Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Одиночество-12

ModernLib.Net / Триллеры / Ревазов Арсен / Одиночество-12 - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 5)
Автор: Ревазов Арсен
Жанр: Триллеры

 

 


В общем, я не пожалел. Мой Beetle был крепенький и совершенно не собирался рассыпаться на ходу, как обещали скептики. Нет гидроусилителя руля? – Надо качаться! Нет гидроусилителя и тормозов? – Тормоза придумали трусы.

А когда я несколькими быстрыми движениями снимал с него крышу, превращая в настоящий кабриолет, то у любой стоящей рядом девушки захватывало дыхание. Ей, наверно, казалось, что вот также уверенно я буду раздевать ее…

Маша заказала лениво подползающей официантке хачапури и бокал бочкового грузинского вина.

Я начал рассказывать. Виски окончательно освободил меня от обязательств, данных в расписке. То что я говорил очень не нравилось Маше.

– Так что думаешь? – спросил я.

– Да ничего, – сказала Маша. – Ты получил заказ от богатого идиота, который помешался на оккультизме. Какая связь с Химиком? Тем более, он умер не от калипсола, а от чеченцев. Кто еще станет запугивать, отрезая головы?

– Какая связь? Лиля вздрогнула, когда я сказал про Дейр-Эль-Бахри. И спросила, не оттуда ли я.

– Тебе показалось. Лиля чувствует свою вину в смерти Химика. Уехала зачем-то в Питер, оставила его один на один с отморозками. Она хотела, чтоб ты отвязался. По крайне мере, это следует из твоего же рассказа.

– А ты не хочешь сама с ней поговорить?

– О чем? О том, что у тебя крыша поехала на нервной почве? Послушай, Герман тоже иногда колется. Его Химик научил. И что теперь? Жив-здоров. Никаких Дейр-Эль-Бахри. Хватит! Слышишь? Хватит! Выбрось все из головы и займись работой. У тебя в кои-веки появился шанс скопить на первый платеж за квартиру. А главное, – не умничай.

– Знаешь, какой правильный ответ на «не умничай»?

– Знаю[18]. Но ты лучше займись зарабатыванием денег.

Я ответил народной мудростью, что всех денег не заработаешь, и часть придется украсть. Хотя что и откуда я могу украсть? Предложил ей не злиться.

Маша сказала, что она не злится, что ей пора и попросила меня ее отвезти домой. Я отбился, сказав, что выпил, хочу посидеть еще, а машину брошу здесь, но, как джентльмен, готов посадить ее на такси. Она поклонилась по-японски. Как гейша. Потом ушла, не оглядываясь.

Я продолжил читать и пить, а когда виски кончился, все-таки вернулся домой на машине, потому что пьяному мне проще вести машину, чем ходить. Слава Богу, менты по дороге меня не тронули. Я пообещал сам себе, что сел пьяный за руль в последний раз.

* * *

В понедельник я пришел на работу необычно рано. С похмелья не спалось. Все утро разбирал ксероксы с мониторингом слов ФФ. Крыса вела себя подозрительно тихо. Не шутила. Не язвила. Смотрела на меня осторожно. Я приписал это полученной из моих рук премии.

Когда мы сидели с ней, обсуждая дальнейшие действия, зазвонил телефон. Это была Любочка поэтому, нажав кнопку громкой связи, я ответил: «Да».

«Вам звонят из прокуратуры». Я вздрогнул и тут же перевел громкую связь в тихую. Меня очень пугают такие звонки. В них никогда ничего хорошего не бывает. Мои глаза поднялись на Крысу. Она не шелохнулась. Мне пришлось дополнить свой взгляд словами: «Могу я поговорить один?» Крыса недовольно поднялась и вышла.

– Любочка, кто там? Зачем мы прокуратуре?

– Он сказал, что его зовут Новиков. Что вы знаете.

Капитан Новиков, он же Писатель, был следователь по делу Химика. Я, немного подумав, согласился на разговор.

– Господин Мезенин, мы могли бы увидеться?

– Что-нибудь случилось?

– Да. Вроде того. Когда вы можете к нам подъехать?

– А что такое?

– Лучше не по телефону.

Я решил ехать сразу. Терпеть не могу ждать неприятностей. Интересно, почему они каждый раз случаются после того, как я напьюсь?

В машине я включил Бреговича, купленного недавно по совету Антона. Низкий раскачивающийся бас Эгги Попа, который и не пел вовсе, а низко и сочно докладывал обстановку. Это насыщало пространство вокруг меня какой-то мрачной энергией:

I know that you have got the time

Coz anything I want, you do

You'll take a ride through the strangers

Who don't understand how to feel

А потом глубокий низкий припев со странным славянским хором в его конце:

In the deathcar, we're alive

аа-а-а-ааа-ааа[19]

Глава 6

Я вошел в прокуратуру. Грязный свет жужжащих дневных ламп. Местами отодранный линолеум. Дермантиновые двери. Доска почета. Дежурный переписал мои паспортные данные и тяжелым похмельным голосом сказал самому себе: «двадцать восьмой».

– Я – двадцать восьмой? По счету?

– Кабинет двадцать восьмой. Второй этаж.

Двадцать восьмой кабинет чем-то напоминал своего хозяина: неуютный, невзрачный, мрачноватый. Писатель поднял голову. Мешки под глазами. Много работает? Еще больше пьет?

– Здрасьте, – сказал он, немного щурясь, как будто от меня исходило сияние. Спасибо, что пришли. У нас тут такие дела…

– Что случилось?

– Лилия Донская умерла. Жена вашего друга. Основная версия – самоубийство. Есть записка.

Это очень неприятное ощущение – моментально высохший рот. Как будто тебе туда напихали ваты. Я попробовал пошевелить языком. Затем я облизал кончики губ. Покачал головой. Оперся рукой на спинку стула. Сел без приглашения. Затем, как Матвей, попробовал пощупать свой пульс. И наконец решился открыть рот.

– Я вчера у нее был.

– Да? – он ничуть не удивился. – В котором часу?

– Днем. Между двенадцатью и двумя. Можно воды?

– Конечно. (Он протянул мне стакан). А что вы делали?

– Говорили. Я спрашивал отчего умер Химик. То-есть Илья. Что она думает…

– И что она ответила?

«Стоп!», – сказало что-то во мне ясным и чистым голосом. «Стоп!» Я вздрогнул и решил прислушаться.

– Да так… Что она сама ничего не понимает. У вас можно курить?

– Курите.

Я решил попытаться использовать сигарету как тайм аут и сосредоточиться. Немедленно в голову пришел дурацкий анекдот: оптимистичный русский футбольный комментатор, сообщает, что хотя Россия и проигрывает Бразилии 0:4, но рано расстраиваться. Еще ничего не потеряно. Идет всего лишь пятнадцатая минута матча.

Жизнь на глазах выходила из под контроля. Такая хорошая спокойная московская жизнь. С работой и тусовками, романами и кинотеатрами, книгами и футболом. К концу сигареты мне стало окончательно страшно и захотелось рассказать кому угодно, хоть Писателю, хоть Председателю ФСБ, хоть Антону с Мотей обо всем, что происходит. Снять с себя ответственность за все это. Переложить на кого-то еще.

Зачем я связался с ФФ? Зачем подписал эту дурацкую бумажку? Зачем потом забил на подпись?

Fuck, fuck, fuck. И что мне теперь делать? Бежать к ФФ и требовать объяснений? Рассказать все органам? Позвонить Маше и наорать на нее за дурацкий скептицизм?

Сигарета кончилась. И уж не знаю зачем, наверно просто так, чтобы еще потянуть время, я как-то жалобно сказал:

– Давайте поедем к ним на квартиру. Посмотрим что там?

– Да были мы там. Ничего интересного. К тому же если экспертиза подтвердит самоубийство, то вообще вопросов нет. Депрессия. Да и из записки следует, что она немного не в себе.

– А что в записке?

– В принципе, вам это показывать нельзя. Но ладно. Вот.

«Жизнь имеет разные формы. Смерти нет. Я ухожу к Илье. Я ему там нужнее, чем здесь. Дорогие родители, простите, если можете. Прошу не искать виноватых в моей смерти прямо или косвенно. Цианистый калий в капсулах приготовил мой муж собственноручно.

Лиля

PS. Извинитесь, пожалуйста, за меня перед соседкой».

Соседкой… «Родителей жалко до слез» – подумал я. Но вслух сказал совершенно другое.

– Не так уж она и не в себе. Беспокоится, чтоб никто не пострадал из-за яда.

– Это да. А начало записки?

– Поехали а? – попросил я уже совсем жалобно. Голова у меня возвращалась в норму.

– Ну, поехали. Подождите, я тогда печать возьму. Квартира-то опечатана.

Мы вошли в квартиру. Я уже знал, на что хочу смотреть. Я включил компьютер. И чертыхнулся. Жесткий диск был отформатирован. Лиля оказалась аккуратной девушкой. Я полез в стол. Писатель наблюдал за мной молча. В столе была куча дискет, кассет, фотографий, сломанных часов, калькуляторов, ручек, карандашей, брелков и всякой дряни. Ничего интересного.

«От нас для археологов останется гораздо больше предметов чем от египтян, – подумал я. – У них все было деревянное и тряпичное, кроме ножей, посуды да украшений. А у нас пластик, железо, алюминий». Археологов я всегда недолюбливал из-за того, что основным источником данных для них являются вскрытые могилы. Я понимаю, что в них клали разную ценную утварь, а главное под землей происходит консервация прошлого, но все таки – могилы…

Мой взгляд упал на лампу, стоящую на полу.

Я подошел к аудио-системе и посмотрел, что в ней. Чезарии Эворы там уже не было. Зато был Johann Sebastian Bach. Famous Organ Works.

– Надо найти ампулу калипсола и шприц, – сказал я. – Тогда кое-что прояснится.

– Что? – удивился Писатель.

Но приступил к поискам вместе со мной. Я проверил под постелью и в ванной.

Через минуту из кухни вошел Писатель, глядя на меня как доктор Уотсон на Шерлока Холмса. В руках у него была салфетка, а в ней пустая ампула от калипсола и маленький шприц.

– Есть, – сказал он. – Нашел в помойке на кухне. Как вы догадались?

– Она сказала мне, что употребляет калипсол. Такой редкий наркотик.

– Что это дает следствию? Это все-таки самоубийство?

– Да. Она сначала укололась калипсолом, потом легла в постель, включила нижний свет и музыку. Когда калипсол начал действовать, съела капсулу с цианистым калием. Минут через пять капсула растворилась. Вот и все.

* * *

Я попрощался с Писателем, решив, что слова больше лишнего никому не скажу. Объяснил, что находка шприца и пузырька подтверждает версию о самоубийстве на 100%, что депрессия – явная и очевидная причина, и что я в любое время дня и ночи готов с ним встречаться на эту, да и на любую другую тему.

Я позвонил Антону в офис и сказал, что Лиля умерла и что я сейчас к нему приеду. У меня был такой голос, что он не задал ни одного вопроса. Сказал, что Моте он позвонит и чтобы я сразу шел в кафе прямо напротив его офиса, намекнув, что в кабинете вести разговоры неумно.

Я вошел в кафе. Матвей и Антон сидели друг напротив друга. Глаза у Антона были темные. Спина у Моти – сгорблена. Вместо «здрасьте» он обратился ко мне, не обращая внимания на официантку.

– Ты уверен, что это твой ФФ?

– Как сказать… И не мой он, в общем…

– Давай мне его мобильник.

– Подожди, Мотя, подожди…

Я в легком испуге посмотрел на Антона. Антон сидел совершенно невозмутимо, как будто дело его не касалось. Я пожал плечами и продиктовал номер телефона ФФ. Мотя немедленно стал кому-то звонить.

– Постой!

Наконец-то Антон вмешался. Вторым, после женщин увлечением Моти были разборки. С ним было опасно ходить в бары и ночные клубы. Любой косой взгляд в свою сторону Мотя воспринимал как личное оскорбление и бил обидчика в челюсть не задумываясь. Один раз, когда охрана закрытого клуба «Инфант Террибль» решила его не пустить, под тем предлогом, что клубной карточки у него с собой нет, а списке гостей он не значится, Мотю переклинило. Он спокойно сказал охраннику: «Это не наш список. Наш список – список Шиндлера».

Я объяснил это себе великой силой киноискусства, потому что еврейской крови в Моте не было ни капли.

Затем он вытащил охранника из-за стойки и столкнул лбом с другим охранником, спешащим на помощь первому.

Мне стало плохо, потому что я не люблю агрессию, скандалы и ментов. Мотя удовлетворенно посмотрел на лежащих охранников, вытащил из бумажника визитную карточку, отдал ее обалдевшей гардеробщице и сказал: «Попросите, пожалуйста, менеджера, чтобы нас внесли в список». Затем мы демонстративно медленно (ох, Мотя!) пошли на выход, чтобы убедиться, что охранникам не захочется догонять нас. И, действительно, убедились в этом.

И хотя я восхищаюсь сочетанием отмороженности и физической силы, но в некоторых случаях Мотю просто боюсь, потому что знаю: ждать от него можно чего угодно. Вот и сейчас я растерянно, не зная что делать, смотрел на Мотю, который не обращая внимание на нас продолжал набирать телефон.

– Мотя!

– Что такое?

Мотя смотрел на Антона светлым удивленным взглядом. Я знал этот светлый взгляд. Он предвещал общение с самыми темными сторонами Мотиной натуры.

– Я предлагаю сначала разработать план. А не подставлять Иосифа идиотскими звонками на номер, который скорее всего знает только он один.

Антон был спокоен и невозмутим. Мне сразу стало легче. Мотя понял, посмотрел на меня и бросил телефон на стол.

Антон продолжал как ни в чем не бывало.

– Но сначала, ребята, до всяких планов, мы должны ответить самому себе и друг другу на простой вопрос: надо ли нам ввязываться в эту историю, и если да, то зачем. Напоминаю, если кто забыл: убитых нам воскресить не удасться.

– Я, как все, – сразу сказал я.

В окружении Моти и Антона мой ужас почти исчез и сменился страхом быть заподозренным в трусости.

– Ты, как раз Иосиф, не как все. Ты уже внутри.

– Тем более, – максимально беззаботно произнес я.

– Антон, я не понимаю, о чем мы говорим? У нас убили друга. Да мы должны уже две недели землю есть, а не на тупых ментов все вешать. А теперь Лиля. Да если бы мы вовремя впряглись, то она была бы жива. Ты понимаешь, что это значит: ж-и-в-а?!!

– Хватит, Мотя. Мы тебя поняли.

– Ты Антон, сам скажи. А то что нас с Иосифом пытать?

– Преступников мы, конечно, не найдем. За преступление никого не накажем. Но мне стало как-то скучно жить… после этих смертей…

* * *

Мы наметили основные линии расследования: Химик с Лилей, MNJ Pharmaceticals, копты и, конечно, ФФ.

По Химику с Лилей сделать удастся немного, учитывая, что все бумаги, если они и были, Лиля наверняка уничтожила вместе с жестким диском. Тем не менее, остается почтовая переписка на сервере провайдера и, возможно, ее получится достать. При связях Антона я в этом почти не сомневался.

Я напомнил Антону, про некий дзен-буддистский монастырь в Японии, куда собирался Химик. Антон сказал, что невозможно объять необъятное и связи с монастырем он не видит.

Про MNJ Pharmaceuticls Антон обещал навести самые подробные справки. Такие монстры, конечно, находятся в разработке конторы, а там у него есть свои связи. Не безграничные, но на уровне получения информации – достаточные. Это стоит денег, но к денежному вопросу мы еще вернемся.

Копты – конечно тоже ниточка. Но с какой стороны ее распутывать? Дело пахло поездкой в Иерусалим, где находится одна из главных церковных епархий коптской церкви. Ехать выпадало мне: Антон не мог бросить работу, а Матвея он хотел использовать для разработки ФФ. Я был рад грядущей поездке, сам не зная почему.

ФФ был, конечно, самым близким и самым лакомым куском. Антон с Мотей проследят связи ФФ, выяснят его биографию и вычислят его шефов. Хорошо бы устроить наружное наблюдение и прослушивание мобильного телефона. Здесь Антон нахмурился. С его точки зрения, бюджета на это у нас может не хватить.

Мы подошли к важной проблеме. Частное расследование стоит денег. И немалых, в условиях российской коррупции. Но и без всякой коррупции, одна поездка в Иерусалим уже тянула прилично. Я сказал:

– Я могу дать тысяч пять. Причем, что смешно, это как раз деньги ФФ.

– Я, – сказал Антон, тоже дам пять тысяч. Причем, что грустно, это мои собственные деньги.

– Я, сказал Мотя, – дам столько, сколько надо.

– Вот и создалась концессия, – сказал Антон.

– Надо как-то ее назвать, – предложил я.

– Дейр-Эль-Бахри – предложил Матвей. – Жестко. Серьезно.

– Серьезно, но хрен выговоришь, – возразил я. – Давайте лучше «Одиночество». Это слово мы еще не расшифровали.

– Слишком грустно, – покачал головой Матвей. – И не круто.

– «Одиночество-12», – сказал Антон. – Грусти – меньше, крутизны – больше.

– Почему 12?

– Просто так. Лучше звучит. Как Catch 22. Или Или Ми-6. И вообще – двенадцать счастливое число.

Все согласились, хотя Мотя проворчал, что ему это больше напоминает не Ми-6, а Горки-10.

Антон продолжал:

– У меня есть три предложения. Во-первых, мне кажется, что Иосифу надо прекратить рассказывать об этом деле всем своим знакомым и полузнакомым. Ну, как минимум, тем, кто еще не в курсе.

– Да ты что, Антоша, – перебил его я обиженно.

– Прекрати болтать на всех углах, – продолжал Антон, как будто не заметив моей вставки. – Потому что ты уже поделился своими проблемами с Машей, Крысой, Лилей, Матвеем и мной. Это много. И не исключено, что это стоило Лиле жизни. Надеюсь, ты хоть следователя пощадил. А то ведь он не заснет ночью. Во-вторых, мы должны завести себе новые сотовые. Купить second hand по объявлению в интернете и использовать их только для разговоров между собой. В-третьих, мы сейчас поднимемся ко мне. У нас сидит один забавный чувак – Антон Носик. Мой старый израильский приятель. Он делает вид, что понимает что-то в интернете и приехал на семинар. Учить наших бездельников. Семинар вот-вот кончится. Тогда он научит нас пользоваться безопасной почтой. Заодно покажет разные специальные приемы поиска в тех местах, в которых обычные поисковые машины типа Google не работают. Телефонами новых сотовых обменяемся уже по этой безопасной почте. Все. Пошли. Пропуска на вас обоих готовы.

Я почувствовал себя заметно лучше. Все-таки хорошо, что есть друзья. И хорошо, что друзья готовы мстить за своих друзей. Не бояться и тихо перешептываться, а поднимать голову и идти в атаку.

В этом немного пафосном настроении мы вошли в здание Hi-Tech Computers и поднялись на седьмой этаж, где сидел Антон. Он сказал секретарю, чтоб нас напоили чаем, и отвел в комнату отдыха, объяснив, что ему надо разобраться с делами, а когда подойдет Носик, то он подключится.

В комнате мы увидели странную сцену. За столом друг напротив друга сидели два менеджера. Классические белые воротнички. Темные пиджаки, белые рубашки, глупые скучные галстуки. Я недолюбливаю эту униформу, хотя ничего не имею против людей, которые вынуждены ее носить.

Между воротничками стояла шахматная доска с только что начатой партией. Но воротнички, вместо того, чтобы двигать фигуры, смотрели друг на друга с каменным выражением на лицах. Через секунду я понял, что они изо всех сил пытались сдержать смех.

На столе перед одним лежала бумажка, в которую один заглядывал и тряс головой, давясь смехом. У другого в руках тоже была бумажка. Он, на всякий случай, прикрывал рот рукой.

Мы с Мотей переглянулись. Они перевели взгляд на нас и тот, кто закрывал рот, не выдержал. Рука у рта придала выходящему воздуху специфическую вибрацию, и мы услышали громкое и отчетливое «Хрю!».

После чего первый схватил второго за руку, сказал нам «извините» и они исчезли. Бумажка осталась на столе. Мы, естественно, в нее заглянули. Это оказалась распечатка очередного интернетовского прикола.

«Как развлечь себя, играя в шахматы:

– Расставляя на доске фигуры, сообщайте сопернику имена, ласковые прозвища и краткую биографию каждой из них.

– В течение длительного времени разглядывайте пешки противника. Делайте намеки, что они выглядят абсолютно одинаково. Предупредите его об опасности узкородственного размножения.

– Делая ход пешкой, громко командуйте ей: «С Е2 на E4 бегом – марш! Марш, я кому сказал!! Расстреляю! Под трибунал отдам!»

– Воспринимайте взятие каждой вашей пешки как личную потерю: «Увы, бедный Йорик, я знал его».

– Тихим шепотом ободряйте свои фигуры.

– Жалуйтесь на то, что не можете доверять своим офицерам (слонам).

– Попытайтесь дать взятку ферзю противника. Быстро отвернитесь, если оппонент будет смотреть на вас вопросительно. Все отрицайте.

– Обвиняйте соперника, в том, что у него крапленые фигуры».

На этом месте вошел Антон и позвал нас. Я протянул ему распечатку.

– Это еще что, – сказал он озабоченно. – Всю прошлую неделю мой отдел долбоебиков гонял.

– А что такое долбоебики? – спросил я.

– Корпоративный кошмар[20]. Пошли, делом займемся. Носик нас ждет.

Носик оказался приветливым человеком лет тридцати с небольшим. У него были большие грустные глаза, длинные тонкие пальцы и голубая кипа прикрепленная к почти бритой голове, судя по всему, двусторнним скотчем. Носик прочел нам небольшую лекцию про безопасную почту, ухитрившись практически ни разу не воспользоваться нормативной лексикой.

Он говорил примерно так: «Сначала заебениваем вот такую хуйню, чтобы злоебучие пидоры отсасывали не нагибаясь, (Носик левой рукой каллиграфическим почерком выводил командную строку), потом – хуяк – ебем блядских мудозвонов в жопу этим пассвордом, а потом – пиздим эту поебень…» Мы с Антоном благоговейно вслушивались и понимающе качали головами. Мотя сидел с отсутствующим видом.

– А если нас все же попытаются выследить? – робко спросил я.

– Нам по хую, все что им не по хую. А если им не по хую, что нам по хую, то пусть они идут на хуй.

– Ясно, – сказал Антон.

Я никогда не был ханжой, и мне понравилось, что Носик – такой простой и доступный человек.

Из лекции я понял, что надо заходить в интернет, сначала позвонив на международную телефонную карточку, чтобы не определился номер, с которого ты зашел, а потом к провайдеру через карту интернет доступа. При этом не надо заводить никаких платных почтовых ящиков, а наоборот завести самый простой ящик на Mail.Ru. Чтобы затеряться в толпе. И не использовать в переписке слов, по которым спецслужбы определяют подозрительных пользователей. Типа «гексоген». Или «замедлитель».

Носик объяснил еще несколько полезных поисковых приемов, граничащих с хакерством. В основном это были адреса нелегальных поисковых машин, укомплектованных специальным софтом по взлому паролей. Вскоре Носик перестал учить нас безопасным коммуникациям и начал рассказывать про безопасность жизни as is. Его объем знаний и легкость, с которой он этими знаниями распоряжался, вполне могли научить нас безопасныму сексу, безопасным инвестициям, безопасным наркотикам, безопасным убийствам и безопасным самосожжениям.

Мы вышли с лекции окрыленные, с чувством полной безопасности и безнаказанности.

– Интересно, а Носик так со всеми разговаривает?

– Моя бы воля, и я бы так со всеми говорил. При постоянном повторении не теряет смысл только мат, – заметил Мотя.

Мы вернулись в кафе и утвердили план действий, из которого следовало, что послезавтра мне надо было лететь в Иерусалим, встречаться с главой иерусалимской коптской общины. Антон c Мотей начинали заниматься делом ФФ. Мне показалось, что на меня спихнули не самую перспективную часть расследования, но с другой стороны, на коптов напросился я сам.

И тут вдруг я понял, почему так хочу уехать из Москвы. Мне была совершенно невыносима мысль о вторых похоронах. Хватит! Опять эти разговоры полушепотом. Запахи. Бр…

Знание израильской специфики для разговора с коптами не требовалось. Рабочим языком встречи должен был быть английский. Встречу с ними мне должен был организовать израильский знакомый Антона – писатель и журналист Аркан Карив.

Антон позвонил ему прямо с мобильного и после короткого разговора сказал, что у Аркана можно остановиться. Это позволит мне сэкономить на гостинице и посмотреть, как живут богемные представители русскоязычной общины в Израиле. Я был в Израиле до этого всего один раз и с русскоязычными израильтянами, не считая гида, не общался. Тем более, с богемой.

В Иерусалиме же я вообще не был. Когда наша группа поехала в Иерусалим, я остался на Средиземном море купаться. Меня немного смущала святость места, которое я должен был посещать, являясь частью туристического стада. Фотоаппараты-колокольчики и пастух экскурсовод. «А вот здесь вы сможете купить флакончик святой воды и горсть святой земли всего за несколько шекелей. И обязательно торгуйтесь. Здесь принято торговаться!» Я не хотел торговаться. Я был готов платить за святую воду и святую землю по полной. Поэтому я договорился сам с собой, пообещав себе приехать в Иерусалим отдельно. Когда-нибудь. Но – обязательно.

Половину следующего дня я провел в посольстве, получая по протекции Антона у женщины про которую я знал только инициалы (NB) срочную визу, а вторую – на работе, тестируя безопасную почту, набираясь сведений о коптах и проверяя выходящие публикации для ФФ.

Маша, узнав, о смерти Лили и том, что я собираюсь в Израиль, изменилась в голосе и призвала меня к благоразумию.

Я обалдел от такой наглости и сказал ей, что у меня в последнее время появились проблемы с друзьями – они начали умирать. Поэтому я предлагаю ей сначала разобраться со своей личной жизнью, а потому уже вмешиваться в мою. Маша, естественно, обиделась, а я, естественно, вскоре пожалел об этом разговоре, но перезванивать не стал, решив крепиться.

В обеденный перерыв я сходил в ближайшее турагентство и купил билет Москва – Тель-Авив – Москва. Крысе я сказал, вспомнив про Матвея, что лечу с любимой девушкой в Турцию на несколько дней. Она злобно посмотрела на меня. Видно, премия уже перестала действовать.

Глава 7

Kol' od ba levav – pnima

Nefesh yehudi homia

U faatei mizrah – kadima

Ain le Tsion – tsofia

Od lo avda tikvateinu

Hatikva bat shnat alpaim

Leiot am hofshi be artseinu

Erets, Tsion, Yerushalaim[21].

Я сидел на заднем сиденье маршрутного такси, везущего меня из аэропорта в Иерусалим, и слушал купленный только что диск «Jerusalem 3000». Некоторые песни меня прикололи. В частности, эту, с красивым именем «The Hope» я слушал уже третий раз. Это был такой фолк, которому сам Брегович бы позавидовал. Особенно вставляла безнадежная умная грусть.

У девушки в военной форме с укороченным М-16 в руках сидевшей рядом со мной, виднелась бретелька от лифчика. Мне потом объяснили, что это армейский шик. Я ожидал, что израильтянки – жгучие брюнетки. Но эта оказалась вполне себе шатенка с модным каре и зелеными, под цвет формы, глазами без намека на косметику. Интересно, а нижнее белье в армии выдают вместе с униформой? Я не делал попытку с ней разговориться из врожденного страха перед незнакомыми существами противоположного пола. Но девушка, услышав, что песня кончилась, обратилась ко мне сама. Я снял наушники.

– Вам нравится наш гимн?

– Гимн? – переспросил я. – Я сейчас слушал гимн Израиля? Вот этот фолк?

– Ну да. Это наш national anthem. Hatikva.

Красавица в униформе была приветлива. Рассказала мне, что ее зовут Мири, что она родилась в Иерусалиме, а теперь живет с родителями в маленьком поселении в Иудее. Я сказал, что Иудея вызывает у меня ассоциации не то с Библией, не то с Иосифом Флавием. «Ну да, – сказала она, – вокруг солнце, воздух и горы. Неземная красота».

– Далеко от Иерусалима?

– Близко. Двадцать минут на машине.

– И, наверно, близко к Богу? – спросил я.

Мири отшутилась анекдотом про местный звонок[22].

И тут, действительно, начались горы. Свет сделался контрастным. Я вертел головой по сторонам. Мири вдруг сказала мне «Look!». Я посмотрел вперед и сказал «О-о-о…».

Я и не думал, что в жизни бывает так красиво. Впереди, за витками серпантина на самом верху горы, прямо под голубым небом появилась тройная цепь маленьких позолоченных домов. Я раскрыл рот. Иерусалим с каждым поворотом дороги становился ближе. Наконец, такси въехало в город, и с левой стороны дороги я увидел почти отвесно падающий вниз со скалы амфитеатр старой разрушенной деревни.

– Археологические раскопки?

– Нет. Национальный позор, – сказала Мири.

– Позор? – удивился я. – Посреди такой красоты?

– Это Дир-Ясин. Арабская деревня. Во время войны за независимость один из наших партизанских отрядов вошел в эту деревню и вырезал ее. Женщин, детей, стариков – всех. И с тех пор деревня осталась в таком виде. Чтоб мы помнили…

Маршрутка доехала до центральной автобусной станции. Мири попрощалась со мной и исчезла. Я растерялся и даже не успел взять у нее телефон. Потом, сообразив что Мири – это сокращение от Мириам (даже не верится, что Деву Марию звали в земной жизни Мири), я решил что это – судьба. Маши, конечно, хороши, но видно с ними пора заканчивать.

Вокруг царила расслабленная суета.

Я посмотрел на оборванца лет пятидесяти, в истрепанных джинсах с длинными седыми волосами. Оборванец пел под гитару Высоцкого голосом автора.

Столько лет

Столько лет

Все одно и тоже

Водки нет, денег нет

Да и быть не может.

В гитарном чехле лежало несколько монет. Я бросил шекель. Оборванец сказал на цыганском проигрыше thank you, sir и внимательно на меня посмотрел. Я улыбнулся ему и пошел искать такси.

Через пятнадцать минут я оказался в районе Старые Катамоны и был сбит с толка окружившими меня запахами цветов, трав, деревьев и горной свежести. Это в центре-то города! Я недоверчиво покачал головой, поднялся на второй этаж и позвонил.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7