Скарамуш - Лето Святого Мартина

Гобер остановился, заломив руки, и простонал, качаясь из стороны в сторону в приступе отчаяния:

— Убит! Его зарезали! О-о! Это было ужасно!

Рабек крепко, до боли стиснул его плечо.

— Что вы сказали? — с трудом дыша, переспросил он, и его лицо смертельно побелело.

Трессан тоже остановился и повернулся к Гоберу с недоверчивым выражением на лоснящемся лице.

— Кто убит? — спросил он. — Не месье ли Гарнаш?

— Helas! Да, — простонал Гобер. — Они заманили нас в ловушку, guet-apens note 24, на полях Капуцинов и вчетвером напали на нас. Пока он был жив, я находился рядом с ним. Но, увидев, что он упал, я побежал за помощью.

— Боже! — воскликнул Рабек и отпустил плечо господина Гобера.

— Кто это сделал? — свирепо громыхнул голос де Трессана.

— Я не знаю, кто они. Человек, затеявший ссору с месье де Гарнашем, называл себя Сангвинетти. Ужас, что сейчас творится там. Целая толпа наблюдала схватку, и под конец они принялись драться между собой. Молю небеса, чтобы начавшаяся потасовка смогла спасти этого несчастного от убийства.

— Потасовка, вы говорите? — вскричал Трессан, в котором, казалось, проснулся блюститель порядка.

— Да, — равнодушно ответил Гобер, — они режут друг другу глотки.

— Но… Но… Вы уверены, что он мертв, месье? — спросил Рабек.

На миг замолкнув, Гобер взглянул на него, словно вспоминая происшедшее.

— Я видел, как он упал, — сказал он. — Возможно, он только ранен.

— И вы оставили его там? — заревел слуга. — Вы его там оставили?

Гобер пожал плечами.

— Что я мог сделать против четверых? Кроме того, толпа начала вмешиваться, и мне показалось более благоразумным отправиться за помощью. Здесь солдаты…

— Да, — оборвал его Трессан и, повернувшись, позвал сержанта. — Это уже моя забота.

И он заявил месье Гоберу:

— Я господин сенешал Дофинэ.

— Какая удача, что я встретил вас, — ответил Гобер и поклонился. — Я не мог бы передать дело в лучшие руки.

Однако Трессан, не обращая на него внимания, уже отдавал приказ сержанту спешить со своими солдатами к полям Капуцинов. Но тут неожиданно вмешался Рабек.

— Нет-нет, месье сенешал, — в смятении повторил он, чувствуя надвигающуюся опасность и помня о своем поручении. — Эти люди должны находиться здесь, чтобы охранять мадемуазель де Ла Воврэ. Пусть они останутся, а я сам отправлюсь к месье де Гарнашу.

Сенешал презрительно посмотрел на него, выпятив губу.

— Вы отправитесь? — переспросил он. — А что вы сможете там сделать один? Кто вы вообще?

— Я слуга месье де Гарнаша.

— Лакей? Фа! — и Трессан отвернулся и повторил свои приказания, как будто Рабека и вовсе не существовало: — На поля Капуцинов! В галоп, Помье! Я пошлю еще людей вслед за вами.

Сержант поднялся в стременах и отдал приказ. Солдаты засуетились и умчались. Лишь эхо топота копыт пронеслось по узкой улочке.

Рабек вцепился в руку сенешала.

— Остановите их, месье! — от возбуждения его голос почти сорвался на крик. — Остановите их! Тут какая-то ловушка, какой-то обман.

— Остановить их? — откликнулся сенешал. — Вы сошли с ума!

Он стряхнул удерживающую его руку Рабека и, оставив его, вновь пересек улицу своей медлительной тяжеловесной походкой, собираясь, без сомнения, исполнить свое обещание и послать еще солдат на место беспорядков.

Рабек сердито и горько выругался; его досада имела две совершенно разные причины. С одной стороны, беспокойство и любовь к своему господину побуждали его не мешкая мчаться на помощь, но, поскольку Трессан отправил туда солдат, Рабек не мог оставить мадемуазель де Ла Воврэ вовсе без охраны. Мысль о том, что может с ней случиться, если Гарнаш не вернется вообще, пока не приходила ему в голову. С другой стороны, инстинктивные и все растущие подозрения относительно господина Гобера, входившего в этот момент в гостиницу, внушили ему мысль, что толстый сенешал был одурачен нелепой басней и удалил солдат оттуда, где они могли вскоре оказаться крайне необходимы.

Снедаемый страхом, беспокойством и недоверием, в совершенном упадке духа, Рабек медленно последовал за господином Гобером. Но едва он переступил порог общей комнаты, его взору предстала картина, заставившая слугу на мгновение застыть, и все сомнения мгновенно сменились уверенностью.

Он обнаружил там с полдюжины субъектов бандитской наружности, вооруженных с головы до ног, всем своим видом и экипировкой очень напоминавших молодчиков, которые им вчера препятствовали в замке Кондильяк. Как они сюда попали? Оставалось только предположить, что они пробрались через конюшню, иначе он бы заметил их приближение. Сейчас они собрались на другом конце длинного низкого помещения, около двери, ведущей во внутренние комнаты гостиницы. Тут же находился наблюдавший за ними хозяин гостиницы, и во взгляде его сквозило беспокойство.

Но более всего Рабека обеспокоило то, что человек, называвший себя Гобером, разговаривал с юношей, в котором он узнал Мариуса де Кондильяка.

И когда Рабек остановился на пороге, до него донеслись слова Мариуса:

— Пусть ей скажут, что месье де Гарнаш хочет, чтобы она спустилась.

Услышав это, Рабек шагнул к ним с видом, ясно говорящим о его намерениях. Гобер при его приближении обернулся и улыбнулся. Мариус метнул взгляд вверх и сделал знак своим людям. Двое из них сразу же исчезли за дверью, которую охраняли, но прежде чем она закрылась, Рабек заметил, что они направились к лестнице. Оставшиеся четверо встали плечом к плечу в дверях, очевидно намереваясь заблокировать проход. Гобер, за которым по пятам следовал Мариус, отступил в сторону, приблизился к хозяину и остановился перед ним, зловещая улыбка кривила его бледное ястребиное лицо. Рабек не смог разобрать, о чем говорили Гобер и Мариус, но он отчетливо услышал ответ хозяина, сопровождаемый вежливым поклоном в сторону Мариуса.

— Хорошо, месье де Кондильяк. Я не стану вмешиваться в ваши дела ни за что на свете. Я буду глух и слеп. Мариус принял это подобострастное заявление с усметкой, и Рабек, наконец стряхнув с себя оцепенение, смело прошел вперед, к дверному проему, заграждаемому опасным живым барьером.

— Позвольте, господа, — сказал он и попытался оттолкнуть одного из них в сторону.

— Сюда нельзя, месье, — услышал он вежливый, но твердый ответ.

Рабек остановился, сжимая и разжимая кулаки и дрожа от гнева. В этот момент он посылал самые жаркие проклятия Трессану и его дурацкой привычке соваться не в свои дела.

Если бы только его солдаты были здесь, они бы легко справились с этими оборванцами. А сейчас, когда господин Гарнаш был мертв или, по крайней мере, отсутствовал, все казалось бесполезным.

Он мог бы сказать себе, что, если Гарнаш убит, его собственные действия не имеют большого значения, поскольку, в конце концов, маркиз наверняка поступит с мадемуазель де Ла Воврэ по своему усмотрению. Но размышлять об этом Рабеку было некогда. Он отступил назад и обнажил шпагу.

— Дайте мне пройти! — прокричал он.

Но в то же самое мгновение раздался мягкий, скользящий звук еще одной выхваченной шпаги, и Рабеку пришлось повернуться, чтобы встретить нападение господина Гобера.

— Грязный предатель! — вскричал рассерженный слуга, и это было все, на что хватило его порыва.

Стальные руки обхватили его сзади. Шпагу вырвали из рук. Его отшвырнули, он тяжело упал и распластался в углу, прижатый к полу одним из головорезов, который устроился у него на спине. Дверь открылась, и несчастный Рабек застонал от бессильной ярости, видя, как мадемуазель де Ла Воврэ остановилась на пороге и побледнела при виде господина Кондильяка, низко поклонившегося ей.

Мгновение она стояла между двух негодяев, которые были посланы за ней, и, обежав взглядом комнату, обнаружила Рабека в его плачевном полузадохнувшемся состоянии.

— Где… где месье де Гарнаш? — запинаясь, спросила она.

— Он там, где рано или поздно оказываются все, кто идет против воли Кондильяков, — важно сказал Мариус. — От него избавились.

— Он мертв, вы хотите сказать? — вскричала она.

— Думаю, в настоящий момент это вполне вероятно, — улыбнулся он. — Итак, вы видите, мадемуазель, поскольку опекун, назначенный вам королевой… м-м… оставил вас, вы поступите благоразумно, вернувшись под кров моей матери. Позвольте заверить вас в том, что мы будем рады приветствовать ваше возвращение. Мы не виним никого, кроме Гарнаша, во всем, что с вами произошло, а он уже поплатился за ту дерзость, с которой похитил вас.

Она в отчаянии отвернулась от этого язвительного джентльмена и попыталась апеллировать к хозяину, будто ей мог помочь тот, кто не мог помочь себе сам.

— Месье хозяин… — начала она, но Мариус резко оборвал ее.

— Выведите ее через ту дверь, — сказал он, указывая в сторону коридора под лестницей. — В повозку. Поторопитесь.

Девушка попыталась сопротивляться, но ее потащили на задний двор; заторопились и остальные. Последним уходил Гобер.

— Немного погодя догоняй нас, — бросил он человеку, склонившемуся над Рабеком, и с этими словами исчез.

Шаги их затихли в коридоре, где-то в отдалении хлопнула дверь. Наступила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Рабека, затем на улице послышался какой-то шум, кто-то громко отдавал приказ. Застучали копыта, заскрипели колеса, и вот загрохотал тяжелый экипаж, быстро увлекаемый прочь.

Наконец негодяй отпустил Рабека, вскочил на ноги и исчез, прежде чем он смог подняться, и, оказавшись на ногах, рвануться за ним вдогонку. Вдалеке он увидел своего недавнего противника, бегущего изо всех сил, повозка уже исчезла из вида. Он обернулся, и его потухший было взор упал на хозяина гостиницы.

— О свинья! — воскликнул он. — Трусливая свинья! — дал он выход своей ярости.

— А что вы хотите? — протестовал испуганный кабатчик. — Если бы я им сопротивлялся, мне бы перерезали глотку.

Рабек изливал на него оскорбления до тех пор, пока недостаток слов не заставил его остановиться, затем, еще раз презрительно рявкнув на него, он отправился за своей шпагой, которая была брошена в дальний угол. Он уже наклонился над ней, когда услышал позади быстрые шаги, и сердитый голос с нотками металла резко произнес его имя: — Рабек!

Шпага, загремев, выпала из руки Рабека, внезапно обессилевшего от охватившей его радости: его господин стал перед ним живой и невредимый.

— Месье! — воскликнул он, и не знавшие слез глаза слуги подернулись влагой.

— Месье! — воскликнул он вновь, и по его желтоватым и морщинистым, как пергамент, щекам покатились слезы.

— Слава Богу! — без конца всхлипывал он. — Слава Богу!

— Что произошло? — шагнув вперед, спросил Гарнаш, и его лицо стало мрачнее грозовой тучи. — Где экипаж? Где солдаты? Где мадемуазель? Отвечай мне!

Он сжал запястье Рабека с такой силой, что мог бы, казалось, его оторвать. Лицо Гарнаша было смертельно бледным, глаза пылали.

— Они… они… — заикался Рабек. У него не хватало мужества рассказать о том, что произошло. Он боялся, что Гарнаш убьет его на месте.

Но вдруг он ощутил странный прилив смелости. Он заговорил с Гарнашем таким тоном и в таких выражениях, как ему никогда и не снилось, и, быть может, только благодаря этому он спас свою жизнь.

— Дурак! — закричал слуга. — Я предупреждал тебя: будь начеку. Но ты все знаешь лучше Рабека, все делаешь по-своему. Тебе бы только скандалить. А они одурачили тебя, как хотели, да еще и насмеялись над тобой вдоволь, месье.

Гарнаш выпустил руку слуги и отступил на шаг назад. Неожиданный протест слуги, его слова, прозвучавшие так неожиданно, но очень кстати, помогли хотя бы отчасти отрезвить его. Гарнаш понял: слуга прав, винить во всем он должен одного себя — себя и свой проклятый характер.

— Кто… кто одурачил меня? — пробормотал он.

— Гобер, вернее, малый, который называл себя Гобером. Он и его дружки. Они выманили вас. Затем Гобер вернулся с басней о вашей смерти и о потасовке на полях Капуцинов. К несчастью, здесь оказался месье де Трессан, и Гобер упросил его направить туда солдат, чтобы навести порядок. И эскорт был отослан туда. Тщетно пытался я остановить их. Меня даже не слушали. Солдаты уехали, и тогда месье Гобер вошел в гостиницу, где его ожидали месье де Кондильяк и шестеро его негодяев. Они ожидали меня и затащили мадемуазель в экипаж. Я делал все что мог, но…

— Давно они уехали? — прервал его Гарнаш.

— Всего за несколько минут до вашего прихода.

— Это, должно быть, тот экипаж, который проехал мимо меня около ворот Савойи. Мы должны догнать их, Рабек. Я сократил свой путь через кладбище Святого Франциска, иначе я бы встретил эскорт. О, проклятье!

— вскричал он, ударяя сжатым кулаком правой руки открытую ладонь левой. — Столько трудов погубить из-за минутной слабости! — затем он резко повернулся на каблуках: — Я иду к месье де Трессану, — бросил он через плечо и вышел.

Когда он переступил порог крыльца, на улице наконец-то появился возвращающийся эскорт. Увидев его, сержант изумленно вскрикнул:

— Месье, по крайней мере, вы целы. Нам говорили, что вас уже нет в живых, и я опасался, что так оно и есть на самом деле, хотя все остальное было, очевидно, дурацкой шуткой.

— Шуткой? Это была не шутка, — мрачно ответил Гарнаш. — Лучше возвращайтесь во дворец сенешала. Мне больше не нужен этот эскорт, — горько добавил он. — Потому что мне потребуется куда более значительная сила.

И он вышел под дождь, который вновь начался и теперь лил как из ведра.

Глава IX. СОВЕТ СЕНЕШАЛА

Гарнаш направился прямо во дворец сенешала. И там, хотя в этот день его чувства уже подверглись серьезным испытаниям, а темперамент проявился очень бурно, парижанина ожидали новые неприятности, а Трессана вспышки его гнева.

— Могу ли я узнать, месье сенешал, — заносчиво спросил он, — с какой целью вы приказали эскорту, который был отдан под мою команду, покинуть свой пост?

— С какой целью? — переспросил сенешал, и в его голосе одновременно слышались сожаление и негодование. — Ну как же, чтобы он смог вовремя поспеть к вам на помощь. Мне сказали, что ваша жизнь была в опасности, если вы вообще еще живы.

Такой ответ обезоружил Гарнаша, который, конечно же, не доверял Трессану. Однако сенешал был настолько искренен в излияниях радости по поводу чудесного спасения парижанина, что тот не счел возможным заявить о своем неудовольствии в той форме, в которой намеревался это сделать. Вместо этого он принялся рассказывать Трессану о разыгравшихся событиях. Гнев его опять ожил, и хотя сенешал, оценив ситуацию, проявлял внешние признаки дружеского участия, это нисколько не смягчило Гарнаша.

— А сейчас, месье, — заключил он, — остается лишь одно: вернуться с войсками и силой потребовать от них выдачи мадемуазель. Сделав это, я арестую вдову, ее сына и любую другую обезьяну в замке. За поддержку, оказанную мадам в ее попытке сопротивляться воле королевы, люди вдовы окажутся в Гренобльской тюрьме, и вы сами разберетесь с ними, а маркиза и ее сын отправятся со мной в Париж, где они ответят за нанесенное ее величеству оскорбление.

Сенешал стал серьезным, он задумчиво теребил бороду указательным пальцем, и его маленькие поросячьи глазки испуганно всматривались в Гарнаша сквозь стекла очков в тяжелой оправе. Гарнаш опять застал его якобы погруженным в дела.

— Да, конечно, — будто нехотя, согласился он, — это ваше право.

— Я рад, месье, слышать такой ответ. Потому что мне потребуется ваша помощь.

— Моя помощь? — лицо сенешала приобрело испуганное выражение.

— Для уничтожения гарнизона в Кондильяке вы должны выделить мне солдат.

Щеки сенешала раздулись, угрожая, казалось, взорваться, он покачал головой и задумчиво улыбнулся.

— И где, — спросил он, — должен я, по-вашему, найти их?

— В Гренобле у вас более двухсот человек.

— И вы думаете, эти люди смогут взять такую крепость, как Кондильяк? Месье, вы заблуждаетесь. Если крепость окажет сопротивление, вам потребуется в десять раз больше солдат, чтобы привести их в чувство. У них большие запасы и отличное водоснабжение. Мой друг, они просто поднимут мост и будут смеяться с высоты стен над вами и вашими солдатами.

Гарнаш посмотрел на сенешала из-под насупленных бровей. Несмотря на то что у него имелись веские основания не доверять этому человеку, он был вынужден признать справедливость сказанных им слов.

— Если надо, я буду вести осаду, — заявил он.

И опять сенешал покачал головой.

— В этом случае нужно быть готовым зимовать там, а зима холодная в долине Изера. Гарнизон замка невелик, всего человек двадцать, но этого хватит для его защиты. Нет, месье, если вы хотите взять их силой, вам не хватит двухсот человек.

И тут Трессана осенило. Как всегда, его целью было накормить волков и сохранить овец. Порвать с мадам де Кондильяк ему не позволяли безумные сердечные надежды. Порвать с человеком, который был воплощением королевской власти, он просто не решался. Трессан пробовал

— и это ему давалось нелегко — держаться середины, стараясь услужить вдове и не перечить (хотя бы внешне) парижанину. Сейчас, как ему казалось, он окончательно зашел в тупик, когда следовать прежним курсом становилось невозможно, а приходилось остановиться и уточнить, на чьей же он стороне. Однако только что высказанное им соображение помогло ему выйти из затруднения. Прожекты мадам де Кондильяк его мало заботили, и ему было безразлично, доберется ли ее корабль до спасительной гавани или нет, равно как его никогда не волновало и то, выйдет ли Валери де Ла Воврэ замуж за Мариуса де Кондильяка или за последнего сапожника в Гренобле. Его не беспокоило, что он мог способствовать крушению планов маркизы, лишь бы она не знала о его предательстве, лишь бы внешне он сохранил верность ее интересам.

— Месье, — серьезно сказал он, — единственное, что вам остается, — это вернуться в Париж, набрать достаточно людей, приготовить пушки и другие современные осадные приспособления, которых у нас здесь нет, вернуться и разрушить стены замка Кондильяк.

Сенешал был совершенно прав, и Гарнаш отчетливо понимал это. Он уже начал было сомневаться, не рано ли он причислил сенешала к союзникам противной стороны. Но хотя он и признавал мудрость данного им совета, однако подобный шаг ущемил бы его гордость, заставил бы признать, что его, де Гарнаша, изобретательности, на которую так полагалась королева, отправляя его сюда одного, оказалось недостаточно.

Не отвечая, он прошелся по комнате, пощипывая усы и размышляя, в то время как сенешал украдкой наблюдал за ним в колеблющемся свете свечей. Наконец он остановился около письменного стола, прямо напротив сенешала. Гарнаш сделал резкий жест рукой, и в его глазах появилась решимость.

— Месье сенешал, ваш добрый совет может быть использован как последнее средство для меня, — сказал он. — Но сначала я попробую что-то предпринять с теми людьми, которые у вас есть здесь.

— Но у меня нет людей, — уныло ответил Трессан, видя, что все его усилия пошли прахом.

Гарнаш посмотрел на него с изумлением, которое тут же переросло в подозрение.

— Нет людей? — оторопело повторил он. — Нет людей?

— Я могу набрать два десятка, но не более.

— Но, месье, мне известно, что здесь у вас, по меньшей мере, двести человек. Я видел вчера утром как минимум, пятьдесят построившихся внизу во дворе.

— Они были здесь, месье, — чуть не плача ответил се-нешал, воздевая руки и опершись всем телом о стол. — Были. Но, к сожалению, беспорядки в районе Монтелимара заставили меня расстаться с ними. Когда вы их видели, они как раз собирались выступить туда.

Секунду Гарнаш молча посмотрел на него, а затем резко произнес:

— Их надо отозвать, месье.

Сенешал попытался изобразить негодование.

— Отозвать? — воскликнул он, и в его голосе, помимо негодования, послышался ужас. — Отозвать? А зачем? Чтобы они помогли вам заполучить проклятую девчонку, которая так упряма, что не хочет выходить за жениха, которого выбрали ее опекуны. Хорошенькое дельце, клянусь всевышним! И чтобы уладить эти семейные дрязги, целая провинция, в которой разгорается бунт, не ставится ни во что! Честное слово, месье, я начинаю думать, что вы теряете голову. Вы, кажется, утратили чувство меры.

— Месье, может быть, я теряю голову, может быть, нет, но я не удивлюсь, если, в конце концов, вы лишитесь вашей. Отвечайте мне: что это за беспорядки в Монтелимаре, о которых вы говорили?

Изворотливости Трессана не хватило, чтобы уклониться от ответа на этот скользкий вопрос.

— Какое вам до этого дело? — встал он на дыбы. — Вы сенешал Дофинэ или я? Раз я говорю, что там беспорядки, значит, это так. Мое дело усмирять их, чем я и занимаюсь. А вы, вы справляйтесь со своим делом, которое, похоже, состоит в том, чтобы влезать в женские распри.

Это было уже слишком. В словах Трессана был цинизм. Даже мысли о том, что его поручение и в самом деле таково, было достаточно, чтобы разъярить парижанина, тем более, когда все это высказывалось в лицо.

Он кричал, размахивая руками и стуча по столу. Но брань, угрозы и обещания, сотрясающие воздух, заставили сенешала с удовлетворением сделать вывод, что парижанин последует его совету.

— Я сделаю то, что вы советуете, — закончил Гарнаш. — Я доберусь до Парижа так скоро, как только позволят лошади. Но когда я вернусь — горе Кондильяку. И я пошлю своих людей в район Монтелимара выяснить, что это за беспорядки, о которых вы мне рассказывали. И если там все тихо — я вам не завидую. Вы дорого заплатите за то, что не оставили солдат здесь для службы королеве.

С этими словами он схватил свою промокшую шляпу, нахлобучил ее на голову и гордо вышел из комнаты, а затем из дворца.

На другое утро он оставил гостиницу «Сосущий Теленок» и, покидая Гренобль, выехал из города по дороге, ведущей в Париж; теперь это был совершенно другой Гарнаш — покладистый и упавший духом. Как над ним будут потешаться во дворце королевы-матери. Даже такое дело он не смог довести до успешного завершения, какие-то женские распри, как это назвал Трессан. Рабек, догадываясь о настроении своего господина, как и положено хорошему слуге, ехал в двух шагах позади него, тихий и угрюмый.

К полудню они прибыли в Вуарон и здесь на постоялом дворе решили ненадолго задержаться, чтобы подкрепиться и отдохнуть. Стоял холодный ненастный день, дождя не было, но черные тучи предвещали его, В общей комнате весело горел огонь в камине, и Гарнаш подошел к нему. Он стоял в задумчивости, положив руку на каминную полку, а ногу поставив на железную решетку, и глаза его были устремлены на пляшущие языки пламени.

Трезво оценивая ситуацию, в которую попал, Гарнаш осознавал, что потерпел полный крах. Легко было вчера метать громы и молнии и говорить Трессану о том, что он сделает, когда вернется. Он вполне мог не возвратиться никогда. Вместо него пошлют другого, а может быть, и вообще никого.

Ведь пока он доберется до Парижа, а войска появятся в Дофинэ, пройдет, в лучшем случае, не менее двух недель. Будет очень странно, если за это время в замке Кондильяк не предпримут никаких мер против мадемуазель, тем более зная, что сама королева вмешалась в их дела.

О! Как он все испортил! Если бы он сумел сдержаться вчера в Гренобле, если бы у него хватило ума сохранять спокойствие в ответ на оскорбления, он бы расстроил их планы и вырвал мадемуазель прочь из их капканов. Но сейчас! Его руки в отчаянии упали.

— Месье, ваше вино, — произнес за его спиной Рабек.

Гарнаш повернулся и взял из рук слуги чашу с подогретым вином. Оно согрело его тело, но ему сейчас надо было бы осушить бочку, чтобы утопить печаль.

— Рабек, — мрачно сказал он. — Похоже, я самый отъявленный неудачник, который когда-либо брался за подобное дело.

Все пережитое в Гренобле так давило на него, что ему необходимо было высказаться — пусть даже перед собственным слугой.

Лицо проницательного Рабека приняло строгое выражение. Он покорно вздохнул, ища слова утешения, и наконец произнес:

— По меньшей мере, месье, вы заставили их опасаться вас там, в Кондильяке.

— Заставил опасаться? — рассмеялся Гарнаш. — Тьфу! Скажи лучше: высмеять себя.

— Опасаться себя, повторяю вам, месье. Иначе зачем бы они так старались усилить свой гарнизон?

— А? — откликнулся он. Но, судя по тону, это его на самом деле не особенно заинтересовало. — Чем они занимаются? Усиливают гарнизон? Откуда ты знаешь?

— Мне сказал конюх «Сосущего Теленка», что некий капитан Фортунио, итальянский наемник, командующий гарнизоном Кондильяка, прошлой ночью был в гостинице «Франция», предлагая всем, кто пожелает, стать солдатом. Тем, кто откликался, он рассказывал о прелестях военной карьеры, особенно о карьере наемника, а тем, кто интересовался, предлагал, говорят, службу у маркизы.

— И многих ли он завербовал, не знаешь?

— Конюх сказал, что ни одного, а он, похоже, весь вечер наблюдал, как этот паук плел свою паутину. Но мухи были сверхосторожны. Они знали, откуда он и для чего хочет завербовать их, поскольку прошел слух, что Кондильяк взбунтовался против королевы; ни одна отчаянная голова в гостинице не рискнула своей шеей, невзирая на плату, которую за нее обещали.

Гарнаш пожал плечами.

— Неважно, — сказал он. — Дай-ка мне еще вина.

Но как только Рабек отвернулся, чтобы выполнить поручение, в глазах господина Гарнаша вдруг появился блеск, и его хмурое лицо прояснилось.

Глава X. РЕКРУТ

В огромном зале замка Кондильяк сидели маркиза, ее сын и господин сенешал.

Был полдень последнего четверга октября. Прошла ровно неделя с того дня, как Гарнаш с разбитым неудачей сердцем уехал из Гренобля. Они только что пообедали, и скатерть была еще заставлена посудой и остатками кушаний. Однако все трое уже вышли из-за стола — даже сенешал, всегда неохотно покидающий трапезу, в каком бы скверном расположении духа ни находился, — и собрались около огромного открытого камина.

Лучи бледного октябрьского солнца, просочившись сквозь украшенные алыми гербами окна, озарили ярко-красными отблесками серебро и стекло оставленной на столе посуды.

Мадам говорила. Она повторяла слова, которые за последнюю неделю произносила раз по двадцать на день.

— Было безумием позволить уйти этому субъекту. Если бы нам удалось избавиться от него и его слуги, то сейчас мы спали бы спокойно. Я знаю королевский двор. Сначала они немного удивились бы, что от него нет вестей, но затем мало-помалу позабыли бы и его, и это дело, в которое королева так некстати решила вмешаться. А сейчас он вернется в Париж вне себя от ярости после такого приема. Начнутся разговоры о предательстве, об оскорблении ее королевского величества, о бунте. Возможно, в парламенте предложат объявить нас вне закона, и что будет с нами — кто знает?

— От Кондильяка до Парижа долгий путь, — пожав плечами, сказал ее сын.

— Ты слишком уверен в своей безопасности, как будто лучше всех знаешь, что они сделают, а чего не будут делать. Время покажет, друзья мои, и, черт побери, вы оба попомните мои слова и будете сожалеть, что не избавились от месье де Гарнаша и его слуги, пока они были в нашей власти.

Высказав это зловещее предсказание, она бросила взгляд на Трессана, который слегка поежился и протянул руки к огню, как будто его озноб был вызван холодом. Но Мариуса не так легко было запугать.

— Мадам, — проговорил он, — в худшем случае мы запремся и будем обороняться. Людей у нас достаточно, а Фортунио к тому же набирает новых рекрутов.

— Да, набирает, — усмехнулась она. — Целую неделю этот малый бросает мои деньги на ветер, сидя в гостинице «Франция» и мороча голову половине населения Гренобля лучшим вином, но пока не завербовал ни единого рекрута.

Мариус рассмеялся.

— Ваш пессимизм приводит вас к чересчур поспешным выводам, — вскричал он. — Вы не правы. Один рекрут все же есть.

— Один! — откликнулась она. — Тысяча чертей! Один в поле не воин! Неплохое вознаграждение за реку вина, которым мы промыли желудки жителей Гренобля!

— Это всего лишь начало, — рискнул вмешаться сенешал.

— Да и, очевидно, конец, — парировала она. — И откуда только взялся этот дурень, решившийся связать свою несчастную судьбу с нашей?

— Он итальянец из Пьемонта, пересек Савойю и в поисках счастья направлялся в Париж, когда на его пути встретился Фортунио и внушил ему, что его счастье — в Кондильяке. Он крепкий малый, ни слова не знает по-французски и заговорил с Фортунио, лишь признав в нем соотечественника.

В красивых глазах вдовы промелькнула насмешка.

— Вот почему он завербовался. Не зная французского, бедняга и не подозревает, сколь поспешен его выбор. Хорошо бы нам найти побольше таких, как он. Но где мы их возьмем? Дорогой Мариус, позволив уйти Гарнашу, мы совершили ошибку, которую этим мало поправишь, если поправишь вообще.

— Мадам, — вновь отважился возразить сенешал, — не теряйте надежды.

— По крайней мере, я не теряю мужества, месье граф, — ответила она ему, — и обещаю, что, пока я жива, в Кондильяке не будет ноги парижан, даже если мне придется самой взять в руки оружие.

— Да, — недовольно проговорил Мариус, — этого можно ожидать, но вы ничего другого и не ждете. Вы не видите, мадам, что наше положение далеко не безнадежно, и возможно, что, в конце концов, нам вовсе не придется сопротивляться королю. Вот уже три месяца, как от Флоримона нет вестей. За это время на войне многое могло случиться. Вполне вероятно, что он уже мертв.

— Хорошо, будь он проклят, — огрызнулась она, и ее губы сжались.

— Да, — вздохнув, согласился Мариус, — на этом все наши неприятности закончились бы.

— Я не слишком в этом уверена. Остается мадемуазель с ее новыми друзьями в Париже — чума их всех побери! Остаются земли Ла Воврэ, которые можно потерять. Единственный выход из всех наших неприятностей заключается в твоей женитьбе на этой упрямой плутовке.

— В том, что это невозможно, вы можете винить только себя, — напомнил ей Мариус.

— Отчего же? — вскричала она, резко повернувшись к нему.

— Если бы вы сохранили дружбу с церковью, платили бы десятину и избавили нас от этого проклятого отлучения, мы бы легко нашли покладистого священника, привезли его сюда и сразу же устроили дело, хочет того Валери или нет.