Терем желаний

      - Здравствуйте! - ослепительно улыбнулась она, будто ничего не произошло.
      - Здравствуйте, - тихо повторила потерянная Маша. Наташа не слышала ее. Оглянувшись в поисках стула и не найдя его, она села на край кровати и оптимистично заговорила:
      - Хорошо здесь, тихо. Никто не дергает, не то что у меня в салоне.
      - Не назвал бы это место домом отдыха, - сухо ответил Валера. - Как ты решила зайти?
      - Я ничего не знала. - Наташа гордо вскинула голову, оскорбленная вопросом. - Мы ведь, - она мельком взглянула на постороннюю, - поспорили в последнюю встречу. Ты очень обидел меня и теперь предъявляешь претензии. Я ждала твоих извинений, - выразительно закончила Наташа, уверенная в правильности своего поведения и слов.
      - Мне не за что извиняться.
      - Это ты так считаешь. Впрочем, - смягчила она тон, - ты никогда не просил прощения за то, что я терпела твоих пассий. Только Лиля почему-то звонила мне, а не им. Странно, не правда ли? И что-то не видно здесь толпы твоих бывших поклонниц.
      Голос Наташи не был осуждающим, скорее это походило на шутливую свару, чтобы заполнить тишину или растормошить больного. От красивой, безупречно одетой, ухоженной с ног до головы женщины веяло энергией и силой жизни. Ничто не собьет ее с ног. Улыбчивая фортуна сопутствовала своей любимице, прокладывая ей путь во всем, чего бы ни пожелала Наташа, и она легкой уверенной поступью шагала по жизни и бодро жонглировала интимными прегрешениями своего жениха.
      Валера же, наоборот, говорил медленно, равнодушно, как будто делал одолжение поддержанием беседы. Его упреки звучали вяло и безжизненно, только пальцы крепче сжимали кисть Маши, и вовсе безмолвствующей.
      - Сестра говорила, что звонила, хотя я и не просил. Странно, что ты забыла об обиде.
      - Не будь капризным, дорогой, - мило улыбнулась Наташа, - ничего страшного не случилось, ты ведь не умер с голоду...
      - Твоими молитвами, - ехидно вставил Валера.
      - Я уверена, что тетя Клава кормила не только тебя, но и весь персонал отделения.
      - Ты подсчитываешь убытки или радуешься?
      - Прекрати паясничать. - Улыбка сошла с Наташиного лица. - И отпусти руку девушки.
      Валера повернулся к Маше, еще сильнее сжимая ее запястье и пристально рассматривая свои пальцы на ее руке. Маша резко отвела глаза от измазанного губной помадой мужского лица. Чисто женский атрибут красоты нес в себе что-то непристойное и отвратное. Маше стало стыдно за Валеру, за себя, за цинично-злорадную атмосферу в палате.
      - Я пойду, - прошептала она, боясь нарушить тишину. Она встала, но Валера прижал к кровати ее пальцы, и Маше пришлось снова сесть.
      - Тебе не надо уходить. Наташа недолго будет здесь.
      - Хорош прием! - весело воскликнула Наташа и миролюбиво улыбнулась Маше. Ему нельзя верить. Уж я знаю, какой это ветреник. Он забудет вас, как только увидит очередную юбку. Не знаю, как у меня хватает характера прощать его каждый раз и каждый раз выслушивать чувственные жалобы! - И с наигранной строгостью она обратилась к Валере:
      - Не задерживай работника, ее ждут другие больные.
      Вот как?! Маша стала пунцовой от возмущения и стыда. Можно было раньше догадаться, кто эта женщина. Значит, такая она - невеста Валеры. Но, глядя на нее. Маша забывала о бестактности и цинизме и невольно соглашалась с тем, что они - оба красивые, уверенные, горделиво-надменные - подходят друг другу. Два человека из одного круга общения, с одинаково большими требованиями к жизни и небрежные с людьми, которых считают ниже себя. Может, Маша и явилась исключением для Валеры, но Наташа - как трудно произнести ее имя! - права: это ненадолго. Его любовь? Но что она? Поэты, о которых так возвышенно и педантично говорил Глеб Станиславович, сравнивали ее с метеоритом. Нет, она больше походит на огонь спички - слишком короткий всполох, а если попытаешься продлить, пальцы обжигает. И в результате остается боль.
      Маша дернула на себя руку, но Валера был сильнее.
      - Хватит! - разозлился он. - Спасибо, что проведала.
      - Что с тобой? - удивилась Наташа. - Я пошутила, а ты злишься. И отпусти девушку, смотри: она уже плачет от боли.
      Маша выкручивала руку, освобождаясь от цепких пальцев.
      - Маша! - Валера взглядом продолжил просьбу остаться, он слегка разжал пальцы, но не выпускал ее руки.
      - У вас.., лицо в помаде.
      - Черт! - взбесился Валера, уничтожая глазами Наташу. Он отпустил Машу и стал рьяно тереть ладонью губы и щеки.
      Маша взяла сумочку и встала.
      - До свидания, - обратилась она к Наташе и, не взглянув на Валеру, пошла к двери.
      - Маша! - Валера приподнял голову в надежде остановить ее.
      Она обернулась, на миг замерла; в навернувшихся на глаза слезах переливались отчаяние и боль, тоска и безысходность.
      - Маша, подожди, - попросил Валера. - Останься, я не все сказал тебе.
      - Я уже знаю.
      - Маша!..
      Она медленно перевела взгляд на далекую-далекую точку за окном, задумалась о чем-то своем, глаза высохли и стали пустыми.
      - Графиня утонула, - прошептала она и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
      - О чем это она? - Наташа удивленно посмотрела на Валеру, ожидая его объяснений.
      - Маша!!! - во весь голос закричал Валера. Он обернулся к Наташе. Останови ее! Верни ее! - И снова прокричал ее имя. - Не дай ей уйти!
      Чертова графиня! Опять она ворвалась в его и Машину жизнь! Валера отлично понимал, что о нем может подумать Маша, но что она может сотворить с собой?.. Почему она всегда говорила о графине так, словно приберегала для себя выход из трудной ситуации? И теперь вспомнила о ней. У Валеры волосы дыбом встали, когда он подумал о последствиях. Нет уж, он не допустит никакой графини!
      Он рывком сел на кровати, скинул ноги на пол.
      Нестерпимая боль перерезала позвоночник пополам, и Валера навзничь повалился поверх одеяла без сознания.
      Когда Валера открыл глаза, над ним стоял молодой доктор и медсестра поправляла на нем одеяло.
      - Где Маша? - хрипло спросил Валера.
      - Все ушли. - Низкий бас доктора не вязался с его высокой худой фигурой. Если вы еще раз устроите подобное, я ни за что не поручусь, - строго сказал он и пошел к выходу, бросив через плечо:
      - Дайте ему снотворное.
      Глава 14
      Выход из больницы задержался на месяц. Доктор забрал костыли, заставив Валеру проваляться в постели еще неделю. Гипс сняли, только на спине осталась шина. Валера не упоминал о Наташе, никому не сказал о ее визите. Лишь Олега попросил зайти в библиотеку около его дома.
      - Я боюсь за Машу, - признался он. - Она может сделать что угодно. И мне она сказала... Зайди, Олег. Ничего не говори, только убедись, что она.., жива.
      - Добро. Так она работает в библиотеке? А я-то расписывал пользу медицины. Ты когда-то говорил, что она медсестра.
      - Не знаю. По-моему, я вообще не говорил с тобой о ней. Олег, ты зайдешь?
      - Сказал же! - Олег терпеть не мог, когда ему не доверяли.
      - И потом приедешь сюда, расскажешь. Олег выполнил просьбу; в тот же день он вернулся в больницу и сообщил, что Маша жива, здорова и мило улыбается.
      - Ты с ней разговаривал?
      - А как же! Надо ж внести ясность в ее профессию.
      - Тебе-то зачем?
      - Чтобы знать, - удивился Олег странному вопросу. - Я обещал Лизу привести. Как они похожи - на удивление!
      - И Маша согласилась?
      - Сразу и бесповоротно, - твердо ответил Олег. - Зачем ты скрывал ее от нас, не пойму.
      - Она сама не хотела.
      - Врешь, парень. Машутка свободно общается с такими людьми, что тебе и не снилось. Пока я был в библиотеке, многое увидел. А Маша - так она просто жить не может без общения.
      - Значит, она уже Машутка? - вслух подумал о своем Валера.
      - Это я с тобой смелый, - с улыбкой признался Олег. - Черт! Никогда не думал, что буду разговаривать на вы с такой малявкой.
      - Ладно, спасибо, что зашел.
      Спустя несколько дней Вера спросила о Маше.
      - Она занята, - ответил Валера, не развивая тему. Больше о Маше не говорили. Валера сходил с ума, думая о ней, снова и снова вспоминал бессмысленный и злобный разговор с Наташей. Что же заставило Машу уйти да еще вспомнить о графине? Валера забыл о легенде, которую сам рассказал, а Маша не забыла. В день выписки к Валере пришел один Олег.
      - У моих родственников не нашлось времени? - недовольно спросил Валера.
      - Они не говорили тебе. - Олег подождал, пока Валера застегнет куртку, и заставил его сесть. - Дело в том, что у Виталика инсульт.
      - Отец? - Спина заныла от боли, холод пробежал по костям и застрял в сросшихся переломах.
      - Он месяц как в больнице. Мать и Лиля дежурят там.
      - А врачи что говорят? - Язык плохо слушался, Валера тупо соображал, о чем спрашивал.
      - Лиля рассказала Клаве о Маше, - продолжил Олег, не расслышав Валеру. Некрасиво получается, но они надеялись на нее, поэтому не заходили к тебе. Лиза помогает им, но, сам знаешь, надо и передохнуть. Клава совсем с лица сошла.
      - Да, конечно. - Валера опустил голову.
      - А что Маша, приходила?
      Валера отрицательно покачал головой.
      - Давай заедем к отцу, - попросил он.
      - Куда тебе! - возмутился Олег. - Сам еле на ногах стоишь. Идем, машина ждет.
      Какая машина, вяло думал Валера. Сколько раз он воображал, что его встретят Маша и Мэри. Как глупо все получилось! И противно. Черт принес Натали в самый неподходящий момент и с похабными шутками. И не моргнув глазом она разрушила то, чего он добивался долгие месяцы. Вечно она ломает ему жизнь, стерва!
      На улице Валера оторопел и бросил исподлобья на Олега злобный взгляд.
      - Зачем она здесь? Тот пожал плечами:
      - Сама предложила подвезти, я и согласился. Наташа открыла дверь в машине.
      - Привет, дорогой - В ее голосе звенел ироничный холодок.
      За последний месяц после посещения Валеры она успела подумать и прийти к выводу, что не быть ей Балериной женой. Злоба и неприязнь, с какими он принял ее, отнюдь не оправдывались болезнью. А отчаяние, с каким Валера звал Машу, на многое открывало глаза. Наташа не хотела - сама судьба отомстила за долгое и напрасное ожидание. Разумом она жалела об инциденте в больнице, но в душе, несмотря ни на что, радовалась: он получил по заслугам, и эта шлюшка будет знать, как зариться на чужих мужиков.
      Но в вопросе о замужестве немалую роль сыграла и травма Валеры. Наташа здраво рассудила, что ни за какие деньги не согласится угробить жизнь на мужа-инвалида. Да и будут ли деньги? Сейчас Олег цацкается с Валерой, но придет время, и его аккуратненько уберут из фирмы. Работник он никакой, и придется еще обеспечивать мужа средствами. Нет, не для Наташи такая жизнь.
      Остается маленький штрих - отдать долг - и посмотреть на бывшего Казанову, оставшегося в одиночестве и забвении, чтобы расстаться навсегда. Ее уж точно винить нельзя, она достаточно натерпелась от Валеры. А если и искала утешения с другими, то он этого не видел, а значит, других и не было вовсе. Да и не ему судить о верности. По заслугам и награда.
      Впервые Валера воспользовался лифтом. Для него было удовольствием взбегать на третий этаж по лестничным пролетам. Теперь же несколько ступенек до лифта дались с большим трудом.
      В коридоре он заметил ключи от машины, значит, Маша заходила сюда.
      Валера устроился на диване, подложив подушку под спину. Олег ушел в кухню сварить кофе. Приятно вернуться домой! Валера не предполагал, что будет скучать по этой пустой комнате. Немного отвык от ее нетрадиционности и криво улыбнулся, вспомнив, что когда-то Маша назвала ее комнатой возможностей. И в который раз он не смог ими воспользоваться. Все против него.
      Наташа стояла у окна. Пустая комната уже не навевала мыслей об устройстве, скорее напоминала об убогости хозяина. Она уже знала об инсульте Валериного отца и искренне жалела тетю Клаву и Лилю, которым теперь придется содержать двух здоровенных и ни к чему не пригодных мужиков.
      - Купил бы мебель, пока есть возможность, - вырвалось у нее непроизвольно, - Ты еще не вышла замуж? - Валера пропустил мимо ушей совет о мебели, отметив про себя последние слова Наташи.
      - Хочешь сделать мне предложение? - не растерялась она.
      Наташа не исключала попытку с его стороны. В конце концов, Валера всегда возвращался к ней. Он привык к тому, что Наташа прощала его любовные приключения ради будущего замужества. Он был слишком самонадеян, но не теперь, когда не в состоянии обслужить себя сам.
      - Завидный я жених, правда? - Валера грозно оскалился. - И возможностей хватит разве что на мебель. Так что? Не пропало желание стать моей суженой?
      Над кем он издевается - над собой или над Наташей?
      - Однажды я сказала тебе, что всему есть предел и моему терпению тоже. Ты опоздал, Валера. Я приняла предложение другого мужчины.
      - И в больницу приходила, чтобы известить меня об этом, - то ли спросил, то ли сказал Валера.
      - Нет, - против воли стала оправдываться Наташа. - Это произошло позже.
      - Следовало догадаться самому, - саркастично заметил он.
      - Я не виновата! - возмутилась она. - Я всегда была с тобой честна и прощала все твои выходки.
      - Я тоже прощал, - спокойно ответил Валера. - Разница только в том, что я не упоминал твоих поклонников. Мне это было неинтересно.
      Наташа побагровела от злости. Ему ли обвинять?!
      - Ты ничего не знаешь. Меня не в чем упрекнуть! Жалостливые укоры больного не состоялись. Сидя с прямой спиной, как повелитель на троне, Валера хладнокровно доводил Наташу до бешенства.
      - Я раньше не упрекал тебя, теперь и вовсе это не моя забота. Жаль только мужа твоего, если он станет таковым.
      - Себя пожалей! - взвизгнула она. - Кому ты теперь нужен?
      Вошел Олег с чашками на подносе и недобрым взглядом уставился на Наташу.
      - Ты думаешь, о чем говоришь? - угрожающе спросил он. - Придержи язык, мадам.
      - Вот и возись со своим дружком! - Наташа выхватила из сумки пакет, швырнула его на диван. - Больше я ничего тебе не должна. И скажи своей сестре, чтобы не звонила мне.
      Она выскочила из комнаты, через минуту дверь с грохотом захлопнулась.
      - Ты тоже хорош, - пробурчал Олег, подавая Валере чашку. - Чего взъелся на нее?
      - Тошно мне, - пожаловался Валера. - Эта мерзавка такое наговорила Маше, так расписала меня...
      - Поэтому она и перестала навещать, - понял Олег. - Но ведь и ты рассказывал Маше о ней.
      - Даже имени не упоминал. Как Маша узнала? Когда они встретились. Маша не удивилась, не спросила, кто она, словно знала давно.
      - Она и знала, - подтвердил Олег и сам удивился. - Интересно получается знала и все равно навещала тебя. Надеялась, что Наташа откажется?
      - Нет. - Валера покачал головой. - Она как-то сказала, что не станет на дороге другой женщины. Кто мог подумать, что они увидятся? Наташа вела себя как оскорбленная жена - нагло, бесцеремонно.
      - Да, дела... - задумался Олег. - И что ты намерен делать?
      - Откуда я знаю! - раздражился Валера. - Кому нужен инвалид? - невольно повторил он слова Наташи.
      - Замолчи, парень, - строго предупредил Олег.
      - Я шагу не могу ступить без посторонней помощи, - сердился Валера. - Что мне, давить на Машину жалость? Достаточно она жалела меня. Жалела и не любила.
      Последние слова он сказал тихо, почти про себя. Закрыв глаза, откинув голову на спинку дивана, он вспомнил давние встречи с Машей. Со дня их знакомства он один боролся за взаимность, Маша только уступала, но сама оставалась пассивной. Ее воля проявлялась лишь в готовности порвать отношения. Она не выясняла причины, не требовала объяснений, она просто уходила, исчезала, безропотно предоставляя воображаемой сопернице властвовать в жизни Валеры. Это он, привыкший к успеху у женщин, к их открытому стремлению за его внимание и выбор, обижался на Машу за покорность и равнодушие.
      Неужели она оставалась равнодушной к его любви? И та радость и счастье, которые испытывал Валера, не трогали ее сердце?
      Валера окончательно запутался в своих мыслях, он был не в состоянии разобраться в Маше.
      ***
      Декабрь выдался холодным. Коля как напророчил гололед. Днем подтаивало, на дорогах машины месили слякоть, но за ночь все снова покрывалось коркой льда, и резкий ветер полировал поверхность до блеска.
      Валера постепенно увеличивал нагрузки лечебной гимнастики, но выйти на улицу в гололедицу не решался. К тому же ноющая боль в суставах и особенно в позвоночнике не проходила, смешавшись с тоской о Маше. Как-то, не выдержав, Валера позвонил в библиотеку. Голос Маши показался ему безжизненным и глухим, но по-прежнему ровным и спокойным.
      - Маша... - после долгого молчания позвал Валера. Наступила короткая пауза раздумий, потом она сказала:
      - Я не должна.
      - Что не должна? - не понял он, но трубка уже коротко гудела.
      Наконец потеплело. После двухнедельного затворничества Валера вышел из дому.
      За столом сидела заведующая. Маши не было видно.
      Пробормотав что-то о журналах, Валера направился в читальный зал.
      Увидеть бы ее. Хотя бы голос ее услышать... Пальцы переворачивали страницы журнала, а глаза не видели ничего, напряженный слух улавливал чужие голоса за спиной в безотчетной надежде услышать один - ее голос.
      - Здравствуйте, юноша! - Глеб Станиславович улыбнулся Валере и сел за стол рядом с ним. - Давно мы не виделись. - Он посмотрел на костыли. - Машенька говорила, что с вами случилось несчастье. Как вы себя чувствуете?
      - Спасибо, хромаю потихоньку. А Маши нет на работе сегодня, вы не знаете разве?
      - И вам она ничего не сказала, - посочувствовал профессор. - Все скрытничает барышня. Я тоже пришел повидать ее, да Елена Николаевна сообщила, что Машенька взяла отпуск. Я-то надеялся, что она с нетерпением ждет рецензии, а она - отпуск.
      - Надолго? - насторожился Валера.
      - Как положено, - вздохнул Глеб Станиславович. - Вы удостоились чтения ее рукописи? Валера удивленно поднял брови:
      - Что за рукопись?
      - Любопытная вещица. - В глазах старика появились искорки. - Маша обронила фразу о вашем участии в ее работе, поэтому я спросил.
      - Участии в чем? - недоумевал Валера. - Что за работа?
      - Вы знаете, что Маша писала стихи? - Валера кивнул, и профессор продолжил:
      - Она была моей лучшей ученицей в университете. Иногда мне казалось, что я говорю с Цветаевой или Ахматовой. К сведению, последней я был представлен и несколько раз имел честь беседовать. Женщина - королева. Позже Машенька напоминала Анну Андреевну манерами, но, к сожалению, перестала писать стихи. Вы их читали?
      Валера отрицательно замотал головой. Маша рассказывала, почему бросила поэзию, и Валера старался не возвращать ее к памяти прошлого.
      - Маша дала вам новые стихи? - предположил он.
      - Если бы, - улыбнулся профессор. - Я долго уговаривал ее не губить талант. И вот не далее как на прошлой неделе она попросила прочесть. - Глеб Станиславович достал папку, положил ее на стол и накрыл ладонью. - Конечно, это первая попытка и не все тут гладко, но сюжет привел меня, старика, в растерянность. Я не предполагал, что у молодой девушки могут появиться такие мысли.
      Валера не отводил глаз от сухой морщинистой ладони на папке.
      - Что же изменилось?
      - Я и хотел об этом поговорить с Машей, - ответил Глеб Станиславович. - Ее работа заставила меня задуматься о простой, но удивительной вещи. Всю жизнь я преподавал студентам литературу, изучал поэзию романтичных восемнадцатого и девятнадцатого веков, старался молодым привить вкус к великим и не очень великим поэтам. И все они писали о любви... Валерий Витальевич, можно мне задать нескромный вопрос? - Валера кивнул. - Вы признавались когда-нибудь в любви?
      Его глаза затравленно остановились.
      Да! Он тысячу раз признавался! Помыслами, желаниями, жестами, словами.
      ТЕРПЕНИЕМ!
      И ОЖИДАНИЕМ.
      - Простите, Валерий...
      - Признавался. - Валера заставил себя посмотреть на Глеба Станиславовича.
      Взгляд профессора светился лукавством и любопытством, но огонек в нем потух, он сухо кашлянул и опустил глаза на рукопись.
      - Простите еще раз, - печально сказал он. После недолгого размышления он продолжил:
      - А я не удосужился. С супругой моей, Прасковьей Петровной, мы прожили душа в душу сорок девять лет. Пять месяцев она не дожила до золотого юбилея, умерла - земля ей пухом. А я ни разу не сказал ей о своей любви. Сын наш единственный, Андрей, погиб на фронте, под Минском. Я и тогда не признался. Жизнь посвятил любовной лирике, а сам не догадался произнести таких простых и нужных слов. Теперь я вспоминаю: в молодости Прасковья Петровна часто говорила, что любит и обожает меня. Я все списывал на ее легкомыслие, уж щебетушкой она была. А потом перестала говорить - после того как получили мы похоронку. Порой я ловил ее вопросительно-задумчивый взгляд и не понимал, чего она ждет.
      Теперь понял. Молчанием своим мы губим души близких и дорогих нам людей. Молчание порождает неуверенность и страх, а страх, в свою очередь, вызывает стремление подавлять чувства, способные лишить человека уверенности в себе. Он пытается искоренить в себе уязвимость и слабость. И что остается? А остается так называемое хладнокровие, а проще говоря, равнодушие и безразличие. Но мы-то с вами знаем, что нет страшнее безразличного человека. Равнодушие губит нас, а мы трусливо молчим, боясь произнести добрые, нежные слова. Боимся, что нас заподозрят в слабости. Как будто мы не потомки Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Тютчева и многих, многих... - Голос профессора стал тихим. Дрожащие сухощавые пальцы, словно паучьи ножки, гладили папку, осторожно прощупывая ее углы. - Многих, - обреченно закончил он.
      Валера отвлекся от своих дум и внимательно слушал Глеба Станиславовича. Теперь он знал, почему Маша благоговела перед учителем, и жалел, что не смог послушать его лекций.
      - Интересно вы рассуждаете, Глеб Станиславович, - со скрытым намеком сказал он. Хотелось бы послушать еще профессора, экспромтная речь которого отвлекала Валеру от собственных неурядиц и в то же время была созвучна его настроению.
      Старик удивленно поднял глаза.
      - Я? - Губы его дрогнули в слабой улыбке. - Нет, молодой человек. - Так рассуждает Машенька, я лишь подвел итог и об этом хотел побеседовать с ней. А она ушла в отпуск, словом не обмолвившись.
      Странный итог, уныло подумал Валера. Разве мало он сказал ей о любви, разве была Маша обделена его вниманием, заботой, лаской? Он изначально стремился узнать Машу такой, какая она есть, и у него появилась еще одна возможность.
      Не особенно веря в удачу, Валера осторожно спросил:
      - Я могу почитать?
      - Думаю, Маша не стала бы возражать, - решил проблему профессор. Прочтите, любопытно будет узнать ваше мнение.
      Роман был написан в форме дневника, в котором тесно переплетались реальность и фантазия. В основу легла знакомая легенда о графине. Правда, она не утонула, а, узнав о судьбе ребенка, превратив любовь в ненависть, погубила мужа и после каждую ночь ходила к пруду, взывала к Богу о прощении и заступничестве.
      Другая женщина через сто лет, испытав превратности мужской похоти, сознательно отреклась от любви, оттачивая в себе холодное равнодушие, истребляя природой данные нежность и доверчивость.
      Две женщины и одна судьба.
      Графиня каялась в грехе, исступленно просила Пресвятую Богородицу вернуть ее родное дитятко и не замечала в тени деревьев молодого кузнеца, тайно следившего за прекрасной и измученной госпожой. Современная Снежная королева искала своего Кая, чтобы на нем испытать силу своего бездушия.
      Маша подробно описывала роман с Валерой, раскрывая смысл своих поступков, не украшая их, не скрывая расчетливости, вела к тому, что Любовь не властна над сакраментальной Вечностью. Порой Валера перечитывал отдельные эпизоды и пытался понять, как могли уживаться в Маше смертельный холод равнодушия с пылким очарованием простоты. Героиня мстила за свою оскорбленную любовь, она доказывала себе превосходство разума над чувствами. Легко играючи последними, она то давала послабление, то замуровывала их глубоко в себе. Она испытывала себя на неприкосновенную бесчувственность заглушенных инстинктов.
      Читая, Валера заново переживал моменты, когда он отчаянно боролся с невидимой стеной Машиной души, пробивался сквозь дебри отчужденности и замкнутости. В голове не укладывалась мысль, что она смеялась над его страстью и чувствами, что его стремления забавляли ее, ублажали самолюбие, не затрагивая ничего доброго.
      ...Молодой кузнец восхищенно смотрел на графиню, боясь вспугнуть ее своим присутствием. Она, как статуя у пруда, обратила бледное лицо к небу, прижав к груди руки. Ветер трепал ее платье, путал непокрытые волосы, а она все молилась и молилась звездам. Безнадежно влюбленный юноша неслышно оставил свое убежище и приблизился к несбыточной мечте, прячась в высоких камышах у пруда. Графиня не слышала, ведя бесконечную беседу с Пресвятой Девой.
      Но перелом произошел в ее преемнице. Любовь затопила ее пустую душу, заполнила собой каждую клеточку, каждую мысль, втолкнула в полный красот и желаний мир, заполнила мечтами и надеждами...
      Богородица вняла молитвам дочери Божьей. Безмолвный, трепетный юноша благоговейно прижимался губами к подолу платья своей госпожи и любимой, доверив ей свою судьбу и жизнь. Прощенная графиня воздела руки к Богу, клятвенно обещая достойно заслужить Его благодать.
      На этой ноте заканчивался роман. Ниже вместо слова "Конец" было написано: "Графиня утонула".
      Валера смотрел на последний лист в полной растерянности. Он не мог понять, что страх смерти заставил современную героиню поверить в любовь - и героя, и как таковую. Но что подвигло графиню, обретшую ниспосланную сверху любовь, пойти на смерть? Зловещие слова приобретали поистине магический ужасающий смысл. Обе женщины нашли свое счастье, тогда почему Маша уготовила им, а значит, и себе трагический исход?
      И опять тревожные мысли не давали ему покоя. Он не верил, что Маша так просто забыла о нем. Она могла обмануть Олега видимым покоем, но финал романа - их романа - ясно выражен в двух словах.
      Зачем Маше понадобился именно сейчас отпуск?
      Валера ходил по пустой комнате, стараясь найти логику в ее поведении, а стены белым саваном окутывали и без того мрачные мысли.
      Что-то должно его ожидать, вернуть хоть толику надежды. Валера поднял экран и долго-долго смотрел на солнце, залитый светом пруд, изумрудную зелень... Этого было мало.
      Он почувствовал, как дрожат его пальцы от дикой мысли, пришедшей на ум. Валера сжал кулаки и подошел к стене. Жестким взглядом окинул терем, разжал кулак и потянулся к бумажным ставням. Дрожь в пальцах усилилась, но он методично, с бездумным хладнокровием раскрывал украшенные резными наличниками окна.
      - Андрейка, оставь в покое Машу. Малыш важно объяснял крестной принцип устройства железной дороги, что была разложена посреди комнаты. Он поднял глаза на маму. Маша уловила ревность в голосе Марины, и непрошеные слезы застряли на ресницах ее глаз.
      - Мы играем в паровоз, - объяснил Андрейка и с жужжанием реактивного самолета пошел на таран Машиного состава.
      - Сынок, поиграй с папой, - настаивала Марина, не сводя с Маши глаз. - Нам с Машей надо поговорить. Маша опустила глаза и встала с колен. Марина готовила ужин, и Маша села в уголок, чтобы не мешать подруге.
      - Поешь с нами? - спросила Марина. - Плов почти готов.
      - Я не голодна, - ответила девушка, глядя в темное Окно. - Посижу несколько минут и пойду домой.
      Марина села напротив, поставила локти на стол, упершись подбородком в ладони.
      - Что с тобой, подружка?
      Не было смысла скрывать слезы, Маша вытирала мокрые щеки, не в состоянии проронить ни слова. Марина ждала, когда Маша успокоится и начнет говорить. В кухню заглянул голодный муж, и она отослала его обратно.
      - Дима, поешь сегодня в комнате. - Марина выразительно скосила глаза в сторону Маши и снова посмотрела на мужа.
      - Тогда сама принесешь, ладно? - Догадливый муж ободряюще подмигнул жене и закрыл дверь.
      - У меня такое было, когда Дима настаивал на моем разводе, - тихо вспомнила Марина. - Я знала, что он прав, но не верила в себя. Все казалось, что я предам его. Я любила Диму уже тогда и боялась стать плохой женой. - Она помолчала, наполняя тарелки пловом. - Сама мысль о совместной постели приводила меня в ужас. Наверное, из-за этого я оттягивала развод. И тогда Дима пригрозил, что убьет этого мерзавца и сам сядет в тюрьму. Вот когда я по-настоящему испугалась. Не за то, что действительно может убить, не за то, что по моей вине, а потому, что я останусь совсем одна, опустошенная, измотанная, без единственной поддержки. Тогда хоть в петлю лезь.
      Марина хозяйски осмотрела поднос, добавила на тарелку несколько помидоров и подхватила его на руки.
      - Подожди секунду. Я отнесу и сразу назад. Маша думала, что подруге не обязательно рассказывать подробности - она сама прошла через это, вплоть до петли. Но, к удивлению, обнаружила, что слушает Марину с сочувственным интересом, как будто та рассказывает не про Машу. Память сохранила события, факты, но эмоции, собственные переживания Маша забыла. Она не смогла вызвать в себе больное унижение, хотя знала, что долго пребывала в состоянии подавленности. Не приходило безвыходное отчаяние, с которым она привязывала веревку к крючку в кладовой и долго мучилась с петлей. Она все это знала, но не чувствовала, как в плохом кино, где актрисы рвут на себе одежды, а зрители от скуки давятся зевками. Вернулась Марина:
      - Может, поешь немного? Или сварить кофе?
      - Лучше чаю, - попросила Маша.
      - Я к чему рассказываю, - продолжала подруга. - Запертая ты. Маша. Я могу понять твое состояние. Мне повезло уже потому, что рядом был Дима. Тебе труднее, ты не смогла избежать одиночества.
      - У меня был Валера, - тихо сказала Маша. Подруги пристально посмотрели друг на друга и дружно опустили глаза. После долгого молчания Марина спросила: