Билет в никуда

      – Это уж как разговор пойдет, – с намеком ответил Груша.
      Было ясно, что он прибежал вынюхивать, высматривать, выспрашивать. Афанасий умудрялся быть во всех местах почти одновременно. Возможно, одним из первых в совке понял, что информация существует для того, чтобы ее постоянно передавать из уст в уста и лупить с этого деньги. Поэтому в те времена шел даже на контакты с ментами. За это его многие ненавидели, но Груша умел владение информацией оборачивать и против друзей, и против врагов. Умудрялся узнавать о готовящемся покушении за несколько часов до его совершения. Так же спокойно выходил сухим из воды, успевая вернуть долг тому, кто неожиданно терял терпение. А врагов уничтожал благодаря знанию их завтрашних противников. Поэтому, уж коль Груша по такой жаре примчался к Цунами, значит, что-то узнал первым.
      – Толя, они подписывают постановление по островам, – прошипел он лишенными влаги губами.
      – Кто они?
      – Правительство!
      – Когда?
      – Как только премьер отвалит на расслабуху. Сейчас бумаги у вице. У Суховея. Специально придерживает… понимаешь, Толя? Это же миллиарды! Дух захватывает! Взял на девяносто девять годков – и выжимай из него доходы. Мечта! Толя, нужно объединяться, – хрипел Груша, пока не появилась Галина с высоким, запотевшим от льда стаканом минералки.
      Пил он долго, маленькими глоточками, боясь простудить горло, потому что вообще относился к своему организму с трогательной заботой. Очень боялся всяческих болезней. Если кто-нибудь поблизости чихал, то Груша задерживал дыхание и отворачивался в сторону. Никогда не пил с кем-нибудь из одного стакана и на всякий случай не целовал женщин. У Афанасия Груши была заветная мечта – дожить до восьмидесяти трех лет в полном здравии и при ясной памяти. В таком возрасте умер его отец, всю жизнь проработавший на теплостанции монтером. Жил он скромно, чтобы не сказать бедно. Ничего в жизни, кроме поллитровки по банным дням, не видел и вид имел необыкновенно скучный. Когда отца соседи похоронили, Груша, сидя под следствием, дал себе зарок никогда в жизни ни одного дня не жить в бедности и прожить столько же, сколько и папаша, только богатым и веселым. Неизвестно, сыграл ли какую-нибудь роль в уголовном деле, только дело закрыли за недоказанностью, и Груша оказался на свободе. С тех пор и был всегда веселый, богатый и блюдущий здоровье.
      – Откуда тебе известно? – механически задал вопрос Цунами, понимая, что тот и под пытками не расскажет. Если, конечно, не больно пытать.
      Груша прислонил холодное стекло ко лбу и пропустил вопрос мимо ушей. Зато заладил свое:
      – Никого лишнего. Ты, я, Унгури, Батя, Кишлак, ну, разве что Рваный. Он крепко «встал на бабки», и из Питера – Вейко. Человек надежный, всегда нашу сторону держит. Да ты сам знаешь. Потом еще…
      – Хватит, – остановил его Цунами. – Ты никак колхоз решил организовать?
      – Так ведь сумма-то какая, Толя, дух захватывает!
      – Ничего. Возьмем в банках кредиты на подставных лиц. Справимся. Увидишь Вейко, передай, что интересуюсь контактом с ним. А откуда возник Рваный?
      Груша снова сделал вид, что не расслышал, и попросил еще воды.
      На крик Цунами появилась Галина с целым графином, который поставила на мраморный низкий стол и скрылась за пальмами. Груша пил, пил и одним глазом наблюдал за Цунами. Он знал, что с Рваным недавно произошел конфликт, и хоть тот и был вором в законе, отношение к нему резко изменилось. Он ушел в политику и стал постоянно маячить на телеэкране. Когда же ему намекнули, что нехорошее это дело – светиться как какому-нибудь певцу-петуху, Рваный послал всех и еще по «ящику» выступил как ярый борец с преступностью. Рот ему не решились заткнуть, но перестали приглашать на сходки, а последний раз, когда выяснилось, что он участвовал в короновании не по заслугам, а за бабки, и вовсе едва до стрельбы не дошло. Цунами, чтивший неписаный закон, перестал поддерживать с ним отношения.
      – Я тебя про Рваного спрашиваю.
      – Ну, Толя, что значит, откуда возник? Включи телевизор – и сам увидишь.
      – Что, прямо из «ящика» о своем участии сообщил? Груша мялся. Не потому, что боялся признаться, а потому, что знал – Цунами все равно не поверит.
      – Заезжал я в «Розентол», а он там на какой-то презентации верховодил…
      Цунами ничего не ответил. Понял, откуда до Груши долетели сведения. Их сообщил Рваный. Что ж, стало быть, даже такие киты – и те пасти разинули.
      – Коли случайно с ним встретишься, так и передай, что лично я не возражаю. А что скажут остальные – не мое дело.
      Груша расплылся в улыбке. Дело, ради которого он притащился через весь город, улажено, можно и в бассейн залезть.
      – Воду в бассейне хлорируешь?
      – Нет. Я ионизирую, – серьезно ответил Цунами.
      – Ну, тогда, пожалуй, нырну.
      Груша встал и пошел в другую сторону. Поблуждал между пальм в бронзовых кадках, прошел через несколько арок и вернулся к дивану, на котором сидел Цунами.
      – Черт, опять ты! – дернулся он в сторону.
      Цунами встал, проводил его к бассейну и ушел одеваться. Предстояло сделать самое трудное – заставить поверить Батю. Хотя то, что клюнул Рваный, значительно облегчало дело.
      Когда Александр Сергеевич Манукалов прослушал у себя в кабинете записи разговоров своей жены с приятельницами из дамского салона, он впал в депрессию. Сидел за столом и тупо глядел в потолок, оказавшийся в каких-то желтоватых разводах. За годы их совместной жизни Инесса не давала повода беспокоиться о ее личных делах. Все замыкалось на магазинах, тряпках, машинах и в последнее время – на игре в рулетку. Манукалов предполагал, что она, как и все вокруг, пытается заниматься мелким бизнесом, но не придавал этому значения. Инесса гораздо реже стала жаловаться на отсутствие денег, чем значительно облегчала ему жизнь. И вот надо же, засек собственную жену не на какой-нибудь спекуляции, а на участии в авантюре, затрагивающей интересы государства. Одного этого достаточно, чтобы Александр Сергеевич положил погоны и остался без работы. Там явно пахло уголовщиной, а это уже суд, срок, конфискация имущества. При всей злости на Инессу он все же не желал бы видеть ее за решеткой.
      Еще раз включил кассету и, прослушивая ее, мучительно думал, как поступать дальше. Можно, конечно, сыграть роль Павлика Морозова или Любови Яровой и передать пленки по инстанции. Но ведь, кроме Инессы, там в заговоре участвуют Алла Константиновна и другие зубастые бабы. Поднимется такая буча, что вместо благодарности от начальства Манукалов в лучшем случае получит понижение в должности. Но и утаивать такой компромат невозможно…
      Первым делом хотел позвонить вице-премьеру Суховею и дать прослушать кассету. Это была бы хорошая месть за тот прием, который он ему оказал. Но Манукалов остудил свой пыл. Суховей от испуга может натворить глупостей, потом во всем обвинить самого Александра Сергеевича… Пожалуй, единственный человек, способный протянуть руку помощи, – это не кто-нибудь, а Столетов, который наверняка через информаторов уже получил кое-какие сведения.
      Манукалов тяжело вздохнул и поднял телефонную трубку.
      – Ну, наконец-то! – услышав его голос, обрадовался Геннадий Владимирович. – Я уж хотел за тобой посылать. Что? Горячо – аж жжет?!
      – Горячо…
      – Часикам к семи заезжай, и махнем на дачу… чайку попьем.
      Как ни странно, но после разговора со Столетовым по телефону Александр Сергеевич почувствовал некоторое облегчение. И даже, насвистывая старую эстрадную мелодию, почувствовал прилив оптимизма. Раз уж Инесса Геннадиевна влезла по уши в дерьмо, придется вытаскивать ее за волосы, не обращая внимания на крики. Во-первых, нужно вокруг создать полный вакуум. Порушить все связи и незаметно изолировать от дружков и приятельниц. Манукалов не сомневался, что мозгом всей авантюры является Виктор Иратов. По нему-то первому будет нанесен удар. Это сразу смешает все карты дам, задумавших торговать островами. Исполнителем должен быть не комитетный человек, иначе Манукалову самому несдобровать. Как-никак, а Отто Виктор – секретный суперагент. Но не зря же Александр Сергеевич вырезал фотографию Курганова и дал задание его разыскать и не выпускать из поля зрения. Он-то и совершит акт возмездия за те лишние пять лет, которые по милости Иратова отсидел.
      Манукалов связался с оперативным отделом. Там для него была подготовлена любопытная информация. Интерпол распространил фоторобот человека, подозреваемого в убийстве турецкого профсоюзного лидера в китайском ресторане в центре Бонна. И к фотороботу поступило шифрованное донесение агента из Германии лично для Манукалова.
      – Какого же черта вы мусолите его у себя?
      – Расшифровываем…
      – Несите немедленно!
      Через двадцать минут на стол Александра Сергеевича легла тонкая синяя папка с грифом «Секретно». Он раскрыл ее и удивился. Фоторобот был сделан настолько схематично, что мог подойти к внешности любого человека. Зато в сообщении агента довольно пространно описывалось преступление, которое совершил Курганов. Агент, получив приказ следить за Кургановым, целый день «вел» его до самого ресторана и присутствовал при убийстве…
      Манукалов от удовольствия снова принялся насвистывать привязавшуюся мелодию. Несколько раз перечитал сообщение, потом информацию Интерпола. И хотя фоторобот мало чем походил на Курганова, а донесение агента нельзя было использовать в качестве доказательства, Александр Сергеевич понял, что Курганов вторично попал в его руки.
      Но если в восьмидесятом году «дело студентов» обеспечило Манукалову быстрое продвижение по службе, то теперь Александр Курганов будет служить лично ему. А Интерпол пусть ищет безликого убийцу.
      Александр Сергеевич убрал папку в стол и, вызвав сотрудника, приказал установить местонахождение в Москве Александра Васильевича Курганова.
      Всего через несколько минут ему сообщили, что от отца разыскиваемого получены сведения, что Курганов занимает номер в гостинице «Пекин». Администрация отеля подтвердила наличие такого жильца.
      Манукалову не терпелось встретиться с ним, но время приближалось к семи, и нужно было ехать за Столетовым.
      Всю дорогу до Севидова они молчали. Хотя по нетерпеливым жестам Геннадия Владимировича было ясно, что он сгорает от любопытства. Манукалову тоже не терпелось свалить груз со своих плеч.
      На деревянном крыльце дома их встретила полненькая, ладно сбитая женщина с длинными распущенными желтовато-коричневыми волосами, в джинсах и спортивных тапочках. На майке красовалась эмблема телепрограммы «Взгляд». Александр Сергеевич не ожидал застать на даче посторонних и с любопытством принялся разглядывать ту самую, как он понял, журналистку-разлучницу, разрушившую семейное счастье Василисы Георгиевны. На вид ей было не больше тридцати. На лице никакой краски. В уголках голубых доверчивых глаз – мелкие морщинки, и по всему носу и даже щекам – веснушки. Она приятно улыбнулась полными губами и протянула руку.
      – Мила.
      – Александр Сергеевич. Все говорят, что вы красавица.
      – И как? Совпадает?
      – Вполне.
      Столетов с гордостью обнял молодую жену и довольно отметил:
      – Вот видишь, а ты все думаешь, что о тебе говорят гадости. Ну, иди, накрывай на стол, а мы немного побеседуем в кабинете.
      Хотя Ляля и информировала Геннадия Владимировича о затеваемой утечке информации по поводу продажи островов, но за достоверность ручаться не могла. При ней дамы старались о делах не разговаривать. А тут целая пленка с разговорами.
      Быстро вставив кассету, Столетов превратился весь в слух. Манукалов же, вытащив из его пачки сигарету, вышел на балкон. Ему уже в печенку въелись эти голоса.
      Прокрутив дважды запись, Столетов, несмотря на свою грузность, вскочил и принялся мелкими шагами мотаться по кабинету.
      – Ну, бабцы, ну, бабцы… – приговаривал он. – А Суховей-то хорош, на такую липу отважиться. Молодцы, ребята. Я всегда говорил, что эти «мэнээсы» еще себя покажут! Хватануть одним махом шесть миллиардов…
      – Кто ж ему даст? – вставил Манукалов.
      – Ты прав. Никто и никогда. Какие меры собираешься предпринимать?
      – Пока не знаю…
      – Правильно! В данном вопросе торопиться не следует. Есть тут одна закорючка, дающая простор для размышлений. Пойми меня правильно… – Геннадий Владимирович изобразил на своем обрюзгшем лице мину принципиально честного радетеля за государственные интересы. – Коли речь шла бы о богатстве страны, нам с тобой и встречаться бы не полагалось, однако, как я понимаю, планируемая махинация на достояние народа не покушается. Изымать собираются деньги мафии… Верно?
      – Во всяком случае, попытаются… – согласился Манукалов, не ухватывая, куда клонит старый интриган.
      Столетов причмокнул и, оглянувшись на дверь, быстро подошел к книжному шкафу, открыл его и вынул два тома Большой Советской Энциклопедии. Манукалов решил, что бывший полковник собирается выяснять историю вопроса об островах, но ошибся. За томами энциклопедии у Геннадия Владимировича находился мини-бар. Он вытащил вороватым жестом бутылку коньяка и шепотом пояснил:
      – Мила взяла с меня слово, что я пить не буду. Вот и приходится прибегать к чекистским приемам.
      Оттуда же извлек две рюмки и быстро их наполнил.
      – Ну, давай махнем!
      Манукалов лишь пригубил, но Столетов заставил допить, чтобы спрятать все назад.
      И, поставив на место книги, продолжил:
      – А почему бы нам не вмешаться? Но не на этой стадии, а на финальной?
      – Так ведь деньги утекут за рубеж? – не понял Манукалов.
      – И пусть себе текут, только на счета контролируемого нами банка… Какова идея?
      Александр Сергеевич был явно не готов к такому повороту разговора.
      – То есть вы предлагаете эти деньги, попросту говоря, присвоить?
      – Совершенно верно! А главное – никакого риска. Спрашивать-то будут с Суховея и его жены.
      – И моей, – добавил Манукалов.
      – Ну, вашу как-нибудь прикроем, – отмахнулся Геннадий Владимирович. – Зато какие деньги! Шесть миллиардов! Представляете?
      Манукалов не мог себе представить такого количества денег, но хорошо понимал, какой это риск.
      – Когда «крестные отцы» мафии поймут, что их надули, то уничтожат всех, кто был причастен к этому делу.
      – А вы на что? А вся ФСБ? А МВД? Нанесете упреждающий удар. Неужели кто-нибудь будет вас ругать за начало активной борьбы с преступностью? Они достаточно награбили. Пора изымать. Бояться нам некого. В наших руках государственная машина, которая может таким катком проехать по доморощенным мафиози, что само понятие «мафия» вновь надолго исчезнет из нашего лексикона. Меня другое волнует – как заполучить эти самые миллиарды. Судя по бабским разговорам, все деньги будут аккумулированы на счетах инвестиционного фонда «Острова России» и храниться в каком-то западном банке. Вот с членами правления нам и следует установить контакты.
      Манукалов не сомневался, что ключевой фигурой в банковском деле является Виктор, но не стал сообщать об этом Столетову, тем более что на судьбе Виктора лично он поставил крест.
      Чем больше думал Геннадий Владимирович об услышанном, тем крепче им овладевала уверенность в необходимости посостязаться с бабами и мафией.
      – Ты Суховея не трожь, пусть подписывает фальшивки. Этим вырост себе глубокую яму. Но свалиться в нее пока не должен. Усиль контроль за женой. Выясни, кто будет председателем фонда и как они собираются работать с банком. Вряд ли найдется банк, способный потянуть всю сумму. Наверняка их будет несколько. И главное, не вмешивайся в развитие событий.
      Манукалов слушал Столетова, а думал о своем. Какие же гарантии должен представить вице-премьер, чтобы прожженные бандиты рискнули своими капиталами? По-человечески ему было жалко Суховея, подставлявшего себя под неминуемый ответный удар. Беспокоило его и другое. Галина ездила с Инессой, а значит, наверняка в курсе всего, что задумывается в салоне. Являясь секретарем Цунами, она снабжает его сведениями. В таком случае «крестный отец» знает, что готовится большое надувательство, и тем не менее никак не реагирует. Выжидает, что ли? Видя, сколько противоречий вокруг липового постановления по островам, Александр Сергеевич хотел бы держаться от этой затеи подальше. Но Столетов заметил его нерешительность, снова вытащил из книжного шкафа книги, достал коньяк и налил в рюмки.
      – Брось, Манукалов, рефлексировать. Я тебе так скажу. Не сегодня-завтра Сам все равно сдаст правительство. Не всех, но многих. К Суховею он относится неплохо. А я постараюсь поднять волну по поводу его отставки. Олег Данилович задергается, засуетится и, понимая, что все равно его дни сочтены, подмахнет постановление. Они хотят сделать ксерокопию, а подлинник уничтожить, а мы этого не допустим. Тогда уж козыри окажутся в наших руках.
      – Но как раздобыть это постановление?
      – В свое время я и не такие документы доставал. Справишься. Жена поможет. Только ты ей о нашем уговоре ни слова. Я подберу еще парочку солидных людей из окружения президента. Они подтвердят законность постановления. Не за спасибо, разумеется…
      В дверь постучала Мила и пригласила к столу. Манукалов, несколько обескураженный предложением Столетова, напоследок спросил:
      – А вдруг разразится скандал, что с нами будет?
      – Не понял. По поводу чего скандал?
      – По поводу липового постановления.
      – А какое мы отношение имеем к правительству? Первыми и будем кричать – «Держи вора». Но лучше направь свою энергию на то, чтобы никакого скандала не возникло.
      Во время обеда Мила старалась быть обворожительной и заботливой хозяйкой, но Манукалов не замечал ее стараний, прикидывая – стоит идти в упряжке со Столетовым или подать прошение об отставке и от греха подальше уйти в коммерческую структуру, как это сделали многие его коллеги. Для того чтобы окончательно прояснить для себя этот вопрос, нужно прозондировать отношение к сделке с островами самих «крестных отцов».
      Уже возвращаясь домой, Александр Сергеевич все-таки нашел самый верный ход во всей этой затее. Решил запустить параллельно слуху о подписании постановления о передаче островов Курильской гряды в аренду частному бизнесу на девяносто девять лет убедительную информацию о намеренно созданной фальшивке на правительственном уровне. Тогда-то и станет ясно, кто какие цели преследует. Перебирая в уме известных ему мафиози, он остановился на одной кандидатуре, пользующейся уважением в уголовном мире. Этот человек имел контакты с «комитетом» еще в старые времена. Несколько раз ему удавалось избежать тюрьмы только благодаря тем ценным сведениям, которые он передавал курировавшему его управлению. Звали мафиози – Афанасий Груша.
      В Москве Шлоссер решил несколько дней пожить у Вени. Перед вылетом из Кельна он позвонил Эдди и убедился, что она хоть и взволнована, но больше переживает за него, чем за себя. Поэтому не стал укорять ее за необдуманный поступок, а коротко проинформировал, что ему все известно от Вениамина и лучше, чтобы они некоторое время пожили раздельно, поэтому он летит срочно в Москву. Эдди с облегчением пожелала ему счастливого пути.
      После этого звонка Веня и адвокат сознательно избегали любого упоминания о ней и общались между собой без неприязни, помня о делах, связывающих их. Конечно, Шлоссер не сомневался, что загубленная «ауди» – дело рук Вениамина. Но решил не сотрясать обвинениями воздух, а дождаться, когда тот встанет на ноги и компенсирует ему убытки. Адвокат уже давно подумывал о «мерседесе», более подходящем по его нынешнему положению, чем «ауди».
      Веня не успел переступить порог квартиры, как бросился звонить Инессе. Она обрадовалась, услышав его голос.
      – Завтра же встретимся в «Континентале». Там у меня маленький офис, записывай…
      В этом офисе располагалась редакция женского журнала, издаваемого совместно с американцами. Инесса доставала для них деньги с российской стороны, поэтому считала офис своим.
      На следующий день Веня появился ровно в двенадцать в сопровождении Вилли Шлоссера. Они долго спорили, стоит ли идти вместе. На все аргументы адвокат резонно отвечал: «Я должен быть в деле с самого начала. Кто приходит позже, тому достаются объедки». Пришлось уступить.
      – Давненько здесь не гулял, – вдохновленный нахлынувшими воспоминаниями, вздохнул Шлоссер. – Помню в «Сакуре» какие официантки были, сидишь, бывало, пьешь вонючее «саке» и поглядываешь, с кем бы из них продолжить знакомство с Японией. Эх, и времена же были! А пивная «Бирштубс» – не хуже, чем в Германии, с настоящим «Айсбайном». Помню, в «Русском ресторане» пели цыгане, а потом все отправлялись в бизнес-клуб поглядеть на почти голеньких девушек из Эстонии. Первое такое шоу в Москве… Я тогда имел в кармане пятьсот марочек и считал себя миллионером. За «катю» любая путанка бежала вприпрыжку.
      Веня в отличие от Шлоссера ничего припомнить не мог, поскольку сел как раз в год открытия «Хаммеровского центра». Поэтому шел, постоянно оглядываясь и удивляясь безалаберности, царящей вокруг.
      Инесса сидела в кресле, листала журнал и пила воду. В белом, полупрозрачном, с множеством рюшечек платьице она выглядела свежо и беззаботно. Ярко-красные капризные губки расплылись в еще большей улыбке, когда вслед за Вениамином в тесную комнатку зашел Шлоссер.
      – Вилли! Вот так сюрприз. Как раз о вас думала, собиралась посылать факс с приглашением.
      Адвокат элегантно приложился к ее ручке и, позабыв о Вениамине, плюхнувшись в кресло, принялся вспоминать о незабываемых вечерах, проведенных в этом комплексе.
      Веня встал возле окна и глядел вниз на гостиницу «Украина», окна которой отражали солнце и казались крохотными огненными кратерами.
      Инесса, дав выговориться гостю, предложила перейти к делам. Достала несколько папок и, подозвав Вениамина, объяснила:
      – Это уставные документы. Наш юрист согласовал каждый пункт, но я бы хотела, чтобы Вилли своим опытным глазом посмотрел с точки зрения европейских требований.
      – С удовольствием, – ответил тот и придвинул к себе папки.
      – А мы с Веней пока попьем кофе и поговорим о самом фонде, – она протянула ему руку, и они вышли из душного номера.
      Устроившись на внутренней веранде, в маленьком открытом кафе, Инесса озабоченно сообщила:
      – У меня большие неприятности. Манукалов узнал о моих встречах с Виктором.
      – У нас привычка ворошить прошлое? Глупое занятие. Я вот начисто забыл о зоне. А чтобы по ночам не снилась, коньячком заливаю. Помогает, сплю без сновидений.
      Инесса закурила, подождала, пока официантка поставит кофе и, придвинувшись к Вениамину, тихо сказала:
      – Ты не понял. Виктор Иратов жив.
      Массивные очки в роговой оправе с затемненными стеклами дернулись так, что Вене пришлось пальцами прижать их к носу. Он смотрел на Инессу в полной растерянности. Дрожащими руками достал металлическую коробку с сигарами, долго отрезал кончик и, закурив, снова уставился на Инессу.
      – Да, да, я не хотела говорить сразу, боялась, что не так поймете. При Курганове вообще язык не поворачивался. Дай слово, что не сообщишь ему об этом. Он ведь все воспринимает неадекватно…
      – Брось молоть чепуху! Витька жив? Фантастика! Я же своими глазами видел, как его застрелил охранник. Тебя обманывают, это какой-нибудь его двойник!
      – Веня успокойся. Виктор жив.
      – И что, как и мы, тянет новый срок?
      – Нет. Он давно обосновался за границей. В Люксембурге. Занимается межбанковскими операциями. В последнее время активно сотрудничает с Россией.
      Веня выпускал клубы дыма и никак не мог переварить услышанное. В голове такое не укладывалось. Все пять лет он горевал о погибшем друге. Когда становилось совсем невмоготу, вспоминал, что Витька гниет в земле, а оказывается, Витька давно разгуливал на свободе, да не где-нибудь, а в Люксембурге! Было от чего потерять дар речи.
      – Что ж недострелили?
      – Он был тяжело ранен, долго находился при смерти, – принялась врать Инесса, чтобы хоть немного примирить Веню с мыслью об оставшемся в живых Викторе.
      Но Вениамин и не собирался обижаться на то, что его друг выжил.
      – Дальше, дальше рассказывай. Какая штука, жизнь! – через затемненные стекла было заметно, с каким напряжением блестят его глаза.
      Инесса не спешила. Выбирала каждое слово. Боялась посеять в душе Вениамина сомнения в благородстве Виктора. Это было тем более трудно делать после признания Манукалова о сотрудничестве Виктора с КГБ.
      – Оперировали много раз… и спасли. Хотели отправлять назад в зону и судить, как и вас. Но тут на Западе поймали какого-то ливийского террориста, и его нужно было срочно поменять на кого-нибудь из наших. Решили, что Иратов все равно после таких ранений долго не протянет, и отправили его во Франкфурт-на-Майне… Там немцы положили в лучшую клинику. Выходили. Дали возможность продолжать учебу…
      Веня снял очки, потер покрасневшие глаза и попросил:
      – Закажи-ка мне коньяку. Голова отказывается соображать. Витька на Западе! Что ж ты не сказала раньше? Мы бы с ним повстречались. Он хоть знает что-нибудь про нас? Или совсем забыл?
      – Он друзей не забывает. Даже пытался организовать кампанию в поддержку вашего досрочного освобождения. Но сам знаешь, в стране никому ни до кого дела нет. А что болтают на Западе – уже совершенно никого не пугает.
      – Да… жизнь, – Веня отхлебнул коньяку и задумался. Потом как-то виновато улыбнулся и высказал пришедшее на ум предположение:
      – Ты вышла замуж за Манукалова из благодарности, что он помог Виктору?
      – Помог Виктору не он. Просто нужно было выпустить какого-нибудь диссидента.
      – Так ведь среди них было полно знаменитых, почему же выбрали его?
      – Знаменитые, оказавшись на Западе, сразу начинали какую-нибудь шумную кампанию, а Виктор, как и мы все, попал по глупости. К советской власти не имел особых претензий. Разве что посадили, а потом чуть не пристрелили…
      – Да… жизнь, – снова повторил Веня и показал официантке, чтобы принесла еще коньяку.
      Инесса решила перевести разговор на другую тему. Поскольку Веня, свыкнувшись с известием о Викторе, мог начать задавать и более каверзные вопросы.
      – Я, может, и не рассказала бы тебе, ведь лучше услышать все непосредственно от Виктора. Но наши дела требуют ясности. Виктор собирается участвовать в проекте. Возглавит банковскую структуру. Это будет совместный банк, на счета которого мы начнем переводить деньги фонда.
      – Получается, что мы в одной упряжке? Обалдеть! Ничего подобного представить себе не мог! Когда я его увижу?
      – Не торопись, – Инесса не собиралась организовывать их встречу. – Ты должен дать мне слово, что никому не станешь рассказывать о Викторе. Ведь сам же недавно сказал, что удачно забыл прошлое. Вот и он для тебя должен быть человеком новым. А потом уже вдвоем, за бутылкой выясните все вопросы. Договорились?
      – О чем речь, я же понимаю. Тут большой бизнес. Я не Курганов. Моя задача быстро вписаться в эту экономику.
      – Курганову ни слова, ни намека, – напомнила Инесса.
      – Да уж в последнее время он с пистолетом не расстается. Но завидовать тому, что Виктор, в отличие от нас, умудрился на двенадцать лет раньше откинуться, глупо. Каждому на роду свое написано. Про мои проблемы помнишь? Нужно срочно погасить банковскую задолженность. И, между нами говоря, я Шлоссеру должен подарить новый «мерседес».
      – Так «ауди» в Баден-Бадене – твоих рук дело? – рассмеялась Инесса, давно желавшая избавиться от напряжения происшедшего разговора.
      – Черт попутал…
      – С машиной разберемся. Их в Москве полно, а с банком – давай мне все документы, твой кредит перекинем в другой банк, в тот, что дышит на ладан. Все, пошли… И прошу, Шлоссер нам нужен. Будь с ним поласковее.
      – Да, он живет у меня…
      Они вернулись в офис, где адвокат, скинув пиджак, вовсю трудился над документами.
      – Эй, Феди! Какими головами все это придумывалось? Собираетесь переводить деньги в частный банк, да еще иметь корреспондентские счета в иностранном банке, а в постановление правительства не закладываете важнейший пункт!
      – Какой? – насторожилась Инесса.
      Шлоссер посмотрел на нее своими маленькими, проницательными глазами, потер от удовольствия щеку, мягко переходящую в шею, и, подмигнув Вене, объяснил:
      – Указывать не имею права, но по дружбе подскажу. Записывайте: «Поручить Госбанку России утвердить в качестве единственного коммерческого банка, осуществляющего по поручению правительства операции с денежными средствами, аккумулирующимися в фонде „Острова России“, российско-немецкий банк „Сотрудничество“… Эх, вы, Феди… Без Шлоссера ваше постановление разбилось бы о пожелания Госбанка.
      – Но Госбанк не подчиняется правительству, – возразила Инесса.
      – Правильно. Когда не хочет – не подчиняется, а когда хочет – такой пункт в постановлении развязывает ему руки. Понятно, что я имею в виду?
      – А в банке есть свои люди? – вмешался Веня.
      – Люди везде люди и хотят кушать, – уклончиво ответила Инесса и, сев рядом со Шлоссером, принялась уточнять мелкие детали.
      Веня снова вернулся мыслями к Виктору. Работать вместе со старым другом значило не бояться, что тебя кинут. Плюс Шлоссер. Он мужик порядочный, особенно когда чувствует выгоду. Хорошо бы, чтобы сидел подольше в Москве. Веня не сомневался в неизменности своих чувств к Эдди и намеревался ей втихаря от адвоката позванивать. Только выжидал, когда нарушивший ее внутренний покой инцидент забудется.
      Вилли Шлоссер, вполне довольный собой и оказанным ему приемом, осмотрел комнату и заметил:
      – Для такого дела нужен подходящий офис…
      – Уже заканчиваем ремонт, скоро въедем. Нужно утвердить документы. Веня перво-наперво попросил снабдить вас «мерседесом».
      – Хорошо бы. Только чтобы не числился в угоне. А то ведь в Германии с этим строго.
      – Не волнуйтесь, наши машины с чистыми документами, – заверила Инесса.
      Беседа была прервана внезапным появлением Галины, которая, в коротком платьице и огромных темных очках, казалась совсем юной и соблазнительной. Бросив соломенную шляпу с широкими полями на диван, она выпалила:
      – Инесса, Алла Константиновна просит срочно встретиться с ней!
      – Когда? – скривила губки Инесса.