Звёздный Cвиток (Главы 15-31, Принц драконов - 2)

      - Поль не может принять Фирон, - повторил он.
      - Почему? - спросил Ллейн. - Ты думаешь, что избыток власти может быть опасным? Или считаешь, что сегодня вечером Андраде не удастся представить неопровержимые доказательства?
      Вместо Рохана ответила Сьонед. Ее тихий, безжизненный голос слегка напугал Рохана.
      - Просто боязнь того, как к этому отнесутся другие. Ллейн, ты с милордом Чадриком воспитывал моего сына. Вы оба знаете его. Как вы думаете, он способен злоупотребить властью?
      - Конечно, нет! - воскликнул Чадрик. - Честь присуща ему так же, как и кровь в жилах. Но это не наша заслуга, миледи.
      - Если хотите, разделим эту заслугу пополам, - тихо ответила она, подняла глаза и слегка улыбнулась. - Мы знаем его и доверяем ему, но остальные могут думать по-другому. Или, по крайней мере, притворяться, что думают. Он будет править Пустыней и Маркой. Этого достаточно.
      Ллейн все еще следил за Роханом.
      - Я не знал, что на твои решения могут влиять мнимые страхи или угрозы.
      - У всех нас есть тайные страхи, - откликнулся Рохан. - Волог боится, что заключенный благодаря внуку союз с Изелем окажется непрочным. Давви боится, что брак с Геммой, который принесет Тилалю Оссетию, приведет к конфликту с Костасом, когда тот унаследует Сир. Ты боишься вмешиваться в дела континента. Мы все чего-то боимся, милорд. Просто некоторые из нас предпочитают вовремя избавляться от своих страхов.
      Ты мог бы сказать, что я боюсь за сына, и был бы прав.
      На его плечи и так ляжет тяжкое бремя - Пустыня, Марка титул верховного принца, его дар "Гонца Солнца"... Это трусость или осторожность, если я хочу избавиться от разногласий, которые могут угрожать не только его власти, но и жизни?
      - С помощью моего внука?
      - Да, - прямо ответил Рохан.
      Ллейн вздернул подбородок и посмотрел на Чадрика, чье изумление сменилось беспокойством.
      - Как думаешь, Ларик справится? - спросил старик.
      - Не знаю.
      - Хватит, не скромничай! Сможет он править Фироном?
      Сьонед слегка подалась вперед.
      - Милорды, будет ли он рад этому? Конечно, для всех нас это было бы лучшим выходом, но если трон Ларику не по душе, я предпочту отказаться от этого плана.
      Рохан одарил ее мрачным взглядом, на который Сьонед не обратила ни малейшего внимания.
      - Твоя доброта не уступает твоей красоте, моя дорогая, - сказал Ллейн. Затем он вздохнул и покачал головой. - Не знаю. Думаю, я отжил свое.
      - Прости, что доставляю тебе хлопоты, - сказал Рохан. - Но я должен, милорд. Поверь мне.
      - Верю, верю. - Ллейн расправил хрупкие плечи и заговорил более оживленно. - Если бы кто-нибудь из "Гонцов Солнца" сегодня вечером связался с Эоли, мы могли бы предоставить мальчику возможность выбора. Но это должен быть именно его выбор, Рохан. Не мой и даже не его отца. Говоря без ложной скромности, я думаю, что он прекрасно справится. Заставлять его управлять имением, торговым портом или добычей жемчуга бессмысленно. Конечно, он молод и слегка заучился, но я припоминаю еще одного молодого и помешанного на книгах князька, который в подобных обстоятельствах не ударил лицом в грязь. - Старик вскинул бровь и посмотрел на Рохана, губы которого в первый раз за день тронула улыбка. - А Богиня знает, у молодых ум гибкий. Они быстро учатся быть принцами. Догадываюсь, что ему понадобится подписать договор о военной помощи. Может, он уже готов?
      - Конечно. Я подготовил проект и хотел, чтобы вы ознакомились с ним. Он взял со стула кусок пергамента и подал его Чадрику. - Если Кунакса попытается что-нибудь предпринять, Пустыня начнет наступление со стороны Тиглата. Я думаю, Волог поддержит нас с моря. На границе Фирона и Марки есть место, вполне подходящее для гарнизона. Если Ларику понадобится что-нибудь еще, только дайте знать.
      - Кузен Кирстский очень щедр, - сухо заметил Ллейн. - Этак скоро весь континент перейдет в руки нашей семьи. Кстати, скажи мне, Рохан, почему он не взял с собой младшего сына?
      - Волнайе только семнадцать лет, и он еще не посвящен в рыцари. Кроме того, сыновья Давви однажды будут править Сиром и Оссетией, а внук Волога Арлис унаследует власть над объединенным Кирст-Изелем. Поль станет владеть Пустыней и Маркой. Все они будут жить неподалеку от родины, за исключением Ларика. От Дорваля очень далеко до Фирона.
      - Да, верно. Они не смогут слиться, как сливаются все остальные. Хотя я не рассчитываю на то, что Костас и Тилаль уживутся друг с другом, если только кто-нибудь не наденет на них крепкую узду. Но ты сам-то подумал о том, что если Ларик получит Фирон, у Поля окажется четыре родственника, правящих пятью странами? Вместе с Пустыней и Маркой это составит шесть государств из одиннадцати. Довольно грозный итог для тех, кто не входит в шестерку.
      - Я подумал об этом, - признался Рохан. - В том числе, как ты правильно сказал, и о Костасе с Тилалем. Однако вся эта семейная кухня сложится лишь через одно-два поколения. К тому времени нас уже не будет на свете, и решать эту проблему придется кому-то другому.
      - И его тайным страхам, - мрачно усмехнулся старый принц. - Ну что ж, найди мне "Гонца Солнца", который знает цвета Эоли, и мы известим моего ни о чем не подозревающего внука, что он может стать принцем. - Он посмотрел на Сьонед. - Нет, моя милая, можешь не предлагать мне свои услуги. В свите Андраде вполне достаточно фарадимов, чтобы сегодня днем она выделила мне одного из них.
      Чадрик помог отцу встать и хотел вести его к выходу, но хрупкая фигурка внезапно выпрямилась.
      Я умею ходить, - огрызнулся Ллейн. - Оставь меня.
      - Конечно, отец.
      Когда они ушли, Рохан обернулся к Сьонед. Непривычно тихая, она снова уставилась на свои руки. Огненные волосы скрывала тень, глаза прятались под ресницами. Больно было знать, что причиной этого является он сам.
      - Я вижу, ты не понимаешь, - тихо начал он.
      - Да. Не понимаю. - Сьонед подняла лицо. Ее глаза потемнели. - Что такого сказала тебе сегодня Пандсала? Я верю твоим доводам еще меньше, чем Ллейн. О чем она говорила с тобой, Рохан?
      Он испытывал искушение. О Богиня, как ему хотелось рассказать ей правду! Но упрямая жалость к себе запрещала это.
      - Ты клялся никогда не лгать мне, - прошептала она.
      - И никогда не нарушал клятву.
      Внезапно в ее глазах вспыхнул вызов. Но спустя мгновение она отвернулась.
      - Ну и черт с тобой...
      Рохан опустился в кресло, которое занимал Ллейн, чувствуя себя таким же старым, как человек, который только что его покинул. И одиноким. О Богиня, такого не было даже в ранней юности, когда он мечтал, работал, спал и жил один. До Сьонед.
      Рохан посмотрел на склонившуюся гордую голову жены и понял, что он сочувствует Сьонед куда меньше, чем самому себе. Уязвленное самолюбие было расплатой за то, что он дал Пандсале власть. Но и от этой боли, и от боли, которую испытывала Сьонед, было лекарство. Никто из них не смел чувствовать себя одиноким. Пусть его считают трусом, но он не может жить без утешения, которое находит в уме и сердце Сьонед...
      Когда он закончил рассказ, Сьонед закрыла лицо руками, словно не хотела видеть картину, которая складывалась из его слов. Она долго не открывала рта, но потом прошептала:
      - Ее отец залил соленой водой живой зеленый луг. А она залила его кровью...
      Рохан наморщил лоб. Ах, вот она о чем... Той осенью и зимой, когда он воевал с Ролстрой, лил нескончаемый дождь. Как только чуть распогодилось, они с Чейном и Давви поскакали осматривать равнину, на которой стояла армия Ролстры. Но солдаты ушли. На этом месте образовалось широкое, мелкое озеро: Ролстра велел запрудить приток Фаолейна. Но когда вода всосалась в землю, обнажив траву и липкую грязь, оказалось, что весь луг покрыт солью.
      У Ролстры хватило власти приказать осквернить самое Землю. Рохан смотрел на испоганенный луг, вдыхал в себя острый запах, от которого в ноздрях оседала соль, и чуть не плакал... То же омерзение и отчаяние испытывал он сейчас.
      - Вся эта кровь... - Сьонед подняла взгляд; в глазах ее было прозрение. - Она и на нас тоже, Рохан. Мы пытаемся смыть ее, а она не отмывается. Она такая же, как Янте, точно такая же! Почему мы этого не видели раньше?
      - Это моя слепота, не твоя. Я не позволю тебе расплачиваться за мою ошибку.
      Она упрямо покачала головой. Слезы текли по ее щекам.
      - Нас с тобой предупреждали. А мы не слушали. Милостивая Богиня, Рохан, что мы наделали? Дочь Ролстры!
      - Ничто из этого не коснется Поля. Сьонед, послушай меня. Я не позволю возложить вину за это на нашего сына.
      - Он не мой сын!
      Он тут же вскочил и сжал ее лицо ладонями.
      - Нет! Он действительно твой!
      Ее лицо бороздили дорожки слез, напоминавшие шрамы; отметина в виде полумесяца на фоне белой щеки казалась мертвенно-бледной.
      - Заставь меня поверить в это. Заставь меня поверить, что я правильно поступила, когда он родился...
      - Если сомневаешься, скажи ему правду. Сегодня. Сейчас.
      Глаза Сьонед расширились, и он затаил дыхание, боясь, что его намеренно сказанные слова были ошибкой. Но мгновение спустя она вздрогнула и потянулась к мужу. Рохан поднял ее и прижал к сердцу.
      - Я не могу причинить ему такую боль, - прошептала она. - Он еще слишком мал. - По ее телу вновь прошла судорога. - Зачем я лгу! Я боюсь за себя, Рохан. Я не хочу потерять его.
      - Это невозможно. Сьонед, он твой сын. Ты его мать. Прошло какое-то время, прежде чем она кивнула, не отрываясь от его груди.
      - Я должна верить в это, да? - Она отстранилась и принялась тереть кулаками глаза. - Ты не сказал, что собираешься сделать с Пандсалой.
      - Я не могу отплатить ей за пятнадцать лет верной службы публичной казнью, не раскрыв происшедшего.
      - Еще один из наших тайных страхов, - горько добавила Сьонед. - Оставь ее в живых. Она ничего никому не скажет. Просто отправь куда-нибудь подальше.
      - А кого же мы посадим на ее место? - Он уже подумал об этом, но хотел проверить, совпадут ли их мысли.
      - Оствеля, - сразу сказала она. - Нет на свете другого человека, которому мы могли бы доверять больше, чем ему.
      А Риян будет править Скайбоулом. Он молод, но хорошо знает свой дом и посвящен в тайну золота. Это должен быть Оствель, Рохан.
      - Так я и думал, - признался Рохан, испытывая облегчение при мысли о том, что их одиночество кончилось. И тут на смену всем остальным чувствам пришла страшная усталость. - Сьонед... Я не могу не думать о том, что было бы, если бы я сделал то, что должен был сделать с самого начала...
      - Убить Масуля? Ты очень удивишься, если я скажу, что думаю о том же? - Она грустно усмехнулась. - Но Иноат, Йос, Айит и остальные все равно умерли бы. Пандсала продолжала бы убивать тех, кого считала соперниками Поля. А когда у Поля появились бы дети, она начала бы убивать сыновей Тилаля, Костаса и Ларика... Объединение... Знаешь, именно к этому всегда стремилась Андраде, - горько добавила она. - Рохан, если бы ты убил Масуля, исчезло бы последнее, что отличает нас от Пандсалы. Мы бы стали такими же убийцами, как и она.
      Рохан снова прижал ее к себе.
      - Временами мы желали бы стать варварами. Но вся беда в том, что наше стремление к цивилизации намного сильнее. Помоги нам Богиня.
      - Глупое честолюбие. А сейчас глупое вдвойне.
      - Согласен. Но нам еще нужно доиграть эту маленькую комедию. Сейчас я попрошу Таллаина разыскать Оствеля, и мы сообщим ему сногсшибательную новость.
      - Только мягко. Очень мягко. - Подняв лицо, она добавила: - Рохан... Ты бы смог всю жизнь молчать и ни слова не сказать мне о Пандсале? Смог бы?
      - Нет. Я говорил себе, что смогу, что должен. Но так уж я устроен, что не в состоянии ни секунды прожить с тобой врозь. Ты мне слишком нужна.
      Сьонед пригладила чуть тронутую сединой светлую прядь, падавшую Рохану на лоб.
      - Любимый, - прошептала она. - Любимый.
      ГЛАВА 24
      Напряженное голосование по делу Масуля и ожидание того, что должна была вечером сделать Андраде, привели к тому, что почти все забыли о предстоявшей днем церемонии посвящения в рыцари пятнадцати молодых оруженосцев. На холме над лагерем собрались родные и воспитатели молодых людей, но обычного радостного оживления здесь не было и в помине.
      - Не слишком пышно чествуют сегодня юных рыцарей, - покачивая головой, сказал Мааркен Андри. - А я предвкушал этот день всю свою жизнь.
      Андри, сам не испытывавший ничего подобного, тем не менее от души сочувствовал Сорину, Рияну и другим, которые долго и упорно осваивали рыцарское искусство, а политические дрязги стариков испортили самый светлый праздник в их юной жизни.
      - Что бы ни было, а этот день им запомнится, - сказал он, пытаясь говорить уверенным тоном. - Я помню твое посвящение. Тогда ты выглядел так, словно вы с Ллейном были единственными людьми на этом свете. Они будут чувствовать то же - хотя бы недолго. Но это важно.
      - Думаю, ты прав.
      Андри умолк, быстро обвел взглядом стоявших поблизости и решил, что не ослышался.
      - Мааркен, ты говорил с Холлис? Мааркен застыл на месте.
      - Нет. Сегодня нет.
      - Я не знаю, почему она так поступает, - опрометчиво продолжил Андри. - Все время, пока мы работали над свитками, она говорила о тебе, расспрашивала о Радзине и Пустыне, а сейчас даже не...
      - Ты понимаешь, что говоришь? - зловеще спросил Мааркен.
      Андри с трудом проглотил слюну.
      - Нет, - прошептал он. - Наверно, нет. Мааркен, но это только потому...
      Ледяные серые глаза того же цвета, что и у их отца, смотрели на него сверху вниз, несмотря на то, что Мааркен был выше лишь на ширину пальца. Но через миг Мааркен вздохнул и слегка сжал плечо Андри.
      - Извини. Просто я еще не могу говорить об этом, понял?
      Убедившись, что любимый брат не настолько разозлился, чтобы отплатить ему за любопытство сломанной челюстью, Андри кивнул и обратил свое внимание на гребень холма, где собрались оруженосцы, строго соблюдавшие старшинство.
      На солнцепеке стояли пятнадцать молодых людей - прямых, гордых, одетых в цвета своих лордов-воспитателей; колеры их родителей можно было различить по крашеным кожаным поясам. Иногда результат превосходил все ожидания - как в случае с Босайей, младшим братом лорда Сабриама. Желтый и оранжевый оттенки их родного Эйнара никак не сочетались с и без того крикливой комбинацией розового и красного в тунике Нижнего Пирма, где воспитывался юноша. Рияну, облаченному в светло-зеленый цвет Клуты и пояс с голубым и коричневым цветами Скайбоула, повезло больше, чем многим. А алая кирстская туника Сорина идеально подходила к радзинскому красно-белому поясу.
      Сегодня здесь не было сыновей принцев, поэтому первым, естественно, шел Сорин, как сын самого могущественного лорда Пустыни и внук принца. Мааркен и Андри стояли рядом с родителями и с гордостью наблюдали за тем, как Волог прикрепил к поясу Сорина золотую пряжку, а Аласен вручила небольшой каравай, испеченный специально для такого случая, вместе с маленькой серебряной солонкой. Согласно традиции, рыцарям вручали и другие подарки, обозначавшие двор, при котором они воспитывались. Например, Кирст всегда подносил хлеб на красивом глазированном блюде работы лучшего мастера, оправленном золотым ободком - в честь местных золотых копей.
      Андри почувствовал, что сердце его внезапно сжалось.
      Он и сам мог стоять на месте Сорина и слегка краснеть при виде улыбки Аласен. Он мог стоять там - несмотря на то, что никогда не испытывал тяги к рыцарству. Весь жар его души был отдан искусству фарадима. Но пройдет много лет, прежде чем он добьется на своем поприще того же статуса, который Сорин получал уже сейчас. Он бросил вороватый взгляд на свои кольца и еще раз мысленно прибавил к ним столько, сколько недоставало до девяти и даже до десяти.
      Аласен и Волог подвели Сорина к его семье. Пока не вызвали следующего молодого человека, они успели поздравить новоиспеченного рыцаря. Андри тепло обнял своего близнеца, готового лопнуть от гордости, но когда Аласен засмеялась и подарила Сорину то, что она назвала "первым настоящим поцелуем от дамы", он непроизвольно отвернулся, не в состоянии наблюдать за этой картиной.
      Когда в рыцари посвящали второго молодого человека, за плечом Андри тихо прозвучало:
      - Знаешь, ты бы тоже мог стоять там...
      Андри поднял глаза на Чейна, смущенный тем, что отец каким-то образом прочитал его мысли. В тот же миг юноша испугался, что глубоко разочаровал этого человека, которого он уважал и любил, но который никогда по-настоящему не понимал его мечту. Однако Чейн не был ни разочарован, ни разгневан. Его серые глаза смотрели на сына с любовью, а рука дружелюбно отдыхала на его плече.
      И все же Андри не мог не пробормотать:
      - Ты не жалеешь, нет?
      - Жалел бы, если бы ты раскаялся в своем выборе. Но если ты доволен, то доволен и я. - Он фыркнул. - Ты слышишь, каким добрым я стал на старости лет? - А затем серьезно добавил: - Андри, я горжусь всеми своими сыновьями.
      Андри закусил губу и, ничего не видя вокруг, кивнул.
      Младшие сыновья и младшие братья по очереди выходили вперед, получая от своих воспитателей золотые пряжки, хлеб, соль и особые подарки от каждого атри. Неподалеку, на самом верху холма, выше всех остальных стояли Рохан, Сьонед и Поль; все польщенные молодые люди, которым выпала честь быть посвященными в рыцари в присутствии верховного принца, верховной принцессы и их наследника, высоко оценили ее. Поклонившись своим лордам, они оборачивались, торжественно маршировали налево и низко кланялись владетельной троице. Каждого новоиспеченного рыцаря ждала улыбка: одобрительная Рохана, добрая Сьонед и чуточку завистливая Поля.
      Риян, будучи сыном сравнительно мелкого атри, не связанного кровным родством с кем-либо из принцев, прошел церемонию одним из последних. Он принял знаки отличия от принца Клуты и его старшей дочери, статуеподобной леди с огромным чувством собственного достоинства и неожиданно озорной улыбкой, вспыхнувшей на ее лице в момент вручения молодому человеку традиционного подарка Луговины: фляжки из резного оленьего рога. Размеры животного, сделавшего столь важный вклад в церемонию, должны были потрясать воображение, поскольку рог вмещал в себя столько вина, что его хватило бы любому, чтобы напиться в дым.
      - Надеюсь, вы не будете возражать, если первый глоток ради такого торжества я разделю с вами, - сказала принцесса Геннади. Риян вернул ей улыбку; она вынула серебряную пробку, украшенную ободком из мелких сапфиров, умелым движением подняла рог и вылила в рот струйку красного вина. Затем она закрыла фляжку и подала ее Рияну. Риян сначала протянул рог Клуте - который так трясся от сдавленного хохота, что едва смог разомкнуть челюсти - а потом сам сделал изрядный глоток.
      - Милорд и миледи, - сказал им Риян, затыкая фляжку и перекидывая через плечо серебряную цепочку, - в благодарность за то, что вы любезно разделили со мной этот щедрый дар, желаю вам больше никогда не чувствовать жажды!
      Шутка пришлась людям по вкусу, и вокруг раздался хохот. Пока Риян кланялся Клуте и Геннади, Чейн хлопнул Оствеля по спине и заявил:
      - Мальчишка таки приобрел отменные манеры!
      Когда юный рыцарь приблизился к Рохану, Сьонед и Полю и низко поклонился им, те расплылись от уха до уха.
      Оствель, перенервничавший во время посвящения Рияна, едва не осел наземь от облегчения, когда сын наконец подошел к нему. Но он быстро оправился и лукаво спросил Чейна:
      - Ну, мой старый друг, неужели ты смирился бы с тем, что на твоей прекрасной серой в яблоках кобыле разъезжает кто-нибудь с менее отменными манерами?
      Чейн мог оставаться глухим к уговорам Оствеля, но когда Аласен устремила на него свои неотразимые глаза и попросила за Рияна, он не выдержал. Заметив это, Тобин рассмеялась.
      - Сдавайся, старый жмот, - проворчала она и чувствительно ткнула его локтем в бок. - Ты действительно рвал бы на себе волосы, если бы на Дальциели ездил кто-нибудь другой, и сам знаешь это!
      Лорд застонал. Но к тому моменту, когда Риян присоединился к ним, чтобы получить причитающиеся поздравления и оказаться в дружеских объятиях, Чейн покорился своей участи.
      - Ну, похоже на то, что в этом году ты будешь ездить на моей призовой кобыле. Скажи спасибо своему отцу и паре вот этих зеленых глаз, которым я до сих пор так и не научился сопротивляться, - добавил он, глядя на Аласен. - Они точно такие же, как у Сьонед! Риян благодарно склонился над запястьем Аласен, и у Андри снова томительно сжалась грудь. Когда принцесса улыбнулась, боль стала нестерпимой. А когда девушка обратила на него насмешливый взгляд живых зеленых глаз, Андри внезапно понял, что с ним творится.
      Чтобы скрыть это, он поспешно отвернулся. Это было худшее из всего, что он мог сделать. Аласен была не дура. Старше его только на три зимы, она всю жизнь провела в роскошном дворце, а не в изолированной от мира Крепости Богини, где он прожил последние шесть лет. Она давно поняла, что нравится ему. Она привыкла к обожанию бесчисленных молодых людей с тех пор, как себя помнит. Аласен прекрасно знает, что он чувствует. Она только посмеется, довольная возможностью приобщить к своей коллекции еще одно сердце, и в лучшем случае пожалеет того, кто отдал это сердце той, чье сердце давно занято другим. Она не станет сомневаться в его чувстве, столь важном для него самого, но примет его поклонение за блажь неоперившегося птенца, слишком юного для того, чтобы знать, что такое любовь... Страдая от унижения, он заставил себя набраться смелости и посмотреть ей в лицо.
      Увиденное ошеломило его.
      Ее глаза были ясными, нежными и добрыми. Она не смеялась. Не жалела. Она знала о его чувстве, но не отвергала его.
      Аласен могла не любить его, но была смущена и польщена тем, что он любит ее...
      Мир Андри превратился в туманные цвета, вращавшиеся вокруг зелени ее глаз, слоновой кости ее кожи, нежно-розовых губ, пышных золотисто-каштановых волос. Казалось, солнечный свет соткался сам собой, и благодаря этому Андри ощутил ее другие цвета: пылающий лунный камень, яркий рубин, глубокий оникс. Она еле слышно вздохнула, почувствовав, что ее окутало и проникло внутрь сияющее световое кружево. Все нежные цвета позднего лета собрались рядом с ними и закружились в танце, музыкой к которому служило птичье пение, свист ветра и шелест крови в их жилах. Андри понял, что это первый опыт Аласен в использовании ее дара фарадима, и мысль о том, что только он смог сделать это, заставила его воспарить в облака.
      Она смотрела в его глаза, щеки ее пылали от наслаждения, и сердца их долго бились в унисон, пока они чувствовали себя единственными людьми в мире... Но внезапно перед ними вновь возник этот мир, грубый и пугающий, и овладевшие ими чары исчезли, стоило обоим услышать имя Масуль.
      Он шагал к тому месту, где посвятили в рыцари всех остальных оруженосцев. Но воспитателем его был не муж Киле Лиелл. Рядом с ним шел принц Мийон: на самозванце была ярко-оранжевая туника Кунаксы. Возмутительная самонадеянность и откровенная наглость этого человека повергли в шок всех присутствующих; безмолвие повисло над вершиной холма как облако. Нежные дымчатые цвета, стоявшие в глазах Андри, сменились цветами такой резкости, что он поморщился. С болезненной четкостью Андри видел побелевшее от гнева лицо Рохана и налившиеся кровью щеки Чейна, пытавшегося сдержать приступ страшной злобы.
      Когда Масуль преклонил колени перед Мийоном и последний произнес ритуальную фразу, его слова прозвучали насмешкой: "Я подверг этого кандидата всесторонней проверке и нашел его достойным моего собственноручного посвящения в рыцари. Тем самым я поручаю ему служить Богине и правде, жить честно и достойно как в благоденствии, так и в скорби. В знак того и другого я вручаю ему хлеб и соль, а в знак его нового и почетного состояния даю эту золотую пряжку".
      Самозванец получил каравай и солонку, а фиолетовый пояс Масуля украсился пряжкой в форме полого золотого круга, перечеркнутого золотым лучом. Затем Мийон, хитро усмехаясь, подозвал к себе одного из оруженосцев, и испуганный вздох пронесся над публикой, увидевшей последний из даров и вспомнившей, что традиционным подарком Кунаксы, где жили лучшие кузнецы континента, был меч.
      Опоясавшись великолепным клинком в роскошных ножнах с эфесом, украшенным аметистами, Масуль прошел несколько шагов и насмешливо поклонился Рохану, Сьонед и Полю. Рохан коротко кивнул в ответ, сдерживаясь из последних сил. Сьонед, разгневанная не меньше, встретила приветствие Масуля угрюмым взглядом. Но именно мальчик, юный и неопытный, спас их от неминуемой катастрофы.
      Поль был совершенно спокоен. Его гордый, звонкий голос разнесся по всему заросшему травой холму:
      - Кое-что портит твой внешний вид. Масуль выпрямился и захлопал глазами.
      - О чем вы говорите?
      - Твой пояс. - Уголки рта Поля приподнялись в холодной усмешке. Фиолетовое с оранжевым - ужасная ошибка в сочетании цветов, особенно на взгляд "Гонца Солнца". Я уверен, что это действительно была ошибка.
      - Фиолетовый цвет - цвет Принцевой Марки, - пренебрежительно ответил Масуль этому мальчишке-принцу, которого он мог разорвать пополам.
      - А Принцева Марка, - любезно сообщил ему Поль, - принадлежит мне. Исправь ошибку и смени пояс.
      Если он откажется, тут начнется кромешный ад. Если послушается...
      Мийон шагнул вперед и что-то настойчиво зашептал ему на ухо. Лицо самозванца по очереди то темнело, то краснело. Мийон сказал что-то еще, а затем вернулся обратно. И Масуль, спасая то, что можно было спасти в этой проигранной битве, отстегнул золотую пряжку, только что украшавшую его талию.
      - Как пожелаете... милорд, - добавил он после оскорбительной паузы. Вид человека, удерживающего хлеб, соль и меч и одновременно пытающегося снять пряжку с кожаного пояса, вызвал улыбки и даже откровенные взрывы хохота. Но Поль с поразительным самообладанием ждал, чем кончится попытка Масуля сохранить достоинство и в то же время подчиниться требованию, которое тот не мог отвергнуть. Поль был в своем праве. Принцева Марка все еще принадлежала ему. Открытое неповиновение было бы верхом глупости.
      Наконец длинная полоса фиолетовой кожи вылезла из штанов. Масуль держал ее в кулаке с таким видом, словно душил ядовитую змею. Поль был достаточно мудр, чтобы не протягивать руки: это позволило бы Масулю демонстративно швырнуть пояс в грязь. Таллаин молча подошел к Масулю сбоку; не дав самозванцу опомниться, оруженосец взял у него из рук пояс, свернул его кольцом и вернулся к своему посту у владетельной троицы.
      Поль милостиво кивнул.
      - Ну вот, так намного лучше, и туника твоя выглядит более приятно. Мы даем тебе позволение удалиться. Зеленые глаза Масуля буравили его насквозь.
      - Держи свой драгоценный цвет, князек, - насмешливо сказал он.
      - Непременно, - ответил Поль.
      Сопровождаемый Мийоном, Масуль принялся спускаться с холма. Но не успел он скрыться из виду, как кто-то неизвестный хрипло выкрикнул имя Поля.
      Андри, следивший за этой сценой затаив дыхание, громко засмеялся и присоединился к родным, устремившимся навстречу Рохану, Сьонед и Полю. Если на склоне холма и присутствовали тайные сторонники претендента, то они быстро изменили свое мнение при виде маленького словесного триумфа Поля.
      Немного погодя, когда все спускались к лагерю, Аласен догнала Андри и спросила:
      - Конечно, Поль был великолепен, но зачем понадобилось посвящать этого человека в рыцари?
      - Да, пожалуй, это было сделано не только для того, чтобы позлить нас, - согласился Андри.
      - Ну, наш молодой принц сегодня был неподражаем! - раздался голос Оствеля, шедшего позади с Рияном и Чейном. - Я думал, самозванца хватит удар! Поль поистине сын своего отца!
      - За что Масуль и не устает его проклинать, - с усмешкой откликнулся Чейн. - Слушай, извини, но я тороплюсь в лагерь. Хочу обо всем рассказать старику Ллейну.
      - Только осторожно! - крикнул ему вслед Оствель. - Смотри, как бы у него от смеха не начались колики!
      - Милорд, - обратилась к Оствелю Аласен, - я все еще не понимаю, почему...
      - Да просто чтобы сделать назло, миледи, - быстро откликнулся Риян. Отец, Таллаин говорит, что мы должны немедленно встретиться с их высочествами. Лучше поторопиться.
      - Конечно. Андри, ты позаботишься, чтобы принцесса Аласен благополучно добралась до шатра ее отца? Похоже, мы сильно отстали от его высочества.
      Андри позаботился бы о ее благополучии даже если бы на них внезапно налетела сотня конных рыцарей. Подозревая, что лицо выдает его, он пробормотал:
      - Конечно, милорд.
      - Хорошо. Я оставляю вас в его надежных руках, миледи. - Оствель снова улыбнулся Аласен, и она ответила ему улыбкой.
      - Они так ничего и не сказали, - заметила принцесса, когда Оствель с Рияном ушли.
      - Нет. - Андри не сумел позаботиться о собственном благополучии. Миледи... Аласен...
      Она вспыхнула, и его сердце не выдержало. Прошло очень много времени, прежде чем они вспомнили, что собирались идти в лагерь ее отца.
      * * *
      Андраде подняла глаза. Оствель перекинул через руку ее плащ; лицо его было в тени. Не горело ни одной лампы, и просвечивавшие сквозь белую парусину лучи заходящего солнца окутывали их серым полумраком. Она встала, пригладила волосы и позволила Оствелю накинуть на себя плащ.
      - Миледи...
      - Нет! - Она услышала свой голос, резкий от нервного напряжения и сжала кулаки, скрытые складками просторного плаща. - Нет, - повторила она более мягко. - Все будет хорошо.
      - Значит, я так и не смог переубедить вас?
      - Конечно, нет. Поторопись. Это нужно сделать до восхода лун. Все собрались?
      - Да.
      - Тогда поскорее покончим с этим. Масуль въелся мне в печенки.
      - Как и всем нам, - буркнул Оствель. В бледно-желтом небе стояло закатное солнце. Андраде поднялась на холм, где днем состоялось посвящение в рыцари.