Люди Льда (№5) - Смертный грех

Маргит Сандему

Смертный грех

* * *

В далекие-далекие времена, несколько веков назад, Тенгель Злой отправился в безлюдные места, чтобы продать свою душу Сатане.

Тенгелю было обещано, что ему будет сопутствовать удача, но за это один из его потомков в каждом поколении обязан служить дьяволу и творить зло. Признаком таких людей будут желтые кошачьи глаза, и все они будут иметь колдовскую силу.

И однажды родится тот, кто будет наделен сверхъестественной силой. Такой в мире никогда не было.

Проклятие будет висеть над родом до тех пор, пока не найдут места, где Тенгель Злой зарыл горшок, в котором варил колдовское зелье, вызывавшее Князя Тьмы.

Так говорит легенда.

Правда это или нет — никто не знает.

Но в 1500-х годах в роду Людей Льда родился человек, отмеченный проклятьем, который пытался творить добро вместо зла, за что получил прозвище Тенгель Добрый. В саге рассказывается о его семье, главным образом, о женщинах его рода.

1

Зима 1625 года…

Сесилия Мейден стояла на палубе на носу корабля и смотрела, как судно медленно входит в Копенгагенский порт. Погода была ненастной, корабль прибывал с большим опозданием. Над городом и над гаванью висела февральская тьма. Из-за ледяного ветра Сесилия согревала дыханием замерзшие пальцы, хотя на руках у нее были теплые рукавицы. У нее не было ни малейшего желания ступать на палубу этой просмоленной посудины, но ей все же пришлось совершить плаванье в такую качку. Однако ей был приятен соленый морской ветер, бьющий в лицо. Стоя так на носу корабля, двигающегося вперед, она чувствовала, что владеет всем миром.

Думать о последних событиях было неприятно. Как это ее угораздило так испортить себе жизнь? Но, может быть, это была не ее ошибка?

«Я не посмею снова встретиться с Александром Паладином, — уже в сотый раз думала она. — Не смогу посмотреть ему в глаза, не выдав при этом, что знаю о его тайном пороке».

Раньше она даже не предполагала, что знание об этом может причинить ей такую боль. И она никогда не задумывалась о том, что Александр значит для нее.

Она помнила их первую встречу. Измученная, растерянная и печальная из-за вестей, полученных из дому, где свирепствовала чума, она не знала, за что взяться при дворе, в далекой Дании. И вот Александр Паладин по ошибке зашел в ее комнату и за какие-то считанные минуты вдохнул в нее мужество. Он сразу понравился ей. С тех пор он неизменно поддерживал ее в трудностях придворной жизни, полной зависти и интриг. Его присутствие всегда радовало ее.

Это был один из королевских придворных — на редкость элегантный мужчина, авторитетный и представительный. Темные волосы, мужественные, благородные черты лица, печальная улыбка… О, эта улыбка, ставшая впоследствии причиной ее падения!

Александр Паладин всегда вел себя очень сдержанно, давая ей понять, что она ему нравится, но не больше.

Однако это был настоящий, заботливый друг, и на него всегда можно было положиться. И как это ее угораздило узнать его тайну?! Разве она — дочь Людей Льда и проницательных Мейденов — не была достаточно великодушной и снисходительной? Что же ее так возмутило? Тайну Александра открыл ей ее юный двоюродный брат Тарье обладающий необычайно широкими познаниями и чутьем по части человеческой души. Произошло это совсем недавно, во время ее пребывания в Норвегии.

А какова же была ее реакция? Разумеется, она была напугана и раздосадована. Но стоило ли сразу бросаться в объятия молодого священника Мартина только потому, что у него была такая же грустная улыбка, как и у Александра? Только потому, что они внешне были похожи?

Сесилия ни в чем так горячо не раскаивалась, как в той своей короткой, бурной встрече с Мартином. Как все это было ничтожно! Двое людей, до горечи одиноких и обманутых, одинаково преисполненных потребности в любви — или, говоря откровенно, — в близости.

И вот теперь она опозорена. Если у нее когда-нибудь будет муж, как она посмотрит ему в глаза и скажет, что она не девственница? И как тот будет реагировать? Повернется к ней спиной?

Корабль причалил к берегу.

На пристани ее никто не встречал, хотя при дворе знали, что она возвращается. И даже если корабль опаздывал, из замка видно было, что он прибыл.

Так что теперь ей придется добираться самой, по темным улицам, с вещами, которые всем бросаются в глаза. Она не знала на корабле никого, кто мог бы сопровождать ее.

Покрепче прижав к себе дорожный сундучок, она глубоко вздохнула, словно подбадривая себя, и ступила на землю.

Неохотно оставив толпу людей на освещенной набережной, она пошла по темным улицам, где уже были закрыты на ночь все лавки. Ее охватил страх. Суль из Людей Льда, на которую она так была похожа, восприняла бы все это как вызов. Суль любила темноту и опасность. Возможно, ее даже обрадовало бы появление налетчиков — она попросту испробовала бы на них свою необычную власть. Но Сесилия не обладает властью Людей Льда, хотя она тоже была из их рода. Так что ей приходится рассчитывать лишь на свою скромную персону. К тому же она должна вести себя как придворная дама. При дворе она всегда безупречна. Только дома, в своей семье, среди любимых и близких, она немного раскрепощается.

Но то, что она бросилась в объятия священника… Сесилия опустила голову, словно провинившийся ученик или пятящийся с поджатым хвостом пес. Ей так стыдно становится при мысли о том, чем она занималась в кладбищенской сторожке! Единственным утешением было то, что инициативу проявил господин Мартиниус. Если бы он не ластился к ней и не шептал бы ей соблазнительные слова об одиночестве и тоске, этого никогда бы не произошло.

Но это — слабое утешение. Она поступила так опрометчиво, так бездумно!

Без помех миновала Сесилия портовый квартал. Только две уличные девки с ненавистью крикнули ей, чтобы она не совалась в их владения.

Неприятности начались на улице, прилегающей непосредственно к замку.

Она вдруг увидела разношерстную толпу, скрывавшуюся до этого под покровом тьмы. Бездомные, пьянчуги, уличные девки и преступники грелись вокруг костра, зажженного посреди улицы, и проклинали несправедливости жизни.

Сесилия остановилась, ей нужно было перейти на другую сторону улицы. С колотящимся сердцем, стараясь быть незаметной, она решилась проскочить мимо них — туда, где горел другой костер; там были кони, всадники, совсем иная жизнь на открытом пространстве площади, прилегающей к замку.

И хотя идти было, как думала Сесилия, не так уж и далеко, ей казалось, что опасность рядом и, она боялась. Почти уже миновав толпу и оставшись незамеченной, она с облегчением вздохнула, как вдруг услышала позади себя слащавый голос и замерла на месте:

— Нет, вы только посмотрите! — уловила Сесилия и почувствовала, как кто-то схватил ее багаж. Быстро обернувшись, она увидела беззубый, ухмыляющийся рот, наглое мужское лицо и поняла, что ей вряд ли стоит разыгрывать из себя знатную, самоуверенную, благородную даму. Здесь действовало правило: лучше хорошее бегство, чем плохая драка. Она сорвалась с места и побежала.

Двое мужчин побежали за ней.

— Свою добродетель пусть эта фрекен оставит при себе, хватит с нас и сундука, — крикнул один из них, выхватывая из ее рук багаж.

Сесилия среагировала в худших традициях Людей Льда. Воздержавшись от того, чтобы сказать, что уже слишком поздно говорить о ее добродетели, она изо всех сил, доставшихся ей по наследству, ударила сундуком по голове налетчика. И поскольку деревянный сундук был весьма тяжел, тот свалился, оглушенный.

Но в это время подбежал второй — и она снова бросилась бежать, едва не выскакивая из собственной юбки.

И в тот самый момент, когда она достигла открытого пространства площади, разбойники снова настигли ее. Она успела заметить только солдат, проехавших верхом в пламени костра, как один из преследователей зажал ей рукой рот, пытаясь оттащить ее назад, в темноту, а другой в это время полез в сундучок, который она держала в руках.

Она пыталась вывернуться и позвать на помощь, но ей удалось выдавить лишь слабый крик, пока рука снова крепко не зажала ей рот. Один из всадников услышал и сразу понял, в чем дело, — и тут же несколько человек поскакали ей на выручку. Налетчики бросили ее и быстро исчезли во тьме.

— Все в порядке, фрекен, — сказал офицер с красиво подстриженной бородой.

— Да, спасибо! Тысяча благодарностей вам всем, — задыхаясь, произнесла она, с трудом держась на ногах.

Один из всадников подъехал поближе.

— Да ведь это же Сесилия! — произнес он знакомым голосом. — Дитя мое!

Она взглянула на него. В мерцающем свете костра она узнала высокую фигуру Паладина — и была несказанно этому рада. В эту минуту она совершенно забыла о его тайне, перед ней был просто любимый друг — такой статный и огромный верхом на лошади, в сверкающей кольчуге и черном плаще, в красивой, украшенной перьями шляпе и высоких ботфортах.

— Александр! — произнесла она, улыбаясь.

Он наклонился к ней, пожал ее протянутые руки.

— Ты вернулась из Норвегии?

— Да. Корабль задержался, и никто меня не встречал.

Он пробормотал что-то о бессердечности людей.

— Я ничего не знал, — сказал он. — И к тому же у нас военные сборы…

Повернувшись к одному из своих товарищей, Александр сказал, что будет сопровождать в замок фрёкен Мейден. Потом слез с коня и передал ближайшему солдату поводья.

— Так приятно снова видеть тебя, Сесилия, — приветливо произнес он, идя рядом с ней. — Копенгаген пуст боа тебя Как ты съездила?

— О, это было так прекрасно, опять побыть дома, Александр!

И она принялась живо описывать жизнь в Гростенехольме.

Александр Паладин положил руку ей на плечо.

— Так приятно видеть тебя, когда ты такая радостная, мой маленький друг.

И только теперь она вспомнила о случившемся. Его обескураживающая мужественность была не для нее. Она инстинктивно отстранилась от него, но он тут же приблизился к ней. Они молча прошли мимо стражи в главное здание замка.

Подходя к двери ее комнаты, он остановился и негромко произнес:

— Я вижу, что ты знаешь.

Сесилия кивнула. В мерцании светильников, висящих вдоль стен, его темные глаза казались бесконечно грустными.

— Кто рассказал тебе об этом?

— Мой двоюродный брат Тарье. Я говорила тебе о нем, он такой способный в медицине.

— Понятно. И… как ты восприняла это?

Ей было очень трудно говорить об этом. Ей так хотелось вбежать в свою комнату и запереть дверь, но он не заслуживал такого обращения.

— Сначала я не поняла. Я имею в виду твою… ситуацию. Я никогда раньше не слышала ни о чем подобном. Я ничего не понимала. Ничего. Потом я… возмутилась…

Она замолчала.

— И что? — тихо и настойчиво спросил он.

— И была очень недовольна, — прошептала она. Александр долго стоял, не говоря ни слова. Сесилия смотрела в пол. Сердце ее стучало.

— Но сейчас, когда мы встретились там, — тихо продолжал он, — ты ведь обрадовалась! Тебе было приятно видеть меня?

— Да. Просто я забыла…

— А теперь?

— А ты как думаешь?

— Я бы очень хотел сохранить нашу дружбу, Сесилия.

Могла бы она принять такую дружбу? Была ли она достаточно сильной, чтобы скрыть свой протест? И разве не почувствует он себя униженным, заметив ее презрение, ее молчаливый укор?

И тут она вспомнила о своей истории с господином Мартиниусом, и ей стало стыдно. На что она могла рассчитывать?

— Мы с тобой друзья, Александр, — уклончиво произнесла она. — Ты это знаешь!

— Спасибо, Сесилия.

Неуверенно улыбнувшись, она взялась за дверную ручку. Сразу же поняв намек, он поцеловал ей руку и пожелал спокойной ночи.

— Когда ты уедешь из города? — поинтересовался он.

— В Далумский монастырь?

— Нет, дети короля теперь во Фредриксборге. Навещают родных.

— Разве они там? Я не знала. Я хотела справиться утром.

— Узнай. Мне тоже это интересно. Спокойной ночи, мой друг.

Сесилия провожала глазами его высокую статную фигуру, пока он шел по коридору. Он напоминал ей рыцаря Грааля — ведь рыцарей Грааля тоже звали паладинами, так что он по праву носил это имя.

Если бы не этот отвратительный, поразительный изъян, оставляющий пятно на безукоризненном рыцарском образе!

И еще не успев войти в свою комнату, она пожалела, что не спросила Александра, что это за военные сборы.

Уже на следующий день до нее дошли слухи. Положение Александра было очень ненадежным, и только прекрасные офицерские качества и благосклонность короля спасли его от великого позора. Скоро должен был состояться суд, но это ее не так страшило. Ее всерьез беспокоило лишь то, что, вопреки всему, она чувствовала, что между ними существует внутренняя связь.

Сесилии не потребовалось много времени, чтобы понять катастрофичность своего положения: авантюра с Мартином, короткая и необдуманная, имела последствия.

И наступил худший день в недолгой жизни Сесилии.

В первый момент ее словно парализовало. Ее бросало от отчаяния к надежде. Она пережила все, что переживает всякая молодая женщина после необдуманной любовной авантюры. То до боли сжимая руки, так, что хрустели суставы, то нервно прохаживаясь по комнате, она говорила самой себе, что это невозможно, что это нельзя узнать наверняка так быстро.

Но потом смирилась. Мысленно изругав молодого священника вдоль и поперек всеми известными ей бранными словами, она успокоилась, осознав, что это и ее ошибка. Ей надо было сопротивляться.

Но теперь было уже поздно что-либо менять.

Это было так ново для нее. Хотя не прошло еще и пятнадцати дней с тех пор, как она встретилась с Мартином в кладбищенской сторожке, и окончательно уверенна она не могла быть, интуиция подсказывала Сесилии, что дело приняло серьезный оборот.

Ожидая отъезда из столицы, она вышивала платье для дочери короля и Кирстен Мунк, Анны Катерины, но у нее не хватило жемчуга. Узор поплыл перед глазами, когда она представила свое будущее — ребенка, которого никто не желает признавать, себя, лишенную поддержки и презираемую всеми…

Сесилия вздрогнула и опять сделала попытку сосредоточиться на вышивании.

Через три дня ей предстояла поездка во Фредриксборг, а она сидит здесь в отчаянии, ведь если ее положение обнаружится, надеяться не на что. В лучшем случае ее отстранят от двора. В худшем — ей грозит позорный столб. А потом — пожизненное презрение окружающих.

В то же утро ее опасения подтвердились. Она чувствовала дурноту, а то, чего она ожидала еще неделю назад, до сих пор не пришло. А ведь у нее всегда все наступало вовремя.

Весь день мозг ее лихорадочно работал.

Она строила безумные планы и отбрасывала их тут же. Конечно, ей были известны различные способы изгнания плода: работать до изнеможения, плясать до упаду, таскать на спине тяжести, принимать какое-нибудь знахарское снадобье…

Но Сесилия была не способна убить жизнь.

Когда наступил вечер, она приняла решение, которое не очень-то и успокоило ее. Если бы у нее было время на раздумья! Если бы ей не надо было так спешить! Но она не могла терять ни одного дня!

Стиснув зубы и дрожа от страха, она направилась в дом к Александру Паладину.

— Его милости нет, — услышала Сесилия от слуги, и мужество покинуло ее. — Он во флигеле для придворных…

— Л… когда его можно будет увидеть?

— Я не знаю, баронесса Мейден. У него сегодня столько дел. Его Величество затевает войну с католиками, поэтому он и собрал сегодня всех крупных военачальников.

В данный момент Сесилию совсем не интересовали королевские войны. Она ничего не знала и о деятельности вербовщиков в Норвегии, не знала о судьбе своих двоюродных братьев — ведь она уже покинула Гростенсхольм. Ее волновали лишь сиюминутные проблемы.

И она, так страшившаяся только что встречи с Александром, теперь жаждала увидеть его. Неожиданное препятствие распалило ее.

— Что же мне делать? — шептала она самой себе побледневшими губами. — Время не ждет! О, надо спешить!

Слуга заколебался:

— Если хотите подождать, я попробую послать за Его Превосходительством.

Сесилия подумала о позорном столбе и ответила:

— Да, благодарю.

Войдя в его дом, она тронула слугу за руку — он тут же остановился.

— Скажите мне… — неуверенно произнесла она. — До меня дошли эти устрашающие слухи. Нашему другу маркграфу сейчас приходится трудно?

Лицо слуги окаменело. Но он знал о дружбе Сесилии с Александром, видел ее откровенное дружелюбие, видел жар и беспокойство в ее глазах.

— Очень трудно, баронесса. Ситуация крайне серьезная. У него отсрочка на несколько дней, а потом — конец.

— Судебное разбирательство?

— Да.

Продолжать разговор дальше не было необходимости.

Он провел ее в элегантно обставленный салон и исчез.

Хотя его слова и принесли ей некоторое облегчение, она не чувствовала особой радости. Пришлось долго ждать, и она забеспокоилась еще сильнее. Руки Сесилии были холодны как лед. Она скользила взглядом с предмета на предмет, не в силах ни на чем остановить взгляд.

Все здесь было таким изысканным: прекрасные старинные вещи, украшенные орнаментом стулья эпохи Ренессанса, карта мира, обозначения на которой она не особенно понимала, красивые книги… Александр Паладин был очень состоятельным человеком. Но теперь это богатство уже не могло ему помочь.

Наконец она услышала его быстрые шаги в прихожей и обернулась, стоя возле стены, на которой висели семейные портреты. Сесилия почувствовала, как кровь прилила к ее щекам; стиснув руки, она уставилась большими, испуганными глазами на дверь. Теперь для нее самое главное — правильно все объяснить. Дверь распахнулась, вошел Александр. Вид у него был угрюмый.

— В чем дело, Сесилия? Ты сообщила, что дело срочное, и я ушел с военного совета.

Она окаменела от страха.

— Тебе придется вернуться?

— Разумеется.

— Ты можешь уделить мне полчаса?

Он колебался.

— Говори быстрее, если можно. На совете не понравился мой уход.

— Извини, — сказала она, опустив глаза. — Я буду предельно краткой.

Но это такое дело, которое не решается с налета. На это нужно несколько дней.

— Садись, — сказал он уже более дружелюбно и сел сам напротив нее.

— Я вижу, тебя что-то мучает. Что случилось?

Он был таким элегантным, таким аристократичным, у него были такие выразительные глаза! Но как раз сейчас это не имело значения. И она, заранее обдумав, что скажет, внезапно забыла все слова.

— Александр… То, что я пришла к тебе с этим предложением, не должно как-то ранить тебя или повредить тебе.

Он сдвинул брови.

— Это не вымогательство… — пробормотала она, заикаясь, — я знаю, что тебе трудно, но я на твоей стороне, не забывай!

Он по-прежнему выжидательно смотрел на нее, оба чувствовали расстояние, разделяющее их. Она торопливо добавила:

— Мне нужна твоя помощь. Больше мне надеяться не на кого.

Он с неохотой произнес:

— Тебе нужны деньги?

— Нет, нет! Но думаю, я могла бы тебе помочь… тоже.

Нет, этого говорить не следовало: он просто окаменел, услышав ее слова.

Сцепив пальцы рук, Сесилия сжала их и глубоко вздохнула.

— Я знаю, что ты в трудной ситуации. Я не знаю подробности, но…

Тут она взяла себя в руки, заметив, что уже говорила это.

— Продолжай, — сдержанно произнес он. — Тебе нужна моя помощь. Какая именно?

Сесилия сделала глотательное движение.

— Я попала в ловушку. Когда я ездила домой на Рождество, я сделала страшную глупость, непростительную глупость, которую я сама не могу объяснить или оправдать. Сегодня утром я узнала, что у меня будет ребенок…

Александр затаил дыхание.

— Срок очень маленький, всего две недели… Я знаю, что ты рискуешь лишиться места, возможно, лишиться головы из-за своей… слабости… Что-нибудь произошло за время моего отсутствия?

— Да, — ответил он, немного помедлив и вставая, словно ему было невмоготу смотреть ей в глаза. Повернувшись к ней спиной, он сказал: — Ты, возможно, помнишь юного Ханса?

— Да.

— Он… он ушел от меня к другому.

Как странно это прозвучало. Словно это была обычная любовная история. Александр продолжал:

— Оба они были застигнуты врасплох на месте преступления, и новый друг Ханса назвал мое имя. Он утверждает, будто Ханс рассказывал ему про меня.

Сесилии передалась его горечь.

— И что же Ханс?

— Он достаточно лоялен, чтобы отрицать это, и я ему за это благодарен. Но никто ему не верит. Мое положение плачевно, Сесилия.

Он снова повернулся к ней, сел. Теперь, когда главное было сказано, он осмелился посмотреть ей в глаза.

— Дело будет слушаться через несколько дней, меня привлекут к ответу. Я должен буду присягать на Библии, а я ведь глубоко верующий человек! Клятвопреступление для меня немыслимо.

— И даже король не может спасти тебя?

— Он верит мне. Пока. Но когда он узнает, что я лгал ему, мне конец.

Сесилия кивнула. Она не могла больше ни о чем говорить. Она думала лишь о том, что означает этот позор и это унижение для такого человека, как Александр. Он будет выставлен на всеобщее осмеяние, не исключено, что его изобьют на улице…

— Кто он?.. — тихо спросил Александр.

Без всяких предисловий он перешел к ее проблемам. Она была в шоке: на какой-то миг она забыла о себе.

Но его живой интерес согрел ее.

Она отвернулась, чувствуя отвращение к самой себе и к тому, что с ней случилось.

— Один хороший друг семьи, — ответила она. — Священник, неудачно женившийся. Изголодавшийся по человеческой близости. Все это было так поспешно. И никому из нас это не было нужно!

— Но почему это произошло, Сесилия?

— Если бы я знала! Как раз тогда мне казалось, что это нужно.

Александр сдержанно улыбнулся, его это явно забавляло.

— Ты так забавно выражаешься, — сказал он, — но я понимаю, что ты имеешь в виду. Иногда это в самом деле кажется совершенно необходимым. — Он долго и пристально смотрел на нее. — Мне хотелось бы узнать больше об этом человеке, как ты, наверное, понимаешь. Он интеллигентен?

— О, да! У него прекрасный, благородный нрав. Он попал в немыслимую ситуацию: жена лишила его всех супружеских прав. Так что его трудно в чем-то винить.

— И он совершенно не похож на меня?

— Наоборот, — горячо возразила она, — об этом даже не стоит спрашивать…

Она замолчала и покраснела.

Александр принялся кусать костяшки пальцев.

— Мне ясен твой план. Но ты уверена, что хочешь этого?

— Иначе бы я не пришла. Это было для меня не простым решением, поверь!

— Я верю тебе. Но ты пришла к этой мысли только сегодня утром?

— Время не терпит, ты ведь понимаешь.

— Конечно. Но меня беспокоит другое.

— Что же?

— Почему ты согрешила именно с ним?

— А почему именно это беспокоит тебя?

— А ты не понимаешь? Подумай хорошенько, Сесилия!

Он понял: сходство между ним и Мартином. Она встала.

— Должна признаться, что в то время меня раздражала и печалила твоя сдержанность. Поверь, все чувства и надежды, связанные у меня с тобой, мгновенно умерли, когда Тарье рассказал мне о твоих наклонностях.

— И поэтому ты отдалась мужчине, который был похож на меня?

— Не будем говорить об этой вспышке, уже угасшей в этом невольном поступке. Я полностью выздоровела и очистилась от этого, Александр. И у меня ость силы. У тебя не будет со мной никаких хлопот. Ты можешь жить своей жизнью, а я своей.

— Тебе это не подходит, ты молода и…

Его откровенное сопротивление подействовало на Сесилию: и ней снова вспыхнуло чувство стыда. Она порывисто встала.

— Прости меня, — пробормотала она. — Забудь мое бестактное предложение!

Она направилась к двери, но он опередил ее, схватил, словно клещами, за плечи, глядя ей в лицо горящими глазами.

— Сесилия, ты не должна чувствовать себя униженной! Кто, как не ты, для меня дороже всего! Я с распростертыми объятиями принимаю твое предложение, ты для меня спасительная соломинка, понимаешь? Твои слова наполнили меня теплом счастья и надежды в этот судьбоносный для меня час. Все мои мысли о тебе, мой любимый друг! Но ты не знаешь, на что идешь.

— Какой у меня может быть выбор?

— В самом деле, его нет. Прости меня за мою медлительность, это наверняка удручающе подействовало на тебя. Я вынудил тебя просить у меня помощи, тогда как это я должен был сказать решающие слова, которых я еще не говорил. Ты можешь в полной мере располагать мной как другом. Но ты должна знать, что никогда, никогда, ни единого раза ты не сможешь располагать моей любовью. Никакого исполнения супружеского долга.

— Я это знаю. Я проживу и без этого. Он задумчиво посмотрел на нее.

— Ты сможешь? Ты идешь на большую жертву. Большую, чем ты предполагаешь.

— У меня уже четырнадцатый день полное отвращение к близости с мужчиной. И это отвращение продлится много лет, поверь мне!

Александр рассеянно кивнул. Он смотрел на нее, но было ясно, что мысли его далеко.

Сесилия стояла, не говоря ни слова, теребя в руках перчатки. Она думала о том, что ожидает ее, если Александр не откликнется на ее просьбу. Разумеется, она уедет домой. Выставит на посмешище своих милых, добросердечных родителей. Вот тебе и дочь помощника судьи! Они, конечно, простят ее, примут ее и ребенка, как семья в свое время приняла Суль и ее маленькую дочь Сунниву. Но связать имя своих родителей этим скандалом? Бабушка со стороны отца, Шарлотта, была первой, кто явился в дом с внебрачным ребенком, отцом Сесилии, Дагом. Затем принесла в дом ребенка Суль. И вот теперь она, Сесилия, со своей маленькой катастрофой. Даже если это уже стало семейной традицией, с ее стороны было бы несправедливо обременять домашних.

Но хуже всего было бы явиться в церковный приход в Гростенсхольме, где живет священник Мартиниус. Сесилии не хотелось больше видеть его. Никогда в жизни! Он был добрым и славным человеком, прекрасным во всех отношениях. Но то преступление, которое они оба совершили, объединенные лишь чувством одиночества, отбросило их друг от друга, словно они были каплями воды, упавшими на раскаленное железо…

Впрочем… Если бы нарушение супружеской верности Мартином обнаружилось, она наверняка лишилась бы головы, да и он тоже.

Она прислушалась к голосу Александра.

— Сначала скажи мне вот что: как ты себе представляешь такую жизнь? Я имею в виду тебя и меня.

— В чисто практическом отношении?

— Да.

— Я думала об этом, — торопливо ответила Сесилия. — Коли это возможно, мы могли бы иметь смежные спальни, чтобы не вызывать подозрений, но у каждого будет своя отдельная комната. В этом ведь нет ничего необычного, не так ли?

— Разумеется, нет, — настороженно ответил он.

— Но я попрошу тебя об одном. Я понимаю, что ты не можешь изменить свою природу. Но не мог бы ты ради меня не приводить в свою спальню своих… друзей? Может быть, для этого можно использовать другую комнату? Ту, что находится в другом крыле?..

Как она только решилась сказать ему все это! Она сама была изумлена. Но ей нужна была ясность во всем, так что пришлось пересилить свое нежелание говорить об этом.

Александр обдумывал то, что она сказала.

— Это приемлемое условие, — кивнул он. — Ты имеешь право на большее доверие с моей стороны, чем это было раньше. В свою очередь, я должен теперь быть осторожнее, хотя Ханс тут не причем. Он никогда не станет болтать, даже если его и увидят здесь.

И снова на его лице появилось страдальческое выражение, и снова Сесилия была изумлена его чувствами: в Александре было столько любви! Это даже задело ее.

Он продолжал:

— В моем доме этого происходить не будет. Недалеко от Копенгагена находится имение родителей: Габриэльсхус. Кстати, это рядом с Фредриксборгом. Мы можем встречаться там…

— Не слишком ли много хлопот для тебя?

— Нет, нет, это для меня радость и развлечение. Кстати, тебе хорошо известно, что смотреть на тебя всегда было мне приятно. Твоя красота носит редкостный, немного мистический характер: загадочные, удлиненные глаза, чистая кожа, медно-красные волосы. Мне все это так нравится. Но ты предоставляешь мне свободу для встреч с… друзьями. А как же ты сама?

— Ты хочешь сказать, что просишь меня быть осторожной, если я надумаю встречаться у тебя за спиной с другими мужчинами? Или просишь меня об абсолютной верности?

— Я не имею права связывать тебя обязательствами, после того как ты так благородно со мной поступила.

— Ты хочешь, чтобы я была осмотрительной, была осторожной в выборе друзей?

Он кивнул, хотя лицо его ничего не выражало. Сесилия улыбнулась.

— Скажу тебе определенно: ничего недозволенного с моей стороны не будет. Но если случится так, что я проникнусь симпатией к другому мужчине, мы с тобой обсудим это. Хотя в данный момент меня совершенно не интересуют мужчины и любовные связи. Александр глубоко вздохнул. Видно было, что ее слова тронули его.

— Хорошо, идет! Сесилия Мейден, маленькая, сильная, необычная девушка, ты хочешь выйти за меня замуж? Учитывая все те трудности, которые это повлечет за собой.

Губы ее дрогнули.

— Да, Александр, я очень хочу этого! Ты видишь, это брак по расчету. Такие браки бывают часто и многие из них счастливые.

Александр взял ее за руки.

— Я верю, что у тебя и у меня есть все возможности, чтобы стать счастливыми. На той самой двусмысленной основе и на тех условиях, которые мы поставили. Другое дело, что я, возможно, очень скоро отправлюсь на войну.

— О, нет! — невольно воскликнула Сесилия.

— Благодарю за твой обеспокоенный взгляд, Сесилия! Может быть, это для тебя наилучшее решение, а? Если я паду на поле битвы.

Ее глаза сверкнули.

— Как это подло с твоей стороны! Я не думала, что ты способен на такое!

— Нет, нет, пороховая бочка, я не иронизирую. Просто говорю то, что есть.

— Ты хорошо знаешь, что бесконечно много значишь для меня как друг. И я не хочу терять друга.

Казалось, ее слова согрели его.

— Думаю, что я вернусь назад, — сказал он. Она облегченно улыбнулась. И тут вспомнила:

— Александр, твои полчаса!

— А, плевать мне на этот совет! Это важнее. Но ты права, мне придется идти. Увидимся.

Некоторое время Сесилия стояла, закрыв глаза. И у нее вырвался вздох бесконечного облегчения.

— Благодарю тебя, Господи, — тихо прошептала она.

Сесилия сомневалась в том, что этот брак — выход из положения. Во всяком случае, ясно, что это решение не блестящее.

Но ведь никто не находился в такой ситуации, как она и Александр.

2

Александр Паладин вернулся на военный совет, где явно были недовольны его долгим отсутствием. К тому же на совет прибыл сам король Кристиан IV.

Александр решил взять быка за рога и направился прямо к королю.

— Могу ли я почтительнейше попросить Ваше Величество уделить мне время для беседы сразу после окончания этой встречи?

— Согласен, — кивнул Кристиан, пристально взглянув на своего надоедливого придворного.

Военный совет продолжался.

Когда же он закончился и король почти выразил свою волю, — а он был рьяным сторонником католическо-протестантской войны на территории немецких государем», — он увел Александра Паладина в небольшую комнату.

— Так что же у Вас на сердце, маркграф?

Оба они хорошо знали, что жизнь Александра зависит от решения суда, который состоится через четыре дня.

— Ваше Величество, — сдержанно произнес он. — На следующей неделе я отправляюсь вместе с армией в Хольстен. Времени в обрез, так что я прошу Вашего разрешения жениться. Завтра утром, если получится.

У короля поползли вверх брови, на лице застыло выражение изумления, но потом он овладел собой.

— И кто же Ваша избранница? — медленно произнес он.

— Баронесса Сесилия Мейден.

В глазах короля загорелись веселые искорки.

— Я так и знал! Норвежская фрейлина моей супруги или, вернее, гувернантка моих детей. Очаровательная девушка, я обратил на нее внимание. Способная. Ее дедом по матери был легендарный господин Тенгель с целительными руками. Я никогда сам не видел его, но мои приближенные из Норвегии говорили о нем только хвалебные слова. Но… я не знаю, насколько благородно ее происхождение. Мейдены, конечно, дворяне, но у них столько раз получался мезальянс… Вы ведь давно уже знакомы с фрекен Мейден, не так ли?

— С того самого момента, как она прибыла ко двору. Уже четыре года, Ваше Величество.

— Порядочно!

Король Кристиан стоял и смотрел через небольшое окно: в его глазах был триумф, и только Александр знал причину этого. Как обычно, Его Величество был в ссоре со своей женой, Кирстен Мунк, и причиной этого явился, как всегда, ее флирт с другими мужчинами. Однажды, когда до нее еще не дошли слухи о нем, она надумала соблазнить даже Александра Паладина, ведь он был необычайно привлекательным мужчиной. Весьма бесцеремонно отклонив ее притязания, он напомнил ей о ее супружеском долге, и король случайно услышал слова Александра. Когда же его жена пришла к нему и, словно супруга Потифара, стала жаловаться, что Александр Паладин домогался ее, король холодно изложил ей содержание их разговора и описал, как все было на самом деле. Кирстен Мунк посчастливилось в тот раз выкрутиться, сославшись на то, что она просто испытывала лояльность рыцаря к своему господину. Но с этого момента она стала заклятым врагом Александра, и причиной многих ее преисполненных ненависти выпадов против Сесилии был именно тот факт, что Александр часто бывал вместе с этой норвежской девушкой и явно отдавал ей предпочтение перед Кирстен, чего эта красивая дама простить не могла. Она хотела верить, что его не интересуют женщины. Так что мысль о предстоящей свадьбе веселила теперь короля Кристиана.

— Я согласен удовлетворить Вашу просьбу, — произнес он с широкой, немного злорадной улыбкой. — Но я настаиваю на том, чтобы венчание происходило в моей заново обустроенной церкви в замке Фредриксборг. С помпой и блеском!

«Это будет подлинным триумфом над Кирстен», — подумал Его Величество.

«Избави Бог», — подумал Александр.

— А стоит ли? — осторожно спросил он. — Мы решили пожениться из-за моего скорого отъезда, да и родственников баронессы Мейден здесь нет…

— Свадьба будет! Ведь Ваша возлюбленная скоро должна отправиться во Фредриксборг, не так ли? Предоставьте все моему гофмейстеру, дорогой Александр Паладин!

Король чуть ли не потирал от удовольствия руки. Его интерес к Кирстен Мунк никогда не ослабевал. Она была необычайно привлекательна, — и она это хорошо знала, — так что ее красота делала из короля пленника, хотя более глубокие, внутренние, брачные узы давно уже были порваны.

Один из придворных метко охарактеризовал Кирстен Мунк: «Обольстительная, красивая, со стройной, статной фигурой, сочными, чувственными чертами лица, светловолосая, с годами рискует располнеть. Живая и льстивая, знает толк в развлечениях, до страсти увлекается играми и танцами. Капризная, своенравная, необузданная и эротичная. Скупая и жадная. Далеко не любящая мать, одних детей предпочитает другим. Удивила всех, выразив желание сопровождать своего мужа на войну в Германию — если вообще эта война состоится».

Большинство считало, что Кристиан, несмотря на трещины в их браке, по-прежнему испытывает чувство горькой преданности к своей супруге Кирстен.

— Мы так и сделаем, — воскликнул король, — мы устроим пышную свадьбу в замке, маркграф!

Александр поблагодарил его, весьма смущенный этим неожиданным решением.

Сесилия сидела за изысканным письменным столом в своей спальне в имении Паладина Габриэльсхус, находящимся рядом с Фредриксборгом. Она по-прежнему была занята вышиванием и одновременно писала своей матери Лив в Гростенсхольм. Ее рука слегка дрожала, так что ей приходилось делать множество остановок.

«Дорогие мать и отец!

О, мне так много нужно рассказать вам, так что я не знаю, с чего начать. Мне так досадно, что вас теперь нет здесь, нет всех, кто мне дорог, но времени так мало, потому что Александр должен отправиться на войну, и это так ужасно, что ему придется сражаться и, возможно, умереть совершенно напрасно за…»

Нет, уж, что за чушь она пишет! Закончив предложение, она продолжала уже более вразумительно:

«Дорогая мама,

Александр Паладин позавчера попросил моей руки! И я от всего сердца сказала «да», потому что он очень хороший человек и добрый друг. Но свадьбу решили сыграть сразу же, до начала войны, так что мы не сможем прислать вам приглашения и тем более поехать в Гростенсхольм, что было бы так кстати.

О, если бы вы только были здесь! Сегодня мы обвенчались, дорогие мои мама, папа, Таральд и Ирья. Его Величество настоял на том, чтобы венчание происходило в церкви его замка во Фредриксборге, в его любимом замке.

Все было так великолепно! Присутствовали король и весь двор и все королевские дети, за исключением самой маленькой, Элизабет Августы. Все было так красиво и торжественно. Обе мои воспитанницы, бедная Анна Катерина и самоуверенная Леонора Кристина, возглавляли процессию, а Александр…»

Здесь Сесилия остановилась и мысленно увидела все снова. Теплый, спокойный взгляд Александра, обращенный к ней, испуганно стоящей перед алтарем, его едва заметная усмешка, свидетельствующая о смысле, надувательстве и фарсе всей этой церемонии. Он был таким элегантным в своем наряде! Она представила себе, как они стояли рядом на коленях, как он крепко пожал ее руку, когда она задрожала, волнуясь и трепеща, оказавшись у всех на виду. Вспомнила свой испуг, когда священник перечислял все его имена и титулы, такие, как Шварцбург, Люнебург, Геттинген, Готторп, маркграф, граф, герцог и так далее. Сесилия была просто уничтожена всем этим. Кто она, собственно, такая, чтобы выйти за него замуж? В сравнении со всем этим великолепием ее собственный маленький титул баронессы Сесилии Мейден из рода Людей Льда выглядел чересчур куцым.

А потом…

Самый неожиданный момент во время роскошного банкета, когда товарищи разом попросили Александра поцеловать невесту…

Сесилия не заметила, что лежащее на подставке для письма перо оставило чернильное пятно.

…Раздражение Александра. Его глаза просто почернели от гнева после этой причуды друзей. Но, возможно, он понял, что может обидеть ее, и его взгляд стал мягче, когда он обнял ее и приподнял, а потом нежно и осторожно поцеловал, хотя оба они знали, что все это лишь спектакль, и Сесилия даже подумала, что у него может появиться отвращение к ней, и почувствовала себя такой скованной, словно тело ее превратилось в кусок дерева.

Если бы это было несколько месяцев назад, до того как она узнала о его извращенных наклонностях! Тогда она наверняка почувствовала бы блаженную слабость и счастье во время этого поцелуя. Теперь же она чувствовала лишь печаль и упадок сил.

Но весь двор аплодировал, а рот Кирстен Мунк презрительно кривился. И Сесилия подумала не без злорадства: «Этот виноград висит высоко, да к тому же он еще и зелен, сказала лисица!» Александр рассказал ей, почему ее так невзлюбила Кирстен. Это объяснение позабавило Сесилию. Ведь даже если Александр и не принадлежал ей, они были вместе и понимали друг друга. Они могли относиться друг к другу терпимо, пока их не принуждали к таким крайностям, как этот поцелуй. Она живо представила себе ярость этой кокетливой фру Кирстен, когда Александр дал ей отставку. Не было ничего удивительного в том, что она хваталась за любую возможность выставить на показ его извращенные наклонности. Причиной всего этого было ее неудовлетворенное тщеславие и жажда мести за свою неудачу.

Очнувшись от грез, Сесилия посмотрела на полуисписанный лист бумаги и принялась живо описывать свое венчальное платье, которое она взяла взаймы, а также сверкающие наряды придворных и убранство церкви.

Тяжелая дубовая дверь распахнулась, и вошел Александр. Этого она не ожидала! Это была комната для невесты, которую он предоставил ей, выбрав себе комнату по соседству.

Огромная, роскошная постель со взбитыми для свадебной ночи перинами, с вышитым льняным бельем и тяжелым шелковым покрывалом, украшенным ручной вышивкой. Свежие цветы распространяли по комнате свой аромат, на изысканно накрытом столике стояло вино и всевозможные сладости.

Сесилия посмотрела на Александра. Одетый в роскошный халат, он был так привлекателен!

— Я пришел, чтобы обсудить с тобой кое-что, — с извиняющейся улыбкой произнес он. — Будет некрасиво, если в день нашей свадьбы я буду спать в соседней комнате.

— Да-а… — выдавила из себя Сесилия. — Разумеется, ты прав. Но…

— Так что я решил, что могу спать в этом глубоком кресле.

— Но это бессмысленно! Разве ты не устал?

— Нет, я бодр и свеж.

— Я тоже. Так что скоротаем время вместе и будем сидеть оба.

— Хорошая идея, — улыбнулся он. — Но… — он запнулся. — Мы должны так или иначе использовать эту постель…

— Да, — согласилась она. — Может быть, нам поиграть в какую-нибудь игру?

Александр изобразил на лице гримасу.

— Единственная игра, которую я признаю, это шахматы, но женщины в них ничего не смыслят.

— Почему же? Я знаю все ходы.

— Спасибо, — сухо произнес он. — Это худшее, что можно сказать заядлому шахматисту. И все те немногие женщины, которые пытались играть в шахматы, не были достаточно терпеливы, чтобы обдумывать ходы. Они хотят переставлять фигуры как можно быстрее, все время пристают: «Ты еще не идешь?» и играют совершенно без головы. Так кто же научил тебя… ходить? — закончил он не без иронии.

— Мой отец. Ему не с кем было играть, поэтому мне пришлось научиться.

— Вот как? Тогда попробуем сыграть партию. Он принес шахматную доску из слоновой кости.

— Из Ост-Индии, — пояснил он. — Датчане торгуют там. Но предупреждаю тебя, Сесилия, я не собираюсь играть «мягко», чтобы ты выигрывала.

— А я и не надеюсь на такую милость с твоей стороны.

— Хорошо, — с удовлетворением произнес он, не скрывая при этом вздоха по поводу того, что ему предстоит сыграть короткую победную партию.

Пока она расставляла фигуры, восхищаясь каждой из них, он посмотрел на письменный стол и сказал:

— Ты написала письмо. Домой?

— Да, — ответила она и убрала листок. — Хотя мы теперь муж и жена, но я не думаю, что есть необходимость обсуждать это.

— Я и не думал читать его, — коротко и слегка обиженно произнес он.

Сесилия проклинала свою бестактность.

— Извини, — взволнованно произнесла она, и он печально улыбнулся в ответ.

Они поставили шахматную доску прямо посреди огромной постели, устроившись полулежа по обе стороны от нее.

— Ты не хочешь это снять? — сказал Александр, указывая рукой на ее платье.

— Да, конечно же. Как я не подумала об этом? Он подождал, пока она не переоденется в будуаре в кружевную ночную рубашку. Она стянула тесемку на шее чуть туже обычного, почти не оставив никакого декольте. Потом вернулась в спальню.

Александр выразительно посмотрел на нее. «Ты хорошо выглядишь, — говорил его взгляд. — Очень соблазнительно и привлекательно, но не стоило так по-девически стягивать шнурок. Ничто в тебе не соблазнит меня».

Выражение его лица красноречиво говорило об этом.

Они начали игру.

Сделав несколько ходов, Сесилия разгадала его план. Она хорошо знала метод продвижения королевы и одной из пешек. Это был так называемый «школьный мат»: быстрая, безжалостная атака на новичка.

Она легко обнаружила ловушку. Александр не придал этому значения, решив, что она слишком глупа, чтобы обнаружить засаду, что она случайно продвинула нужные фигуры.

После этого он — как это обычно делают те, кому не удалась первая попытка, — сделал ложный ход королевой. Но Сесилия это заметила, она сама много раз пыталась обманывать так отца. Так что эта попытка Александра не вызвала у нее никаких осложнений.

А он продолжал атаку, стараясь разбить ее в пух и прах. Сесилия парировала все удары и не потеряла ни одной фигуры. Чтобы отвлечь ее внимание, Александр, производя рокировку, заметил:

— Его Величество говорил про твоего деда, господина Тенгеля. Ты тоже раньше упоминала о нем. Он, видимо, был необычным человеком?

— Да, это так, — ответила она, наконец-то выводя своего второго коня. — К сожалению, он умер, пока я находилась здесь, в Дании. Думаю, он покончил с собой. Так же как и бабушка Силье.

— Что ты такое говоришь?

— Я точно не знаю, я только так думаю. Из-за того горя, которое им причинил мой маленький племянник Колгрим. Он один из тех в нашей семье, кто отягощен злым наследством. Кстати, Александр… есть какая-то, пусть даже крохотная, возможность того, что ребенок, которого я ношу, будет иметь злое наследство. Ты не должен забывать об этом!

По рассеянности он неправильно поставил ладью.

— Шах, — спокойно сказала Сесилия. Он выругался и исправил ошибку.

— Не расскажешь ли ты мне об этом злом наследстве? Я кое-что слышал об этом, но недостаточно.

— Хорошо. Ты слышал о нашем злом прародителе, поставившем клеймо заклятия на своих потомков. И с тех пор в нашем роду, в каждом поколении, регулярно рождается «меченый». Мои родители знали в детстве одну ведьму по имени Ханна, ее племянника, тоже «меченого», звали Гримар. В следующем поколении «меченым» был мой дедушка по матери.

— Он был обременен злым наследством?

— Да. Но он использовал его в добрых целях. Свои фантастические качества он отдавал на благо людям. Он был удивительным человеком.

— А потом? Кто пришел ему на смену?

— В поколении моих родителей была знаменитая Суль, кузина моей матери.

— Да, о ней я наслышан, — улыбнулся Александр. — А в твоем поколении?

— Среди внуков Тенгеля? — задумчиво произнесла Сесилия, забыв про шахматную игру. — Да, фактически, никого! В следующем поколении — маленький негодник Колгрим, этот обольстительный мошенник. Вот почему я не думаю, что ребенок, которого я ношу, будет «меченым», поскольку уже есть один. Но мне иногда кажется, что в моем поколении я сама «меченая», хотя никаких особых качеств я за собой не замечала.

— Ну, ладно, — сухо заметил Александр. — Ты играешь в шахматы как мужчина. И это комплимент.

— Сомнительный, — сказала Сесилия, считавшая, что женщины ни в чем не уступают мужчинам. — Ты бы знал, как часто мне приходилось сдерживать себя, чтобы не сказать: когда же ты пойдешь?.. Нет, я думаю, что «меченые» являются ясновидцами, обладают какими-то сверхъестественными способностями или же являются носителями зла. Но — и это очень важно — у всех у них кошачьи глаза. Желто-зеленые, почти светящиеся. У меня же таких глаз нет.

Александр повернул к себе ее лицо, внимательно посмотрел ей в глаза.

— Нет, они совершенно темные. Я не вижу в них ничего кошачьего.

— Но я считаю себя «меченой» потому, что мне говорят, будто я фантастически похожа на ведьму Суль. Разница лишь в том, что она была в тысячу раз красивее меня.

— Ну, этого я бы не сказал, — галантно заметил Александр.

— Благодарю. Но некоторые из «меченых» совсем некрасивы. Многие из них почти уроды: Ханна, Гримар… Настоящие страшилища. А на новорожденного Колгрима было просто страшно смотреть. В последний раз, когда я видела его, он был очаровательным маленьким шалуном, со своим собственным отношением ко всем, кто жил в доме. И поскольку от него можно было ожидать всякие гадости, служанки позволяли ему все. Такое начало не обещает ничего хорошего. Мой дед Тенгель тоже был не такой, как все. Только он и Колгрим отняли у своих матерей жизнь при рождении.

— С тобой этого не произойдет! — горячо воскликнул Александр.

— Я уже говорила, что не думаю о какой-то опасности. Но одно меня беспокоит…

— Что же?

— То, что сказала однажды бабушка Силье, глядя на нас, внуков. Конечно, она могла и ошибиться, она говорила это самой себе, просто так: «Ни у одного из них нет желтых глаз!» Она не знала, что ее слышат, да и могла ли я тогда понять смысл того, что она говорила?

— Значит, твой дед обнаружил злые черты у одного из вас?

— Именно такое впечатление у меня и осталось. Или речь шла только о кошачьем блеске в глазах, я точно не знаю…

— Сколько же у него было внуков?

— Шестеро. Но бедная Суннива, которая, собственно, не была его настоящей внучкой, а только моей троюродной сестрой и дочерью Суль, умерла, родив Колгрима, и я не думаю, что речь шла и о ней. Речь шла о трех моих двоюродных братьях — Тарье, Тронде и Бранде.

— Тарье очень умный, талантливый и одаренный человек, не так ли? У него способности к медицине? Не может ли это быть он?

— Да, так можно подумать. Но Тарье был великой надеждой моего деда. Хотя бабушка Силье была чем-то озабочена, бормоча эти слова… Мне с трудом верится, что это мог быть Тарье, хотя, кто знает…

— Шах, — сказал Александр.

— Черт возьми, ты совсем заговорил меня!

Ей пришлось снова сконцентрироваться на игре, чтобы спасти партию.

Когда же положение нормализовалось, она сказала:

— Это так здорово, что мы спасли друг друга, вступив в этот брак, но за всей этой суматохой я как-то забыла, что, возможно, навязываю тебе нежелательного ребенка.

— Наоборот, дорогая Сесилия! Я очень скорблю о том, что не могу продолжить свой род дальше. И поскольку этот священник похож на меня и такой замечательный человек… и у тебя есть такие же качества, я думаю, что все будет превосходно.

— Я рада слышать это от тебя. Я всегда считала, что иметь дочь так же хорошо, как и иметь сына, но, учитывая, что твоему славному роду грозит исчезновение, у нас имеется единственный шанс, и я надеюсь, что это будет мальчик.

Александр прикусил губу, не желая ранить ее своим предположением: если это будет девочка. И она решила, что он думает так же, как и она.

— Моя сестра не поверит своим ушам, когда узнает об этом.

— У тебя есть сестра? Я не знала.

— Она живет далеко отсюда, в Ютландии. Она бывает здесь, в Габриэльсхусе, очень редко.

Сесилия была явно растеряна, впервые услышав о его родственниках.

— У тебя есть еще братья и сестры?

— Нет, только Урсула. Тебе не следует бояться ее, — мягко добавил он. — Хотя мы с сестрой и не особенно близки, у нее доброе сердце.

— Понятно, но я и не боюсь. Я просто думаю. Ты никогда не говорил о своей семье. Тогда как я все время болтаю о своей.

— Это потому, что ты рада своей родне, дорогой друг. Я всегда хотел иметь семью, к которой был бы привязан.

Сесилия взяла одну его ладью. В ответ он объявил ей шах. Она легко нашла выход из положения, хотя мысли ее в данный момент были рассеяны.

— Ты не хочешь рассказывать? — тихо спросила она.

Он понял, что она имеет в виду.

— Нет! — горячо ответил он.

Они сосредоточились на игре. Александр налил вина, и, глядя в глаза, они выпили за здоровье друг Друга.

Где-то в доме часы пробили два. «Наступила ночь», — подумала Сесилия.

Но ей было хорошо и так. Даже уютно. Она сказала об этом слух.

Он улыбнулся, обнажив белые зубы.

— Мне тоже хорошо. Хочешь что-нибудь поесть?

— Потом. Сначала я одержу над тобой победу.

— Вот как? В таком случае тебе не следует так ходить королевой. Иначе я ее возьму. Будь внимательнее.

Он и в самом деле мог взять ее королеву, но она этого не боялась: она поставила сзади две ладьи и теперь только ждала возможности ходить ими.

Александр начал атаку. Не думая о последствиях, он взял ее последнего коня.

— Нет, ты так неосторожна, Сесилия, ты устала.

— Шах, — сказала она и передвинула ладью. Он онемел.

— Что за чертовщина… — только и мог сказать он. Теперь ему оставалось одно: спасать короля. Сесилия снова взялась за ладью, обдумывая на ходу, как нанести ему последний, смертельный удар, но потом вдруг заколебалась. Ей не хотелось побеждать Александра. Поэтому она сделала совершенно невинный ход пешкой.

— Сесилия! Не надо никого щадить, и меня в том числе. Я не прощу тебе, если ты дашь мне выиграть из милости.

— Это не милость, Александр. Это женская стратегия! Но как хочешь. Могу я сделать повторный ход?

— Ты должна его сделать, — убежденно произнес он. — Даже пятилетний ребенок не сделает такого идиотского хода, как перестановка пешки, когда есть возможность разбить меня в пух и прах. В три хода!

Она послушно поставила пешку на место. И тогда вперед пошла вторая ладья.

— Шах, — спокойно сказала она.

Александр долго думал, очень долго. А Сесилия тем временем изучала его красивые руки и вышивку на халате. «Пламя свечей укорачивается», — рассеянно думала она.

Положение Александра было критическим, но он не думал сдаваться. И тут он нашел выход. Крайне рискованный выход.

— О! — воскликнула Сесилия. — Ты такой изобретательный, Александр!

— Не смейся, — сказал он, явно гордясь собой, ведь этот ход давал ему не только передышку, но и возможность опять занять атакующее положение. И теперь уже не имело значения, что он потерял много важных фигур.

Настала очередь Сесилии обдумывать свое положение, прежде чем продолжать массированную атаку. Она оказалась в тупике. Чтобы выиграть время, она сделала ход пешкой.

Это была ошибка, сделанная из опасения, что она заставит его слишком долго ждать. Этот ошибочный ход подверг опасности одну из ее любимых ладей. Она тут же бросилась на помощь, и ей удалось ее спасти.

Через полчаса у обоих на доске осталось лишь несколько фигур, их было так мало, что Сесилия посмотрела на Александра и сказала:

— Нет, эта затянувшаяся партия уже надоела мне. Может быть, согласимся на ничью?

— Как хочешь, — ответил он. — Благодарю за необычайную партию, Сесилия! Был момент, когда я всерьез боялся проиграть. А я-то думал, что такого со мной никогда не случится! И это после сказанных мною в начале игры слов!

Она улыбнулась про себя. Она вовсе не хотела оказаться победительницей. У нее дважды была такая возможность, но она не воспользовалась ею. Хорошо было иметь такой острый ум, но не стоило опережать события. Всему свое время.

— Не мешает поесть, я что-то голодна. И это посреди ночи, как это неприлично!

— Это нормально, — улыбнулся он.

Убрав шахматные фигуры, он поставил на доску еду, делая все уверенно и умело. Они молча ели и пили, чувствуя, что между ними крепнет общность, дружба и понимание.

Сесилия видела, что его что-то тревожит, и вдруг он неожиданно произнес:

— Моя жизнь была адом, Сесилия.

«Ой, — подумала она. — Он рассказывает! Он хочет рассказать мне об этом… Одна лишь я удостоилась его доверия».

Ее сердце стучало от волнения и страха.

3

Александр, всегда такой сдержанный, когда речь заходила о нем самом, теперь признался, что жизнь его была адом.

Она кивнула ему.

— Понимаю. Хотя я понимаю и не все.

— Я тоже.

— Ты всегда был таким?

На лице его появилась гримаса.

— Не знаю. Я не уверен в этом. Почему ты спрашиваешь?

— Потому что Тарье тогда объяснил мне кое-что: тот, кто рождается таким, никогда не станет иным. Но тот, кто стал таким… (ей ненавистно было само это слово) извращенцем в силу особых обстоятельств, имеет возможность изменить свои наклонности.

— Вряд ли это так. Если бы это было так просто, все было бы по-другому; кое-что из того, что он сказал, верно, но сама эта проблема гораздо более запутанная. Я знаю двух мужчин, которые имели связь и с женщинами, и с мужчинами. Один из них был женат и имел детей, и жена даже не подозревала о его тайных наклонностях, как не подозревали и все остальные.

Сесилия была удивлена, но не осмеливалась спросить, кто же это был. Она хорошо знала всех придворных.

— А ты сам? — тихо спросила она.

— Я не могу любить женщин. Ни одну из них!

— Ты пробовал?

Он молчал.

— Расскажи, — мягко сказала она, словно обещая со своей стороны терпимость и понимание.

Он не ответил, и она снова спросила:

— Ты презираешь себя? Ведь это так вредно.

— Нет, совсем нет, — горячо возразил он. — Для меня естественно любить мужчину. Чувство стыда у меня вызывает только реакция окружающих.

— Понимаю. Могу я говорить напрямик?

— Да.

— Ты домогаешься тех, с кем встречаешься?

— Нет, Сесилия, это совсем не так. Что ты чувствуешь, когда бываешь влюблена? Начинаешь сразу домогаться мужчины?

— Нет. Я могу испытывать к нему симпатию. Чувствовать общность с ним.

Он кивнул.

— Вот именно. Внутренняя связь между мной и другим мужчиной возникает медленно. И осторожно, бесконечно осторожно, в течение долгого времени товарищества и дружбы ты идешь к тому, чтобы другой захотел… жить с тобой.

— Но это в точности как между мужчиной и женщиной! — воскликнула Сесилия.

— Именно так! Посторонний этого не замечает: любовь, внутреннюю связь, интуитивное взаимопонимание между двумя мужчинами.

— Когда же… ты понял, что ты такой?

Она понимала, что слово «такой» здесь мало что выражает, но по-другому она сказать не могла. Она задала этот вопрос в надежде на то, что Тарье все же был прав: что Александр был вынужден, в силу особых жизненных обстоятельств, пойти на это.

Но это была напрасная надежда! Она вступила в брак с какими-то невероятными фантазиями!

Он долго медлил с ответом.

— Я не помню, как с этим обстояло дело в детстве… — неохотно начал он, облокотившись спиной на подушки. — Да и вряд ли об этом стоит говорить применительно к детству. Мы жили здесь, в семье нас было много братьев и сестер, но во время чумы в 1601 году все умерли, кроме сестры Урсулы и меня.

— Наверное, тогда ты был совсем еще не старым? Он улыбнулся.

— Нет, мне тогда было шесть лет.

Наконец-то она узнала! Значит, теперь ему тридцать один год.

— Бедные твои родители, — вздохнула она. — Потерять всех детей…

— Да. Они потеряли сразу десятерых детей. Поэтому моя мать вела себя истерично с Урсулой и со мной — особенно со мной, потому что я был единственным, кто мог быть продолжателем рода. Нам не разрешали ходить туда-то и туда-то, делать то-то и то-то. Все казалось ей опасным.

Пытаясь найти причину его отклонений, Сесилия не усматривала ее именно в этом: она знала многих чрезмерно опекаемых мальчиков, и все они стали нормальными мужчинами.

— А твой отец?

Александр нахмурился.

— Я смутно помню его. Высокий, дородный мужчина… Нет, не помню. Моя мать часто плакала из-за него. Помню, что в его комнате было много картин. Я не любил входить туда.

— Каких же картин?

Александр поморщился и передернул плечами. Либо он этого не помнил, либо просто не хотел отвечать.

— Он рано умер?

— Да. Через год после эпидемии.

— А потом?

— Потом ничего особенного не происходило. До самой юности.

— Ты интересовался мальчиками или девочками?

— Вот этого я как раз и не помню. Моя мать хотела, чтобы я стал офицером. Это было принято в нашей среде. И будучи уже в казарме, я услышал, как мои товарищи говорили о девушках и своих похождениях с ними. Слушая их, я решил, что настало и мое время, что я тоже должен это попробовать.

Александр с трудом сглотнул слюну.

— …не знаю, стоит ли об этом рассказывать.

— Прошу тебя, продолжай, — тихо сказала Сесилия. — Я хочу узнать побольше о человеке, за которого я вышла замуж. Я все пойму.

Он кивнул, хотя лицо его казалось бледным в отблеске свечей, почти уже догоревших. Протянув руку, Сесилия погасила пламя ближайшей. Александр тут же погасил остальные свечи. Комната погрузилась в кромешную тьму. Для него так было лучше.

— Там был один юноша, — устало произнес он, — один из моих товарищей. Мы сразу сошлись с ним и были неразлучны. Но он часто встречался с девушками и всегда настаивал на том, чтобы я пошел с ним. Мою нерешительность он считал стеснительностью перед женщинами. Но, понимаешь ли, Сесилия, у меня не было ни малейшего желания встречаться с ними. Я не задумывался над тем, как они выглядят и что из себя представляют. Вместо этого я все чаще и чаще испытывал желание прикоснуться к своему другу, поиграть его кудрями. Мне хотелось дать ему чувственные доказательства дружбы: обнять его, когда я чему-то радовался, утешить его, когда он был чем-то озабочен. Тогда я еще ничего не понимал. И вот как-то раз ему удалось заманить меня на свидание с двумя девушками, и он устроил все так, что я остался на садовой скамейке вдвоем с одной из них. Она была очень смазливой и соблазнительной, но я окаменел от страха, Сесилия! Я знал, что от меня требуется, и засвидетельствовал ей свое почтение исключительно галантными словами.

— Почти как в тот первый раз, когда мы встретились с тобой, — сказала Сесилия. — В тот раз ты был таким дружелюбным и в то же время таким сдержанным.

В его голосе послышался смех:

— Не исключено! С разницей лишь в том, что, разговаривая с тобой, я не был испуган. Но той девушке я явно нравился: она придвинулась ближе и положила руку на мое колено. Так просто и доверчиво. Но это вызвало во мне сильнейшее отвращение — настолько сильное, что я не смог сидеть спокойно, сославшись на то, что у меня болит голова, я ретировался. Я почти бежал бегом обратно в казарму.

Сесилия тронула его ладонь. Она была холодной и влажной. Эти признания стоили ему многого. И она была благодарна ему за это.

Она поняла, что никогда не забудет эту ночь: эту темноту, поглотившую все, это особое, доверительное настроение…

Внезапно какая-то безысходная тоска охватила ее, и она ничего не могла с этим поделать. Ей вдруг стало бесконечно грустно оттого, что все сложилось именно так. Но ей теперь не хотелось анализировать свои чувства.

Александр сделал небольшую паузу, словно собираясь с мыслями, потом продолжал:

— И с этого момента я стал всерьез удивляться самому себе: после этой истории с девушками я к моему глубочайшему удивлению обнаружил, что ревную!

И вот однажды вечером в казарме, когда мы играли в карты и пили вино, болтали и смеялись, я в порыве радости положил руку на плечо моего друга. И тогда я почувствовал острое желание прижать его к себе. Я тут же отстранился, но во время карточной партии я опять был рядом с ним. Я украдкой посматривал на него, и моя растерянность росла, потому что он казался мне невыразимо привлекательным. Мысль о нем наполняла меня радостным возбуждением — и внезапно я понял, что хочу его. Сославшись на неотложные дела, я ушел. Я вышел на мороз, направился к берегу моря, сел на заиндевелое бревно, чувствуя желание умереть. Мое сердце разрывалось от любви к юноше! Можешь ли ты понять, Сесилия, что я пережил? Я слышал, что есть такие извращенцы, но считал все это неудачной шуткой. И вот я сам стал одним из них! Стал тем, о ком мои товарищи говорили с таким презрением! Я плакал и проклинал самого себя, кусал до крови костяшки пальцев от отвращения к самому себе, молил Бога о том, чтобы он помог мне снова стать нормальным — но моя страсть к этому юноше не проходила. Промучавшись много-много дней, я попросил, чтобы меня перевели в другое подразделение, — и мое желание удовлетворили. Ведь его интересовали только девушки, он видел во мне лишь товарища и не больше, а я предпочел бы умереть, чем рассказать ему о своей тайне.

Все это вызвало у Сесилии сочувствие и смущение: она поняла, как мало знает о людях и их страстях.

— И что потом?

— Сначала я пытался сделать все, чтобы истребить в себе эти наклонности. Часами простаивал в молитве в своей комнате или в церкви. Но на протяжении многих лет я продолжал любить этого юношу, хотя никогда больше не видел его. В конце концов я смирился с этим — с тем, что я был не таким, как все. И это успокоило меня. Но, Бог тому свидетель, я не осмеливался открыть свою тайну.

Она горячо, нетерпеливо и взволнованно произнесла:

— Но как же ты мог жить так… в целомудрии? Он пожал плечами.

— Если монахи могут это, то и я смогу — так я думал. Пока не встретил Ханса…

Сесилия замерла в ожидании. Александр долго размышлял, словно с трудом выдавливая из себя что-то.

— Инициативу проявил Ханс. Это был опытный юноша. И он проникся ко мне симпатией. Он посмотрел на меня пристально, испытывающе, властно… Я не мог поверить своим глазам! У него была такая привлекательная внешность, да, ты бы видела его! И я с головой увлекся им, увидел в нем надежду, ведь он был во всех отношениях славный парень. И в то же время я подавлял в себе эти чувства.

Увлекшись, Александр с трудом подбирал слова, отдельные предложения теряли между собой связь, казалось, что он хочет выплеснуть все сразу, не заботясь о последовательности.

— И как только твои нервы все это выдержали, — сказала Сесилия.

— Много раз я был на грани срыва, — признался он. — Я бродил по коридорам замка в надежде увидеть его, бывал в тех местах, где, как я знал, можно было его встретить, болтал Бог знает о чем с женщинами… О, Сесилия, я был в таком страхе! Я просто холодел от ужаса! И вот однажды Ханс спросил меня, не хочу ли я навестить вместе с ним его друзей. Долго колебавшись, я сказал «да».

Теперь ей хотелось зажечь свет. Ей хотелось видеть его глаза, видеть, что он замечает ее симпатию к нему. Почувствовав, что он нуждается в ней, она взяла его за руку и слегка пожала ее, а потом отпустила, немного отодвинулась, решив, что ему не понравится слишком интимная атмосфера.

Немного помолчав, Александр продолжал:

— Ханс все понял! Он видел меня насквозь! Возможно, слишком красноречив был мой испуганный взор, ищущий его взгляда. И вот я встретился с его друзьями. Они были такие же, как и я, и их было много, Сесилия! Я могу назвать имена, услышав которые, ты упадешь в обморок. Сначала я был невероятно смущен, но все они были такими дружелюбными, рассказывали о своей жизни, потрясающе похожей на мою. А самое главное — они научили меня наконец принять непонятное. Научили превозмогать стыд, скрывать все от других, так чтобы не выдавать их, своих собратьев. Они разъяснили мне, что предстать перед судом окружающих — самое большое испытание. Но между собой они бывали счастливы, когда им удавалось побороть сомнения.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.