Черный обелиск

Быстро набрасываю несколько строк, не перечитывая их, заклеиваю конверт, потом иду в контору, чтобы воспользоваться шёлковой бумагой, в которую была завёрнута последняя партия фарфоровых ангелов. Я завёртываю в неё розы и отправляюсь на поиски Фрица Кроля, младшего отпрыска фирмы. Ему двенадцать лет.

— Фриц, — говорю я, — хочешь заработать две тысячи?

— Да уж знаю, — отвечает Фриц. — Давайте сюда. Адрес тот же?

— Да.

Он исчезает, унося розы, — третий человек с ясной головой, которого я встречаю сегодня вечером. Все знают, чего они хотят, — Курт, Лиза, Фриц, только я не знаю. И дело не в Эрне, это я чувствую в ту минуту, когда вернуть Фрица уже нельзя. Но тогда в чём же дело? Где алтари? Где боги и где жертвы? Я решаю всё же пойти на Моцарта — пусть я один и мне от музыки станет ещё тяжелее.

* * *

Когда я возвращаюсь, звёзды уже давно сияют в небе. Мои шаги гулко отдаются в узкой уличке, я глубоко взволнован. Поспешно распахиваю дверь конторы, вхожу и останавливаюсь, поражённый. Рядом с аппаратом «престо» лежат розы и моё письмо, нераспечатанное, а рядом записка от Фрица: «Дама сказала, что на всём этом пора поставить крест. Привет, Фриц».

Поставить крест! Меткая шутка! И я стою, опозоренный до самых глубин моего существа, охваченный стыдом и яростью. Я сую записку в холодную печь. Потом усаживаюсь в своё кресло и погружаюсь в мрачную задумчивость. Мой гнев сильнее стыда, как бывает обычно, когда человеку действительно стыдно и он знает, что ему должно быть стыдно. Я пишу другое письмо, беру розы и иду в «Красную мельницу».

— Передайте это, пожалуйста, фрейлейн Герде Шнейдер, — говорю я портье, — акробатке.

Обшитый галунами человек смотрит на меня, точно я сделал ему какое-то неприличное предложение. Затем величественно тычет большим пальцем через плечо.

— Поищите себе другого пажа!

Я нахожу пажа и разъясняю ему своё поручение:

— Передайте букет во время представления. Он обещает. Надеюсь, что Эрна там и всё увидит, думаю я. Потом некоторое время брожу по городу и наконец, почувствовав усталость, возвращаюсь домой.

До меня доносится мелодичный плеск. Кнопф опять стоит перед обелиском и поливает его. Я молчу; дискутировать на эту тему бесполезно. Беру ведро воды и выливаю Кнопфу под ноги. Фельдфебель смотрит на льющуюся воду вытаращив глаза.

— Потоп… — бормочет он. — Я и не заметил, что идёт дождь. — И, пошатываясь, бредёт к себе.

VI

Над лесом стоит туманная багровая луна. Душно и безветренно. Стеклянный человек неслышно проходит мимо. Теперь он может выйти: солнце уже не превратит его голову в зажигательное стекло. Но из осторожности он всё же надел глубокие калоши — вдруг будет гроза, а она для него опаснее, чем солнце. Изабелла сидит рядом со мной на скамье против флигеля для неизлечимых душевнобольных. На ней обтягивающее фигуру платье из чёрного полотна, на босых ногах золотые туфли с высоким каблуком.

— Рудольф, — говорит она, — ты опять меня покинул. А в прошлый раз обещал остаться здесь. Где ты был?

Рудольф? Слава тебе Господи, думаю я: если бы она сегодня вечером назвала меня Рольфом, я бы этого не вынес. Позади — какой-то растерзанный день, и у меня такое ощущение, словно кто-то стрелял в меня из дробовика солью.

— Я тебя не покинул, — отвечаю я. — Уходил — да, но не покинул.

— А где ты был?

— Там, где-то в городе.

Я чуть не сказал: в городе у сумасшедших, но вовремя удержался.

— Зачем?

— Ах, Изабелла, и сам не знаю. Ведь делаешь очень многое, сам не зная зачем…

— Я тебя искала сегодня ночью. Светила луна — не такая, как вон та — багровая, тревожная, которая лжёт, нет, другая — прохладная, ясная, её пить можно.

— Наверное, было бы лучше, если бы я находился здесь, — отвечаю я, откидываюсь на спинку скамьи и чувствую, как от Изабеллы на меня веет покоем. — А как же можно пить луну, Изабелла?

— С водой. Очень просто. У неё вкус опала. Сначала её даже не очень ощущаешь, только потом чувствуешь, как она начинает в тебе поблёскивать.

Она светит прежде всего из глаз. Но света зажигать нельзя. При свете она меркнет.

Я беру её руку и прикладываю к своему виску.

Рука у неё сухая и прохладная.

— А как её пьют с водой? — спрашиваю я.

Изабелла отнимает у меня руку.

— Ночью нужно открыть окно и подставить под лунный свет стакан с водой — вот так. — Она вытягивает руку. — И луна попадает в него. Её видно в нём, стакан становится светлым.

— Ты хочешь сказать — она отражается в стакане?

— Нет, не отражается. Она в нём. — Изабелла смотрит на меня. — Отражается? Что ты хочешь сказать?

— Отражение — это картина в зеркале. Можно отражаться во многих предметах, если у них гладкая поверхность. И в воде. Но это не значит, что мы в ней.

— Гладкая поверхность? — Изабелла вежливо и недоверчиво улыбается. — В самом деле? Удивительно!

— Ну конечно. Когда ты стоишь перед зеркалом, ты же видишь себя в нём.

Она снимает туфлю и смотрит на свою ногу. Ступня у неё узкая, длинная и не изуродована мозолями.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.