Вселенная «Метро 2033» - Метро 2033: Из глубин

Из перехваченных Верой радиопереговоров на военных частотах становилось понятно, что после долгого перерыва о себе заявила федеральная власть, уцелевшая где-то на Сибирских просторах и теперь проявлявшая повышенный интерес к Уралу. И это подтверждали не только радиоперехваты. Уходившие на юг сталкеры рассказывали, что видели в небе вертолеты и слышали шум тяжелой техники. Раньше ничего подобного не было. После эмчээсных БТРов с беженцами машины по уральским дорогам не ездили. И вот началось… Это вообще-то говорило о многом.

На связь с внешним миром Гришко и его подчиненные по-прежнему не выходили. Зато сами регулярно прослушивали эфир и делали выводы. Да уж, выводы… В районе Ебурга заявляла о себе мощная сила, которая рано или поздно подомнет под себя город. А потом доберется и до «Аида». Впрочем, возможно, она доберется до «Аида» раньше, чем падет Екатеринбург. Это тревожило Гришко даже больше, чем проблемы с продовольствием и боеприпасами.

И ведь было от чего волноваться! На секретном объекте «Аид» велись секретные разработки, о которых знали лишь избранные. Вроде него, полковника Гришко. В случае военного конфликта и потери связи с командованием «аидовцам» надлежало ликвидировать объект вместе с персоналом. Однако в результате бунта, который, кстати, возглавил лично он, полковник Гришко, старое командование было перебито, и самоликвидация не состоялась. Новые власти могут использовать этот факт в своих интересах. И не в интересах Гришко.

А колонны, между прочим, уже идут от Ебурга на север. Неугомонные федералы разведывают местность, ищут места для баз и укреппунктов. Судя по всему, город – не единственная и не конечная их цель. Начинается массированная экспансия. Просто затаиться под землей и выжидать, как раньше, уже не получится. Теперь это гибельная стратегия. Нужно было что-то делать. И желательно, поскорее. Собственно, полковник уже делал. Вот только…

– Леонид на связь не выходил? – спросил Гришко.

– Нет, – ответила Вера.

– Долго он что-то… Должен был бы уже вернуться.

Вера промолчала.

– Колдун где?

– Он…

– Вызови, – не дал ей договорить полковник. – Он сейчас нужен мне здесь. Хватит по секторам шляться.

* * *

«Чок-чок».

Катя сморгнула и нахмурилась.

Послышалось? Нет? А может, просто помехи давно выработавшей свой ресурс аппаратуры?

Она прижала наушники ладонями. Особого смысла в этом не было: наушники и так обеспечивали отменную звукоизоляцию.

Все-таки не послышалось! Вот оно, еще раз. Далекое, смутное, неясное…

«Чок-чок».

Где-то в глубинах наушников. На самой грани слышимости, и все же вполне различимое.

Но, прежде чем докладывать Гришко, Катя решила убедиться наверняка. Вытерла испарину со лба, убрав заодно лезущий в правый глаз край косой челки. «Надо подровнять» – мелькнула на периферии сознания и растворилась без следа неуместная мысль.

Девушка замерла, заметив, нет, скорее почувствовав мимоходом, что ее напряженная поза уже вызвала тревожные взгляды. Еще бы, если акустик напрягся, значит, есть повод для волнений.

Потом Катя вся превратилась в слух.

Теперь она еще больше была похожа на камнегрыза. Наушники на голове стали частью ее самой, как слуховые наросты на черепе мутанта. И сама Катя тоже стала частью этих наушников и системы прослушки.

Дальние подступы к бункеру оберегали десятки чутких датчиков и сложная аппаратура. Но «железо» – ничто без опытного оператора-акустика. И сейчас именно Катя осуществляла акустический контроль.

И она вполне отчетливо слышала…

«Чок-чок. Чок-чок. Чок-чок».

К «Аиду» кто-то приближался. Да нет, не кто-то. Катя хорошо умела идентифицировать звуки, улавливаемые наружными датчиками.

Ну да, они самые. Камнегрызы. Как раз сейчас у них период миграции, и, видимо, какая-то стая движется мимо «Аида».

Ох, мимо ли?

В наушниках трещало уже сплошное, почти без пауз «чок-чок-чок-чок-чок», похожее на звук дозиметра, поднесенного к воде в эпицентре загрязнения. Это очень плохая вода.

А камнегрызы – очень плохие твари.

Катя включила сонар. Пора уже…

Ультразвуковой терралокатор, в отличие от стандартных гидролокаторов, позволял сканировать лишь ближайшие подступы к «Аиду», зато он давал полную картину надвигающейся опасности. И в этот раз тоже… Дал. Теперь в наушниках на одной пронзительной ноте пищал отраженный сигнал. На небольшом дисплее кругового обзора появилось множество точек, сливающихся в сплошную массу. Стаи камнегрызов многочисленны. И эта стая – уже никаких сомнений! – пройдет прямо над «Аидом».

Нужно докладывать Гришко.

Катя щелкнула тумблером коммуникатора. Вместо скребущего душу писка в наушниках раздался голос полковника – властный, уверенный и внушающий уверенность другим.

– Да? – Гришко отозвался сразу, словно ждал. Впрочем, он всегда быстро реагирует на вызовы. – В чем дело, Катя?

– Угроза вторжения.

– Уровень?

– Красный.

Это значит самый серьезный.

Пауза – совсем недолго. Не пауза даже – полусекундная, четвертьсекундная заминка. И снова голос, полный озабоченности, однако не утративший уверенности и решимости:

– Кто?

– Точно не знаю…

– Знаешь, – не согласился полковник. Катя «увидела» ушами, как он поморщился. – Кого ты сейчас слышишь, Катерина?

Девушка вздохнула, собралась с духом:

– Камнегрызы.

Еще одна пауза-заминка. Такая же короткая.

– Где?

– Перешли внешний периметр датчиков.

– Много?

Катя щелкнула тумблером туда-сюда. Непрекращающееся «чок-чок-чок-чок-чок» и писк сонара наложились на их разговор. Теперь и Гришко мог слышать то, что слышала она.

– Очень много… – сказала Катя, хотя можно было ничего не говорить.

Глава 2

Колдун

То, что с ним случился приступ, Стас понял, когда все уже закончилось. Он обнаружил себя под запертой бронедверью сектора «А». Сколько времени прошло? Стас не знал. И никто не подскажет. Просто еще один кусочек жизни ушел куда-то безвозвратно и без следа. Еще одна маленькая смерть…

Обидно это все-таки. Обидно и неправильно – вот так умирать при жизни по многу раз. Стас поднялся, опираясь на холодную дверь.

– Опять депрессируем, Станислав? – раздался за спиной знакомый голос, негромкий и насмешливый.

Стас вздрогнул, будто его застали за чем-то постыдным и недозволенным. Отдернул руку от двери. Повернулся. Увидел то, что и должен был увидеть. Кого должен был.

Илью Колдуна.

Илья – имя. Колдун – кликуха. Фамилии этого человека не помнил никто.

Илья как всегда улыбался во весь рот. Под густыми бровями поблескивали прищуренные внимательные глаза, в которых трудно было что-либо прочитать. Интересно, он уже долго наблюдает или только подошел? Колдун вряд ли ответит на этот вопрос. А сам Стас спрашивать не станет.

– Приступ? – как бы между прочим поинтересовался Илья. Вроде бы его улыбка даже стала чуть сочувствующей.

Стас молча кивнул. Колдуна не обманешь. Об этом знает весь «Аид».

– А чего под дверью торчишь? Хочешь, чтобы зашибли на фиг, пока в отключке?

В принципе, могли. Бронированная дверь «офиса» – тяжелая.

– Зачем приперся? – допытывался Колдун с таким видом, будто знал ответ. Может, и правда знал.

Формально Илья был «аидовским» психологом. И, как считал Стас, причем, не он один, – немного психом.

Вообще-то у Стаса были подозрения, что о психологии как таковой Колдун имеет весьма смутное и поверхностное представление. Все-таки Илья слишком молод, точнее, недостаточно стар. Вряд ли он мог получить полноценное психологическое образование и пройти хоть какую-то практику до Войны. Поэтому психолог – это, скорее, не профессия, а еще одно прозвище Ильи.

На самом деле этот человек неопределенного возраста и не очень понятных Стасу занятий выполнял в «Аиде» вполне определенную функцию хранителя душевного спокойствия подземных колонистов. И надо признать, чужое душевное спокойствие Илья худо-бедно сохранил: на объекте пока не было явных сумасшедших. А вот свое, похоже, не уберег. Колдун порой совершал не совсем адекватные поступки и гораздо чаще говорил неадекватные вещи. В общем, псих… олог.

Но, видимо, за то, что других душевнобольных в «Аиде» не появлялось, Гришко ценил Колдуна и держал при себе в «А»-секторе. За это, а еще за его удивительную, просто сверхъестественную, проницательность, догадливость и доскональное знание человеческой натуры. Вероятно, из-за этих способностей, кстати, к Илье и прилипло необычное прозвище, давно заменявшее психологу фамилию. Что ж, Колдун – он и в «Аиде» Колдун.

* * *

– Ну? Чего молчим, Фрейда тебе в задницу и Юнга в печенку! – в лицо Стасу скалилась гладко выбритая физиономия Ильи. – Опять Катюху стережешь?

Илья, как всегда, видел человека насквозь. И опять что-то подсказывало Стасу: дело тут не в психологии. Не в ней одной, во всяком случае. Иногда казалось, что Илья Колдун действительно колдует по-настоящему.

– Катю, – угрюмо поправил Стас. Отнекиваться бесполезно. От психолога-Колдуна ничего не утаишь.

Илья удовлетворенно хмыкнул:

– А ты думаешь, я не понимаю? Думаешь, не вижу, как ты топчешься у нас под дверью и как пялишься на Катюху, когда она выходит?

– На Катю.

«И то, что ты видишь и понимаешь, еще не значит, что то же самое видят и понимают другие».

Стас исподлобья смотрел на собеседника. Не менее примечательной, чем его вечно улыбающееся лицо и редкая по нынешним временам профессия, была одежда Ильи. Колдун носил старенький (а новых сейчас нигде и не найти), но опрятный костюмчик. Все как положено: пиджачок, брючки, галстучек, застиранная рубашка.

Психолог словно сошел в бункеры «Аида» с выцветшей довоенной фотографии и забыл дорогу назад. Этот тип, в голове которого творилось невесть что, внешне выглядел слишком… даже нет, не просто слишком – непозволительно цивильно. Непонятное, ничем не оправданное, необоснованное и совершенно неуместное пижонство. Сейчас никто так не одевается. А психолог одевался.

Или псих…

Не зря все-таки Илью в «Аиде» втихую называли психом. Правда, делали это с опаской, убедившись, что сам Илья ничего не слышит. Хотя у Стаса складывалось впечатление, что Колдун слышит все. И слышит, и видит, и знает. На то он и Колдун. А психолог – это так, дело десятое.

– Слушай, парень, тебе с Катюхой…

– Ее зовут Катя, – снова поправил Стас.

– Все равно тебе с ней ничего не светит, – лучезарно улыбался ему Илья.

«Вот же гад, а!» – Стас угрюмо смотрел на психолога, не смея, впрочем, озвучить свое негодование. Колдуна в «Аиде» боялись не меньше, чем Гришко. Психов всегда боятся. Особенно влиятельных. А Колдун не только имел высший допуск категории «А», но и был вхож лично к полковнику. Он, говорят, даже умел…

– Не злись на меня, Станислав. И не ругайся про себя, – да, наверное, он и в самом деле умел читать чужие мысли.

На Стаса гипнотизирующе смотрели блестящие щелочки прищуренных глаз и широкая улыбка Ильи.

Интересно, этот весельчак когда-нибудь перестает лыбиться? Вряд ли. Насколько помнил Стас, даже когда Илья пребывал в глубокой задумчивости, по его лицу все равно блуждала рассеянная улыбочка.

– Я бы рассказал тебе о биохимии любви, но ты же все равно ни хренаськи не поймешь. Да и сам я, признаюсь, в этой лабуде не шибко шарю. – Илья пренебрежительно махнул рукой. – Короче, через полгодика острая фаза влюбленности пройдет. Потом будет легче. Очухаешься, пойдешь на поправку. Нужно только время, чтобы переломать себя.

«Отвянь», – буркнул Стас. Мысленно, конечно.

– Оставь ее. Не зацикливайся на той, кто тебе не принадлежит и принадлежать не будет. У Кати свой путь, у тебя – свой. У нее одно предназначение, у тебя – другое. Параллельные дороги, даже если они проложены рядом, не пересекутся никогда. Ничего у тебя с ней не получится. Говорю тебе это как психолог.

«И как Колдун?»

– Так что просто забудь.

– Не могу, – признался Стас.

– Брось! Человек может многое. Даже жить после смерти.

Стас недоверчиво усмехнулся.

– Так говорят, – пожал плечами Илья. – И я склонен этому верить.

Стас хмыкнул еще раз:

– Если человек может многое, то и у меня с Катей может…

– Я же сказал: у вас не получится. «Многое» – не значит «всё». Или, скажем, так: человек может все, кроме того, что изначально решено за него и не в его пользу.

– Кем решено?

– Тем, кто имеет право решать. Судьба, рок, бог… Разве важно, что или кто разруливает такие вопросы за нас? Важнее другое: тех возможностей, которые нам остаются, достаточно, чтобы быть счастливыми, если искренне этого желать. Или чтобы быть несчастными, если стремиться к этому. Ты хочешь быть счастливым или наоборот?

– Не так уж и много этих возможностей, если главное уже решено, – заметил Стас.

– Решена лишь малая часть, и не всегда главная. Что для него главное, человек выбирает сам. И возможностей у него действительно немало. Никто не знает своих возможностей, потому что никто не смотрит вглубь себя должным образом.

– Я знаю себя и свои возможности так же хорошо, как бункеры «Аида», – скривился Стас.

– Ты думаешь, что знаешь «Аид»?

– Вообще-то я здесь живу.

– И только поэтому считаешь, что тебе известно об «Аиде» все? – Илья многозначительно глянул на запертую дверь сектора «А».

Стас замолчал. Да уж, неудачное сравнение. Как он может знать все об «Аиде», имея ограниченный «гэшный» допуск?

– Тебе ведь нужна не Катюха, Станислав, – вновь заговорил Илья.

– Ее зовут…

– На самом деле тебе нужен «офис», – казалось, насмешливо-понимающая улыбка Колдуна уже заполняет собой все пространство. – Тебе осточертела работа на плантациях сельхозсектора, тебя пугает мысль о том, что ты проживешь остаток жизни в «Г» и умрешь в «Г», выращивая пищу для других. Тебе хочется чего-то большего, хочется перемен, хочется вырваться из «Г» и выйти на новый уровень. А Катерина – это всего лишь предлог и самооправдание для того, чтобы ошиваться возле «А»-сектора, дорога в который тебе закрыта. Разве нет?

* * *

Стас угрюмо смотрел на Илью. Слова Колдуна больно царапнули что-то внутри. Так шкрябается и несправедливое обвинение, и неприятная правда, в которую не хочется верить и с которой не хочется соглашаться.

Неужели это и есть правда? Стас не верил. Он не соглашался.

– Ну вот скажи, только честно скажи, чего тебе хочется больше – быть с Катюхой или стать одним из «ашников»? – Илья кивнул на запертую дверь.

– Быть с Катей и стать…

– Не-е, так не пойдет. Я тебе обозначил выбор: или Катюха, или стать. Что бы тебя устроило больше?

– Не знаю, – угрюмо ответил Стас. Так, наверное, честнее всего.

– Если бы ты любил Катюху, то ответил бы иначе, – улыбался ему Колдун.

– Если бы хотел стать «ашником» – тоже ответил бы по-другому, – парировал Стас.

– Не-е-ет. Если бы любил Катюху, ответил бы иначе, – повторил Илья. – Все остальное – ерунда.

На этот раз Стас промолчал.

– Ты не знаешь о себе всего, – улыбающаяся голова Ильи качнулась из стороны в сторону. Наверное, будь эта улыбка глумливой, Стас перенес бы ее легче. Появился бы повод для злости, обиды, ненависти к Колдуну. Но ничего подобного: улыбка была сочувствующей. Почти доброй. – О себе всего не знает никто.

– Никто? А ты, Илья? Ты знаешь о себе все?

«С твоей-то проницательностью?»

– Я пытаюсь себя познать. Но чем больше я себя познаю, тем меньше я знаю.

– Чем больше я знаю, тем меньше я знаю. Где-то я уже такое слышал.

– От меня, наверное, – пожал плечами Колдун. – Я часто говорю об этом, но к моим словам, которые слышат, не всегда прислушиваются. В некоторых вопросах человек склонен слушать только себя, и до него трудно достучаться.

– Поэтому ты заделался психологом?

Илья покачал головой:

– Психологом меня назвали другие, чтобы хоть как-то назвать. Сам я не верю в психологию и никогда ею всерьез не занимался.

«Интересно, почему я не удивлен?» – подумал Стас.

– Скажу больше, – Колдун перешел на заговорщицкий шепот, – я считаю, что психология – это лженаука, пытающаяся познать то, что на самом деле познанию не поддается, и потому лишь выдающая желаемое за действительное. Все попытки разложить по полочкам душу, сущность и внутренний мир человека – бесполезное занятие, изначально обреченное на провал. Просто после Войны всем понадобился некто… Некто…

Илья склонил голову набок, от чего его улыбка и прищуренные глаза-щелочки стали похожи на три косых разреза: два коротких маленьких и один длинный, большой, изогнутый, с зубами.

«“Некто” кто?» – мысленно спросил Стас.

– Универсальный священник всех религий вместе взятых, не разуверившийся в боге и не возненавидевший людей. Чуткий и внимательный исповедник, не порицающий, но внушающий надежду. Заботливый утешитель… обо всех в равной мере заботливый и всех без исключения утешитель. Ну и, если угодно, – психолого-психотерапевто-психиатр для экстренного вправления мозгов и душ. В общем, людям позарез стал нужен кто-то вроде меня. – Илья без малого не расплывался в своей лучезарной улыбке. – Кто-то, кого можно называть и психологом, и колдуном одновременно. Или поочередно, в зависимости от ситуации.

«Или кого можно называть психом», – подумал Стас.

– А кто из нас сейчас нормален? – как ни в чем не бывало спросил его Колдун.

Стасу сделалось не по себе.

– Может быть, мы уничтожили свои безумные города и загнали сами себя в подземные норы для того лишь, чтобы отстраниться, уединиться, докопаться, наконец, до своей истинной сути и разобраться в самих себе, – задумчиво продолжал Колдун, не убирая, впрочем, улыбки с лица. Улыбка эта теперь была совсем неуместной. – Тот, кто разберется в себе, Стас, поймет больше, чем тот, кто познает мир вокруг себя. А впрочем, что такое доставшийся нам мир? Свихнувшаяся планета взбесившихся мутаций… Неинтересно. Мы приходим сюда в первую очередь для того, чтобы познать себя. Вот только человеческая жизнь так коротка.

– Приходим и все же умираем несамопознанными? – Стас попытался съязвить и немного разрядить обстановку.

– Не всегда. Не все, – глаза и улыбка Ильи казались застывшими. Невозможно было догадаться, о чем он сейчас думает. Разговор уходил куда-то не туда. Он, разговор этот, становился не очень понятным, но очень пугающим. – Иногда нам помогают завершить процесс самопознания.

– Кто?

– Двойники.

– Двойники? – Стас посмотрел на Илью с настороженностью и опаской. Ну, точно, Колдун начинал заговариваться. С ним это случалось. Как со всеми психами.

У каждого свои приступы…

– Есть у меня одна теория, – рот Ильи продолжал улыбаться, а голос при этом звучал глухо и совсем не радостно. Как такое возможно, Стас не знал. – Недавно вывел…

«Психолог-Колдун-теоретик, – ужаснулся Стас. – Гремучая смесь, должно быть». Даже предположить страшно, чем сейчас загрузят его несчастный мозг.

– Когда человек стоит на пороге смерти, у него появляется Двойник, которому надлежит сделать то, чего не сделал при жизни умирающий, исправить его деяния или постичь себя, если умирающему не хватило на это времени, сил и воли. Или просто дожить отмеренный срок за другого, у кого это не получилось. У каждого Двойника, как и у каждого человека, есть свое предназначение.

«Началось!» – беззвучно возопил Стас. Это была явно не психотерапия. Это больше походило на проповедь. В «Аид» забрел юродивый…

– Откуда он появляется, Двойник-то? Как? – все же не удержался и спросил Стас. О чем тут же пожалел.

На его вопрос последовал подробный и обстоятельный ответ. И такой же безумный, как первоначальное предположение Колдуна:

– Двойник возникает из ниоткуда, но сам он при этом уверен, что существовал раньше и ничем не отличается от других людей.

«А как же эти самые другие люди?»

– Более того, вся окружающая его реальность подстраивается под эту уверенность. Даже люди, среди которых живет Двойник, не сомневаются в том, что они знали его прежде.

Нет, определенно, это клиника. Бред. Полный. Полнейший. Илья окончательно свихнулся. Но бред сумасшедшего Колдуна все же чем-то завораживал Стаса.

– Двойники, которые приходят к нам, продлевают жизнь нашим мертвецам. И знаешь, Станислав, сдается мне, что только благодаря Двойникам человечество в этом проклятом мире еще не вымерло полностью.

От таких слов Стаса пробрал озноб. Больше всего его поразила уверенность Ильи. Словно Колдун действительно знал наверняка то, о чем говорил.

– Но ты сказал, это всего лишь теория, – негромко произнес Стас.

«Какая, на фиг, теория?! – орал внутренний голос. – Бредятина чистой воды!»

Илья кивнул:

– Теория. Имеющая практическое подтверждение. – Колдун все еще улыбался, только теперь – холодной и мертвой какой-то улыбкой. Он смотрел на Стаса в упор.

Мурашки, бегающие по спине, стали крупнее и проворнее.

– Почему ты так думаешь? Ну, насчет практического подтверждения?

– Я не думаю – знаю.

– Откуда?

– Я сам Двойник.

– Что?!

– У меня такое чувство.

– Это как?

– Просто. Чужие воспоминания. Чужие страхи. Имена людей, которых я не знал. События, которые я не переживал. Как это можно назвать?

«Шизофрения, вообще-то».

– Это… – Стас облизнул губы. – Это все тебе снится?

– Ага, снится, – уголки улыбающегося рта чуть дернулись. – Когда я не сплю. Наяву.

«Точно шиза! Причем, судя по всему, острая ее стадия». Стас затравленно стрельнул глазами по сторонам. Перед дверью в сектор «А» никого, кроме них, не было. Из-за двери за ними, конечно, тоже не наблюдают. Давно прошли те времена, когда из «офиса» велось наблюдение за коридором.

– И часто тебе такое…

Видится? Чувствуется? Вспоминается? Как сказать? Как спросить правильно?

– Часто, – кивнула улыбающаяся голова Ильи. – Вот сейчас, например.

Глаза Колдуна закрылись. Улыбка осталась – никуда не делась. При других обстоятельствах ее можно было бы назвать довольной и блаженной, но сейчас в этой улыбке было что-то жутковатое.

Губы Колдуна шевельнулись. Стасу показалось, будто он что-то шепчет.

Что-то вроде «Оленька».

И что-то вроде «Сергейка».

* * *

– Оленька?!

Он двигался в кромешной тьме.

– Сергейка?

И почему-то звал.

Кого-то…

Непроглядный мрак окружал и давил со всех сторон, не позволяя определить размеры помещения. Он видел только темноту, он шел через нее, как плыл. И дышал ею, а не воздухом.

Идти было неудобно. Под ногами – гравий и грязь, сгнившее дерево, ржавое железо.

Железная дорога? Метро?

– Илюша? Это ты? – женский голос. Настороженный, недоверчивый, но все же полный надежды.

– Папа! Папа! – удивленный и радостный голос ребенка.

– Вы… кто?

– А ты?.. – женский голос.

– Кто? – детский.

И еще звук. Далекий, но быстро, слишком быстро приближающийся. Догоняющий. Бездушный и беспощадный. Страшный. Отвратительный. И от этого шума не укрыться, не спастись.

Наверное, так разговаривала с ним темнота, по которой он шел-плыл и которой дышал. Да, темнота может так разговаривать с тем, кого собирается сожрать.

Стрекочущее «Чирихи-чирихи! Чирихи-чирихи!». Мрак вокруг словно заполняется бесчисленной ратью гигантских насекомых. И ведь правда – заполняется. Похоже на то. Ощущается неприятный резкий запах.

– Ты – он? – вопрошает женщина. – Или не он?

– Папа? – пугается ребенок. – Ты папа или не папа?

У него никогда не было ни жены, ни ребенка. Или все же были? Или не у него, а у того, другого, который вместо него или вместо которого сейчас он сам.

В каком-то другом месте.

В какой-то другой жизни.

А безжалостное «чирихи» лезет в уши и заглушает все прочие звуки, слова, мысли, вопросы.

Он бежит. Пытается бежать. Наугад, вслепую, выставив перед собой руки и протыкая пальцами густой мрак.

Спотыкается. Падает. Больно ударяется обо что-то.

Встает снова и опять бежит.

Сознание еще что-то улавливает… Сознание или все же воображение?

– Илья?

– Папа?

– Чирихи-чирихи! Чирихи-чирихи! Чирихи-чирихи!

Стрекот звучит уже не только сзади, за спиной. Справа и слева – тоже. И сверху. Сильно, резко воняет. Что-то шелестит под ногами. Касается ног. Раз, другой, третий…

Эти прикосновения чего-то жесткого, колючего, скрипучего и царапучего – омерзительны до жути.

Его догнал и теперь огибает живой поток, стремящийся погрести и поглотить, но не способный сделать это. Пока не способный. Словно пенистая грязная вода во время наводнения обтекает большой камень. Но это не значит, что прибывающая вода не может затопить преграду.

Он спотыкается снова и снова падает. Из-под инстинктивно выставленных вниз рук что-то шарахается в стороны. Что-то твердое и гладкое, на ощупь похожее на хитиновый панцирь, каковым, по всей видимости, это «что-то» и является.

На этот раз встать он не успевает. Его все-таки накрывает волна.

Под нескончаемое «чирихи», слившееся с темнотой и уже ставшее ее неотъемлемой частью, по нему пробегают тысячи тонких длинных и цепких ног, усеянных шипиками. По нему проползают сотни остро пахнущих жестких, похрустывающих и шелестящих тел.

«Чирихи-чирихи!» А он лежит, прикрыв голову и свернувшись калачиком.

«Чирихи-чирихи!» А он орет в полный голос, но в оглушительном стрекоте, отражающемся эхом от невидимых стен и сводов, его крика почти не слышно.

«Чирихи-чирихи!» По нему движется живой хрусткий каток, к которому налипают все новые и новые тела и лапы. Их вес становится все больше. Вонь – все нестерпимее. И дышать все труднее, труднее, труднее…

– Муранча! Муранча! Муранча! – кричал кто-то. Где-то… Или не кричал. Или просто казалось, что кричал.

Илья Колдун открыл глаза.

И увидел перед собой чужие глаза: большие, испуганные, неморгающие. Незнакомые.

Нет, знакомые.

Не сразу, но все же он узнал Стаса. И вдруг понял, что продолжает ему улыбаться. Не потому, что почувствовал это: Илья просто увидел свое отражение в расширившихся глазах собеседника.

И от души порадовался, что перед ним сейчас не полноценное зеркало.

Глава 3

Камнегрызы

Это тоже было как приступ. Так же неожиданно и так же страшно.

Свет вырубился. Остались гореть только тусклые лампочки аварийного освещения. В их тревожном красноватом свете лицо Ильи с застывшей улыбкой показалось Стасу особенно жутким.

Стихло привычное и от того едва различимое гудение вентиляции, насосов и турбин. Стихли вообще все звуки. «Аид», до сих пор живший своей размеренной подземной жизнью, впал в подземную кому.

Аварийка трижды мигнула и полуумерла. Даже резервные лампочки светились теперь вполнакала.

За губы Колдуна по-прежнему цеплялась совсем уж неуместная сейчас улыбочка – мертвая и кривая, но прищуренные глаза смотрели неулыбчиво. Психолог конечно же всё понял. Все всё поняли.

Тройное мигание лампочек аварийного освещения – это общий сигнал по секторам. Это значит, что энергия отключена не из-за технического сбоя. Это значит, что…

– Камнегрызы? – без звука прошептали губы Стаса.

– Тихо, – таким же беззвучным эхом отразился ответ от улыбки Ильи.

Опасные мутанты были где-то рядом. Где-то снаружи, возле, а может быть, уже и над бункерами.

Поэтому и введен режим тишины. Заглушены турбины, отключены насосы и вентиляция. Электричество – только с аккумуляторов.

Даже разговаривать сейчас можно лишь вполголоса. А лучше – вообще помолчать. Даже двигаться следует крайне осторожно. А лучше – оставаться на месте и ничем не выдавать своего присутствия.

«Аид» замер в напряженном ожидании.

Стас, затаив дыхание, смотрел в низкий сводчатый потолок. Слабая лампочка аварийки над головой не столько освещала, сколько подкрашивала шершавый бетон с осыпавшейся штукатуркой в кровавый цвет. Казалось, что не пробитый светом полумрак начинает шевелиться и из темноты вот-вот появится зубастая пасть.

Камнегрызы – пожалуй, самые страшные хищники из тех, что расплодились в окрестностях Тагила. Даже одна такая тварь способна сожрать человека с потрохами и костями. А ведь эти мутанты не охотятся поодиночке. Обычно они передвигаются большими ползучими стаями. Впрочем, главная опасность не в этом. Чтобы добраться до пищи, камнегрызы источат и камень, и бетон, и металл. Если твари услышат добычу, их не остановит никакое препятствие. А слух у камнегрызов исключительный. Они – самые лучшие акустики, которым не нужна аппаратура.

Единственная защита от этой напасти – режим тишины.

За последнее время камнегрызы несколько раз появлялись в непосредственной близости от «Аида», но, как правило, их удавалось перехитрить. Лишь однажды стая ползучих тварей прорвалась в сектор «Д», находившийся ближе всего к поверхности. Мутанты умудрились услышать через вентиляционную систему крик младенца. В вентиляцию, правда, тварей не пустили, но они прогрызли скалу, бетонный купол перекрытия, расползлись по сектору и…

В общем, «дэшников» пришлось изолировать. Из обреченного сектора по внутренней связи звали на помощь и проклинали соседей, а «Аид» старательно соблюдал режим тишины, пока вопли умирающих не стихли. Впрочем, это продолжалось недолго. Камнегрызы едят быстро и так же быстро уползают. Они не задерживаются надолго там, где не слышно добычи.

Тогда из всего сектора выжил только один человек – Илья Колдун. Во время атаки тварей он по чистой случайности оказался в межсекторном тамбуре, где и переждал бойню. У психолога хватило самообладания затаиться, не подавать признаков жизни и не пытаться покинуть опасное место. Возможно, именно после того случая Илья и тронулся рассудком. А чуть позже Гришко перевел его в «офис».

Когда твари убрались из «Д», от людей остались только кровавые потеки на полу, стенах и потолке, а от мутантов – множество дыр-червоточин в сводах. Сектор словно расстреляли сверху из крупнокалиберного пулемета и не очень жалели при этом патронов.