Библиотека настоящих принцесс - Корона Героев

– Это все из-за дурацких рыжих волос.

– Не рыжих. Огненных.

– Огонь рыжий.

– Ты безнадежна.

Аэрин улыбнулась, несмотря на полный рот хлеба.

– Да. И кроме того, лучше быть безнадежной, потому что… – Улыбка погасла.

Тека встревожилась:

– Солнышко, ну не верила же ты всерьез, что отец позволит тебе ехать вместе с войском. Очень немногие женщины так делают…

– И у них у всех есть мужья, и едут они только по особому разрешению короля и только если танцуют так же хорошо, как скачут верхом. И вообще, ни одна женщина не скакала бок о бок с королем с тех пор, как Аэринха, богиня чести и пламени, научила мужчин ковать мечи, – запальчиво возразила Аэрин. – Сдается мне, Аэринхе стоило быть поумнее. Обходись мы по-прежнему пращами и волшебными песнями, полагаю, до сих пор ездили бы все вместе. Чтобы песни действовали, требовались женские голоса…

– Это всего лишь красивая легенда, – твердо сказала Тека. – Если бы пение помогало, мы бы до сих пор так и делали.

– Почему? Может быть, оно ушло вместе с Короной Героев. Могли бы, по крайней мере, назвать меня Капкой, или Марли, или… или Галанной, или еще как. Хоть честно предупредили бы.

– Тебя назвали в честь матери.

– Тогда ей следовало быть дамарийкой, – возразила Аэрин. Это тоже был старый спор. – Аэринха была дамарийкой.

– Аэринха и есть дамарийка, – сказал Тека, – но Аэринха божество. Никто не знает, откуда она пришла изначально.

Повисла тишина. Аэрин прекратила жевать. Затем вспомнила, что ест, проглотила и взяла еще кусок хлеба и турпи.

– Да я и не надеялась, будто король позволит своей единственной, пусть и несколько необычной дочери ехать навстречу возможной битве, даже если она только и умеет, что худо-бедно управляться с мечом, – танцует-то хуже некуда. – Она фыркнула. – Тор хороший учитель. Он наставлял меня так терпеливо, словно для королевского отпрыска нормально заучивать каждый удар мечом наизусть, повторять каждый маневр, пока он не въестся в мышцы, поскольку в крови королевского дитяти ничего не просыпается, чтобы направить его. – Аэрин устремила горящий взгляд на Теку, снова припомнив слова Перлита, с которыми тот покинул зал вчера вечером. – Тека, драконов не так-то легко убить.

– Упаси меня боги от необходимости убивать хоть одного, – искренне ответила Тека, которая обихаживала ее и нянчила, грела ей молоко с пряностями и пришивала заплатки, подсмеивалась над ней и утешала и была ей другом, но не видела никакой красоты в хорошо сбалансированном мече и всегда носила длинные пышные юбки и передники.

Аэрин расхохоталась:

– Да уж куда тебе!

Тека примирительно улыбнулась.

* * *

Аэрин сама съела несколько овсяных батончиков, прежде чем сгустились сумерки. Когда стало смеркаться, она наконец смогла тайком выскользнуть из замка по узкой черной лестнице, которой никто больше не пользовался, и пробраться в самую большую из королевских конюшен, где держали лошадей первого круга. Ей нравилось притворяться, будто никто из ходивших за лошадьми слуг, софор, не замечал ее, когда она в неурочное время прокрадывалась навестить Талата. Любой другой человек королевской крови, когда хотел остаться неувиденным, мог не сомневаться, что его и не увидят. Аэрин же приходилось тихо, как мышка, красться на цыпочках, держась по возможности в тени. И при всем том она понимала, что слуги лишь делают вид, будто не замечают ее. Когда она приходила вот так, украдкой, софор понимали, что ей хочется побыть одной, и уважали ее желание. С Хорнмаром, личным конюхом короля, они дружили. Все софор знали, что она сделала для Талата, поэтому, когда они не замечали ее по доброте своей, ей было не так обидно, чем когда отсутствие первой сол точно так же не замечали в прочих местах королевского двора.

Талат почти два дня переживал, что с ней случилось, и Аэрин пришлось скормить ему последние три овсяных батончика, прежде чем он простил ее. А затем он обнюхал ее с головы до ног, чтоб убедиться, что она не припрятала больше ничего вкусного, а заодно в том, что она действительно к нему вернулась. Он печально потерся щекой о ее рукав и с упреком закатил глаза.

Талату сравнялось почти столько же, сколько ей. Когда Аэрин была маленькой, на нем ездил отец. Она помнила темно-серого коня с лоснящимися черными пятнами на плечах и боках и пылающими черными глазами. Особенно хорошо смотрелась на нем парадная королевская сбруя: красные поводья и щечные ремни, красная попона и широкий красный нагрудник с вышитым на нем золотым листом. Листом лианы сарки, королевской эмблемой. Только тот, в ком текла королевская кровь, мог прикоснуться к листьям сарки и не умереть от их сока.

Теперь конь стал почти белым. Со времен юности остались лишь несколько черных волосков в гриве и хвосте да черные кончики ушей.

– Даже не пытайся убедить меня, будто ты не прозябал тут в забвении. Тебя кормят и поят и выпускают поваляться в грязи каждый день, прихожу я или нет.

Она погладила его по спине. Один из подручных Хорнмара, разумеется, вычистил коня до блеска, но Талат любил, когда его обхаживали, поэтому она взяла щетку и вычистила его снова, а он вытягивал шею и корчил страшные рожи от удовольствия. Работа успокоила Аэрин, память о сцене в зале потускнела, а камень, давивший на душу последние два дня, сделался легче и начал таять, словно облака под ветром.

3

Маленькая Аэрин боготворила Талата, отцовского боевого коня с крутым норовом, изящной вскинутой головой и задранным хвостом. Ее очень впечатляло, когда Талат вставал на дыбы и лягал любого, кроме Хорнмара и ее отца. Вставал на дыбы с прижатыми ушами, так что его длинная клиновидная голова напоминала голову изготовившейся для удара змеи.

Но когда ей исполнилось двенадцать, отец уехал сражаться на Границу: небольшая орда северян проскользнула через Горы и подожгла дамарскую деревню. Подобное случалось нередко, и в те дни Арлбет или его брат Томар участвовали в подобных стычках, поспешно выезжая в надежде порубить несколько северян, слишком увлекшихся грабежом, чтобы сразу бежать обратно через Границу. Северяне знали о неизбежности и стремительности дамарских ответных ударов, однако всегда находилось несколько особенно жадных, имевших глупость задержаться. На этот раз ехать выпало Арлбету. А северян оказалось больше обычного. Убитыми потеряли трех человек и одного коня; ранены были два человек – и Талат.

Талата полоснули по правому боку северным мечом, но он благополучно пронес Арлбета через всю битву до конца. Король пришел в ужас, когда смог наконец спешиться и обработать рану. Рассечены были мышцы и сухожилия, от такого удара коню полагалось упасть и не подняться. Первой мыслью Арлбета было прекратить его страдания. Но затем они встретились взглядами. Любимый конь оскалил зубы и закатил глаза, словно подталкивая хозяина прикончить его, а хозяин не мог. «Если ему хватит упорства дойти до дому на трех ногах, – решил Арлбет, – то и мне хватит упрямства предоставить ему такую возможность».

Аэрин одной из первых выбежала из Города встречать возвращающийся отряд. Двигались они медленно, поскольку темп задавал Талат, и хотя Аэрин знала, что, случись ее отцом беда, вперед выслали бы гонца, все равно эта неспешность встревожила ее. Когда она увидела Талата, у нее от ужаса свело живот: конь свесил голову почти до колен и медленно переставлял три ноги одну за другой, подскакивая, вместо того чтобы ступить четвертой. Только потом она заметила отца, шагающего пешком по другую сторону животного.

Талат как-то умудрился одолеть последний подъем к замку и проковылять в собственное стойло. Там он судорожно вздохнул и медленно лег на солому – впервые с того момента, как его достали мечом.

– Сюда он добрался, – мрачно произнес Арлбет и послал за лекарями.

Но когда те пришли и хотели зажать Талата в угол в его деннике, тот вскинулся, угрожая им, а когда попытались влить ему в горло сонное питье, потребовалось четверо софор и намотанная на морду цепь, чтобы удержать его.

Ногу зашили, и она зажила. Однако конь охромел навсегда. Ему отвели отдельное пастбище с зеленой травой по грудь, дарящими прохладу деревьями, ручьем для питья и прудом для купания, полосой грязи на краю пруда, чтобы в ней валяться, и большим сухим навесом от дождя. И Хорнмар приносил ему зерно утром и вечером и разговаривал с ним.

Но Талат только худел и начал утрачивать свои черные пятна. Шерсть у него топорщилась, зерно он не ел и отворачивался от Хорнмара, ибо тот ходил теперь за новым боевым конем Арлбета.

Король надеялся, что Талат подарит ему жеребят, поскольку больше всего на свете Арлбету хотелось вновь скакать на Талате. Но больная нога у Талата была слишком слаба, он не мог взобраться на кобылу и поэтому кусал ее и бросался на конюхов, когда те пытались урезонить его. Талата с позором отослали обратно на его пастбище. Не будь он королевским любимцем, его бы давно пустили на колбасу.

Минуло больше двух лет после возвращения Талата из той последней битвы, когда Аэрин наелась листьев сарки. Ей самой тогда было пятнадцать. Пока от Талата пытались получить потомство, она огибала несуществующие углы, падала с лестниц, и ее преследовал лиловый дым, клубами вырывающийся из алых пещер.

Как и все беды Аэрин, все началось со ссоры с Галанной. Не считая Аэрин, Галанна была самой младшей в королевском семействе, ей как раз должно было исполниться семь, когда родилась Аэрин. Галанна привыкла к роли любимицы семьи, которую все нянчат и которой все можно. Она была очень красивым ребенком и охотно училась манипулировать теми, кто легче прочих мог ее испортить. Тор был всего на четыре года старше, но всегда старался показать, что он такой же взрослый, как старшие кузены, Перлит, Тарми и Гритом, родившиеся на шесть, семь и десять лет раньше его. Тор угрозы не представлял. Ближайшая же по возрасту кузина, бедняжка Катах, была на пятнадцать лет старше Галанны и к тому же простовата. (Вдобавок, почти сразу после рождения Аэрин ее выдали за одного из провинциальных баронов, где она, к вящему отвращению Галанны, расцвела и прославилась тем, что уладила земельный спор в семье ее супруга, тем самым покончив с кровной враждой, длившейся нескольких поколений.)

Рождение Аэрин Галанну вовсе не обрадовало. Не только потому, что Аэрин была первой сол, кем Галанне стать не светило, разве что ей удалось бы выйти за Тора. Но мать Аэрин умерла в родах, так что родня стала уделять ей все внимание, а Галанна хотела, чтобы семья продолжала вращаться вокруг ее собственной персоны.

Аэрин по натуре была из тех детей, которые сначала лезут на рожон, а потом думают, если вообще думают. Галанна же, на свой лад, была весьма умна. Именно Галанна подбила ее съесть листьев сарки. Она подначивала ее, говоря, что Аэрин побоится коснуться королевского дерева, потому что она на самом деле не королевской крови: она отпрыск ведьмовского рода ее матери, а Арлбет ее отец только по названию. Если она прикоснется к сарке, то умрет.

В пятнадцать лет Аэрин уже следовало бы проявить Дар, свойственный особам королевской крови. Обычно Дар начинал обнаруживать свое присутствие – чаще всего в виде необъяснимых разрушений – намного раньше. После того как приступы ярости по поводу рождения Аэрин не возымели особого успеха, Галанна в течение нескольких лет ухитрялась скрывать свою ненависть к младшей кузине. Но в последнее время до повзрослевшей Галанны дошло, что если Аэрин на самом деле выродок, подменыш, то у нее, Галанны, имеется идеальная причина насмехаться над ней и не любить малявку: ее существование оскорбляет королевскую честь.

Они стояли одни, лицом к лицу, в королевском саду и прожигали друг друга взглядом. Галанна к этому времени достигла расцвета своей красоты: ее иссиня-черные волосы, искусно уложенные под унизанную жемчугом золотую сеточку, спускались тяжкими волнами ниже бедер, щеки от ярости пылали роскошным румянцем, отчего сделались такими же красными, как губы, черные глаза были широко распахнуты. Ее длинные ресницы почти отросли с той ночи, когда Аэрин за ужином подсыпала ей сонного зелья в вино, а потом прокралась в ее спальню и обстригла их. Все сразу поняли, кто это сделал, да Аэрин, презиравшая ложь в любых видах, и не стала отпираться. Она заявила перед собравшимся двором – ибо Галанна, как обычно, настояла на публичном разбирательстве, – что Галанна заслужила, чтобы ее вообще обрили налысо: она храпела как свинья и не проснулась бы, даже если бы ее выкинули из окна собственной спальни. При этих словах Галанна впала в мощнейшую истерику, и ее пришлось вынести из зала (она надела вуаль, прикрывавшую лицо до губ, чтобы никто не видел ее изуродованных черт), а Аэрин на две недели запретили выходить из собственных покоев.

Галанна была округлой и миниатюрной, тогда как Аэрин росла долговязой и нескладной, и к этому дню они как раз сравнялись в росте. У Аэрин бледная кожа в гневе шла пятнами, а отчаянно вьющиеся волосы – только вода могла их распрямить, и после купания они были даже длиннее, чем у Галанны, – от ярости завивались еще сильнее, несмотря на все шпильки и заколки, пытавшиеся их удержать.

Они были в саду одни, и, что бы ни случилось, Галанна не опасалась, что Аэрин побежит ябедничать (это служило Галанне еще одной идеальной причиной презирать ее). Поэтому, когда Аэрин резко развернулась, ободрала с полветки сарки и запихала бульшую часть добычи в рот, Галанна только улыбнулась. Ее пухлые губы изгибались самым очаровательным образом, когда она улыбалась, а высокие скулы чуть выступали вперед.

Аэрин поперхнулась, принялась хватать ртом воздух, сменила несколько странных оттенков, остановившись на сером, и тяжело рухнула наземь. Галанна отметила, что соперница еще дышит, и поэтому выждала несколько минут, пока Аэрин корчило и трясло, а затем спокойно отправилась за помощью. По ее словам, она вышла прогуляться в сад и обнаружила там Аэрин. До этого момента все было правдой. Но на самом деле она нарочно подловила Аэрин в саду, чтобы побыть с ней наедине и сказать ей кое-что. Она обдумывала это кое-что все время, когда сидела у себя в покоях, дожидаясь, пока отрастут ресницы.

Аэрин проболела несколько недель. От съеденных листьев у нее начались жуткие галлюцинации – ей виделись люди с прозрачной голубой кожей, и шестиногие верховые животные, и бледное лицо, страшно похожее на ее собственное, с серым обручем на висках, склоняющееся над ней в клубах дыма, и пещера с пятью стенами, сверкавшими, словно рубиновые. Самые жуткие видения со временем прошли, и она снова начала различать стены собственной комнаты и склонявшееся над ней лицо Теки, полусердитое-полуиспуганное. Но ее по-прежнему мучили приступы головокружения и боли в животе, и конца этому не предвиделось. Она понимала, что с дочерью короля такого происходить не должно, в точности как сказала Галанна, и тоска и ужас, в которых она ни за что не призналась бы, еще больше замедляли выздоровление.

– Дура! – орал на нее Тор. – Дубина, тупица! Как ты могла такое натворить!

Он пытался напомнить ей истории про сарку, мол, не помнит ли она, случайно, что эта штука опасна даже для членов королевской семьи? Верно, но их она не убивает. Да, один ее лист дарует сверхчеловеческую силу и орлиную зоркость человеку королевских кровей или, если Дар достаточно силен, правдивые видения, хотя последнее случалось очень редко. Но когда спустя несколько часов или дней действие сарки кончается, наступает в лучшем случае смертельная усталость и помутнение зрения – порой навсегда. Разве она забыла историю короля Мерта Второго, который благодаря сарке продержался на поле боя две недели без отдыха, останавливаясь только пожевать листьев по мере надобности? Он выиграл битву, но умер в тот миг, когда провозглашал победу. Когда его хоронили, он выглядел старым-престарым, хотя и года не прошло, как ему исполнилось двадцать.

– Судя по ободранной ветке, ты едва не полдерева слопала. На двух, а то и трех Мертов хватило бы. Ты вправду решила себя убить?

Тут голос Тора почти сорвался, ему пришлось встать и затопать по комнате. При этом он опрокинул изящный стул, который тут же поднял, чтоб Тека не заметила и не выставила буяна из комнаты больной. Потом сел на край постели Аэрин и задумался.

– Это наверняка Галанна. Это всегда Галанна. Что она придумала в этот раз?

Аэрин замялась.

– Разумеется, это Галанна. Я отчаялась придумать отговорку, чтобы не присутствовать на ее свадьбе. До нее же всего три с хвостиком месяца осталось. Ничего лучше мне в голову не пришло.

Тор рассмеялся – ворчливо, но по-настоящему.

– Я тебя почти прощаю. – Он наклонился и взял ее за руку.

Аэрин мутило, когда он ерзал, сидя на постели, а стоило ему шевельнуться, приходилось заново сосредотачивать на нем взгляд, и от этого ее мутило еще больше. Но она не стала говорить ему об этом и молча стиснула его ладонь.

– Думаю, она подначила тебя съесть листья. Догадываюсь, что она заявила тебе, будто ты не королевской крови и не посмеешь коснуться их. – Он сурово посмотрел на Аэрин.

Та ответила ничего не выражающим взглядом. Тор слишком хорошо знал ее и знал, что она знает, но ничего не скажет. Поэтому он только вздохнул.

Отец время от времени навещал ее, но всегда предупреждал об этом заранее, и, как только ноги Аэрин перестали подкашиваться, стоило ей выбраться из постели, она начала принимать его в гостиной, сидя с прямой спиной в жестком кресле и сложив руки на коленях. На его расспросы она отвечала, что чувствует себя уже совсем хорошо, спасибо. Она усвоила, что никто не замечает, как трудно ей сосредоточить взгляд, если она сидит неподвижно и головокружение не отвлекает ее. Поэтому упорно удерживала взгляд на переливающихся, телесного цвета тенях, где, как она знала, находилось лицо отца. Он никогда не задерживался надолго, а поскольку она закрывала глаза, когда он подходил и наклонялся над ней, чтобы поцеловать в щеку или в лоб (движения других людей вызывали у нее почти такое же головокружение, как собственные), то не видела тревоги на его лице. И он не кричал на нее, как Тека или Тор.

Когда ей полегчало настолько, чтобы проковылять дальше, чем до кресла в гостиной, или когда она возненавидела постель настолько, что Тека уже не могла удерживать свою подопечную, Аэрин начала бродить по замку – по стеночке, потому что ни глазам, ни ногам доверять было нельзя. Ползая по залам и переходам, словно один из отставных ветеранов ее отца, удравший из почетных апартаментов в задней части замка, она чувствовала себя отнюдь не на высоте положения. И потому в этих походах Аэрин упорнее обычного сторонилась всех, за исключением Теки и до некоторой степени Тора, и вообще старалась не попадаться на пути никому из придворных.

Особенно избегала она сада в центре замка. Лиана сарки оплетала одну из высоких белых колонн возле главных ворот. Ее присутствие было чисто символическим – любой мог войти в ворота, не подвергаясь опасности коснуться листьев, к тому же в сад вело несколько других путей. Но Аэрин казалось, что сарка источает галлюцинации в самый воздух вокруг себя, злорадно поджидая, пока она их вдохнет, и шелестит на нее листьями, стоит ей приблизиться. Она слышала, как растение насмехается над ней, стоило ей выйти на один из балконов, смотревших на сад с высоты трех-четырех этажей. Затянувшееся недомогание подтверждало правоту Галанны. Как будто Аэрин мало было собственных сомнений в своем наследном праве, что бы там Тор ни говорил… Так что она старалась не напоминать себе об этом лишний раз.

Аэрин чувствовала себя в ловушке, ее снедало беспокойство. Именно эти ощущения привели ее на пастбище к Талату, который чувствовал себя точно так же. Они были вроде как родственные души. Она навещала его и прежде, все три года его страданий. Точнее, пыталась навещать, но он был с ней не более приветлив, чем с Хорнмаром, а Аэрин было так больно даже просто смотреть на него, что она из малодушия перестала ходить к нему. Теперь ей было все равно. Она не видела дальше двух шагов от собственного носа. Но чтобы просто выйти на одно из меньших пастбищ за королевскими конюшнями, потребовался целый план. Сначала надо было раздобыть трость, чтобы нащупывать дорогу перед собой. Заклятие, отпирающее замки, было столь же неподвластно ей, как склеивание тарелок, но Аэрин убедила Тора открыть для нее дверь в королевскую сокровищницу.

Она сказала Тору, что хочет на время взять трость, чтобы легче было подниматься и спускаться по лестницам. Тор, конечно, догадался, что она затеяла нечто большее, но все равно помог. Поскольку и осязание порой подводило ее, Аэрин выбрала трость с массивным набалдашником, лежавшим в руке приятной тяжестью.

Первым побуждением Талата было броситься на нее. Она не шелохнулась, просто смотрела на него, опираясь на трость и слегка покачиваясь.

– Если я попытаюсь убежать от тебя, земля подпрыгнет и стукнет меня по лбу. – Две слезы покатились по ее щекам. – Я даже ходить нормально не могу. Как ты.

Талат уронил голову и начал щипать траву – без особого аппетита, просто чтобы изобразить занятость, не выпуская гостью из виду.

Аэрин вернулась на следующий день. И на следующий. Физическая нагрузка и свежий воздух, а может, и то и другое, пошли ей не пользу. В глазах начало слегка проясняться. А на пастбище у Талата, куда никто не ходил, было тихо и спокойно, и она все более и более неохотно возвращалась в гудящий как пчелиный улей замок. Затем ее посетила мысль о королевской библиотеке. Это тоже было такое место, куда Галанна в жизни не сунется.

Первый раз Аэрин отправилась туда, просто чтобы сбежать из собственных покоев, которые уже начали ей казаться не больше обувной коробки, и повинуясь тому же чувству невнятного беспокойства, что вдохновило ее навестить Талата. Она бесцельно провела пальцами по корешкам выстроившихся на полках книг и вытащила одну с необычно выделанным переплетом. Еще более бесцельно она открыла ее и обнаружила, что ее измученный затуманенный взгляд прекрасно фокусируется на печатной странице, если держать ее не слишком далеко от носа, и что она может читать. На следующий день книжка отправилась вместе с ней к Талату на пастбище.

Нет, он не встретил ее приветственным ржанием, но большую часть времени провел на нетопком берегу пруда, где она сидела, прислонившись к удобной выемке в стволе дерева, и читала.

– Забавно, – сказала она, жуя травинку, – казалось бы, если я не могу ходить, то и читать не могу. Казалось бы, глаза так же трудно собрать в кучу, как ноги.

Она наклонилась в сторону и положила овсяный батончик на землю так далеко от себя, как смогла дотянуться, и снова села прямо, глядя строго перед собой. Задумчиво поправила большую книгу у себя на коленях и добавила:

– Даже таскать ее с собой полезно. Она как бы добавляет мне веса, и я меньше шатаюсь.

Она слышала глухой стук его копыт: топ-топ-топ-шарк.

– Может, для ходьбы надо сосредоточить мышцы, как глаза при чтении?

Стук копыт замер.

– Эх, если бы кто-нибудь подсказал мне, как это сделать…

Овсяный батончик исчез.

4

Тека раскусила ее очень скоро. Она не спускала глаз со своей непредсказуемой сол с тех пор, как та впервые выползла из постели после истории с саркой. Обнаружив подопечную под деревом в загоне у злобного боевого коня, она пришла в ужас. Но здравого смысла у Теки было куда больше, чем полагала Аэрин («Прекрати кудахтать надо мной, Тека! Оставь меня в покое, говорю тебе!»). Нянька с замиранием сердца осознала, что Талат не возражает против вторжения. Она видела, как он съел первый овсяный батончик, и когда они впоследствии начали исчезать из миски на подоконнике спальни Аэрин с неприличной быстротой, Тека только вздохнула и начала поставлять их в бульших количествах.

Книга в занятном переплете оказалась историей Дамара. Аэрин приходилось учить историю в ходе ее королевского образования, но это было нечто другое. Уроки состояли из сухих ненужных вещей, фактов без смысла, поданных самым простым языком, как будто словами можно замаскировать правду или (что хуже) вызвать ее к жизни. Образование было одним из любимых коньков Арлбета. До него в течение многих поколений ни один король не испытывал такого влечения к книжной учености и не предъявлял столь высоких требований к уровню королевских наставников.

Книга выцвела от времени, и шрифт был непривычным, поэтому зачастую приходилось угадывать слова, среди них попадались устаревшие и незнакомые, и об их смысле тоже оставалось лишь догадываться. Но оно того стоило, ибо в книге рассказывались истории более захватывающие, чем она придумывала самой себе, перед тем как заснуть. И тогда-то, читая, она впервые узнала о древних драконах.

Драконы в Дамаре водились и теперь – мелкие, размером с собаку, злобные и коварные твари, вполне способные поджарить на ужин младенца и заглотить его в два счета, только дай, – но во времена Аэрин их загнали в густые леса и пустынную часть Гор. Они по-прежнему могли убивать случайного зазевавшегося охотника, поскольку не знали страха, а для расправы с жертвой, помимо огня, у них имелись еще зубы и когти, однако серьезной угрозы они уже не представляли. До Арлбета время от времени доходили вести об одном – или о семейке, ибо драконы чаще всего охотятся семьями, – третирующем деревню или отдаленную ферму. Когда такое случалось, отряд с копьями и стрелами – от мечей проку было мало, ибо оказаться достаточно близко для удара мечом означало оказаться достаточно близко, чтобы получить страшный ожог, – отправлялся из Города разбираться с ними. Воины всегда возвращались с новыми неприятными рассказами об изощренном коварстве драконов, нянча несколько поджаренных конечностей. Иногда приводили на одну лошадь или собаку меньше.

Но в охоте на драконов не было блеска. Это была тяжелая, трудная, мрачная работа, борьба с паразитами. Охотники, тофор, ходившие за королевскими псами и поставлявшие мясо ко двору, не желали иметь к драконам ни малейшего касательства, а собаки, которых хоть раз брали на дракона, считались непригодными больше ни к чему другому.

Еще помнились старые легенды о великих драконах, громадных чешуйчатых тварях, во много раз превосходящих размерами лошадь. Иногда даже говорили, что великие драконы летали, летали по воздуху, причем размах их крыльев застил солнце. У мелких драконов имелись зачаточные крылья, но никто никогда не видел и не слышал о драконе, способном с их помощью оторвать от земли свое толстое кургузое тело. Они били крыльями от ярости и при ухаживании, так же как поднимали гребень, но и только. Древние драконы были не более чем сказкой, как и летучие драконы.

Но книга рассказывала о древних драконах всерьез. В ней говорилось, что, хотя на протяжении многих лет людям встречаются лишь мелкие драконы, где-то в Горах скрываются один или два великих. И что однажды они вылетят из своих тайных укрытий и посеют хаос среди людей, ибо люди уже забудут, как справляться с ними. Великие драконы живут долго – они могут позволить себе дожидаться подобной забывчивости. Судя по оборонительному тону автора, уже в его дни великие драконы были легендой, сказкой, какие рассказывают в праздник изрядно сдобренными медом и вином. Но Аэрин они зачаровывали, как и его.

«С крайним тщанием собирал я сведения и, думаю, не погрешу против истины, сказав, что древние великие и мелкие, подлые твари наших дней суть одно племя. Стало быть, коли желаешь набраться мастерства для победы над великим, надлежит тебе выгнать елико возможно больше мелких из их зловонных гнезд и посмотреть, как они будут драться».

Далее автор описывал, как он собирал сведения, неустанно комментируя старые истории по части средств и методов изведения драконов. Хотя, подумалось Аэрин, если автор прав, то рассказчики, от которых он услышал истории, вполне могли приписывать древним великим драконам манеры нынешних. Но она продолжала читать.

У драконов короткие толстые ноги и массивные тела. Они не особенно быстро бегают на большие расстояния, но крайне проворны и с легкостью балансируют на одной ноге, чтобы драться остальными тремя, а также зазубренным хвостом. Шея у них длинная и гибкая, поэтому дракон может поливать пламенем вкруговую, и они часто скребут крыльями по земле, забрасывая землей и еще больше сбивая с толку противника. Или жертву.

«В наши дни принято охотиться на дракона с помощью стрел и метательных копий. Но коли снова явится один из великих, орудия сии не помогут. По мере умаления размера слабеет и броня. Умело брошенное копье способно пронзить мелкого дракона, куда бы ни попало. У великих же только два уязвимых места, на кои можно рассчитывать: у основания челюсти, где узкая голова переходит в длинную шею, и под лопаткой, откуда растут крылья. Драконы, как я уже говорил, проворны. Не стоит лелеять надежды, что у великого достанет глупости опустить голову или крылья, превратившись в легкую мишень. Только подлинный герой может убить Великого Дракона. Тот, чье мастерство и отвага позволят подобраться достаточно близко, чтобы нанести роковой удар.

К счастью всех, кто ходит по земле, великие размножаются очень редко, а человечество породило достаточно героев, чтобы уничтожить большинство из них. Но пишущий строки сии горячо верит, что по крайности еще одному герою придется встать за своих людей, дабы сразиться с последним из великих.

Сколько же их оных великих есть – один, может, два? Может, однако, три или четыре – мне неведомо. Но об одном из великих надлежит сказать особо. Гортольд, убивший Кренденора и Разимтета, вышел и против Маура, Черного Дракона, и его он не убил. Гортольд, смертельно раненный, собрав последние силы, рек, что дракон умрет от ран, так же как он сам. Но достоверно об этом неизвестно. Известно лишь, что Маур исчез. Ни один человек не видел его, а если кто и видел, то не смог о том поведать – с тех пор и до сего дня».

В конце книги Аэрин обнаружила еще более древнюю рукопись: всего несколько страниц, почти непригодных для чтения от старости, тщательно пришитых к обложке. Там был записан рецепт мази под названием «кенет». Мазь эта защищала от драконьего огня, говорилось в рукописи.

Снадобье включало в себя множество очень странных ингредиентов, – Аэрин решила, что это травы. Ее знания древнего наречия хватило, лишь чтобы распознать отдельные слоги. Одно из слов переводилось как «краснокорень».