Пророчество льда

Я позволил проделать ему только половину приема, мощный замах справа, а далее предполагался сокрушительный удар наискосок, от которого не так-то просто было увернуться, но его не последовало. Я оказался рядом быстрее, чем он смог предугадать мои действия. Слегка толкнув Самата грудью в левое плечо, я заставил его потерять равновесие, а чтобы он не смог его быстро восстановить, приставил к его пухлому животу свой клинок. Свободной правой рукой я придерживал кончик его меча двумя пальцами, у него за спиной. Теперь любое его движение повлечет за собой проигрыш, как, впрочем, и неподвижность тоже.
      – Великие духи! Ну что за мастерство, право! У господина даже дыхание не участилось, стоит все такой же сонный. А взмыленный противник пришпилен, как букашка. Надеюсь, клинок не отравлен?
      – Не помню. Может быть, да, а может, и нет. Ты проиграл.
      – Неужели! У кого-то были сомнения?! Поединок с вами – это все равно что факелом против северного ветра.
      – И ты туда же! Мало мне, что все в городе меня называю Господин Метель, теперь и ты.
      – Все очень просто. Вы бываете в городе редко и предпочитаете появляться только тогда, когда дует холодный ветер с гор. В это время как раз поспевает первое вино. Несколько раз вы являлись с первыми заморозками, и теперь, как только начинает холодать и дует метель со снегом, все говорят: «Вот и ветер с гор, скоро явится наш господин и принесет в долину снег». Кто еще кроме меня скажет вам об этом? Да и внешность ваша к этому располагает. В наших краях редко встретишь помеченного духом.
      – Всем не дает покоя моя внешность. Как примитивно. Я знаю из рассказов купцов, что в далеких землях есть много таких, как я, людей, целые племена.
      – Думаю, что все это сказки. У вас белая кожа, волосы как снег, словно седые, глаза как у слепца, но вы видите лучше, чем некоторые дозорные на башнях. Это, без всяких сомнений, метка духов, не иначе.
      – Пусть так. Мне все равно. Есть хочу.
      – Все что пожелаете, мой господин.
      – Ты забыл добавить: Господин Метель.
      – Ну, разумеется, как скажете…
      – После завтрака я хотел бы отправиться в лавку оружейника. А сейчас хочу подогретое вино, копченые змеиные спинки, сыр и овощи.
      – Все уже готово.
      Я лишь на мгновение приоткрыл полу шубы, чтобы уместить свой любимый клинок в ножнах. Быстрым и заученным движением, без единого звука. Молниеносно, не выражая при этом на лице ни одной эмоции.
      Как говорил когда-то мой учитель фехтования: «Эмоции – это тоже твои враги, иногда их не принимают в расчет и дорого платят за это. Так вот, чтобы не делать такой ошибки, разберись с этими врагами сразу. Не дожидайся, пока они найдут себе союзников».
 
      Когда мы вышли на рыночную площадь, то увидели там большое скопление народа. Посреди толпы стоял разноцветный фургончик, крытый плотной парусиной, подлатанной в некоторых местах лоскутами кожи. Люди стояли тихо, стараясь не шуметь. Меня это немного удивило. Такой чудесный день, в город приехали артисты со своим балаганом, а люди не веселятся и не просят от актеров фокусов или клоунады. Самат стал раздвигать толпу на моем пути, но, почуяв возню за спиной, люди тут же оборачивались и расступались, сгибаясь в поклоне.
      – Что происходит? – спросил Самат, грозно выступая вперед над притихшей и согбенной толпой. Я стоял позади бледной тенью и только наблюдал.
      На земле, поверх стеганого одеяла, лежал человек. Он был мертв. Это не вызывало никаких сомнений. На нем был длинный шерстяной халат, а на голове и шее был намотан шарф. Кожа его была бледной и пористой оттого, что умерший часто пользовался мелом, чтобы выбеливать лицо. Он лежал, закатив глаза к небу, а рядом с ним на коленях стояла молодая женщина. Крепкий юноша выглядывал из-за ее спины.
      Женщина подняла на меня заплаканные глаза, и я невольно отшатнулся. Опять это странное чувство овладело мной, словно крылья невидимой птицы всколыхнули воздух. Я видел ее глаза, словно отраженные в воде. Сквозь кривое зеркало. Облик ее плыл и менялся, черные волосы вдруг становились будто седыми, светлыми, солнечный луч отражался в капельках слез, причудливо играя оттенками. Мне было знакомо это лицо!
      – Хаттар!
      – Простите, господин, мы бедные артисты, ночью снегопад застал нас на горном перевале, и мой отец сильно перемерз и умер. Там было так холодно. Не гоните нас из города, господин. Мы дадим представление, и этих денег нам хватит, чтобы достойно похоронить отца.
      – Не беспокойтесь. Никто не посмеет выгнать вас отсюда. Мало того. Я разделяю вашу утрату и желаю покровительства духов вашему отцу. Вот возьмите золото. Совершите обряд. Я даю вам разрешение похоронить отца на городском кладбище, как горожанина. Стража!
      Из толпы выскочил молодой солдат и, как и положено, отсалютовал коротким мечом, разгоняя вокруг себя толпу.
      – Я дал этой женщине деньги, теперь она под твоей охраной и опекой. Пока не пожелает покинуть город. Проследи, чтобы жрецы в храме приняли ее и чтобы никто не посмел посягнуть на ее право прощания. Ты понял мой приказ?
      – Да, господин. Я все сделаю.
      – Капитану скажешь, что получил приказ лично от меня.
      Женщина согнулась в поклоне, припав головой к холодным камням:
      – Вы очень добры к нам, господин, пусть духи хранят вас от всех бед.
      Самат стал расталкивать людей, восклицая:
      – Представление будет позже, а сейчас расходитесь или помогите артистам, глазеть тут не на что!
      Когда мы пересекли площадь, Самат возбужденно сказал:
      – Господин, вы дали этим бродягам три золотые монеты!
      – Да.
      – Но стоит ли так привечать весь этот сброд?
      – Сейчас спокойные времена. Нет войн и смуты, но случается и наоборот. Не так ли?
      – Не понимаю, о чем вы?
      – Ты когда-нибудь видел, чтобы армейские офицеры препятствовали выступлению артистов в стане?
      – Нет, это обычно. Поддержка боевого духа, веселье. Их даже кормят бесплатно.
      – Вот видишь, а ты спрашиваешь, зачем я дал им столько денег. Деньги все равно большей частью останутся в городе, а вот если в следующий раз я спрошу их, не встречался ли им по дороге конный отряд с флагом моего старшего брата? Будут они мне врать? А если в другом городе их спросят, как встретили их в северных землях? Будут они врать?
      – Да, господин, даже если и будут врать, то не во вред вам.
      – Бродяги, странники, владельцы караванов, кочевники – все они должны быть желанными гостями. Где древнее гостеприимство?! Только в отдаленных селеньях! Если у бродяги не хватает денег на хлеб, пусть трактирщик даст ему хлеба в долг. А если не получит этого долга, то пусть забудет о нем. У нас есть налог на рабов. Верно?
      – Да, господин. Это если у меня больше десяти невольников, то я должен платить налог, по золотой монете за каждого в год.
      – Теперь ту же сумму придется платить за полгода. А деньги пойдут на погашения долгов трактирщику и лекарю. Что? Недоволен?! У тебя же вообще нет рабов.
      – У меня их пятеро.
      – Ну и о чем тебе тогда беспокоиться?
      – Собирался на будущей неделе купить еще троих.
      – Дело личное. Купи одному из них вольную, дешевле обойдется. А слова мои запишите и издайте указ. Поговори с советом старейшин – может, что поумней придумают. Посмотрим, что из этого получится.

* * *

      В лавке оружейника было шумно. Сам хозяин стоял за прилавком и, скрестив руки на груди, выслушивал неуемную болтовню своего клиента. Это был невзрачный старикашка лет семидесяти, плешивый и в грязной одежде. Судя по всему, горожанин, но не здешний.
      Увидев нас с Саматом, оружейник попытался было заткнуть болтуна, но я только приложил палец к губам и махнул рукой, давая ему понять, чтобы он сделал вид, словно нас нет. Лавочник еле заметно кивнул и снова обратил свой взор на старика. Ясно было по его виду, что дел ему иметь с ним не хотелось, но и выставить из лавки не позволяли традиции.
      – …Говорю тебе, мастер, чудесный экземпляр. Таких книг на севере и не печатают. Это рукопись, причем очень древняя. В ней все секреты и тайные знания.
      – Что-то я сомневаюсь, что ты способен прочесть хоть слово из этой книги.
      – Сам-то я читать не умею, но старый алхимик из замка великого князя Виктора сказал мне, что эта книга достойна внимания любого мастера.
      – В замке князя нет никакого алхимика и никогда не было.
      – Да я видел его собственными глазами и говорил с ним, так же как сейчас с тобой.
      – В портовой таверне?
      – А хоть бы и там, что, по-твоему, алхимики и в таверну войти не могут?
      Мне надоели эти бессмысленные препирания, и я вмешался.
      – Оружейник прав, у князя действительно нет никакого алхимика, а если бы и был, я бы узнал об этом первый.
      – Ох! – воскликнул старик и шлепнулся на пол, гулко стукнувшись костлявыми коленями в половицы. – Господин!
      – Меня интересует, где ты взял эту книгу. И скажи мне правду. Может, ты еще не знаешь, но мое любимое развлечение – за ложь отделять от людей по кусочкам их важные конечности.
      – Особенно головы, – вмешался Самат и вынул из ножен меч.
      – Я скажу, господин, скажу. Пять дней назад, я шел с караваном через перевал Ур-Гачи, но отстал от них. Заплутал, замерз и полез в широкую щель – там была ниша в скале, где нашел покойника. У несчастного были деньги и теплый плащ, в сумке только эта книга да обломок ножа.
      – И ты так легко ограбил покойника?
      – Да что покойник, скелет один, лет сто там пролежал. А вещи его добротные были и укрывались хорошо.
      – Грязный мародер! Самат!
      Крепкие как кузнечные клещи, руки моего друга схватили несчастного и прижали к входной двери. Меч угрожающе застыл перед лицом старика.
      – По моим законам тебе полагается хорошая взбучка, но я не судья, и возиться с тобой не хочется. Даю тебе час, чтобы покинуть город. Оставь книгу и не надейся получить за нее вознаграждение. Вон!
      Старик вывернулся из лап Самата и словно ошпаренный выскочил на улицу. Часа ему хватит, чтобы удалиться на пару километров от городских ворот.
      Оружейник сдавленно засмеялся и прикурил трубку от алтарной лампады, демонстрируя тем самым свое полное пренебрежение к жертвеннику. В нем чувствовалась непокорность и гонор древнего народа. Он провел широкой ладонью по гладко выбритой голове и нагнулся, чтобы подобрать рукопись.
      – Чуть было не поддался на его уговоры. Неплохая книга, но проку в ней никакого, написана на Ури. Не знаю людей, способных это прочитать.
      – Вот и славно, возьму ее себе. Может, освою древний язык.
      – В том лишь случае, мой господин, если это азбука! – Оружейник вновь засмеялся, но теперь уже не сдерживаясь.
      Мне это смешным не казалось. А Ури был языком, на котором я учился говорить. Моя нянька была Ур-Гачи, и поэтому язык долины я узнал многим позже. Знакома мне была также и грамматика, но я не очень-то распространялся об этом, не хотелось становиться еще и толкователем религиозных манускриптов. Большая часть книг в библиотеке отца была написана именно на этом языке.
      В разговоре про книгу быстро забыли, и я приложил к этому некоторые усилия. Купил у оружейника стрелы для охотников и хороший нож, не самый дорогой, но мне приглянувшийся. Конечно же, я не буду его носить с собой, статус не позволяет, но чертовски неудобно кусок мяса отрезать от баранины боевым клинком. Слуг в моем доме не водится, так что хороший нож в хозяйстве пригодится. Не зря меня считают сумасшедшим. Где это видано, чтобы наместник, младший принц, жил в старой хижине, совсем без прислуги, и беднее чем даже солдаты его армии и батраки на фермах.
 
      Двенадцать духов поделили четыре стихии между собой. И всем досталось поровну. Кроме тринадцатого духа, которому досталась пятая стихия. Ему не пришлось делить силу стихии между братьями, но никто и не хотел брать в дар стихию, проклятую самим Создателем. Ее имя было лед. Ситах-Ур, дух возмездия, получивший в дар лед, не стал обижаться на своих братьев, но они стали презирать его. И была ссора. И разгневались духи, и стали биться между собой, и война эта породила многие беды. И посмотрел Создатель на это и оскорбился. И стал звать каждого из духов и давать ему буквы истины. И досталось каждому из духов по две равные буквы из двадцати четырех. И последним пришел к Создателю Ситах-Ур. И спросил:
       «Какие буквы дашь мне, отец мой?»
       И ответил ему Создатель.
       «Не принимал я от тебя оскорбления. Не видел тебя бьющимся в ссоре. Незачем тебе буквы добра и зла. Но дам я тебе одну только букву, но ту, которую не дал остальным. И нет у этой буквы звука. Потому как звук этот имя мое. Владей и храни силу».
       Ситах-Ур принял в дар букву и стал сильным и хранил ее долго. Но духи снова затеяли ссору и стали путать буквы и биться в споре. И оскорбился, увидев это, Создатель и снова позвал их к себе, и стал наделять им уделы. И отнял глаза, что дарил им. И отнял разум, что их был, и спрятал их лица. И последним пришел Ситах-Ур. И спросил:
       «Какой из даров твоих вернуть тебе, Создатель?»
       «Нет ничего у тебя, что твоим бы не было по праву. Не оскорбил ты меня участием в ссоре. Не стал применять свою силу, и нет для тебя удела, все, что создал я, стало твоим».
       Ситах-Ур правил долго и мудро, пока не ослабли братья, пока не смирились с долей и уделом своим тесным.
       Осталась ему забота поучать людей и животных– не страхом, но суровым законом, а закон тот был справедливым. Но и звери и люди вскоре преклонились пред силой закона. И стал Ситах-Ур всесилен, и правит мирами и ныне…
 
      Я заложил между страницами перо, чтобы не трепать и без того ветхие листы, выискивая место, на котором остановился.
      Ничего нового пока мне на глаза не попалось. Всем известная легенда о войне духов. Но очень подробная. Пожалуй, и в жреческих храмах сейчас не найдется такого точного текста. Значит, Ситах-Ур и есть тот самый великий дух, от которого якобы пошел род Ур-Гачи. Интересно, но это только первые три страницы книги.
      Рукописный текст читался сложно. Приходилось долго разбирать каждую букву. У меня не было достаточной практики в прочтении этих текстов. Тем более что печатный станок был так же давно известен, как и добыча и обработка железа.
      На следующей странице была красиво нарисована первая буква. Под ней шло длинное описание всех ее значений и форм, которые она могла приобрести из-за смешения с другими буквами. Тоже просто и ничего особенно нового. Мне попадались подобные толкования в более красочном и дорогом исполнении. Двадцать четыре страницы, и на каждой по одной букве и описание. Известны были люди, которые применяли эти буквы для гадания и магических ритуалов, но истинные знания были утеряны. И успехи этих людей были мало заметны. Возможно, даже балаганный фокусник удивлял невежд больше, чем то, что могли представить в виде доказательства эти маги и гадатели. Я только слышал о подобных методах, но практического применения не находил.
      Далее в книге имелась вставка. Словно страницу большего размера аккуратно подшили под обложку и подвернули так, чтобы рисунок на ней не сильно пострадал.
      Сам рисунок был выполнен красным и черным цветом, которые символизировали стихии – соответственно, землю и огонь. Синим цветом был вычерчен по краю листа четкий квадрат, словно обрамление. Это символизировало воду. Желтый круг, занимавший всю страницу и включавший в себя рисунок, обозначал воздух. Пятой стихии доставался белый цвет, на который могла претендовать только бумага, хоть и далекая от этого понятия, но все же я попытался представить, что она белая. И тут моему взору предстал чудесный храм. Мои глаза смотрели словно сквозь книгу. Храм появился сам собой. Возник ниоткуда и стоял прямо поверх страницы как детская игрушка. Не веря своим глазам, я попробовал прикоснуться к нему рукой, но видение тут же исчезло. Передо мной снова были лишь красные и черные полосы, разбросанные по рисунку в непонятной последовательности. Заложив эту страницу пером, теперь уже белым, я захлопнул рукопись и встал, чтобы подбросить в очаг еще дров.
      С магией, заключенной в самой книге, мне раньше сталкиваться не приходилось. Я видел магов, которые заклинали огонь и воду, землю и железо, человеческие толпы и животных, но ни один из них не мог произвести ничего подобного.
      Я положил в очаг большие поленья, такие, которые будут гореть до самого утра. Здесь, высоко в горах, огонь горит долго, и немного дров хватает на большее время, чем в долине. Говорят, что горы охраняются духами, которые не любят огонь, и потому он ведет себя здесь так непредсказуемо. В кувшине подогрелось немного вина. Я наполнил свой кубок и снова сел в кресло, чтобы продолжить изучение книги.
 
       Я, Синасир-Дидар, прошел путь, указанный мне самим духом Ситах-Уром. Мне пришлось преодолеть пустыню Зназ и выйти к горному кряжу Тан-Таш. Где, по пророчеству духа, находится его храм, скрытый в скале. Все, кто приходит туда, подвергаются жестокому испытанию.
       Дорога лежит через древний лабиринт, который охраняют множество призраков. Но дошедший до врат не сможет открыть их, не будь у него ключа. В самом храме хранится буква, имя которой не произносится, имя которой есть сам Создатель, и хранитель ее, Ситах-Ур, восседает на железном троне. Бойся, смертный, приблизиться к указанному месту незваным. Ибо встретишь ты там смерть свою или вовсе лишишься смерти. И имя ее будет моим именем.
 
      Далее, на следующей странице, была карта. Очень подробная и выполненная с большой точностью. Главными на карте обозначались три вершины – хранители. Те места, куда ходить запрещалось всем, независимо от рода и положения. Древний запрет не нарушали, а если и осмеливался кто, то мы о таких ничего не знаем. Место это было в десяти днях пути отсюда, если ехать верхом. Пеший путь займет не меньше месяца. В любое время, а особенно в начале осени, дорога средь горных ущелий особенно трудная.
      Книгу заполняли рукописные цитаты из других, более древних текстов. Некоторые были мне знакомы, некоторые нет, но все они так или иначе относились к древнему алфавиту, буквы которого были розданы когда-то духам.
      Приводились примеры того, как использовались буквы в том или ином случае, в гаданиях и в магии, но во все это верилось с трудом. Только в древних легендах сохранились рассказы о магах, способных так управлять силами стихии, чтобы это стало заметно. Я знал все это и прежде, только вот не мог вспомнить откуда. Наверное, вычитал в библиотеке отца, а тогда не придал значения. А сейчас знания всплывают вроде бы и ниоткуда сами собой. Такое со мной случалось. Не очень часто, но я всегда считал это некоторой особенностью памяти. Забавная и в то же время пугающая.
      Описание храма никак не хотело покидать мою голову. Ведь место, которое там упоминалось, находится так близко, и добраться туда мне бы было совсем просто. Я могу взять с собой небольшой отряд, снарядить целый караван, если понадобится. Но что-то не давало покоя. Что-то тревожило. Страх перед запретом? Нет. Мне неведом подобный страх. Это моя земля, и я сам вправе накладывать подобные запреты. Никто из живущих на этой земле не посмеет встать на моем пути. Будет множество недоброжелателей, но до прямой угрозы для моей жизни дело не дойдет. Их остановит страх перед появлением нового наместника. Хотя, отпуская меня, они могут опасаться того же самого. Просто не следует говорить об этом никому из тех, кто сможет хоть как-то повлиять на исход путешествия. Предупреждение о том, что без приглашения дорога туда заказана, не смущало. Сам автор, назвавший себя Синасир-Дидаром, утверждал, что был приглашен, но кем и когда, нигде в книге не описывалось и более не упоминалось. Если само это место и духи, там обитающие, проявят негостеприимность и предупредят меня, то, возможно, я поверну, отступлюсь. Хотя сворачивать с дороги – не мой принцип.
 
      Утро пахло медом и луговыми цветами. Душистыми травами и ягодами, заваренными в кувшине. Наверное, когда я уснул, в дом приходила вдова и присмотрела за моим огнем. Завтрак был на столе.
      Влажные буковые бревна стен, прогретые восходящим солнцем, потрескивали и заметно парили. Тоненькие струйки тянулись вверх, к отверстию в крыше. Вязали причудливые кружева, смешиваясь с сизым дымом, уносились в бирюзовое небо. Вставать не хотелось. Мне было уютно и тепло, а завтрак успел безнадежно остыть и не стоил того, чтобы к нему торопиться. Хотелось немного побыть в таком хорошем расположении духа. Еда и вино настроения не испортят, но изменят.
      Протянув руку, я взял книгу, которую не успел прочесть вчера до конца. Утомленный долгой дорогой и просидевший допоздна, я так и не смог изучить ее как следует.
      Первая страница книги была пуста. На желтом листе не было даже намека на какой-нибудь рисунок или текст. Мне показалось это странным. Возможно, что вчера я пропустил эту страницу, хотя точно помнил, что начинал изучение манускрипта довольно тщательно. Все остальные листы сияли девственной чистотой. Какая нелепость. Неужели вчера я был настолько пьян?! Невозможно. Я совершенно четко запомнил некоторые мелкие детали рукописи. Так, что могу их описать с большой точностью…
      Я даже не заметил, как оказался возле открытого окна перелистывающим пустые страницы. Настроение резко переменилось. Стало как-то обидно и даже грустно. Я пожалел, что просмотрел книгу бегло и не удостоил вниманием детали, показавшиеся мне вчера не очень важными. А самое обидное было то, что я ничего не мог понять. Произошло это с помощью магических сил самой книги, или сама она была всего лишь сном?!
      Я знал о себе, что иногда не могу отличить сон и явь. Даже пробуждение не давало полной уверенности, сплю я или уже проснулся. Чувства мои были настолько четкими и ясными, что я подолгу присматривался к окружающим меня вещам, стараясь определить их реальность.
      Теплое вино на столе, приправленное душистыми травами, это реальность или сон? Быть может, пустая книга – это сон. А на самом деле она лежит возле меня все с теми же рисунками и буквами. А я мирно сплю.
      Как терпко пахнет вино. Неужели оно мне снится? Возможно, за гранью сна оно действительно стоит на столе, а здесь лишь его отражение. Почему я не могу различить? Найти определение мира реального и сна. Почему все так смешивается в моей голове?
      Взрослые мне, маленькому, всегда говорили, что я помечен духами. Что я словно бы окружен их невидимой, но в то же время очень сильной защитой. Что они истинные мои воспитатели. Так же говорил и мой учитель фехтования:
      – Хаттар. Я учу тебя приемам борьбы, добросовестно передавая тебе свой немалый боевой опыт, но каждый день я вижу, что сам готов поучиться у тебя.
      – Вы же сами настаиваете, что я должен быть более внимателен к точности и скорости движений.
      – Порой мне трудно определить насколько точно ты выполнил прием, потому что я не могу взглядом угнаться за твоими действиями. Любой прием рассчитан на определенную скорость движения. Он так устроен, чтобы сохранять баланс между эффективностью, безопасностью и равновесием. Но ты опережаешь все, тем самым делая весь прием бесполезным. Ты все равно действуешь по-своему. Но, вынужден признать, гораздо лучше, чем я, и уж, без сомнений, намного безопасней. Словно духи снисходят и отдают тебе свои крылья, забирают в свой мир, где нет ни времени, ни опоры, ни солнца, ни тьмы. Ты сам словно живое воплощение духов.
 
      Тогда я только смеялся, не воспринимая все сказанное всерьез. И все больше хотел быть похожим на взрослого человека, способного делать то, что делают взрослые. Ходить как они, говорить так же легко и уверенно. Держаться в седле. Много позже стал понимать, что это временно. И желания эти не больше чем возрастной излом.
      Уже живя в этом доме, у вершины горы, много лет спустя, я стал задумываться над теми своими желаниями и понял, что слишком долго был слеп. Мне было шестнадцать, и стоило только выхватить из ножен кортик, как тут же опытные воины бросали свои мечи. Многие даже не вступали в драку. А те, кто отваживался, становились посмешищем. Я не калечил тело, не убивал, но ломал дух. В драке один на один против меня не мог устоять никто из сверстников, и даже офицеры княжеской армии вели себя со мной почтительней, чем с остальными принцами.
      Я стоял, упершись плечом в пряные бревна, и не мог понять, что происходило со мной. Если раньше все мои сомнения разрешались как-то естественно, то сейчас я явно заблудился между мирами. Между сном и реальностью.
      Книга в моих руках была все той же. Деревянная обложка, обтянутая толстой потертой кожей. Серебряный замок, два пера, заложенных мной вчера между страницами, но это был совсем другой предмет. Не принадлежащий миру людей, чужой. И то, что он похож на простую книгу, не изменяло его сути.
 
      Я Ситах-Ур, знающий имя Создателя, спящий на ветрах времени, пьющий солнечный свет, говорю тем, кто хочет слышать меня, ибо слово мое – это журчание реки. Слово мое – растущая трава. Раскаленный камень и пламя костра.
 
       Я смотрел на первую страницу, которая еще мгновение назад была абсолютно пуста. Я смотрел на буквы, которые невозможно было прочесть и которые были ясны так, словно я сам написал их. Я держал книгу горячей рукой, а мир, меня окружающий, погрузился в сон. Мир замер, как рыба в промерзшей горной реке. Он был подвижен настолько, насколько ему позволяло сдвинуться с места мое сознание, моя воля, мое желание.
 
      Идешь ли ты дорогой, летишь ли по небу, стоишь под парусом в море – Я вижу тебя. Нет места в создании, где нет взора моего. Нет места в создании, где нет меня. Но дорога ко мне длинней, чем все дороги земли, чем небо от горизонта до горизонта, которое есть тоже Я. И если ты в пути, Я вижу.
      Проходят столетия. Стираются камни, много привалов и остановок. И труден путь. Я вижу.
      Вода источает горы, крадет их соль и бежит в океан. Я вижу. Ты встал и снова в пути. Я вижу.
 
       Буквы плясали, словно тени в тумане. Будто языки костра, отраженные в острых скалах у подножия горы. Буквы менялись и плыли. Таяли, как воск свечей, и становились тверже металла. Приобретая грани алмаза, были нежней, чем касание пера.
       В моей голове сорвалась лавина. Камнепад. Где каждый камень– образ, воспоминание, впечатление. Смех грусти, обида радости, гнев веселья. Такой поток, что меня самого словно и не стало. Были только эти рваные клочья, как снежинки, кружащие в потоке ветра, больно колющие тяжелый вздох. Бьющие в глаза, уносящие вдаль. В неизвестность, о которой я знаю все. Я кричал, но мой голос звучал словно ветер. Движения мои сотрясали горы. Океан бился сердцем, оскаленной пастью колючих волн.
       Капля дождя падала в лужу, разводя кругами чье-то отражение. Снова взмах крыльев за спиной. Размытый лик того, кто знаком мне. Но вторая капля падает, замерзает, снежинкой, ложится на изысканный мрамор льда. И вот я могу посмотреть в глаза. Я их знаю. Мне знакома эта сдержанная улыбка! Но снег все идет и идет, прячет от взора отражение знакомого, но далекого мира.
       И голос, словно бы издалека. Резкий, одергивающий. Краткий и сжатый, еще не крик, но уже не приказ. Оклик!
       – Хаттар!
 
      – …Нужно позвать лекаря.
      – Поможет ли лекарь нашему господину?
      – Что ты такое несешь, старый дурак! Гнусный твой язык на корм собакам! У него просто жар. Мне не следовало отпускать его в город одного…
       За стенами выла метель. Пахло дымом и какими-то травами. Душный воздух щипал горло, был кисло-горький, тягучий. Ахтарина сидела напротив, позади нее стоял Сах, староста деревни.
      – Вы, живы мой господин. Как я переживала! Я так боялась, что духи метели заберут вас с собой, увлекут в свой дикий пляс! Никогда бы себе этого не простила.
      – Я сам словно метель. Тебе не о чем было беспокоиться.
       Старики нервно переглянулись, но не стали заострять внимание на моей реплике.
 
       Сон поглотил меня вновь. Но прежние видения ко мне не вернулись. Утро я встретил здоровым, словно и не было тяжелой болезни. Безудержно хотелось пить. Ахтарина дремала возле очага в кресле, принесенном из своего дома. Сах сидел напротив прямо на медвежьей шкуре, уложенной вдоль стены. К утру дом заметно выстыл, хотя дрова в очаге горели ярко. Я укутался в белоснежную шубу– так понравившийся мне подарок. Пододвинул к себе глиняную кружку с травяным отваром. Зелье в кружке накрыла тонкая корочка льда. Но стоило мне потревожить жидкость, как лед тут же растворился в ней, охотно уступив место ароматному напитку. Книга лежала рядом, там же, где и мой пояс с ножнами. Открыть ее сейчас я не рискну. Не потому, что чего-то испугался, а просто решил подождать. Проверить, насколько прочна эта реальность, не ждет ли ее участь прежних, сквозь которые я шел через сон к этому пробуждению. Мой настил скрипнул, и оба старика подскочили как укушенные.
      – Простите нас, господин, мы задремали, ночь выдалась тяжелая. Как вы себя чувствуете?
       Сах чуть пригнулся, обозначая поклон, но в нем чувствовалась и какая-то несгибаемость. Гордость и нежелание быть слугой. Хотя никто и не требовал от него почтения. Человеку пожилому и мудрому я готов был простить что угодно, и сам бы поклонился. Кроме прямого оскорбления, если считал, что не заслужил его.
       Сейчас я понимал, что все, что мне довелось пережить за эту ночь, является сновидением, в большей части, но не был уверен наверняка и поэтому решил все выяснить у стариков:
      – Что случилось вчера?
       Рассказывать стала Ахтарина. Сах попытался было прокашляться, чтобы описать события во всех подробностях, но вдова взглядом остановила его красноречие. Беря тем самым на себя мое возможное недовольство.
      – Как только вы отъехали, спустились густые тучи. Стало холодно, и повалил снег. Ветер поднялся такой, что соседнего дома не было видно, не говоря уже о дороге. Я сразу же подумала, что вы можете заблудиться в такую непогоду, и пока вы не достигли ущелья, отправила за вами Танаша верхом на коне. Его тоже не было слишком долго, и тогда вслед за ним поехал Сах, на муле. Он нашел Танаша, несущего вас вдоль дороги против ветра. Вы были без сознания и горели, словно раскаленный камень. На вас была эта шуба и книга в руках. Вашего коня нам не удалось найти. Конь Танаша ускакал, но вскоре сам вернулся в деревню. Всю ночь вас терзала лихорадка, и мы испугались, вдруг бы вы не пережили эту ночь.