Лик Аполлона

Фред Саберхаген

Лик Аполлона

Я знаю больше Аполлона,

Когда лежит он, сном объят,

Я вижу: звезды небосклона

Кровавым пламенем горят.

«Песнь Тома О'Бедлема», автор неизвестен

Пролог

Спрятавшимся в Пещеру людям казалось, что сотрясаются кости самой земли.

Смертельная схватка все продолжалась, наполняя темноту подземелья раскатистым грохотом и прорезая мрак языками страшного пламени. Сражались два бога. И за каждым из них стояли собственная мощь и безграничная вера людей-сторонников. Слепая ярость бушевала повсюду, и эту ярость разделяли оба немногочисленных клана смертных.

Когда иссякло волшебство, боги схватились врукопашную. От грома этой битвы и рева двух голосов, заходящихся от боли и гнева, люди глохли и валились на землю. Их было немного, чуть больше двух десятков, кто по невезению оказался заперт в Пещере Прорицаний. Разрывы молний, сорвавшихся с божественных дланей, слепили глаза, которые уже успели привыкнуть к темноте подземелья. Легкие забила пыль раздробленных камней и гарь раскалившейся земли.

Схватка богов еще не достигла апогея, когда воинственно настроенные поначалу люди, позабыв о раздоре, стали думать лишь о спасении. Они поняли, что исход битвы никак от них не зависит, и те, кто еще сохранял способность двигаться, делали все, чтобы только не попасть под ноги борющимся гигантам. Каждое мгновение казалось, что предел наступил, что страшнее быть уже не может. Но следующая секунда убивала эту надежду, и бой разгорался с новой силой и новой яростью. Каменные стены трещали и качались, превращая пещеру в ад. Среди немногих оставшихся в живых была невысокая гибкая девушка с волосами цвета пепла. Она скорчилась за кучей камней, сваленных в углу Пещеры. Разорванная одежда была запятнана кровью, сочащейся из множества мелких порезов и царапин.

Пока длился бой, никто не мог бы предугадать его исход. То один из богов, то другой повергали соперника наземь, чтобы через мгновение самому упасть под натиском врага.

И когда уже испуганным наблюдателям стало казаться, что битва будет продолжаться вечно, пока не разрушит весь мир до основания, сражение прервалось на одно краткое мгновение, так что окружающие смогли перевести дух и снова обрести способность видеть и слышать. Некоторые люди быстро оправились и принялись было выкрикивать что-то вроде заклинаний, которые тут же потонули в новой волне ярости и боли. Губы девушки дрогнули и зашевелились, произнося слова, которые уже никто не слышал: — Аполлон, Аполлон, Аполлон победит. В противоположном конце Пещеры, в другом более-менее безопасном уголке, кто-то кричал: — Аид, Аид, повелитель Тьмы!

В следующую минуту битва достигла-таки кульминации. Земля содрогнулась, и могучая каменная стена Пещеры дала трещину. Темноту прорезал солнечный луч.

Когда затих грохот падающих камней, наступила относительная тишина, прерываемая только отдаленным рокотом, слабеющим гулом и плеском — это входили в прежние русла подземные потоки в венах истерзанной земли. То тут, то там раздавались слабые стоны людей, чудом уцелевших после страшной катастрофы.

Военачальник, который их привел, смог насчитать только шестерых. Чудовищный враг их пропал, видимо, ему пришли на помощь остатки его армии. Так что поле боя осталось в полном распоряжении верующих в Аполлона, бога Света. Но то, что вражеские рати отступили, ничего уже не значило. Семерых людей оглушило понимание: их бог погиб.

Они начали выползать, вылезать и откапываться из укрытий — раненые, окровавленные, полуослепшие бедняги собирались в центральном зале Пещеры, где произошло финальное столкновение богов, в семь голосов изливая свое горе. Один или двое даже искренне сомневались, встанет ли когда-нибудь снова солнце. Увидев луч, пробивающийся из развороченной стены Пещеры, несчастные немного пришли в себя. Великое светило все-таки не угасло вместе с Аполлоном. Это придало людям сил.

Свет был довольно слабым, но его хватило, чтобы они убедились в том, о чем подозревали — Аид Безжалостный, самый ненавидимый из всех богов, сумел спастись.

Женщина в окровавленной изорванной одежде встряхнула опаленными черными кудрями и, указав на пол пещеры, крикнула: — Проклятый Аид тоже ранен! — Он ушел туда, где сможет быстро восстановить силы… глубоко, очень глубоко внизу.

Военачальник посмотрел в сторону провала в стене Пещеры, за которым начинался непроглядный мрак, поглощавший даже слабый лучик света. В воздухе до сих пор висели плотные клубы пыли. — Может, он сгорит и сдохнет у себя в аду! — выкрикнул другой мужчина. — Нет, он вернется, чтобы уничтожить нас, — глухим и безнадежным голосом промолвила еще одна женщина. — Наш бог умер.

На самом деле полуоглохшие люди почти кричали друг другу, сами этого не осознавая. — Нельзя отчаиваться, — сказал военачальник, который привел сюда сотню бойцов, а остался с семерыми ранеными. — Еще не все потеряно. Аполлон умер — да здравствует Аполлон! Он огляделся по сторонам и закашлялся от пыли. — Нужно все осмотреть. Дайте огня. Я хочу кое-что поискать.

Все мгновенно умолкли. Потом один из них направился в угол, где слабо тлела какая-то деревяшка, бывшая ранее частью оружия или щита. В него угодил огненный вихрь, выпущенный одним из сражающихся богов. Бережно и терпеливо мужчина раздул искры в язычок пламени. Вскоре дерево запылало, и света стало достаточно, чтобы разглядеть окружающие предметы там, куда не доставал слабый солнечный луч.

При ярком огне факела люди наконец смогли разглядеть друг друга. Лишь трое до сих пор сжимали в руках оружие. Все были в пыли и крови. Никто из них еще не достиг тридцати лет, но глаза их были глазами стариков, которым теперь остается одно — умереть.

Повсюду лежали скорченные или распростертые тела, друзей и врагов вперемешку. Но это могло подождать. Все могло подождать.

Свет, как всегда, приободрил людей. Сперва они бросились удостовериться в случившейся трагедии, что их бог повергнут. Они рассмотрели все, что от него осталось, — не так уж и много. Аполлон погиб, но… Военачальник опустился на колени и запустил пальцы в осколки камней. — Вы знаете, что необходимо искать. Помогите. Через несколько минут общих стараний подал голос один из мужчин: — Тут кое-что есть. Следы Аида.

Живое пламя факела подтвердило его догадку. На полу Пещеры Прорицаний остался след, словно кого-то или что-то тяжелое тащили по земле, в сторону темного провала. — Ему помогали. Он был так сильно ранен, что смертным пришлось тащить его. — И ранен серьезно! Разве это не кровь?

Все уставились на темные полосы, которые остались на камнях. Кровь, но чья? Никто не мог поручиться, что она вытекла из божественных жил. — Но он жив. Аид жив, а… а… Голос говорящего задрожал и прервался, перейдя в сдавленные рыдания. — Может, враг умрет внизу от ран, — с отчаянной надеждой предположил его соратник. — Нет. Там, в подземной бездне, к нему вернутся силы.

Все отступили на шаг, словно вообразив, как владыка Мрака возникает из глубины провала и одним движением выхватывает их души. — Безжалостный наверняка жив, — простонал следующий голос. — А Аполлон мертв! — Довольно! — хрипло крикнул военачальник. — Да здравствует Аполлон!

Он встал, поскольку нашел то, ради чего копался в пыли и гравии, — небольшой плоский предмет. Судорожно вздохнув, он отодрал полосу ткани от туники и обмотал правую руку. Только после этого воин решился притронуться к своей находке. Он поднес ее ближе к факелу, чтобы все смогли рассмотреть. Предмет был величиной с его ладонь — хрупкая и истертая сероватая маска, по внутренней стороне которой играли изменчивые тени, словно там непрестанно что-то двигалось. — Лик! — воскликнули все. — Мы должны сохранить его. Хриплый шепот множества голосов вторил: — До тех пор, пока наш бог не возродится. — Сохранить, сберечь и передать… кто знает, кому посчастливится? Люди недоуменно переглянулись. Наконец их предводитель нарушил молчание. — На ум приходят только двое. Естественно, среди нас их нет. Все дружно закивали. Ни один из семерых не считал себя достойным даже прикоснуться к Лику Аполлона. — Но как нам переправить это в безопасное место? — спросила девушка с пепельными волосами. — Вряд ли нам удастся покинуть Пещеру живыми. Все в их небольшой группе понимали, что почитатели Аида будут поджидать их у входа в Пещеру, но битва богов расшатала каменные стены, отчего появилось множество новых выходов и щелей. Тяжесть решения согнула плечи военачальника. Он поразмыслил и твердо заявил: — Нужно попытаться. Но мы должны разделиться и разойтись в семь разных сторон. Жребий определит, кто из нас понесет… это.

Через несколько минут, когда жребий был брошен, шесть пар глаз поглядели на девушку с пепельными волосами.

Прошли дни, Злые вести разносятся быстро, все узнали, что бог Аполлон, прозванный также владыкой Света, Сияющим, Тружеником, Фебом, Сребролуким и еще длинной чередой разнообразных имен, — мертв. О судьбе противника солнечного бога, мрачного Аида, мнения расходились. Одни говорили, что двое могучих врагов друг друга уничтожили. Другие утверждали, что Темному владыке пришел на подмогу чудовищный Цербер, так что теперь Аид восседает в своем подземном царстве и празднует победу. Третьи считали, что повелитель мертвых, окончательно уничтожив Аполлона, сам был опасно ранен и потому скрылся у корней земли, пытаясь восстановить силы.

А все остальные — и близко не бывавшие у Горы и не видавшие битву в Пещере Прорицаний — плевать хотели на всех богов, вместе взятых; поскольку твердо знали, что если они и были, то давным-давно перевелись или умерли. И то сомнения берут, что все это не выдумки.

Истина же оказалась удивительней, чем все слухи и сказки, которые ходили среди народа.

Глава 1

Спустя несколько недель, на закате небольшая деревенька, лежащая в сотне миль от Пещеры Прорицаний, готовилась к отдыху после трудового дня. В крайнем домишке за ужином собрались трое: седовласые мужчина и женщина и рыжий мальчишка, которому только что исполнилось пятнадцать лет. На столе неярко коптил светильник с рыбьим жиром, бросая блики на привычную вечернюю трапезу — овсяную кашу, изюм и свежезажаренную рыбу. Следует признать, что это был довольно грустный день рождения. Тетя Линн спела Джереми песню и налила второй стакан вина.

Этим вечером дядя Гумберт, тряся седой бородой, все доливал и доливал в свою кружку из глиняного кувшина, а потом принялся рассказывать разные истории. Прежде дядя болтливостью не отличался. Но по случаю дня рождения племянника расслабился. К тому же лето было уже на исходе, и урожай обещал быть отличным. Одно это привело дядю Гумберта в прекрасное расположение духа. Нечасто на памяти Джереми дядя Гумберт надирался так, как сегодня, хотя единственный признаком опьянения у него служило хихиканье и икание, после чего дядя извергал кучу рассказов и баек о легендарных богах, постепенно зацикливаясь на пересказе их многочисленных битв.

Джереми давно не ждал благодарностей за свой тяжкий труд. Но вынужден был признать, что старики вкалывают не меньше его. Ничего не поделаешь, ведь земля их кормит.

Обычно юноше наливали всего одну кружку вина после ужина — одно из проявлений скупости тетки, помимо всего прочего. Но сегодня Джереми осмелился налить вторую, и тетя хоть неодобрительно глянула на парня, но промолчала.

Не то чтобы ему строго воспрещалось пить вино. Джереми прежде и не тянуло на выпивку — не нравилось ощущение, которое наступало после принятия на грудь определенного количества красной жидкости.

Тетя Линн, поздравляя племянника с пятнадцатилетием, спросила: — Наверное, ты скоро женишься? Вот уж удивила! Неужели старуха не замечала, что он практически ни с кем не общается в этом селении? Местные очень настороженно относились к чужакам. — На ком тут жениться?

Тетя задумалась. А может, просто вспомнила что-то свое, кто ее знает. Джереми принялся водить пальцем на каплях вина, пролитых на столешницу. Иногда юноше казалось, что между ним и его родственниками лежит пропасть большая, чем два поколения, — настолько они разные. У дяди Гумберта язык уже развязался вовсю, и он рассказывал третью по счету легенду о древних временах, когда мир был юн. а боги молоды и полны надежд и желания поддерживать Вселенную в гармонии. Джереми подозревал, что старик повторял эти байки сотни раз, но ему не наскучивало это, как не наскучивало тетке переслушивать их заново. Многие, говоря о прошлом, так называемом Золотом веке, рисовали богов веселыми и щедрыми и со временем несправедливо забытыми. Но за последние несколько месяцев Джереми открыл, что дядя Гумберт считает иначе. Да, иногда божества могут покровительствовать некоторым смертным, время от времени, но в целом они отнюдь не благи. Боги, как дети, считали весь мир своей песочницей, а людей воспринимали чем-то вроде забавных игрушек.

Гумберту нравилась такая точка зрения — это ведь не его вина, что мир часто обманывал его ожидания и надежды. Естественно, боги сидят у себя и только и мечтают, как напакостить ему, Гумберту. Джереми подумал, что, воспринимая себя жертвой божественных козней, дядя Гумберт таким образом возвеличивается в собственных глазах.

Целых пять месяцев постоянным слушателем Гумберта был его усталый, засыпающий за столом племянник. Сегодняшний вечер не был исключением. Юноша сидел, подперев подбородок кулаком, и клевал носом над второй кружкой вина. Вообще-то никто его не удерживал, он мог в любую минуту сдаться и полезть спать на чердак. Но ему, видимо, тоже нравились эти истории. Они вносили хоть какое-то разнообразие в будни.

Джереми чуть приоткрыл глаза. Эту историю юноша слышал впервые за все пять месяцев работы на родню.

Речь шла о двух богах — Дионисе и Гермесе. Они путешествовали в облике людей, поспорив, какой прием им окажут в первой же крестьянской хижине, если они появятся там инкогнито. — Ну, завернулись они в плащи и… ик!..и пошли.

Тетя Линн и сама пропустила сегодня пару лишних кружек вина, она запищала и захихикала, хлопая мужа по руке. Джереми только молча подивился. Без сомнений, за четверть века супружества она слышала эту историю не раз и не два и уже знала, в чем соль. Но веселилась. Джереми не слышал этого рассказа прежде и все равно не ждал ничего особо занимательного. — Вот великий Гермес, — хрипло гудел голос дяди Гумберта, — кое-кто зовет его Меркурием, и Дионис подошли к первой попавшейся хижине. Им открыл мрачный старик, а позади него боги увидали его хорошенькую жену… она заприметила, что гости недурны собой и одеты богато, так что принялась им подмигивать… Тетя Линн, уже просмеявшись, теперь просто сидела и улыбалась, терпеливо дожидаясь продолжения. Наверное, она думала о том, что ей мог попасться муж и похуже Гумберта, который на нее никогда не поднимал руки. Старикашка был не особо крепок и могуч и вообще предпочитал ни с кем не ссориться. У него были другие недостатки.

Рассказ подошел к вполне предсказуемому финалу — хмурому и жадному крестьянину наставили рога, похотливые боги одержали победу, молодая жена была удовлетворена, по крайней мере, на ближайшее время. Судя по довольному хохоту дяди Гумберта, история эта нравилась ему до сих пор, с тех времен, когда он впервые ее услышал — то есть когда сам был молодым похотливым парнем. И Джереми подумалось вдруг, что отец никогда бы не стал рассказывать побасенки подобного толка, а мама не стала бы над ними смеяться.

Ужин закончился, поскольку дядя Гумберт иссяк. Когда все трое встали из-за стола, Джереми заметил, что он уже не ниже седобородого дяди, которому вообще-то еще нет и пятидесяти.

Тетя принялась убирать нехитрую кухонную утварь со стола, а Джереми пробормотал: «Спокойной ночи» — и потащился на улицу. Вторая кружка вина прибавила шума в голове и вялости в усталых ногах, так что парень едва не рухнул с деревянной лестницы, пока лез на чердак, — нога соскользнула с гладкой, истертой ступеньки.

Стоял ранний вечер, и маленький темный чердак дышал теплом прошедшего летнего дня. Не останавливаясь, Джереми протиснулся ужом через захламленную узкую комнатку, пышущую жаром угасшего уже солнца, и выбрался наружу через грубое отверстие в стене, которое служило окошком. Плоская крыша была залита лунным светом.

Оказавшись на крыше, Джереми тотчас же стянул домашнюю рубаху. На открытом воздухе сейчас было намного прохладней, чем в доме. После заката поднялся легкий ветерок, а значит, мошкары можно не бояться. Справа и слева шелестели ветви дерева, роняя листья на плоскую крышу. Даже днем крона дерева прикрывала крышу от чужих глаз, а уж ночью и подавно. Джереми быстро стянул штаны и помочился с края крыши, чтобы не спускаться к уборной на заднем дворе. Потом растянулся на чуть неровной, но теплой, нагретой солнцем поверхности, подсунув свернутую рубаху под голову.

Луна висела прямо над головой. Близорукий Джереми всегда мог определить, где находится полная луна на чистом небе, хотя ее свет и смена фаз не значили для юноши ровным счетом ничего. А вот звезд он не различал — даже самых ярких, разве что пару раз видел (или ему казалось, что видел) слабое мигание Сириуса в ясные зимние ночи. Иногда, когда Венера сияла особенно ярко, он мог заметить ее перед рассветом или на закате — слабое подобие крохотной луны. Но сегодня, хотя ресницы слипались от выпитого вина и усталости, он поразился, как красиво изменился мир в серебряном лунном свете. Она сияла вовсю, хотя для Джереми луна казалась всего лишь самым ярким, но сильно размытым пятном.

Утром этого дня тетя Линн упомянула, что на реке какой-то лодочник рассказывал о странной битве, которая недавно произошла в Пещере Прорицаний. Там приняли участие целые армии людей, и двое или даже больше богов дрались насмерть. — Все боги давным-давно умерли, — отмахнулся дядя. — Еще до моего рождения. А потом принялся рассуждать о разных божествах так, словно был с ними лично знаком. — Вот Дионис… это подходящий бог. Он делает жизнь интересной!

И сопроводил последнюю фразу смешком и подмигиванием. Голос у дяди был хотя и хриплый, но довольно приятный.

Джереми хотел спросить дядю, откуда он так хорошо знает Диониса, если тот умер задолго до рождения самого Гумберта, — просто для того, чтобы посмотреть на реакцию. Но усталость взяла свое. Кроме того, юноша подозревал, что дядя вообще не станет отвечать.

Хотя Джереми очень утомился, внутренний непокой не давал ему уснуть еще некоторое время. Не все соглашались с мнением дяди Гумберта, что боги умерли. Они жили где-то на небесах, по крайней мере, так гласили легенды, правда были не видимы для взоров людей, как звезды для глаз Джереми. Если только все эти легенды не врут…

Другие рассказы свидетельствовали, что вторая половина богов проживала в недоступных горах и сходила вниз, к людям, чтобы доставить им неприятности или подружиться… Так было давно, сотни лет назад. Интересно, подумал Джереми, действительно ли боги, настоящие боги, вели себя так, как сказано в историях дяди Гумберта? Родители Джереми считали иначе. Собственно, само существование богов стояло под вопросом. Но Джереми верил, что какие-то боги были. Ведь чудеса случаются и до сих пор. Нет, сам он ничего подобного не видел. Но слухов ходит множество, неужели все они — неправда?.. …Мысли путались. Если Гермес и Дионис вошли бы сегодня в их дом, то обнаружили бы старика и его жену — вовсе не молодую и хорошенькую, так что и останавливаться здесь у них не было бы смысла. Ни бог, ни человек не стал бы стараться наставить дяде рога.

Из темного дома уже доносились равномерный храп и посапывание. Вино и тяжелая работа отупляют, и в нашем мире чего можно ждать к ночи, как не спокойного сна?

Усталость, наконец, сморила Джереми. Он скользнул через грань, отделяющую сон от яви. Во сне он увидел молодую жену крестьянина из рассказки дяди Гумберта. Она лежала навзничь на постели, приглашающе раскинув ноги. Ее муж уже был куда-то отослан, и обнаженная женщина была готова отдаться прекрасным богам. Между ее разведенными коленями возвышался веселый бородатый Дионис. Он поигрывал великолепными мускулами и демонстрировал большой фаллос, посрамляя смертное человечество.

Тут сновидение сменилось, и на кровати почему-то оказалась одна деревенская девушка, ровесница Джереми. Ее звали Мира, и юноша часто видел, как она купалась жарким летним днем в реке. Но Мира и ее подружки всегда недоверчиво относились к рыжему непонятному чужаку. Вся деревня с подозрением смотрела на юношу, говорящего с незнакомым акцентом. Когда Мира купалась, ее темные длинные волосы облепляли нагое тело, скрывая от взоров голую грудь и чудные изгибы.

Сознание юноши трепетало на грани сна и пробуждения. Что-то прекрасное должно было вот-вот произойти.

И что с того, если невежественная деревенская девчонка сторонится его? Пусть ее. Сейчас, с полузакрытыми глазами, он был королем, богом, властителем и сам выбирал, что должно случиться, а что нет.

И даже во сне он задался вопросом: «Что бы сделал Дионис, если он вообще существует, с девушкой вроде Миры?» Как хорошо, просто здорово быть богом! Но в следующее мгновение он соскользнул в сон еще глубже. И сон стал еще прекрасней. Уже не Дионис, а он, Джереми, стоял между разведенными коленями девушки. Мира призывно протянула к нему руки, их тела слились в одно… Застонав, он пробудился на самом интересном месте и обнаружил, что лежит на крыше дома один одинешенек. Реальность была безрадостна, и никакие грезы не могли улучшить ее.

Через минуту Джереми повернулся на бок и снова уснул. На этот раз ему приснились невидимые звезды.

Глава 2

В полдень следующего дня Джереми выпало сражаться с тачкой, — спускаться с нею от виноградников, что были разбиты на высоком холме, до деревни, да по крутому и каменистому склону. Это была уже не первая ходка. Высокий и гибкий паренек изо всех сил упирался босыми ступнями в утоптанную тропу, рыжие кудри падали на глаза, крепкие руки до боли сжимали ручки тачки. Несколько раз тяжелая тачка перевешивала, и Джереми спотыкался, едва не опрокидывая ее, и ронял драгоценный груз, поскольку вез он недавно собранный виноград. Тяжелые гроздья то тут, то там пестрели зелеными листьями. Пурпурные спелые кисти, налитые сладким соком, горой лежащие в тачке, весили немало. Джереми взмок от пота, его одежда была перемазана липким виноградным соком.

Этот поистину необыкновенный виноград, который выращивали в деревне изюмщиков, обычно не давили на вино в отличие от немногих поселян вроде дяди Гумберта. Из него изготавливали великолепный, знаменитый далеко за пределами деревни, изюм. Первое время Джереми объедался изготовленным здесь изюмом, но за последние два месяца тот успел ему страшно надоесть.

Скоро деревенские винные чаны будут заполнены, и виноград придется таскать на другой конец села, где его разложат на специальных листах и высушат. Тогда для Джереми настанет тяжелая пора, — ему придется неделями сидеть под жарким солнцем на одном месте, переворачивая ягоды и отгоняя от них назойливых мух. Но по крайней мере он отдохнет от этой проклятой тачки. А может, его погонят стаскивать на берег реки камни подходящего размера для постройки новой пристани?

Часы изнуряющей работы с самого восхода давно уже выветрили из его головы грезы этой ночи. Джереми ругался и ворчал себе под нос — так вся молодость пройдет за работой, — когда от деревьев долетел слабый голос: «Помогите…»

Это был почти неслышный шепот. Несколько ударов сердца Джереми стоял и недоумевал, слышал ли он вообще что-то. Странный призыв насторожил его. Ночные мечты мгновенно ожили в его памяти.

Тихий шепот повторился. Он звучал так же явственно, как скрип тачки, и был не менее реален, чем боль в натруженных мышцах, так что мечты здесь ни при чем.

За день по этой тропе постоянно сновал народ, но сейчас Джереми оказался один. Отсюда никто его не видел, хотя на окраине деревни маячили двое-трое. Слева, на поле, где зеленели поздние летние посевы, тоже никого не было, а справа, где земля не годилась для пашни, густо зеленели деревья.

Парень отбросил со лба рыжую прядь, — он стал отращивать волосы, когда заметил, что это вызывает неприязнь у местных жителей, — и решился заглянуть за кусты. У него вырвался невольный вздох, когда он встретился взглядом с молодой девушкой.

Она неподвижно лежала на боку, чуть приподняв голову, и смотрела на него темными глазами.

Две вертикальные подпорки на тачке со стуком уперлись в землю. Оставив груз, Джереми сделал три шага вперед и опустился на одно колено. Лежащая девушка была измождена и грязна, но было ясно, что несчастная едва старше самого Джереми.

Бедняжка прижалась к земле, как испуганный кролик. Правая ее рука была скрыта телом, а колени были подтянуты к груди. Эта поза навела Джереми на мысль, что девушка ранена. На бледном, искаженном страданием лице жили только темные глаза. Поскольку здесь царил полумрак, с первого взгляда Джереми не рассмотрел, во что она была одета. Разве что одежда была темного цвета и скрывала почти все тело: черные сапоги и штаны, свободная рубашка и куртка. Быстро оглядевшись, — Джереми убедился, что никто его не заметил. Потом он нырнул под куст и пристроился справа от незнакомки.

Девушка сверкнула на него темными глазами, словно пытаясь заглянуть ему в душу. Она заговорила так же мягко и тихо, как прежде, только на секунду делая паузы, чтобы набрать в грудь воздуха. — Не… выдавай… меня. — Не буду, — сразу же прошептал Джереми.

Отвечая, он не кривил душой, хотя даже представить себе не мог последствий своего обещания. Да и как он мог бы ее выдать? И сразу же откуда-то из глубин сознания пришел ответ, словно какая-то его часть давным-давно предусмотрела такой поворот событий. — Я видела… ты ходил мимо… по тропе. — Это моя работа. Я работаю тут, на дядю. — За мной охотятся, — тем же слабым голосом произнесла девушка. — Хотят убить меня.

А потом, спустя минуту, пока у Джереми волосы на затылке вставали дыбом, она задумчиво добавила: — Они уже убили меня. — Кто… Но ты ранена.

Только сейчас Джереми разглядел черную засохшую кровь, почти не различимую на темной одежде. Девушка покачала головой, — объяснения могли подождать. Пересохшие губы шевельнулись. — Воды. Дай мне воды. Пожалуйста.

Джереми сорвал притороченную к тачке тыквенную бутыль и принес раненой девушке.

Сперва у нее не было сил, чтобы сесть, так что юноше пришлось поддержать стройное тело за плечи. Сами плечи оказались костлявыми и крепкими, хотя и узкими. Даже с его помощью каждое движение давалось девушке с трудом. Бедняжка осушила бутыль несколькими быстрыми глотками, потом взяла предложенную Джереми кисть винограда. Она не просила еды, но, судя по внешнему виду, незнакомка не ела давно. И нуждалась в пище не меньше, чем в воде. Девушка жадно набросилась на лакомство, отрывая ягоды губами, глотая их вместе с косточками и черенками. Сок стекал по ее подбородку. Она потянулась за следующей гроздью, которую держал Джереми.

У девушки были пепельные волосы. Их недавно коротко подстригли, и они не успели вырасти даже до плеч. — Хорошо, — пробормотала она, закрывая глаза и облизывая губы. — Очень хорошо. — Что мне делать?

Вода и виноград не придали ее голосу силы. И девушка с трудом произносила несколько слов на одном дыхании. — Помоги добаться… до реки… прежде, чем… они меня найдут. — А-а!

Джереми огляделся, не совсем понимая ее слова. Но он ни капли не .сомневался, что просьбу девушки необходимо исполнить. — Сначала я лучше отнесу тебя подальше от тропы. А то еще увидит кто…

Она кивнула. Но поморщилась и едва не закричала, когда Джереми попытался ее поднять и случайно дотронулся до больного места. Понемногу пареньку удалось оттащить незнакомку к высоким кустам, где никто не смог бы заметить ее с тропы. — Положи меня. Боги, как больно! Положи меня. Он быстро повиновался. И осторожно, насколько сумел, опустил девушку на землю. — Меня… кто-нибудь услышал? Джереми подозрительно оглянулся в сторону тропы. — Нет. Никого нет.

Неожиданно он ощутил себя более живым, чем за все последние месяцы, с переезда в дом дяди Гумберта. Юноша вытер пот со лба рукавом домотканой рубашки. Никто из деревенских не видел эту загадочную незнакомку, а то бы уже поднялся переполох. И, не раздумывая, он решил, что никто и не должен узнать о ней.

Джереми даже не пришло в голову спросить, кто же охотится за беднягой. Самым главным во всем мире для него была нить, протянувшаяся между ним и этой девушкой, которая проделала долгий путь из невероятного далека. Он не мог бы дать названия этой связи, но она была так сильна, что отделила их двоих от всего остального человечества. Ничего подобного он не испытывал с самого приезда в эту деревню.

Парень замер над распростертым телом незнакомки. Он смотрел прямо перед собой и удивлялся. Пока Джереми не осознал до конца всего происходящего, но успел понять, что его жизнь внезапно и разительно переменилась. Девушка снова прикрыла глаза. — Спасибо, что спас мне жизнь.

Джереми не нашелся, что ответить. Он ведь не сделал ничего, чтобы заслужить эту благодарность. Но сделает! Юноша лишь хмыкнул, чувствуя себя последним деревенским дурачком. И лицо в бесчисленных веснушках залил румянец.

Девушка, погруженная в раздумья над какими-то важными проблемами, даже не заметила его смущения. Сухая трава чуть хрустнула, когда незнакомка приподняла голову и принюхалась. — Пахнет дымом. И чем-то гнилым. — Это моллюски. Некоторые добывают моллюсков, ради раковин. Она покачала головой. — Я слышу людей. Я вижу… Правда, отсюда не много увидишь. Она прищурилась, повернув голову вправо. — Да. Ты давно тут лежишь? — Не знаю. Может, несколько часов. Может, дней. Один день точно. Я больше не могла идти. Боялась, что кто-то увидит. Это деревня медоваров? — Нет, — ответил Джереми, не совсем поняв ее вопрос. — У нас и пчел-то никаких нет. — Тогда помогите мне, боги, — вздохнула девушка. — В твоей деревне есть алтарь? Какому богу? — Ну, это не совсем моя деревня. Но маленький алтарь есть.

Почти во всех селениях, которые доводилось видеть Джереми, находились святилища или алтари, хотя многие из них были давно заброшены. — Наш посвящен Дионису и Приалу. Первый для вина, второй — для виноградарства. — Ясно. Не густо. Помоги мне, Аполлон! Домашние животные могут стать помощниками. Пчелы могут стать помощниками. У вас есть пасека? — Пасека? Нет.

Пчелы? Как они могут помочь? И пасека? По спине Джереми прошел холодок, когда он подумал, что девушка, к которой он успел привязаться, может оказаться сумасшедшей. — Тогда где я?

Он сообщил ей официальное название селения — архаичное слово «изюмщики», — произнося его так, как говорили тетя и дядя. Но лицо незнакомки осталось непроницаемым — название ничего ей не сказало. — Но здесь река, — упрямо произнесла девушка. — Мы рядом с рекой. Ты ведь говорил о свежих моллюсках? — Да. — Эта река — Эрон? Я-то не видела, пришлось обходить стороной. — Да, Эрон.

Видимо, девушка наконец услышала что-то определенно знакомое. Джереми заметил, как она слегка расслабилась. — Значит, здесь есть лодки, — сказала она. — Люди на реках строят лодки. — Да. Кое-кто рыбачит с лодок. Их тут около дюжины. — Тогда мне нужно как-то… достать лодку. — Я могу добыть одну для тебя, — быстро пообещал юноша.

Естественно, единственным способом получить лодку было воровство. Всего час назад Джереми и в голову не могло прийти что-нибудь украсть. Родители всегда говорили, что воровство — это плохо и порядочные люди так не поступают. Но прежде он жил в другом мире.

Девушка заворочалась, И поза, и выражение лица говорили, что ей нехорошо. — Воды. Пожалуйста, мне нужна вода. Она быстро допила остатки воды из бутылки. — А еда еще осталась?

Джереми дал ей несколько кистей винограда с тачки и разломал напополам кусок хлеба, который приберег на обед. Потом он бегом бросился вниз по склону, едва придерживая тачку. Ему хотелось поскорее принести бедняжке воду и еду. Он пообещал быстро вернуться.

До конца дня Джереми занимался обычной работой — толкал пустую тачку на вершину холма, нагружал доверху виноградом и спешил обратно. Ему казалось, что все не сводят с него глаз. И все же ему удалось передать незнакомке воды и нормальной пищи — кусок пшеничного хлеба и несколько жареных рыбин. На самом деле поселяне были слишком заняты своими делами и не обращали на парня никакого внимания. Проще всего было набрать воды прямо из реки, все жители деревни так и делали.

Вечером Джереми впервые за весь день увиделся с родственниками. Тетя Линн заявила, что племянник какой-то грустный. Поскольку он никогда не отличался веселостью, старики больше ничего не сказали. Еще до рассвета он прибежал к холму проведать незнакомку. И, впиваясь зубами в хлеб и рыбу, она поинтересовалась: — Как тебя зовут? — Джереми. Джереми Редторн. На обветренных губах мелькнул отблеск улыбки. — Редторн. Рыжик, значит. Походит. Из-за волос, конечно. Он кивнул. Когда он впервые принес ей еду, он сказала: — Если хочешь как-то называть меня, зови Сал. — Сал. Красивое имя. Она усмехнулась, и Джереми понял, что это не настоящее ее имя. — Когда достать лодку? — Нужно подождать. Пока я не окрепну… хотя бы чуточку. И смогу идти. Ты можешь остаться ненадолго и поговорить?

Он кивнул. Если дядя Гумберт заподозрит, что Джереми волынит, то разве что накричит, но размахивать кулаками не станет. Обычно Джереми старался на совесть, поскольку работа избавляла его от мыслей о вещах печальных и мучительных. Таких, как мертвые родители, нагие девушки и беспросветная жизнь, что вилась бесконечной каменистой тропой, по которой он толкал нагруженную тачку. — Ты живешь с родителями, Джереми? — тихо спросила Сал. — Братьями? Сестрами? Джереми тряхнул буйной рыжей гривой. — Вовсе нет, — хрипло начал он, но голос предательски сорвался. — Мама и папа умерли. Я живу с тетей и дядей.

Девушка оглядела его и подумала, что мальчика нельзя назвать привлекательным. Его лицо состояло из странных углов, скулы были слишком высоки и оттеняли щеки, на которых еще рано было пробиваться бороде. Зеленоватые глаза сверкали из-под курчавой копны рыжих волос. Лицо, жилистая шея и открытые руки были сплошь усыпаны веснушками. Руки и ноги Джереми вскоре нальются силой, а пока они казались слишком длинными и нескладными. Ладони и ступни уже были достаточно крупными для взрослого мужчины, но плечи оставались узкими и покатыми. Правое колено выглядывало из дырки на штанах, которые уже становились коротковатыми, хотя тетя Линн сшила их всего пару недель назад.

Иногда, навещая незнакомку, Джереми находил ее почти выздоровевшей, тогда ее речь делалась плавной и четкой. А потом девушка снова слабела. А что, если она умрет? Что же ему останется делать тогда?

Однажды она протянула маленькую крепкую ладошку и сжала руку парня. — Джереми, я не хочу быть для тебя обузой. Но я обязана кое-что сделать. Это важнее всего на свете… важнее всего. Это может стоить твоей жизни. И моей тоже. Но стоит. Ты должен помочь мне спуститься по реке. Ты должен! Он выслушал девушку, пытаясь догадаться, что же это за важное дело… Ладно, он все равно согласен. — Я постараюсь. Конечно, я помогу тебе. Все, что угодно! Куда ты собираешься плыть? — До конца. Сотни миль вниз по реке. До самого моря.

Да! В это мгновение с ужасающей ясностью Джереми осознал, что он добудет лодку и, когда девушка отправится вниз по реке, он поплывет вместе с нею. — Ты никому не говорил обо мне? — Нет! Не бойся. И не скажу. Джереми опасался доверять кому-нибудь из сельчан. Естественно, говорить о незнакомке тете и дяде было равносильно раструбить об этом по всей деревне. — Кто у вас староста? У вас вообще есть староста? — Нет, — покачал он головой, — деревня слишком маленькая. — Сколько домов? — Чуть больше десятка. — И горько добавил: — Здесь все ненавидят чужаков. Это село так не похоже на мою родину… где был мой родной дом. — Какой она была?

Джереми только мотнул головой. У него не было слов, чтобы описать родную деревню, в которой он прожил почти пятнадцать лет жизни. Там все его знали, и родители были еще живы. Вероятно, Сал поняла его чувства. — Да. Там есть целый мир, а здесь его нет, так?

Он снова кивнул. В сердце юноши жила надежда, что этот мир реален, И он был благодарен Сал, что она правильно поняла его молчание. Последние полгода он был сиротой. Дядя Гум-берт не был злым, но его доброе отношение, как и тети Линн, имело четкие пределы. Они оба часто поглядывали на Джереми, словно бы сожалея о поспешном решении. Видимо, в деревне изюмшиков брать к себе осиротевших племянников не было принято.

А все объяснялось просто — своих детей у дяди Гумберта не было, и он не захотел отказаться от бесплатного работника, которым и являлся Джереми. Сейчас паренек уже исполнял мужскую работу всего за мизерную часть средств, которые ушли бы на оплату наемного рабочего.

Нет, Джереми не питал никаких иллюзий на счет Сал или свой собственный — что было бы, если бы он обратился за помощью к дяде и тете. Вот тогда бы начались настоящие проблемы, это уж точно, хотя он слабо представлял себе, какие именно. Поразмыслив, юноша решил, что ни одна живая душа в селении не согласится пойти на риск и приютить раненую незнакомку.

Джереми подумал о Мире. На этот раз она предстала перед его мысленным взором уже одетая, хотя и менее реальная. Действительно, ее образ потускнел и расплылся. Потому что у Джереми не было ни времени, ни желания думать о Мире в данную минуту. Деревенская девушка значила для него не больше, чем остальные жители деревни, которые теперь не значили для него ровным счетом ничего.

Глава 3

И вновь, пока Джереми управлялся с работой, его не оставляло ощущение слежки. Но сколько он ни оглядывался и ни прислушивался, все было тихо, и причин для беспокойства не находилось. Все жители деревни были по горло заняты сбором урожая — как-никак середина лета! Дядя Гумберт объяснял, что некоторые специально выведенные сорта винограда, взлелеянные с таким трудом и потерями, могут пропасть, если их не собрать и не обработать надлежащим образом. В выбоинах на единственной дороге, проходившей по селу, до сих пор стояли лужи, образовавшиеся после дождя на этой неделе. По обе стороны дороги выстроилось с полтора десятка домиков. Половина взрослого населения рыбачила на Эроне, время от времени отправляя на берег свежепойманных моллюсков. Ракушки большой партией продавали скупщикам, которые везли их потом в города, где ремесленники дробили их и полировали. Раковины шли на украшения, их раскупали бедняки, у которых не было денег на дорогой металл, драгоценные камни и слоновую кость. Иногда ловцам попадались жемчужницы, но речной жемчуг был мелок и ценился не особо высоко.

В следующий раз Джереми наведался в укромный уголок, где скрывалась Сал, пройдя вдоль берега реки. Эта тропа привела его к местному полузаброшенному капищу. Квадратная фигура Приапа была вырезана из черного камня, божество хвастливо показывало свой могучий мужской орган. Рядом стоял высокий, юный Дионис, вытесанный из розового мрамора. Его чело красиво венчали виноградные лозы. Рядом с ним застыла мраморная пантера. А в левой руке Дионис сжимал тирс — жезл с еловой шишкой на конце. Его правая рука держала чашу с вином и была поднята, словно бог приветствовал всех проходящих мимо священного места. У его ног в небольшом водоемчике плескался фонтан — сюда отходил приток от главного деревенского источника.

Неподалеку, у самого берега реки, лежали раковины. Их скоро повезут на продажу, а бело-черное мясо моллюсков, так быстро портящееся при жаркой погоде, вывезут на склон холма и пустят на удобрения для виноградников и огородов. Да, полная тачка тухлого мяса — это даже не тачка гнилого винограда. Прибавить еще огромные тучи мух, вьющихся над грузом, и страшную вонь — вот полный перечень неприятностей, которые Джереми однажды испытал на себе в начале лета.

Лето выдалось засушливым, дожди шли редко, так что Джереми с остальными сельчанами наполняли кувшины и бочки, поднимали их на холм и поливали виноградники. А надел дяди Гумберта находился ой как высоко! В этот день у реки было безлюдно. Все не занятые на виноградниках рыбачили. Как раз шел сезонный нерест рыбы, и рыбаки вышли на лодках, так что, на счастье раненой девушки, некому было шляться по округе и случайно наткнуться на чужачку.

Совершенно неожиданно, словно в ответ на его бескорыстную помощь, на Джереми навалился груз ответственности. Впервые в жизни кто-то полностью, без ограничений, доверился ему. Но самое смешное, что для него это не было ни тяжестью, ни бременем. Потому что жизнь обрела смысл. Единственным вопросом, которым юноша задавался, был — как бы не упасть. — Это такая ноша для тебя, Джереми, — сказала Сал. — Что именно? — заморгал он. — Я. Я полностью завишу от твоей милости. — Нет! — покачал он головой, пытаясь понять ее до конца. — В смысле, ничего страшного.

Паренек раздобыл еще еды, которую его подопечная всегда поглощала с жадностью. И в этот раз она заговорила с набитым ртом: — Ты не должен знать моего имени. Видимо, лицо Джереми отразило охватившие его чувства, потому что девушка поспешно добавила: — Это ради твоего блага! И ради других. Чего не знаешь, того не расскажешь. — Я и так не расскажу! — Конечно, нет!

Она мягко похлопала его по руке. И это прикосновение показалось юноше самым приятным на свете. Ее пальчики были такими маленькими, но такими же крепкими, как и его. — Я вижу, что тебе можно доверять. И она одарила юношу таким взглядом, за который он готов бы был отдать свою жизнь.

Не успел Джереми подобрать достойный ответ, как неподалеку раздался какой-то шум — шуршание палых листьев. Они замерли, но, прислушавшись, сообразили, что это просто пробежала какая-то мелкая зверушка. Джереми сел рядом с Сал, не. выпуская ее руку. Он мог сжимать ее пальцы все время, пока находился рядом. — Кто тебя ранил? — яростно прошептал он. — Кто охотится за тобой? — Кто? Исчадия ада. Люди лорда Калаха. Если я начну перечислять, кто не охотится за мной, список будет короче. — Она слабо улыбнулась и вздохнула. — Хотя я не сделала ничего дурного. — Мне все равно, если бы и сделала! — жарко воскликнул Джереми.

Не это волновало юношу. Он забеспокоился тем, что девушка снова понесла какой-то горячечный бред. Он осмелился потрогать ее лоб, на что пациентка ответила понимающей ухмылкой. Да, лоб горячий. Ах, если бы можно было позвать кого-то на помощь… Все, что мог сделать Джереми, это принести еще воды, смочить тряпицу и охладить лоб больной Сал.

Когда они снова увиделись, Сал опять стало хуже. Она принялась умолять и требовать, чтобы он отправил ее вниз по реке. Ей нужно было плыть позарез, пусть даже она погибнет в дороге. Джереми едва удалось удержать несчастную на месте. Что ж, он был готов доставить Сал куда угодно. Уж это было в его силах.

Хуже всего, что сознание Сал начало мутиться. Джереми опасался, что девушка сходит с ума и, того и гляди, что-нибудь с собой учинит. Вторая проблема была напрямую связана с первой: он никак не мог определить, становится ли ей лучше или хуже. Она ответила отказом на его предложение поискать целителя. Притом так возмутилась, что Джереми не рискнул поднять этот вопрос снова. Но ему пришлось признать, что для сохранения секретности так даже лучше.

Иногда, во время приступов горячки, Сал бормотала что-то насчет семи. Насколько Джереми понял, такое количество людей было замешано в то дело жизни и смерти, которое толкало Сал вперед. Затем она принималась молить одного из семи что-то сделать. Или, напротив, не делать чего-то.

Почти половина ее бреда изливалась на другом языке, такого Джереми никогда не слышал прежде. И не понял ни слова. Когда ей полегчало, он спросил: — А кто эти семеро? Взор Сал прояснился, и голос ее звучал уже тверже. — Кто тебе рассказал о них? — Ты. Только что. Прости, если… — Господи! О, повелитель солнца! Что мне делать? — Доверься мне.

Он положил руку ей на лоб и едва не отдернул, — настолько сильным был жар. Девушка покачала головой, словно его просьба причинила ей боль. — У меня есть право нести то, что я несу. Но я не могу воспользоваться этим. Я недостойна.

Джереми показалось, что несчастная решила, будто он обвинил ее в краже… но ведь ему было действительно все равно — украла она что-либо или нет. Сал была его, а он был ее. Она доверилась ему. — То, что ты несешь, так важно? Я могу взять эту вещь себе. И спрятать.

Сал набрала побольше воздуха в грудь, хотя каждый вдох, видимо, доставлял ей сильную боль. — То, что я несу… это страшная ноша. Нельзя сваливать ее на тебя. Пока нельзя.

Сердце Джереми кольнуло болезненное подозрение, что Сал не доверяет ему так же безгранично и искренне, как он ей.

Эти чувства незамедлительно отразились на его лице. — Нет, милый! Мой дорогой Джереми, да помогут тебе все боги. Ради безопасности тебе лучше не знать…

Он не стал переспрашивать, ради какой безопасности — его или ее тайны. У Сал снова начался бред, она принялась бормотать что-то неразборчивое, временами впадая в забытье.

И все же у подруги Джереми случались и просветления. Во время одной из таких передышек она опять яростно запретила ему посвящать кого-нибудь в свою тайну. — Хорошо, — кивнул он. — Не могу представить, кому бы я мог доверять здесь. Разве что повивальной бабке, так ты как будто не беременна… Ее лицо вспыхнуло. — Э-э, я не имел в виду… — Ничего, — грустно улыбнулась Сал. — Хвала добрым богам хоть за эту малую милость. — А кто эти добрые боги? — поинтересовался Джереми.

Она не ответила, хотя юноша счел свой вопрос серьезным. — Все равно не говори ничего повитухе. Едва ли она сможет сделать что-нибудь, что не смог ты.

Джереми оставил Сал, прошептав на прощание, что скоро вернется и принесет еды.

Несколько часов он прилежно трудился, пока в сердце нарастала тревога и странное напряженное вдохновение. Юноша старался не подать виду, что он чем-то взволнован, и как будто это ему удалось.

И все это время одинокая девушка, возможно, сходила с ума от болезни и неопределенности.

Прежде он никак не мог добиться от Сал названия конечного пункта ее путешествия. Но постепенно болезнь брала свое, и бедняжка призналась, что должна передать свою ношу кому-то из Академии. Снова придя в себя, Сал словно осознала, что жизнь ее висит на волоске, и назвала имя. — Профессор Александр. — Что? — Это человек, тот, кому ты должен передать мою ношу, если я умру. — Твое таинственное сокровище? Хорошо. Профессор Александр. Только ты не умрешь.

Джереми не был уверен, что «профессор» имя собственное, а не данное. Или что это не должность или звание, вроде «старосты» или «доктора». Но он выяснит. Он все выяснит. — А если он… профессор Александр… — Ну? — Если окажется, что он умер или… или пропал… — Ну? — Тогда ты отдашь это… Маргарет Шаландон. Она тоже… достойна. — Маргарет Шаландон, — медленно повторил он незнакомое имя. — Передам. — То, что я несу… — Но что это? Скажи. …настолько важно… если бы я была достойна…

Но Сал упрямо отказывалась посвятить своего спасителя в эту последнюю и самую важную тайну. Скорее это небольшая вещица, подумал Джереми. Пока он обихаживал девушку, как сиделка, то видел почти все части ее тела. В потайных карманах, если таковые были, не уместилось бы ничего, кроме листа бумаги. «Наверное, это какая-нибудь карта или список имен», — решил Джереми. Но оставил свои догадки при себе. — Джереми. — Да, Сал. — Если ты туда доберешься, а я нет… ты должен будешь передать ему то, что я тебе дам. — Хорошо. — И сказать… — Да. — Семеро из нас остались в живых… под конец. Мы сделали все, что смогли. И разошлись в разные стороны. Чтобы труднее было нас выследить. — Я должен буду передать профессору Александру, что вы разошлись в семь разных сторон и что вы сделали все, что смогли. Так? — Достаточно. Он поймет… Джерри? Тебя друзья звали Джерри? — Звали, когда у меня были друзья.

И то ли Сал действительно захотелось выслушать историю его жизни, то ли Джереми так сильно захотелось рассказать, он убедил себя, что Сал и вправду этого желает.

Но, услышав ее прерывистое дыхание и, заметив нездоровый вид девушки, Джереми прервал печальный рассказ и обратился к более насущным проблемам. — Сал, я передам то, что ты хранишь, что бы это ни было. Я отдам эту вещь одному их тех, кого ты сочла достойными доверия. Я запомнил их имена. Либо же я спрячу эту штуку где-нибудь поблизости… пока тебе не станет лучше. И никто ее не найдет. — Я знаю… Джерри. Но не могу. Не могу нагрузить тебя еще и этим. Я пока жива. Я пока надеюсь поправиться. Мы отправляемся завтра или послезавтра. — Девушка замялась, словно обдумывая какой-то важный вопрос. — Но если я умру, ты должен будешь взять это.

Джереми стиснул кулаки от беспомощности. Казалось, они кружат по бесконечным лабиринтам ее бреда. И нельзя было грубить бедняжке, нельзя пытаться силой отобрать ее сокровище, чем бы оно ни оказалось. — Но что это?

И вновь что-то — сомнения, страхи, надежды — остановило Сал. «Недостоин!» — Ты можешь хотя бы показать мне это? Несколько мгновений девушка мучительно размышляла. Потом покачала головой. — Пока нет. — Сал, ну как я…

Но Джереми оборвал себя, решив, что у Сал снова начался бред. Поздно ночью Джереми лежал на сеновале, на копне свежего теплого сена и слушал, как по крыше барабанит дождь. Он честно пытался уснуть, завернувшись в плед, который служил ему и матрасом и одеялом одновременно. Как бы юноша ни извернулся, все равно в крыше находилась щель, через которую холодные капли падали на него. Джереми стянул всю одежду — если мокрым, то лучше уж голым — и сердился на дождь. Завтра попробуй потаскай тачку, что наверх, что вниз по скользкому глинистому склону.

Сегодня он выложился как никогда, и физически — на работе, и психологически — с больной Сал. Но Джереми не мог заснуть не из-за мечтаний о женщинах и не из-за холодных дождевых капель. Он думал о раненой Сал, которая лежала в одиночестве под ливнем. Если бы он оставил ей какую-нибудь защиту от дождя… Спер бы где-нибудь и устроил ей укрытие или навес… Беда в том, что ничего подходящего во всей деревне не было. На некоторых домах были прочные крыши, но не мог же он утянуть крышу! Обычные тряпки и одеяла сразу же пропитались бы водой.

Сперва Джереми решил вылезти на крышу сарая, прямо под дождь. По крайней мере, так он разделит с Сал ее несчастье. Но юноша сразу же отказался от этой затеи. Страдая сам, он не облегчит ее мук. Напротив, ему следует беречься. И лучше выспаться как следует, чтобы мозги оставались ясными. У них впереди крупные неприятности, а Сал назавтра вряд ли будет четко соображать. А она доверилась ему. Полностью. Доверила свою жизнь — ради того, что значит для девушки больше, чем сама жизнь. «Я не должен, не должен потерять ее!» И мысленно Джереми поклялся, что не допустит этого.

Ну, по крайней мере, на улице тепло, она не замерзнет. Хоть напьется вволю. К тому же ливень смоет следы и запутает врагов, которые ищут ее. И может, дождь собьет ее жар? С этой надеждой Джереми успокоился и заснул. На следующий день, когда паренек уверился, что за ним никто не следит, он наконец смог увидеться с Сал. Хотя девушка была в сознании, ее мучил жар. И юноша снова проклял себя за то, что не догадался соорудить какое-нибудь укрытие или достать снадобье от простуды. Но она не стала слушать его стенания. — Забудь. Это не важно. Может… слушай, Джереми… возможно, тебе придется сделать кое-что важное. Ты даже представить себе не можешь, насколько это важно.

Все эти дни Джереми напряженно изобретал подходящий план похищения одной из лодок, да так, чтобы владельцы не хватились посудины еще несколько часов. Но ничего в голову не приходило. Единственное, что он придумал, — это попросту взять одну и уплыть. Труднее было незаметно доставить Сал на берег. Юноша решил, что лучше сделать это сразу после захода солнца. Под ночь они отплывут, а до рассвета в деревне не хватятся ни его, ни лодки. А лодка не оставляет следов на воде.

Самая опасная рана Сал находилась на верхней части бедра, почти у самого паха. Для Джереми, который рос в небольших деревеньках, где все друг друга знали и, обычно купались вместе, эта часть женского тела не являлась тайной. И его уход за девушкой стал обычным делом для них обоих. Вид ее обнаженного тела не возбуждал юношу. Скорее он с гордостью начал чувствовать, что Сал — его доверенный друг и соратник.

Девушка выглядела более слабой, чем пару дней назад. Когда Джереми помог ей подняться, она не смогла пройти и пары шагов. Парень знал, что нести ее на руках у него не хватит сил, тем более что нельзя было бередить раны. Он копал несколько небольших ямок, когда уходил, чтобы Сал использовала их для естественных потребностей.

Деревенские собаки никак не реагировали на чужачку, расположившуюся далеко от селения, но Джереми боялся, что они могут поднять лай, когда он возьмется перетаскивать Сал по ночам поближе к реке. Юноша решил было приводить собак по одной, чтобы познакомить с девушкой, но отказался от этой мысли, опасаясь, что кто-то может это заметить. Значит, им с Сал необходимо не приближаться к селу, когда они двинутся к берегу реки.

Когда Джереми в очередной раз помогал девушке делать перевязку, он рискнул задать вопрос: — Что… что тебя ранило? — Фурия… слыхал о таких? Джереми опешил. — Летающая дрянь, похожая на летучую мышь? Чудовище из легенд? — Они не такие крупные, как рассказывают. Но такие же опасные, — ответила Сал и замолчала, чтобы перевести дух. — Почему? — прошептал Джереми, удивленный и напуганный. — Почему опасны? Потому что они настоящие.

Он посмотрел на ее раны — рваные края двух пересекающихся порезов — и попытался представить, какие они, эти фурии. — Никогда не видал. — И молись, чтобы не увидеть. О, если бы я была достойна!

Ее интонации заставляли задуматься о какой-то чудесной силе. — Достойна чего?

Сал услышала его вопрос, но отвечать не спешила. Приподняв голову, она безрезультатно попыталась взглянуть на свои раны. Потом девушка тихо произнесла: — Никак не заживают. Может, лучше было бы их зашить… но мы не станем этого делать. Джереми сглотнул и мужественно начал: — Я украду иголку и нитку и постараюсь их зашить. Правда, я раньше такого не делал. — Нет. — Сал была не настолько больна, чтобы не заметить испуганное выражение лица Джереми. — Не хочу, чтобы ты пробовал меня зашивать. Просто поплотнее наложи повязку. Все будет в порядке… когда я доберусь до моря. Бедный парень! У тебя есть девушка? Он покачал головой, осторожно затягивая узелок. — Нет. Теперь, с повязкой, лучше? — Да, намного. — Сал удалось даже убедительно произнести эти слова. — Ты станешь отличным врачом. Если захочешь. И наверняка отличным мужем. Повезет же какой-нибудь девчонке.

Джереми только квакнул. И разозлился на себя за то, что не может найти подходящих слов для того, чтобы выразить свои чувства. «Как она могла такое сказать? Повезет какой-то девчонке! Разве она не видит, как безнадежно я в нее влюблен?»

Но, конечно, говорить и думать об этом, любя ее, было чистым безумием. Такая красивая и умелая женщина, как Сал, наверняка давно замужем, или, по меньшей мере, у нее есть серьезный ухажер. Черт, она выбрала бы взрослого, красивого и богатого мужчину. Знаменитого воина или кого из знати. Да они выстроятся в очередь, только чтобы взглянуть на нее. Тут Сал положила руку на плечо Джереми и спросила: — Кем бы ты хотел быть?

Юноше показалось, что для девушки это не было праздным вопросом, только чтобы отвлечься от собственных боли и тревог. И снова Джереми обнаружил, что ответ уже готов. И без раздумий он сказал: — Я хотел бы быть тем, кто занимается одним с тобой делом. И помогать тебе. Шпионить или что другое. Вот что я собираюсь делать. — Ты уже делаешь, Джереми. Уже. Ты помогаешь мне больше, чем думаешь. И лучше, чем один высокий бородач…

Она снова сказала больше, чем собиралась.

Неожиданно Сал вновь принялась торопить парня, уговаривая перенести ее на берег и достать лодку. А потом довезти ее до моря, или она сама доберется… хотя в нынешнем состоянии едва ли бедняжка удержит в руках весло. — Я могу достать лодку. Только скажи. Либо гребную шлюпку, либо каноэ. У двоих рыбаков были каноэ, чтобы быстро добраться до родственников или на торг. — Я достану. А к морю, это куда? — Ты слышал что-нибудь об Академии, Джерри? — Название слышал. — Она находится возле города Пангур-Бан, если тебе известно, где это. Там большая река впадает в море. — Слыхал, — кивнул Джереми. — Когда жил в родной деревне. Говорили, что Академия — это школа для взрослых. — Да. Так о ней говорят… Джереми, Джереми, любимый, слушай меня внимательно. Я думала о том…. если я останусь здесь и отдохну… но я никак не могу поправиться. Пока я все осознаю, но быстро слабею. Давай смотреть правде в глаза. Не знаю, смогу ли я пережить весь путь. Может случиться, что останешься ты один… тише — молчи… Значит, я должна тебе все рассказать. Я попрошу тебя кое-что сделать, если получится… если все будет плохо и я не смогу дожить. — Да.

«Джереми, любимый!» Она действительно произнесла это слово! Назвала его любимым. У парня голова пошла кругом, так что пришлось взять себя в руки, чтобы сосредоточиться на ее последующих словах.

Сал снова принялась предупреждать его. Хриплый голос не поспевал за смятенными мыслями. — Ты должен сделать… это опасно. Да какая разница! В эту минуту он плевать хотел даже на смерть. — Я все сделаю. Расскажи.

Сал долго смотрела ему в глаза. Юноша почти воочию видел, как лихорадка путает ее мысли. К его отчаянию, девушка в последний момент передумала. — Нет. Сейчас лучше не пытаться все объяснять. Завтра. У Джереми опустились руки — она снова начала заговариваться, а значит, ей стало хуже.

Впервые он допустил мысль, что девушка может умереть, так и не добравшись до своей цели. И эта мысль наполнила его злостью — что ему делать, куда идти, если Сал умрет?

Вечером на ужин в маленьком приземистом домике снова была овсянка. Почему-то без изюма. Наверное, тетю Линн тоже начинает тошнить от него. Джереми взял добавочную порцию рыбы и, когда никто не видел, спрятал ее за пазуху, для Сал.

Юноша сидел рядом с пожилыми, беззубыми и бездетными людьми, которые по насмешке судьбы оказались его дядей и тетей, и смотрел на них свежим взглядом, словно впервые оказался с ними за одним столом. Он снова подивился, как получилось, что он приехал в их деревню, жил в их доме и ел их овсянку. Вероятно, произошла какая-то ужасная ошибка. Просчет или недосмотр богов, или кто там заправляет человеческими жизнями.

Повинуясь внезапному порыву, Джереми завел разговор об Академии, сказав, что слышал это название от одного проплывающего мимо рыбака. Тетя Линн и дядя Гумберт прекрасно расслышали вопрос племянника. Но в ответ только молча взглянули на него, не проявив ни малейшего интереса, а потом снова принялись за кашу и вино. Их любопытство не заходило настолько далеко. Потом дядя Гумберт принялся разглагольствовать о тех вещах, в которых уверенно разбирался. Он собрался поручить Джереми подвести весной на вершину холма воду, чтобы можно было легко поливать виноградники на южном склоне. — Виноград, Джер, требует ухода. — Я помню.

Джереми захотелось спереть лодку у дяди, раз уж придется пойти на воровство. Но Гумберт выращивал виноград, иногда занимался виноделием, но никогда не ловил рыбу. Так что у него не было своей лодки.

На рассвете следующего дня в жизни Джереми наступил крутой перелом, более внезапный и страшный, чем в день смерти его родителей.

С обычными предосторожностями он пробирался к месту встречи, неся для Сал рыбу и вяленое мясо, и тут впервые увидел фурию. Носясь по воздуху взад-вперед, как летучая мышь, тварь держала курс к лесу. На мгновение Джереми замер, похолодев от ужаса. «Враги Сал явились, чтобы убить ее и забрать ее сокровище!»

Вдалеке, у окраины села, юноша заметил незнакомого человека верхом на верблюде. Он громко кричал, приказывая тварям и людям «найти ее». Внезапно темнеющее небо заполонили стаи черных, как вороны, фурий.

Глава 4

Бросившись вперед, Джереми добежал до убежища Сал, но что делать дальше — он не знал. Юноша беспомощно скорчился рядом с больной девушкой. То ли прятаться, то ли со всех ног бежать к реке? Среди окружающего шума и криков раздался ее тихий голос: — Помни. Первое имя — Александр, второе — Шаландон. Внезапно ее лицо переменилось. — Слушай! В воздухе захлопало, отовсюду зазвучали странные, дикие крики. Джереми вскочил и увидел вторую волну нападающих — вооруженные мечами воины на верблюдах, которые неслись сразу позади крылатых тварей. Джереми узнал бело-голубые формы гвардейцев лорда Калаха. Полгода назад они проезжали через родное село парня.

В деревне изюмщиков поднялся страшный переполох, люди выбегали из домов и метались туда-сюда по улице. Джереми подхватил Сал под руку и потянул ее подальше от этого места. Теперь некоторые жители могли увидеть их, но Джереми, напротив, не обращал на это внимания.

Джереми совсем уже решился нести девушку на руках, но Сал, охваченная паникой, попыталась идти сама. В эту минуту сверху на нее бросилась разъяренная фурия. Сал покатилась по земле, визжа от боли.

Джереми поднял камень и метнул в этот крылатый ужас. Чудовище пискнуло и сделало кульбит в воздухе, чтобы увернуться. Когда к Сал спустилась вторая тварь, Джереми бросился отгонять ее голыми руками. Ему показалось даже, что он ухватил одно крыло, но оно выскользнуло из его пальцев.

В деревне заходились криком мужчины, женщи-ны, дети. Еще одна фурия села на верхушку дерева, росшего на краю села, так что тонкие ветки прогнулись под ее тяжестью. Вторая опустилась на землю, а третья пристроилась на крыше домика дяди Гумберта. Целая стая подобных чудовищ спешила с востока, трепеща серыми крыльями в свете заходящего солнца.

Наконец Джереми как следует разглядел одно из этих существ, нависшее над его головой. Морда фурии была карикатурой на женское лицо, нарисованное художником, который ненавидел всех женщин в мире. В то же время между мохнатых лап виднелись мужские гениталии.

Когда тварь сидела, огромные перепончатые крылья свисали по бокам как уродливый плащ. Если животное взмывало в воздух, они реяли, словно серые флаги. Запах, исходящий от фурий, напоминал Джереми вонь гнилого мяса моллюсков. Он хотя и был не таким сильным, но внушал еще большее отвращение. С того места, куда Джереми дотащил Сал, открывался вид на сельское капище. Мраморный Дионис и черный Приап не собирались сходить с пьедестала. Они стояли лицом друг к другу, словно обсуждая происходящее вокруг. Подняв в вытянутых руках чаши с вином, боги будто праздновали ужасную тризну, благословляя нападающих и одобряя разрушение села, которое так долго пренебрегало ими.

Джереми слышал, что, помимо своих выдающихся мужских способностей, Приап считался покровителем виноградников и садов. Но его статуя была такой же мертвой и неподвижной, как и надгробные плиты сельского кладбища. Селяне метались по деревне, крича и махая руками на крылатых тварей, кружащихся над головой. Джереми узрел и Миру в коротенькой тунике. Она застыла на пороге своего дома, обратив бледное лицо в небо, и на нем отражался дикий первобытный ужас.

К Сал подлетел еще один крылатый кошмар…

На концах птичьих лап фурии и вместо когтей на перепончатых крыльях свисали длинные усы, похожие на хлысты. Они двигались и щелкали. Коснувшись какой-то маленькой птички, хлыст обвил ее тельце, и птица рухнула наземь. Фурии, скользящие по воздуху на крыльях величиной с ковер, заверещали. В их воплях слышались какие-то слова. В ответ раздались людские крики. Кто-то из деревенских отыскал лук и начал выпускать неуклюжие стрелы в страшных тварей. Другие принялись метать камни. — Прекратите! — заорал кто-то из селян. — Их послали боги.

Лучник прокричал в ответ, что он думает о таких богах. А потом один из всадников, облаченный в белое и голубое, наклонился из седла и свалил его единственным ударом боевого топора на длинной рукояти — алебарды. Кто-то ударил Джереми, и юноша упал. В голове помутилось. Ему показалась, что Мира бросилась к нему.

Девушка, которая называла себя Сал и которую Джереми боготворил, но так и не узнал, успела выкрикнуть несколько слов, прежде чем: упала ничком, издала стон и умерла.

Джереми кинулся к ней, ухватил за плечи и перевернул лицом вверх. Ее глаза слепо глядели в небо. Когда парень понял, что Сал действительно мертва, он закричал от боли и отчаяния, изливая свое горе и ярость на окружающий мир. Лужа у головы Сал была такой ярко-алой от лучей заходящего солнца, что казалась растекшейся кровью. Предмет, выпавший из рук девушки, плавал по воде. Джереми рефлекторно подхватил его и увидел, что это небольшой кожаный мешочек. Парень сообразил, что в последнюю минуту Сал хотела передать мешочек ему. Потрясенный ее смертью, почти не слыша криков и стонов вокруг, Джереми сунул промокший от воды и крови мешочек за пазуху. И с удивлением почувствовал, что его содержимое явственно теплое и мягкое, оно шевельнулось и прижалось к его ребрам.

Он помнил, что должен что-то сделать. Но что? Джереми едва соображал. Мир вокруг замедлился, и казалось, что спешить некуда. Сал сжимала в руке небольшой кинжал, а ножны от него остались висеть у нее на поясе. Клинок был не больше ладони Джереми, зато острый и прочный, с рукоятью из какого-то неизвестного черного дерева. Наверняка Сал хотела отдать ему и нож, так что, взглянув на прощание в глаза любимой, Джереми снял пояс с ножнами и забрал кинжал. Юноша отстраненно отметил, что его талия почти не отличалась объемом от талии девушки. Стоя на коленях у тела Сал, он застегнул пояс.

Летающие твари были глупы по сравнении с людьми, хотя и научены исполнять определенную работу. Они врывались в дома и выгоняли жителей наружу, чтобы как следует их рассмотреть. Найдя костер, они набросали в него веток, а потом подхватили импровизированные факелы лапами. С тех пор, как Джереми покинул дом и направился к еще живой Сал, он не видел своих родных и не знал, что сталось с ними.

Встряхнувшись, парень начал искать пути к отступлению.

Он огляделся, потом поднялся и побежал. Впереди была река, и дорога к ней была свободна.

Рыбачьи лодки поселян были привязаны к небольшим причалам, остальные, требующие ремонта, лежали на берегу кверху килем. Несколько суденышек свободно дрейфовали у берега. Их хозяева либо были перебиты, либо убежали прочь от страха. Джереми увидел одного из рыбаков, барахтающегося в реке, а второй безжизненно распростерся у края воды.

Теперь дикие вопли испуганных и умирающих селян донеслись уже с виноградников на южном склоне холма. И крики вооруженных всадников, похожие на азартные кличи охотников, натаскивающих гончих на диких зверей, и топот и рев верблюдов.

У начала длинной пристани, к которой были привязаны лодки, стоял пеший воин. Но он смотрел в другую сторону и, казалось, не заметил Джереми. Юноша бросился в воду, даже не раздеваясь, и поплыл к дальнему концу причала. Он углядел там одно из каноэ, которое не было вытянуто на берег для просушки. Что-то плеснуло позади, он понял, что ему вслед пустили стрелу, хотя и не попали. Даже под водой Джереми чувствовал загадочное сокровище, которое грело его кожу. Оно было таким же теплым, как ладони Сал.

Вынырнув на поверхность воды, чтобы глотнуть воздуха и посмотреть, далеко ли до каноэ, Джереми вскрикнул от боли и страха — его правое плечо ожег длинный хлыст фурии.

Глава 5

Выдохнув какие-то полузабытые молитвы, Джереми сочинил еще несколько, пока нырял и плыл под водой, отчаянно пытаясь уйти от погони. Двигаясь вслепую под водой, он едва не проплыл мимо последних лодок, но вовремя заметил свою ошибку. Он снова вынырнул и наконец ухватился за борт каноэ. Сердце радостно заколотилось, когда он увидел, что весло было оставлено в лодке, под сиденьем. Спеша, юноша залез в каноэ и трясущимися пальцами развязал узел веревки, которая удерживала судно у причала.

Выпрыгнув на пристань, он оттолкнул каноэ и снова вскочил в лодку. Ударился о сиденье и чуть не опрокинул суденышко, но потом оно выровнялось, и Джереми сел и изо всех сил заработал веслом.

Одно мгновение ему казалось, что ушел он чисто, но вдруг в вечернем небе возникла фурия, спикировала и снова напала на него. Два тяжелых удара хлыстами показались ему прикосновениями раскаленного докрасна железа — сперва по левой, а потом по правой ноге. Юноша не выдержал и закричал. Он вскочил, но не удержался на поврежденных ногах и полетел в воду. Сомкнувшаяся вода защитила его от нападения твари, так что он задержал дыхание и постарался оставаться под водой так долго, как смог. Вынырнув снова, парень оказался у борта лодки. Он начал толкать суденышко вниз по реке, отчаянно работал ногами и каждую секунду ожидал нового нападения, но ничего не произошло. Тварь унеслась прочь, когда он свалился в воду.

Джереми отплыл несколько сот ярдов вниз по реке, прежде чем решился взобраться обратно в лодку, и обнаружил, к собственному огорчению, что весло пропало.

Потом снова воспрял духом. Весло плыло невдалеке, оно темнело на сверкающей реке, в которой отражался закат. Джереми подгреб руками и выловил весло из воды.

С каждым движением раны начинали гореть и саднить, и боль утихала лишь немного, когда юноша пытался сидеть смирно. Все его чувства вопили, что он истекает кровью и может умереть. Но разум твердил, что Сал была изранена еще сильнее и все же не изошла кровью.

Страх гнал Джереми вперед, заставляя презреть боль.

Постепенно сгущались сумерки, но медленно, слишком медленно: До полной темноты было еще ой как далеко. В отчаянии парень пытался вспомнить какую-нибудь молитву, обращенную непосредственно к ночи. Как же звали эту богиню — Никт или Нок? Кажется, он слышал ее имя несколько раз, еще в далеком детстве. Но имя это не внушало Джереми ни надежды, ни уверенности. Обогнуть небольшие островки и длинную песчаную косу, расположение которых он знал из рассказов селян, оказалось просто. Но, выплыв на излучину реки, в полумиле от Изюмщиков, Джереми оказался в совершенно незнакомой местности.

Он продолжал равномерно грести, от страха не обращая внимания на боль в ногах и плече. К счастью, в детстве он много ходил на каноэ и знал, как с ним управляться. Еще ему повезло, что реку подпитывали горные ручьи и течение было достаточно быстрым.

Когда наступила тьма, оказалось, что Джереми трудно, почти невозможно оценивать расстояния. Лунный свет, пришедший бы на помощь любому человеку с нормальным зрением, близорукому юноше только мешал, превращая окружающий пейзаж в какие-то таинственные и волшебные края.

С одной стороны, судьба улыбалась парню — он сумел спастись и стащил каноэ, а не какую-нибудь неповоротливую рыбачью лодку. Это верткое суденышко плыло резвее и легче, и управлять можно было одним-единственным веслом. Шлюпку он так легко не увел бы, будь у него даже два нормальных весла. Часто за эту долгую ночь, когда что-то смутно маячило впереди на воде или в небе, к Джереми возвращались страх и ощущение смертельной опасности. Стараясь производить как можно меньше шума, он греб вперед, бормоча горячие молитвы, обращенные к каждому богу или богине, которых он помнил, хотя подозревал, что они вряд ли догадываются о его существовании.

Темные берега щетинились деревьями. Спустя несколько часов с начала его путешествия, когда отблески заката полностью угасли, в небе разлилось странное размытое сияние. Слабое зрение Джереми позволило определить, что более концентрированный свет луны находится чуть в стороне. Люди говорили, что есть яркое скопление звезд, которое называется Млечный Путь. Наверное, это он и был, и Джереми приободрился.

Другую часть неба освещало зарево горящей деревни. Оно было видно еще долго, по меньшей мере час. Но Джереми больше никто не преследовал. Наконец он осмелел настолько, что перестал каждую минуту прислушиваться и начал грести равномернее.

Юноша вспомнил, как в раннем детстве отец и мама рассказывали ему старые легенды о планетах и созвездиях — как небесные светила связаны с определенными богами и почему.

Невидимые звезды над головой навеяли парню воспоминания о родителях. Однажды ночью, уже давно, они с отцом отправились на рыбалку. Но Джереми запретил себе думать об этом сейчас.

Он сначала решился даже вознести молитву Дионису и Приапу — впервые в жизни, — но сразу же отказался от этой мысли. Потому что вспомнил их статуи, с заздравными чашами вина в руках, посреди хаоса и ужаса. И решил, что эти боги вовсе не заинтересованы в его спасении.

А рана на плече жгла юношу огнем, ноги чувствовали себя не лучше. Время от времени один из порезов начинал болеть так, что остальные два терялись на фоне этой острой боли. Только из опасения, что враг может гнаться за ним по пятам, и ради обещания, данного Сал, Джереми не позволял себе лечь ничком и завыть в голос.

У страха глаза велики, и каждая смутная тень в небе казалась юноше крылатой фурией, которая вот-вот упадет сверху и исхлещет его до смерти. Даже плывущие мимо коряги наводили на него ужас. Иногда, всматриваясь в незнакомые и расплывчатые берега, Джереми слышал тихий свист ветра, и тотчас же падал на дно каноэ, думая, что это летит фурия и хлопает своими страшными крыльями. На ночном небосклоне все еще были видны отблески пожара.

«Ну и пусть горит», — думал паренек, оглядываясь на северо-восток. Янтарно-алые всполохи на низких тучах отмечали место, где горели дома на высоком холме. Джереми испытывал жалость к сельчанам, но довольно отстраненную. Образы дяди и тети уже подернулись дымкой, отодвинулись куда-то вдаль, и их лица стали такими смутными, как лица остальных жителей деревни. Казалось, что все это было давным-давно, много лет назад. Как и то, что произошло с Джереми с тех пор, как был разрушен его собственный дом и погибли родители. Все, кроме Сал.

Юноша подсчитал, что общее время, которое он провел наедине с Сал за эти три дня, в сумме составило едва ли час. Но за час девушка стала важнее для Джереми всего на свете и реальней, чем дядя Гумберт и тетя Линн. Невзирая на то что он прожил с ними под одной крышей несколько месяцев. Единственное, о чем он слегка жалел, что так и не узнал настоящего имени Сал. Но ничего страшного. Это не так важно. Он вызнает ее имя, как будто случайно — когда будет рассказывать свою историю профессору Александру или Маргарет Шаландон.

Одинокому страннику казалось, что он помнит каждое слово, произнесенное Сал — это имя стало священным, потому что его выбрала Она — за время их коротких встреч. Каждый ее жест, каждое движение губ, каждый поворот головы. Она была рядом, живая память… как и папа с мамой. Словно какая-то часть его души умерла вместе со смертью родителей, а Сал воскресила ее. Неустанно гребя и близоруко щурясь во тьму, Джереми думал о том, что, не считая Сал, остальная его жизнь за последние полгода была бессмысленна и не стоила и ломаного гроша.

Разве что он узнал, что такое смерть. Плюс заработал мозоли на руках. И стальные — для своего возраста — мускулы. Вот и все.

Если не считать, конечно, три горящие раны, которые он недавно заработал. Но со временем они зарастут. Вероятно. Парень надеялся, что если он не будет постоянно о них вспоминать, то и болеть будет меньше. Правда, пока эта тактика себя не оправдывала.

Джереми не хотел, чтобы дядя и тетя как-то пострадали, но думал о них, как о чужих людях. Он с удивлением поймал себя на желании, чтобы тяжелая тачка, которую он таскал изо дня в день по холму, тоже сгорела. С каждым движением, бередящим рану на плече, у Джереми из глаз выступали слезы. Но не от боли, а от мысли про Сал, которая страдала от таких же ран. И эти ранения сближали его с мертвой девушкой еще сильнее. Постепенно, когда от деревни его отделяли уже несколько миль, сияние луны и меркнущего Млечного Пути переместилось к западу. Алый свет пожара отдалился и вскоре исчез совсем. Когда небо посерело, Джереми причалил к берегу и выволок каноэ под темную иву.

Сперва парень полежал на берегу, приходя в себя, потом оттащил суденышко повыше. И лег на левый бок, чтобы не задеть правое плечо. Хотя раны болели, а пустой желудок громко напоминал о себе, Джереми мгновенно погрузился в сон.

…И нахмурился, ловя отголоски ускользающего сновидения. Там было что-то важное, что-то жизненно важное, но он никак не мог припомнить, что именно. Когда Джереми проснулся, стоял день. Не успев разомкнуть веки, Джереми почувствовал за пазухой теплый мешочек. Сокровище Сал до сих пор оставалось под рубашкой, но вот какая странность — оно стало как будто мягче и слегка изменило форму. Потому что когда Джереми во сне ворочался, то сперва ощущал острые углы этого предмета, а теперь он выровнялся.

Раны напомнили о себе острой болью, как только юноша проснулся. И явно поднялась температура. Он помнил развитие болезни Сал, которая наверняка убила бы ее, только нападающие успели раньше.

Джереми полежал с открытыми глазами, сжимая в руке наследство Сал, но в голову приходили лишь какие-то неясные обрывки мыслей. Тогда он встал и огляделся. Близился полдень. От реки поднимался туман, рубашка и штаны промокли от росы, в воздухе похолодало. Каждое движение давалось с трудом. Прежде у Джереми не было времени, чтобы осмотреть раны. Теперь же он ощупал себя и убедился, что штаны и рубашка прорезаны насквозь, как и одежда Сал. Все знали, что Эрон впадал в более полноводную реку, а та, в свою очередь, текла несколько сот миль и вливалась в море. Джереми не помнил моря, помнил только свои детские представления о том, каким, по его мнению, оно должно быть. Он знал, еще до встречи с Сал, что в устье реки есть гавань, куда приплывают большие корабли со всего мира. Рядом с портом находится крупный город, Пангур-Бан, в котором стоит высокий замок лорда Виктора. Этот правитель и содержит Академию. Прежде Джереми знать не знал об Академии, но часто мечтал увидеть море.

Со временем туман над рекой начал развеиваться, словно солнце — подарок Аполлона — растопило его. Джереми поднял голову и увидел густой шатер тонколистых ветвей старой ивы. За ним раскинулось небо, кое-где укрытое облаками…

Парень медленно поднялся, не обращая внимания на боль, и принялся бродить вокруг, протирая глаза. «Эта часть моей жизни закончилась. Сал умерла», — думал он. Но почему-то его не оставляло чувство, что благодаря Сал он, Джереми Ред-торн, вернулся к жизни сам. У него есть дело. И это дело необходимо сделать, даже если на пути будет подстерегать смерть.

Щуря близорукие глаза, Джереми пытался разглядеть, что находится по другую сторону реки. Он различил неровную зеленую полосу, которая, вероятно, означала деревья, но ничего больше не увидел. Напрягая слух, он наконец решил, что поблизости нет ни деревни, ни города, — он бы услышал шум, производимый людьми даже через реку. Но все было тихо. Потянув носом воздух, парень уловил лишь речные запахи. Никакого дыма — неизменного спутника людских поселений. Пройдясь вдоль берега туда-сюда, он обнаружил, что высадился на довольно крупный остров. В этом месте река разливалась значительно шире, чем возле села дяди Гумберта, увеличившись по крайней мере на один приток.

В данную минуту небо было чистым, и ничто не предвещало опасности. Пустой желудок настоятельно требовал, чтобы первым делом Джереми позаботился о хлебе насущном. Парень с грустью вспоминал о рыбе, которая предназначалась Сал, но так ей и не досталась — после всех злоключений от рыбы остались лишь какие-то мокрые жалкие крохи. Джереми исследовал каноэ, впрочем, не особо надеясь на успех, но под передней скамьей обнаружился засохший ломоть хлеба. Видимо, от него время от времени отрывали кусочки для наживки. Джереми вмиг проглотил его и запил водой из реки. Стояло позднее лето, и в первом попавшемся лесу можно было поискать ягоды. А если повезет, то попадутся и грибы, Уже поспели дички, так что есть их можно смело, не боясь испортить желудок.

Джереми излазил прибрежные ямы, заполненные водой, пытаясь изловить какую-нибудь неосторожную рыбу руками. На его памяти такое пару раз удавалось. У других. И все же это дело заняло его ум и руки — ведь поймай он рыбину, что стал бы делать с нею? Огня добыть негде, а голод еще не настолько сильно донимает парня, чтобы съесть ее сырой. Джереми слыхал, что черепахи съедобны и поймать их намного легче, а черепашьи яйца считаются деликатесом. Но вот где их искать?

Джереми прикинул, что за ночь он проплыл примерно двадцать миль, то есть, как он полагал, половину того расстояния, которое способна преодолеть фурия за один перелет. Юноша отыскал более-менее укромный уголок и решил переждать до вечера. Он не знал, насколько хорошо фурии видят в темноте. Неизвестно также, охотятся ли эти крылатые твари и их хозяева за ним до сих пор. Но ведь прошедшей ночью они его не нашли, хотя он плыл по открытой воде. И если прятаться днем и сидеть тихо, а передвигаться только ночью, его не увидят не только враги, а и другие рыбаки и люди на берегах. И нельзя сбрасывать со счетов вероятность, что некоторые из тварей и людей, напавших на деревню дяди Гумберта, рыщут поблизости.

Как будто он все продумал. И в глубине сознания нарастало непреодолимое желание сделать то, что он так долго оттягивал. А именно взглянуть на наследство Сал.

Почему-то она так и не объяснила ему, что это такое. Конечно, это было и не важно, даже если это окажется бесценное сокровище или ненужный хлам, Джереми собирался обязательно доставить его профессору Александру или Маргарет Шаландон или погибнуть. Третьего не дано. И юноше казалось, что он имеет полное право взглянуть на свою ношу.

Он полез за пазуху, чтобы убедиться, что таинственный груз до сих пор на месте. Пора взглянуть на эту тайну. И что здесь такого, если он узнает ее? Одно лишь беспокоило Джереми. Почему Сал, если ее ноша была так важна, постоянно повторяла, что сама она недостойна? Недостойна чего?

Глава 6

С трудом отрешившись от мучительных ран и голода, Джереми сел на траву и достал кожаный мешочек, приготовившись как следует исследовать его содержимое. Тем более что не придется особо напрягать близорукие глаза при дневном освещении.

Он распустил накрепко затянутые завязки сумочки. Достав единственный предмет, который помещался внутри, юноша повернул его на свет. Это оказалась часть вырезанного из коры или незнакомого камня лица, вероятно, отколовшаяся от скульптуры или маски.

На краткое мгновение парню почудилось, что маска живая, — по ее внутренней поверхности пробегали странные блики, словно солнечные зайчики по водной ряби. По толщине этот чудесный лик был не больше пальца. Джереми показалось, что он держит в руках бесконечно меняющееся… нечто… то ли чистую родниковую воду, то ли сам свет, если бывает свет, который не светит. Джереми так и не смог определить направление и скорость мерцающего потока. Повторяющиеся волны отражались от углов маски и возвращались к середине, нисколько не уменьшаясь.

И, что было более странным, Джереми отчего-то показалось, что зрачок на единственном стеклянном глазу маски моментально потемнел, а сам глаз вперился в него и даже подмигнул. Юношу охватило чувство, что этот глаз был частью знакомого лица… Но тут глаз снова стал простым цветным стеклышком. А если честно, то вовсе не стеклышком. Не похож этот камень на стекло.

Чего бы это ни стоило, он отнесет этот предмет профессору Александру из Академии. Или Маргарет Шаландон. Так мысленно Джереми повторил последнюю клятву, данную Сал.

Отбросив волосы со лба, паренек принялся вертеть маску. В разных местах ее толщина варьировалась от четверти до половины дюйма. От макушки до подбородка она была примерно четыре дюйма и семь — слева направо. Равномерное и странное движение… внутри маски не утихало.

Почему-то, с первого взгляда на это удивительное лицо, Джереми не сомневался, что оно мужское. Ни усов, ни бороды не было, так что объяснить, почему он так решил, Джереми не смог бы. Единственной частью лица, сразу притягивавшей взгляд, был глаз — левый, — сделанный из кусочка какого-то теплого, мягкого светящегося материала. Глаз был выпуклым, а зрачок темным. Ресниц как не бывало. В дюйме над верхним веком легким мазком была обозначена бровь. Более широкая линия снизу отмечала скулу. Каким был нос, сказать было трудно, поскольку маска была сломана сразу после внутреннего края глаза. Зато с другой стороны она тянулась почти до затылка, включая висок и левое ухо. Поверху, над виском осталась часть нарисованных кудрей, плотно прилегающих к голове.

Вдоль всего мерцающего излома маска была довольно упругой, и Джереми вспомнил, что она принимала форму его тела и не давила в ребра. Юноша потрогал пальцем край, и тот покорно прогнулся. Как только он отнял палец, маска вернулась в прежнее состояние. Все свидетельствовало о том, что в его руках находится только часть, отломанная и срезанная с цельной маски или даже фигуры.

И похоже, что это изображение бога. Джереми пришел к такому заключению потому, что люди чаще предпочитали изображать богов, чем себе подобных. Что это за бог, Джереми не знал, хотя почему-то твердо знал, что не Дионис и не Приап. Какой была цельная скульптура, сказать было нельзя, но парень подумал, что она была — должна была быть — прекрасной. Ну, богов трудно представить. По крайней мере, их портретов сохранилось немного. Неожиданно Джереми пришло в голову, что некоторым художникам боги могли явиться во плоти.

Снова взъерошив непокорные кудри, он вертел маску перед носом, разглядывая все детали и недоумевая, чем же она так ценна. Сал готова была жизнь отдать только затем, чтобы эта вещь попала по назначению.

На лице бога застыло слегка надменное выражение. И это ощущалось сразу, хотя от всего лица остался жалкий обломок, шестая или седьмая часть.

Когда Джереми постучал костяшками пальцев по маске, в руке возникло удивительно приятное ощущение. И даже сильнее, чем просто приятное. Но довольно слабое и почти неуловимое. Странное покалывание. Наверняка эта вещь магическая. Настоящая магия, которая, как говорили, исчезла из этого мира. Ощущения в руке встревожили Джереми и даже напугали. Он сказал себе, что не сидеть же всю жизнь и пялиться на маску, положил ее обратно в мешочек, а мешочек завязал и вернул за пазуху. Маска оставалась безжизненной, словно кусок кожи.

Пора подумать о другом. Вот солнце подходит к зениту/появятся ли крылатые фурии, станут ли они обыскивать каждый островок и куст на побережье? Что ж, придется плыть только по ночам. Но можно сделать кое-что еще. Нужно изменить внешность, чтобы хоть чуток запутать преследователей. Джереми вынул нож Сал и срезал длинные локоны, оставив кудряшки длиной в два пальца. Орудовать ножом ему понравилось. Вот если бы у него была борода, таким острым лезвием ее легко было бы сбрить. Увы, лицо Джереми было нежным и чистым, так что практиковаться было не на чем.

Хотя лезвие было остро заточенным, кое-где на нем виднелись щербинки, а кончик был надломлен. Видимо, его часто пускали в ход. Еще там были темные следы, Джереми решил, что это засохшая кровь. Наверное, Сал отбивалась кинжалом от врагов — фурий или людей. Она никогда не рассказывала ему о сражениях, в которых побывала.

Тут Джереми осенила новая идея. Он наклонился над водой, зачерпнул полную горсть речного ила и ляпнул себе на макушку, старательно размазывая грязь по волосам. Большая часть ила стекла по лицу, но кое-что осталось и на шевелюре и полностью скрыло ее. Теперь фурии или рыбаки, которые будут искать рыжего мальчишку, издалека спокойно примут его за темноволосого, если вообще заметят. С макушки свесился извивающийся червяк. Джереми задумчиво выбросил его.

Надежда на то, что раны, оставленные фурией, постепенно болеть перестанут, не оправдалась. Пришлось Джереми утешиться хотя бы тем, что жар как будто спал. Горящие порезы были расположены так, что видеть он их не мог, зато не один раз ощупал пальцами.

На обеих штанинах красовались поперечные прорехи, куда угодили второй и третий удары хлыста. Джереми исследовал на ощупь вспухшие и воспаленные раны и остатки засохшей крови вокруг дыр на рубашке и штанах. Что ж, он прекрасно рассмотрел раны Сал и понимал, что еще легко отделался. Перевязать было нечем, разве что оторвать полоски ткани от одежды. Но перевязка особо не помогла Сал.

Юноша еще немного подремал, потом проснулся. Солнце стояло прямо над головой и жарило вовсю. Джереми напился прямо из реки и решил окунуться — может, раны будут не так сильно допекать? Конечно, чтобы добраться до подходящего и глубокого места, придется выйти из-под защиты ветвей ивы. Но если он будет сидеть в воде по горло, вряд ли его заметят. Когда Джереми начал снимать рубашку, на траву упал мешочек с маской. Видимо, он завязал его неплотно, потому что светящийся неровный предмет выскользнул на землю и откатился в сторону, словно давая понять, что ему надоело прятаться.

Позабыв о купании, голый Джереми сел на берег, свесил ноги в воду и снова начал разглядывать наследие Сал, раздумывая, что за магия заключена в нем. Он решил рассмотреть маску, а потом…

Что потом? Джереми не знал.

Казалось резонным, что этот предмет был тем, чем выглядел, — осколком, частью маски или статуи, возможно, из какого-нибудь сельского святилища. Но кто видел, чтобы статуи делали из подобного материала?

Значит, маска? Может быть. Обломленные края свидетельствовали, что она была больше, и, конечно, этот кусок не может служить даже полумаской — кто скрывает лицо, прикрыв один глаз и одно ухо? На кусочке не было и следа завязок, шнура или дырочки. Как же он крепится?

Так как ее надевать? Вероятно, дело в магии. Хотя внутренняя часть казалась прозрачной, Джереми не видел свои пальцы через ее поверхность. И чем дольше он держал маску, приятное покалывание в пальцах становилось сильнее.

Повинуясь внезапному порыву, Джереми прижал маску к ране на правой ноге. Сперва осторожно, мягко, потом посильнее, но боли не почувствовал. Напротив, стало легче.

Джереми лег на спину, закрыл глаза и, поднимая то одну, то вторую ногу, прикладывал к ранам странную маску. Лекарство, или магия, или что это такое, принесло пользу. Через минуту болезненные ощущения уменьшились и пропали. Потом юноша приложил чудесную маску к плечу. Снова стало легче. Ясное дело, магия… Джереми испытал радость, удовольствие и покой, когда эта магическая штука касалась его тела… Нужно попробовать приложить ее…

Тут Джереми призадумался. Раны Сал были много хуже его собственных, а она хранила эту магическую штуковину, не используя, хотя сильно страдала. Так почему она не исцелила свои раны, не выздоровела или хотя бы не успокоила боль? Что-то здесь было не так. А ведь Сал наверняка знала об этой маске больше, чем сам Джереми, который вообще ничего не знает…

И теперь, ощущая нарастающее удовольствие, Джереми забеспокоился, что удивительная радость, которую он испытывает, не предназначена для таких, как он. Либо же маску нельзя использовать таким образом. Потому что так считала Сал. Конечно, она отдала ему свою ношу не для этого. Что бы она подумала, увидев, как он с ней обращается?

Вздрогнув, словно от холода, Джереми виновато снял маску с тела и взял в вытянутую руку.

Нет. Это… эта вещь, этот великий дар, который передала ему Сал, требует бережного обращения. И уважения.

Магия исцелила плечо и больные ноги. Есть надежда, что эта же магия поможет ему выполнить клятву. Что еще можно извлечь из волшебной маски? Ну, съесть ее не удастся, слишком уж она твердая на ощупь. Но когда он прижал маску к животу, режущее ощущение голода тотчас прошло.

Неожиданно стеклянный глаз маски навел Джереми на мысль об очках, которые он пару раз видел на носу у стариков. И, уже не первый раз за свою жизнь, Джереми подумал, что отдал бы все на свете, только чтобы хорошо видеть! А раз так, то стоит попробовать.

Юноша осторожно поднял маску так, чтобы овальный камень был чуть выше его глаза. Да, все правильно. Мир разительно изменился! Исполнившись радостным предвкушением и уверенный, что ничего дурного не случится, Джереми поднес маску к лицу и плотно прижал к коже, прилаживая поудобнее. Сперва результат его разочаровал. Левый глаз почти ничего не видел. Нет, видел, но очень смутно. Словно он смотрел через узкую трубочку. Как было бы чудесно избавиться от проклятой близорукости! Если найти оптимальное расстояние между собственным глазом и стеклянным…

И в это мгновение юноша вскрикнул и вскочил на ноги, не заметив, что прыгнул прямо в реку и вода достигла его колен.

Потому что главное сокровище Сал вырвалось из рук, . Оно бросилось ему в лицо, как атакующая змея. Джереми не понял, что случилось, потому что все произошло слишком быстро. Но почувствовал. Волшебная маска Сал протекла сквозь его пальцы, растаяв словно кусок льда у огня, ~ и пропала.

Проклятая штука исчезла, растворилась! Точнее, она впиталась в его кожу. Джереми чувствовал, что она протекает через левый глаз и левое ухо, словно вода в песок. Сперва лицо закололи ледяные иголочки, потом они сменились палящим жаром, который постепенно утих до приятного тепла…

И тепло осталось. Вцепившись в голову обеими руками, Джереми принялся раскачиваться и метаться, стеная и воя. На какое-то время слух и зрение оставили юношу, и он с ужасом понял, что умирает.

Но, быть может, через него глядел какой-то бог. Потому что он до сих пор дышал и в остальном, кажется, никак не пострадал. Сперва он вообще ничего не видел, но потом сообразил, что просто закрыл глаза ладонями. Под ногами хлюпало, он до сих пор стоял по колено в воде.

Джереми медленно отнял ладони от лица и огляделся. Да, он может видеть. Что бы ни сделала чертова маска, она не убила его. Пока не убила. Может, эта часть спектакля еще впереди.

Все три рубца снова заболели, поскольку юноша прыгал по воде козликом и разбередил раны. Но все равно они болели гораздо меньше. А вот голова… Что-то живое вошло в его тело и поселилось в голове. Но руки остались прежними, его родными руками. В полном его распоряжении.

Джереми попытался уверить себя, что это все иллюзия, фокус. Ничего не было. Так, спокойней. «Нужно все как следует обдумать». Он почти явственно услышал голос отца, который дает ему советы. Все хорошо. Эта штука… кто знает, что это за дрянь, исчезла из рук. И нигде ее не видно.

Значит, она куда-то делась. Магический предмет, величайшая ценность перестала существовать.

Снова подняв пустые руки, юноша прижал кулаки к вискам. Нет, голова не болела, и даже теплое ощущение как-то поутихло. Он в порядке. Но что-то странное осталось. Едва заметное, приятное ощущение позади левого глаза, там, куда влилась маска. Но…

Но, с другой стороны, все было как прежде. Да, он допустил ошибку. Это несомненно.

Тут Джереми склонился над водой. Вот сейчас он наконец умоется. Зачем, он сам уже не помнил — то ли освежиться, то ли охладить раны… Он позабыл обо всем. Он полз на руках и коленях, выбираясь на чистую воду. Ему пришло в голову, что маска могла упасть в реку.

Поскольку она легкая, ее отнесло течением от берега. Но здесь почти не было течения, легкие волны плескались практически на месте.

И Джереми вспомнил, что он не слышал никакого плеска, даже самого слабого, когда эта чертова штука выпала из рук и исчезла. Нет, она упала не в воду. Это точно.

Испугавшись, юноша на мгновение прекратил поиски, но спустя несколько ударов трепещущего сердца снова принялся ползать в грязи, шаря по дну руками. Правда, понимая, что делает это только для очистки совести, чтобы доказать себе, что он «сделал все, что мог».

Наконец парень устал и закрыл глаза, выравнивая дыхание. Он стоял уже по пояс в воде, держась за борт каноэ, большая часть которого была вытащена на берег.

Он прекрасно понимал, куда подевалось сокровище Сал, где сейчас находилась ее бесценная маска. Потому что чувствовал ее. Просто он не хотел признаваться в этом даже самому себе.

Даже в мыслях не допускал этой возможности.

Но уже все знал.

И юноше пришлось поверить в невозможное, когда он открыл глаза. Потому что ему было предъявлено новое доказательство.

Глава 7

Да, перемены были разительны. Например, он стал видеть! Левый глаз, в который пролилось чудесное наследие Сал, явил юноше мир таким, каким его должен видеть любой человек с нормальным зрением.

Оглядевшись по сторонам, Джереми убедился, что не ошибся. Мир уже не представлялся ему смесью коричневых и зеленых пятен. Теперь паренек спокойно мог сосчитать не только деревья на том берегу, а и листья на каждой ветке. И далеко-далеко, что даже захватывало дух, он различал очертания легких облаков на горизонте.

Джереми с трудом справился с охватившим его волнением. Он до сих пор стоял в воде, у кормы каноэ, и дрожал мелкой дрожью. Джереми закрыл и снова открыл глаза. Хотя он обрел великолепное зрение, парень не переставал молить все известных ему богов избавить его от странной штуки, вселившейся в его тело. Увы, молитвам его не дано было исполниться.

Но даже на грани крайнего ужаса юноша упивался открывшимся его зрячим глазам ярким миром. И наконец наступил момент, когда страх ушел.

Глубоко вздохнув, Джереми смирил дрожь. Озноб не прошел, но зато приутих. Так. Хватит ползать по грязи, как ребенок, играющий в куличики. Искать здесь нечего.

Он был вынужден признать, что кусок непонятного божеского лика находился где-то у него в голове. Он чувствовал эту штуку под черепом, и поразительное улучшение зрения свидетельствовало, что причина кроется именно в пропавшей маске.

Джереми сосредоточился на своих ощущениях и вскоре понял, что прекрасно различает самые далекие предметы. Итак, левый глаз являл ему целый мир, а правый так и остался близоруким.

Постепенно Джереми осознал, что левое ухо тоже изменилось. Слух у юноши всегда был хорошим, потому произошедшие с ним перемены не проявились так явственно, как со зрением, — хотя все-таки проявились. В левом ухе звенели тихие колокольчики, словно в него попала вода. Нет, не так. Джереми потряс головой, хлопая ладонью сперва по левому, потом по правому уху. Никакого эффекта.

Он не знал, изменился ли его слух к лучшему, как зрение. Но, вероятно, так и было. Тут уж трудно было судить точно. Время шло, и постепенно пульс и дыхание выровнялись. Джереми перестал трястись и заставил себя отпустить борт лодки. Только разжав побелевшие пальцы, он понял, как отчаянно хватался за него.

Растирая руки, чтобы возобновить кровообращение, Джереми побрел на берег. Он стоял на траве, и вода струилась по его обнаженному телу. Если бы кто видел его в эту минуту, то убедился бы, что у паренька нет никакого странного магического предмета. Он стоял и ждал, что будет. И вернулся страх. И тревога. «Оно было у меня в руках, и я потерял его. Как дурак, я поднес сокровище Сал к лицу, и оно…»

Ладно, сделанного уже не воротишь. Теперь он прекрасно знал, где находится магическая маска. Что толку все время переживать по этому поводу? Джереми вспомнилось, что Сал относилась к нему хорошо. И не стала бы причинять ему вреда.

Нет. Один раз она назвала его «любимым». Один раз. Юноша не стал развивать эту мысль дальше. Просто он ей нравился, и даже очень.

И волшебный предмет, за который девушка отдала жизнь, теперь был частью его, Джереми Редторна. Правда, едва ли такое было предусмотрено.

Возможно, то, что он сделал — что сейчас произошло, — означает крах всего дела, за которое Сал умерла. Нет, лучше о таком не думать. Ничего нельзя сказать наверняка. Он обязан исполнить клятву… если сможет.

Хотя до сих пор он понятия не имел, какое сокровище ему досталось, и что все это значит.

Джереми медленно натянул разорванную одежду. Грубая ткань задела раны на плече и ногах. Но боль была уже не такой сильной, как час назад. Тем более, не ходить же голым! По крайней мере, днем, под жарким солнцем. Не хватало обгореть на солнце, в придачу к ранам и голоду.

И снова юноша принялся убеждаться в случившемся чуде, смотрел по сторонам, прикрывая то один, то другой глаз. Точно. Левый глаз видел много лучше, четче, особенно дальние предметы. Деревья, кусты и крикливые птицы тоже виделись как-то по-другому, их форма и цвет изменились, хотя Джереми не смог бы выразить это словами.

Когда он наконец успокоился, солнце еще высоко стояло над кронами прибрежных ив. И паренек решил поспать, тем более что отправляться все равно нужно ночью. Страхи и восторги утомили его.

Джереми лег на спину и закрыл глаза. Теперь перемены, произошедшие с левым ухом, стали более явственными. Хлопнул ли крыльями гусь, плеснула ли рыба, кроме этих обычных звуков, слух ловил что-то еще, что-то большее. Правое и левое уши по-разному воспринимали мир. Но пока юноша не понимал, в чем дело. Хотя и решил, что со временем разберется.

А еще Джереми пришло в голову, что так воспринимает окружающий мир младенец, осваиваясь с новообретенным слухом и зрением.

Нужно все хорошенько обдумать… но мысли спутались, и Джереми уснул. И сон, который явился юноше, вполне подходил под категорию кошмаров. Правда, пока он длился, Джереми чувствовал не страх, а любопытство. На самом деле все действия во сне .протекали практически без вмешательства чувств. Парню снилось, что на него напала целая стая крылатых фурий, которые были намного больше, чем в действительности, размером с гарпий, хотя он в жизни не видел ни одной гарпии. Огромные твари с перепончатыми крыльями вились вокруг него, как гигантские комары. Но почему-то страшно не было. Привычным движением он потянулся к одной из фурий, ухватил за шею и сломал. Это действие казалось простым и знакомым. Позвонок чудовища хрустнул под его пальцами, как шея цыпленка. Внезапно сцена переменилась. Кошмарные чудища исчезли. Перед Джереми возникла прекрасная Сал, и юноша с радостью и удивлением понял, что она не умерла. Это просто была ошибка! Сал даже не ранили, и ее лицо было чистым и живым.

Девушка улыбалась ему, Джереми, — ее другу, ее возлюбленному. Она протягивала ему руки. Сал хотела, чтобы он подошел к ней и они занялись любовью. Любовью! Она что-то шептала, но совершенно беззвучно, потому что Враг, неизвестный и безликий Враг, мог услышать ее.

Джереми — или не совсем Джереми? — будто выплыл из своего естества, из своего тела. Он воспарил вверх и оттуда увидел молодого человека, который стоял и смотрел на подходившую к нему девушку. Тот, кто занял место Джереми, был как будто постарше, уже не мальчик, а молодой мужчина, хотя его щеки еще не знали бороды. Он, другой, кивал Сал и протягивал ей правую руку. Левой молодой человек сжимал какой-то незнакомый струнный музыкальный инструмент.

Незнакомец был на голову выше Джереми, и каким-то шестым чувством, возможным лишь во сне, юноша знал, что этот человек мудрее и сильнее его. Был он темноволос, а его нагое тело было мускулистым и прекрасным. И сразу стало ясно, что он больше, чем человек. Одним взмахом руки он повелевал Сал.

Должно случиться что-то ужасное…

…и Джереми заставил себя проснуться, стряхнуть с себя кошмарный сон. Страх, который он испытал в конце сновидения, был много сильнее реального страха перед фуриями.

Он вскочил на ноги и целую минуту так стоял, с трудом возвращаясь к действительности. Когда наконец это удалось, юноша рухнул на траву в изнеможении. Он страшно устал и вспотел.

Обеспокоенный странными грезами, Джереми попытался разобраться в них и отделить то, что действительно было, от кошмарного наваждения. Никакой девушки, никакой Сал на берегу не было. И никакого темноволосого парня. Он, Джереми, был совершенно один… или нет?

Вздрогнув от страха, юноша подумал: куда же девалось сокровище, которое доверила ему Сал? Странная волшебная штука, связанная с каким-то богом… наверное, выпала из-под рубашки… И только через несколько ударов мечущегося сердца он вспомнил, что произошло.

Джереми сел на траву и обхватил голову руками. Как он мог позабыть о том, что случилось, хотя бы на минуту? Но ведь ему казалось, что странное вторжение произошло с кем-то другим.

И Сал постоянно твердила, что сама она недостойна. А Джереми Редторн? Да, наверняка недостоин. Был. А теперь все по-другому. И следует признать тот факт, что в него вошло какое-то божество. Что теперь рассуждать, достоин ли Джереми Редторн, ведь он больше не был прежним Джереми Редторном.

Прислушавшись к своим ощущениям, Джереми обнаружил еще одну перемену. Раны от хлыстов болели уже не так сильно, как прежде, когда он ложился спать. Кстати, сколько времени прошло? Меньше часа. Рубцы на теле остались до сих пор, они саднили при прикосновении, но не больше. Да и самочувствие Джереми изменилось к лучшему, жара как не бывало.

И еще одно… За прошедший час он осознал, что уже не одинок.

Нет, на острове больше никого не было. Но Джереми казалось, что из-за его плеча смотрит Наблюдатель, который все видит и держится вне поля зрения. Но почему он — или она — так пристально следит за юношей, оставалось непонятным. И еще парень постепенно убеждался, что какая-то сила захватила над ним власть. Но почему и зачем?

Он совсем запутался. Потому встал, встряхнулся и снова направился к воде, поскольку так и не искупался. Тем более что пахло от него весьма сильно. Не мылся Джереми давно. И почему ему втемяшилось, что, вымазав волосы грязью, будет легче выполнить свою миссию? Юноша как следует вымыл голову. Как ему не хватало горячей воды и мыла! А то и скребка. Но ничего не поделаешь, пришлось удовольствоваться холодной речной водой. Джереми снял одежду и попытался хоть как-то выстирать ее.

Заплыв вверх по течению, он лег на спину, и течение медленно понесло его обратно. Наконец чувство реальности начало возвращаться к нему. Вот его тело, вот он сам, и ничего особенного не случилось. Подумаешь, магическая штука Сал изменила зрение — заметьте, к лучшему! — и немного изменился слух. Вот и все. Кажется, все. Сал была ранена и умерла вовсе не из-за этой вещи. Ее убило другое. А сон, который ему привиделся, всего лишь сон. Мало ли чего снится! Правда, фурии ему еще не снились. А тот дикий страх, в конце… Ладно, признаем, что таких снов он еще не видел.

Юноша плыл по реке, вода была спокойной и теплой. Солнце склонялось к горизонту, близился закат.

Взглянув левым глазом на солнце, он испытал новое, горделивое чувство. Сперва парень быстро прищурился, но потом обнаружил, что его новый глаз способен смотреть прямо на пылающий диск. И даже когда он отвел взгляд, перед глазом не возникли яркие круги, а острое зрение ни капли не затуманилось. С правым глазом все было по-старому. Невзирая на ужас, который Джереми испытал в конце прошлого сна, ему не хотелось забывать его. Нет, часть, где он убивал фурий, была не лучшей. Самое замечательное, хотя и немного пугающее, случилось тогда, когда Сал тянула к нему руки, и он знал, что все хорошо, что его возлюбленная жива и здорова.

Глава 8

Следующая ночь запомнилась Джереми на всю оставшуюся жизнь. Потому что он впервые увидел звезды.

Весь день юноша убеждался, что чудесное зрение не покидает его. На самом же деле он не мог думать о чем-то другом и, как позже уверил себя, предвкушал величественное зрелище, доступное всем остальным. Но тогда его еще обуревало горе и необходимость искать пути для спасения и выживания. Потому первый незамутненный взгляд на ясное звездное небо, раскинувшееся над головой сразу же после захода солнца, застал его врасплох.

На небе ярко горели звезды.

Он и понятия не имел, что их так много. Не успел Джереми насладиться закатом, как на небесах что-то ясно замерцало. Потом еще. Вскоре ярких огоньков стало около дюжины, потом за сотню. Тысяча, тысячи, сосчитать их было невозможно. И Джереми потратил драгоценное время, отведенное на путешествие, стоя с раскрытым ртом и замершим сердцем под звездной россыпью.

Каждый вечер потом Джереми с нетерпением ожидал прихода звездной ночи. И часто его желание исполнялось. Днем он спал, день стал скучной необходимостью. Подарок Сал помогал ему различать предметы в темноте, так что он легко обходил мели, коряги и острова. Зато часто Джереми забывал грести, любуясь чудесными звездами.

Перед рассветом он причаливал к берегу в укромном месте. Сперва он решительно собирался подсчитывать, сколько дней уйдет на путешествие. Но спустя три дня сбился со счета. Три или четыре? Дальше — хуже. Но, хорошенько все взвесив, он решил, что это не важно.

Дневные сны были живыми, яркими и часто эротическими. В них появлялся безбородый темноволосый юноша, обычно нагой, но иногда задрапированный в белую тогу, скрепленную золотой фибулой. И он всегда играл главенствующую роль. Время от времени он душил фурий. Юноша манил их рукой, и те повиновались, летя к нему, как бабочки на огонь. Затем он, с улыбкой, выхватывал по одной, и запросто сворачивал им шеи. Джереми, незримый свидетель, мысленно ликовал.

В других снах безымянный легко и непринужденно соблазнял молодых девушек. И не только девушек, а и зрелых женщин — всех цветов кожи, некоторые принадлежали расам, не известным Джереми. Почти все они были сложены так красиво и ладно, что юноша изумлялся, и самые опытные женщины принимали такие соблазнительные позы, что парень стонал во сне.

Бывали сны, в которых темноволосый юноша избегал физического контакта с людьми. Он сидел и перебирал струны своего музыкального инструмента — Джереми никогда такого не видел. Под быструю мелодию кружились и танцевали женщины. Потом он начинал играть какие-то грустные песни, которые еще долго звучали в голове Джереми после пробуждения. Кажется, в такие минуты музыкант пел, но голоса его юноша не слышал.

В одном запомнившемся сне незнакомец предстал без своего семиструнного инструмента, он не играл и не развлекался с девушками. На этот раз безымянный казался выше, чем прежде. Его гладкое лицо застыло, словно вырезанное из камня. Белый плащ реял за плечами, будто его рвал невидимый ветер. Он стоял на поле брани, за спиной висел колчан со стрелами, а в левой руке юноша крепко сжимал странный лук, словно сделанный из серебра. Потрясенный Джереми видел, как его ночной спутник поднял кулак свободной руки и ударил в огромную каменную стену. За ней прятались сотни вражеских солдат, которые кинулись в панике наутек. Некоторые оказались слишком медлительны, и маленькие тела падали под ударами рухнувших камней. От грома обвала Джереми проснулся и обнаружил, что вокруг бушует летняя гроза.

Джереми опознал на небе два созвездия и теперь не боялся ошибиться в направлении. Упорно работая веслом долгими ночными часами, он размышлял, как ему лучше исполнить обещание, данное Сал… Сал, которая однажды назвала его «любимым»! Как он сумеет отдать магическую вещь, если она просочилась в его голову?

Его осенила неутешительная мысль. А что, если он найдет нужных людей, а они решат убить незадачливого гонца, чтобы вернуть волшебный талисман? Что ж, так тому и быть. Джереми был настроен героически и самоотверженно. Он готов все отдать ради Сал, которая подарила ему свободу и звезды. Поразмыслив, он обнаружил странное совпадение: все, кого он любил в своей жизни, были мертвы. И ему нужно бороться с приступами отчаяния. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Джереми постоянно ставил перед собой различные задачи. Первая — вспомнить все, что он когда-либо слышал об Академии и городе Пангур-Бан. Трудно поверить, что он действительно направляется в те места, но выбирать не приходится. Вспоминать особенно было нечего, он слышал о них всего несколько слов. Узнавать придется на месте.

За всю его жизнь паренек слышал упоминания об Академии два или три раза, и всякий раз — в перечне владений лорда Виктора Лугарда, правителя Пангур-Бана. Но эти несколько предложений произносились с таким благоговейным трепетом, что у юноши осталось впечатление, будто в этих местах собрались мудрецы, способные объяснить все мировые тайны и загадки. Однажды, рано утром, через два дня после того, как магическая маска проникла в Джереми, на горизонте впервые возникла какая-то высокая громада. До нее было плыть еще много миль, но сколько — юноша не представлял.

Но догадался, что это было. Ответ незамедлительно всплыл откуда-то из глубин его памяти.

Все слышали о Пещере-в-Горе. На полпути к вершине Священной Горы, в миле над уровнем моря, находилась Пещера Прорицаний, или, как ее еще называли, Пещера Оракула. Там всякий: и богач, и бедняк — мог вопросить, и ему открывалось будущее, или указывался путь, на котором будет ждать успех. Впервые величественная картина этой горы открылась Джереми перед рассветом, когда он собирался причаливать к берегу для дневного сна. Вершина горы подпирала облака необычной формы, и это зрелище настолько потрясло юношу, что он даже бросил весло.

«Одна во всех мирах» — пришла ниоткуда мысль. Паренек неподвижно сидел и смотрел, пока каноэ плыло по течению. Он привычно принялся закрывать глаза — по очереди.

Далекая Гора высилась на северо-востоке, а легкое течение направляло воды реки к юго-востоку, прочь от каменного исполина. Уже не в первый раз Джереми несло в противоположном направлении.

Когда юноша прикрыл левый глаз, Гора исчезла в сиянии зари и туч на горизонте, а также по причине простой близорукости.

В середине дня часто начиналась гроза или сильный дождь. Тогда Джереми, если представлялась такая возможность, вытаскивал каноэ на берег, переворачивал и забирался под лодку, пытаясь хоть немного поспать. Правда, пока стояла теплая погода, вымокнуть он не боялся.

Иногда, когда вечером ему казалось, что он все ближе подвигается к невидимой цели (хотя и удаляясь от Горы). Джереми глядел в звездное небо и, снова, чувствовал, что не одинок. С ним был его таинственный Наблюдатель.

Сал предупреждала его, что до Академии сотни миль и что добираться придется много дней. Она примерно объяснила, как туда попасть, но эти объяснения были слишком смутными и неопределенными и сейчас были совершенно бесполезны. Вскоре Джереми оставил попытки определить, далеко ли он заплыл от деревни дяди Гумберта, — тем более что парень потерял счет дням, сплавляясь по течению реки. Он успел пожалеть, что не делал зарубки на деревянном борту каноэ с помощью кинжала Сал.

Примерно в эти дни он заметил, что каноэ начинает протекать, хотя и не сильно. Пока ему только два-три раза за ночь приходилось выгребать пригоршнями воду. Когда по утрам он вытаскивал лодку на берег, часто под днище попадались камни, что, естественно, не придавало ей крепости. Да, он мог украсть еще одну лодку, но это значило оставить следы. А Джереми не сомневался, что те, кто убил Сал, теперь ищут его самого.

В деревне изюмщиков, вблизи от двойного святилища Дионису и Приапу, разворачивалось действо. Наемные маги лорда Калаха приступили к работе. Они уже нарисовали образ их повелителя — строгое, пучеглазое лицо неопределенного возраста, — чтобы держаться в рамках его собственной воли. Хотя лорд Калах и его первые помощники не верили в способности колдунов. А в богов верили.

Его светлость, лорд Калах, сообщил своим боевым офицерам, прежде чем отправлять их на поиски, что за последние месяцы по меньшей мере одна группа богов выказывает благоволение любому человеческому существу, которое попросит у них помощи. А поскольку Аид уже одержал победу, лорд Калах избрал своим повелителем именно его.

Допрос, по большей части пристрастный, проводили очень дотошно и подробно. Выжившие, как и погибшие, обитатели деревни изюмщиков были тщательно пересчитаны, и уцелевшим приказали определить, кого не хватает. Труп женщины, которая унесла Лик, уже был опознан. Но сокровища при ней не было.

Оказалось, что оба родственника Джереми остались в живых, они сразу же рассказали все, что знали, про их несчастного племянника. Какой стыд, если мальчик впутался в какое-то темное дело! Жаль, что господам придется утруждать себя его поисками, но таков уж мир, тут ничего не поделаешь. Один из селян предположил, что паренька по имени Джереми утащили гарпии. — Тут не было гарпий, — ледяным голосом поправил его офицер. — Летающие существа слишком малы, чтобы унести кого-нибудь. Селянин был вынужден признать свою ошибку.

Возможно, что юноша Джереми Редторн утонул, когда пытался сбежать. Но доказательств не было. Исчезли две лодки. Но их легко могло унести течением, когда поднялась суматоха.

На трупе оказались старые, полузажившие раны от хлыстов фурии. Были и несколько свежих. Изумленные жители села во все глаза глядели на мертвую служительницу поверженного бога, и все в один голос отвечали, что не видали ее прежде.

С тела девушки сняли всю одежду и теперь внимательно перетряхивали. Офицер приказал приступить к последнему досмотру — вскрыть череп и исследовать его содержимое. Обычно Лик проявлялся со смертью носителя, но вдруг в этот раз… — Ну, если бы она носила тот самый Лик, а не просто хранила его… — начал младший офицер спецподразделения Калаха, но так и не закончил фразу. . За него договорил его спутник. — Тогда бы она здесь не лежала. Или от него остался такой мизер, что мы найдем его под черепом, — сухо закончил он.

Окончив, исследователь поднялся с коленей и, вытирая испачканные руки, покачал головой: — Ничего, сэр. — Побери ее Аид! — выругался старший и оглядел сожженные домики, солдат и рыдающих крестьян, поля, виноградники и редкие рощицы. — Возможно, его прихватил с собой пропавший Редторн… или она спрятала его где-нибудь неподалеку. Мы должны все обыскать… Этих людей больше не убивать. Они понадобятся для более детального допроса.

Он помолчал. — Если он у мальчишки… Карло, куда бы вы направились, если бы спешно спасались бегством? Конечно, вниз по реке. Теперь Джереми плыл мимо крупных поселений, иногда разросшихся в города, и движение лодок и барж по реке стало более оживленным. Даже с новообретенным зрением юноша с трудом подыскивал удобное и безлюдное место для отдыха, где его никто не мог бы обнаружить. Он подумал, что в такой дали от села дяди Гумберта уже не важно, увидит его кто-нибудь или нет. Но рубцы от ударов фурии еще ныли, хотя все слабее и слабее, и он чувствовал, что опасность пока не миновала.

Джереми с трудом удерживался, чтобы не заглянуть лишний раз под переднее сиденье каноэ в надежде отыскать кусочек хлеба — либо завалившийся в уголок, либо возникший там чудесным образом. Сплавляясь вниз по реке от заката до рассвета, под аккомпанемент бурчащего от голода живота, Джереми иногда пытался ловить рыбу, но из этой затеи ни разу ничего не вышло. В небольшом мешочке, найденном в лодке, оказались трут и кресало, но в такую теплую пору нужды в костре не возникало.

Прежде он слыхал байки о колдунах, которым стоило только опустить руку в воду, как рыба просто косяками кидалась к ним, едва ли не выпрыгивая из реки. Другие, которые сами ловили рыбу руками, утверждали, что магией тут и не пахнет. Изголодавшийся Джереми попытался проделать этот трюк, сам не веря в успех. То ли ему не хватало магических сил, то ли сноровки и терпения, но все было напрасно.

Однажды ночью, за два часа до рассвета, юноша в отчаянии решился забраться в курятник фермы, стоявшей на отшибе. Непрочное деревянное строение находилось на берегу реки, и его силуэт явственно чернел на фоне звездного неба. Корешки и ягоды позволяли юному организму сносно существовать, но не более того. И если надеяться отведать курятины или любого другого мяса, то лучшая возможность едва ли представится.

Привязав каноэ лишь слегка, чтобы можно было быстро отплыть в случае чего, Джереми выбрался на берег и прокрался к сараю. Больше всего он боялся наткнуться на сторожевого пса, что вскоре и произошло. Когда юноша был еще в тридцати ярдах от цели, раздалось тихое предупреждающее рычание. А ведь Джереми так старался подбираться с подветренной стороны!

Затаив дыхание, юноша пробормотал молитвы и обращения ко всевозможным богам. Хорошо, что тварь хотя бы не залаяла. Парень внезапно исполнился мрачной обреченности, он был слишком голоден, чтобы отступать. К тому же юноша давно знал, что, если сталкиваешься с опасным зверем, ни в коем случае нельзя поворачиваться и убегать.

Он достал маленький кинжал Сал и приготовился к защите. Заодно он принялся бормотать какую-то чепуху тихим голосом, надеясь успокоить собаку. На удивление, это сразу же сработало. Огромный длинношерстный пес подбежал к нему, виляя хвостом и даже слегка повизгивая, словно выражал буйный восторг. В ладонь Джереми уткнулся мокрый нос. Спрятав нож, парень, весь облившись холодным потом, почесал радостную собаку за ухом. Потом снова двинулся к курятнику. Его новый друг трусил рядом. Вероятно, животное прониклось к юноше симпатией и держалось рядом, на случай, если потребуется его помощь. Через каждые два шага голодный мародер замирал и опасливо поглядывал в сторону темного фермерского дома. Но все было спокойно.

В хлеву похрапывал верблюд, время от времени переступая ногами в стойле. В остальном было тихо.

Осторожно двигаясь в темноте, в сопровождении собаки, Джереми подошел к курятнику и обнаружил, что сарай окружает высокая загородка. Вероятно, хозяин соорудил ее как для того, чтобы помешать курам выбраться наружу, так и для того, чтобы помешать ворам забраться внутрь. В ограде была и дверца, но сверху на ней было устроено что-то вроде засова, к которому крепился странный металлический ящичек.

Тут Джереми забеспокоился и едва не повернул обратно. Левым ухом (правое ничего не слышало) он уловил непонятное гудение, издаваемое этим ящичком. При приближении гудение становилось громче. А когда юноша встал на цыпочки и протянул вверх руку, оно стало и вовсе оглушительным.

Оглянувшись через плечо, незадачливый куриный вор увидел, что в доме все тихо и спокойно. Собака тоже не проявляла признаков беспокойства. Постепенно парень сообразил, что этот дикий шум слышит только он один, вернее, его левое ухо.

И тогда он понял: это не что иное, как предупреждение его волшебного молчаливого партнера — железная штуковина была очень хитроумна размещена на краю ограды, так что с грохотом упала бы при неосторожном прикосновении. Когда Джереми начал разматывать цепочку, которая удерживала ящичек, она громко задребезжала.

Сперва юноша отпрянул и пошел на попятную, но голод не тетка, а куры были так близко! Прижавшись к щелям ограды, отчаявшийся паренек тихо зашептал — ведь сегодня ночью это уже сработало. — Сюда, цыпочки… хоть одна… самая жирненькая, а? Или дайте мне несколько яиц, если сами не…

На этом месте Джереми замолк — у него упала челюсть.

Белоснежная сонная птица, жирная и пухлая, спрыгнула с насеста где-то в глубине курятника и вышла на улицу, прямо к нему. В следующий миг курица подпрыгнула достаточно высоко, чтобы Джереми, просунув руку между планками, смог ухватить ее за горло и превратить птицу в пищу. Она и кудахтнуть не успела. Сдавливая шею курице, юноша неожиданно вспомнил свой сон, в котором он этой же рукой (вообще-то не совсем этой) так же легко ломал шею фурии.

Так, сны будут после, когда он утолит голод. А сейчас Джереми поднял еще дергающуюся курицу до верха изгороди и перехватил через верхнюю планку второй рукой.

Покидая двор фермы, юноше потребовалось приструнить пса, который рвался пойти вместе с ним. Когда Джереми, держа под мышкой будущий завтрак, отошел на сто ярдов, он услышал отчаянный вой — животное изливало свое горе. Пока Джереми слишком спешил, чтобы задумываться над происходящим. Он оттолкнул каноэ от берега и проплыл еще с четверть мили. На случай, если хозяин решит узнать, что случилось с его псом и примется обшаривать окрестности. Наконец он причалил к берегу в тихой маленькой заводи, привязал лодку в прибрежных кустах и быстро ощипал и разделал тушку. К этому времени небо достаточно посветлело, чтобы можно было спокойно заниматься готовкой. Джереми отощал еще не до такой степени, чтобы съесть курицу сырой. Но, чтобы зажарить ее, нужно было сперва развести костер: Вот тут фортуна повернулась к нему спиной.

Сколько Джереми ни пытался, кремень и трут отказывались повиноваться. Они были влажными. В придачу ко всему юноша не смог отыскать сухой травы или щепок — земля не успела просохнуть после недавнего ливня. Что ж выходит, сиди и жди, когда кишки играют марш, пока встанет солнце и все просушит? Шипя и ругаясь, Джереми наконец оставил попытки высечь искру. Поднял голову, и прямо ему в лицо ударили первые лучи восходящего солнца. Огонь? Тебе нужен огонь? Вон его сколько, на небе… если бы только можно было взять частичку, самую малость… эх, жаль, нету увеличительного стекла! Мгновение спустя, когда паренек перевел взгляд на сложенные веточки, он замер от неожиданности. Левым глазом он узрел маленькую яркую точку, словно крохотное солнышко село на веточку. Тогда юноша протянул руку и коснулся этого пятнышка пальцем. Ничего — простое дерево… нет, теплое дерево! Так, посмотрим.

Вскоре Джереми обнаружил, что, если смотреть на солнце, чуть кося глазом в сторону веток для костра, белая точка возникала в том месте, куда падал его взгляд. Когда он так просидел с полминуты, белая точка превратилась в ярко-оранжевое свечение, которое он видел уже обоими глазами. Потянуло дымком.

И, наконец, подбросив в маленький огонь побольше веток и щепок, Джереми получил желанный костер, на котором легко можно высушить одежду и поджарить птицу. Он насадил курицу на зеленый прут и стал терпеливо ждать, поворачивая тушку над пламенем. Вскоре по воздуху поплыл чудесный запах. Не выдержав, Джереми принялся отщипывать от тушки кусочки и жадно глотать их, не дожидаясь окончания готовки.

Когда живот насытился, Джереми попробовал снова разжечь костер от солнца — просто так, из интереса. Получилось. Даже проще, чем прежде. Юноша решил, что это, видно, оттого, что солнце встало выше и стало жарче. Побросав перья, кости и кишки курицы в реку, он сидел на бережку, ковырял в зубах щепочкой и раздумывал, глядя в гаснущий костерок. Он сам его зажег! Такого еще не было. Ясно, что в его глазу появилась магическая сила. Впервые за немногие прожитые годы Джереми подвернулся новый способ развлечения. Он лег на спину и принялся прикидывать, какие еще чудесные возможности открывает перед ним волшебная маска.

Конечно, возникли и вопросы. Например, почему курица и собака с первого же слова повиновались ему, а рыба в воде нет? Но никакие вопросы не помешали юноше быстро заснуть.

Путешествие продолжалось. И до сих пор, и днем, и ночью, хотя не так часто, как в начале пути, Джереми искал позади лодки преследователей на реке и фурий в небе. Юноше пришла в голову идея попытаться поджечь фурию в воздухе, сконцентрировав на ней солнечный свет. Только во снах ему — или темноволосому юноше — хватало сил, чтобы свернуть шею крылатой твари. Но неплохо будет под жечь ей крыло, чтобы эта зараза заверещала и, кувыркаясь, рухнула на землю. Но Джереми понимал, что фурия не станет сидеть и ждать, пока он будет наводить на нее яркую точку. Ведь он не мог создавать огонь в одно мгновение.

Пару раз ему доводилось видеть, как это делают с помощью увеличительных стекол. Но… это же глаз!

Конечно, глаз с такой могучей силой уже не может считаться его, Джереми, прежним глазом.

В следующие дни все шло удачно. Джереми удалось раздобыть кое-каких фруктов — и диких, и садовых. Яблоки он рвал в прибрежных садах, на бахчах можно было разжиться дынями. Юноша запросто различал левым оком удобные тропинки, спелые плоды и места, где можно чем-то поживиться без ущерба. Иногда он решался подбираться поближе к домам, где на огороде можно было сорвать кочан капусты или выкопать несколько картофелин. Наткнувшись на дикий виноград, Джереми попробовал ягоды и нашел их вполне приемлемыми, хотя и полагал, что вкус к винограду у него отбило несколько месяцев назад. Слишком уж этот виноград отличался от специально взращенного для производства изюма, который рос у дяди Гумберта и который Джереми таскал в тяжелой тачке. Но волшебное зрение никак не помогало с теми растениями, которые человек не культивировал вообще. Почему — над этим стоило задуматься.

В последующие ночи Джереми решился еще несколько раз проделать трюк с курятниками — каждый раз все более уверенно и с неизменным успехом. Попробовав поэкспериментировать в другой области, он достал гуся, а потом индейку. Теперь голод больше не грозил ему, как и сторожевые псы. Если бы Джереми только захотел обзавестись надежным эскортом, его сопровождала бы целая свора псов, которые только и ждали его первого слова.

Было ли солнце видно на небе, или его затягивали тучи, юноша легко мог развести костер в любую погоду. Он попытался было поджечь ветки в лунном свете и под конец решил, что это может получиться, если хватит терпения сидеть долго на одном месте.

В середине дня, когда он просто лежал и ждал темноты, чтобы продолжить путь, Джереми развлекался тем, что выжигал левым глазом свои инициалы на борту деревянного каноэ. Прежде он не задумывался, что каждую букву алфавита можно написать по-разному, например: «д» так, а «т» курсивом. Есть и другие способы письма… другие языки…

И сколько же способов и того и другого он знает? Юноша похолодел, когда понял, насколько много. Больше, чем знал Джереми Редторн, отучившийся шесть лет в простой деревенской школе. Так пишут люди, живущие примерно в пятистах милях отсюда, — подсказала ему новая, чужая память. А вот так пишет одно племя, которое кочует по далеким землям на севере. А так — далеко-далеко отсюда, по другую сторону огромного круглого мира… Он прислонился спиной к борту каноэ и вздохнул.

Да, конечно, наш мир круглый. И удивительно огромный, Джереми не знал, откуда и как пришло это понимание. И наш мир называется планета Земля. Каким-то внутренним зрением он смутно увидел очертания континентов и океанов. Названия далеких мест, городов, стран, морей, озер и рек. Может, это родители когда-то показывали ему глобус? Ничего подобного он припомнить не мог. Но, конечно, они могли. Родители вполне могли рассказывать ему кое-что, но далеко не все.

И сколько он успел выучить в школе, в его родном селе? Он не мог припомнить, чтобы учителя или родители говорили о подобных вещах. С другой стороны, теперь он твердо знал, что земля имеет форму шара. И что существуют ее модели — глобусы. А также много, очень много разных карт. Ну и что, что их не было в его родной школе? Зато есть в Академии и в других учебных заведениях, разбросанных по всему миру.

Теперь, когда Джереми задумывался на эту тему, в голове возникало множество — сотни, тысячи — новых фактов, таких разных и не похожих друг на друга. Одно открытие в огромной сокровищнице тянуло за собой следующее, они лились водопадом. Целый фонтан событий, слов и образов бил у него в голове, затмевая все вокруг. Джереми слегка пугало, что он может отыскать в памяти любую информацию, если только захочет. Все это появилось без его участия, он даже не знал… «Хватит!» — одернул он себя.

Но как остановишь мысль? Разве можно запретить себе думать и мечтать? Тем более что эти знания уже были в нем, уже были им. И невозможно было игнорировать их, как нельзя игнорировать свой собственный пол — он есть, и все. Сознание юноши постоянно выхватывало новое из огромной, невероятной сокровищницы знаний и памяти.

Конечно, это давал о себе знать магический дар Сал. Какую пользу можно из этого извлечь?

Вот откуда, например, Джереми Редторн, проживший всю свою короткую жизнь в нескольких маленьких деревушках, может знать об учебных пособиях Академии? А ведь знал. И когда Джереми попытался, он увидел смутную картину белокаменных строений под красными черепичными крышами. Он даже разглядел, словно через призму полузабытых воспоминаний, людей, которые занимались своими делами.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.