Казаки-разбойники

      - Как это - интересы придумывать?
      - Увидишь.
      На лугу было человек тридцать парней и девчонок. Все сидели кружком. В центре горел почти незаметный в солнечном свете костер. Калинов посмотрел на небо. Солнце сегодня было обычное.
      Когда они с Джиной приблизились, кружок потеснился и вобрал их в себя. На Калинова особенно не прореагировали, только несколько девчонок пристально посмотрели на него и отвернулись. Видимо, появление новых людей было здесь делом обыкновенным.
      - Не удивляйся, - прошептала ему на ухо Джина. Волосы ее щекотнули его щеку. - Ведь тебе не очень-то хочется быть заметным.
      - С чего ты взяла? - поразился Калинов.
      - Мне так кажется.
      Однако, сказал себе Калинов. Может, она еще и мысли читает? Может, на нее и дисивер не действует?
      Он огляделся. Все сидящие в круге были молодые люди примерно одинакового возраста - лет шестнадцати-восемнадцати. Парни были одеты разнообразно - от сетчатых комбинезонов до легких туник, на девчонках были короткие открытые сарафаны. Никто друг с другом не разговаривал, все молча смотрели в костер, словно там что-то происходило.
      - Не вертись! - прошептала Джина. - Ты всем мешаешь!
      - А что они делают?
      - Потом расскажу...
      Калинов тоже стал смотреть в костер. Но сколько он туда ни смотрел, ничего особенного там не увидел. Обычные горящие сучья, блеклые языки пламени.
      Вдруг все зашевелились, заговорили. Сидящий напротив Игорь Крылов кивнул Калинову как старому знакомому. Сегодня он не казался таким злым и противным, как вчера в лесу.
      - Что? - шепотом спросил Калинов у Джины.
      Джина рассмеялась, и вновь зазвенели хрустальные колокольчики.
      - Можно говорить громко, - сказала она, - Больше никому не помешаешь.
      - А что это было? - спросил Калинов.
      - Мы придумали интерес.
      - И что теперь?
      - Увидишь.
      - А я хотел охоту на тиранозавра, - громко сказал высокий белобрысый юнец, одетый в тигровую шкуру. - Представляете, море крови!..
      - Тебе бы везде море крови, - сказала Джина. - Дай волю, так ты бы весь мир в море крови превратил.
      - Брось ты с ним, Джина, - сказала маленькая черноволосая девушка. - Его интерес еще никогда не выигрывал.
      Белобрысый прищурился.
      - А я не теряю надежды, - сказал он надменно. - Рано или поздно это произойдет.
      - К сожалению, Вика, он прав, - сказала Джина маленькой брюнетке. - И когда это произойдет, я уйду и больше не вернусь. Уж лучше сидеть дома!
      Белобрысый сжал кулаки.
      - Вот и сиди дома! - зло крикнул он. - Пусть тебе мамочка розовым платочком сопли вытрет, лахудра рыжая! А мы уж как-нибудь без тебя, по-мужски...
      - Сидел бы ты, мужчина, - сказал Калинов. - Научись сначала женщин уважать. "Мы"... "по-мужски"... Тоже мне, витязь в тигровой шкуре!
      Белобрысый стремительно вскочил на ноги. Калинов усмехнулся и тоже поднялся с травы.
      - Это еще кто тут голос подает? - сказал белобрысый. - Кому надоело ходить здоровым и невредимым? - Он смерил Калинова с ног до головы уничтожающим взглядом. - Детка, я же из тебя кисель сделаю, с хлебушком съем. - Он подошел к Калинову, навис над ним и брезгливо взял его двумя пальцами за кончик носа. - Остынь, мальчик, а то сейчас пар сзади повалит!..
      И тут Калинов ударил его, ударил коротко, без замаха, даже не ударил - ткнул ладонью правой руки, и белобрысый вдруг переломился пополам, словно сдвинули друг к другу ножки циркуля, и повалился на бок. На лице у него появилось выражение неподдельного изумления, и тут же глаза его закрылись. Как будто человек прилег на минутку отдохнуть.
      - Ты убил его? - с испугом воскликнула черненькая Вика.
      - Да нет, - сказал Калинов. - Таким ударом не убьешь... Так, успокоил слегка. - Он коротко взглянул на Джину.
      Джина презрительно смотрела на лежащего белобрысого.
      - Не хочу я его здесь больше видеть, - сказала она с отвращением и вопросительно посмотрела на окружающих.
      И вдруг белобрысый исчез, словно его здесь и не было. Только послышался негромкий шелест, будто ветерок кубарем прокатился по травке. Калинов застыл на месте.
      - Спасибо, друзья! - сказала Джина.
      - Не за что, - сказал курчавый парень в тунике и сандалиях. По-моему, этот тип и так уже всем надоел. Надо было еще раньше выгнать.
      Он подошел к Калинову и потрепал его по плечу.
      - А ты ничего, новенький! Я бы с тобой в разведку пошел... Клод. - Он подал Калинову руку.
      - Саша, - сказал Калинов. - Куда он делся?
      - Вампир-то?.. Отправился домой. Больше он не появится. По крайней мере, пока мы здесь.
      И тут вдруг затрещало, как будто кто-то быстро-быстро заколотил палкой по дереву. Калинова сбили с ног, он сунулся носом в траву и чуть не захлебнулся, вздохнув, потому что вместо травы под ним оказалась грязь, какая-то липкая жижа, и от жижи этой так отвратительно пахло, что его чуть не стошнило. И солнца уже не было на небе, а была черная беззвездная ночь, и сверху сеялся мелкий холодный дождик, мгновенно пробравшийся за воротник кольчуги и растекшийся пошлине маленькими ручейками, а может, это был и не дождь вовсе, а холодный пот, потому что, кажется, их ждали. Во всяком случае, круглые пальцы прожекторов плясали по равнине, и каждый раз, когда они приближались, приходилось въезжать носом в грязь. И не шевелиться.
      А потом опять затрещало, и высоко над головами визгливо прочирикали пули. Стреляли с вышки, которая приткнулась к колючей проволоке справа, приземистая и раскоряченная, словно табуретка на кривых ножках. Самонадеянные строители поставили ее по эту сторону... Впрочем, с какой стати они должны были опасаться нападения извне?
      - Замрите! - негромко скомандовал Клод.
      И они замерли. И, лежа в липкой жиже, дождались, пока успокоится охрана. Пулеметчики перестали палить в белый свет. Лучи прожекторов поплясали-поплясали, тупо уткнулись в тяжелый столб дыма, повисший над крематорием, и погасли. Где-то коротко тявкнула собака. От сторожевой вышки донеслись звуки губной гармошки, наигрывающей какой-то до одурения знакомый мотив. Ветер принес издалека обрывки заунывного колокольного звона. На вышке вдруг загоготали, и грубый голос прошелся насчет штанов какого-то Диего, которые теперь, кажется, потребуют капитальной стирки... Тоже мне, доблестный лейб-гвардеец, переполошил весь лагерь, где только таких нарожали, ублюдков... Хорошо, что комендант нализался как свинья и дрыхнет, и будет дрыхнуть до утра, а то не избежать бы тебе карцера...
      - Вперед! - шепотом скомандовал Клод, и они поползли.
      Каждый к своей цели. Калинов - к сторожевой вышке справа, Игорь к такой же вышке слева. Джина и Вика тянули мешок с зарядами, чтобы несколькими взрывами пробить проход в рядах колючей проволоки. За ними подтягивались арбалетчики, чтобы, когда грохнут взрывы и пулеметы будут нейтрализованы, рвануться в проход и успеть добежать до барака охраны прежде, чем гвардейцы придут в себя. И быстро и хладнокровно засыпать их стрелами...
      А оставшихся в живых офицеров, думал Калинов, мы повесим в воротах лагеря, прямо под словами "Боже! Прости нам грехи наши!", и они будут болтаться в веревочных петлях, которые они приготовили для нас, жирные боровы в оранжевых мундирах, густо пахнущие заморским одеколоном, а мы с удовлетворением будем думать о том, что этим, по крайней мере, грешить уже не доведется... Вот только куда мы денем всю эту ораву освобожденных уродов в истлевших комбинезонах. Куда мы денем всех гниющих заживо, слепых от радиационных ожогов полутрупов, подумал он и тут же отбросил эту мысль, потому что это была не та мысль, с которой ходят на колючую проволоку.
      Он подобрался к самому основанию вышки, осторожно встал, чтобы проще было бросать, и достал гранату из кармана. Осталось выдернуть чеку и, дождавшись сигнала, швырнуть гранату туда, наверх, в подарок Диего, сидевшему в испачканных штанах, и неведомому музыканту с грубым голосом. И тут кто-то сказал сзади вкрадчиво: "Салют, малыш!", и сквозь кольчугу Калинов почувствовал, как в спину ему уперлось что-то твердое. Раздался громкий смех, и опять вспыхнули прожекторы, заливая все вокруг ослепительным светом. Как на стадионе. И Калинов понял, что их действительно ждали. Он сжался, соображая, как бы подороже продать жизнь, но тут сзади закричала Джина, и столько муки было в ее голосе, что он на мгновение потерял голову.
      А потом со стороны оврага, где сидели ребята из резерва, вдруг ударила молния, ударила прямо по вышке над ним, и вышка вспыхнула как порох, и в огне кто-то завыл и завизжал нечеловеческим голосом, а молния уже ударила по другой вышке, мимоходом срезала кусок проволочной изгороди вместе с железобетонным столбом, и теперь гасила - один за другим - прожекторы. И тут Калинов понял, что это луч лайтинга, и оглянулся, и увидел, что тот, кто сказал ему "Салют!", тоже смотрит в сторону оврага, на эту удивительную молнию. И тогда Калинов ударил его гранатой прямо в висок. Гвардеец удивленно хрюкнул и кулем упал ему под ноги. Конечности его судорожно задергались, он перевернулся на спину и замер, и Калинов увидел в свете последнего прожектора лицо белобрысого Вампира с широко открытыми мертвыми глазами. А к прожектору уже подбирался луч лайтинга, по дороге сваливший трубу крематория, и она, подрубленная под основание, неторопливо, как в замедленной съемке, рушилась вниз, рассыпаясь на куски. Наверху взвыли в последний раз и замолкли. И тогда, по-прежнему сжимая в правой руке гранату, а левой доставая из-за спины арбалет, Калинов бросился к проходу в колючей проволоке.
      - А-а-а! - надсадно заорал он. - Грехи вам простить?!
      Ослепительная молния ударила прямо в барак охраны, и на месте его вспух огненный шар, и внутри шара тоже выли, заходясь от муки, десятки глоток.
      - Я вам прощу грехи! - орал Калинов, летя вперед.
      Ему показалось, что сердце его не выдержит натиска ненависти и взорвется, разлетится на куски, но сейчас это было совершенно неважно.
      А потом они выстроили оставшихся в живых ошалелых гвардейцев в шеренгу. И пока узников выводили из лагеря, Калинов ходил вдоль шеренги, отбирал у гвардейцев шпаги и заглядывал им в глаза, пытаясь увидеть в их глубине что-нибудь звериное. Но это были обычные человеческие глаза, только отупелые от страха. И тогда Калинову захотелось посмотреть на их сердца. Не может быть, чтобы сердца у них в груди бились человеческие...
      - Ай, мамочка! - вскрикнула Вика.
      И Калинов увидел черный зрачок пистолета, нацеленный ему в голову, и прищуренные глаза жирного борова, устремленные прямо на его переносицу: видимо, туда должна была попасть пуля. И хриплый голос произнес:
      - Не двигаться!.. Иначе я раскрою череп вашему приятелю!
      Никто и не двинулся. Но оранжевый вдруг крутнул головой, как будто воротничок форменной рубашки жал ему шею, вскрикнул и, выронив пистолет, ничком упал на плац. А мимо, спотыкаясь, брели уроды в истлевших комбинезонах, имеющие глаза ненавидяще смотрели на гвардейцев, и слышался мерный стук деревянных колодок о бетон, а над всей этой бесконечной колонной висел гул, как будто узники пели песню. Но они не пели, они плакали, и девчонки плакали вместе с ними, и оказалось, что это большое счастье - принести свободу истерзанным людям. А потом Джина взяла у кого-то лайтинг, сдвинула предохранитель, и Калинов понял, что она сейчас положит оранжевых, всю шеренгу, хладнокровно, в упор и, оцепенев от ненависти, будет смотреть, как они издыхают. Над миром повиснет смрад, а Джина будет смотреть и смотреть, не имея сил оторваться, тупо и завороженно, до тех пор, пока с ней не начнется истерика...
      - Стоп! - крикнул Клод.
      И все исчезло: колючая проволока и бараки, гвардейцы и уроды. Остались грязь и пот, счастье и ненависть.
      Джина с возмущением смотрела на Клода:
      - Почему?
      - Потому! - сказал Клод. - Потому что с лайтингом и дурак сможет... Безоружных положить или взглядом убить много ума не надо. А ты попробуй разоружи гада голыми руками да так, чтобы он не успел убить ни тебя, ни твоего товарища...
      - Нет, Клод! - загомонили все. - Это ты, Клод, зря. Ведь интерес был... Был ведь?
      - Был, - сказал Клод. - Но прежде всего надо оставаться людьми... - Он повернулся к Калинову. - А ты ничего, парень. Я думаю, мы его примем. Так, ребята?
      - Так! - заорали все.
      Ах, мерзавцы, подумал Калинов. Это же они так играют... "Казаков-разбойников" устроили... Развлекаются, подлецы! И я тоже хорош, нечего сказать! Втянулся как мальчишка...
      Клод подошел к нему и протянул руку. И тогда Калинов, размахнувшись, съездил ему по физиономии.
      - За что? - жалобно спросил Клод.
      - За все! - ответил Калинов и съездил еще раз. - Как так можно?! Ведь это... Ведь это... Это же как "казаки-разбойники" на братской могиле! Можешь врезать и мне!
      Лицо Клода залила краска. Кажется, до него дошло.
      - Фу, какая мерзость! - сказал он. - Кто придумал этот интерес?
      - Я, - сказал Игорь Крылов. - Мой дед освобождал концлагерь.
      - Не говори глупости, - сказала Джина. - Что я, не знаю, когда родился твой дед!
      - Ну, не дед, а сколько-то там раз прадед, - согласился Игорь. Все равно мой предок.
      - Тебе бы тоже надо отвесить, - сказал ему Клод. - Да ладно уж... Хватит на сегодня тумаков.
      Он миролюбиво хлопнул Калинова по плечу.
      - А ты ничего! - И засмеялся. - В который уж раз говорю это сегодня.
      Калинов пожал плечами.
      - Давайте еще какой-нибудь интерес, - попросила Вика.
      - Нет, - сказал Клод. - Больше мне не хочется. Сегодня не надо... Пойдем, Зяблик, поваляемся на пляже.
      Группа рассыпалась. Кто-то потянулся вслед за Клодом и Игорем на пляж, кто-то улегся на травке в тени деревьев.
      - Вы остаетесь? - спросила Вика. - А я пойду, позагораю с ребятами.
      И она умчалась к озеру, на ходу сдергивая с себя сарафан. Калинов проводил глазами ее хорошенькую фигурку. Джина фыркнула.
      - Что? - Калинов повернулся к ней.
      - Самая красивая девушка нашей группы, - сказала Джина, глядя вслед удаляющейся Вике. - Хороша, правда?.. Ты где живешь?
      - В Ленинграде.
      - И я в Ленинграде... Вообще-то в Мире мы не встречаемся. Но с тобой... - Она замолчала и отвернулась.
      - В мире? - спросил Калинов. - В каком мире?
      - В Мире. С большой буквы... Так мы называем настоящую жизнь. Землю...
      Калинов снял с себя куртку и бросил ее на траву. Лег. Джина пристроилась рядом.
      - В настоящей жизни... - проговорил Калинов. - А что же тогда здесь?
      - Здесь? Здесь придуманная. Клод называет это Дримлэнд.
      - А кто ее придумал?
      - Не знаю... Наверное, мы все. Вместе. А почему ты все спрашиваешь?
      - Потому что мне интересно.
      - Странно, - сказала Джина. - Обычно те, кто сюда приходят, кое-что знают... Кто дал тебе номер?
      Калинов внутренне сжался. Соврать что-то надо. Например, сказать, что номер дал Фараон.
      - Никто, - сказал он. - Я сам подсмотрел.
      - Правду сказал. - Джина вздохнула с облегчением.
      - Откуда ты знаешь?
      - Знаю. Я чувствую, когда человек лжет. У нас тут не лгут.
      - Совсем?
      - Да. Даже те, кто в Мире лжет, тут не лгут. А если лгут, то больше здесь не появляются.
      - Почему?
      - Не знаю, - сказала Джина. - Не появляются - и все!
      - Тогда я не буду лгать, - сказал Калинов. - Мне здесь нравится.
      - А что тебе нравится? - спросила Джина.
      - Ты.
      - Дурак! - Она отвернулась, но Калинов понял, что ей очень приятно.
      - Давай сбежим, - сказала она.
      - Давай... Только Зяблик опять отыщет.
      - Не отыщет. Я ему сказала, что больше не люблю его.
      Вот чертенок, подумал Калинов. Как у нее все просто. Хочу - люблю, хочу - не люблю... Эх, если бы он был помоложе!
      - Не смотри на меня так, - попросила Джина.
      - Как?
      - Как старый дедушка... Который все видел и все знает. - Она прикрыла ему глаза теплой ладошкой. - Побежали?
      Калинов поморгал, и Джина отдернула руку.
      - Щекотно, - пояснила она.
      А что, подумал Калинов. Она бы, скажем, попала в беду. А я бы ее спас!.. Как в старинных романах.
      И мир пропал. Распахнулось вокруг изумрудное небо, запылали на нем два бледно-фиолетовых, призрачных солнца.
      Калинов и Джина летели под солнцами, взявшись за руки. Далеко внизу ласково шевелился чернильный океан. Оба они знали, что лишь отсюда он кажется ласковым и ленивым, а там, внизу, волны достигают в высоту сотни метров. Да если еще учесть, что это совсем не вода...
      Калинов содрогнулся: а вдруг откажут двигатели?
      И тут же рука Джины куда-то исчезла. Он повернул голову и увидел, как девушка, с трудом удерживая равновесие, заскользила вниз. Крылья на ее спине безвольно трепетали в потоках воздуха, и Калинов понял, что сейчас произойдет. Он притормозил и бросился вниз, чтобы уравнять скорости и подхватить уже падающую Джину. Это ему удалось с первой же попытки, словно он всю свою жизнь только и делал, что занимался спасением погибающих в чужих небесах. Правой рукой он подхватил Джину за тонкую талию, а левой стал снимать с ее спины ранец и обвисшие крылья. Это тоже удалось, и он хотел уже было закричать от восторга, как вдруг понял, что его крыльям двоих не удержать. Джина принялась отдирать от своей талии его руку, но он подтянул девчонку к себе и вцепился пальцами в пояс.
      Хорошо, что пояс узкий, подумал он. Не оторвет, сил у нее не хватит... Но как же мне теперь одной рукой умудриться снять с себя и надеть на нее крылья?
      И тогда Джина повернула голову, и он увидел ее прищуренные глаза, равнодушные и чужие.
      - Не надо, - сказала она зло. - Ерунда все это.
      Калинов растерялся и чуть было не разжал пальцы.
      А вокруг уже не было ни зеленого неба, ни фиолетовых солнц. Был серый теплый вечер. С далеких прерий остро пахло незнакомыми травами. Сзади доносилась веселая музыка. Там, у салуна, они оставили своих лошадей и шли теперь по узкой улице, протянувшейся между двумя рядами нахохлившихся домов. Ноги, обутые в мокасины, мягко ступали по непривычно ровному камню. К ночи должен был пойти дождь, и это было хорошо, потому что в дождь легко можно уйти от погони.
      Калинов пробежал взглядом по окнам. Все окна были темны и безжизненны, только в одном, на противоположной стороне улицы, чуть-чуть дернулась занавеска. А может быть, ему показалось. До дома Виго оставалось еще метров двести. И тридцать минут до начала "мертвого часа", когда по городу разрешается передвигаться только бледнолицым. Идти приходилось медленно, потому что "зажигалки" Джина спрятала под юбкой, и они ей очень мешали. А дело надо было сделать не мешкая, ибо завтра должна была вернуться семья Виго - жена и пятеро ребятишек. Уж они-то ни в чем не виноваты.
      Послышались шаги патрульных. Патруль топал к салуну, чтобы зарядиться очередной порцией виски.
      - Что-то они сегодня рано, - сказал Калинов.
      - Целуй меня, - прошептала Джина.
      Он втиснул ее в угол между домами. Острая боль пронзила ногу. "Зажигалки", вспомнил Калинов, но делать что-либо было уже поздно: патруль находился совсем рядом. Джина обняла Калинова за шею, и он прижал ее всем телом к стене. Жаркое дыхание девушки обожгло ему губы, глаза ее широко раскрылись, он увидел в их глубине желание и страх. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно во всем городе. И тогда он вытащил из кармана стилет и спрятал его в рукав. Была еще, правда, надежда на то, что патруль слишком торопится в салун.
      - Все хорошо, - тихо сказал Калинов.
      Джина зажмурилась: их осветили сзади фонариком.
      - Эй, краснокожий, помощь не требуется? - сказал кто-то. Раздался грубый смех, и тот же голос гнусно выругался. Калинова поощрительно похлопали по заду, снова заржали. Джина начала дрожать, и он еще сильнее прижал ее к замшелым камням. Боль в ноге стала почти нестерпимой. "Не сорвать бы чеку!" - подумал Калинов. И откуда здесь замшелые камни?.. Наконец фонарик погасили, и патруль, зубоскаля и топая тяжелыми сапогами, удалился. Калинов перевел дух, отпустил девушку и сунул стилет в карман.
      - Ненавижу! - простонала Джина.
      Они двинулись дальше. Свет нигде так и не зажегся, фонари висели на столбах мрачными темными пятнами, похожие на нахохлившихся замерзших птиц. Подошли к дому Виго. Калитка, как и условились, была не заперта. Калинов оглянулся по сторонам, вытащил стилет и осторожно открыл створку. Вошли. Во дворе почему-то было гораздо темнее, чем на улице, как будто кто-то накрыл дом Виго капюшоном, спрятав их от всего остального мира. Сзади чуть слышно щелкнул запор.
      - Роже, - позвал Калинов. - Ты где?
      - Да тут, Орлиное Перо, - послышался за спиной голос Виго.
      Оглянуться Калинов не успел. Руку со стилетом дернули вверх с такой силой, что она, казалось, сейчас оторвется, и тут же что-то тяжелое ухнуло по затылку. Впрочем, упасть ему не дали, подхватили с обеих сторон, но сознание он, по-видимому, на несколько секунд потерял, потому что, когда пришел в себя, Джина стояла с поднятыми руками.
      Двор был залит светом. Роже Виго выпростал из-под тигровой шкуры ручищи и, осклабившись, принялся обыскивать девушку.
      - Хороша подруга у Орлиного Пера! - сказал Виго, тряся белым чубом.
      Его руки скользнули вдоль тела Джины, слегка задержались на груди, Виго зацокал языком, и Калинов закусил губу.
      - Не сейчас, - сказал офицер.
      Виго грязно выругался, опустил руки ниже.
      - Ого! - сказал он, наткнувшись на "зажигалки".
      Офицер отодвинул его в сторону, достал нож и, сверкая белозубой улыбкой - сама приветливость! - начал разрезать на Джине юбку. Ткань легко разошлась, сквозь разрез стали видны белые трусики.
      - Что-то новенькое, - сказал офицер, взвешивая "зажигалки" на руке. - Ты молодец, Виго!.. Девку оставим у тебя, а краснокожего мы возьмем с собой. Шериф давно хотел с ним встретиться!.. А девку приведешь утром.
      По затылку Калинова текло липкое и теплое, перед глазами висела багровая занавеска, за руки держали крепко - не вырвешься! Он раскрыл глаза пошире, усилием воли отодвинул в сторону багровую занавеску и посмотрел на Джину.
      Что же ты их не поубиваешь, девочка, подумал он. Не спасешь нас?.. Ведь тебе это так просто!
      Его взгляд встретился со взглядом Джины, спокойным и пристальным. И в голове перестали бить колокола, и мускулы налились металлом, и Калинов понял, что может перевернуть мир. Как школьный глобус... А еще он понял, что Джина хочет, чтобы все сделал он сам. Рассчитался с Роже. Покончил с засадой... И ее чтобы спас. Как и положено кавалеру.
      Только бы не отказало мое столетнее тело, подумал он. И рванулся.
      Люди, державшие его за руки, так сильно столкнулись головами, что черепа их раскололись. Легким движением он перебросил оба тела через забор - так велико было упоение силой. За забором затрещало, словно там врезались друг в друга два дилижанса. Офицер, все еще улыбаясь, пытался достать правой рукой пистолет, в левой у него по-прежнему были "зажигалки". А Роже Виго уже стрелял. Лайтинг в его лапах выглядел как игрушка, и он спокойно выпустил в Калинова весь заряд. В упор. С двух метров. Но луч отразился и ушел куда-то в небо. Калинов сделал шаг вперед, аккуратно щелкнул Виго по лбу. Голова Роже мотнулась назад, он выронил лайтинг из рук, упал навзничь, дернулся и затих. Джина смотрела на Калинова с восторгом, и восторг этот добавлял новых сил.
      Оставался еще офицер. Калинов повернулся к нему. Офицер уже не улыбался. И не пытался достать пистолет. Правой рукой он тянулся к чеке "зажигалки".
      - Не трожь! - заорал Калинов. - Полгорода спалишь!
      Было поздно. Послышались хлопок и шипение. И тогда Калинов схватил Джину подмышку и, задержав дыхание, прыгнул вверх, перелетел через забор, через улицу и опустился во дворе дома напротив. И снова прыгнул. В прыжке он оглянулся. Из двора Роже Виго, стремительно увеличиваясь в объеме, вставало багровое солнце. Было удивительно тихо, только стонала Джина. Сзади полыхнуло жаром, и пришлось прыгать и прыгать, все дальше и дальше, и уже не хватало сил на следующий прыжок, и тогда он растянулся у какого-то дома прямо на брусчатке и подмял под себя Джину, прикрыв ее телом.
      И плотный, наваливающийся на него сверху жар пропал. Вокруг снова была трава, пели птицы и дул легкий ветерок.
      - Отпусти, - прошептала Джина. - Медведь...
      Калинов, пошатнувшись, встал. Джина села. На ее обнаженной правой ноге виднелись два больших синих кровоподтека. Джина посмотрела на Калинова и натянула на ногу разрезанную юбку. Он поспешно отвел глаза.
      - Что происходило? - спросил он.
      - У кого-то из нас буйная фантазия, - сказала Джина. - Слишком буйная!
      Она поднялась, придерживая рукой разрез.
      - Я домой, - сказала она. - Придется с мамой объясняться... В таком виде...
      И не успел Калинов что-либо произнести, как она подскочила к нему, коснулась горячими губами его щеки и тут же исчезла.
      Калинов огляделся. Рядом никого не было. У озера, на пляже, большая группа молодежи играла в волейбол. Калинов побрел туда. Левая нога ныла. Он снял брюки и остался в плавках. На ноге были такие же кровоподтеки, как и у Джины.
      - Проклятые "зажигалки"! - пробормотал он.
      На пляже его встретили приветственными возгласами. Он поймал на себе любопытные взгляды двух или трех девчонок. Девчонки были незнакомые. Он равнодушно кивнул им и растянулся на теплом песке. Рядом с ним хлопнулся еще кто-то. Калинов повернул голову. Это был Клод.
      - Надоело прыгать, - сказал он. - Можно, я с тобой полежу?
      - Ложись, - сказал Калинов.
      - А где Джина? - спросил Клод.
      Калинов пожал плечами.
      - Ясно, - сказал Клод. - Интересно было?
      Калинов снова пожал плечами.
      - Джина - хорошая девушка, - сказал Клод. - Только ей нужно настоящее.
      Калинов подгреб себе под грудь кучу песка.
      - Зачем ты мне это говоришь? - спросил он.
      - Видишь ли, - сказал Клод. - Ты, наверное, заметил, что большинству из нашей компании от шестнадцати до восемнадцати лет. Других здесь почти не бывает.
      - Заметил, - согласился Калинов.
      - А мне уже двадцать два, - сказал Клод. - Да-да... Ты не хочешь спросить, почему я до сих пор играю в эти игры?
      - Почему?
      - Из-за глубины... Я, конечно, не знаю, где вы были с Джиной вдвоем. Но вот когда мы штурмовали тот лагерь... Скажи, ты так ненавидел когда-нибудь там, в Мире? У меня было желание передушить оранжевых голыми руками.
      - А мне хотелось посмотреть, есть ли у них сердца, - сказал Калинов.
      - Вот-вот, - сказал Клод. - Ты знаешь, это как наркотик! И я боюсь, что они разменяются... Я ведь сам давно уже понимаю, что пора искать себе настоящее дело. И все время возвращаюсь сюда, и возвращаюсь... И так уже шесть лет.
      - Шесть лет?! - поразился Калинов.
      Оказывается, все это существует уже давно, думал он. И все эти годы хранится в глубокой тайне... так что никто из нас и не догадывался... И этот мальчишка прав! Я прожил девять с лишним десятков лет, и любил, и ненавидеть приходилось, но все это было как-то мельче, мягче, бледнее... Как я тогда подцепил Наташку! Вот с ней было настоящее. Черт, все с ног на голову поставил! Тут настоящее, в Мире игрушечное... А дети во все времена играли. В разные игры играли, и в войну тоже... Казаки-разбойники! И не было в этом ничего кощунственного! Кощунство придумывали взрослые...
      - Ты знаешь, Клод, - сказал он. - Я был неправ... С той пощечиной.
      Клод кивнул.
      - Ты странный парень, Саша, - сказал он. - Вот ты лежишь рядом, пацан пацаном, я вижу твои худосочные мышцы, странная какая-то худоба для нашего века... А порой мне кажется, что ты раза в три-четыре старше меня.
      - Почему? - спросил Калинов и сел.
      Как будто насквозь видят, думал он. Какие они, в сущности, еще дети... Но иногда становится страшно находиться рядом с ними. Не то что солгать - душой покривить нельзя!
      - Не знаю, - сказал Клод. - Просто такое ощущение.
      - Пошел я домой, - сказал Калинов.
      - Ага, - отозвался Клод. - Приходи завтра.
      Калинов встал и принялся натягивать штаны.
      - Только запомни, - продолжал Клод, - обидишь как-нибудь Джинку, я не погляжу на то, что ты такой худосочный.
      - Запомню, - сказал Калинов.
      И окунулся в серый туман.
      Дома он долго отмокал в ванне, поглаживая отмеченную кровоподтеками ногу, и кружился под колющими струйками душа. Потом он сел ужинать, а когда дело подошло к вечернему чаю, пожаловал Паркер.
      - Добрый вечер, коллега, - поприветствовал его Калинов. - Вы как нельзя кстати. Я только что собрался пить чай.
      - Благодарю, коллега, благодарю, - прогудел Паркер. - От чая никогда не отказывался.
      Расставили сервиз, заварили чай. Калинов заказал варенье из ежевики. Доставая заказ из приемника Линии доставки, он спросил:
      - Ну-с, коллега, какие новости в этом мире?
      Паркер хохотнул.
      - А что, разве есть еще какой-нибудь мир?
      - По крайней мере, Джордано Бруно это утверждал еще во времена оны, - сказал Калинов.
      Паркер насупился.
      - Да ну вас, Алекс! Не тяните кота за хвост... что это вас на философию потянуло?
      - Все очень просто: я влюбился.
      Паркер снова хохотнул, на этот раз недоверчиво.
      - Извините, коллега, но влюбленные редко философствуют. Обычно их мысли крутятся вокруг предмета обожания.
      - Угощайтесь вареньем! - сказал Калинов, разливая чай. - Это дар Севера. А что касается философии, то не мешало бы поинтересоваться предметом любви.
      - Считайте, коллега, что поинтересовался, - сказал Паркер и отправил в рот первую ложку варенья.
      - Дин! Я влюбился в жизнь! - Голос Калинова звучал торжественно и серьезно.
      Паркер воздел руки к небу.
      - Алекс, вы меня убили!.. Хотел бы я знать, в кого еще можно влюбиться в нашем с вами возрасте! Ни на что другое мы уже не способны! - Он отправил в рот еще ложку варенья. - Хотя вам, дружище, с вашим внешним видом, в самый раз было бы влюбиться в какую-нибудь пигалицу. Отличная получилась бы пара!.. Кстати, что это вы весь в царапинах? Не подрались ли с кем?