Пир окончен

– Не будь таким смешным, Стефан. Ты сильно преувеличиваешь и прекрасно знаешь это.

– Очень хорошо. Давай будем более точными. Ты потеряешь вкус и все идеалы, которые тебе дороги… повернешься спиной к своему желанию стать хорошим художником, лишишься всякого вдохновения, какое когда-либо имела. Ты станешь просто миссис Форбс Джеффертон. Твои жизнь и желания станут второстепенными после его. Ты будешь житье мужем и окажешься поглощенной им. В конце концов от Вероны Лэнг ничего не останется. Ты этого хочешь?

Верона откинула назад голову.

– И все-таки я думаю, ты преувеличиваешь. Почему бы мне не продолжать рисовать замужем? Зачем мне бросать искусство и свою личную жизнь?

– Потому что придется. О, ты можешь сделать жалкую мазню и сейчас, и потом. Но ты же не называешь это искусством, правда? У тебя не будет времени для учебы, для постоянных усилий и концентрации, необходимых для хорошего художника. Ты будешь вести хозяйство своего мужа и развлекать его друзей. Утренний кофе с женами офицеров – «одиннадцатича-совики», как они это называют. Походы по магазинам… О, Боже! Базары… Я знаю весь военный жаргон. А ты о нем даже не слышала. И это не устроит тебя, Верона. Ты не такой человек. Ты чувствительна, невероятно быстро оцениваешь ум и красоту, голодна до знаний, как и я. Ты завянешь в этой пустоте, в проклятой механической армейской атмосфере. Умрешь от скуки, когда пройдет новизна ощущений. Чтобы получать удовольствие от семейной жизни с военным, женщина не должна иметь ни ума, ни интересов, выходящих за пределы профессии мужа. Ты играешь в бридж? Нет. Тебе нравятся бесконечные вечеринки с коктейлями и просиживание в барах за бокалом с джином? Нет! Будут для тебя жизненно важными продвижение мужа по службе, его хорошие отношения с командиром или твое знакомство с женой полковника? Нет? Ты действительно хочешь забросить рисование, музыку, книги, игры… ради жалкого прозябания в гарнизоне? Хочешь?

Верона застыла. Ее лицо сильно побледнело. Она обнаружила, что вся дрожит. Злоба, негодование и страх перед Стефаном возникли в ней одновременно. Верона страстно хотела, чтобы Форбс оказался сейчас здесь, ответил ему, защитил ее и свою профессию, а также жизнь, которую предлагал ей.

– Ты просто сгущаешь краски, Стефан, – сказала она. – Форбс предупредил меня, что наша жизнь может быть скромной, но не такой, как ты ее описываешь. И я могу сохранить и свои книги, и свою культуру. Это твоя фантазия, что в британской армии нет культурных, образованных людей. Кстати, Форбс вчера говорил мне, что их полковник очень музыкален… слушает все симфонические концерты.

Верона проговорила это, как оправдывающийся ребенок.

Стефан неприятно усмехнулся.

– У него, конечно, может быть время слушать передачи по радио. Но если его не пошлют в кое-какие места, хорошо мне известные. Ты не можешь рассчитывать, что Форбса назначат в цивилизованную часть мира. Вы вполне можете оказаться в центре пустыни.

– Хорошо. Если так, я ведь смогу рисовать пейзажи в пустыне, не так ли? – горячо воскликнула Верона. – Что может мне помешать?

– Ничего, – ответил Стефан, – кроме того факта, который мне хорошо известен: если ты выйдешь за этого парня, тебе не удастся сделать ни одного мазка. Ты будешь слишком занята его жизнью… и детьми, – добавил он с ядовитой усмешкой. – Много маленьких веселых будущих офицеров с игрушечными солдатиками, джипами и моделями самолетов. А их папа станет с детства учить их прекрасному искусству разрушения… убийства. Все, конечно, во имя славы и самообороны.

Верона вдруг закрыла лицо руками, ощущая страшную дрожь. Казалось невозможным, что Стефан обладал силой, чтобы так мощно и точно ударить в цель. Он был жестоким и безжалостным.

Верона почувствовала, как руки Стефана прижали ее к нему. Дождь поцелуев обрушился на ее волосы. Надломленный голос Стефана произнес:

– Я по-прежнему люблю тебя. Очень люблю тебя. О, Верона, дорогая, если бы я только мог предложить тебе выйти за меня замуж… если бы я только имел право сделать это. Я уверен, ты порвала бы с этим парнем и пришла ко мне. Правда? Правда, Верона?

Его страсть и сила слов так испугала ее, что она не смогла ничего сказать. Верона находилась в полуобморочном состоянии, дрожала в объятиях Стефана. Ей вовсе не хотелось этого. Она собиралась замуж за Форбса. За Форбса, чья любовь не была бурной, не могла воодушевить ее, как любовь Стефана. Она отличалась заботливостью, страстью, смягченной нежностью. Форбс утешал и усыплял Верону чувством безопасности, фальшивым или настоящим, – она не знала. Она знала только, что ей необходима безопасность. Верона не решалась задать себе вопрос, что будет, если Стефан сдастся и попытается вернуть ее, заманив обещанием жениться.

Затем он, как всегда, все решил за нее сам. Он несколько грубо оттолкнул Верону.

– Я думаю, тебе лучше уйти, – сказал Стефан. – Эта встреча не принесет ничего хорошего ни одному из нас. И я не имею права пытаться уводить тебя с дороги, которую ты выбрала. Я не могу жениться на тебе… Я не мог бы быть настоящим мужем, даже если бы стал твоим. Я не подхожу ни тебе, ни какой-либо другой женщине. Выходи за своего дорогого майора и будь счастлива. Ради Бога, будь счастлива. Это все, о чем я прошу. Если ты не станешь счастливой, все мои страдания окажутся напрасными.

Верона прижала свои руки к пылающим щекам. Ее глаза, мокрые от слез, умоляли Стефана. Но он не делал попыток вернуть Верону в свои объятия или как-то успокоить. Его лицо казалось высеченным из камня. Стефан смотрел на Верону так же, как в тот раз, когда она впервые вошла в студию – холодно.

– Я не приду на твою свадьбу, даже если меня пригласят. Ты ведь поймешь это, правда?

Верона слабо кивнула, достала из сумочки носовой платок и вытерла глаза. Она чувствовала себя глубоко несчастной, потерянной и одинокой. Даже воспоминание о Форбсе не могло придать ей сил, успокоить в этот момент прощания со Стефаном. И вдруг Верона чуть не отпрянула от ужасной мысли – она поняла, что по-прежнему любит Стефана и всегда будет любить.

Но несмотря на нерешительность, на характерный для нее недостаток твердости и инициативы в кризисных ситуациях, Верона взяла себя в руки и попрощалась с ним. Чем скорее выйти из-под его влияния, покинуть его мастерскую, тем лучше – решила она. Теперь ей необходимо научиться любить Форбса, дать ему возможность поглотить ее полностью в новой жизни, которую он предлагал.

Очень бледная и подавленная, Верона взяла свое пальто, надела его и повязала на волосы шарф. Стефан стоял неподвижно и наблюдал за ней. Чувства бушевали в нем с такой силой, что это было почти невыносимо. «Ужасно, – подумал он, – когда такое стройное, нежное существо, эта „розочка“, – как Стефан часто называл Верону, – так много значит для меня». Это может нанести смертельную рану. Для него почти смерть знать, что он последний раз видит, как она повязывает свой шарф поверх пышных, вьющихся Каштановых волос и подтягивает пояс знакомого голубого пальто, а затем медленно натягивает шерстяные перчатки. Даже их Стефан видел много-много раз. Они были подарены Вероне на прошлое Рождество, и шерсть на правой сильно вытерлась.

После ее ухода Стефана ждали страшные мучения. Он знал это, но было уже поздно что-либо предпринимать.

Наконец Верона подошла и встала рядом с ним с кротким, умоляющим выражением прекрасных грустных глаз, которые часто сводили его с ума. Когда она так смотрела, в ней было что-то жалостно слабое, а Стефан едва сдерживался, чтобы не броситься перед ней на колени, прижаться лицом к ее стиснутым рукам и молить ее не уходить.

Верона произнесла слабым голосом:

– До свидания. Пожалуйста, прости меня, Стефан.

Он сжал зубы.

– Ты не сделала ничего, за что тебя нужно было бы простить, моя милая девочка. Ты никогда не принадлежала мне и ты права, что выходишь за человека, которого выбрала.

Верона сделала беспомощный жест, и Стефан добавил:

– Прости меня за мое поведение.

– О, Стефан, – сказала она, – я узнала так много счастья с тобой и благодаря тебе. Я перед тобой в большом долгу. Ты научил меня всему.

Эти слова вызвали у него злую усмешку.

– Мое обучение не рассчитано надолго. Ты скоро все забудешь.

– Нет. Оно необходимо мне. Ты ошибаешься насчет армии. Я смогу продолжать рисовать, – настаивала Верона.

Стефан поднял глаза к небу.

«Что, – подумал он, – в женщине заставляет ее выдавливать последнюю унцию эмоций из ситуации? Мужчина любит покончить со всем побыстрее, особенно, когда разговор причиняет боль». Стефан был уверен, что Верона по-своему страдает, но, казалось, она смаковала эти страдания. Все женщины, решил он, мазохистки. Но Стефан не собирался позволять Вероне продолжать сцену прощания, удовлетворять ее самолюбие или ждать, когда ее начнут убеждать, что она поступает абсолютно правильно. Он не верил в то, что это правильно, и что она будет счастлива с Форбсом Джеффертоном.

– Теперь ты все решила, Верона, – произнес Стефан, словно разговаривая с ребенком, оказавшимся у него на дороге.

Она почувствовала упрек, осуждение. На ее лице вспыхнули красные пятна, но Верона с покорным жестом наклонила голову и прошептала:

– До свидания.

Стефан подошел к двери мастерской и открыл ее с не присущей ему скованной любезностью. Проходя мимо, Верона бросила на него еще один умоляющий взгляд. Стефан проигнорировал это. В холле с первого этажа дул ледяной ветер. Кто-то оставил открытой парадную дверь. Верона поежилась.

– Ужасный холод, – проговорила она.

– Хочешь, чтобы я спустился и поймал тебе такси? – спросил Стефан.

Никогда раньше он не предлагал ей подобного. Они не имели лишних денег, чтобы тратить их на такси.

– Нет, спасибо, – ответила Верона. – Я поеду на автобусе.

Она взглянула на Стефана. Одинокая лампочка без плафона на лестничной площадке освещала его худое лицо и темные пятна утомления под глазами. Верона никогда не видела его таким усталым и, однако, таким странно, жалобно молодым. Вероне очень не хотелось расставаться с ним на такой холодной, враждебной ноте.

– О, Стефан, неужели мы больше никогда не увидимся? – выпалила она. – Ты не будешь писать мне? Почему мы должны так заканчивать нашу дружбу? Форбс знает…

Верона замолчала, прикусив губу. Стефан посмотрел на нее с циничной усмешкой.

– Знает что? – спросил он. – Что мы виделись почти каждый день в течение двух лет и строили планы на будущее… хотя это будущее было очень далеким?

Верона не смотрела на него.

– Не совсем, – отозвалась она. – Но он знает, что ты мой большой друг. На самом деле. Когда он спросил… любила ли я кого-нибудь раньше… я сказала, что однажды думала, что люблю тебя.

– «Думала». Шедевр женской хитрости, – воскликнул Стефан, откинул голову назад и засмеялся. – Но я вполне понимаю, что ты не хочешь, чтобы бедный парень заподозрил правду. Его безжалостность задела Верону за живое. Она вдруг разозлилась.

– Ты отвратителен! Я хотела, чтобы ты остался моим другом и стал другом Форбса тоже. Ты признал, что я никогда не принадлежала тебе, но ты вел себя так, будто я твоя собственность… словно я не имела право обручиться ни с кем другим, нарушила свое слово и бросила тебя. Но это не правда. Да… после всего, что ты наговорил сегодня, я никогда не поверю, что у тебя когда-нибудь были ко мне дружеские чувства. Ты просто ревнивый самец с обостренным чувством собственника. Моя любовь, мое снисхождение выше твоих. Я хотела, чтобы мы остались друзьями и продолжали видеться, неважно, что мне это стоило бы. Я всегда считала тебя разумным и великодушным, но теперь нет. Я очень рада нашему разрыву. Теперь он окончателен. Мы больше никогда не увидимся!

Верона развернулась и бросилась вниз по лестнице. Стефан ошеломленно смотрел ей вслед. Наклонившись над перилами, он крикнул:

– Верона, вернись. Все, что ты сказала – справедливо. Я отвратительный… чертовски плохой друг. Верона, вернись и прости меня. Давай не будем расстраиваться так. Я не могу вынести этого. Я просто сошел с ума. Вот почему я сказал все эти ужасные вещи. Верона…

Но она не вернулась. Возможно, Верона не слышала несшихся ей вслед слов, эхом разносившихся по лестнице. Стефан услышал стук ее каблучков по ступенькам, а затем стук парадной двери. Звук потряс весь дом. Стефан вернулся в свою мастерскую, снял очки и слепо стал перебирать рисунки, лежавшие в папке на столе. Его рука дрожала так, что листы бумаги едва не выпадали из пальцев. Он нашел несколько грубых набросков Вероны. Ее голова под разными углами… прозрачные смеющиеся над ним глаза… полный, милый рот, просящий жалости, нежности, понимания. Руки Вероны, изысканные, лежащие одна на другой, словно вылепленные из алебастра. Волосы над лебединой шеей, тело, обернутое испанской шалью, выражение лица, озорное, обманчивое.

Вдруг Стефан отшвырнул от себя наброски, бросился на диван и замер, закрыв лицо руками. Все его тело дрожало.

Кто-то постучал в дверь. В первый момент Стефан подумал, что вернулась Верона. Надежда возродилась. Он вскочил, бросился к двери и открыл ее. Но это была миссис О'Коннор – ирландка, работавшая сторожем. Она стояла на пороге, грязная и неопрятная, как обычно, в заляпанном твидовом пальто поверх какого-то рваного тряпья. Стефан уставился на нее.

– Какого черта вам надо?

Женщина осуждающе посмотрела на него.

– Не очень приличная манера здороваться, мистер Бест.

– Ладно, что вам нужно? Женщина в свою очередь, сморщив губы, уставилась на Стефана. «Выглядит он неважно, – решила она, – бледный, как смерть, с красными глазами, как будто сильно пил».

– Я пришла сказать, что молочник не будет привозить вам молоко, пока вы не заплатите долг за прошлую неделю, – заявила миссис О'Коннор. – И раз уж я здесь, скажу вам прямо: отец Пэтси и я не хотим, чтобы девочка приходила сюда и сидела, пока вы ее рисуете. Это вредно для ее здоровья.

– Вредно для здоровья… – повторил Стефан с кривой ухмылкой.

Его душа и тело испытывали смятение, муку, он так разочаровался, обнаружив на пороге вместо Вероны эту женщину. Стефан повернулся и сорвал с мольберта портрет Пэтси. Эта самая удачная, по словам Вероны, работа должна была стать центральной на его будущей выставке, и сунул холст в руки женщины.

– Вот вам. Портрет не закончен, но можете взять его. Сожгите, если хотите, и поскольку Пэтси вредно приходить сюда и позировать мне, ее ноги больше не будет в моей мастерской. Вот деньги за молоко-Стефан достал десятишиллинговую банкноту и швырнул ее миссис О'Коннор.

Женщина, глупо моргая, посмотрела на незаконченный портрет, затем начала скулить:

– Конечно, если вы захотите закончить, мистер Бест…

Но Стефан вдруг закричал на нее:

– Убирайтесь. Я не буду заканчивать картину. Убирайтесь, я сказал.

Испуганная и уверенная, что мистер Бест пьян, миссис О'Коннор попятилась. Стефан захлопнул перед ней дверь, вернулся к дивану и снова лег.

Глава 3

Верона почти целый час добиралась домой. Туман окутал Лондон. Автобусы ехали медленно и были переполнены. Добравшись до дома в Хэмпстеде, она продрогла до костей и имела такой вид, что мать сразу отправила ее в постель.

– Ты закоченела. Тебе нужно укутаться и выпить горячего молока с ложкой виски, – воскликнула миссис Лэнг, помогая дочери снять пальто.

Верона не протестовала. Она так измучилась душевно и физически, что у нее не осталось сил сопротивляться кому-либо, тем более матери в подобной ситуации. Миссис Лэнг была спокойной женщиной, пока считала свою дочь здоровой. При малейшем же подозрении на заболевание она становилась тигрицей в стремлении вылечить дочь своими способами.

– Я не хотела, чтобы ты шла на чай к Стефану Бесту, – добавила миссис Лэнг, наполняя грелку. – Я чувствовала, что собирается туман, и ты простудишься.

Верона не ответила. Она чувствовала туман внутри себя, затянувший все ее здравомыслие. Верона выбежала из мастерской в злобе и негодовании, только смутно услышав голос Стефана, но четко уловив его отзвук. Теперь она твердо решила не позволять ему больше расстраивать себя. Ей нужно забыть его, полностью вернуться в мыслях к Форбсу и к счастливой, размеренной жизни, которую он предлагал.

Верона обещала Форбсу выйти за него перед Рождеством. Меньше чем через шесть недель. Время готовить приданое, а Форбсу узнать, что его ждет. Его работа в Алдершоте подходила к концу, и он ждал назначения к Новому году. Возможно, за границу. Верона надеялась, что его пошлют за рубеж. Чем дальше она уедет от своей старой жизни и воспоминаний, тем лучше.

Наконец, казалось, Алиса Лэнг, мать Вероны, дождалась исполнения своего желания. Ее прекрасная дочь собиралась замуж за человека, являвшегося настоящим джентльменом с отличной карьерой. И, слава Богу, она больше не будет видеться с этим ужасным Стефаном.

Хотя миссис Лэнг не одобряла дружбу Вероны на почве искусства со Стефаном Бестом, она была честной и не могла не сказать дочери о телефонном звонке.

– Этот Стефан звонил тебе, но я сказала, что ты, кажется, уже спишь, – сообщила миссис Лэнг недовольным тоном.

Лицо ее дочери слегка покраснело и скрылось под одеялом.

– Что он хотел?

– Сказал, что хочет поговорить с тобой.

– О, – вздохнула Верона, – я не очень хочу говорить с ним.

Миссис Лэнг значительно приободрилась.

– Было глупо идти в мастерскую в такую ужасную погоду.

– Я больше не пойду туда, мама. Миссис Лэнг почувствовала себя еще счастливее.

– Очень разумно, дорогая.

Утром миссис Лэнг принесла своей дочери целую пачку писем, включая одно без штампа и лишь с надписью «Мисс Вероне Лэнг», сделанной неразборчивым почерком Стефана Беста.

Верона распечатала его первым. Она хорошо выспалась, как выяснилось, не простудилась во вчерашнем тумане и съела с аппетитом завтрак. Ей предстоял день покупок. Хорошее настроение держалось до тех пор, пока она не увидела записку Стефана. Ее сердце неприятно дрогнуло. Если бы только он не преследовал ее таким образом… Верона хотела забыть его.

Стефан, очевидно, принес письмо сам и бросил его в почтовый ящик рано утром. Это одно из безумств, на которые он был способен, подумала Верона нахмурившись. Пройти несколько миль на рассвете в страшный холод и туман из Челси в Хэмпстед.

«Я едва не сошел с ума, когда ты ушла, Верона, и проклял себя за свое отвратительное поведение. Ты должна простить меня. Отнеси все это к тому факту, что ты для меня очень много значишь, что я не могу вынести мысли о твоей предстоящей свадьбе. Но теперь я вижу – так должно быть. Мне будет страшно не хватать тебя. Я уже чувствую себя гораздо более одиноким, чем может быть человек. Я на дне. Не оставляй меня сейчас. Не отбирай у меня все. Давай мне знать иногда о себе, просто, как друг. Твой будущий муж не может завидовать мне из-за твоей дружбы. Пиши мне иногда, пожалуйста, расскажи: где ты, как ты, чем занимаешься. И не забывай все, чему мы научились вместе. О, Верона, даже если ты чувствуешь, что должна покинуть меня, не бросай искусство. Продолжай рисовать. Если я когда-нибудь тебе понадоблюсь, ты найдешь меня там же, где всегда. Всем сердцем желаю тебе счастья в жизни, которую ты выбрала. Если я смогу нарисовать что-нибудь стоящее, я пришлю тебе картину в качестве свадебного подарка. Благослови тебя Бог, дорогая Верона.

Стефан.»

Все осуждение и злоба на Стефана исчезли. И Верона поняла, что она тоскует по нему и по прошлому сильнее, чем следовало бы… чем следовало бы будущей жене Форбса. Отвлечься от мыслей о Стефане помогло участие в составлении объявления о свадьбе для «Дейли Телеграф», над которым усердно трудилась миссис Лэнг.

Но перед тем, как отправиться за покупками для приданого, Верона написала записку Стефану и отправила ее по дороге.

«Очень мило с твоей стороны написать мне, и, конечно, мы останемся друзьями. Обещаю продолжать рисовать. Пожалуйста, будь счастлив, Стефан, и спасибо тебе.

Всегда твоя (в ужасной спешке) Верона.»

Успокоит ли это его хоть немного? Она надеялась. Что касалось тяжести в душе самой Вероны, то она была уверена в ее временности. Счастье и определенность вернутся при первой же встрече с Форбсом. Просто это небольшой нервный срыв, вызванный воспоминаниями о прошлом, о Стефане, которого она когда-то любила.

Было смешно, что Верона никак не могла перестать думать о Стефане. Его печальное письмо, казалось, прожигало дыру в кармане ее пальто весь день.

Глава 4

В тот вечер подруга Вероны Маргарет пришла повидаться с ней, и после разговора с ней Верона ощутила еще большую тревогу и даже страх.

Маргарет относилась к типу прямых, разговорчивых людей, сжигаемых любовью к правде, неважно, насколько это было тактично в той или иной ситуации. И она не симпатизировала подруге, не понимала ее внезапной помолвки с Форбсом Джеффертоном.

– Я хочу знать, что случилось, когда ты пошла повидаться с бедным Стефаном вчера? – спросила Маргарет.

– Ничего не случилось, – ответила Верона, немного угрюмо глядя на нее из-под длинных ресниц.

Девушки находились вдвоем в гостиной. Они склонились над затухающим камином. Родители Вероны ушли спать. Миссис Лэнг приготовила чай, оставила его на столике и напомнила дочери, чтобы та не задерживалась допоздна, поскольку завтра предстоял тяжелый день покупок.

– Почему ты так поступила со Стефаном? – вдруг спросила Маргарет.

И Верона решила защищаться.

– Не понимаю, почему ты все воспринимаешь именно так? Почему вопрос ставится так, что именно я что-то сделала Стефану? Ты же знаешь, как он поступил со мной. Прошлым летом я пошла бы за ним на край света, но он не захотел жениться на мне, вот и все.

– Да, но он был прав. Ты часто говорила, что он гений. Стефан должен посвятить несколько лет живописи, избегать ответственности семейной жизни, которая будет беспокоить его.

– Очень хорошо! Он не женился бы на мне, я не вышла бы за него, жила бы с ним, и ты первая признала бы это огромной глупостью с моей стороны.

– Почему вы не можете остаться друзьями? Верона беспомощно всплеснула своими тонкими руками.

– Ты же знаешь, что не может быть платонической дружбы между людьми, которые относятся друг к другу так, как мы со Стефаном.

Гребень выпал из волос Маргарет. Она подняла его, вставила обратно в прическу и нахмурилась.

– Ну, я думаю, тебе стоило немного подождать, пока Стефан определится со своей портретной живописью, кроме того, ты очень молода. Зачем так спешить замуж?

Верона прикусила губу.

– Можешь говорить, что хочешь, Маргарет, но так получилось, что я хочу замуж, хочу иметь дом, детей. Я не готова бесконечно ждать, пока Стефан решится. А Форбс нашел психологический момент… вот и все. Разве это не понятно?

– Понятно, – отозвалась Маргарет. – Просто ты никогда не любила Стефана.

Верона вскочила на ноги и стала шагать по полутемной гостиной. Единственным источником света была лампа, стоявшая на столике рядом с камином. Верона чувствовала себя неуютно, неуверенно. Маргарет сильно огорчила ее. Верона почти возненавидела подругу… и вдруг сказала:

– Это не правда. Я любила Стефана. Ужасно. Так ужасно, что иногда едва могла выносить это. Я не была бы по-настоящему счастлива, если бы не находилась рядом с ним. Я часто просыпалась ночью, думала о нем, вспоминала все, что он мне говорил. Стефан был для меня как… как Бог. Но это продолжаться больше не может. Я устала.

Маргарет следила за стройной, красивой фигурой Вероны с нескрываемой злостью. Было похоже, что она тоже вдруг почувствовала ненависть к подруге, и все годы их дружбы больше ничего не значили.

Страшная ревность потрясла Маргарет. Ревность к тем дням, когда Стефан с такой любовью относился к Вероне, и был таким невнимательным к ней и к другим женщинам их компании. Как она завидовала Вероне! Это казалось ужасным, бесполезным, изнурительным.

– Итак, ты порвала со Стефаном и теперь собираешься порвать со мной тоже. Полагаю, майор Джеффертон намерен увести тебя от всех твоих старых друзей.

– Ничего подобного он делать не собирается, – возразила Верона раздраженно. – Кроме тебя, он не встречался ни с кем из нашего круга. И он… восхищен тобой… Он ничего не понимает в скульптуре, но считает, что та бронзовая статуэтка, которую ты мне подарила, великолепна. И, я думаю, тебе Форбс тоже понравился. Ты с удовольствием говорила при первой встрече с ним.

– Я посчитала его очень симпатичным, типичным армейским офицером.

– И что в этом плохого?

– Ничего. Он просто не говорит на моем языке, а я не говорю на его. Но теперь я начинаю думать, что ты не настоящий художник.

– Может и нет, – произнесла Верона и вдруг села и закрыла лицо руками. – Может, я обыкновенная девушка, которая хочет вести простую жизнь. Но ты не должна говорить, что я не любила Стефана, – твердо добавила она, – потому что я… О, я любила его!

После этого тишину в комнате нарушали только рыдания Вероны. Затем Маргарет бросилась к подруге, встала перед ней на одно колено и прижала ее голову к своему плечу.

– Дорогая, не плачь. Верона, дорогая, прости меня. Я не хотела причинять тебе боль. Я постараюсь понять все, связанное с Форбсом. Это сильный шок для всех нас. Ты знаешь, как нежно я отношусь к Стиву. Не могу видеть его страдающим.

– Я совсем не хочу ссориться с тобой, – сказала Верона. – И даже… Стефан… обещал остаться моим другом.

Маргарет подняла брови.

– Не думаю, что твоя новая жизнь даст тебе возможность видеться со Стефаном или с кем-либо другим из нашей компании.

– Уверяю тебя, я не хочу отрываться от вас. Пожалуйста, не веди себя так, будто наша дружба подходит к концу, и не пытайся убедить меня, будто я совершаю ошибку, выходя за Форбса.

– Я желаю тебе огромного счастья с твоим солдатом, дорогая, и обещаю с сегодняшнего вечера сделать все, что в моих силах, чтобы порадоваться за твое замужество, за твою хорошую жизнь, за чудесный дом и прекрасных детей. А теперь выпей еще чашечку чая, перестань плакать, и давай не будем больше говорить о прошлом. Подумаем о будущем.

Ни одна из них больше не упоминала о Стефане Бесте.

Глава 5

Накануне свадьбы Верона поехала на ланч со своим женихом в Дорчестер. Теперь это было любимое место Форбса, потому что, по его словам, он здесь впервые обедал и танцевал с Вероной. Он утверждал, что именно в тот вечер решил жениться на ней.

Форбс повторял эту историю во время ланча, находясь в романтическом настроении, и смотрел на Верону очень нежно. Она глядела на него из-под своих длинных ресниц, которые он находил восхитительными и волнующими.

– Мне нравится, как ты говоришь, что все решил, даже не спросив меня – сказала Верона несколько недовольно.

– О, я думал, ты чувствовала примерно то же самое, и как-то понял, что нам суждено пожениться, – ответил Форбс в своей приятной, уверенной манере.

Верона подумала, что с завтрашнего дня до самой ее или его смерти они будут сидеть друг напротив друга за столом, она будет принадлежать ему, вся ее жизнь будет поглощена его жизнью.

Она делила свое время между Кемберли и Лондоном, все нежнее относилась к матери и сестре Форбса и с каждым днем чувствовала все большую нежность к жениху. Он никогда не расстраивал ее, всегда был учтив, приятен и корректен. Эта корректность стала долгожданным облегчением после тяжелой атмосферы Челси, в которой Верона жила в окружении искусства.

Они с мамой устроили настоящую оргию трат. Верона купила себе несколько восхитительных платьев.

Венчание должно было пройти в маленькой церкви неподалеку от дома Вероны в Хэмпстеде. К счастью, сам дом подходил для приема, поскольку две комнаты на первом этаже имели створчатые двери и легко превращались в одну большую. Местная обслуживающая фирма готовила еду, а дорогой папа закупил шампанское и прилагал огромные усилия, очень оцененные Вероной, чтобы устроить своей дочери настоящую свадьбу.

До сих пор все, казалось, шло как по маслу. Сегодня у Форбса начинался отпуск. Они летели в Париж на неделю, как на часть своего медового месяца, затем возвращались в Англию, чтобы провести Рождество в Кемберли. Самой большой мечтой миссис Джеффертон было то, чтобы ее сын и его молодая жена провели Рождество в семье, в доме Форбсов. Сам Форбс охотно согласился, заявив с присущей ему благосклонностью, что там будет забавно с маленьким Никки и Филиппой, а миссис Форбс даже пригласила родителей Вероны провести Рождество вместе, чтобы две семьи окончательно объединились.

Вероне все это казалось идеальным, но дальше этих пунктов планы будущих супругов не шли. Форбс ждал нового назначения и понятия не имел, где окажется после Нового года.

Для Вероны неопределенность была изнурительной, но она понимала, что должна привыкать к подобным вещам.

– Плачу пенни за одну твою мысль, ангел, – сказал Форбс.

Верона улыбнулась ему с робостью, которая всегда порождала в нем чувство защитника.

– Я просто задумалась, Форбс.

– А я думал, ты устала после хлопот, покупок и простуды на прошлой неделе. Верона кивнула.

– Сейчас со мной все в порядке, и я рада, что все случилось на прошлой неделе, а не на этой. Для невесты, должно быть, ужасно входить в церковь, чихая и кашляя.

– Я все равно хотел бы жениться на тебе даже с красным носом и насморком, – засмеялся Форбс.

«Милый Форбс», – подумала Верона. Он был таким приятным. Она любила смотреть, как он курит сигару, словно лорд. Форбс надел сегодня отлично пошитый серый костюм и «артиллерийский» галстук. Верона была уверена, что все, кто смотрел на ее спутника, безошибочно узнавали в нем военного. На Форбсе словно стоял армейский штамп.

Он никогда не терял чувства юмора. Верона понимала, что выходит замуж за очень доброго, веселого и нежного человека. Форбс был невероятно внимателен к ней, когда она слегла с ужасной простудой, присылал массы цветов, книг и приезжал дважды из Алдершота навестить ее.