Спор о Сионе

Для разрешения этого «трудного вопроса» в той фазе его решения, которая началась в 1952 году, западную общественность начнут убеждать, что «антисемитизм» уже созрел и свирепствует во всей советизированной восточной Европе, — как в последующие 4 года её уговорили, что сионистские нападения на арабские страны были в действительности нападениями арабов на Израиль. 8 декабря 1951 года Бен Гурион официально уведомил советское правительство, что «возвращение евреев на их историческую родину является центральной задачей государства Израиль… израильское правительство призывает поэтому Советский Союз разрешить выезд тем евреям, которые желают эмигрировать». Два года спустя газета «Нью-Йорк Таймс», комментируя сокращающуюся иммиграцию в Израиль, отмечала, что достижение целей Бен Гуриона «представляется весьма отдалённым», добавляя, что «настоящий характер иммиграции» смог бы радикально измениться только в случае «нового взрыва антисемитизма» где бы то ни было; заметим, что как-раз в этот период (июнь 1953 г.) началась газетная кампания против «антисемитизма за железным занавесом». Газета «Нью-Йорк Геральд Трибюн» писала уже 12 апреля. 1953 г., что «антисемитизм» в СССР возродился и что «решающей задачей» для Израиля на шестом году его существования является спасение двух с половиной миллионов евреев, запертых в России и в странах-сателлитах». В свете двух мировых войн и результатов каждой из них представляется ясным, что любая война «Запада» против «коммунизма» фактически будет вестись с главной целью снабжения сионистского государства новыми переселенцами из России; и что любая ближневосточная война, в которую окажется втянутым «Запад», будет вестись с главной целью расширения территории сионистского государства для размещения этого выросшего населения; и что эти обе войны фактически сольются в одну, на протяжении которой обе упомянутые главные цели каждой из них будут скрыты от воюющих народных масс до тех пор, пока они не будут полностью достигнуты и не будут, по окончании военных действий, подтверждены и закреплены каким-либо новым инструментом «мирового правительства».

Таково было положение «Запада» через полвека после того, как г-да Бальфур и Вильсон впервые попались в ловушку сионизма. Есть полное основание ставить слово «Запад» в кавычки, поскольку оно давно уже потеряло своё первоначальное значение. Когда-то под ним понималась христианская Европа от её восточной границы на Урале, через Атлантический океан, до восточного побережья Америки, включая страны английского языка в северной Америке, Африке и Австралии. (Прим. перев.: Автор забывает о приобщённых к христианской культуре странах испанского и португальского языков центральной и южной Америки). После второй мировой войны, когда половину Европы отдали во власть талмудистской революции, этот термин получил более ограниченное значение. В представлении общественности, под «Западом» понимались Англия и Америка, противостоявшие новому большевистскому варварству, которое они призваны были в один прекрасный день оттеснить из Европы на его варварскую, азиатскую родину. Америка и Англия, в первую очередь и главным образом, символизировали «свободный мир», который должен был быть когда-то восстановлен в его прежних границах, а с ним, как и в прежние времена, надежды тех людей за его пределами, которые хотели свободы; так, по крайней мере, думали миллионы простых людей.

С военной точки зрения, такие ожидания были вполне оправданы; материальная мощь «Запада», поддержанная чаяниями порабощённых народов на востоке Европы была более, чем достаточной для их исполнения. Фактически, однако, те самые великие державы, к которым обращали свои взоры порабощённые нации, давно уже сами были пленниками той же силы, которая принесла это порабощение; и дважды в истории ваших поколений они показали, что их вооружённая мощь, будь она приведена в действие, способствует не освобождению и восстановлению правовых принципов, но лишь продолжению бедствий 20-го столетия. В силу всего этого Америка вовсе не заслужила того, чтобы принять от Англии, во второй половине нашего века, её ведущую роль в мировой политике и выполнить задачу освобождения, чего от неё ожидали обманутые пропагандой народные массы. В материальном отношении эта заокеанская республика, основанная 200 лет тому назад, процветала. Богатства всего мира текли в неё во время двух мировых войн; её население быстро росло, превысив 200 миллионов; её военный потенциал, авиация были сильнейшими в мире и, как и её армия, подчинялись порядку и дисциплине, которые её народ когда-то считал проклятием Европы. В промышленности и технологии её достижения были столь велики, что сплошь и рядом превращались в кошмар; её товарная продукция была столь необозрима, что страна не в состоянии была её потребить, а страшные воспоминания о кризисе 1929 года толкали её политических вождей на изобретение всё новых методов распределения товаров во всём мире путём подарков и займов, оплачивая всё это из государственной казны, т. ч. долгое время предприниматели и рабочие получали плату за продукцию, для которой в мирное время не существовало естественных рынков сбыта. Её военные базы, расположенные на территории когда-то суверенных народов, были разбросаны по всему миру, т. ч. она в любую минуту могла нанести сокрушительный удар… кому и ради каких целей?

«Коммунизму» — говорилось простым людям, и ради освобождения порабощённых народов, ради освобождения всего мира от угрозы, ради исправления злых дел 1945 года. Если бы это было правдой, то можно было бы по крайней мере надеяться на окончание в один прекрасный день бедствий нашего столетия, поскольку мысли и сердца всех людей во всём мире всегда только этого и ждали и на это надеялись. Однако все значительные политические шаги правительства в Вашингтоне в годы 1952-56 шли вразрез с этими заверениями. Похоже было, что оно находилось в ещё большем рабстве «еврейской силы», чем даже английские правительства на протяжении предыдущих 50 лет. Похоже, что оно не в состоянии было подойти ни к одному важному вопросу американской внешней политики, кроме как с точки зрения «а как это для евреев?», причём то, как это было «для евреев» диктовало ему повелительное сионистское руководство. Ни одно когда-либо существовавшее в истории марионеточное правительство не было в своих действиях более вассальным и зависимым, чем это правительство, которое множеством людей считалось самым мощным правительством в мире: а именно, правительство Соединённых Штатов Америки под руководством президента Эйзенхауэра в годы 1953-56.

Подобно тени всемогущего канцлера при рождении наследника престола, тень сионизма лежала на выборе кандидатуры, назначении кандидатом и избрании президентом генерала Эйзенхауэра. Одна лишь его стремительная военная карьера, подобно комете на небосклоне, в годы 1939-45 — из никому неизвестных подполковников без малейшего опыта в боевом командовании в верховные главнокомандующие всех союзных армий, вторгающихся на европейский континент, — заставляет предполагать, что его наметили к выдвижению задолго до того, и это вполне подтверждается нашими историческими изысканиями. В 20-е годы молодой лейтенант Эйзенхауэр проходил курс наук в Национальном Военном колледже в Вашингтоне, где в числе прочих, преподавал и некий г. Бернард Барух, сыгравший, как известно, важную роль при выборе кандидатуры, назначении кандидатом и избрании президента Вудро Вильсона в 1911-12 гг. Уже в этот ранний период г. Барух явно решил, что способности лейтенанта Эйзенхауэра заслуживают поощрения, и 30 лет спустя, по своём избрании в президенты, генерал Эйзенхауэр («пятизвездный» генерал в США соответствует европейскому чину генерал-фельдмаршала — прим. перев.) заявил перед собранием ветеранов войны, что в течение четверти века он «имел счастье сидеть у ног Бернарда и внимать его словам». В первые же месяцы своего президентства благодарный Эйзенхауэр разрешил в пользу Баруха небольшой спор в Национальном Военном колледже, где кое-кто протестовал против установления в помещении колледжа бюста Баруха, преподнесённого его поклонниками, на том основании, что никогда ещё в стенах этого офицерского училища не стояло бюстов гражданских лиц, тем более при их жизни.

Вполне вероятно, поэтому, что поддержка «советника шести президентов» немало способствовала быстрому продвижению лейтенанта Эйзенхауэра вплоть до должности главнокомандующего величайшей армии в человеческой истории. Официально известна также поддержка г. Баруха генералу Эйзенхауэру, когда тот (до тех пор не состоявший и не бывший в связи ни с какой из американских политических партий) предложил свою кандидатуру для выборов в 1952 году от республиканской партии. Вплоть до этого момента г. Барух был, по словам его собственного биографа «преданным членом демократической партии, не просто обычным демократом, но ярым приверженцем партийного знамени и почти фанатичным ненавистником республиканского». В 1952 году Барух неожиданно превратился в ярого приверженца республиканского знамени при условии, что нести его будет Эйзенхауэр. Для столь внезапной перемены партийной принадлежности явно должны были быть серьёзные причины, и стоит заняться их поисками.

В 1952 году республиканская партия уже 20 лет подряд не находилась у власти. Согласно одной лишь теории маятника, подошло время этой партии вернуться к власти, вытеснив демократов, «ярым приверженцем» которых г. Барух был в течение добрых 50 лет. Помимо обычного поворота от прилива к отливу у партии, слишком долгое время стоявшей у власти, у американских избирателей были в 1952 г. ещё особые причины голосовать против демократов; главной из них было разоблачение коммунистического шпионажа и проникновения коммунистов в правительство в эру Рузвельта и Трумана, и общественность настоятельно требовала очистки Авгиевых конюшен правительственного аппарата. В этих условиях было довольно ясно, что в 1952 г. на выборах победят республиканцы и их кандидат. Естественным кандидатом был лидер республиканской партии, сенатор Роберт Тафт, отдавший ей всю свою жизнь. Однако, как-раз в это время г. Барух, также отдавший полвека своей жизни партийной политике, только в пользу демократов, и «фанатично ненавидевший» республиканцев (его денежные пожертвования в пользу демократов также были весьма существенны, а в дневнике министра обороны Форрестола отмечалось, какую роль играли эти пожертвования при определении курса американских выборов и государственной политики), неожиданно выставил другого кандидата для республиканцев. На сцене вдруг появился генерал, которого Барух так долго протежировал, и горячая рекомендация «советника шести президентов» показывала, какие силы сгруппировались вокруг нового претендента на высший пост в стране. Для знатоков политической сцены Америки было ясно, что если республиканская партия выдвинет кандидатом Эйзенхауэра вместо Тафта, то республиканцы пойдут за ним по дорожке демократической политики «интернационализма», начатой ещё президентом Вильсоном, Рузвельтом и Труманом. А это в свою очередь означало, что если лидера республиканской партии, т. е. сенатора Тафта, удастся выжить, то американские избиратели фактически будут лишены настоящего политического выбора; единственным кандидатом, который мог предложить им политическую альтернативу к «интернационализму» демократов, был именно сенатор Тафт. Для посвящённых всё это было достаточно ясным уже за год до выборов, когда второй за Тафтом лидер республиканцев, губернатор штата Нью-Йорк, Томас Дьюи — довольно неожиданно проигравший президентскую кампанию против Трумана в 1948 году, благодаря своей глупой политике «и я тоже», в смысле поддержки сионизма — заявил в интервью с журналом «Look» (11 сентября 1951 г.): «Я — интернационалист, поэтому я за Эйзенхауэра. Эйзенхауэр сердцем — республиканец, но что ещё важнее, он — интернационалист». В кругах посвящённых слово «интернационалист» (подобно «активизму» среди сионистов) является ключевым термином, обозначающим многое, о чём открыто не говорят; так например, в нашем столетии ни один «интернационалист» на ведущем посту никогда не выступал всерьёз против наступления коммунизма, наступления сионизма или против проектов мирового правительства, которые также преследуются этими обеими разрушительными силами. На сенатора Тафта, наоборот, в эти годы велись ожесточённые нападки, как на изоляциониста»: это — также ключевое слово и оно означает всего лишь, что объект нападок исповедует принципы национального суверенитета и национальных интересов, однако пропаганда придала этому эпитету в ушах широких масс порочащий смысл.

Так Эйзенхауэр сам предложил себя республиканской партии в качестве кандидата в президенты в оппозиции к лидеру партии; это произошло на республиканском партийном конвенте в Чикаго в 1952 году, что автор этих строк наблюдал по телевидению и, хотя не новичок в этих делах, он был удивлён, с какой лёгкостью было аранжировано поражение сенатора Тафта. (Прим. перев.: Европейские газеты писали в эти дни, что покупка голосов в пользу Эйзенхауэра на Республиканском конвенте производилась «оптом и в розницу», причём не в переносном, а в буквальном, денежном смысле.) Задолго до президентских выборов, это событие показало, что механика выдвижения кандидатов к тому времени была уже настолько отработана, что ни та, ни другая партия не могли даже выставить ни одной кандидатуры, кроме получивших одобрение могущественной закулисной клики. Исход президентских выборов в этих условиях теряет в современной Америке всякое значение, и трудно представить себе, как эта заокеанская республика могла бы отделаться от этого тайного контроля, превращающего само понятие «демократии» в глупый фарс. Ни одна партия не может выдвинуть в кандидаты даже своего признанного лидера или любое иное лицо, если они заранее не будут утверждены «интернационалистами» — единственными, кто делает настоящий выбор за сценой, хотя он и имеет мало общего с интересами страны и ещё менее с «демократией».

Отстранение заслуженного лидера республиканской партии накануне её возвращения к власти было достигнуто путём контроля над голосами «ключевых штатов». На партийных конвентах, где выдвигается кандидат в президенты, делегации отдельных штатов располагают числом голосов в зависимости от населения данного штата, и по крайней мере в два из таких важнейших штатов, а именно в Нью-Йорк и в Калифорнию, за последние 70 лет (написано в 1955 г. — прим. перев.) преимущественно направлялся поток еврейской иммиграции. Это имеет существенное значение в избирательной стратегии, в своё время предложенной «полковником» Хаузом, но вероятно не им самим выдуманной. Каким путём здесь бросаются палки в колёса с еврейской стороны, было нами уже многократно показано на основании многочисленных заявлений осведомлённых источников (министр обороны Джеймс Форрестол: «Наш отказ поддержать сионистов может потерять для нас штаты Нью-Йорк, Пенсильвания и Калифорния; однако, мне кажется, что пришло время подумать о том, не потеряем ли мы Соединённые Штаты»; государственный секретарь Джеймс Бёрнс: «Найлс сообщил президенту (Труману), что Дьюи собирается выступить с заявлением в пользу сионистских позиций, и что если президент (Труман) не упредит его в этом, то штат Нью-Йорк окажется для демократов потерянным»; губернатор Нью-Йорка Томас Дьюи: «Демократическая партия не откажется от преимуществ, которые дают ей еврейские голоса»). В 1952 году, когда автор следил за всеми этими событиями, голоса на республиканском конвенте поначалу разделялись более или менее поровну между обоими кандидатами, пока вдруг Дьюи с приятной улыбкой не подал все голоса своего штата Нью-Йорк против лидера своей партии и в пользу г-на Эйзенхауэра. Прочие «ключевые штаты» последовали тому же примеру, и он оказался выдвинутым в кандидаты, что в тех условиях было равносильно избранию в президенты.

Как уже отмечалось нами, всё это фактически означает бесславный конец настоящей двухпартийной системы в Америке наших дней; система выборных представителей народа, известная под именем «демократии», опускается до уровня однопартийной системы тоталитарных государств, если две партии существуют только по названию, но не дают возможности действительного выбора между двумя отличными друг от друга политическими курсами. На пороге американских выборов в 1952 году израильская газета «Jerusalem Post» поучала своих еврейских читателей в Америке (в номере от 5 ноября 1952 г.), что «особенно выбирать между обоими (речь шла о „республиканце“ Эйзенхауэре и „демократе“ Стивенсоне) с точки зрения еврейского избирателя не приходится и что внимание этих последних должно быть сконцентрировано на „дальнейшей судьбе“ тех конгрессменов и сенаторов, которые считались „враждебными еврейскому делу“.

Немедленно после вступления в должность нового президента в январе 1953 года, британский премьер сэр Уинстон Черчилль поспешил в Америку для совещания с ним, однако отнюдь не в Вашингтон, где полагается пребывать президентам США: Эйзенхауэр предложил «встретиться на квартире у Берни», т. е. в особняке г-на Бернарда Баруха на Пятой Авеню в Нью-Йорке (согласно сообщению агентства Ассошиэйтед Пресс от 7 февраля 1953 г.). Барух в то время настоятельно продвигал свой «план атомной бомбы в качестве единственной надёжной защиты от „советской агрессии“ (в главе 44 мы цитировали его тогдашние предложения в Сенатской комиссии об установлении фактически единоличной власти президента в вопросах вооружений, мобилизации, контроля цен и продукции). Как также уже упоминалось, он не питал, однако, ни особой вражды к Советам, ни особых подозрении против них, поскольку лишь немного лет спустя он подтвердил, что и план совместной советско-американской атомной диктатуры над всем остальным миром казался ему вполне приемлемым: „Несколько лет тому назад я встретил на одном из вечеров Вышинского и сказал ему: Мы с Вами оба — дураки. У вас есть бомба, и у нас есть бомба. Давайте возьмём это дело под наш контроль, пока ещё есть время, потому что, пока мы заняты болтовнёй, все другие тоже рано или поздно раздобудут себе эту бомбу“ („Дейли Телеграф“, 9 июня 1956 г.).

Избрание президентом генерала Эйзенхауэра, как кандидата республиканской партии, лишило Америку последней возможности избавиться путём демократических выборов от политики «интернационализма» Вильсона — Рузвельта — Трумана. Сенатор Тафт был единственным ведущим политиком в стране, который в представлении избирателей твёрдо стоял за отказ от этой политики, и очевидно именно по этой причине силы, фактически правившие Америкой за последние 40 лет, придавали столь важное значение отстранению его от выдвижения в президентские кандидаты. Выдержки из его книги, написанной в 1952 году, сохраняют своё историческое значение, показывая что могло бы иметь место, будь республиканским избирателям дана возможность проголосовать за лидера своей партии:

«Результатом политики правительства (Рузвельта — Трумана) было усиление мощи советской России до таких пределов, когда она фактически стала угрозой безопасности Соединённых Штатов… Советская Россия — гораздо большая угроза безопасности Соединённых Штатов, чем ей когда-либо мог быть Гитлер в Германии… Не может быть сомнений в том, что наш военный флот — сильнейший в мире, и что в союзе с Англией мы господствуем на морях всего мира… Мы должны быть готовы оказать помощь нашими собственными флотом и авиацией всем островным народам, желающим этой помощи, среди них Японии, Формозе, Филиппинам, Индонезии, Австралии и Новой Зеландии; на атлантической стороне, разумеется, Великобритании… Я считаю, что союз с Англией и оборона британских островов гораздо более важны, чем союз с любой континентальной нацией… Вместе с англичанами мы несомненно можем господствовать на морях и в воздухе во всём мире… Если мы принимаем нашу антикоммунистическую политику всерьёз… мы должны окончательно устранить из правительственного аппарата всех, кто прямо или косвенно связан с коммунистическими организациями. В основном, я считаю, что конечной целью нашей внешней политики должна быть защита свободы американского народа. Я нахожу, что наши последние два президента поставили всевозможные партийные и политические соображения выше своей заинтересованности в мире и свободе… Мне кажется, что посылка наших войск без санкции Конгресса в страну, подвергшуюся нападению, как это имело место в Корее, определённо запрещается» (американской конституцией)… «Проект европейской армии однако, заходит ещё дальше… он включает в себя отправку (наших) войск в международную армию, подобно тому, что было задумано в хартии ООН. Меня никогда не удовлетворяла эта хартия… она не имеет под собой законного основания и не основана на правосудии согласно закону… Я не вижу иного выхода, кроме выработки нашей собственной военной политики и нашей собственной политики военных союзов, не обращая большого внимания на несуществующие возможности ООН по предотвращению агрессии… Другая форма международной организации, которая теперь усиленно навязывается народу Соединённых Штатов, а именно мировое государство с международным парламентом для принятия законов и с международным правительством для командования вооружёнными силами такой организации… представляется мне, по крайней мере в текущем столетии, фантастическим, опасным и неосуществимым. Такое (мировое) государство, по моему мнению, развалится в течение 10 лет… Трудность объединить подобное вавилонское столпотворение, под одним, непосредственным руководством явится непреодолимой… Но прежде всего, все, кто предлагает подобные планы, задумывает конец тем свободам, которые принесли величайшее счастье нашей стране… когда-либо существовавшее в истории. Они (эти планы) подчинят американский народ правительству большинства, не знающего жизненных основ Америки и не питающего к ним симпатии. Любая международная организация, стоящая бумаги, на которой составлен её проект, должна основываться на сохранении суверенности всех входящих в неё государств. Мир должен быть обеспечен не путём уничтожения и смешения наций, но путём создания законных норм в отношениях межу ними…»

Эти выдержки довольно ясно показывают, что нынешний обман народов не был для него секретом; из них же становится ясным, почему он был предан анафеме силами, управлявшими «голосами ключевых штатов», и почему ему даже не позволено было стать кандидатом в президенты. Историческая правда требует однако отметить, что позволительно сомневаться в отношении того, смог ли бы Тафт, будь он избран президентом, проводить ту ясную, противоположную доминировавшим до тех пор тенденциям политику, которая явствует из его записей. В частности, в вопросе сионизма, стоявшего за всеми планами мирового правительства, которые обличал Тафт, он был ему столь же послушен, как и все остальные ведущие американские политики, и по-видимому не различал неразрывной связи между обеими вопросами. Должность секретаря и помощника при Тафте была предложена в 1945 г. никому иному, как ведущему сионисту из Филадельфии, некоему Джеку Мартину (разумеется псевдоним) и, по его словам, первым вопросом, поставленным им Тафту, было: «Сенатор, что я могу рассказать Вам о целях сионизма?» — на что Тафт ответил, совершенно в духе Бальфура или Вильсона, «что здесь объяснять? Евреев преследуют, им нужна территория и собственное правительство. Мы должны помочь им получить Палестину. Это также будет существенно способствовать делу мира». Трудно не заметить разительного контраста между этой типичной болтовнёй охотящегося за голосами политика и разумными концепциями, цитированными выше. Мы взяли эти сведения из статьи в еврейском журнале «Jewish Sentinel» от 10 июня 1954 г., в которой упомянутый г. Мартин характеризуется как «второе я» сенатора Тафта и даже, как его «наследник». После смерти Тафта тот же Мартин был приглашён президентом Эйзенхауэром на должность его «помощника, советника и связного с Конгрессом». Комментарий г-на Мартина гласил: «Президент Эйзенхауэр всегда готов выслушать ваше мнение и ему легко давать советы». Весь период выдвижения кандидатуры Эйзенхауэра, его избрания в президенты и первое время его президентства настолько стояли под знаком пресловутого «еврейского вопроса», что создавалось впечатление избрания его президентом сионистов, настолько его слова и дела были направлены на способствование их амбициям.

Мы уже упоминали, что, не успел Эйзенхауэр стать президентом, как он поспешил заверить «президента» Американской Объединённой Синагоги, некоего г-на Максвелла Абеля, что «у еврейского народа не может быть лучшего друга, чем я», добавив что его и его братьев их мать воспитывала на «учениях Ветхого Завета» (мадам Эйзенхауэр состояла в жидовствующей секте т. н. «Свидетелей Иеговы») и что «я вырос, веря, что евреи — избранный народ, и что они подарили нам высокие нравственные и этические принципы нашей культуры» — всё это стояло в сентябре 1952 года во всей еврейской печати всего мира. За этим последовали усердные заверения в симпатиях к «евреям» и к «Израилю» со стороны обоих кандидатов в президенты (Эйзенхауэра и Стивенсона) по случаю еврейского Нового Года (сентябрь 1952 г.) и в эти праздничные дни американское давление на «свободную» западную Германию преуспело в извлечении из немцев «репараций» в израильский карман. В октябре состоялся пражский процесс с обвинениями в «сионистском заговоре» против чешского социализма, и со стороны Эйзенхауэра последовали угрожающие обвинения в «антисемитизме в Советском Союзе и в странах-сателлитах». Крик об «антисемитизме» явно считался выгодным в деле уловления голосов избирателей, а поэтому и заканчивавший свой срок президент Труман не преминул обвинить в нём Эйзенхауэра (чтобы помочь кандидату своей Демократической партии); у генерала буквально отнялся язык перед лицом такой несправедливости и он заявил на одном из предвыборных собраний, что даже не собирается на это отвечать, представляя собранию вынести решение самому. Кливлендский раввин Гилель Сильвер, к тому времени уже успевший пригрозить СССР войной за «антисемитизм», был срочно вызван на заседание конклава с Эйзенхауэром и по выходе очистил своего кандидата от всех подозрений в антисемитском грехе; равви Сильвер в своё время произнёс молитву на выдвинувшем Эйзенхауэра республиканском конвенте, а впоследствии, при его вступлении в должность ещё раз обратился к Иегове, испрашивая «благословения и наставления». Среди соперничающих охотников за голосами всех перещеголял заканчивавший свой срок вице-президент США, некий г. Альбен Баркли, заявивший в числе прочего: «Я предсказываю славное будущее Израилю, как образцу, по которому должны равняться остальные страны Ближнего Востока». Даже «Тайм» не удержался от язвительного комментария, написав: «Всех затмил вице-президент Баркли, в течение многих лет получавший по тысяче долларов за каждое выступление в пользу израильских займов, будучи платным агентом этого предприятия. Многие арабы полагают… что это обстоятельство оказывало некоторое влияние на политику США на Ближнем Востоке; однако, лишь немногие арабы участвуют в американских президентских выборах».

Вскоре по вступлении Эйзенхауэра в должность было ратифицировано соглашение об уплате западной Германией дани Израилю, причём (об этом уже упоминалось раньше) один из западногерманских министров (министр финансов д-р Делер) сообщил открыто, что боннское правительство подчинилось давлению Америки, не желавшей открыто выступать в роли банкира сионистского государства. В том же апреле месяце 1953 года еврейская печать сообщала под заголовками «Израиль показывает свою мощь» о следующем: «Весь дипломатический корпус и иностранные военные атташе, присутствовавшие на величайшем до сих пор параде израильской армии в Хайфе, с военным флотом на рейде и пролетавшей над их головами военной авиацией, получили должное впечатление, и парад полностью достиг цели показать готовность Израиля решать свою судьбу на поле сражения».

Так начался новый президентский период в Америке в 1953 году под знаком новых «обязательств» на будущее, с мёртвым Сталиным в московском мавзолее, с Израилем, готовым «решать свою судьбу на полях сражений», и со «свободной» половиной Германии, день и ночь работавшей для уплаты дани Израилю. Большой парад в Вашингтоне по случаю вступления президента в должность был отмечен любопытным инцидентом: в конце процессии ехал верхом неизвестный в костюме ковбоя, который, поравнявшись с президентской трибуной, попросил разрешения испробовать своё лассо; Эйзенхауэр послушно встал, склонив голову, и взвившаяся петля была плотно затянута на его шее. Кинохроники затем показывали лысую голову «Айка» с петлёй на шее.

Возможно, что в мыслях нового президента были лишь банальности, когда он заявил: «Государство Израиль — форпост демократии на Ближнем Востоке, и каждый американец, любящий свободу, должен включиться в усилия навеки обеспечить будущность этого новейшего члена семьи народов». По мнению тех, по адресу которых расточались эти комплименты, это было обязательством, подобным тому же, что в своё время раздавали в аналогичных формулировках Рузвельт и Вудро Вильсон. Через восемь лет после смерти Гитлера новое государство, где господствовали гитлеровские расовые законы и где коренное население было изгнано резнёй и террором, стало «форпостом демократии», и все «любящие свободу» должны были (отметим категорический императив!) всеми силами его защищать.

Если новый президент воображал, что, отдав дань подобным любезностям, он сможет затем по собственной воле определять политику своей страны, то через 9 месяцев после вступления в должность ему был преподан соответствующий урок, а по данному векселю в октябре 1953 года была потребована уплата в повелительном и не допускающем сомнений тоне. Попытка действовать независимо в соответствии с американскими национальными интересами в вопросе касавшемся «новейшего члена семьи народов», была беспощадно сокрушена, а американскому президенту пришлось публично каяться, подобно «Рокданду» (т. е. Вудро Вильсону) в романе Хауза 1912 года. Это унижение главы правительства, которое неумудренным человечеством считалось самым могущественным в мире, представляется наиболее значительным инцидентом в настоящем повествовании, богатом эпизодами, аналогичными по характеру, но менее явственными для широкой публики. Серия сионистских нападений на соседние арабские государства, перечисленная в предыдущей части настоящей главы, началась 14 октября 1953 г ., когда была вырезана до последнего человека целая арабская деревня Кибия в Иордании. Это было повторением резни в Дейр-Ясине в 1948 году с той разницей, что оно произошло за пределами Палестины, дав достаточно ясно понять всем арабским народам, что и их в нужное время постигнет «полное уничтожение», и разумеется снова с благословения «Запада».