Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Люди Льда (№25) - Ангел с черными крыльями

ModernLib.Net / Фэнтези / Сандему Маргит / Ангел с черными крыльями - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Сандему Маргит
Жанр: Фэнтези
Серия: Люди Льда

 

 


Маргит Сандему

Ангел с черными крыльями

* * *

Давным-давно, много столетий тому назад, отправился Тенгель Злой в безлюдные места, чтобы продать душу Сатане.

От него и пошел род Людей Льда.

Ему были обещаны мирские блага, но за это хотя бы один из его потомков в каждом поколении должен служить Дьяволу и творить зло. Признаком таких людей должны быть желтые кошачьи глаза, и они будут обладать колдовской силой. И однажды родится тот, который будет наделен сверхъестественной силой. Такой в мире никогда не было.

Проклятие над родом будет висеть до тех пор, пока не будет найдено место, где Тенгель Злой закопал котел, в котором он варил колдовское зелье, чтобы вызвать дух Князя Тьмы.

Так гласит легенда.

Но это была не вся правда.

На самом же деле случилось так, что Тенгель Злой отыскал родник жизни и испил воду зла. Ему была обещана вечная жизнь и власть над человечеством. Вот за что он продал своих потомков дьяволу. Но времена были плохие, и он решил погрузиться в глубокий сон до наступления лучших времен на земле. Упомянутый сосуд представлял собой высокий кувшин с водой зла. Его-то он распорядился закопать. Теперь ему самому пришлось нетерпеливо дожидаться сигнала, который должен был разбудить его.

Но однажды в шестнадцатом веке в роду Людей Льда родился мальчик, который пытался творить добро вместо зла, за что его назвали Тенгелем Добрым. Эта сага повествует о его семье или, вернее, о женщинах его рода.

Одной из потомков Тенгеля ЗлогоШире удалось добраться в 1742 году до родника жизни и принести чистой воды, которая нейтрализует действие воды зла. Однако никто еще не смог отыскать зарытый сосуд. Страшно, что Тенгель Злой проснется до того, как сосуд будет найден. Никому не известно, что может его разбудить и каков он из себя.

Стало известно, что Тенгель Злой скрывается где-то в Южной Европе, а также и то, что разбудить его может волшебная флейта.

Вот почему все Люди Льда так боятся флейт.

1

Тула Бака была чудесным ребенком, о котором родители могли только мечтать.

Крепкой, добродушной, упитанной, радостной. С ней не было никаких проблем ни в грудном возрасте, ни в раннем детстве. Золотистые локоны, ясные глаза, широкий, улыбчивый рот, ямочки на щеках. Она была просто хорошенькой. Этакая толстушка, которую каждому хотелось прижать к себе.

— Какой чудесный у вас ребенок, Гунилла и Эрланд! — говорили те, кто приходил к ним. — Просто дар Божий, настоящий ангел!

Но Тула была дьяволом!

Хотя об этом она никому не говорила.

Все родственники из рода Людей Льда считали, что первый ребенок, родившийся у Гуниллы преждевременно и умерший, был «меченым» в этом поколении. Так что можно было с уверенностью сказать, что другие дети в этом поколении — Анна Мария, Тула и Эскиль — были нормальными!

Одна только Тула знала, что с ней не все в порядке. Собственно говоря, ей очень хотелось быть «меченой». И, будучи девочкой хитрой и сообразительной, она называла себя «ангелом с черными крыльями», что доставляло ей большое удовольствие.

У нее было очень развито чувство юмора. И в этом она отличалась от Сёльве, на которого была очень похожа. Сёльве не был способен высмеивать самого себя. Так же, как и у нее, его особые качества долго оставались скрытыми. Но если Сёльве довольно поздно осознал, что он «меченый», то Тула знала об этом с раннего детства.

Она не помнила точно, когда она поняла это. Ей казалось, что она знала об этом всегда. И все это время она пыталась скрыть то, что знала.

Очень, очень рано она поняла, что всем нравятся милые, покладистые, веселые дети. Поэтому она и стала милой, покладистой и веселой. Внешне. И ее это очень забавляло. И если ей надоедала такая манера поведения, она потихоньку бранилась. Ругаться она научилась у дворовых мальчишек, и у нее было особое чутье к наиболее сильным и шокирующим выражениям. И она берегла эти ругательства для торжественных, одиноких минут.

Подобно многим ее предшественникам, среди которых была Суль, она очень любила своих родителей. Фанатично любила! Она любила также своего деда Арва. Он был самым лучшим ее другом, и горе было тем, кто приносил неприятности дедушке, бабушке Сири, маме Гунилле или папе Эрланду! Тула могла быть просто ужасной — втайне, разумеется.

Многие люди ей не нравились. А вот член парламента Арвид Поссе, владелец имения Бергквара, был очень приятным старичком. Он приходился Туле по вкусу, но сам он, естественно, ничего об этом не знал.

Многие люди в Бергкваре вообще не знали Тулу.


Взять, к примеру, того человека с узенькими, хитрыми глазками, который как-то раз явился во двор. В то время Туле было около пяти лет, и она была такой миловидной и пухленькой, что женщины то и дело совали ей какое-нибудь лакомство, упрашивая съесть кусочек.

Никто не знал о том, что появившийся во дворе работник принадлежал к воровской банде, участников которой в свое время лагман Поссе осудил на принудительные работы. Это было так давно, что Поссе уже забыл того юношу, который теперь был мужчиной средних лет с плохими зубами и вечной щетиной на щеках. Кстати, владелец имения редко видел своих работников, предоставляя все дела управляющему.

Этого человека звали Гадкий Олле, и одно только его имя уже настораживало. Он явился в Бергквару по одной-единственной причине: отомстить тому, кто осудил его и всю его компанию на принудительные работы. Большинство из его банды уже умерли. Но он был жив — и он должен был отомстить.

Плохо было то, что Поссе так редко бывал дома. Он жил в Стокгольме, заседал в риксдаге и пользовался всеобщим уважением. Боже мой, какое огорчение!

Но теперь-то он был дома…

Началось лето, и хозяин решил осмотреть свое имение.

«Сейчас или никогда…» — думал Гадкий Олле.

У него было ружье, украденное им у солдата, который успокоился навек. До этого он не убивал людей, но солдат отказывался добровольно снять с себя форму.

Глупец, он сам напросился на такой конец!

Ружье было спрятано теперь в сарае.

Гадкий Олле воровски огляделся по сторонам. Поблизости никого не было. Никого, кроме маленькой девчонки во дворе писаря. Это ее все называли Божьим ангелом.

Волей-неволей Гадкому Олле пришлось признать, что люди правы: более прелестного ребенка он никогда не видел. Она напоминала не маленького эльфа, а круглое и радостное солнышко. Такого чудесного ребенка можно было увидеть лишь раз в жизни.

Она побежала на выгон для скота. Разложила на земле камешки и веточки и стала скакать среди них. Она была занята своим делом и даже не взглянула в его сторону, когда он направился с огороженного пастбища к сараю.

Ну, вот, наконец-то он здесь! Ружье?.. Да, на месте, отлично спрятано! Гадкий Олле зарядил его, все тщательно проверил. Он выбрал подходящее время. Хозяин сначала осмотрел хлев. Потом обогнал своих сопровождающих и направился один в поля; Гадкий Олле знал его привычки. Поссе был человеком вдумчивым, ему хотелось осмотреть все самому во время своих нечастых посещений имения.

И вот теперь он был позади сарая и направлялся к полю…

Никто его теперь не видел.

Выстрел тоже никто не мог услышать. И пройдет немало времени, прежде чем будет обнаружено, откуда сделан этот выстрел, потому что сначала все будут осматривать надворные постройки. И еще до того, как они обнаружат хозяина на поле, ружье будет спрятано, а Гадкий Олле снова вернется к своей работе, и никто его не заподозрит.

Ленсман придет к заключению, что граф Поссе стал жертвой несчастного случая — возможно, был убит выстрелом из леса…

Ружье было заряжено. Гадкий Олле просунул ствол в маленькое отверстие под крышей сарая.

Вот идет хозяин имения… Этот нахальный, дьявольский судья! Теперь-то он получит по заслугам! За каждый год, проведенный Гадким Олле в неволе, за каждый камень, который он перетащил на себе…

Подойди немного поближе! Вот так. Прекрасно, мой друг, сейчас я всажу в тебя пулю!

Олле приложил палец к курку, готовый нажать на него.

— Бу!

Он чуть не подпрыгнул от страха. Маленькая тень мелькнула в сарае, и он услышал звонкий смех.

— А вот я и напугала тебя! — сказала Тула. — Ты меня не видел, не видел!

Гадкий Олле выругался про себя. Он пытался спрятать ружье, но не сумел.

— Ты стреляешь по воронам?

Маленький рост не позволял ей заглянуть в окошко. «Слава всем богам, — подумал Олле. — Я знал, что они меня не покинут!»

— По воронам? Да… конечно!

На миг у него появилось желание свернуть шею этому маленькому, ни о чем не подозревающему созданию, перепрыгивающему через лежащие в сарае доски. Но хозяин ушел теперь далеко, колдовское мгновение было упущено, и Гадкому Олле не хотелось заметать следы еще одного убийства. Девчонку все любили, и поднялся бы невероятный переполох, если бы ее нашли здесь мертвой. Проклятая сентиментальность людей! Ему трудно было бы доказать свою невиновность.

Перепрыгнув через доски, она выскочила из сарая и убежала.

Она направилась вслед за лагманом Поссе. Гадкий Олле выругался.


Но через пару дней ему снова представился удобный случай. Хозяин отправился один верхом с каким-то поручением к священнику из Бергунды. И он должен был, возвращаясь домой в сумерки, проезжать через аллею.

Как только стемнело, Гадкий Олле направился к аллее. Там он натянул поперек дороги веревку, привязав ее к двум деревьям. Он расположил ее достаточно высоко, чтобы конь споткнулся. По аллее помещик Поссе обычно скакал во весь опор.

Вот так! Веревка натянута. Гадкий Олле с удовлетворением осмотрел свою работу и направился обратно во двор. Он не собирался идти домой, намереваясь спрятаться на полпути, чтобы вовремя убрать веревку.

Но не успел он сделать и несколько шагов, как сзади его позвал слабенький голосок:

— Дядя Гадкий Олле!

Что? В открытую называть его кличку? Он услышал позади себя торопливые шажки и остановился.

— Вы забыли… эту… веревку, — задыхаясь, произнесла на бегу Тула. — Ее ужасно трудно… отвязать. Вот, пожалуйста!

Она была так горда, так горда тем, что помогла ему!

С холодной яростью Олле рванул из ее рук веревку и прорычал:

— Не лезь не в свои дела, соплячка!

С этими словами, кипя от злости, он пошел прочь.


В следующий раз ему представился удобный случай, когда он чинил крышу, а в руках у него был большой кусок черепицы. Хозяин стоял внизу, прямо под ним. Бросить черепицу — и тут же забраться на конек крыши, чтобы никто его не заметил…

— Дядюшка Гадкий Олле! — услышал он издалека ненавистный ему детский голосок. — Ты там, наверху? Можно мне залезть к тебе?

Он стоял на крыше, держа в руках тяжелый кусок черепицы и был готов переметнуться на другую сторону. А внизу, на лужайке, стояла Тула. Хозяин и управляющий отошли на несколько шагов назад и посмотрели вверх, на него.

Проклятие! Сатанинская девчонка!

Гадкий Олле даже не подозревал, насколько он был прав, думая так о ней.

Вскоре хозяин снова уехал в Стокгольм.

Но сыновья его остались! У помещика было шестеро сыновей, но чаще всего во дворе и возле дворовых построек можно было видеть его тринадцатилетнего сына, Арвида Мауритца Поссе. И почему Олле не подумал об этом раньше? Эта месть еще лучше: сын! Если он будет убит, что скажет на это великий лагман Арвид Эрик Поссе?

Да, конечно, с таким цыпленком разделаться куда проще.

И он принялся строить новые планы.


Но оказалось, что все, напротив, гораздо хуже.

Сыновья Поссе завоевали большое расположение отвратительной девчонки из дома писаря, которая совала свой нос во все дела. Сколько раз она разрушала планы Олле, сколько раз до смерти пугала его! И при всем при том она была сама невинность! Она все время вертелась возле сыновей хозяина, приставая с восхищениями то к одному, то к другому. И эти идиоты делали вид, будто польщены и обрадованы ее поклонением и что им нравится ее переливчатый смех, звучащий по всему двору и резавший слух Гадкому Олле.

Собственно говоря, Тула и не жила в имении Бергквара. Ее родители имели собственное хозяйство, большой дом и двор, поскольку отец ее был хорошим солдатом и получал повышение по службе. Но он часто отлучался на службу, и тогда ее мать Гунилла жила у своего отца Арва Грипа в его домике. Ей казалось, что так безопаснее для нее самой и для маленькой Тулы. Но… истинной причиной ее переселения сюда было то, что она беспокоилась, хотя и не желала признаться в этом, о своем любимом отце, старом Арве. Она боялась, как бы с ним чего не случилось, как бы он не заболел. Она должна быть рядом с ним. Опасения ее были напрасны, поскольку Арв не был ни старым, ни дряхлым. Ему было пятьдесят семь лет, а это возраст не большой для мужчины из рода Людей Льда. Но Гунилла не желала с этим считаться. Да и сам Арв был рад принять у себя дочь и внучку. Ему удалось, наконец, уговорить Сири Квернбеккен выйти за него замуж, но она по-прежнему ощущала на себе последствия страшных лет, проведенных в Ущелье Дьявола. Маленькая Тула вносила свежую струю в его повседневное общение с двумя душевно ранимыми женщинами, Сири и Гуниллой.

Гадкий Олле, наоборот, желал проклятой маленькой крепышке и всей ее семье отправиться ко всем чертям.

Но он должен был добиться своего! Ему было наплевать на семейство писаря. У него была лишь цель расправиться с родом Поссе. И теперь все его мысли сосредоточились на тринадцатилетнем молокососе Арвиде Мауритце.

Странно, что ему не пришла в голову мысль сначала расправиться с Тулой. Он должен был подумать об этом. Но его примитивный мозг удерживал лишь одну цель — расправиться с тем, кто упрятал его в работный дом: с лагманом Поссе. И план расправы с одним из его сыновей казался Олле просто гениальным.


Однажды ему представился удобный случай: тринадцатилетний мальчишка был один во дворе, а зловредная Тула, имевшая обыкновение появляться неожиданно в самый критический момент, обедала со своей матерью. По крайней мере, он был уверен, что ее нет рядом. Просто чудесно!

Гадкий Олле осмелился заговорить с молодым Арвидом о породистых животных, которых сосед хотел купить по умеренной цене. Олле сказал, что сам не может решить этот вопрос и попросил молодого господина, который, наверняка, является знатоком в этом, пройти с ним в хлев, чтобы взглянуть на бычка? Не совершил ли Олле глупость, позвав его туда? Управляющий… Нет, он был теперь в лесу, где помечал для вырубки деревья.

И Арвид, польщенный тем, что его назвали знатоком, обещал придти. Через полчаса.

Гадкий Олле ожидал его в хлеву.

Он уже все приготовил. Веревка вокруг шеи — и мальчишка готов; и яма в углу хлева уже вырыта. Никто не увидит, что мальчишка войдет в хлев, потому что господа теперь обедают, а работники ушли в лес.


Тула была одна в домике писаря. Дедушка Арв отправился по своим делам, а бабушка Сири и мама были в бане. И Тула решила, что не сделает ничего плохого, если отодвинет ящик комода и посмотрит на дедушкины вещицы, которые он хранит там.

Вот медаль за долгую и верную службу. Это не нужно.

А вот именная монета, полученная им от самого короля. Ах, дедушка много раз рассказывал ей о содержимом ящика! У этой монеты был такой необычный вид, и на нее нельзя было ничего купить, как говорил дедушка.

А вот это!

Маленькая пухлая ручка Тулы схватила большую блестящую монету, о которой имел обыкновение рассказывать папа Эрланд. За нее можно было купить весь мир!

Тула тоже так считала, она унаследовала от своего отца тягу к преувеличениям.

Она закрыла ящик комода без малейших угрызений совести и выбежала во двор, зажав в руке монету. Монета была такой большой, что едва помещалась у нее на ладони.

— Дедушка простит меня, — сказала она самой себе.

Молодой Арвид Мауритц Поссе направлялся в это время к хлеву. И посреди двора он встретил Тулу, преградившую ему дорогу. Ее хорошенькое, открытое личико пылало.

— Арвид!

Тула была единственной из нижестоящих, кто имел право говорить мальчикам «ты».

— Арвид, я должна передать тебе привет от того работника и сказать, что его позвали в лес. Но если вы захотите посмотреть бычка завтра утром…

Подросток медлил, потом сказал:

— Я могу пойти и посмотреть на него сам. Хотя я не знаю, какого бычка он имел в виду…

— Может быть, лучше все же подождать до утра?

— Пожалуй. Да, так оно будет лучше. Спасибо, малютка Тула!

Погладив девочку по золотистым волосам, он пошел обратно.

И как только он вошел в господский дом, Тула бросилась в хлев.


Гадкий Олле сгорал от нетерпения. Придет этот сопляк или нет? В кармане штанов у него лежала веревка. В полутемном углу возле стойла мальчишка не сможет увидеть, что он будет делать.

А потом — сразу после этого — бежать!

Но почему, черт побери, мальчишка не идет?

Кто это там?.. Какой-то шорох или звук… Гадкий Олле оглянулся.

Сатанинская девчонка!

Она пристроилась возле стойла, являвшегося гордостью Бергквары. Сидя на корточках, она искоса посматривала на него, разглядывая большую, блестящую монету, которую держала в руке. При этом она что-то напевала себе под нос.

Гадкий Олле никогда не видел таких больших монет, ему не удавалось стащить даже половину этого. Но он-то знал цену такой монете. Ой, ой, имея при себе такую монету, он мог бы жить припеваючи до конца своих дней.

На самом деле это было не так, но монета эта казалась ему избавлением от всех его унижений.

Он забыл о молокососе Поссе. Глаза его просто вылезали из орбит.

— Где это ты взяла такую штуку, а? — хриплым голосом произнес он, не в силах оторвать взгляд от монеты, ощущая зуд в кончиках пальцев.

— Это моя монета, — небрежно заметила Тула.

— Дай мне ее!

Голос его был таким хриплым, что почти невозможно было разобрать слова. Эта сопливая девчонка — единственное препятствие к вечному счастью. Проще и быть не может…

И как только он приблизился к ней, она сказала:

— Тогда бери ее, на!

И она бросила монету в огромную, вонючую навозную кучу, а сама бросилась наутек, в последний момент ускользнув от протянутых к ней рук.

Гадкий Олле завопил от страха. Монета! Она исчезла в навозной жиже. Ее нельзя было потерять, нельзя, нельзя…

Богатство! Возможность обеспеченной жизни утонула в темной, зловонной жиже. Он видел, как монета блеснула среди навоза, потом стала погружаться в жижу и, наконец, исчезла…

Не мешкая, Гадкий Олле стал на край загородки и прыгнул в навозную жижу — как можно дальше. Навоз этот собирали весной, вместе с оттаявшей землей, и теперь это была зыбкая, вонючая каша. Но он целенаправленно работал локтями, продвигаясь вперед. Его рука победоносно сжала монету — в том самом месте, куда она упала. Теперь она его, его!

Но, странно, он вдруг заметил, что не достает до дна. Пустяки, он сумеет выкарабкаться. Главное, у него в руке была монета. Девчонка…

Она снова села на край загородки и теперь смотрела на него сверху вниз. Вот уж он задаст ей чертей, как только выберется! Но как выбраться?

Как он ни старался приблизиться к краю загородки, он оказывался от него все дальше и дальше. Повернуться он тоже не мог, поскольку навозная жижа была слишком густой. К тому же он не знал, с какой стороны загородка ближе.

Ему стало трудно держаться на поверхности. Руки уже устали. Ноги тоже, их затягивало все глубже и глубже. Глаза девчонки…

Такие странные глаза. Неужели… Не может быть…

Он открыл рот, чтобы крикнуть, но тут же хлебнул навозной жижи.

Соскочив с края загородки, Тула выбежала из хлева.

— Арвид — мой друг, ты понял? — бросила она в воздух. — Когда-нибудь он достигнет многого.

Так оно и получилось с Арвидом Поссе. Он стал премьер-министром Швеции. Но это уже другая история.


Гадкого Олле нашли через две недели после случая в хлеве, когда содержимое навозной кучи стали вывозить на поля. Он по-прежнему сжимал в руке большую серебряную монету Арва Грипа.

— Ну вот, значит, у кого оказались длинные руки, — сказал Арв старому Поссе.

«Какое облегчение для нас всех, — подумал он. — Ведь моя маленькая Гунилла подозревала, что это сделала Тула. И как она только могла подумать такое про нашего ангелочка?»

— Невелика потеря, что он умер, — сказал Поссе. — Но мне следует быть более осмотрительным с теми, кого я нанимаю на работу. Однако как же ему удалось утонуть в навозной жиже?

— Может быть, лучше не расследовать это дело, — пробормотал Арв Грип, не догадываясь, как он близок к истине в своем предположении. — Я прокипячу монету и положу ее на прежнее место в ящик комода.

— Пожалуй, так и нужно сделать, — согласился Поссе.

2

Под развесистой яблоней маленькая Тула ласкала и тискала послушного и смирного, хотя и очень крупного черного кота, лапы которого свисали почти до земли, словно лапы дракона, которого держал в своих руках Тор. Как истинная представительница рода Людей Льда, Тула испытывала безграничную любовь к животным.

Именно эта любовь к животным часто подводила Тулу — вернее, приводила к разоблачениям. Каждый год во время убоя скота разыгрывались жуткие сцены, потому что она знала каждое животное во дворе и была для них для всех другом. Однажды она не сдержалась и пожелала чуму тем, кто «злодейски» поступил с одним из ее четвероногих друзей. И все четверо, участвовавшие в забое, действительно в течение нескольких недель были тяжело больны, тогда как Тула сидела в укромном уголке и горевала о своем друге, с которым так много раз разговаривала в хлеве и которого ласкала. Разумеется, никто не проклинал ее за то, что четверо работников заболели, но все видели, как девочка страдает. Так что в следующий раз, когда подошло время забоя скота, мама Гунилла отправилась с дочерью домой, чтобы избавить девочку от ненужных страданий.

И всем нравилось в Туле то, что она так любила бедных животных.

Дедушке Арву следовало бы быть начеку: ведь любовь к животным была наследственной чертой Людей Льда. А у «меченых» — в еще большей степени, чем у остальных. И Арв не видел ничего плохого в том, что его обожаемая внучка так любила животных.

Куда хуже было с посещением церкви.


Тула твердо решила никому не раскрывать свою сущность. Быть милой и послушной, втихомолку делая свои дела, чтобы никто ее ни в чем не заподозрил.

Каждое воскресенье вся семья ходила в церковь в Бергунде, и она, разумеется, тоже была среди них. Много раз ей удавалось скрыть свое лихорадочное состояние, но так долго продолжаться не могло, и она была достаточно умной, чтобы понимать это. Но она крепилась.

Для такого «меченого», как она, было сущим кошмаром просто переступать порог церкви, а уж сидеть и слушать часами то, что казалось ей пустой болтовней — это было просто невыносимо. Но поскольку в ее крови бурлило злое начало, она была способна превозмочь свои страдания. Она просто отгораживалась стеной от всех наставлений священника. Тем более, что он произносил не так уж много хороших слов, поскольку паства его постоянно должна была чувствовать свою греховность и верить в то, что только смиренная молитва может спасти человека. И когда он принялся угрожать своим прихожанам адским огнем и кипящей серой, Тула не выдержала. Сжав кулаки, она бормотала в ответ на его слова грубые ругательства.

Взгляд священника остановился на красивом золотоволосом ребенке.

«Может быть, это ангел, сошедший к нам с небес? — подумал он. — Как усердно она молится! Она вкладывает всю свою душу в молитву, она сжимает ручонки до побеления костяшек, на лице ее написана бесповоротная решимость!»

«Черт возьми, черт возьми, черт возьми», — думала Тула, крепко сжимая зубы и сдвинув брови над коварно смотрящими глазами.

«Маленькая Божья овечка…» — думал священник.

А эта маленькая овечка желала ему со всей его болтовней провалиться в преисподнюю. «Проклятый дьявол, грязный истукан, — думала она. — Черт бы побрал тебя вместе с твоим проклятым дерьмом!» И она выдала еще пару ругательств, которым научилась у работников, когда те болтали о проходящих мимо женщинах.

Тула обливалась в церкви холодным потом. Ей становилось дурно, и если бы она не умела защищаться и посылать священнику свои адские проклятья, ей пришлось бы с криком выбежать вон, что привело бы к скандалу. Конечно, она не осмеливалась всерьез посылать пастора в ад, ее слова не были настоящими проклятиями, она произносила их только ради собственного утешения.

И мама Гунилла была обеспокоена постоянными приступами лихорадки у дочери в воскресенье после обеда…


У Тулы была подружка того же возраста, дочка управляющего имением Амалия. Они хорошо играли вдвоем. Но иногда Амалии казалось, что Тула выдумывает странные вещи. И, будучи ребенком прямодушным, она как-то раз спросила:

— Ты просто сошла с ума, Тула, ведь ты не можешь видеть людей через стену!

А Тула как раз и могла это делать, и именно в данный момент она увидела, что управляющий лежит с женой кучера в постели и что они совершенно голые и ведут себя как-то странно.

Но Тула тут же поняла, что ведет себя неверно, и быстро поправилась:

— Конечно, я все это придумала! Ведь я же не могу видеть сквозь стены!

— Тебе не следует говорить так, — наставительно произнесла Амалия. — Взрослые никогда не бывают раздетыми, тебе это хорошо известно!

И Тула запомнила эти слова. Она понимала, что отличается от всех остальных людей, поэтому старалась подражать во всем Амалии. Ее подружке льстило, что всегда и во всем Тула считается с ее мнением. Вообще-то Туле было не свойственно давать другому командовать собой, но выбора у нее не было. Амалия же считала, что так будет и впредь — что ей во всем будут подчиняться.

Так что это была неравная дружба, но Тулу это устраивало. Это было нужно ей для того, чтобы скрывать ото всех, что она сама «меченая».


А между тем, Тула подрастала. И конечно же, она делала промахи! Как в тот раз, когда одна нахальная дама из округа Бергунда явилась к писарю на чашечку кофе и принялась говорить оскорбительные слова в адрес Эрланда Бака; она сказала, что он обычный крестьянский сын, который втерся в доверие к Грипу и женился на девушке выше себя по происхождению. Она сказала это другой гостье, и кроме них в гостиной в этот момент никого не было.

Если не считать маленькой Тулы. Эта дама дурно отзывалась об ее отце! Об ее любимом, добром, приветливом папе Эрланде!

Злая кровь Людей Льда закипела в ней. И на этот раз ее проклятия не были пустыми. На этот раз все было всерьез!

— Пусть бесчестье и позор падут на твою голову, чертова старуха! — потихоньку говорила любимая всеми девочка. — Пусть все в округе смотрят на тебя сверху вниз, как на шелудивую суку! И пусть тебе придется просить моего отца о милости и сострадании!

Так оно и получилось. Муж этой дамы был офицером среднего ранга. Все знали, что он много месяцев находится за границей. И тут случилось так, что какой-то молодой проходимец, странствующий подмастерье, зарабатывающий себе на жизнь сомнительными делами, явился в дом к этой даме и спросил, не найдется ли для него какой-нибудь работы. Она так и не поняла, что на нее нашло, но у нее появилась неуемная страсть к этому негодяю. А муж ее в это время был далеко!

Что заставило ее надевать тонкое платье, под которым просматривались не только груди? И почему под платьем у нее ничего не было? И ведь это она, порядочная женщина, которая никогда не проявляла инициативу в супружеских отношениях, а только страдальчески вздыхала, когда муж исполнял свой супружеский долг. Потом она снова вздыхала — на этот раз от облегчения, что может теперь спать спокойно.

Почему она пошла в конюшню, где наемный работник чистил скребком лошадь? Почему ей показалось, что от него пахнет самцом, отчего у нее начался зуд между ногами? Почему она с дрожью прижалась к нему, чего он совершенно не ожидал от такой высокомерной дамы? Ведь он был вовсе не красавцем и к тому же во всех местах, где у него росли волосы, водились вши.

Парень незамедлительно засунул руку ей под юбку. Убедившись в том, что она вся истекает соком, он не стал церемониться. Они бросились в жаркие объятия друг другу на сено, и почтенная дама была далеко не пассивной. После этого он исчез со двора и больше никогда там не появлялся.

Но кое-что он после себя оставил. На потеху окружающим эта почтенная дама, жена офицера, демонстрировала перед всем округом следы общения с мужчиной — в то время как ее собственный муж находился в другой стране. Она была живым доказательством того, что человек не бесплоден, даже если ему под сорок.

И еще до возвращения мужа домой она родила дочь, которая не была похожа ни на нее, ни на офицера, но была вылитой копией бродяги, работавшего у нее девять месяцев назад.

Ах, сколько было по этому поводу разговоров! Эта дама всегда казалась куда строже и сдержаннее остальных женщин Бергунды! Какой это был бальзам для израненных душ! И ее уверения в том, что этот проходимец изнасиловал ее, ни на кого не подействовали. Потому что одна из служанок (которой этот бродяга тоже приглянулся и к которому она тоже решила проскользнуть, хотя об этом вслух не говорила) застала их в конюшне. И она никогда не видела, чтобы насилуемая женщина сидела верхом на мужчине и стонала от наслаждения!

Скандал был неслыханным. Дама не осмеливалась больше появляться на людях. И стоило ей выйти куда-то, как ее осыпали бранью, насмешками и непристойными шутками.

В конце концов она поздним вечером отправилась к Эрланду Бака, который был дома уже несколько недель. Встав перед ним на колени, она умоляла:

— Дорогой мой, будьте так добры, имейте сострадание к несчастной женщине! Вы иногда служите под началом моего мужа. Передайте ему привет и скажите, что я совершенно невинна, что бы люди ни говорили! Будьте милосердны!

— Но… э-э-э… — сказал Эрланд, который был немного медлителен и наивен. — Но ведь это же не так!


  • Страницы:
    1, 2, 3