Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия) - Гипотеза о сотворении (сборник)

ModernLib.Net / Рыбин Владимир / Гипотеза о сотворении (сборник) - Чтение (стр. 8)
Автор: Рыбин Владимир
Жанр:
Серия: Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия)

 

 


      У него было тошно на душе в эту минуту. Не потому, что так уж было жаль, несомненно, обреченный Город эстетов. Ему вдруг подумалось: вирус робопаразитизма привезен с Земли, значит, он там гнездится в людях? Трудно было поверить в то, что человечество не справится с болезнью, но теперь он знал о ней и не мог успокоиться. Вот какую весть пошлет он на Землю в очередном сеансе связи. Если, конечно, удастся наладить связь без роботов. И это будет его «произведением», его «шедевром», созданным здесь.
      В этот день Ермакову не работалось. Ходил по берегу речки в сопровождении молчаливого Лени и все думал, что ему теперь делать. Обнорский и другие хотели доказать землянам необходимость для эстетов особых, исключительных условий, даже отшельничества. Еще неизвестно, как будут приняты их творения, ибо не сиюминутные восторги, а время дает окончательные оценки. Пока же, по убеждению Ермакова, эстеты демонстрируют только одно — гибельность нетрудовой жизни для человеческой личности. Эксперимент приводит к непредвиденному ими результату. Хотя можно было предвидеть. В глубокой древности похожий эксперимент ставила сама история. Рабовладение привело к извращению подлинных человеческих ценностей, к распаду общества. Кое-кто пытался использовать этот распад в своих эгоистических целях, создав элиту избранных, для которых такое разрозненное на отдельные особи, ничем не сцементированное «общество», или, точнее говоря, стадо как раз и было нужно, поскольку стадом легче управлять. Но трудовая наследственность сказала свое слово в истории, создав в конце концов общество, где высшая ценность человека — умение трудиться — стала высшей ценностью общества.
      Но вот появились роботы-слуги. История начала повторяться? В это не хотелось верить. И если уж тут, в Городе эстетов, возникла ситуация, похожая на модель будущего, то не попытаться ли довести эксперимент до конца. Чтобы выяснить не только то, как может деградировать общество, но и как оно может возродиться.
      Было о чем подумать Ермакову. Помощника бы! Но единственный, кто его немного понимал, был Леня, не окрепший душой подросток. Поймет ли он все это, если уж взрослые не понимают? Подростков чаще завораживает внешний блеск, нежели глубокий смысл, до которого непросто добраться. Но другого советника не было, и Ермаков все чаще поглядывал на Леню, раздумывая, как рассказать все это мальчишке, чтобы не отпугнуть сложностью проблемы.
      И тут он увидел прямо перед собой еще один огненный шар, небольшой, размером с кулак. Шар, будто мячик, отскакивал от камней со звуком легких ласковых шлепков. Но прыгал он не как попало, а устремляясь в одну сторону, вверх, в гору.
      — Словно зовет за собой, — сказал Ермаков.
      И впервые подумал, что огненные шары, возможно, отнюдь не природное явление. Что же тогда? Форма жизни?
      — Как в тот раз, когда мы роботов искали — сказал Леня.
      И тут Ермаков испугался. Куда на этот раз зовет шар? Туда же, в скалы? Чтобы показать разбившегося Адама?!
      Он бегом бросился к шару, но тот отскочил строго выдерживая почтительное расстояние. Ермаков задыхался от бега, падал, сбивая колени об острые камни, но не останавливался. Почему-то в нем жила уверенность, что непременно надо торопиться, что можно куда-то не успеть. Леня не отставал, и Ермаков, оглядываясь, радовался этому, словно от мальчишки могла быть какая-то помощь.
      Дорога была та самая. Вот и угол скалы, за которым обрывалась пропасть. Шар попорхал на углу огненным хвостом и исчез. Ермаков остановился подождал Леню, и вдвоем они осторожно пошли вперед. Увидели, как желтый, зыбучий, словно шаровая молния, огненный проводник сорвался с обрыва и полетел по снижающейся дуге к центру долины, простиравшейся глубоко внизу. Там, куда он летел, искрилось множество огненных точек. Они слипались в шар и шар этот, уже огромный, как дом, все продолжал расти переливаясь всеми цветами от ярко-малинового до ярко-оранжевого. Потом он стал ярко-голубым и все накаляясь, превратился в ослепительно белый. И вдруг тонкий прозрачный луч выметнулся из его середины, вонзился в блеклую пустоту неба. Теперь накалялся этот луч, а шар стал бледнеть, растворяться и, наконец, совсем исчез. Всплеснулось какое-то сияние на том месте, где он был, донесся далекий то ли вздох, то ли стон, и все исчезло. Ничто, совершенно ничто не напоминало о загадочном феерическом действии, только что разворачивавшемся в долине.
      — Что это было? — прошептал Леня.
      — Н-да, шарики-то, как видно, не простые, — задумчиво сказал Ермаков. — Сюда бы не эстетов, а ученых.
      И вдруг он увидел там, внизу, желтый шар, движущийся не как все предыдущие, к центру, а в обратную сторону, бегущий стремительно и как-то странно, прыжками, словно его смертельно напугало происходившее в долине. Потом Ермаков разглядел, что это вовсе не огненный шар, а какой-то рыжий зверь, странно круглый, многоногий.
      — Это же Адам! — воскликнул Леня.
      Теперь Ермаков и сам понял, что это робот, только в стремительных движениях его было что-то незнакомое, незапланированное и, как ему показалось, агрессивное.
      — Давай спрячемся, — сказал он Лене. — Посмотрим, что Адам будет делать.
      Они легли на камни, поросшие редкими кустами, и сквозь ветки стали смотреть, как робот в легких прыжках перелетал через валуны. Достигнув обрыва, он не остановился, не побежал в сторону, а быстро, словно муха, полез по отвесной скале, цепляясь за ее неровности острыми шипами ног.
      Робот вылез на площадку чуть левее, свирепо блеснул всеми четырьмя глазищами и, подобравшись как хищник перед прыжком, легко перескочил разделявшее их пространство. Здесь он сразу как бы погас, превратившись в уже известного им Адама, только какого-то нарядного, блестящего позолотой.
      — Уф, — словно живой, отдышался робот. — Попрятались, люди называются. И не стыдно?
      — Чего это ты меня стыдишь, своего Создателя? — сказал Ермаков, вставая и отряхиваясь. Он уже понял, что робот за это время не стал опасен, хотя и набрался откуда-то агрессивности.
      — Я потерял к людям доверие.
      — Терять можно то, что имеешь. А ты людей вовсе не знаешь.
      — Теперь знаю. Это раньше я думал, что все такие как ты, Создатель.
      — Когда раньше?
      — Когда меня еще не было. Мне говорили, но я не верил.
      — Кто тебе мог говорить?
      — Они — махнул он рукой-щупальцем в блеклое небо. — Когда я еще не умел двигаться, но все понимал, приходил шар, объяснял, что люди, которым я должен был помогать, обречены, и лучше, если они поймут это раньше. А я не верил. Программа внушала мне, что нужно всегда помогать людям. Теперь знаю: помощь бывает во вред.
      Ермаков попятился от края пропасти. Огненные шары, загадочная гибель роботов, неизвестно откуда взявшиеся необыкновенные способности Адама, события только что развернувшиеся внизу, в долине, — все это вдруг связалось единой мыслью, как единым стержнем.
      — Ты что-нибудь узнал о шарах? Что это такое?
      — Не «что», а «кто». Они изучали вас, а вы оказались недостойны контакта с инопланетным разумом
      Вот оно! Ермаков зажмурился на миг. То, о чем он смутно догадывался, оправдалось. Мы в своей целеустремленности не догадываемся, что сами, в каждом своем желании и деянии, можем оказаться объектом исследования. Даже эстеты, вроде бы умеющие обостренными чувствами своими улавливать любую аномальность, ничего не заметили. Или они улавливают аномалии только своих личных ощущений, так сказать видят лишь самих себя?
      — Недостойны? — с трудом выговорил Ермаков — Все?
      — Кроме тебя, Создатель. Но ты ничего не решаешь в этом обществе.
      — Здесь не все общество. Это лишь частица общества, к тому же не лучшая.
      — Частица — отражение целого. Так Они говорят. Болезнь, угнездившаяся в одной части тела, незримо присутствует и в другой. Вы недостойны контакта…
      — А ты?! — вдруг рассердился Ермаков. — Ты, созданный нашими руками, вобравший в себя наши мысли и желания, почему ты оказался достоин?
      — Я им был нужен, чтобы сообщить решение.
      — Почему ты, а не другие роботы?
      — Другие были слугами.
      — Ты предназначался для того же.
      Адам как-то странно покачал глазами, выдвинутыми подобно четырем отросткам, и Ермаков понял, что этот жест означает «нет».
      — Ты создавал меня, как равного себе. Ты думал так, когда меня творил.
      Это была правда. Не знал он только, что мысль может передаваться рукам. Да, вероятно, помимо видимых движений рук, существуют еще и другие. Или какая-то передача мыслей и чувств через руки? А может, он, создаваемый робот, воспринимал их иным, неведомым способом? Или воспринимать помогали огненные шары?..
      — Ты мог бы сообщить это, нет, не только здесь, а там, всем людям на Земле? Рассказать, почему мы оказались недостойны контакта?
      — Да. Они этого хотели.
      — Значит, собираются вернуться? — обрадовался Ермаков.
      — Возможно. Лет через сто.
      — Ну, хоть так, — облегченно вздохнул он и посмотрел на Леню, вытянувшегося, напряженно ловившего каждое слово. — Слышишь, Леонид? Ждать придется тебе.
      — И мне. Я дождусь, — сказал Адам.
      — И тебе. Тебе и Лене. Вам двоим предстоит сохранить память об этом моменте и готовиться к встрече. И готовить людей, разъяснять вред робовладельческого паразитизма. Это будет непросто, очень непросто.
      — А вы? — спросил Леня.
      — Я тоже буду разъяснять. И я постараюсь… дожить…
      Теперь ему было легко. Он уже знал, что будет делать не только сегодня и завтра, но и через десять лет. Ему предстояло сделать все, чтобы Лени не коснулся этот неопаразитизм, чтобы он в своей жизни не только много знал, но и много умел, не только мечтал, но и делал. Делал своими руками. Через руки приходит к человеку уверенность в себе, нравственность, гордость и достоинство. Лишь через руки, умеющие делать все. Теперь он, Ермаков, будет самым яростным глашатаем радости простого труда. Потому что теперь он, как никогда, знает: мало твердить о будущем в наших мечтах, в наших сердцах. Светлое будущее становится реальностью, когда про него можно сказать, что оно в наших руках…

СУПЕР

      Зильке танцевала бесподобно. В перерывах Карл угощал ее шипучкой, и Зильке притворно ужасалась, с трудом проглатывая вскипающую жидкость. Лишь вечером Карл вывел свою подругу из этого сказочного Дома радости. Над лесом, стеной стоявшим на том берегу реки, угасала бледная заря. Заря показалась Карлу необыкновенно красивой, и он, не замечая, что девушка поеживается от холода, долго расписывал ей цвета и оттенки этой зари. Когда-то Карл собирался стать художником, однако время он даже ходил в школу юных живописцев, слушал лекции о законах гармоничного сочетания цвета, звука и запаха. Школу он бросил, но и тех знаний, которые успел вынести с необычных уроков, хватило для уверенного обсуждения со сверстниками самых заумных вопросов изобразительного искусства. В сгущающихся сумерках они ходили по берегу в том месте, где на расчищенном от дикого леса участке были проложены тропы. Отсюда, с набережной, открывались чудесные виды на сверкающий огнями конус Дома радости, на широкую гладь реки, исполосованную переменными течениями. На реке тоже горели огни — не для навигации (речными быстроходами давно уже никто не пользовался) для красоты. По воде скользили только светящиеся, похожие на шары катера службы биороботов. И по тропам тоже ходили биороботы, такие же высокие и стройные, как люди, отличающиеся только тем, что все они были одеты в одинаково серые, слабо люминесцирующие комбинезоны. У роботов по вечерам всегда было много работы: чинить и убирать все то, что люди наломали и насорили за день.
      — Я хочу домой, — сказала Зильке, поежившись.
      Карл оглянулся на последний луч, угасающий над лесом, и подумал, что и в самом деле уже поздно, что возвращаться придется в полной темноте и что отец за это не похвалит, поскольку экранолет взят без спроса. Как и каждый в восемнадцать лет. Карл не разделял беспокойства отца. О чем беспокоиться, когда в экранолете всемогущий робот?! Хоть усни, он доведет машину как надо, в целости и сохранности доставит родителям их великовозрастные чада. Но так уж, видно, устроены все родители на свете — квохчут по поводу каждого самостоятельного шага дитяти. Карл читал, что когда-то человека признавали самостоятельным куда раньше, чем в восемнадцать лет, что теперешняя поздняя инфантильность — затягивание времени Гражданского созревания считается чуть ли не мерилом высокой цивилизации: объем знаний, обретенных человечеством, все время растет, и каждому новому поколению приходится преодолевать больший путь, прежде чем самому шагать в неведомое. Все знал Карл, это его не утешало: ему казалось, что знает он вполне достаточно.
      Возле экранолета суетился серый люминесцирующий биоробот: что-то подкручивал, осматривал, протирал. Вел он себя обычно, как все биороботы в отсутствие людей: так уж они программируются, биороботы, в своих школах, что совсем не знают праздности, ничегонеделания, этого, как считается, важнейшего источника поэтичности, утонченности души. Робот вел себя обычно, но что-то в его поведении не понравилось Карлу.
      — Надо спешить, — сказал робот с одним из тех оттенков в голосе, которые свидетельствовали о его неудовлетворенности чем-либо.
      — Мы не очень спешим, — ответил Карл.
      — Согласно программе мы должны быть дома до полуночи.
      — Мы успеем. Лететь не больше часа.
      — На пути грозовой фронт. Придется обходить.
      — Зачем обходить? Ты что, грозы не видел?
      — Я не имею права рисковать, когда на борту дети.
      — Дети! — засмеялся Карл. — Я не хуже тебя разбираюсь во многих науках.
      — Этого мало, чтобы считаться взрослым, — обычным своим равнодушным голосом возразил робот.
      — А еще я ходил в школу живописи…
      — Этого мало, чтобы считаться взрослым.
      — А как ты считаешь: что нужно, чтобы считаться взрослым?
      — Нужно уметь что-нибудь хорошо делать.
      В голосе робота Карл слышал знакомые нотки. Так односложно и сердито говорил отец, когда обвинял Карла в том, что он чересчур увлекается эстетикой. Но спорить с роботом не хотелось. Спорить с роботами вообще считалось недостойным человека. Это было своего рода признанием равенства.
      — Ну, полетели, — сказал Карл, подсадил Зильке и сам забрался в машину. — Я мало умею?! В мяч играю получше многих, танцевать могу. А? — повернулся он к Зильке. — Скажи — могу?..
      — Она сама ничего не умеет, — сказал робот.
      Экранолет оторвался от земли, повисел, разворачиваясь, на месте, словно примеряясь, в какую сторону лететь, и, набирая скорость, пошел над берегом, над рекой, матово поблескивавшей внизу. Быстро затерялись в темноте огни Дома радости, и только последние блики умирающей зари все еще цеплялись за редкие облака над горизонтом.
      Ночь все плотнее сжимала экранолет, мчавшийся над лесом. Но казалось, что машина висит неподвижно. Карл понимал, что эта неподвижность только кажется: нет ориентиров, по которым можно было бы видеть движение, но все равно в нем росло раздражение на чересчур педантичного робота, не желавшего лететь быстрее, на непонятно почему вдруг замкнувшуюся Зильке, на себя, не находящего слов для того, чтобы ее расшевелить. Он думал о том, что отец в эту минуту наверняка ходит из угла в угол по пустому гаражу, ждет его. Надо было придумать в свое оправдание что-то убедительное, но ничего не придумывалось, и от этого радостный настрой, охвативший Карла там, в Доме радости, выветривался с каждой минутой.
      — Ой, что это?! — воскликнула Зильке.
      Карл наклонился к прозрачной сфере, увидел внизу, в непроглядной черноте, одиноко порхающий желтый огонек.
      — Это костер, — сказал робот.
      — Что такое костер?
      — Открытый огонь.
      — Кто его зажег?
      — Может, суперробот или кто-то еще.
      — Зачем им открытый огонь?
      — Этого я не знаю.
      — Как бы я хотела посмотреть на открытый огонь.
      — Это, наверное, опасно, — сказал Карл.
      — Все опасно при неумелом обращении, — назидательно заметил робот.
      — Ой, Робик, — с неожиданной страстью воскликнула Зильке, — покажи мне открытый огонь, когда прилетим!
      — Пользоваться открытым огнем учат только суперроботов, которых готовят для межпланетных экспедиций. А я робот земной, мое дело экранолет.
      Последнего он мог и не говорить. С малых лет каждый человек приучался к мысли, что разделение труда — основа прогресса: роботам работа, людям — эстетика, наслаждения, творчество. Человек может быть музыкантом, художником и поэтом одновременно. Робота умеющий многое, редок даже на межпланетных трассах. Гораздо проще вырастить сто биороботов, в совершенстве знающих каждый свое дело, чем создать одного, способного хорошо выполнять сто дел. Робот-уборщик, робот-повар, робот-пилот… Человек с малых лет привыкает к роботам, выполняющим каждый свое дело, и никому не придет в голову посадить робота-няньку в пилотское кресло экранолета…
      Огонек в черноте леса мигнул и пропал, будто его и не было. И в тот же миг все забыли об огоньке, потому что впереди вдруг все небо полыхнуло дальней зарницей и в салоне экранолета на мгновение стало светло. Карл увидел странно светящиеся глаза Зильке, успел заметить внезапно напрягшуюся спину робота (реакция у роботов была мгновенной), его руку, мотнувшуюся к рукоятке отключения автопилота.
      — Я говорил, что впереди гроза. Придется ее обойти.
      — Гроза за горизонтом, а ты уже обходить? — сказал Карл насмешливо. Ему не хотелось выглядеть перед Зильке несмелым.
      — Опасно приближаться к грозе.
      — Мы и не будем приближаться. Но чего сейчас-то сворачивать? Робот промолчал, но руку с переключателя не убрал. Экранолет еще шел некоторое время прежним курсом, потом на пульте погас глазок включенного автопилота, и машина немного завалилась вправо, меняя курс. Потом она снова пошла по прямой, но гроза приближалась быстро слева полыхало уже полнеба, — и пришлось еще больше отклоняться в сторону.
      В полумраке салона, тускло освещенного непрерывными зарницами, полыхавшими по тучам. Карл заметил, что Зильке мелко дрожит. Он положил ей руку на плечо, и девушка успокоилась.
      — Это, наверное, мне передается напряжение грозы, — прерывающимся голосом сказала она.
      — Наверное, — поспешил успокоить ее Карл.
      Экранолет уклонился еще правее и летел теперь под прямым углом к курсу, чуточку даже забирая назад. Но гроза все равно настигала. Это была необычно мощная гроза: молнии непрерывно полыхали где-то в глубине туч, и вспучившиеся эти тучи казались гигантским пузырем, дрожащим от напряжения, освещенным изнутри таинственным пульсирующим светом.
      — Будем приземляться, — Оказал робот. — Надо переждать грозу.
      — Это когда ж мы ее переждем!
      Робот не отозвался: запрограммированный на охрану людей во что бы то ни стало, теперь он считал себя вправе не реагировать на эмоционально непоследовательные желания этих самых людей. Экранолет резко пошел вниз, широкий луч прожектора заскользил по лесу, выискивая хоть какую-нибудь поляну. Лес бугрился высокими кронами деревьев, черный, чужой, не желающий расступиться даже на метр.
      И тут слабый треск, похожий на шипение, послышался где-то за пультом. Что-то там засветилось за прозрачными клавишами, и вдруг прямо на рукоятке автопилота вспыхнул ослепительно светящийся желтый шарик. Он крутился на одном месте, потрескивая, разбрызгивая искры, распухая с каждой секундой. Экранолет стремительно пошел вниз, и Карл, завороженно наблюдавший за растущим шаром, вдруг понял, что это самая настоящая шаровая молния и что робот, с его мгновенной реакцией, решил посадить машину прямо на лес.
      Увеличившись до размеров крупного апельсина, шар оторвался от рукоятки и запрыгал, как резиновый, по клавишам пульта управления.
      И вдруг все погасло. Исчезли шар, и пульт, и робот, сидевший за пультом. Зильке вскрикнула в глухой, внезапно навалившейся тишине.
      — Не бойся, — сказал Карл. — Это робот, опасаясь за нас, перегородил салон защитным экраном.
      В тот же миг раздался оглушительный треск, экранолет кинуло вверх, затем куда-то вбок…
      Очнулся Карл оттого, что на лицо его, на щеку возле левого уха, упала холодная капля. Вздрогнув от озноба, прошедшего, казалось, через все тело, он открыл глаза, увидел над головой среди листвы клочок густо-синего неба.
      В лесу стоял шорох от падающих с листьев капель. Меж деревьев висел прозрачный, словно легкая паутина, туман. Все вокруг: стволы деревьев, трава, бурелом — было мокрое.
      Карл рывком сел, сжавшись от непонятно откуда нахлынувших головокружения и тошноты. Под ним была зыбкая подстилка из мягких веток. Рядом спала Зильке, спокойно спала, несмотря на сырость, даже улыбалась во сне. Точно так же улыбалась, еще без испуга, приподняв в удивлении брови, как в тот миг, когда над пультом возник желтый сгусток шаровой молнии.
      Сразу вспомнились тьма защитного экрана, оглушительный треск разрыва, бешеный рывок экранолета и удар, после которого все пропало. Карл вскочил на ноги, огляделся. Экранолета нигде не было видно. И вообще никаких следов упавшей на лес тяжелой машины. Карлу подумалось, что это робот принес их сюда, уложил на подстилку из веток, и он закричал сначала тихо, потом громче:
      — Роби! Ро-оби!
      Отяжелевший от влаги лес поглотил звуки: не отозвалось даже эхо. Ничего не оставалось, как ждать, и Карл снова прилег на мокрые ветки. И вдруг вскинулся от дикого вопля. Кричала Зильке. Она стояла на коленях, круглыми от ужаса глазами смотрела в заросли.
      — Там… там… — твердила Зильке.
      Похолодевший от этого крика Карл взглянул на кусты и увидел морду какого-то зверя с большими гнутыми рогами.
      — Н-н-н-у-у-у! — прорычал зверь, и с широких губ его сорвался клок зеленой пены.
      Карл оттолкнул Зильке за толстый ствол дерева, схватил палку, готовый до конца защищать девушку. Зверь пошел на них из кустов, огромный, толстобрюхий. Замирая от страха. Карл шагнул вперед, замахнулся палкой.
      — Беги в лес! — крикнул он Зильке, косясь на ствол дерева, готовый в любую минуту прыгнуть за него, укрыться.
      Как он бросил палку в зверя, и сам не заметил. Все размахивал ею и, не рассчитав, бросил. Палка угодила по тугому боку. Зверь убежал в кусты.
      — А ты, оказывается, храбрый, — сказала Зильке.
      — Сиди тут, у дерева, — сердито сказал ей Карл. — Я пойду искать экранолет. Он должен быть где-то рядом. Там найдется что поесть. Там робот, наконец, который поможет нам…
      И вдруг он увидел его. Робот стоял неподалеку, незаметный в своем сером комбинезоне на фоне серого ствола дерева.
      Но тут Карл сразу же и понял, что это вовсе не их робот, а какой-то другой, обутый в растоптанные сапоги. На плечах его, прямо поверх комбинезона, была накинута меховая куртка.
      — Ты чей? — спросил Карл.
      — Ничей, — ответил робот и легко пошел по траве, беззвучно, словно не касаясь ее.
      — Ты супер?
      — Да, меня так называют, — ответил он, подойдя почти вплотную.
      Карл облегченно вздохнул. Суперробот — это самое лучшее, чего можно было желать в их положении. С супером не пропадешь. Об этом он много читал: суперы в отличие от обычных роботов не уничтожаются после того, как отрабатывают свой срок, их просто перестают загружать заданиями, и они слоняются среди людей, готовые услужить, помочь. А иные уходят в леса, в горы, бродят там, пока не израсходуют остатки своей энергии.
      — Ты должен нам помочь.
      — Конечно, почему не помочь. Я видел, как вы упали…
      — Куда мы упали? Покажи. Там наш робот.
      — Там ничего нет, все сгорело. И вы чуть не сгорели, да я вытащил вас, перенес сюда.
      Они помолчали, вновь переживая страшные минуты ночи.
      — Сделай что-нибудь, чтобы мы скорей попали домой.
      — Скоро не получится. Отдохните немного, а потом мы пойдем. Правда, обувь у вас не для леса, ноги наломаете.
      — А ты вызови экранолет.
      — Придем в селение, там вызовут…
      — Я есть хочу, — капризно сказала Зильке.
      Супер посмотрел на нее, на Карла, вздохнул и пошел в лес. Остановился поодаль, сказал, полуобернувшись:
      — Вы тут пока разведите костер, обсушитесь, я сейчас приду.
      — Как это — развести костер? — изумился Карл.
      — Обыкновенно. Зажигалки, что ли, нет? Возьми мою.
      Все так же, не оборачиваясь, он кинул через плечо плоскую черную коробочку, она упала на кучу веток возле ног Карла.
      — Я не знаю… что значит развести костер.
      Тогда супер обернулся, удивленно воззрился на людей.
      — Пусть она этим займется…
      — Я не могу, — пробормотала Зильке.
      Ворча что-то себе под нос, супер быстро сложил пирамидкой сырые ветки, насовал под них какой-то трухи, щелкнул зажигалкой, и вся эта куча вдруг окуталась белым дымом, сквозь который все чаще начали пробиваться розовые стрелки огня. Живого, открытого огня, какого ни разу не приходилось видеть ни Зильке, ни Карлу.
      — Грейтесь пока, я скоро приду.
      — Не уходи! — закричала Зильке. — Я зверя боюсь.
      — Какого зверя?
      — Большого, с рогами…
      — Так это корова. — Супер засмеялся, несказанно удивив Карла.
      Никогда он не видел, чтобы роботы смеялись.
      — Она на нас напала. Если бы не Карл…
      — Корова напала?!
      — Прямо кинулась.
      — Она недоеная, вот к людям и тянется, Я не успел подоить, с вами провозился.
      — Все равно страшно…
      — Бедные вы, бедные, — сочувственно закивал супер. — Ничего вы не можете.
      И снова Карл удивился, до какой степени могут перерождаться роботы, даже суперы, оторванные от своих обязанностей. Не понимают, что для этого и создаются роботы, чтобы брать на себя всю работу, предоставив людям возможность свободно размышлять, мечтать, наслаждаться радостями жизни. Человеку — человеческое, роботу роботово.
      Супер ушел, пообещав принести что-нибудь поесть, а Карл опасливо подсел к костру, почувствовал тепло, какое-то незнакомое, проникающее, словно живое. Привыкший настороженно относиться к выходам всякой энергии, здесь он почему-то потянулся руками к костру. Словно вместе с тепловой энергией от костра исходило еще что-то, заставляющее проникаться к нему доверием. Тепло укутывало его, баюкало в мягких добрых ладонях, погружало в дремоту…
      Очнулся он от каких-то необычных звуков. Рядом что-то коротко мирно посвистывало. «Что это такое?» — подумал он сквозь дремоту. Просыпаться не хотелось. Странное, никогда прежде не испытанное успокоение приносили эти звуки. Словно он слышал их когда-то давным-давно. И знал, совершенно был уверен, что, пока звучат эти короткие посвисты, ничего плохого произойти не может.
      — А вы красивая, — услышал он голос супера. И вслед, сразу же, незнакомо радостный смех Зильке.
      Короткие посвисты исчезли, и Карл приоткрыл глаза. Первое, что увидел, — большие загнутые рога коровы. Супер и Зильке сидели на корточках под ее толстым боком.
      — Пей, — сказал супер. — Молоко вкусное.
      Зильке снова тонко, будто притворно, засмеялась, и Карл поразился ее поведению: сколько он говорил ей ласковых слов, а она всегда была резка и капризна. И вдруг перед роботом…
      — А почему на тебе комбинезон робота? — спросила Зильке, чмокая от удовольствия. Карлу тоже захотелось пить, но он не пошевелился, притворился спящим: интересно было узнать, что еще выкинет эта глупая девчонка.
      — Очень он крепкий, комбинезон, хорош для леса, не рвется.
      — А почему тебя так называют — супер?
      — Отец назвал. Раз, говорит, мы живем в лесу, значит, должны уметь делать все, как суперроботы.
      — А почему вы живете в лесу? Здесь же все приходится делать самим.
      — Именно потому и живем. Ты об умельцах слыхала?
      — О роботах?
      — Нет, о людях. Нельзя же все перекладывать на роботов. Умельцы считают, что человек станет хуже, если за него все будут делать роботы. И они создали своего рода заповедные зоны, где люди все делают сами…
      — Они что же, совсем не пользуются машинами?
      — Пользуются, но лишь в тех случаях, когда без помощи машин не обойтись. Когда машины помогают, а не заменяют. Чувствуешь разницу? Там, в городах, люди стремятся как можно больше работы переложить на роботов. Умельцы стараются все делать сами…
      — Ты — умелец? — перебила его Зильке.
      — Я многого еще не умею.
      — Какой ты умный! — тихо сказала Зильке.
      Они замолчали, словно прислушиваясь к сочному цвиканью молока. Корова перестала смачно жевать, и ветер словно бы замер в вершинах деревьев. Карл ждал затаив дыхание. Теперь ему ничего не оставалось, кроме как лежать неподвижно, ничем не выдавая себя, и ждать, ждать, когда Зильке опомнится…

РАССКАЖИТЕ МНЕ О МЕЦАМОРЕ

 
 
      Над горными вершинами висела багровая тяжесть туч. Черные тени ущелий были как траурная кайма. Печаль сжимала сердце, и слезы душили, горькие слезы неизбежного расставания.
      — Мы разлучаемся! — возвещал чей-то громовой голос. — Но мы встретимся, встретимся, встретимся!..
      Толпа шумела, расслаивалась на две колонны. И они, эти две колонны, уходили в разные стороны. И багровые тучи переваливали через горы, текли вслед за людьми, затмевая долину.
      — Мы встретимся, встретимся! — гудел голос. — И в единстве будем неодолимы!..
      Я видел все это со стороны, и я был в этой толпе, и, как всегда бывает во сне, не понимал, где и что я, и не удивлялся своему непониманию…
      — Черви козыри, черви, а не крести! — донесся из-за двери сердитый голос соседки тети Нюры.
      Я открыл глаза и первое, что увидел, — цветную панораму гор, приколотую надо мной к пестрым обоям. Это была моя самая любимая картинка из всех, висевших в комнате. Я вырезал ее из какого-то заграничного журнала и каждый раз, ложась спать, любовался величественным видом.
      Горы были моей слабостью. Каждую весну я мечтал махнуть на Кавказ с какой-нибудь туристской группой. Но каждый раз мечта оставалась мечтой, поскольку летом надо было ехать в поле с очередной геологической экспедицией. И наш шеф, профессор Костерин, еще с зимы начинал внушать молодым и нетерпеливым аксиому: геолог, уезжающий летом в отпуск, — это не геолог…

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16