Кошки-мышки

Маккол поднял галстук и помахал им, прося объяснения.

— Ты никогда не надевал такого? — поинтересовался Ребус.

— Надевал, конечно. На своей свадьбе, на похоронах, на крестинах.

— Я имею в виду такую конструкцию, на прищепке. Я помню, когда был мальчишкой, отец решил, что мне пойдет национальный костюм. Он купил мне полный комплект — килт и галстук-бабочку, с узором в клетку. На прищепке.

— И я носил галстук, разумеется, — согласился Маккол. — Как все. Мы, кажется, не родились инспекторами?

— Не родились. Вытряхивайся из моего кресла.

Маккол нашел стул и придвинул его к столу. Ребус сел на свое место и снова взял галстук.

— Полицейская прищепка.

— Ты о чем?

— Об этой штуке. Кто еще носит такие?

— О, господи, откуда же я знаю?

Ребус бросил прищепку Макколу, но тот не поймал ее и поднял с пола.

— Прищепка для галстука, — произнес он.

— Я нашел ее в доме Ронни, — пояснил Ребус. — На верхней площадке лестницы.

— То есть?

— То есть у кого-то отстегнулся галстук. Может быть, когда тело перетаскивали вниз. Возможно, он принадлежал констеблю полиции.

— Ты думаешь, кто-то из наших…

— Просто предполагаю. Конечно, эту штуку мог потерять и кто-то из обнаруживших тело. — Ребус протянул руку, и Маккол вернул ему прищепку. — Наверное, стоит с ними поговорить.

— Джон, да что ты… — Маккол замолчал и кашлянул, не находя слов для своего вопроса.

— Пей свой виски, — примирительно посоветовал Ребус. — А потом можешь послушать запись и скажешь мне, похоже ли это на правду.

— А ты что будешь делать?

— Не знаю. — Он положил галстук сержанта в карман. — Подберу кое-какие болтающиеся ниточки.

Маккол налил себе виски.

Ребус вышел из кабинета, и с лестницы до Маккола донеслось:

— А может быть, пойду к черту!

* * *

— Да, простой пятиугольник.

Психолог доктор Пул, который, впрочем, пояснил, что на самом деле он — вовсе не психолог, а только лектор по психологии, — внимательно рассматривал фотографии, надвинув нижнюю губу на верхнюю в знак того, что не сомневается в своем заключении. Ребус играл пустым конвертом и смотрел в окно кабинета. На газоне Джордж-Сквер-Гарденс, залитом ярким солнцем, лежали студенты, вооружившись вместо учебников бутылками вина.

Ребусу было неловко. В высших учебных заведениях, будь то обычный колледж или Эдинбургский университет, где он находился сейчас, он чувствовал себя дураком. Ему казалось, что каждое его слово и движение здесь придирчиво оценивают и делают вывод: этот неглупый человек мог бы быть гораздо умнее, если бы не упустил свой шанс.

— Когда я вернулся в этот дом, — произнес он, — между двумя кругами были дорисованы знаки. Что-то вроде знаков зодиака.

Психолог подошел к стеллажу с книгами и стал что-то высматривать. Хотя найти этого специалиста не составило труда, извлечь из него пользу может оказаться непросто, подумал Ребус.

— Возможно, обыкновенная пентаграмма, — протянул доктор Пул, отыскивая нужную страницу и поднося книгу к столу. — Похоже?

Ребус посмотрел на иллюстрацию.

— То самое, за исключением мелких деталей. А скажите, много ли людей интересуется оккультизмом?

— В Эдинбурге? — Пул снова сел и надвинул очки на нос. — О да. Очень много. Посмотрите, как раскупаются билеты на фильмы о дьяволе.

Ребус улыбнулся.

— Когда-то я и сам любил фильмы ужасов. Но я имею в виду активный интерес — участие в оккультных действах.

Лектор тоже улыбнулся.

— Я понимаю. Я пошутил насчет фильмов. Масса людей думает, что оккультизм — это попытки вызвать Сатану. На самом деле оккультизм гораздо шире. Или уже, как посмотреть.

Ребус попытался вникнуть в суть сказанного.

— Вы знакомы с кем-нибудь лично? — спросил он.

— Я знаю только, что существуют группы, занимающиеся белой и черной магией.

— Здесь, в Эдинбурге?

Пул снова повеселел.

— Разумеется. В Эдинбурге и окрестностях шесть практикующих кружков. — Он остановился, что-то подсчитывая. — Пожалуй, даже семь. Слава богу, большинство занимается белой магией.

— Белая магия подразумевает использование тайного знания с добрыми намерениями?

— Верно.

— А черная?

Лектор вздохнул и внезапно заинтересовался чем-то происходящим за окном.

Летний день. Ребус стал вспоминать. Когда-то давно он купил альбом Г.-Р. Гайгера, цикл картин, изображающих сатану в окружении блудниц-весталок. Он сам не знал, зачем ему понадобилась эта книга. Она и теперь, наверное, стоит где-то у него на полке. Он вспомнил, как прятал ее от Роны…

— Есть в Эдинбурге одна секта, — заговорил наконец Пул, — практикующая черное колдовство.

— А они… Они приносят жертвы?

Доктор Пул пожал плечами.

— Мы все приносим жертвы.

Видя, что Ребус не смеется над его шуткой, он тоже сделал серьезное лицо и выпрямился на стуле.

— Может быть, приносят жертвы, традиционные для шабашей. Крысу, мышь, черную курицу… Но скорее все же пользуются символами. Не могу точно сказать.

— В доме, где мы нашли этот знак, — Ребус постучал пальцем по одной из фотографий, разложенных на столе, — было найдено также тело. Мертвое тело. — Он достал фотографии Ронни. Доктор Пул, нахмурившись, просмотрел их. — Смерть от передозировки героина. Ноги вместе, руки раскинуты. По сторонам две сгоревшие свечи. Это ничего вам не говорит?

Пул выглядел явно испуганным.

— Нет, — пробормотал он. — Вы полагаете, что сатанисты…

— Я ничего не полагаю, сэр. Я просто пытаюсь выяснить и сопоставить факты, не пренебрегая ни одной подробностью.

Пул задумался на несколько секунд.

— Возможно, один из наших студентов будет вам полезнее, чем я. Я и представить себе не мог, что речь идет о смертельном случае…

— Студент?

— Да. Я едва знаком с ним, но знаю, что он интересуется мистикой и приготовил в этом семестре большую и обстоятельную работу. Хочет писать курсовую по демонизму. Он на втором курсе, за лето они должны подготовить индивидуальный проект. Вероятно, он расскажет вам больше, чем я.

— Его зовут…

— Не могу сейчас вспомнить фамилию. Обычно он называет себя просто по имени, Чарльз.

— Чарльз?

— Или Чарли. Да, точно, Чарли.

Приятель Ронни. По шее у Ребуса пробежали мурашки.

— Точно, Чарли, — повторил Пул, кивая как бы сам себе. — Несколько эксцентричный молодой человек. Вы можете найти его в одном из корпусов общежития. Кажется, он увлекается игровыми автоматами…

* * *

Чарли увлекался не игровыми автоматами, а пинболом. Со всеми дополнительными аксессуарами, тонкостями и хитростями, которые делают игру игрой. Чарли обожал пинбол как человек, недоигравший своего в детстве, со всей пылкостью поздней любви. Ему было уже девятнадцать, жизнь неслась мимо бурным потоком, и он цеплялся за каждую подвернувшуюся соломинку. В детстве он никогда не играл в пинбол. Его детство принадлежало книгам и музыке. К тому же в его школе-пансионе таких автоматов не было.

Теперь, поступив в университет, он хотел жить. И играть в пинбол. И заниматься всем тем, что было недоступно в годы учебы в подготовительных классах[3], корпения над сочинениями и созерцания своего внутреннего мира. Чарли хотел бежать быстрее, чем бегали люди до него, хотел прожить не одну, а две, три, четыре жизни. Когда серебристый шарик коснулся левой стойки, он яростно бросил его назад, к центру стола. Шарик опустился в один из бонус-кратеров и замер. Еще тысяча очков. Чарли отхлебнул из кружки светлого пива и снова опустил пальцы на клавиши. Еще десять минут, и вчерашний рекорд будет побит.

— Чарли?

Услышав свое имя, он обернулся. Это была ошибка. Он снова попытался вернуться к игре, но поздно. Окликнувший его человек направлялся к нему с серьезным, неулыбающимся лицом.

— На два слова, Чарли.

— Два слова? Мои любимые — «трансцендентал» и «ректификация».

Улыбка Ребуса длилась не больше секунды.

— Очень остроумно. У нас это называют находчивым ответом.

— У вас?

— В сыскной полиции графства Лотиан. Инспектор Ребус.

— Рад познакомиться.

— И я тоже, Чарли.

— Вы ошиблись. Меня зовут не Чарли. Он иногда заходит сюда, я передам, что вы им интересовались.

Чарли уже почти набрал рекордное число очков, на пять минут раньше срока, но Ребус резко взял его за плечо и повернул к себе. Они были в зале одни, поэтому он и не подумал ослабить хватку.

— Твои шутки, Чарли, не смешнее, чем сэндвич с тараканами. Так что не советую выводить меня из себя.

— Руки!

Лицо Чарли приняло другое выражение, но отнюдь не выражение страха.

— Ронни, — произнес Ребус спокойнее, отпуская плечо парня.

Тот побледнел.

— Что Ронни?

— Он мертв.

— Да. — Голос Чарли звучал спокойно, глаза устремились в пространство. — Я слышал.

Ребус кивнул.

— Трейси пыталась найти тебя.

— Трейси… — В тоне Чарли появилось что-то ядовитое. — Она же ничего не знает. Вы ее видели?

Ребус кивнул.

— До чего бессмысленная девица! Она никогда не понимала Ронни. Даже и не пыталась.

Слушая Чарли, Ребус кое-что узнавал о нем. Прежде всего его удивил акцент: молодой человек несомненно окончил частную школу в Шотландии. Идя сюда, Ребус не знал, с чем столкнется, но определенно ждал чего-то другого. Чарли был хорошо сложен — сказывались, вероятно, школьные занятия регби. Вьющиеся темно-каштановые волосы, не длинные и не короткие, обычный летний студенческий наряд: футболка, легкие брюки, кроссовки. Футболка черная, разорванная под мышками.

— Значит, — подытожил Чарли, — Ронни отправился в мир иной? Хороший возраст. Живи быстро, умирай молодым.

— А ты хотел бы умереть молодым?

— Я? — Высокий смех Чарли напоминал крик какого-то дикого зверька. — Я хотел бы дожить до ста лет. А еще лучше — не умирать никогда. — В глазах его сверкнули искорки. — А вы?

Ребус обдумал вопрос, но отвечать не стал. Он пришел сюда работать, а не обсуждать инстинкт смерти. Об этом инстинкте ему рассказал доктор Пул.

— Мне нужно выяснить кое-что о Ронни.

— То есть вы хотите забрать меня для дачи показаний?

— Если угодно. Но если ты предпочитаешь…

— Нет, нет… Я хочу пойти в полицейский участок. Давайте, ведите меня.

Ребус понял, что имеет дело с мальчишкой. Какой нормальный взрослый человек хочет попасть в полицейский участок?

Пока они шли к стоянке и к машине Ребуса, Чарли шествовал впереди.

Заложив руки за спину и запрокинув голову, он определенно делал вид, будто на него надели наручники. Играл он неплохо, на них оборачивались, кто-то обозвал Ребуса ублюдком. Впрочем, это было так привычно, что инспектор удивился бы гораздо больше, если бы ему пожелали счастливого пути.

* * *

— А нельзя купить пару таких снимков? — спросил Чарли, рассматривая фотографии, запечатлевшие его рисунок.

Комната для бесед со свидетелями была покрашена и обставлена намеренно мрачно, но Чарли расположился так вальяжно, словно собирался здесь поселиться.

— Нет. — Ребус зажег сигарету. Чарли он закурить не предложил. — Итак, зачем ты нарисовал это?

— Потому что это красиво. — Чарли продолжал рассматривать фото. — Вы не согласны? Символ, полный глубокого смысла.

— Как давно ты знаком с Ронни?

Чарли передернул плечами и в первый раз взглянул в сторону магнитофона. Перед началом разговора Ребус спросил, не возражает ли он, если его показания будут записаны. В ответ Чарли только пожал плечами, а теперь, казалось, задумался.

— Около года, наверное. Да, конечно. Я познакомился с ним во время первой сессии. Тогда я начал интересоваться настоящим Эдинбургом.

— Настоящим Эдинбургом?

— Ну да. Не тем, что состоит из волынщиков на крепостном валу, Королевской Мили и памятника Скотту.

Ребус вспомнил сделанные Ронни фотографии замка.

— Я видел фотографии на стене в комнате Ронни.

Чарли посмотрел на него, прищурившись.

— А, эти… Он воображал себя фотографом, собирался стать профессионалом. Щелкал эти идиотские кадры для туристских открыток. Это увлечение, как и остальные, продолжалось недолго.

— У него был неплохой фотоаппарат.

— Что? А, аппарат. Да, его гордость.

Чарли скрестил ноги. Ребус не отрывал взгляда от его глаз, но юноша продолжал изучать снимки пентаграммы.

— Так что ты начал говорить о «настоящем» Эдинбурге?

— Староста Броди и Уэверли [4] , Холируд и Скала Артурова трона. — Чарли снова оживился. — Все это показуха для туристов. А я всегда догадывался, что под этой мишурой должна быть какая-то другая, темная жизнь. И я начал искать ее в жилых и заброшенных кварталах: Вестер-Хэйлз, Оксгангз, Крэгмиллар, Пилмьюир.

— Ты начал бродить по Пилмьюиру?

— Да.

— То есть сам стал туристом?

Ребусу случалось видеть подобных искателей приключений, любителей посмаковать чужую жизнь на дне города, но обычно эти люди, очень ему неприятные, бывали постарше и посостоятельней Чарли.

— Я не турист! — Собеседник Ребуса дернулся, как форель, заглотившая крючок. — Я ходил туда, потому что мне там нравилось и я нравился им. — Голос его помрачнел. — Там я чувствовал себя дома.

— Нет, молодой человек. У вас есть большой собственный дом и родители, переживающие за вашу университетскую карьеру.

— Чушь!

Чарли встал, оттолкнув стул, подошел к стене и прижался к ней лицом. Ребус подумал, уж не собирается ли он стукнуться головой о стену, а потом заявить, что полиция применяет крутые методы воздействия. Но нет, Чарли просто хотел прислонить щеку к чему-то холодному.

В комнате действительно было душно. Ребус, давно снявший пиджак, теперь закатал рукава и потушил сигарету.

— Ну ладно, Чарли.

Внутреннее сопротивление юноши, видимо, ослабло. Пора было переходить к вопросам.

— В ту ночь, когда Ронни сделал себе роковую инъекцию, ты ведь был у него, правда?

— Был. Некоторое время.

— Кто еще находился в доме?

— Трейси. Я ушел, а она осталась.

— А еще кто-нибудь?

— Заходил какой-то парень, ненадолго. До этого я несколько раз видел его вместе с Ронни. Когда он появлялся, они прямо не отходили друг от друга.

— Ты полагаешь, это был его поставщик?

— Нет. Ронни всегда сам доставал себе дурь. Во всяком случае, до последнего времени. В последние две недели ему не удавалось ничего купить. Но с этим парнем они были как-то особенно близки…

— Я слушаю.

— Ну, как любовники, что ли.

— А Трейси?

— Да, да, но это же ничего не доказывает! Вы же знаете, как большинство наркотов зарабатывают деньги.

— Воруют?

— Воруют, играют… И работают на Колтон-хилле.

Холм Колтон к востоку от Принсес-стрит. Да, Ребус знал о Колтон-хилле, о машинах, стоящих всю ночь у его подножия, вдоль Риджент-роуд. Знал он и о кладбище Колтон, и о том, что там происходит.

— Ты хочешь сказать, что Ронни торговал собой?

Фраза прозвучала грубо, как заголовок в желтой прессе.

— Я говорю, что он ошивался там вместе с другими парнями и к утру всегда бывал при деньгах. — Чарли сглотнул. — Иногда еще и при синяках.

— О, господи.

Ребус добавил эту информацию к тому, что начинало уже складываться у него в голове в подобие дела. Очень грязного дела. Как низко может опуститься человек ради очередной дозы? Ответ выходил один: как угодно низко. И еще ниже. Он закурил следующую сигарету.

— Ты знаешь это наверняка?

— Нет.

— Сам Ронни, кстати, был эдинбуржец?

— Нет, он из Стерлинга.

— А фамилия его…

— Кажется, Макгрэт.

— Этот парень, с которым они так горячо дружили… Ты помнишь, как его зовут?

— Он называл себя Нил, Ронни звал его Нили.

— Нили? И, по-твоему, они были давнишние друзья?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.