Генералы подвалов

Они вышли у метро и пошли к ее дому, до которого было минут пять ходьбы, не больше, если не спешить. Они и не спешили. Димка пытался навести порядок в мыслях. Что-то мучило его, с каждым шагом, приближающим к Настиному дому, страх становился все явственней, и, когда Настя показала ему рукой на дверь подъезда, он смог наконец сформулировать в словах то, что все утро сидело в его подсознании.

— Окна куда выходят? — спросил он.

— Сюда. Вон они. — Настя показала наверх.

Димка оттащил ее за трансформаторную будку.

— Погоди. Дай-ка я посмотрю. На всякий случай.

— Думаешь, там кто-то есть?

— Не знаю. Мало ли что. Береженого Бог бережет.

Он вглядывался в три темных окна. В одном вдруг дернулась занавеска. Или показалось? Нет, точно. Не слепой же он.

План родился быстро.

— Иди к подъезду, — сказал Димка. — Одна. Войдешь, но наверх не поднимайся, стой там.

— Привет, Настюха! — услышали они громкий окрик.

Рядом стоял мужик в спортивном костюме со свернутой в трубочку газетой в руках.

— Николай Егорович, — выдохнула Настя с облегчением. — Здравствуйте. Гуляете?

— Да уж нагулялся. Домой иду. А ты чего тут делаешь? Целуешься с любимым? — Он весело посмотрел на Димку.

— Да нет. Тоже домой иду.

— Ну, пошли.

— Да-да, сейчас. Вы идите, я потом.

— Ну, давай, соседка. Не грусти. Если что, поможем. Ты это, в школу-то ходишь?

— Ну-у... Да. Буду ходить. Сейчас после всего...

— Ладно, ладно, Настя, молодец, смотрю, в себя пришла уже. Давай не раскисай. Ежели что, заходи.

Николай Егорович резко свистнул, и из-за будки выскочил здоровенный, лоснящийся дог.

— Пошли, Дик, домой, — сказал Николай Егорович и направился к подъезду.

— Это кто? — спросил Димка.

— Сосед.

— Давай иди за ним. И жди меня в подъезде.

Димка проводил ее глазами, потом бросился назад, в кусты, тянувшиеся от самой будки до забора детского садика, сделал большой круг, выйдя из зарослей почти в начале длинного дома, и, не снижая темпа, побежал обратно, но уже под самыми окнами, чтобы его не заметили, если оттуда ведется наблюдение.

Димка был уверен, что если там кто и есть, так это Моня, и больше никого. Он всегда действовал в одиночку. Наружку на улице ни за что не выставил бы. Не его стиль.

Настя, как и договаривались, ждала его в подъезде.

— Что делать будем? — спросила она.

— Ничего. Пойдем в квартиру.

— А если там...

— Биться будем.

Моня не знал, что у Димки есть ствол. И при Моне Димка ни разу не пользовался огнестрельным оружием. Может, пронесет?

Они поднялись на лифте, Димка прижимал палец к губам, говорил шепотом:

— Не волнуйся, все будет нормально. — Для Насти он это шептал, или себя самого, успокаивал, этого Димка не мог себе сказать. — Глазок в двери есть?

— Есть.

Димка покачал головой. Плохо. Но ему ничего не остается. Придется блефовать.

— Дальше не иди, — шепнул он, когда они вышли из лифта на площадку. К квартирам вела еще одна дверь, и, стоя здесь, можно было оставаться невидимым ни в какой глазок.

Димка поцеловал Настю.

— Все. Я пошел.

Громко шаркая ногами, чтобы было слышно за закрытой дверью, он подошел к Настиной квартире и позвонил. Тишина. Позвонил еще раз, стукнул ногой в дверь.

— Моня, — сказал он громко, припав губами к декоративным планкам на тяжелой металлической двери, — Моня, это Кач. Открой, дело есть. Не бойся, все в порядке.

Как он и подозревал, на «не бойся» Моня среагировал. Дверь открылась, и на пороге возник несчастный наркот. Он улыбался.

— Здорово, Димочка. Каким ветром?

— Может, впустишь?

— Заходи, дорогой.

Димка внутренне собрался. Сейчас нужно было принять решение, которое могло полностью изменить его жизнь. А возможно, и обозначить ее сроки. Он шагнул в прихожую и, не оборачивась, резко и сильно, как только мог, двинул локтем в печень стоявшего сзади бандита.

Моня не ожидал такой прыти, он понимал, что внезапное появление Кача не сулит ничего хорошего, но столь стремительное нападение явилось для него полной неожиданностью. Он скорчился от боли — бить Димка умел. Может, чего другого не мог, но бить — это да.

Он дважды стукнул кулаком по склоненному перед ним затылку, Моня ударился лбом об пол и затих.

Быстро, без лишних движений, Димка вытащил из кармана скотч, предусмотрительно захваченный из дому, и замотал, заведя за спину, Монины руки. Но от этого выродка можно было ожидать чего угодно, и Димка не был уверен, что теперь Моня полностью безопасен. Он еще мог преподнести пару сюрпризиков, да таких, что Димке не уйти отсюда живым. Открыв дверь, он тихо позвал Настю.

Они сидели в кабинете и ждали, когда этот тип очухается. Димка притащил его сюда, Моня, надо заметить, давно уже очухался, но виду не подавал, пытаясь разобраться в обстановке.

Димка подошел к нему и ткнул кроссовкой в бок:

— Давай поднимайся. Хватит придуриваться.

Моня поднял голову, перевернулся на полу и сел, переводя взгляд с Насти на Димку.

— Эх, Димочка. Что же ты воротишь? Е-мое... — Он печально покачал головой. — Зачем поперек батьки в пекло лезешь? Молодой, мозгов у тебя нет, совсем нет. Куда прешь? Считай, ты теперь покойник.

— Это мы еще поглядим, кто у нас покойник. — Димка вытащил пистолет, снял с предохранителя, навел на Моню и сказал:

— Этой девочке ты сейчас расскажешь все. Все, что знаешь об этой истории. Кто тебе приказал, почему и зачем. Патрон в стволе. Рука у меня не дрогнет. Ты меня научил.

— Да, на свою голову. Знал бы где упаду, соломку подстелил бы. А что, собственно, рассказывать? Все? Прямо так и все? Ты настаиваешь?

Димка смутился. Конечно, вот сейчас он расскажет, кто сидел за рулем той машины. А, пусть. Все равно. Пусть она знает. Неважно. Он помог ей, в конце концов, а дальше — сама пусть решает. «Искупил», — вдруг вспомнил он слово, которого никогда в жизни раньше не употреблял. Знал, конечно, но применительно к себе использовать его не приходилось.

— Кто тебе приказывал?

— Так уж и приказывал. Мне приказывать — это еще надо умудриться.

— Не виляй, Моня. Говори. Пристрелю ведь.

— Ну, Калмыков, скажем. Устраивает тебя? — Моня посмотрел на Настю. Та быстро кивнула, словно знала, кого он назовет.

— Как на него выйти?

— Как выйти, как выйти... Позвонить да выйти. Только зачем это тебе?

— Рассчитаться надо. По полной.

— Рассчитаться. А ты знаешь, что значит рассчитаться? Убить его хочешь? Какой смысл? Лучше ей станет? — Моня кивнул на Настю. — А? Лучше тебе будет, девочка?

— Лучше, — твердо ответила Настя.

— Ты так говоришь, потому что еще маленькая. Извини, конечно. А папа-то твой тоже был себе на уме. Я тут, пока тебя ждал, в компьютере поковырялся. Открыл там кое-что. Уничтожили почти всю информацию. — Он сделал ударение на слове «почти». — Но кое-что там заперто, так что не сотрешь, если лох. А работали лохи, сразу видно. В общем, папаша твой...

Настя дернулась, когда этот тип сказал «папаша».

— Не тушуйся. В общем, папаша твой лимон зеленых заныкал. Как он их выдолбил у Калмыкова, не имею понятия. Только лимон спрятан на лесопилке. В их месте. Что за место, не знаю. Знает, наверное, Калмыков. Но и ему не известно, что там лимон. Вот такая история. Так что, думайте, ребятки, думайте. Лимон зеленых, если на троих, все равно деньги немалые. А ты меня убить хочешь, мудак, — неожиданно закончил Моня. — Что смотришь? — продолжил он, заметив, как дрогнул пистолет в руках Димки. — Хочешь, чтобы я еще кое-что рассказал? В общем, так. Я вызываю Калмыкова на лесопилку. Там мы его убираем. Половину бабок беру я. Половина — по-честному — ваша. Идет?

— Когда? — спросил Димка.

— Не знаю. Через пару дней. Сейчас его в городе нет. Груз отправляет, в Финляндию поехал, контролировать чего-то там. У него еще охрана, не забудьте. Так что без меня вам кранты. Понимаешь меня, Димуля? Это тебе не продавцов в магазине пугать.

Димка посмотрел на Настю, и в этот момент она вскрикнула. Обернувшись к Моне, Димка снова вскинул пистолет и едва не нажал на курок. Моня по-прежнему сидел на полу, выставив вперед руки, свободные от намотанного Димкой скотча, и демонстративно сжимал и разжимал пальцы.

— Спокойно, Димочка, спокойно. Или ты думал, что меня обуешь? Наивный ребенок. Если бы я хотел, я бы вас уже обоих уделал. И пистолетик твой не помог бы. Так-то вот. В общем, слушай сюда. Мне было приказано инсценировать самоубийство. — Он кивнул на Настю. — Так что я звоню и говорю, что все сделано. И назначаю стрелу на лесопилке. Это — раз. Вы едете со мной. Это — два. Ты мне поможешь грохнуть этого жлоба, Димочка. Это — три. Деньги делим, как сказано. Это — четыре.

— А потом? — спросил Димка.

— Потом? Будете хорошо себя вести, все будет в елочку. Все, я пошел.

Моня пружинисто поднялся на ноги и, не обращая внимания на пистолет, сделал Димке ручкой:

— Пока. Я вам позвоню. Сидите здесь и носа не высовывайте.

Дверь за ним закрылась.

Настя поднялась с кресла, прошла в свою комнату. Порылась в письменном столе — деньги были на месте. Они лежали в нижнем ящике, накрытые листом бумаги. Моня поленился шарить в детском столе. «Конечно, — подумала Настя. — В компьютере он нашел больше».

— Ну, что скажешь? — спросил Димка, подойдя к ней.

— Скажу, что мы с тобой должны играть против всех этих гадов.

— Это круто, Настя.

— Если не хочешь, можешь отвалить. А у меня выхода нет. Я должна уничтожить этих уродов. Ну что? Валишь?

Ответить Димке не дал длинный звонок в дверь. Они кинулись в прихожую, Димка спрятал пистолет за спину и встал у стены.

— Настя! Открой! Это Николай Егорович! Сосед!

Настя открыла.

— Слушай! Это не от вас сейчас парень выходил?

— Какой парень? — спросила Настя.

— Я так и думал, что не от вас, — ответил Николай Егорович. Он стоял на площадке, растерянный, в домашнем, вытянутом на коленях и локтях спортивном костюме. — Какой-то парень вниз упал. Только что. С нашего этажа.

Он взял Настю за руку и провел мимо лифта к площадке, выходившей на улицу длинным балконом. Площадка вела на черную лестницу.

— Во. Через перила сиганул прямо вниз. Я вышел в мусоропровод ведро выкинуть, слышу крики на улице.

На сером асфальте внизу Настя увидела раскинувшийся крестом силуэт Мони.

Глава 14

Они ехали к Кузу на Фонтанку. Настя сказала, что ей невмоготу находиться сейчас дома, после этого ужасного Мони, после его непонятной смерти. Она позвонила Марку, сказала, что срочно нужен его совет, что дело очень важное, и он, разумеется, ответил, что работу пошлет куда подальше и будет ждать Настю в своем кабинете.

Настя решила ехать на метро. Потом долго думала, почему они не взяли такси, ведь денег было достаточно. У нее наличными четыре и у Димки полторы тысячи долларов.

Выйдя на Сенной, они пошли длинным переходом к эскалатору, и тут Настины глаза уперлись в стену. Она резко остановилась, дернула Димку за руку.

— Стой.

— Что такое?

— Подожди.

Она выпустила его руку и пошла к пареньку, сидевшему у стены, маленькому, зачуханному, беспомощному. Перед пареньком даже шляпы не было — лежала газета, на ней несколько смятых мелких купюр. Ни таблички не было у паренька, вроде тех, что частенько используют нищие в метро, — «Мама больна», «Помогите на лечение». Паренек был совсем никакой. Понятно, что и подавали ему меньше, чем остальным.

— Привет, Инвалид, — сказала Настя.

— Здравствуй. А я о тебе тут вспоминал, — ответил Инвалид, нисколько не удивившись. Он увидел Настю раньше, чем она его заметила, и спокойно ждал, когда та подойдет. И не ошибся.

— Пойдем поговорим, — сказал он, с трудом поднимаясь. — И друга своего бери.

— У меня времени мало. Нас ждут, — заметила Настя, зная, что все равно пойдет с Инвалидом.

— Ничего. Подождут.

Настя махнула Димке рукой, и он подошел, не задавая вопросов. Инвалид кивнул и направился к эскалатору, но, не дойдя до него, стукнул кулачком в стену. Так, во всяком случае, показалось Насте. Оказалось, что это не стена, а маленькая железная дверь, не заметная на каменном монолите, она приоткрылась, и Инвалид юркнул в щель.

— Сюда, — буркнул он не оборачиваясь и исчез, словно растворился в стене.

Настя с Димкой последовали за ним и оказались в крохотной комнатке, которые называют каптерками. Здесь стоял древний письменный стол, стул и шкафчик для одежды. В каптерке тоже была дверь. Инвалид молча открыл ее и вывел их в тамбур, более просторный, чем первое помещение, уже с тремя дверями. Инвалид по-хозяйски толкнул одну и стал спускаться по винтовой лестнице.

Она привела ребят в какой-то тоннель. Временами из-за стен, по которым змеились кабели, доносился ровный плотный шум проезжающих электричек. В тоннеле было сухо, тепло и светло от редких, но ярких ламп на потолке.

— Присядем, — сказал Инвалид, когда они, пройдя метров пятьдесят, свернули в боковое ответвление. Здесь стояла деревянная лавка и такой же шкафчик для одежды, как и в верхней каптерке. — Ну, рассказывай.

Инвалид говорил с таким видом, словно был в курсе Настиных дел.

— Что рассказывать-то?

— Ну, я вижу, у тебя проблемы. Да и Любка мне кое-что насвистела. Что ты ей в несознанке, обдолбанная выдала.

Настя посмотрела на Димку. Она просто была не в силах снова рассказывать все.

— Давай, братан, я тебе расскажу. А девочка погуляет пока. Тяжело ей.

— Обратно найдешь дорогу? — спросил Инвалид.

— Да.

— Посиди наверху, там, в каморке. Спросит кто, скажешь, Инвалиду передачку принесла. Ждешь, мол. Усекла?

— Все нормально.

Настя еще раз посмотрела на Димку, тот ободряюще ей кивнул.

— Иди, Настя, я скоро.

Она поднялась по узкой лесенке в каптерку и села на единственный стул. Куда девалась прошлая жизнь со всеми ее радостями, друзьями, концертами, пластинками, компьютерными играми, вкусной едой, танцами, музыкой, роликовыми коньками, модными джинсами и красками для волос? Она сидела в крошечной комнатке с выкрашенными зеленой масляной краской стенами, наводящими своим видом такую тоску, что даже выть не хотелось. Вся жизнь словно замкнулась в квадратном, два на два, помещении, и выхода из него не было.

Или был? Наверное, есть выход. Надо пробить стену, пролезть в образовавшуюся брешь и начать новую жизнь. Ей только шестнадцать, самое время начинать. Без родителей, самой, самостоятельно. Весь мир будет принадлежать ей. Она им всем покажет. Только надо пробить эту стену. Решиться. Да она, собственно, и решилась.

Назад пути нет. После всего, что с ней случилось, разве сможет она ходить в школу и слушать идиотские, хоть и милые, веселые, но такие на самом деле детские рассуждения приятелей и подружек? Ее детство кончилось позапрошлой ночью.

Настя теперь смотрела на все совершенно другими глазами. Ощущения, мысли, даже запахи и звуки отличались от тех, что были раньше. В детстве.

Скрипнула дверь, в каптерку вошел Димка, а следом за ним Инвалид, который с деловым видом отомкнул замок на шкафчике, достал радиотелефон и, набрав номер, сказал:

— Винт? Я счас приеду. Срочное дело. Жди.

— Ну, бывайте, ребятки. Мне переодеться нужно, — сказал он им, убрав трубку в шкафчик. Где вас найти сегодня? Я позвоню.

Настя оставила ему номера телефонов Куза — служебный и домашний, продиктовала свой.

Они кивнули Инвалиду, вышли, поднялись на эскалаторе наверх и оказались в толчее Сенной площади, заполненной ларьками, торгующими дешевыми продуктами. Чуть ли не половина города съезжалась сюда каждый день, чтобы закупить еды, сэкономив несколько рублей. Здесь всегда, в любое время дня, колыхалась толпа хмурых и озлобленных женщин с огромными сумками, пихающих друг друга и перемещающихся из одной очереди в другую.

— Ну, что он? — спросила Настя.

— Поехал к бригадиру своему. Советоваться. Сказал, что подумает и назовет сумму.

— Подумает над чем?

— Над тем, возьмется ли он за это дело.

— Какое?

— Убрать Калмыкова.

— А он сможет?

Настя спрашивала это скорее для Димки. Чтобы выяснить, насколько он уверен в успехе. Ей-то казалось, что Инвалид и не на такое способен.

Димка подумал.

— Много я видел крутых. Не скажу, что этот самый мощный, но парень конкретный, это точно. По разговору видно даже. Человека всегда по разговору можно просчитать. Этот — зверь. Покруче Мони.

— Ладно, — задумчиво сказала Настя. — С ним ясно. Кузу что будем говорить?

— А что за Куз?

— Господи... — Настя даже остановилась. Ей казалось, что они с Димкой знакомы уже тысячу лет. А ведь он ничего не знал о ее жизни. Прошлой жизни.

— Слушай, я и забыла, что вы не знакомы. Ладно, ты сиди молчи, я сама с ним разберусь.

Пропуск в редакцию им был выписан, они поднялись на третий этаж и вошли в кабинет.

Димка, как и договорились, помалкивал, а Настя рассказывала о последних событиях. Пока она говорила, Куз несколько раз тайком наливал себе в маленький стаканчик из стоящей под столом бутылки.

— В общем, я думаю так, — сказала Настя, осмелев напоследок. — Вы, Марк Аронович, позвоните Калмыкову и скажете, что папа оставил вам письмо, из которого вы кое-что узнали. О деньгах, например. И назначите ему встречу на лесопилке.

— А почему ты думаешь, что он поедет на лесопилку, а не пошлет меня подальше? И не грохнет потом?

— Видите ли, дело в том, что без него мы не найдем этих денег. Можете сказать, что хотите купить лесопилку или что отец отписал ее вам, что вы пайщик, ну, я не знаю, придумайте что-нибудь, вы же писатель. Журналист.

Куз помолчал, снова вытащил из-под стола бутылку, налил себе стаканчик, выпил и наконец произнес:

— Так... Значит, ты, Настя, организуешь преступное сообщество. И вы, молодой человек, и я — бойцы. А ты, Настя, пахан. Ну-ну, всю жизнь мечтал о живом деле.

Он подумал еще, посмотрел в пустой стакан.

— С этой сволочью надо, конечно, рассчитаться. Только ты представляешь себе, чем все это может кончиться?

— Представляю. Все будет нормально, — ответил за Настю Димка. — Я в этом варюсь уже не первый год. И не такое на моих глазах проделывали. А этот ваш Калмыков — за ним никого нет. Он — одиночка. Не мы, так другие его прищучат.

— Одиночка... А ты уверен?

— Да.

Куз хотел что-то еще спросить, но телефонный звонок оборвал его на полуслове.

— Алло, — сказал он. Потом, растерянно взглянув на Димку, передал ему трубку. — Это вас.

— Я слушаю, — ответил Димка, молча выслушал то, что ему говорили, сказал «Окей» и отключил связь.

— Ну что? — Настя схватила его за руку. — Это он?

— Он. Сегодня вечером приедет к тебе. Сначала позвонит, надо будет его встретить. Он согласен.

Настя посмотрела на Куза.

— Ну, что? Едете с нами?

— Да, — ответил журналист, — еду, — он выкатил из-под стола пустую бутылку. — А то иначе мне, пожалуй, это дело не бросить.

* * *

Вечером у Насти состоялся «военный совет». Инвалид приехал с охраной. Здоровенный лоб, которого хозяин называл Геной, молча сидел возле дверей, не участвуя в беседе. Инвалид был одет очень прилично: брючки, рубашечка. Все, как заметила Настя, дорогое, но не броское. Просто хорошая, добротная одежда.

— Ну, что... — Инвалид внимательно оглядел собравшихся. — Я готов взяться за это дело. Мы выяснили кое-что. Разберемся, короче. Как вы это себе представляете?

— Надо, чтобы он приехал в лес. Место я покажу, — сказала Настя. — Там лесопилка. Никого нет. Это участок моего папы. Он его купил.

— А на хрена туда-то тащить? — строго спросил Инвалид.

— Надо. И... — Куз с удивлением поднял брови, услышав, как вмиг отвердел Настин голос. — И я хочу, чтобы его бросили под поезд.

Инвалид тоже удивился, и не счел нужным скрывать это от двух ребят и стареющего алкаша, которых, судя по всему, ни во что не ставил.

— Под поезд? Но эта романтика будет стоить дороже.

— Они папу моего... Так... Вот и я хочу.

— Хозяин — барин. Мои условия такие. Вы его туда тащите. Обозначаете мне его маршрут. Вот вам одна штучка, — он протянул Насте, как ей сначала показалось, пуговицу, — маячок. Или ему засуньте, или с ним вместе езжайте. А мы следом двинемся. Все очень просто. Охраны у него плотной нет, но пару дружков здесь нужно будет ликвидировать. На всякий случай. Чтобы «хвостов» не оставалось.

Димка вздрогнул. Прямо-таки Мониными словами говорит Инвалид.

— Ты чего дергаешься? — экс-нищий заметил Димкину реакцию. — Мальчик, что ли?

— Куда там...

— Вот и я вижу, что не мальчик. Пойдешь со мной. Поможешь. Мне не хочется привлекать к этому делу много народу. Это у меня, — хихикнул он, — как бы халтурка. В общем, за все про все — десять штук, — неожиданно переключился Инвалид на другую тему. — Пять сейчас, пять потом. Дешево беру. Нигде за такие бабки не найдете исполнителя.

Настя молча выложила четыре тысячи, Димка присовокупил еще десять стодолларовых бумажек.

Инвалид с непроницаемым лицом спрятал деньги в карман, встал со стула, огляделся, посмотрел даже на потолок.

— Ну все. Мы пошли. Утром позвоню. Кстати, Калмыков приезжает завтра. Я выяснил. Так что скоординируем действия, и вперед. Дело-то — тьфу. Не ссыте, — вдруг закончил он как-то по-хулигански.

Уже выходя на лестничную площадку, он сказал:

— Деньги зажимать не советую. Надеюсь, это понятно?

— Обижаешь, — сказал Димка.

— Ну-ну. Хорошо, если так, — ответил Инвалид и нажал на кнопку лифта.

* * *

Инвалид врал, когда говорил, что за Калмыковым никто не стоит. Эта девочка дала ему классную наводку, которая сулила немалый куш. Поэтому он и взялся за это дело. Не из-за десяти же штук, из которых ему достанется какая-то мелочь. Он посоветовался с бригадиром, и Винт сказал, что надо трясти фраера, трясти «Краб», где он заправлял, и выходить на фактического хозяина этого довольно мелкого в масштабах города, но тем не менее прибыльного наркокоридора в Европу.

Вечер они с Винтом посвятили разработке операции — потенциальных трупов получилось больше, чем предполагал Инвалид. Всплыл какой-то Пегий, калмыковская шестерка, Рыба, без которого этот гад последнее время шагу не делал, Конь, шофер-телохранитель. Всех их надо было убрать. И только потом наезжать на «Краб». Это место, конечно, не золотая жила, но доход сулило стабильный.

Винт долго согласовывал свои действия с Турком — то, что они с Инвалидом затеяли, не входило в их компетенцию. Их зона была под землей. Координация нищих, расстановка их по точкам, сбор денег, отсечение леваков-индивидуалов, курирование молдавских, украинских, казахских и цыганских группировок, наезжавших на заработки в Питер под видом беженцев и ходивших по вагонам, экипировка под «афганцев» безногих алкашей, изготовление или покупка для них удостоверений и военных билетов и все такое. Активными действиями наверху занимался Турок. Он же был и хозяином всего предприятия.

Винт сказал, что в лес они поедут с Инвалидом вдвоем. А насчет тех, кого нужно убрать в городе...

— Пять штук дали тебе?

— Вот. — Инвалид выложил деньги на стол. Они сидели у него дома, в двухкомнатной, уставленной антиквариатом, квартире. Единственный сын богатых родителей, умерших от рака, когда ему еще и не было шести лет, Инвалид сохранил все эти вещи благодаря бабушке, ухаживавшей за больным с детства внучком. Бабушки давно уже нет, а внучек нашел себе вполне приличную, на его взгляд, работу.

— По штуке за рыло, — сказал Винт. — Есть у тебя бросовый материал?

— Найдется, — ответил внук любвеобильной бабушки. — Есть пара доходяг.

— Вот и спишем их.

* * *

Пегий ехал на своей верной «девятке» домой. Вернулся Калмыков, и сегодня у них была серьезная беседа. Мони больше не было, и теперь на Пегого легли новые обязанности. Зато и новые деньги маячили на горизонте. О каких Пегий, работая с Моней в паре, и не мечтал. Думал, что нашел в жизни свой ручеек, возле которого и просидит спокойненько до самой смерти. Его в принципе все устраивало, и он привык к стабильному, вполне сытному навару. Но теперь... Теперь Калмыков предложил ему стать его замом в «Крабе». Заведение укрупнялось, расширялось, требовались люди.

Он, как обычно, свернул на углу Невского и Марата, и, как обычно, здесь образовалась небольшая пробка. Впереди маячил раздолбанный «Москвич». Пегий едва успел тормознуть, чтобы не въехать в его бампер. Повезло. А то хлопот не оберешься, эти совки такие занудные. Начнут вонять. Нервы портить.

Вечно здесь пробки. Каждый день ездит, каждый день на одном и том же месте. И пацаны те же, с тряпками и аэрозолями. Вот и сейчас подскочил один, худющий, в лохмотьях, пацан лет тринадцати, дохлый какой-то. Наверняка уже года два плотно сидит на игле. Сразу видно.

Парень взмахнул рукой и залил мутной жидкостью из баллончика лобовое стекло. Пегий не заметил, как у стоявшего впереди «Москвича» приоткрылась дверца.

«Вот сука, — подумал Пегий, — пока своей тряпочкой сотрет... Что за гадость у него...» Тут он с удивлением увидел, что парень, улыбаясь, стоит у бокового окна. Вдруг он вытащил из-за пазухи пистолет и поднес его к самому виску Пегого, протянув руку поверх опущенного стекла. «Кажется, меня собираются убить», — это была последняя мысль Пегого.

Бросив пистолет в машину, парень подошел к приоткрытой дверце «Москвича», стоящего впереди, но в салоне джипа что-то щелкнуло, и юный наркоман рухнул на асфальт с дырочкой между бровей.

Пробка рассосалась быстро. Машины объезжали застывшую посреди дороги «девятку», поругивая отечественное автомобилестроение, и при виде лежавшего на асфальте паренька брезгливо морщились. Развели бомжей в городе, не проехать, не пройти...

* * *

Коня Калмыков сегодня отпустил. Они о чем-то долго беседовали с Пегим, потом Пегий уехал, а шеф сказал, что работы сегодня не будет, и попросил приехать завтра пораньше.

Конь заехал в супермаркет, купил продуктов, свободный вечер надо использовать по полной программе. Нужно позвонить Катерине, это безотказный вариант. Калмыковских проституток он не любил. Зачем проститутки, если есть отличная баба, чистая и пригожая. Даже любит его. По-своему.

На лестнице спал какой-то забубенный алкаш. Конь брезгливо перешагнул через него, подошел к двери своей квартиры на последнем, пятом этаже крепкого, недавно отремонтированного дома по улице Чайковского — отличный район, тихий, хоть и центр, дома прочные, стены толстые, слышимость нулевая.

Тишину нарушил дикой силы удар по затылку и грохот. Это было последнее, что Конь в своей жизни услышал.

Ленчик, как и было приказано, бросил пистолет — дешевка, сделанный в Китае из каких-то левых сплавов, почти одноразовое оружие, говна не жалко — и побежал по лестнице вниз. Через три проходных двора его ждет в автомобиле Винт, который даст ему остальные пятьсот баксов. Пятьсот авансом, ему и Попу, а еще по пятьсот после дела. Поп-то пацан еще, да и наркот, проторчит деньги за неделю. Дело плевое, но все равно донимает мандраж. Давно Ленчик не занимался такими вещами. Опустился. Нищенствовал. Ну, приворовывал. Теперь можно новый старт взять. И одеться на штуку, и Винт обещал задействовать его в настоящих делах. Это — как бы проверка.

В первом проходном дворе было темно. От стены отделилась чья-то тень. Ленчик решил не тратить время на разглядывание прохожих и рванул было мимо, но его крепко схватили за плечо, и не успел Ленчик крикнуть, как заточка проткнула спину и вошла точно в сердце.

Глава 15

— Ну, и где письмо? — спросил Калмыков. Если говорить честно, он пребывал в полной растерянности. В Финляндии все прошло отлично, он проконтролировал отправку груза, перекинулся с голландскими партнерами парой теплых словечек. Те обещали увеличить поставки, работа с Калмыковым их устраивала, условия божеские. Лес он гнал превосходный, без проблем, что они с ним делали, его абсолютно не интересовало. А тут началось. Вернулся в матушку-Россию, мать ее так.

Куз сорвал его неожиданно, но то, что он сказал, было важно, и Калмыков решил поехать с этим алкашом. Конь куда-то исчез. Это, пожалуй, взволновало его сильнее, чем сама по себе поездка. За рулем сидел Рыба и всю дорогу рассказывал дурацкие анекдоты, пока Калмыков не рявкнул на него.

Когда они приехали на место, Калмыков сразу пошел в ближайший домик, отомкнул дверь запасным ключом, порадовавшись, что никто здесь пока ничего не испоганил. Он уже распорядился об охране лесопилки, но парней можно было ждать лишь в конце недели. А пока пустующее предприятие было абсолютно бесхозным. Впрочем, случайным ворам брать здесь нечего. Одна недвижимость, и то не очень хорошего качества. Главное — не эти пилорамы. Это все наживное. Главное — лицензия на лес.

Калмыков спустился в подвал. Подвал-то — одно название. Низенький подпол, где они с Волковым решили устроить что-то вроде оперативного тайника. Так, на всякий случай.

Отворотив от стены липкое от плесени бревно при свете положенного рядом карманного фонарика, Калмыков действительно увидел в небольшой нише дипломат, обернутый несколькими слоями полиэтилена.

«Ну, Волк, ну, жук...» — подумал он. Настроение вдруг улучшилось. Ему показалось, что он вернулся в детство. Что идет какая-то занятная игра — то ли в шпионов, то ли в индейцев.

Вот сейчас он услышит сверху крики дружков: «Клин (так его звали в школе), Клин, блин, ты куда исчез?!» А он вылезет с чемоданчиком, положит его на траву и будет ждать, когда с сияющими от восхищения глазами прибегут и Петька-матрос, и Вобла, и Кривой Леха.

Но наверху не было его школьных дружков. Только этот отвратительный продажный журналистишка, насквозь пропитанный портвейном и дешевой водкой, и Рыба — безмозглый костолом, наводящий на Калмыкова уныние. Он положил кейс на лавочку, стоявшую возле домика, сорвал полиэтилен, открыл замок — кодовый, но пароль был ему известен — и увидел в чемоданчике плотно уложенные пачки стодолларовых купюр в банковских упаковках.