Одержимый

— Брысь, босоногая! — рыкнул Чернышёв, подталкивая меня вверх по трапу и вводя в салон. — Никита, задрай иллюминаторы, подушку, одеяло на диван!

Я с наслаждением улёгся на мягкий диван. После нашей каюты, переоборудованной из трюмного помещения, салон, казалось, утопал в восточной роскоши: кресла в полотняных чехлах, скатерть на столе, полированный сервант с холодильником, на иллюминаторах белые занавески… Живут же люди!

Ерофеева и Кудрейко пришлось извлекать из лаборатории, Ванчурина тоже оторвали от работы, и они не скрывали недовольства.

— Больше заседаний, хороших и разных! — саркастически провозгласил Ерофеев. — Я бы специальным декретом запретил все собрания в рабочее время. Надолго?

— Потом за горло хватать будете: «Давай погоду!» — предупредил Ванчурин.

— А я люблю заседать, — поведал Чернышёв, с хрустом потягиваясь и зевая. — Особливо когда сидишь в задних рядах, в тепле. Сопишь себе в две дырочки, а зарплата идёт, накапливается на сберкнижке.

— Никакого заседания не планировалось, — сказал Корсаков. — Просто Алексей Архипович пожелал, чтобы при нашем личном разговоре присутствовали все.

— Только для расширения кругозора, — поспешил уточнить Чернышёв.

— Что ж, будем расширять, — кивнул Корсаков. — Не уверен, что это доставит вам удовольствие.

— Начало хорошее, — с интересом сказал Чернышёв.

— К делу, — нетерпеливо напомнил Кудрейко. — Много слов.

— Прошу внимания, — потребовал Корсаков. Он прокашлялся, вытер со лба испарину. — Время дорого. Ввиду крайней важности разговора прошу отнестись к нему с максимальной серьёзностью. Моя точка зрения, с которой вы три дня назад не согласились, изменений не претерпела, и вновь излагать её не имеет смысла; отмечу только, что в последующие дни нами были допущены столь вопиющие нарушения норм Морского регистра, что их нельзя оправдать никакими ссылками на экспериментальный характер экспедиции. Сорок тонн льда, плавная качка, без пяти минут оверкиль! Со всей ответственностью утверждаю, что лишь счастливое стечение обстоятельств позволило судну остаться на плаву. Думаю, что это мнение, по крайней мере про себя, разделяют все присутствующие. Между тем капитан поставил нас в известность, что в шестнадцать ноль-ноль «Семён Дежнев» выходит в штормовое море с целью определения критической точки, ориентир для которой — сорок пять тонн. Своим молчанием вы фактически одобрили это решение, не отдавая себе отчёта в том, что оно продиктовано чем угодно, кроме здравого смысла!

— А полегче нельзя? — подал голос Ерофеев.

— Нельзя! — отрезал Корсаков. — Хватит отбивать взаимные поклоны и играть в дипломатию: я ставлю под сомнение честность намерений капитана Чернышёва и заявляю, что им руководят соображения, не имеющие ничего общего с научными!

— Обвинение более чем серьёзное, — тихо сказал Баландин. — Какие же это соображения?

— Бери, брат, быка за рога, — посоветовал Чернышёв. — Разоблачай.

— Прежде всего оскорблённое самолюбие! — отчеканил Корсаков. — Все материалы, собранные не под его руководством, ничего не стоят — голая теория, пригодная лишь для сочинения диссертаций. Отстранённый из-за своего авантюризма от главной фазы работы, он ненужной, искусственно подогнанной концовкой хочет восстановить свою несостоявшуюся роль руководителя экспедиции. Это раз. Непомерное тщеславие: все капитаны, кстати говоря, сплошные индюки и бараны — перелистайте протоколы, они пестрят подобными кличками! — только и делают, что совершают глупейшие ошибки; мы, его коллеги по экспедиции, на каждом шагу ему мешаем — вспомните, как он всем нам предложил покинуть борт! — и лишь он, Чернышёв, знает, где скрывается истина: в достижении критической точки. С первого же дня нам предлагалось не планомерное изучение стадий обледенения, а погоня за пресловутой критической точкой. О том, что судно неминуемо потеряет остойчивость, он не задумывался, авось пронесёт. Зато слава, почёт, безумство храбрых! Уж не для этого ли взят на борт представитель прессы, ничего но понимающий в науке, но, безусловно, мастер создавать сенсации? Итак, непомерное тщеславие — это два. И, наконец, самое важное — методы, какими Чернышёв осуществляет свою навязчивую идею. Полное пренебрежение чужим мнением, индивидуализм, доведённый до крайности! Оглянитесь, ведь все мы — пешки в его игре! Мы нужны лишь для того, чтобы теоретически обосновывать его авантюры! Неужели вы не видите, что ради эффектного мата он не моргнув глазом готов нами пожертвовать? Почему вы молчите, хотя об этом в открытую говорят простые матросы? Где ваша научная добросовестность, ваше самолюбие, чёрт возьми?

Корсаков перевёл дух и залпом выпил стакан воды.

Потом, размышляя о впечатлении, которое Корсаков на нас произвёл, я лишний раз понял разницу между логикой и красноречием: если первая воздействует на разум, то второе — на чувства; логика призвана убедить, красноречие — взбудоражить, разжечь слушателей, внушить им то, что угодно оратору. Что касается меня, то своей цели Корсаков добился — не зря я восхищался его умением говорить. Я был настолько ошеломлён, что поначалу и не сообразил, что большую часть ударов он наносил ниже пояса. А тогда, дай мне слово, я беспомощно провякал бы какую-нибудь чушь в своё оправдание и обиженно умолк.

Оглушённые, все молча смотрели на Корсакова. Опытный словесный боец, он выдержал долгую паузу без опасений, что контроль над аудиторией будет перехвачен. И продолжил нарочито спокойным, лишённым всякой патетики голосом, как бы подчёркивая полную ясность и решенность дела.

— Итак, предлагаю проинформировать руководство об окончании экспедиции и возвратиться в Вознесенскую, — сказал он и неожиданно улыбнулся. — А там, в неофициальной обстановке, сбросим с себя груз воспоминаний и простим друг другу накопившиеся грехи. Тем более, — пошутил он, — что приближается масленица, и даже Алексей Архипович позволит себе забыть про сухой закон. Кто за, кто против, кто воздержался?

По замыслу оратора, здесь всем полагалось вздохнуть с облегчением и улыбнуться. Но случилось совсем по-иному.

— Был у меня один знакомый, — ни к кому не обращаясь, вдруг оказал Ванчурин. — Как поддавал, норовил затеять драку, а потом лез целоваться.

— Петька Волчков, — догадался Чернышёв. — Смеху было, когда на Филю Воротилина полез!

— Петька ж у вас в механиках ходил, — вспомнил Ванчурин. — И парень не дурак, и механик хороший, а оказался слабак. Где он, Архипыч?

— План помогает выполнять одному приморскому предприятию, — ответил Чернышёв. — В неофициальной обстановке накопившиеся грехи смывает в ванне с холодной водой. Извините за шутку, Виктор Сергеич, это я специально, а то все серьёзные, как на похоронах.

Глаза Корсакова быстро бегали с одного лица на другое.

— Многих достойных людей погубила водка, — с пониманием и даже скорбью сказал он. — Однако не будем отвлекаться…

— Вот именно погубила! — подхватил Чернышёв. — Мы всегда умеете найти точное слово, иной раз хотел бы возразить, да не можешь. А почему погубила? Из-за нашего с вами доброго характера и всепрощенчества. Лежит себе пьяная харя в канаве, а мы: «Пьян, да умён, два угодья в нём!» Правильно, Паша…

— Архипыч, — не выдержал Ванчурин, — врежьте ему!

— … в газете пишет: «Пусть земля горит под ногами пьяниц и выпивох!» С другой стороны, если человек выпивает аккуратно… Был, Виктор Сергеич, у меня дед, не старший механик, которого мы в шутку называем Дедом, а всамделишный дедушка, батя моего бати, кочегаром, между прочим, на военном флоте служил. Борода — во, грудь как у Фили и ума палата, я потом вам его фотографию покажу. Водку дул, как воду, но дома, в кругу родной семьи. Откушает он, бывало, посадит меня, этакого пострелёнка, на колени и рассуждает: «Что, Лешка, человеку надо? Рюмашечку настоечки да графинчик водочки — вот человек и пьян; крылышко цыплёнка да полпоросенка — вот человек и сыт; мягкую подушонку да молоденькую бабёнку — вот человек и спит». А я ему…

— К черту! — Ванчурин встал, зло двинул кресло.

— Неужели не интересно? — удивился Чернышёв. — Ладно! — Он ударил ладонью по столу. — Время дорого, как правильно и метко указал Виктор Сергеич. Насчёт себя я совершенно с вами согласен: меня вы разделали под орех справедливо, а вот Пашу обидели зря, я бы на вашем месте перед ним извинился. Но это между прочим. Поздравляю вас, товарищи, с окончанием экспедиции! Выражаю искреннюю благодарность за долготерпение и самоотдачу и надеюсь, как говорится, на дальнейшие дружеские встречи.

Он подошёл к телефону, набрал номер.

— Антоныч, пусть Птаха спускает шлюпку… Да, весь научный состав с вещами… Свяжись с «Буйным», попроси трап подготовить.

Он доложил трубку на рычаги.

— Прошу, товарищи, спокойно, без особой спешки собрать вещи, будем переправлять вас на «Буйный». Не беспокойтесь, Васютин преотлично вас разместит, а через парочку дней встретимся в Вознесенской, подобьём, так сказать, бабки. Ещё раз искренне благодарю!

— Чтоб меня разорвало! — Ерофеев вскочил, задержал Чернышёва у самой двери. — Если вас оскорбили, зачем отыгрываться на нас? Не знаю, как другие, а мы с Алесем никуда не уйдём, у нас работы по горло.

— Экспедиция окончена, — сухо проговорил Чернышёв. — Ни к одному из присутствующих я не имею никаких претензий.

— Бросьте! — махнул рукой Кудрейко. — Не дети.

— Алексей Архипович нрав, — Корсаков поспешно встал. — Лично я предпочёл бы возвратиться на «Дежневе», но раз капитан приказывает, наш долг — повиноваться.

— А почему, почему приказывает? — неожиданно взорвался Баландин. Глаза его расширились, лысина пошла пятнами, уши запылали — в другой обстановке, наверное, это было бы очень смешно. — Теперь прошу выслушать меня!.. Алексей Архипович, пока вы не сядете на место, я не скажу ни единого слова.

Пожав плечами, Чернышёв вернулся к своему креслу.

— У меня есть предложение, друзья, точнее, даже не предложение… — сбивчиво начал Баландин. — Извините, я слишком взволнован, чтобы говорить связно, однако попытаюсь… Мне было до крайности неприятно слушать вас, Виктор Сергеич! — выпалил он. — Поскольку вы сами призвали не играть в дипломатию, скажу ещё определённее: выступили вы недостойно! Мне стыдно за вас, я испытываю острое желание умыться, словно вы не Алексея Архиповича, а меня обдали грязью! Он не счёл нужным перед вами оправдываться, не стану за него этого делать и я. Но слова, которые он из гордости не произнёс, сказать не постыжусь: да, нам нужна, необходима критическая точка, без неё тайна борьбы с обледенением разгадана не будет, и кто этого не понимает, кто боится за свою жизнь, может уйти!.. Прошу вас лишь об одном, Виктор Сергеич: уходите и не мешайте нам работать. Нет, не прошу, я требую — уходите! — Баландин встал, выпрямился во весь рост и незнакомым голосом прокричал: — Немедленно!

Корсаков сильно изменился в лице.

— Берете на себя не свойственные вам функции, Илья Михайлович, подумайте об ответственности.

— Вам действительно лучше уйти, Виктор Сергеич, — посоветовал Кудрейко и без улыбки добавил: — Об ответственности мы с Митей подумали.

— Вы крупный учёный, подхватил Ванчурин, — мы не имеем права подвергать вас опасности.

— Что скажете вы, Алексей Архипович? — спросил Корсаков. — Прежде чем ответить, прошу тоже хорошенько подумать.

— Мне по ночам ваши намёки снятся, Виктор Сергеич, — искренне и очень серьёзно сказал Чернышёв. — Вернётесь домой, поступайте, как совесть подсказывает. А пока что, раз люди требуют, переходите на «Буйный». Там и связь налажена, радируйте, кому хотите.

— Значит, так, — констатировал Корсаков. Заставил себя сардонически усмехнуться, встал. — Очень хорошо. Никита, будем укладывать вещи.

Никита не сдвинулся с места.

— Собирай вещи, — жутким шёпотом повторил Корсаков.

— Я остаюсь, — сказал Никита, снимая и протирая очки. Он бледнел на глазах, стал совсем белый.

В салон вошёл Лыков, буркнул, не глядя на нас:

— Готово, Архипыч.

— Отправишь одного Виктора Сергеича.

— Есть отправить… — Лыков явно повеселел. — Как соберётесь, приходите на ботдек, Виктор Сергеич.

Корсаков оделся, сунул в портфель несессер и бритву, пнул ногой чемодан и, не прощаясь, вышел из каюты.

Чернышёв открыл холодильник, достал оттуда начатую бутылку коньяка, наполнил две рюмки и одну протянул Никите.

— За твою удачу, браток.

— Спасибо.

Они чокнулись рюмками, Никита выпил залпом, чуть пригубил и Чернышёв.

Застрекотал мотор. Укутавшись в одеяло, я прильнул к иллюминатору.

За румпелем сидел Птаха, у мотора хлопотал Воротилин. Лица Корсакова я не видел — лишь согнутую спину.

— А жаль, — послышался скрипучий голос Чернышёва. — Твоего шефа, Никита, мне будет не хватать. Знающий, очень способный специалист.

Стрекот мотора отдалялся,

— К сожалению, способный на все, — тихо сказал Никита.

«Шкурный вопрос»

Теперь я лежал на «адмиральской койке» в примыкавшей к салону крохотной спаленке, наслаждаясь одиночеством и покоем. Все разошлись, из салона доносился лишь перестук пишущей машинки. «Семён Дежнев» все ещё оставался под защитой ледяного поля, время от времени ворочаясь, чтобы не примёрзнуть.

Жар у меня спал, голова почти не болела, и я изо всех сил старался выздороветь. Никакой простуды у тебя нет, уговаривал я свой организм, кончай саботаж и учти, что к выходу в море я обязан быть в форме. По расписанию, вывешенному на доске объявлений у столовой команды, мне поручалась околка надстройки левого борта, от аврала освобождались только капитан, рулевой и вахтенный моторист, так что кровь из носа, но я должен «махать кайлом, а не авторучкой». В чем другом, а в этом Перышкин прав: в море болеют только сачки. И вообще «все болезни от нервов», как говорила Захаровна, редакционная курьерша, даже зубная боль, потому что каждый зуб для боли оснащён собственным нервом; и далее следовал мудрый совет: «Пей валерьянку с пустырником и будешь всю жизнь здоров».

Я достал из портфеля магнитофон, надел наушники и наугад прослушал последние записи. Не очень чёткие, но разобрать вполне можно. «Уходите!.. Немедленно!» — вот тебе и тишайший, интеллигентнейший Илья Михалыч. А ведь артист взял слишком высокую ноту и дал петуха — переборщил: оскорблением можно человека унизить, смешать его с грязью, но не убедить! «Способный на все…» — голос Никиты, я дальше: «Вы не его, себя пожалейте, Алексеи Архипыч, он-то вас жалеть не станет». Никита, конечно, лучше знает своего шефа, такой унижения не простит, кого сможет — раздавит, мне-то уж точно быть в отделе писем…

К моему удивлению, эта мысль, впервые меня не обескуражила. И Приморск, и редакция, и даже воскресшие надежды на перемены в личной жизни — все это представлялось бесконечно далёким и нереальным; меня не покидало ощущение, что самым важным, в жизни будет сегодняшний день. Ну, может быть, не сегодняшний, а завтрашний или послезавтрашний, но это уже не имело значения: мир целиком сосредоточился здесь, на этой скорлупке, и, как солдату перед боем, самыми близкими мне стали люди, которые разделят со мной мою участь.

Дверь скрипнула и неслышно отворилась, Никита на цыпочках подошёл к шкафу и достал из папки несколько листов копирки.

— Брось писанину, — сказал я, — развлеки умирающего. Никита вздрогнул.

— Фу-ты, напугал!

— Нервы у тебя пошаливают. На спицах вязать не пробовал?

Никита присел у меня в ногах.

— Переходим на «ты»? Представь себе, Оля меня учила, этот свитер она связала.

— Хороший свитер.

— Да, тёплый.

— Вернёшься, спасибо скажешь, — вкрадчиво ввернул я.

— Не надо об этом, — попросил Никита, — сжёг мост — не оглядывайся.

— К ней ты моста не сжигал.

— Не знаю, — с грустью сказал Никита, — жизнь покажет. Ты порываешься спросить, отвечу сразу: нет, не жалею. Знаю, все теперь может пойти шиворот-навыворот, а всё равно не жалею. — Лицо его на мгновение стало злым.

— Я был для него… тряпкой, о которую он вытирал ботинки; это очень противно, омерзительно быть тряпкой. Ты никогда не был тряпкой, Паша?

— Кажется, никогда.

— И я больше не буду, — гордо сказал Никита. — Если, конечно, — он улыбнулся, — благополучно вернёмся.

— Обязательно вернёмся, мне ещё повесть написать нужно.

— Раньше ты мечтал об очерках.

— То раньше.

— Тебе хорошо, — Никита снова погрустнел. — Есть куда и к кому возвращаться…

— Мы же договорились, сдам тебе койку… Ш-ш!

— Никого, — послышался голос Чернышёва, — отдышался мастер сенсаций, рванул куда-то. Здесь лучше, Антоныч, капитанская каюта на людей давит.

Я приложил палец ко рту, Никита понимающе кивнул.

— Давай здесь, — согласился Лыков. — С кого начнёшь санобработку?

— С тебя.

— Пошёл ты…

— Я серьёзно, Антоныч, — с какой-то несвойственной ему теплотой сказал Чернышёв. — Сам справлюсь, шестеро их у тебя…

— Я тебе не Корсаков, — угрожающе, — я и врезать могу!

— Ладно, не ерепенься, — отозвался Чернышёв. — Зови машинную команду.

Хлопнула дверь. В выступившей тишине было слышно, как Чернышёв расхаживает по салону. Не обращая внимания на негодующую мимику Никиты, я включил магнитофон. Плёнки в кассете, по расчёту, должно было хватить минут на сорок.

— Звали? — Один за другим в салон входили люди.

— Присаживайтесь… Вахонин где?

— Здесь я.

Дверь ещё раз громыхнула, люди рассаживались по креслам.

— Шкурный вопрос, ребята, — начал Чернышёв, — в том смысле, что своя шкура ближе к году. Без шуток: идём на большой лёд, надо помочь науке. Дело, сами понимаете, небезопасное, наберём больше, чем в прошлый раз. Опрокидывать я вас не собираюсь, но и гарантий никаких давать не буду.

— Толку от них, — произнёс кто-то, — если что, не взыщешь.

— Вот именно, — сказал Чернышёв. — Потому и не буду.

— К чему тогда разговор? — Это, кажется, Шевчук. — Мы и так пуганые, нам в случае чего из машины не выйти.

— Не беспокойся, Витя, остальные тоже не успеют, — это Чалый, старший моторист. — Один Охрименко с «Бокситогорска» морского черта надул.

— Не успеют, — подтвердил Чернышёв. — Пугать никого не пугаю, а имею предложение: желающие могут перейти на «Буйный».

— Как так перейти? — удивился Шевчук. — А добровольная подписка?

— Подписку снимаю, — ответил Чернышёв. — Считай, что никто её не давал.

— Честно или воспитательная работа?

— Вы ж меня знаете, ребята, на ветер слов не пускаю. Подписка снимается без всяких последствий.

— А почему Деда не позвали, Архипыч?

— С Дедом говорил, он остаётся и за машину ручается.

— А за тех, кто в машине?

— Подумать надо, Архипыч, не на рыбу идём… Не было у бабы хлопот, лучше б не звал…

— Науке, говоришь, помочь… А главный-то учёный топ-топ, на «Буйный» смылся?

— Я ж предупредил, вопрос шкурный, — отозвался Чернышёв.

— Ты нас тоже пойми, — это Чалый, — мы с тобой столько лет, всей душой… Спасибо, конечно, что волю дал, кому переворачиваться охота, семьи у нас.

— У ребят с «Бокситогорска» и «Нахичевани» тоже были семьи, — тихо сказал Чернышёв. — Ты, Петя, ни разу не тонул, а я — три, мне тоже переворачиваться неохота. Только ведь другие будут, если мы эту штуку не поймём — обледенение. Не стану, ребята, повторяться, агитировать никого не намерен. На размышления даю час, каждый доложит лично.

— Сюда приходить, что ли?

— Найдёшь где-нибудь, по походке узнаешь… Все свободны.

И снова были слышны лишь шаги Чернышёва. Щелчок — это, наверное, он прикурил от зажигалки, потом стал крутить телефонный диск.

— Присылай палубную команду, Антоныч… Разошлись, пусть думают, ты ни на кого не дави… Да, скажи Раисе и Зине, чтоб собирались… Нет, вызывать не надо, в приказном порядке.

Я сделал страшные глаза: Никита вознамерился чихнуть. Нашёл место и время! Зажав нос пальцами, он кое-как удержался, потряс головой и подмигнул, потому что меня самого потянуло на кашель. Я нырнул под одеяло, нахлобучил на голову подушку, откашлялся и пропустил начало разговора.

— Знаем, — сказал Птаха. — Мотористы в столовой митингуют, доложили.

— Это тебе доложили, — послышался голос Перышкина. — Об чем лай?

— Собаки в подворотне лают, — пробасил Воротилин.

— Все он знает, Филимон Аркадьевич, везде побывал!

Я позволил себе расслабиться: Чернышёв излагал ситуацию примерно в тех же словах.

— Совсем другое дело! — весело удивился Перышкин. — Если без всяких последствий… И в характеристике ничего не будет?

— Что заслужил, то и будет, — сухо ответил Чернышёв.

— Намылился? — насмешливо спросил Птаха и добавил несколько слов, которые я тут же решил в будущем не расшифровывать. — Дуй до горы, Федя, «Байкал» все спишет!

— Вот именно, — буркнул Чернышёв.

— Гладко стелете, Алексей Архипыч! — запротестовал Перышкин. — Раз без последствий, так и скажите.

— Я так и сказал, — проскрипел Чернышёв. — Этого в характеристике не будет.

— Не дури, Федя, — просительно сказал Воротилин.

— А ты его не уговаривай! — разозлился Птаха.

— Как не уговаривать, кореш ведь.

— Кореш у него на «Буйном», — сказал Дуганов, — Виктор Сергеич Корсаков.

— Поумней тебя в тысячу раз, — огрызнулся Перышкин.

— Вот и поцелуй его в…

— Кончай базар! — рыкнул Чернышёв. — Кореш не кореш, а ты, Федор, не опасайся, съезжай.

— Задал ты задачу, Архипыч… — это Вяткин, пожилой и самый тихий матрос. — Раз больше наберём, чем в прошлый раз…

— Думай, Матвеич, — мягко сказал Чернышёв. — Жаль тебя терять, но слово есть слово.

— И думать нечего, — обрадованный поддержкой произнёс Перышкин. — Было бы из-за чего…

Тут послышались быстрые шаги и громкие женские голоса — в салон вбежали Рая и Зина.

— Кто звал? — с недовольством спросил Чернышёв. — Мотайте отсюда, не до вас.

— А мы что, хуже всех?

— Не люди, да?

— Бабы, дуры неграмотные?

— Нам только посуду мыть и палубу подметать!

— Цыц! — развеселился Чернышёв. — Утешу: не одни на «Буйный» перебираетесь — с кавалером! Я не выдержал, подобрался к двери и заглянул в щёлочку. Рая уничтожающе смотрела на Перышкина, на лице которого застыла ненужная усмешка.

— Кавале-ер… — протянула Рая. — Хочешь, юбку подарю? Грянул смех. Перышкин угрожающе замахнулся, но Рая даже не отпрянула.

— Попробуй только, герой…

— Мы тоже в расписании есть! — выкрикнула Зина. — Не пойдём!

— Уговорили, — добродушно проурчал Чернышёв. — Не пойдёте, на шлюпке поплывёте. Укладывайте барахлишко — приказ!

Он силой выставил девушек из салона, обернулся.

— Если вопросов нет, идите, — сказал он. — На размышления даю час, кто опоздает — пеняй на себя, гонять шлюпку не буду.

Оставшись один, Чернышёв сел в кресло и угрюмо задумался. Сейчас, когда ему не надо было бодриться и играть роль, он выглядел утомлённым и старым. Морщась, он потёр виски, достал и положил в рот таблетку, запил её водой прямо из чайника и тяжело, безрадостно вздохнул. Ещё посидел немного, пригорюнившись, потом встал и, хромая сильнее обычного, ушёл.

А дальше события развивались так.

Рая и Зина забаррикадировались в своей каюте и на все уговоры Лыкова кричали: «Ломай дверь, если не жалко!» Только тогда, когда сам Чернышёв дал честное слово, что никуда их не отправит, они, торжествуя, вышли на свободу.

В последний момент передумал спускаться в шлюпку Перышкин. Постоял у борта, посмотрел исподлобья на маячивший вдали «Буйный», сплюнул в воду и потащил чемодан обратно в кубрик.

Чернышёв не показывался. Прошёл час, и Птаха, весело выпалив в пространство длиннющую, малоосмысленную тираду, велел поднимать шлюпку.

Люди пообедали в непривычной тишине, потом разошлись по каютам отдыхать.

Борт «Семена Дежнева» не покинул никто.

Фрагменты из служебной переписки

НАЧАЛЬНИКУ ПРИМОРРЫБПРОМА ДАНИЛОВУ Копия СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Игнорируя ваше распоряжение 5 февраля номером 37 дробь 3 Чернышёв намерен ближайшие часы выйти район интенсивного обледенения целью достижения критической ледовой нагрузки тчк Просим срочного вмешательства = Васютин Корсаков

«БУЙНЫЙ» ВАСЮТИНУ КОРСАКОВУ Копия СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Учитывая объяснение Чернышёва также просьбу членов экспедиции разрешаю заключительную часть эксперимента разбить два этапа тчк Первом этапе осуществить непрерывную околку льда момента начала ледообразования целью проверки действенности всех имеющихся средств защиты зпт втором этапе идти предельное обледенение тридцать тире тридцать пять тонн тчк «Буйному» держаться полной готовности непосредственной близости «Семена Дежнева» тчк Случае опасности потери остойчивости немедленно прекратить эксперимент выходом близлежащее ледяное поле тчк Сообщите причину перехода Корсакова на «Буйный « = Данилов

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» КРЮКОВУ П. Г. Немедленно возвращайтесь редакцию каждый день задержки буду квалифицировать как прогул = Матвеев

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» КРЮКОВУ ПАВЛУ Инна подделала твою подпись прописалась нашей жилплощади читает мораль на крышу не пускает жизни нет приезжай скорей = Монах.

НАЧАЛЬНИКУ ПРИМОРРЫБПРОМА ДАНИЛОВУ Корсаков переправлен на «Буйный» причине самоуправства Чернышёва = Васютин

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Предлагаю принять Корсакова борт «Семена Дежнева» = Данилов

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Вторично предлагаю немедленно принять Корсакова борт «Семена Дежнева» тчк Исполнение доложить = Данилов

«БУЙНЫЙ» КОРСАКОВУ ВИКТОРУ СЕРГЕЕВИЧУ Копия ПРИМОРРЫБПРОМ ДАНИЛОВУ Согласно распоряжению ПРИМОРРЫБПРОМА можете наличии желания возвратиться «Семён Дежнев» = Чернышёв

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Копия ПРИМОРРЫБПРОМ ДАНИЛОВУ Связи тем что выполнение распоряжения тов Данилова вами затянуто начала шторма возвращение Корсакова борт «Семена Дежнева» не представляется возможным = Васютин

«БУЙНЫЙ» ВАСЮТИНУ Дорогой мой человек поздравляю днём рождения целую = Чернышёв.

25 февраля, борт «Семена Дежнева». Приступили к первому этапу заключительной части эксперимента. В 12:40 вышли в море и дали полный ход. Ветер норд-вест 10 метров, волнение моря 6 баллов, температура воздуха минус 10 градусов, шесть забрызгиваний в минуту. Имеют место условия для быстрого обледенения.

С начала образования рыхлого белого льда смывали ледовую кашу горячей водой из шлангов, сбрасывали за борт лопатами. Заглушки со штормовых портиков были сняты, вода стекала в море. При неизменном курсе носом на волну и скорости 6 узлов лёд быстро нарастал, интенсивность его намерзания увеличивалась.

В 20 часов ветер усилился до 10 баллов, температура понизилась до минус 14 градусов. Несмотря на непрерывную околку в две смены, ледообразование стало настолько интенсивным, что общее количество принятого льда ежечасно увеличивалось.

К 24 часам, когда количество набранного льда достигло 30 тонн, стало ясно, что дальнейшее ухудшение синоптической обстановки принимает угрожающий характер. Принято решение войти в поле блинчатого льда и произвести полную околку.

Выводы и рекомендации Смывание ледяной каши горячей водой эффективно лишь при начале ледообразования, пока консистенция льда рыхлая.

Ерофеевым, Кудрейко и Кутейкиным разработана формула быстрого приблизительного расчёта набранного льда при очень сильном обледенении (даётся в приложении).

Установлено, что наиболее быстрое обледенение наблюдается вблизи берега, когда со стороны материка работает норд-вест. С удалением в море температуры воздуха и воды повышаются, ветер несколько ослабевает. Поэтому в отдельных ситуациях условия обледенения заметно легче в море, чем у берега.

С горизонтальных поверхностей лёд лучше всего сбивается пешней и кирками, а с такелажа и рангоута — мушкелем.

При получении прогноза, предсказывающего обледенение, каждый раз необходимо оценивать сложившуюся обстановку. Чтобы уйти от обледенения в укрытие, следует рассчитать время, требующееся для пересечения опасной зоны. В случае невозможности укрыться под берегом рекомендуется, не теряя времени, направиться в район с повышенными температурами воды и воздуха.

26 февраля. В 06 часов 10 минут поле блинчатого льда разрушилось крупной зыбью, судно вынесло на чистую воду. Ураганный ветер, шестиметровая волна и низкая температура воздуха создали условия для исключительно интенсивного обледенения. Принято согласованное о Васютиным решение немедленно пробиваться к ближайшему ледяному полю в пяти милях севернее. Судно шло на среднем ходу под углом 20 градусов к направлению ветра, левый борт подвергся быстрому обмерзанию. Отработан вход в ледяное поле при наличии асимметричного обледенения судна.

Выводы и рекомендации Находясь в укрытии, следует оценить степень его надёжности и наметить запасные варианты. С учётом обстановки пересечение опасной зоны можно произвести даже ценой асимметричного обледенения (если штормовые условия не позволяют произвести околку льда), ни при каких обстоятельствах не допуская опасного крена.

27 февраля. В 10:00 вышли в море для проведения заключительного этапа эксперимента. Ветер северный 6 баллов, волнение моря 5, температура воздуха 9 градусов, число забрызгиваний 4. Судно подвергается умеренному обледенению — до 1,5 тонны в час.

В 12:25 получено штормовое предупреждение. Начал работать норд-вест 8 баллов, волнение моря 6, температура воздуха резко понизилась до минус 15 градусов, число забрызгиваний семь-восемь. Создались условия для очень сильного обледенения, судно принимает более 4 тонн льда в час.

НАЧАЛЬНИКУ ПРИМОРРЫБПРОМА ДАНИЛОВУ Копия СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Визуальным наблюдением на 19 часов «Семён Дежнев» набрал не менее 30 тонн льда несмотря непрерывную околку тчк Прошу дать указание Чернышёву немедленно прекратить эксперимент = Васютин

СРТ «СЕМЁН ДЕЖНЕВ» ЧЕРНЫШЁВУ Копия «БУЙНЫЙ» ВАСЮТИНУ* Приказываю немедленно уйти укрытие исполнение доложить = Данилов НАЧАЛЬНИКУ ПРИМОРРЫБПРОМА ДАНИЛОВУ На 19 часов 30 минут набрал 32 тонны тчк Для уменьшения обмерзания судна отрабатываю маневрирование идя бейдевинд правого и левого галсов зпт добиваюсь симметричного обледенения тчк Одновременно провожу непрерывную околку льда подветренного борта тчк Учитывая исключительную важность изучения методов борьбы за остойчивость обледеневшего судна прошу разрешить набрать дополнительно десять тони льда = Чернышёв.