Дикая орда

      Мансур сделал большой глоток.
      - Да, как-то жить стало полегче... Ты куда направляешься, чужестранец?
      - Вообще-то на запал, через Туран и дальше. Кочевники взяли меня в плен, и в конце концов я оказался в войске Бартатуи. Сейчас каган скорее всего собирается украсить моим скальпом свой штандарт. Так что самое время продолжить прерванное путешествие.
      Мансур отпил еще вина.
      - Я покинул мой город, - сказал он, - чтобы отыскать мою возлюбленную, княжну Ишкалу. Много дней назад ее увез из дворца туранский чародей Хондемир. В сопровождении эскорта яз тысячи Краевых Орлов движутся они в северо-западные степи по загадочному приказанию князя. Но я кожей чувствую, что что-то здесь не так. Нельзя верить этому колдуну. Я отыщу Ишкалу и увезу ее обратно в Согарию.
      Хондемир... Это имя показалось Конану знакомым. Он помнил письмо, которое он переводил для Бартатуи. Царь Ездигерд настоятельно разыскивает этого колдуна, обвиняемого в измене и других преступлениях. А разве он не слышал это имя вчера ночью в разговорах советников согарийского князя? Конан не любил магов, но этот, видать, человек способный!
      - И ты так вот и идешь по их следам?
      - Нет, - ответил Мансур. - В бурю я потерял следы. Вообще-то найти след тысячи всадников - это и городскому школяру под силу. Но буря уничтожила большинство знаков, а я не охотник, чтобы отыскивать следы лошадей в густой траве.
      - Поедем вместе, - сказал Конан. - Я бывал разведчиком и следопытом, и охотиться мне доводилось. Следы тысячи всадников я отыщу даже после бури.
      - Замечательно! - воскликнул Мансур. - И поможешь мне отбить Ишкалу?
      Конан немного подумал.
      - Может быть... Скажу точно, когда сам во всем разберусь.
      - Ее отец щедро наградит тебя! - сказал Мансур, забыв, что как раз отец-то и послал Ишкалу в Голодную Степь с магом.
      - Я не собираюсь возвращаться в Согарию, - ответил Конан, - по многим причинам. Во-первых, я совсем недавно возглавлял вражеский рейд на согарийские земли. А я еще не встречал ни одного правителя, которому дочка была бы дороже крепости. Во-вторых, князю не понравится, что кто-то вмешивается в миссию этого мага, какова бы она ни была.
      - Тогда зачем же ты берешься помочь мне? - спросил Мансур.
      - Я кое-что слыхал об этом парне, Хондемире. Он враг короля Ездигерда. Возглавлял мятеж... Если я привезу его живьем в Туран или хотя бы его отрубленную башку, Ездигерд сменит гнев на милость и мы с ним потолкуем как два старых добрых приятеля.
      - Для человека, у которого нет даже бурдюка вика и сумки с провизией, заметил Мансур, - ты вращаешься в высоких сферах. Такие могущественные цари, как Бартатуя и Ездигерд, жаждут твоей крови. Немногие могут похвастаться подобным!
      - Если бы только они... - невесело вздохнул Конан. - Ладно, не будем терять время. Ты готов?
      - Думаю, да, - ответил Мансур, потирая ушибленную голову. - Но шлем я еще не скоро смогу надеть. Как бы то ни было - в путь. Сердце мое пребудет в печали, пока я не увижусь с Ишкалой.
      - Желудок мой пребудет в печали, пока я не увижу в своей руке кусок чего-нибудь съедобного.
      - Как же нам отыскать Хондемира и его эскорт? - гнул свое Мансур, проглотив грубую насмешку варвара.
      - Прежде всего найдем ручей, - сказал Конан. - Тысяча лошадей выпивает довольно много воды, а ручьев в этой сухой степи немного. Там, где вода, там и всадники.
      Когда они двинулись в путь, уже совсем рассвело. Киммериец почти не отрывал взгляда от земли. Любому городскому лежебоке степь показалась бы безжизненной, но Конан знал, что это не так. Степь полна жизни. Здесь, конечно, кет буйного раздолья трав и густых зарослей кустарника, в которых можно укрыться от хищников. Однако степные звери гораздо меньше лесных и двигаются быстрее. Многие выползают из нор, только когда опускается непроглядная ночная темень. Но все они погибли бы без воды... Наметанный глаз варвара читал степную грамоту, как старый рыночный писец - каракули полуграмотного торговца, решившего отправить церемонное письмо далекой родне. Киммериец отлично знал: если на земле много следов диких животных, значит, ручей неподалеку.
      Наконец Конан подал Мансуру знак. Оба натянули поводья. Норовистые лошади останавливаться не желали. Раздув ноздри, они рвались вперед, на северо-запад.
      - Постой-ка, - пробормотал киммериец и потянулся за луком, висевшим у него справа за спиной.
      - Что, враги? - встрепенулся Мансур.
      - Лучше, - ухмыльнулся Конан. - Обед.
      Юноша посмотрел в указанном направлении, но сначала так и не смог ничего разглядеть. Потом ему показалось, что на дальнем холме вроде бы движется какое-то темное пятнышко. Впечатление такое, будто соринка в глаз попала или мелькнула перец взором качаемая ветром ветка дерева.
      - Что это? - спросил Мансур. - Неужели животное? - Рот юноши непроизвольно наполнился слюной.
      - Что-то вроде антилопы, - ответствовал Конан. - Наверное, целая семья отправилась на водопой. Потому-то наши лошади и не хотели останавливаться. Они чуяли воду. Я сам ощущал ее близость последнюю пару лиг. - Киммериец выбрал стрелу с широким оголовком - охотничью. - Жди здесь, - приказал он юноше.
      И резко пустил лошадь быстрым галопом. Животное, почти обезумевшее от запаха воды, охотно повиновалось. Ближе к протоке трава стала гуще, и конские копыта ступали по ней почти бесшумно.
      Выехав на пригорок. Конан увидел у ручья небольшое стадо низкорослых антилоп с ветвистыми рогами. Антилопы несколько мгновений стояли абсолютно неподвижно, словно охваченные столбняком, а потом припустили врассыпную.
      Антилопы делали огромные прыжки, и уследить за ними было трудно. Но киммериец успел выбрать мишень в первое мгновение, когда животные еще стояли в замешательстве. Это был маленький жирный самец. Конан натянул лук в то мгновение, когда животное резко метнулось вправо. Когда варвар спустил тетиву, антилопа делала пятый по счету прыжок. Стрела точно угодила в цель, и раненое животное кувыркнулось на землю.
      Подстреленный самец пару раз сильно дернулся и наконец затих. Конан опустил оружие и погладил меж ушей своего коня.
      - Непростая была задачка, приятель, - с улыбкой проговорил киммериец, точно лошадь была внимательным слушателем. - Гаюк мог бы мной гордиться.
      Когда несколько минут спустя появился Мансур, Конан уже свежевал антилопу.
      - Здесь у воды кусты растут погуще, - бросил киммериец юноше. - Иди-ка наломай сухих веток для костра.
      Час спустя они уже сидели у весело потрескивающего огня. Желудок Мансура громко урчал, когда ноздрей касался аромат готовящейся трапезы. Но в то же время юного поэта терзали угрызения совести.
      - Не вижу в наших делах особого героизма, - бормотал Мансур. Прохлаждаемся, вместо того чтобы искать следы Красных Орлов...
      - Брось ворчать, парень! - спокойно заметил Конан. - Мы заморили бы коней, да и сами бы загнулись от голода. А здесь вдоволь травы и воды для лошадей. И нам нашлось чем закусить. Теперь-то мы легко отыщем отряд. Они были здесь несколько дней назад. Примет предостаточно. Они, должно быть, шли вдоль этого ручья.
      Мансур огляделся. Он-то никаких примет не видел...
      - Правда?
      Юноша заметно приободрился.
      - Скоро все наши мечты сбудутся!
      - Не радуйся раньше времени, - одернул Мансура киммериец Конан. Вызволить твою даму сердца, если она окружена тысячью вооруженных людей, нелегкая задача. Не говоря уже о чародее, у которого на девчонку совсем другие виды.
      - Все равно, - не унывал Мансур, - ведь мы с тобою герои, разве найдется дело, что нам не по силам?
      Конан пожал плечами и принялся снимать с деревянных шампуров готовые куски мяса.
      - Не могу пока что разделить твое бодрое настроение, но, может быть, когда наемся...
      Мансур засунул руку под одежду и достал свиток пергамента.
      - Тебя надо подбодрить, Конан. Можно, я почитаю тебе героические стихи?
      - Стихи? - Конан от неожиданности повторил последнее слово. Суровые песни своего племени киммериец впитал с молоком матери, но поэзия цивилизованных народов редко приходилась варвару по вкусу.
      Мансур начал:
      Тому, кто искусно владеет мечом,
      Кому в этой жизни отрада
      Сражаться с жестоким врагом-палачом
      Во славу родимого града,
      Любые невзгоды ему нипочем
      И ласки красавиц - награда.
      На поясе меч, и колчан за плечом
      О будущем думать не надо...
      На следующее утро они двинулись по следам Красных Орлов. Когда солнце уже стояло в зените, Конан спешился и, склонившись, стал пристально разглядывать ему одному понятные приметы. На лице киммерийца появилось выражение полнейшего замешательства.
      - Что-нибудь случилось? - забеспокоился Мансур.
      - Здесь они соединились с другим отрядом, примерно таким же по численности.
      - Еще согарийцы? - спросил Мансур. - Или ты думаешь, что на них напали кочевники?
      - Ни то ни другое. - Конан нахмурился. - Кони подкованы на туранский манер. У некоторых на поводьях пряжки, как у туранских наездников. И стычки никакой не было. Мирно соединились два отряда.
      Он вновь вскочил в седло, и оба всадника проехали еще немного вперед. Потом киммериец опять попридержал коня и что-то тихо зашептал. Внимательный взгляд варвара отыскивал на земле какие-то особые знаки.
      Юный же согариец мог различить лишь бессмысленное скопление еле заметных конских следов.
      - Смотри-ка, - проговорил громко Конан. - Они не совсем соединились, две колонны продолжают ехать на расстоянии десяти шагов друг от друга. Это может означать, что у них хорошая дисциплина. А может - что они не совсем доверяют друг другу.
      - Не понимаю, зачем согарийской кавалерии встречаться в таких диких местах с туранцами, - покачал головой Мансур.
      - Здесь много непонятного, - ответил Конан. - Значит, надо действовать осторожно. Это не кавалерия Ездигерда, хотя некоторые лошади подкованы как в регулярных кавалерийских частях. Туранская кавалерия идет двумя колоннами, и высылают вперед по движению и на фланги охрану. А эти шли врассыпную, как придется. Среди них есть кавалеристы, но это, должно быть, дезертиры.
      Два всадника продвигались по степи, естественно, быстрее, чем отряд тяжеловооруженных солдат, и вскоре зоркий киммериец наткнулся на свежий след. Дорога пошла понемногу вверх, И путешественники вскоре оказались среди невысоких холмов.
      - Не нравится мне здесь что-то, - буркнул Конан.
      Мансур огляделся. Все было как прежде, разве что дорога шла то на подъем, то вновь под уклон...
      - Почему?
      - Трава слишком жухлая... Кусты какие-то уродливые... - ответил киммериец. - И небо вроде бы не того цвета. Колдовством тут попахивает, вот что.
      - Тогда у тебя нюх почувствительнее моего, - сказал Мансур. - Может, ваша первобытная впечатлительность способствует этому. И потом, вам чаще приходится воевать со всякими сверхъестественными противниками. И что ты думаешь - здесь впрямь стоящее колдовство?
      - Должно быть, - кивнул Конан. - В конце концов, мы преследуем колдуна! Но я чувствую: дело в самом этом месте. Мне уже приходилось испытывать подобное. И это всегда случалось в зачарованных, странных местах. Где-то тут рядом - иные миры...
      Мансур примолк, подавленный этой необычной для сурового варвара тирадой. Да, могучему киммерийскому воину довелось повидать такое, что другим и не снилось!
      - Мир наш древен, - продолжал Конан, - куда древнее, чем в самых диких фантазиях могут представить себе завзятые мудрецы. Я бывал в непролазных джунглях Юга, и в снежных горах, и в бесплодных пустынях, где сохранилось кое-что от древних времен. В этих местах можно встретить постройки из странного зеленого камня - целые города. Я встречал племена - человеческие и получеловеческие, в других краях исчезнувшие еще до того, как поднялись к небу башни Ахерона и Атлантида блистала золотыми шпилями среди морских волн. Я был на острове, где бронзовые статуи живут подобием человеческой жизни.
      До Мансура стало доходить, что Конан - совсем не тот тупой, грубый дикарь, которым он считал его. Теперь юноша слушал, раскрыв от удивления рот.
      - Я слыхал от странствующих книгочеев, что мир окутан чародейством, словно гигантской сетью. А в каждой сети есть узлы, где нити пересекаются и сплетаются воедино. Бывают такие места, где соединяются несколько нитей... Ну, как оружейник, когда делает кольчугу, в несколько рядов кладет железные кольца. В таких местах колдовская сила страшно усиливается.
      Кроме нашего есть еще и другие миры. Они далеки, как звезды. Но там, где переплетается много линий, они становятся ближе. Я чувствую, что мы приближаемся к такому месту. И оно недалеко.
      - Храни нас Митра, - прошептал Мансур, глубоко содрогнувшись. - И храни он мою бедную Ишкалу, где бы она ни была.
      Конан и Мансур спешились и ползком добрались до вершины холма. Лошадей они оставили на берегу ручья; береговой склон здесь был чуть выше человеческого роста. Они резко повернули к западу, и сейчас солнце садилось как раз у них за спиной - поэтому их труднее было заметить.
      - Хорошо, что здесь холмистая местность, - сказал Конан, - На равнине они увидели бы нас за пол-лиги.
      - Я всегда верил, - воскликнул Мансур, - что бога приходят на помощь к героям! - Он пытался ползти в траве так же ловко и бесшумно, как Конан, но в силах был только неуклюже извиваться, сдирая кожу на локтях и коленях.
      - Тогда я, наверное, никудышный герой, - проворчал киммериец, поскольку со мной бог всегда обходился круто. Ладно, хватит пустых разговоров. Мы на вершине холма. Не поднимай головы! Зоркий человек разглядит нас здесь даже на фоне заката.
      Они осторожно, стараясь не обнаружить себя, взглянули на то, что за холмом. Высокий земляной вал ограждал огромный, неправильной формы участок степи, сплошь покрытый курганами. Одни из них были выше, другие - поменьше, некоторые - воистину невероятных размеров. Внутри огороженного валом пространства располагались два разных военных лагеря. Один состоял из одинаковых, стоящих рядами палаток, посредине - шатер командира. Другой был беспорядочным скоплением палаток самых разных размеров и обличий - от сооружений из накинутых на колья старых плащей до изысканных складных домиков. Многие шатры лепились прямо на вершинах курганов. Над маленькими кострами вились дымки.
      У входа в огороженный участок было устроено два загона для лошадей. Еще киммериец и Мансур заметили близ вала группу воинов в туранских одеждах. Солдаты пытались подстрелить диких гусей - птицы с началом лета перелетали на север, гусиный клин как раз появился в небе.
      - Что это за место? - спросил Мансур.
      - Могильники, - ответил Конан. - Здесь покоятся великие вожди былых времен. Подумай, сколько нужно труда, чтобы соорудить эдакое!
      - Какой народ хоронит здесь своих мертвых?
      - На многих курганах - гирканийские знаки. Должно быть, здесь лежат степные каганы.
      - Но что здесь делает Хондемир? - удивился Мансур. - И зачем эти туранцы? Я погляжу, что между двумя отрядами особой любви не наблюдается. Красные Орлы разбили свой лагерь так далеко от туранцев, как только могли.
      - Трудно сказать, - отозвался Конан. - Смотри-ка лучше, где разбил себе палатку этот маг... Вдалеке от всех. Судя по всему, он замышляет какое-то нешуточное колдовство. Ведь это такое - я говорил тебе - колдовское место. А туранцы... Хондемир участвовал в заговоре против Ездигерда. Может быть, туранцы - союзники чародея.
      - Откуда ты все это знаешь? - удивился Мансур. - И как мы узнаем, где они прячут Ишкалу?
      - Сегодня вечером, попозже, - сказал Конан. - Я проберусь в лагерь и выясню все, что надо.
      Мансур посмотрел на варвара, открыв от изумления рот: - Прокрасться в лагерь? Здесь же две тысячи воинов, и все охраняют колдуна и Ишкалу. Да ты и впрямь бесстрашный! Мне придется идти с тобой, а то Ишкала подумает, что я уступаю тебе в храбрости.
      - Мансур! - нахмурился Конан. - Две тысячи воинов - это не шутка, не говоря уж о таком могучем колдуне, как Хондемир. Но есть одна мысль, которая внушает мне гораздо больший страх.
      - Что может испугать такого героя, как ты? - спросил Мансур.
      - Я боюсь, что мне придется еще одну ночь напролет слушать твои стихи.
      ГЛАВА 13
      За день осадная башня поднялась выше городских стен. Отряды специально отобранных рабов трудились под палящими лучами солнца; но вот зазвенел медный гонг, и сверху обрушился град метательных снарядов. Для зашиты строителей были подготовлены особые укрытия из кожи и других материалов, но вскоре эти жалкие сооружения превратились в ничто под непрерывным потоком камней, дротиков и стрел. Рабы так и полегли на месте - кто прямо на землю, кто в щебень, использовавшийся при строительстве как наполнитель между каменными глыбами. Стоял знойный день, и запах трупов мгновенно распространялся и в городе, и в лагере гирканийцев.
      Бартатуя смотрел на происходящее с удовлетворением. Работы идут в точности по плану кхитайского инженера, и убыль рабов - в пределах намеченного. Если так пойдет, их должно хватить до конца строительства.
      У него на глазах упавший с башни дротик сбил с ног раба. Покалеченный человек упал на груду тел, а на его место надзиратель, с головы до ног закованный в латы, сразу же поставил другого. Такие надзиратели со всех сторон окружали башню, и кроме доспехов их защищали широкие прямоугольные щиты, изготовленные рабами.
      У основания башни стояло несколько конников - их целью было отстреливать рабов, которые попытаются сбежать со строительства. Эти воины сидели в седлах с натянутыми луками, жадно оглядывая местность. Выстрел по беглецу был желанным развлечением в скуке осадных будней.
      - Не по душе мне такая война, - сказал вождь, сидевший на коне рядом с Бартатуей. Его смуглое, косоглазое лицо было изборождено шрамами. - Когда человек не может ездить верхом и стрелять по врагу, он не чувствует, что его предки рядом с ним. Так воевать, - он презрительно указал рукой на осадную башню, - это все равно что пахать землю!
      - Но если мы хотим вести большие войны, - ответил Бартатуя, - придется и этому выучиться. Ничего! Вот когда возьмем этот город и поживимся всем, что там есть, - наши воины забудут, как скучали, осаждая его. В этом городе, - он указал на стены Согарии, - сокровищ побольше, чем все наши люди могут вообразить. Золото и жемчуг, шелка и пряности, и прекрасные женщины все для тех, кто силен и смел, - иди и бери! Почему всем этим должны владеть городские заморыши, если у нас вдоволь сил, чтобы взять это?
      На суровом липе второго вождя расцвела широкая улыбка. Вот такие речи гирканийцы понимали!
      - Ага, каган, уж когда все это будет в наших руках, всю скуку как рукой снимет, это точно! И все же - принюхайся, какой запашок идет от башни, да и из города тоже? Это запах смерти. Если чума начнется в городе - это не наша забота, а если у нас в лагере? В открытой степи, где воздух и вода чистые, нам такие вещи не страшны. А здесь, среди этой вони, мы за половину луны потеряем половину наших людей!
      Бартатуя озабоченно кивнул:
      - Мудрые слова, друг мой! Сегодня ночью я пошлю рабов, чтобы они облили тела убитых маслом и подожгли. Так мы расчистим себе место для работы, а весь дым уйдет в город. Если там начнется мор, мы узнаем об этом - они будут перекидывать трупы через стены. Если это будет действительно страшная зараза... - Он подумал несколько мгновений, потом пожал плечами: - Что ж, придется сжечь город. Это лучше, чем дать чуме распространиться среди нас. После пожара уцелеет еще немало золота. И потом будут еще другие города.
      Узкие глаза второго воина блеснули.
      - Нет нужды в таких крайних мерах, Учи-Каган. Позволь рассказать о том, как поступил мой достопочтенный прадед, когда брал город Хонг-Ну, в северном Кхитае. Дела шли примерно так же, как здесь, и в конце концов в городе начался мор. Конечно, никому из города не позволяли подойти к гирканийским силам - ни мужчине, ни женщине, немедленно стреляли.
      Через некоторое время старейшины города запросили мира. Мой предок приказал жителям немедленно покинуть город и унести своих мертвых с собой. Они прошли пол-лиги; там их окружили конные лучники. Потом он послал рабов в город, посмотреть, не остался ли там кто живой или мертвый. Потом этих рабов послали туда же, где находились горожане. И всех их расстреляли из луков с безопасного расстояния. Потом орда прождала полную луну, пока утварь и вода не перестанут нести в себе заразу, и войско чума так и не затронула. Разве это не умный выход из положения?
      Бартатуя от души расхохотался и похлопал собрата-кагана по плечу:
      - Если бы все мои друзья давали столь же разумные советы! Вот так точно мы и поступим, если дело дойдет до мора!
      Его сердце радостно билось. Совет был хорош, но особенно хорошо было обращение. Этот человек назвал его Учи-Каганом - верховным вождем! Впервые один из его сподвижников называл его так, и сподвижник этот был самым сильным из каганов Востока. Выходит, его признали величайшим военачальником всех гирканийцев! Конечно, должно пройти еще некоторое время, прежде чем они поймут, что и в мирное время он должен быть их верховным владыкой. Прежде, правда, такого не бывало. У них и понятия такого нет - верховный царь. Значит, появится. Уже появляется. Он посмотрел на осадную башню и улыбнулся. Предвечное Небо дало им понять, что он, Бартатуя, - его возлюбленный сын!
      Кхитайский мастер подъехал к ним верхом на верблюде. Лошадь кагана фыркнула, испугавшись зловонного животного, но он удержал ее, натянув поводья. Кхитаец был всего лишь инженером, но он был ценным человеком, и Бартатуя подумывал уже создать под его началом особый корпус инженеров и мастеров земляных работ для будущих войн.
      - Приветствую тебя, каган, - воскликнул кхитаец.
      - Приветствую тебя, Сун Цзи. Осадная башня строится в срок, как ты обещал. Я доволен.
      - Вся моя жизнь - к услугам моего кагана, - ответил кхитаец. В устах кого-то другого эти слова звучали бы раболепно, но кхитаец даже в это мгновение выглядел высокомерным. Цветистая учтивость была лишь привычкой, свойственной его племени.
      Но кагану не было дела до того, смирно или важно ведет себя его слуга, - лишь бы дело было!
      На мгновение он с грустью вспомнил Конана. Он бы сделал из него такого воина, которому, кроме самого Бартатуи, не было бы равных в мире. Этот Конан стал бы генералом, главнокомандующим, правителем царства. Может быть, даже его, Бартатуи, другом. Почему же он позволил себе такое - напасть на женщину кагана? Другое прегрешение он бы ему простил - почти всякое. Но это...
      - Сейчас работа пошла хорошо, каган, - продолжил Сун Цзи, - у рабов, тех, что уцелели, уже есть опыт, и за ночь мы могли бы хорошо продвинуться, если у нас будет освещение. Это позволит ускорить первый штурм города.
      Бартатуя взглянул на горы трупов по обеим сторонам осадной башни:
      - Хорошо, мастер, будет тебе свету столько, что хватит всей вашей команде.
      Его косоглазый спутник залился хохотом.
      Костер из трупов бросал кровавый отблеск на стены Согарии. Облако зловонного черного дыма поднималось над осадной башней, рассыпая темно-красные искры. Прекрасный город ныне походил на ад, как его описывают некоторые философы и религиозные секты.
      Бартатуя и его приближенные любовались на это зрелище, стоя близ главного шатра. Многие пили вино из золотых кубков и из вражьих черепов. И защитники Согарии тоже глядели на рабов-каменщиков и землекопов, освещенных пламенем горящих трупов, стоя на крепостных стенах и посылая бесполезные проклятия грозному врагу.
      - Эта осада обессмертит твое имя, Учи-Каган! - воскликнул татуированный военачальник рода будини.
      - Зрелище неплохое, - заметил Бартатуя, - но я хочу прославить себя делами еще более славными. Когда другие города узнают про участь Согарии, они будут несговорчивее.
      - Куда мы дальше, Учи-Каган? - спросил вождь герулов. Зеленая змея, вытатуированная у него на лице, загадочно мерцала в багровом свете костра Бартатуя молча улыбнулся. Его люди уже мечтают о новых походах!
      - Мои планы я пока сохраню при себе, мой друг, - сказал он. - Но это будет скоро. Долго мы здесь не задержимся. Только возьмем свою добычу. Рабы доставят трофеи в место, которое выберу, в глубине степи, у большого озера. Там я построю столицу, которой свет еще не видел. Воины всех гирканийских племен смогут приходить туда и наслаждаться всем, что с боем взято в дальних походах, плодами всех стран мира!
      Все одобрительным гулом встретили эту новую идею вождя. Бартатуя знал все они сейчас у него в руках. Они пойдут за ним в огонь и воду, его воля для них - закон.
      - Моя столица, - продолжал он, - будет не просто торговым городом для всяких земледельцев и пастухов, купцов и ремесленников. Нет! Это будет место, куда весь мир привезет свою дань великому племени воинов, величайшему под Предвечным Небом. А кроме воинов, не будет в этом городе никого. Разве что немного рабов, лучших в мире, у которых будет только одна забота услужить получше своим хозяевам, гирканийцам.
      Одобрительный гул перерос в дикие крики восторга. Гирканийские вожди уже заранее любовались чудесным миром, порожденным фантазией их верховного предводителя. Сейчас они вправду поверили, что вскоре станут хозяевами мира и что их Учи-Каган, Бартатуя, приведет их к этой победе.
      - К столу, друзья мои, - прибавил каган. - Нас ждет пир, а впереди многие годы пиров, побед и славы.
      С радостным шумом они вошли в шатер. Рабы наполнили их блюда, налили в чаши вина и сейчас покорно стояли у стен, ожидая приказаний. Скоро весь мир будет так же смиренно служить им! Простые гирканийские воины станут вождями, вожди - царями, а Учи-Каган - богом.
      С такими веселыми мыслями поднял Бартатуя свой кубок - череп в золоченой оправе. И, поднося его к устам, он чувствовал, что держит судьбу мира в своей деснице.
      И вдруг в шатре наступило молчание. Бартатуя поднял глаза. Маленькая птица летала у свода шатра. Гости перешептывались, гадая, что таится в этом знамении. Бартатуя нахмурился - нелепый случай грозит разрушить его триумф!
      Птица на вид была обычным голубем, но, подлетев к месту, где сидел Бартатуя, она замерла и стала вращаться на месте, как колибри. Внезапно птица стала менять свое обличье. Воины нахмурились и схватились за оружие. Другие потянулись к амулетам и стали шептать оградительные заклинания.
      Бартатуя спокойно тянул вино из черепа. Над ним выросла человеческая фигура. Это был мужчина в странной формы плаще, в тюрбане, с раздвоенной бородой. Внутри фантома Бартатуя мог сейчас различить очертания дрожащей птицы.
      - Каган гирканийской орды, Бартатуя из племени ашкузов, - произнес гулкий голос, - знай, что я - великий маг, Хондемир из Турана. Ныне я занял твой Город Курганов с большим конным отрядом. Если ты хочешь спасти священные гробницы твоих предков, иди и прими бой с нами, или мы сровняем их с землей. Если ты не веришь мне, смотри, что принесла птица. Иди и сражайся с нами, или навсегда будешь заклеймен как трус и святотатец!
      При этих словах фантом стал рассеиваться и птица упала мертвой на стол перед каганом. Военачальники встали на ноги и начали возбужденно переговариваться. Особенно смущены были те, кто происходил из рода ашкузов.
      - Каган, - прошептал ашкузский предводитель, - что это может значить? Неужто эта нечистая тварь и впрямь заняла священные земли наших предков?
      Бартатуя поднял руку, и все затихли, - Я знаю кое-что об этом Хондемире. Это бродяга, который разыскивается царем Ездигердом Туранским за измену. Без сомнения, он нашел приют в Согарии. Это хитрость, чтобы спасти город. Колдун знает, что лишь одно может заставить нас снять осаду нападение на наши святые места. Это пустая угроза, ничего больше.
      - Однако, - ответил вождь герулов, - конная колонна покинула город перед началом осады. Они пошли на север; все знаки говорят об этом. И они не вернулись.
      Бартатуя держался все так же невозмутимо, но в глубине души он был встревожен. Он посмотрел на птицу, лежащую перед ним. Он медленно снял и раскрыл футляр с посланием, прикрепленный к лапе голубя. Лучше бы сделать это в одиночестве, но сейчас он не сможет уединиться от своих соратников, не вызывая подозрений. Внутри был лист пергамента. Каган развернул его. Пергамент был самый дорогой и тонкий, какой только бывает. Он был почти прозрачен и так тонок, что лист длиной в четыре человеческие ладони поместился в крохотном футляре, привязанном к голубиной ноге.
      Заглянув в пергамент, Бартатуя побледнел.
      - Это правда, - сказал он наконец. - Это карта пути, по которому колдун шел в Город Курганов. Здесь даже отмечено местоположение самых больших гробниц, чтобы мы знали наверняка, что он был там.
      В шатре началась неразбериха.
      - Что будем делать, каган? - наперебой кричали все. От Бартатуи не ускользнуло, что титул "Учи" куда-то исчез.
      - Осаду придется снять, - сказал он. - Произошло нечто ужасное, и это сейчас важнее всего. Прикажите седлать коней и скакать немедленно. У нас будет время вернуться и снова осадить город, когда мы убедимся, что предкам ничто не угрожает.
      - Но моя башня! - воскликнул кхитаец. - Они же разберут ее за это время. А когда мы вернемся, у нас уже не будет достаточно рабов, чтобы сложить новую.
      - Эй, - отозвался покрытый зеленой татуировкой герул. - Моим людям это не понравится. Они несли в этой войне потери, а теперь их лишают добычи, потому что вы идете спасать свое священное место. Так не пройдет!
      На глазах Бартатуи рушился союз, стоивший стольких сил. Рушилось его положение Учи-Кагана. Если он хотел спасти свою грядущую империю, он должен был показать силу, и сделать это прежде, чем вожди уйдут из его шатра.
      - А ну молчите! - взревел он. Все замолкли, и он продолжил негромким голосом: - Думаете, это всего лишь случайная заминка на пути к всемирному владычеству? Наши предки испытывают нас, они хотят убедиться в нашей верности! Они хотят знать, что ради наших возлюбленных мертвых мы готовы отказаться от всего на свете, и мы должны доказать им это.