нет, ты однако нас не пугай. Мы что, должны их разворачивать назад? Они приезжают, показывают паспорт, а там черным по белому прописка: "Чеченская АССР, село Алерой". И что я с ним должен делать после этого?
      - Хоть что! Хоть задницу им покажи, но если они опять ударят по Грозному либо Гудермесу, от меня солдат не жди. Нет у меня их! Половина в Средней Азии, половина в Сибири, охраняет границы от наших желторожих друзей.
      - Может туда переселить казаков? - предложил Малахов, давно и нежно опекающий этот специфический род войск.
      Соломин фыркнул на это.
      - Ну да, пойдут твои красноломпасники в самое пекло.
      - А что, мои орлы способны хоть на что.
      - Ладно вам собачиться, - прервал спор Сизов. Сев на свое место он поправил ненужную ему пепельницу и сказал. - Есть идея запустить в этот район третью силу.
      - Какую? - удивились все.
      - Курдов. Сколько их там в Армении? - спросил Сизов у Володина.
      - Более ста тысяч. Две трети это женщины и дети, остальные хорошо обученные воинские формирования.
      - У них и оружие есть?
      - Да.
      - Как они в военном отношении? - Сизов обратился с этим вопросом к Главковерху.
      - Ну, как партизанам им цены нет, - признал Сазонтьев. - Храбры, дисциплинированы. Большинство из них воины в третьем поколении.
      - У них забавное сочетание мусульманского вероисповедания и социалистических взглядов на устройства государства, - напомнил Володин. Они даже обращаются друг к другу товарищ, а не господин.
      - Курды, нарды, крестики-нолики, - пробормотал Соломин. - Черт его знает как все это обернется.
      - Ну так что решим, предложим им переселиться в Чечню? - настаивал Сизов. - А то потом будет неудобно отказываться от своих слов.
      - Так ты же уже все решил, - сказал за всех Сазонтьев. - Мы же знаем твою манеру: "Мы тут подумали и я решил".
      - Ну раз так, то значит все и решено.
      Два месяца шли переговоры, курды выторговали себе автономию, большую материальную помощь и провоз на территорию России своего оружия. К весне караваны автобусов с переселенцами начали заполнять дороги ведущие из Армении в Россию. В мае завершилось основное переселение, жилья даже в разрушенных войной районах хватало, из России начали поступать трактора и зерно для посевной, везли коров и коз, лошадей и овец.
      Той же весной, в марте, за окраиной старинного горного поселка Очхой-Мортан произошла встреча двух командиров. На небольшой опушке встретились две группы вооруженных людей. Одну из них возглавлял бородатый, длинноволосый чеченец по имени Хасан, вторую коренастый, пышноусый курд Ахмед Мухтар-Бек. До нельзя потрепанный камуфляж чеченца резко контрастировал с новеньким, российским армейским полушубком курда. Поздоровавшись предводители отошли в сторону и усевшись на два пенька начали неторопливую беседу.
      - Зачем ты приехал в наши края, Мухтар-Бек?
      - Нас выжили с родины, и мы хотим обрести ее здесь.
      - Но эта наша родина! Ты поселился в поселке в самом большом доме около мечети, но это мой дом. Русские сделали с нами то же самое, что турки с вами. Уезжай от сюда, аллахом тебя прошу!
      Курд покачал головой.
      - Нам некуда ехать, это последний шанс сохранить нас как один народ. Вас осталось мало, горстка людей. Выходи из леса и живи с нами в мире, никто тебя не тронет, аллахом клянусь!
      - Ты не понимаешь! - горяче заговорил Хасан. - Мы хозяева этого мира, тут все принадлежит нам - земля, вода, скалы, горы, воздух, - все это только наше. Мы не потерпим присутствия в Ичкерии кого-то еще.
      - Зря ты так, - осуждающе качнул головой Ахмед Мухтар-Бек. - Мы хотим жить с вами в мире, зачем нам война? Мы навоевались за тридцать лет более чем достаточно, нам нужен мир и покой.
      - Значит ты ни чего не понял, - сказал поднимаясь чеченец.- И это плохо. Мира ты здесь не найдешь. Русский хитрый, он хочет столкнуть нас лбами, чтобы мусульмане убивали мусульман.
      - Так ты угрожаешь нам? Неужели с этой горсткой людей ты хочешь воевать с нами? - курд ткнул пальцем в сторону воинов чеченца. - У меня в пять раз больше бойцов, чем у тебя.
      - Нет, ты так не думай, это только малая часть моего отряда, остальные находятся в надежном месте. Я тебе не угрожаю, наоборот. Я предлагаю тебе объединиться и начать войну священного джихада против неверных. У тебя много солдат, у меня много денег. За каждого убитого русского солдата я буду платить тебе сто долларов, за офицера - пятьсот, тысячу за подбитый бронетранспортер, две - за машину, три - за танк.
      - Это интересное предложение, надо его обдумать, - согласился курд. Через два дня я приму решение. Встретимся здесь же, в это же время.
      Спустя два дня семеро чеченцев во главе со своим командиром осторожно двигались по укромной тропе в сторону селения.
      - Как думаешь, Али, согласится этот толстый курд с нашими предложениями? - спросил Хасан, оборачиваясь к своему лучшему другу.
      - Скользкий он какой-то, не верю я ему.
      - Да, поверить трудно. Но надо взять их на жадности. Видел, как заблестели его глаза когда я начал разговор про доллары? Нам только подтолкнуть его, заставить убить первого русского, а потом все пойдет как надо. Русские еще пожалеют, что привезли этих турецких ослов в наши горы. Эти же курды еще помогут нам освободить Ичкерию для чеченцев. А там мы уж сами решим, жить им здесь или не жить.
      - Ты хочешь расплачиваться с ними настоящими долларами? поинтересовался Али.
      - Зачем, у нас два ящика подделок, надо же их использовать.
      Хасан засмеялся, и двинулся дальше.
      До условленного места оставалось не более полкилометра, когда что-то тонко свистнуло, и замыкающий повалился на землю. Из его горла торчало острие толстой арбалетной стрелы. Через секунду вторая стрела поразила следующего бандита, а когда оставшиеся пятеро поняли в чем дело, было поздно. Несколько выстрелов из автоматов с глушителями и удачно брошенный нож решили судьбу всех боевиков. Ни кто из них не успел даже нажать на курок.
      Убедившись что все чеченца мертвы Мухтар-Бек приказал пятерым своим воинам.
      - Этих зароете прямо здесь, вон в той яме. Заберите оружие и документы, их надо отдать русским. Остальные за мной.
      Тропа с явно потревоженной прошлогодней листвой через час вывела многочисленный отряд курдов к подножию большой горы.
      - Вот они, - сказал один из разведчиков, протягивая бинокль командиру. - Там что-то вроде землянки. Один сидит караулит, один варит, остальные, наверное, там, внизу.
      Внимательно рассмотрев схрон бандитов Ахмед отдал несколько коротких приказов своим подчиненным. Через пять минут захрипел и ткнулся лицом в котел кашевар, в ту же секунду получил стрелу в горло и караульный. Курды окружили схрон, командир махнул рукой и в открытое жерло люка полетели гранаты. Грохот взрывов сменился воем и стоном раненых, прогремела одинокая ответная очередь. Тишина наступила только после еще одной порции лимонок. Спустившиеся вниз курды вернулись недовольными.
      - Их там всего трое. Где остальные?
      Но прочитав все найденные в землянке документы Мухтар-Бек остался доволен.
      - Нет, это все. Тот чеченец блефовал. На самом деле их было совсем мало, всего двенадцать человек.
      Примерно то же самое происходило по всей Чечне. Последний выстрел прозвучал спустя два года, когда курды достаточно хорошо освоились в новых для себя краях, и перещелкали местных бандитов как куропаток. К этому времени курдское население Чечни превысило триста пятьдесят тысяч человек. Курды всеми путями стремились попасть в Новый Курдистан, они пешком переходили по несколько границ, и стекались сюда не только из Турции, но и из Ирана, и Ирака. Постепенно они выжили из своей новой родины всех неугодных им чеченцев. Кое где дело доходило до откровенной резни, но русские власти закрывали на это свои глаза. Столь преданных и ревностных союзников у них в этих краях еще не было ни когда.
      ЭПИЗОД 56.
      Две тысячи десятый год мог стать самым стабильным в истории России со дня военного переворота. Затихли бои в Средней Азии, Кавказ практически утихомирился, давно не тревожили Москву терракты. Промышленность наконец-то обрела стабильность и даже некоторый рост, хотя Соломин по прежнему продолжал жаловаться на несбалансированность в сфере производства, когда слишком много тратилось на то, что не давало дохода: армию, оружие, танки, самолеты, новые крейсера и подводные лодки. Но теперь выручал хлынувший в страну поток нефтедолларов. Неприятности последовали с самой неожиданной стороны. Все началось в первый майский день, по привычке отмечаемый в России как пролетарский праздник.
      Когда утром на Красную площадь начал постепенно стягиваться народ, все ответственные за порядок в столице восприняли это как должное, москвичи за последние годы привыкли отмечать все праздники многолюдными гуляньями в старом центре столице. Несмотря на пасмурную погоду настроение у всех было приподнятое, часто слышались смех и песни. Большинство из пришедших были молодыми людьми с красными и трехцветными флажками, воздушными шариками, многие несли гитары, из динамиков переносных магнитофонов неслась самая разнообразная музыка, от Высоцкого до современнейшего супер-рэпа. Но постепенно, с каждой минутой, толпа становилась все больше и больше, росла как на дрожжах. Лишь когда плотность этой толпы достигла максимума и ни кто из пришедших уже не мог сделать и шагу, милицейское начальство начало беспокоиться.
      - Что это они сегодня все приперлись сюда? - спросил генерал-лейтенант милиции Курбыко, начальник ГОВД Москвы. - Вроде никаких концертов на площади не запланировано?
      Ответ он получил через две минуты. Неожиданно толпа с криками и визгом женщин нажала и прорвала тонкую линию оцепления. Десятки людей сразу заполонили трибуны Мавзолея. Минут пять продолжалась непонятная суета, затем раздался характерный грохот перешедший в свист, и в руках у одного из молодых парней очутился микрофон. Каким образом на площади оказалась столь мощная аппаратура милицейское начальство долго не могло понять, уже потом оказалось что колонки и усилитель пронесла с собой группа молодых девушек, плотной толпой проникшая на площадь. Кто-то из митингующих хорошо разбирался в проводке Мавзолея и сумел подключить усилители к стационарным разеткам на трибуне.
      - С первым Маем, господа студенты! - разнеслось над всей площадью. Толпа ответила на это восторженным ревом, аплодисментами, свистом. У микрофона стоял высокий парень с длинными волосами стянутыми резинкой в хвост. Затемненные очки и козлиная бородка гармонично дополняла облик оратора.
      - Сегодня мы здесь не просто для того чтобы отметить мифический день солидарности трудящихся, а для того чтобы заявить властям, что мы не хотим так больше жить! Мы требуем восстановления политических свобод, отмены цензуры в газетах и на телевидении! Долой...
      В этот момент очнувшиеся от шока милиционеры попытались взять реванш. Как минимум сто человек косым клином врезались в толпу махая направо и налево дубинками.
      - Разойтись! Немедленно всем разойтись! - орал в мегафон вспотевший от ужаса Курбыко. Увы, первоначальный порыв стражей порядка увяз в плотной, превосходящей их в численности массе митингующих. Взявшись за руки студенты остановили людей в сизых мундирах и постепенно взяли их в сплошное кольцо. Давка была жуткая, истошно визжали задыхающиеся девушки, матюги и крики милиционеров постепенно начали стихать, теперь правоохранители все силы тратили на то, что не быть раздавленными в этом людском прессе.
      - Назад! - прохрипел потерявший фуражку майор милиции. - Уходим!
      С огромным трудом, под улюлюканье и издевательские пинки милиционеры вырвались из толпы. Красные, потные, частью в разорванных куртках, они столпились возле ГУМа тяжело дыша и подсчитывая потери. Большинство их них лишились своих фуражек, у некоторых из рук вырвали дубинки. Курбыко возбужденно кричал в микрофон рации:
      - Срочно на Красную Площадь ОМОН, весь, в полном составе! Снять посты с других участков, машины с водометами сюда и побольше гранат со слезоточивым газом!
      А митинг разгорался. У микрофона стояла миниатюрная, но очень звонкоголосая девушка.
      - Мы не хотим больше жить в милитаристском государстве! Мы не хотим чтобы наша парни гибли в Средней Азии и на Кавказе защищая местных баев и ханов! Долой правило Кулика!
      Отдав все приказания Курбыко опустил рацию, окинул взглядом всю панораму людского моря и, выругавшись, схватился за голову. Он уже чувствовал как становятся легче его погоны.
      Сизов получил сообщение о происходящем у себя на даче. В этот день у него за столом собрались самые близкие люди: Ольга, ее мать, сестра Сизова Ирина с детьми, Соломин с женой, не было только Сазонтьева, мотавшегося с инспекцией где-то в районе Камчатки. Только Соломин поднял первый тост, как обычно за Россию, как подошел незаменимый Фартусов и тихо сказал несколько слов на ухо Сизову. Тот сразу изменился в лице и кивнул секретарю в сторону телевизора:
      - Ну-ка, включи Си-эн-эн.
      Худшие опасения Владимира оправдались. На экране мирового информационного спрута показались до боли знакомый красные зубцы стен Кремля. Судя по ракурсу снимали сразу с трех точек: с крыши гостиницы "Россия", откуда-то из Пассажа и из самого центра митинга, с Лобного места. Молодые, красивые, возбужденные лица, красные флажки в руках девушек, частенько показывали обнимающиеся парочки. Возбужденный голос лопотавшего на английском комментатора при этом воспринимался как нечто чуждое и инородное. И все чаще телекамера показывала Васильевский спуск, куда подъезжали и подъезжали машины с громоздкими, похожими на роботов с в своих шлемах, в бронежилетах и щитами в руках омоновцами.
      - Что это? - спросил Соломин кивая на экран.
      - Господа студенты митингуют, - сквозь зубы процедил Сизов.
      - Боже мой, а Светочка ведь тоже сегодня на какой-то митинг собиралась! - ахнула жена Премьера, толстая и рыхлая, под стать мужу, Галина.
      - Ты знала про митинг и ничего мне не сказала?! - поразился тот.
      - Ну, я же думала они пройдут там в строю, как мы в свое время в пионерах, помашут флажками и все.
      - Пройдут, пионеры! - передразнил ее Соломин. - Совсем ты ее распустила!
      - Да, зато ты ее видишь два раза в месяц, когда даешь деньги на учебу!
      - Да иди ты!.. - в сердцах бросил обычно не сквернословивший Премьер, и подхватив под руку Сизова отвел его в сторону.
      - Нельзя их взять и просто так разогнать! Ты видишь, эти с камерами только того и ждут!
      - Вижу, - сквозь зубы процедил Сизов. Желваки ходили на его щеках. Надо бы, очень надо бы их проучить, но...
      Он сделал жест рукой и понятливый Фартусов подал Диктатору мобильный телефон.
      - Малахов? Вот что, до меня их не трогай. Я скоро буду.
      Закончив разговор он повернулся к Соломину.
      - Ты со мной?
      - Конечно, как же еще!
      Уже на выходе Владимира за рукав тормознула Ольга.
      - Надеюсь ты не повторишь ошибки Таньанменя? - спросила она.
      - Не знаю, - признался Сизов. - Но я бы с удовольствием послал бы на них танки.
      - Дурак! Это же наши дети. Этим ты восстановишь против себя всех, всю страну.
      - Ты так думаешь?
      - Да! Это будет твоей большой, огромной ошибкой! Ты сразу лишишься всей своей популярности.
      - А я так не думаю. К тому же я только и делаю что принимаю непопулярные решения.
      Отодвинув жену Сизов быстро вышел из дома, в ста метрах от дома его ждал дежурный вертолет.
      Приземлился он на набережной, за гостиницей "Россия". Там их уже ждали Малахов и Ждан. Глянув на обоих силовиков Сизов сразу отметил что оба они в явной растерянности. По крайней мере такого бледного Ждана Владимир не видел еще никогда.
      - Ну что, прошляпили студентиков, рыцари плаща и кинжала!
      На этот раз даже Ждан не смог ничего ответить.
      - Пошли поближе к этой банде, - велел Сизов.
      Пустынными коридорами Пассажа их провели в комнату на втором этаже универмага, где расположилась съемочная группа ФСБ. Телекамер у них было раз в пять больше, чем у Си-эн-эн, снимали со стороны Кремля, с храма Василия Блаженного, с Исторического музея. Сизов с Соломиным по офицерской привычке предпочли более живое восприятие действительности и сразу приникли к мощным биноклям. Но, разглядеть с этой точки они мало что могли, затылки митингующих да лица стоящих на трибуне мавзолея.
      - Сколько их тут? - спросил Соломин.
      - Около десяти тысяч, - доложил глава оперативной группы ФСБ.
      - Из каких институтов?
      - Судя по плакатам из всех московских вузов. Если они, конечно, не врут.
      - Каковы требования?
      Малахов молча протянул Сизову листовку. Через его плечо текст читал и Соломин.
      - "Свободу слова, отмену цензуры, правила Кулика... " А это что еще за хреновина?
      - Это порядок введенный главным комиссаром России генералом Куликом, о том, что в институт может поступать только парень, отслуживший в армии.
      - Ну, хорошее правило, что их не устраивает? - удивился Премьер. - Они же потом идут вне конкурса!
      - Да, но они жалуются что за два года забывают все, чему их учили.
      - Значит плохо учили.
      Пока Соломин и силовики обсуждали пункты программы студентов Сизов молчал. Стоя у экрана телевизора он всматривался в лица митингующих. В них не было страха, озлобленности, наоборот, практически все эти юноши и девушки казались счастливыми и веселыми.