Иностранные известия о восстание Степана Разина

      Отчасти с первых страниц, но особенно это заметно начиная с Ивана III, изложение носит сложный характер – автор нередко приводит по тем или иным вопросам внешних сношений и внутреннего состояния Русского государства различные литературные мнения, сталкивает их и только после этого выносит свое суждение, которое либо совпадает с одним из мнений, либо является самостоятельным. Так, касаясь вопроса о царском титуле и взаимоотношений русских царей с римскими папами, Марции резко критикует автора «Галльского Меркурия» за неточности и противопоставляет ему Габриеля Грамонда и отчасти Павла Иовия и Павла Пясецкого. Но тут же он ставит под сомнение некоторые утверждения Иовия и Пясецкого, ссылаясь на Герберштейна. Более того, Марции изобличает П. Иовия в противоречивой оценке взаимоотношений Василия III с папой и императором (с. 56). В итоге критического разбора литературы Марции приходит к правильному пониманию изменений в великокняжеском и царском титуле как выражения роста территории и могущества государства, персонифицированного в лице великого князя или царя. Вопрос о титуле, правильности его написания занимал одно из первостепенных мест во внешних сношениях России. Вот почему западные авторы, а вслед за ними и Марции уделяют большое внимание состоянию вопроса о титуле.
      Другой пример. Марции решительно выделяет суждения об Иване Грозном французского историка Жака де Ту (Туана) и «Истории Московии», изданной Эльзевирами, противопоставляя их взглядам других авторов, видевших в Грозном только тирана. По мнению самого Марция, Иван Грозный «величием духа… оказался достоин своего державного назначения» (стр. 58).
      В вопросе о самозванстве или подлинности пришельца из Польши, царя Дмитрия, автор также сталкивает ряд мнений западных авторов. И хотя в ходе рассуждений Марций сообщает, что свидетельство Петра Петрея из Упсалы убеждает в том, что Григорий Отрепьев был самозванцем, в конечном итоге он все же остается под влиянием точки зрения тех авторов, которые так и не преодолели сомнений в этом вопросе.
      Разноречие о Лжедмитрии показывает, как запутан был вопрос о нем для современников и ближайших потомков.
      Приведенных примеров достаточно, чтобы показать, что мы имеем дело с весьма любопытным для своего времени критическим разбором русской истории.
      Взгляды самого автора, его подход к оценке событий – не что иное, как прагматизм. Это обстоятельство, разумеется, не исключает того, что местами в его ученом труде мы сталкиваемся с весьма реалистическим подходом к тем или иным явлениям русской истории. Касаясь, например, призвания семибоярщиной на русский престол польского королевича Владислава, автор замечает, что сразу стало очевидным, как «непрочен этот мир и неверно это подчинение», так как «ни природа, ни то, что считается еще сильнее – привычка, не могли приучить московитов к правлению и нравам поляков» (с. 60). Но когда тут же, следуя своему обыкновению, в примечаниях Марций дает обобщенное суждение о различии духовного уклада и нравов польского и русского народов как причине враждебности между ними, вовсе снимая со счетов сам факт интервенции и захват Польшей западных русских земель, нельзя не видеть лежащего в основе этого суждения подхода с позиций идеализма. Когда же Марций вновь касается фактов внешней или внутренней истории России, историк-прагматист одерживает в нем верх. Ставя под сомнение на основе вышеприведенной сентенции надежность Андрусовского перемирия, автор в конечном счете выражает полную уверенность в его прочности, видя гарантию этой прочности в общей для России и Польши турецкой опасности (с. 61). Можно указать и другое. Из сочинения Марция видно, сколь глубоки корни измышлений западной пропаганды об особом якобы характере русских, для которых строгость законов и наказаний является весьма благодетельным обстоятельством, ибо они, как пишет наш автор, «только портятся от мягкого и снисходительного обращения» (с. 72). У того же Марция находим противопоставление свободного положения донских казаков, которые подчиняются русскому царю «не по принуждению, а по своей воле», обладают правом выборности своих начальников, положению находящихся под властью польского короля днепровских казаков, которые (здесь Марций ссылается на П. Пясецкого) «подчиняются польским законам и юрисдикции» и не имеют самоуправления. Марций пишет, что можно только пожелать тем, «которые до сих пор находились под властью Королевства Польского», такого же свободного положения, какое имеют донские казаки. Ухудшение положения днепровских казаков пропольски настроенный Марций связывает с движением Б. Хмельницкого, к которому он настроен враждебно, и в особенности с последующей деятельностью Дорошенко, позволившей туркам обратить Украину «в оплот своего могущества, страшный для московитов и всего христианского мира не меньше, чем для поляков» (с. 64). Как видим, повествование Марция соткано местами из весьма противоречивых суждений, но именно рационалистические элементы этого ученого сочинения делают его весьма ценным для своего времени и не лишенным интереса и для читателя наших дней.
      Основной темой диссертации И. Марция является восстание С. Разина. В нашей историографии утвердилось мнение, что книга И. Марция в этой части бедна фактическим материалом, но важна для выяснения международного значения разинского восстания. (А. Попов. История возмущения Стеньки Разина, с. 20; Б. Тихомиров. Источники по истории разинщины, с. 66; В. И. Веретенников. Об иностранных…источниках…, с. 174; И. В. Степанов. Крестьянская война…, с. 87 – 88.)В общей форме это суждение правильно, но теперь, когда мы располагаем первым полным переводом диссертации, представляется возможным уточнить оценки и подметить такие стороны сочинения Марция, на которые до сих пор не обращалось внимания. В противовес обилию ссылок в первой, общеисторической части работы, вторая ее часть, естественно, содержит лишь немногие и, кроме того, весьма глухие ссылки. Так, упомянуто «какое-то немецкое сочинение», а вслед за ним издания «Tneatrum Europaeum» и «Diarium Europaeum» (с. 64). Относительно немецкого сочинения с уверенностью можно сказать, что это «Сообщение…», вышедшее в 1671 г. (Kurtze doch Wahrhafftige Erzahlung von der blutigen Rebellion in der Moscau etc. Emden, 1671. – См.: Записки иностранцев о восстании Степана Разина. Под редакцией А. Г. Манькова. Л., 1968, с. 84 и сл.)Два других зарубежных издания содержали перепечатку сведений из европейских газет, и в частности из ярмарочных известий (см. с. 82 и сл.). На с. 66 диссертации Марция имеется ссылка на одну рукопись, но Марций, к сожалению, не дает ни названия ее, ни имени автора, хотя и характеризует его как ученого и добросовестного человека. Цитата из рукописи позволяет заключить, что Марций использовал иностранную рукопись, нам неизвестную. Наконец, там же обнаруживаем указания на какие-то записи по русской истории, на которые Марций ссылается дважды (Commentarii rerum Russicorum repere, commentarii astorum Russicorum) (c. 71). Как источник какое-то место в диссертации занимали «рассказы весьма серьезных людей». Если сюда добавить личные впечатления и наблюдения автора, которые не только дали большой материал для повествования, но и побудили автора взяться за перо, («Я решил изложить письменно и то, что я видел собственными глазами, и то, что, находясь рядом, узнал по достоверным свидетельствам».)то этим будет исчерпан круг источников той части труда Марция, которая посвящена собственно С. Разину. Если же говорить о фактической стороне изложения хода самого восстания, то она действительно бледнее того, что имеется в других иностранных свидетельствах. Однако, используя «Сообщение…» (Записки иностранцев.., с. 106 – 118.) как основной источник фактического материала о Разине, Марций нередко дает свое толкование событий, распределяет в известной мере по-своему свет и тени, пускаясь при этом в пространные рассуждения. Эта сторона книги Марция весьма интересна, поскольку дает представление, во-первых, об отношении европейского наблюдателя к событиям в России и, во-вторых, о приемах научно-публицистического творчества того времени. Однако с этой особенностью книги связано и то, что автор в ряде случаев допускает большие неточности в изложении событий и их толковании. Поэтому труд Марция требует к себе весьма критического отношения. (Неточности Марция в изложении фактической стороны дела отмечены нами в комментарии (см. с. 75).)
      К числу неизвестных нам до сих пор фактов можно отнести важное свидетельство о том, что в сражениях с повстанцами под Мурашкином победу царскому войску обеспечила конница из числа иностранных войск, участвовавших в составе сил Долгорукова. Любопытные сведения найдет читатель и о тревожных настроениях в Москве – при дворе, среди верхов и низов московского населения. Не менее важна стоящая за этим мысль, что положение в Москве целиком зависело от исхода действий армии Долгорукова.
      Касаясь идейной стороны движения, Марций неоднократно подчеркивает враждебность и самого Разина и повстанцев к боярам, к ближайшему окружению царя. Книга содержит по этому поводу интересный материал для исследователя. Однако отношение самого автора к боярам и их роли в политической жизни страны отнюдь не исчерпывается подчеркиванием враждебности к ним повстанцев.
      Наблюдения Марция о давлении бояр на царя при решении крупных внешних и внутренних политических вопросов дают нам в какой-то мере картину боярского сепаратизма. Если здесь не исключена возможность некоторых преувеличений, то все же едва ли отсутствует и зерно истины. Стороннему наблюдателю все это могло броситься в глаза. Пережитки прошлого в XVII в., в период становления абсолютной монархии, были еще сильны. В нашей литературе превалирует подчеркивание абсолютистских черт правления Алексея Михайловича, а боярство рассматривается в значительной мере как трансформированная сила. Лаконичные, но яркие строки Марция показывают, что на самом деле картина была сложнее.
      Заслуживают пристального внимания и весьма интересные рассуждения автора о разобщенности действий отрядов Разина в период наивысшего развития Крестьянской войны в Среднем Поволжье после симбирской эпопеи. В разобщенности, разброде и в отсутствии руководящего центра в лице самого предводителя Марций видит причину поражения повстанцев (с. 72). Вслед за «Сообщением…» и в соответствии с другими источниками начало восстания Марций относит к 1667 г. Это показывает, что в России и за рубежом события 1667 г. воспринимали как качественно новое явление, отличное от предыдущих походов донских казаков на Волгу и Каспий «за зипунами». Думается, эти обстоятельства должны быть учтены в происходящем ныне обмене мнений относительно хронологических рамок второй Крестьянской войны.
      Судя по характеру описания казни С. Разина, Марций, находясь в это время в Москве, был несомненно ее очевидцем наряду с другими иностранцами (Рейтенфельс, Хебдон, автор «Сообщения…»), оставившими ее описание. При совпадении основных данных каждое из этих описаний подмечает какие-то свои детали и особенности, бросившиеся в глаза их авторам. Все авторы подчеркивают отсутствие у Фрола Разина мужества и стойкости, которыми с избытком был наделен его брат. Указывают и на то, как С.Разин успокаивал и наставлял брата и упрекал его за малодушие. Но только Марций сохранил потрясающую по своей силе сцену, отметив, что С. Разин «был так непреклонен духом, что не слабел в своем упорстве и не страшился худшего, и уже без рук и без ног сохранил свой обычный голос и выражение лица, когда, поглядев на оставшегося в живых брата, которого вели в цепях, окрикнул его: «Молчи, собака!"».
      При написании диссертации Марций, по всей вероятности, не задавался целью изложить возможно полнее фактическую сторону событий. Его гораздо более занимало стремление понять и изложить причину и сущность событий, постичь натуру самого Разина и движущие пружины его действий. В этом смысле книге Марция принадлежит особое место в кругу других сочинений XVII в. о восстании Разина. Примечательно стремление автора поставить движение Разина в связь с крупнейшими внешнеполитическими и внутриполитическими событиями в истории России того времени. Восстание рассматривается как идущее непосредственно вслед за тяжелой для России Русско-польской войной (с. 62) и тем самым как бы из нее вытекающее. Автор видит определенное воздействие на ход восстания событий на Украине и дела Никона. Подчеркивается связь движения с положением донского казачества и массовыми побегами на Дон, по выражению автора, «преступного и подлого люда». Словом, Марцию нельзя отказать в известной широте взгляда, горизонт его подхода к оценке восстания Разина достаточно широк. На этой основе складывается и отношение автора к самому Разину, его оценка как исторического деятеля. Уже на первой странице диссертации автор объясняет повод ее написания следующим образом: «дерзость и отвага» Разина «навели меня на мысль рассказать о начале, ходе и конце того мятежа, который не только привел Московию в смятение, но и поставил ее перед крайней опасностью». В приведенных словах раскрыт глобальный характер движения, но в них же чувствуется и невольное восхищение автора самим Разиным. Это же чувство не покидает Марция, когда в другом месте он характеризует Разина как человека хотя и «безродного», но «на редкость искушенного, готового на любое дело» (с. 64). Внутренняя характеристика образа дополняется не менее ярким описанием физического облика предводителя повстанцев: крепкого сложения, «закален в тяготах войны, в цветущем возрасте и здоров». В данном контексте не производят отрицательного впечатления приписываемые Разину жестокость и свирепый вид (с. 64). Марций именует Разина тираном, но вместе с тем наделяет его чертами способного предводителя, умело обеспечивающего тыл своему войску, понимающего настроение народа, хорошо использовавшего в своих интересах ряд моментов внутриполитической жизни страны, в том числе дело Никона, смерть царевича Алексея и др. Однако отношение Марция к Разину в конечном итоге отрицательное. Этим объясняется, что автор не жалеет места и красок для описания жестокости, коварства Разина, вакханалии казней и убийств, якобы чинимых им и повстанцами. Однако весь материал такого рода есть повторение сведений, заимствованных из «Сообщения…». Объяснение мотивов выступления самого Разина сводится к двум моментам: чувство мести за брата, казненного Долгоруковым, и жажда власти. Династический момент, свойственный понятиям средневековья, имеет место и здесь при объяснении событий. Ход восстания, по утверждению автора, должен был разрешиться чем-либо одним – гибелью царя или Разина.
      В целом образ Разина настолько захватывает воображение Марция, что он невольно ищет и предлагает исторические параллели. Однажды Разин назван «русским Катилиной», поскольку он убеждал всех, кто хочет мстить боярам, сходиться к нему (с. 67). В поисках аналогий под таким углом зрения автор называет и предводителя восставшего имперского рыцарства Вильгельма Грумбаха, который, по словам Марция, «в прошлом веке исполнился такой дерзости и гордыни, что угрожал спокойствию не одной только Саксонии, но и всей Германии» (с. 69). Общим для Разина и Грумбаха является и трагический конец: Грумбах был осажден войсками императора в Готе, пленен и четвертован. Морально-этические и чисто внешние критерии аналогий приводят к тому, что в другом случае наряду с Иваном Подковой, предводителем запорожского казачества, затем молдавским господарем, который по социальному происхождению был ближе к Разину, названа и такая фигура, как вождь князей-протестантов, выступивших против императора Карла V, – Филипп I Великодушный. Для нас подобные параллели лишены реального смысла, но чрезвычайно важен сам факт сравнений Разина, с той или иной точки зрения, с историческими деятелями как далекого, так и недавнего прошлого. Марций показывает огромную силу воздействия Крестьянской войны и прежде.всего ее предводителя на европейское общественное мнение. Но сила всякого воздействия определяется размахом и глубиной самого явления. И сочинение Марция, с этой точки зрения, представляется нам убедительным доказательством огромной силы восстания Разина, несшего реальную угрозу правлению Алексея Михайловича. Европа следила за ходом событий, затаив дыхание. Впрочем, прямые высказывания на этот счет самого Марция носят весьма очевидный характер. Буквально в первых строках его диссертации читаем, что он «сам был зритель тех волнений, которые удивляли всю Европу». Позднее, приступая к изложению восстания, Марций отмечает, что «страхом была охвачена не одна Московия – вся Европа некоторое время жила в ожидании того, какой оборот примут эти события» (с. 62). Как видно из публикуемых в данном сборнике сообщений западноевропейской прессы, пристальное внимание ряда европейских государств к событиям в России действительно имело место и при этом носило далеко не бескорыстный характер. С возможностью серьезных осложнений в России связывались надежды на пересмотр некоторых внешнеполитических договоров, на благоприятные для заинтересованных стран изменения позиции России в территориальных спорах и, наконец, открытые расчеты на оказание военной помощи русскому правительству и тем самым на вмешательство во внутренние дела России.
      Если попытаться определить ведущую тему, сочинения Марция и его основное значение как источника, то это будет международный аспект, международный резонанс восстания Разина. Уже само появление сочинения Марция в форме ученого труда, магистерской диссертации, – красноречивое тому доказательство. Но есть еще одна важная сторона дела. Симпатии автора целиком на стороне русского царя как самодержца. А Разин в его глазах в конечном счете не кто иной, как тиран и государственный преступник, покусившийся на законную власть и получивший заслуженную кару. К этому сводится основная идея, основная мораль произведения. Именно с этой идеей и апеллирует Марций к своему европейскому читателю. За рубежом, в условиях немецких земель и Европы в целом, такая идея была нужна господствующим классам не менее, чем где-либо в другом месте.
      В структурном отношении книга Марция делится на 29 небольших параграфов, обозначенных арабскими цифрами, но с нарушением порядка: цифра 13 встречается дважды, цифры 14 и 15 отсутствуют, а начиная с цифры 16 параграфы пронумерованы до 30 (В настоящем издании вместо второй цифры 13 поставлены порядковые номера параграфов 14 – 15.). На отдельных страницах сочинения имеются примечания, напечанные курсивом. В параграфах с 1 по 13 примечания обозначены буквами латинского алфавита, от а до 1. Начиная со второго 13-го параграфа (в нашем издании параграф 14 – 15)и до конца примечания обозначены знаком*. Латинский текст воспроизводится по первому изданию 1674 г., но с исправлением очевидных погрешностей по изданию 1698 г. Поскольку историческая часть труда И. Марция выходит за рамки темы сборника и представляет интерес лишь в библиографическом отношении, мы не даем к ней за период до XVII в. реального комментария, а ограничиваемся характеристикой основных ее особенностей в предисловии. Однако на протяжении всей диссертации в подстрочных примечаниях к ее тексту воспроизводятся полные названия сочинений, использованных Марцием, в тех случаях, когда ссылка у Марция дана кратко, а иногда и неточно. Устанавливаются имена авторов в случаях, когда Марций дает только наименования произведений. Такая работа, проделанная А. К. Гавриловым, служит существенным дополнением к библиографическому аппарату сочинения Марция. Другой вид подстрочных примечаний составляют пояснения к переводу отдельных терминов.
 

ИОГАНН ЮСТУС МАРЦИЙ ИЗ МЮЛЬГАУЗЕНА В ТЮРИНГИИ

 
      (Выражаем благодарность сотруднице фонда «Россика» ГПБ И.Г.Яковлевой, немецким коллегам Берндту Функу и д-ру Гюнтеру, директору Мюльгаузенского городского архива, за большую помощь в разысканиях. В отношении русского перевода и подстрочного комментария мы многим обязаны редактору перевода А. И. Доватуру, а также Е. И. Гольцман и А. А. Алексееву.)
      Виттенбергская диссертация, посвященная Степану Разину, указывает дату публичного диспута (29 июня 1674 г.) и называет два имени: председательствовавшего на диспуте Конрада Самуэля Шурцфлейша и выступавшего (респондента) Иоганна Юстуса Марция. (В первом издании диспутации (год не указан, предположительно 1674 – 1675 гг.) – и только в нем – имеется благодарственное посвящение мюльгаузенскому сенату от имени Марция. Относительно назначения диспутации, порядка диспутов, а также о трудном вопросе об авторстве см.: Е. Horn. Die Disputationen und Promotionen an den Deutschen Universitaten. Leipzig, 1893.) Если Шурцфлейш, с именем которого долго связывали это сочинение, достаточно хорошо известен и теперь, то Марций, в котором наконец признали автора интересующего нас сочинения, оставался неизвестным. (В. Г. Струве (В. G. Stгuvius. Selecta Bibliotheca historica. Jenae, 1705, p. 760), приводя это сочинение, называет только старшего коллегу, Марция же не упоминает вовсе. Такого рода краткость послужила причиной заблуждения, которое установилось в XVIII в. (например, библиографии европейских сочинений о России Нольтена и Селлия). Хотя академик Миллер (G. F. Mu11еr. Sammlung Russischer Geschichte, Bd. 7. St.-Petersbourg, 1762, s. 500 – 501, Anm.) и выразил некоторое сомнение касательно авторства Шурцфлейша, мнение это оставалось господствующим до того времени, когда В. И. Веретенников высказался за авторство Марция. Однако он не имел никаких сведений о последнем. Известные лексиконы Иехера и Цедлера не называют Иоганна Юстуса Марция; не знают его и обзоры путешественников в Россию Аделунга и Кордта.)Поскольку установление личности и основных биографических данных Марция существенно для решения вопроса об источниках, достоверности и цели его повествования, сообщим здесь кратко те сведения, которые нам удалось собрать.
      Прежде всего упомянем здесь два свидетельства из виттен-бергских лет Марция: стихотворные обращения Шурцфлейша к Марцию, приуроченные к выступлению последнего на диспуте (июнь 1674 г.) и к получению им степени магистра философии (апрель 1675 г.). (С. S. Schurzfleischi Poemata latina et graeca. Vitembergae, 1702, p. 95, 160.)Рассмотрение этих стихотворений показывает с ясностью: 1) сам Шурцфлейш автором разинской диспутации признавал Марция, 2) Марций выступал с нею pro gradu и ученую степень получил в связи с ней же, 3) Марций определенно был в России. Заметим, что авторство Марция, принадлежность московского опыта именно ему не исключают общего влияния Шурцфлейша. Напротив, в разделах сочинения, дающих обзор западноевропейской литературы о России, (Благодаря обстоятельности этих разделов работу Марция можно рассматривать как одну из первых библиографий Россики. В наших подстрочных примечаниях к переводу мы старались дать пояснения к тем ссылкам, которые даны неполно или неточно.) многое, не говоря уж о способе работы и выражения, может восходить к влиянию учителя. (Интересно, что Шурцфлейш тоже упоминает разинские события, хотя и очень кратко (С. S. Schurzfleischi Epitomes Historicae a Sleidano coeptae series. Wittebergae Saxonum, 1678, p. 18); зато когда в одной из своих речей (idem, Orationes Panegyricae et allocutiones. Vitembergae, 1697, p. 9) он говорит о положении московских лютеран, трудно удержаться от мысли, что этими сведениями он обязан личному общению с младшим коллегой.)
      Что касается имени Марция, то оно, как показывают матрикулы Виттенбергского университета, представляет собой латинизацию – так называемый Schulname – его настоящего имени Мерц (Merz, Mertz). (Album Academiae Vitembergensis, Jungere Reihe, Teil 2 (1660 – 1710), bearb. von Fritz Juntke. Halle, 1952, s. v. Joh. Justus Mertz.)Под этим именем он известен мюльгаузенской хронике (Chronik der Stadt Muhlhausen, hrsg. von R. Jordan, Bd. 3. Miihlhausen, 1906, 36, 141 – 142, 145.)и церковной истории Мюльгаузена, составленной Эйльмаром, (Kirchen-Historie der Kayserlichen Freien Reichsstadt Muhlhausen. Muhlhausen, 1714, S. 24, 25.)из которых узнаем, что в конце своей жизни Мерц был пастором в родном городе. Однако наиболее связное и полное представление о жизн Марция-Мерца ((Впредь мы будем продолжать называть его Марцием, поскольку он интересен нам прежде всего как автор.)можно получить из его жизнеописания, составленного сразу после его смерти его преемником в церкви св. Николая пастором Эйзенхардтом. (Das Leben des pfarrers Magister Justus Merz. Aus dem Kirchenbuch St. Nikolai, mitgeteilt von Hauptmann Ehrhardt. – В кн.: Muhlhauser Geschichtsblatter, Jg. X (1909/10), S. 55 – 58.))Вот основные данные оттуда: Иоганн Юстус Мерц родился 6 мая 1648 г. в Болыптедте, близ Мюльгаузена; посещал мюльгаузенскую гимназию, а в 1666 г. в связи с материальными трудностями в семье после смерти отца стал учиться в Штеттине. Блументрост и Грегори (Лаврентий Алферович Блументрост и Иоганн Готфрид Грегори (так же как и дети обоих) хорошо у нас известны в связи с историей медицины, Академии наук и придворного театра.)на своем пути в Москву ехали через Штеттин, и Грегори пригласил молодого человека на место учителя в школу при немецкой слободе под Москвой. (В Лейпциге Блументрост пригласил в качестве домашнего учителя для своего сына и в помощники себе Лаврентия Рингубера, студента-медика. Материалы, касающиеся поездок Рингубера в Россию, представлены в известном сборнике (Relation du voyage fait en Russie en 1684 par Laurent Rinhuber. Berlin, 1883), на который мы будем ссылаться ниже.)Тот дал согласие и присоединился к ним в Данциге, однако, добравшись до Кенигсберга, раздумал и имматрикулировался в тамошнем университете, (Прежде, совсем еще юным, Марций, по обычаям того времени, был имматрикулирован и в Лейпцигском университете. См.: Die jungere Matrikel der Universitat Leipzig. 1559 – 1809. Bearb. von G. Erler. Bd. I-II. Leipzig, 1909, s. v. Joh. Justus Merz.)- он, по-видимому, стремился продолжить свое образование. Только заручившись письменным заверением в том, что через три года (условия: 100 талеров ежегодно и бесплатный стол) он непременно будет отпущен, Марций согласился вновь. По приезде (Блументрост и Грегори прибыли в Москву в мае 1668 г. Отсюда с определенностью следует, что произнесенные Марцием в июне 1674 г. слова: sextus annus est ex quo Rossiam commeavi – нужно понимать как «шесть лет», а не как «шестой год». Ср. подстрочное примечание к начальным словам сочинения на с. 51.)в Москву он был вместе с Блументростом на аудиенции у Алексея Михайловича. Старательно исполнявший свои обязанности по школе (Д. В. Цветаев упоминает учительствовавшего при школе Грегори «Ивана Юста Марция», о котором он не имел больше каких-либо сведений и которого не догадался отождествить с респондентом разинской диспутации. По форме имени можно думать, что Цветаев встретил его в русских документах (Первые немецкие школы в Москве и основание придворного немецко-русского театра. – Варшавские университетские известия, 1889, № VIII, с. 5 – 6, 9).) и при церкви (во время отъездов Грегори к гарнизону, (Об отлучках пасторов Грегори и Фокеродта в армию, действовавшую против татар, казаков или на польской границе, упоминается в документе, направленном Эрнсту, герцогу Саксен-готскому (Relation du voyage…, p. 2).)располагавшемуся в Смоленске, Марций стал иногда заменять пастора, так что имел случай упражняться в искусстве проповеди), имевший к тому же прекрасную музыкальную подготовку, которая выделяла его еще в Мюльгаузене и Штеттине, Марций вполне завоевал расположение генерала Николая Баумана, у которого он и столовался (Бауман, по-видимому, увлекся Марцием так же, как в свое время Фокеродтом, а потом Грегори. Впрочем, он раньше Марция, еще в начале 1671 г., уехал из России, откуда долго не мог выехать и куда впоследствии не мог вернуться. О Баумане см.: Д. В. Цветаев. Генерал Бауман и его дело. Из жизни Иноземской слободы в XVII веке. М., 1884.).На будущее Марцию прочили место пастора в Москве. Когда трехлетний срок службы истек, возникли трудности с выездом: выехать удалось только в 1672 г. Тяжелобольной (Отсюда становится понятен намек из упомянутого выше стихотворения Шурцфлейша (fessasque medullas / sidere Saxonico reficis).), он отправился с каким-то купеческим судном через Архангельск и, пережив ряд злоключений на море, добрался в сентябре 1672 г. до Гамбурга. К началу декабря 1672 г. (Комбинируя два свидетельства Рингубера (Relation du voyage…, p. 29, 51), можно думать, что Марций прекратил свою службу при школе в сентябре 1671 г., а плату за все три года получил только в Гамбурге. Для нас здесь важнее всего то, что он покинул Москву после казни Разина.)он был в Мюльгаузене. С 1673 по 1675 г. Марций учится в Виттенберге, где через год после разинской диспутации (Ни этого, ни каких-либо других сочинений Марция его жизнеописание не называет. С. Коновалов упоминает три поздравительных стихотворения, обращенных к Марцию. Среди поздравивших и брат Юстуса – Христиан Марций, также учившийся в Виттенберге (S. Konovalov. Razin's Execution: Two Contemporary Documents. – Oxford Slavonic Papers, 1965, vol. XII, p. 91 – 98).)получает звание магистра. В дальнейшем он продолжает учиться: в Мейсене слушает Пфейффера, а в Дрездене – Карпцова, у которого получает ординацию, перед тем как отправиться с саксонцами под Вену в качестве армейского проповедника (1683 г.). После этого похода Марций возвращается в родные места: сначала он пастор церкви св. Георгия и Мартина, а с 1696 г. – пастор при церкви св. Николая и Петра, каковым и остается до конца своей жизни. Женат он был на Марте Катарине Эйльмар – дочери мюльгаузенского архидиакона магистра Георга Готфрида Эйльмара (Семейство Эйльмаров было весьма заметным в Мюльгаузене. Через несколько лет после смерти Марция с их домом был связан Иоганн Себастьян Бах, одно время живший в их городе.); имел трех дочерей. Умер после тяжелой болезни в 1702 г., на 55-м году жизни.
      Располагая этими сведениями, мы без труда можем представить себе важнейшие обстоятельства пребывания Марция в Москве и его окружение. Обстановка этих лет особенно известна благодаря так называемому делу генерала Баумана (Материалы, касающиеся этого дела, исследованы Д. В. Цветаевым (см.: Генерал Бауман и его дело); документы изданы им же в его «Памятниках к истории протестантства в России» (ч. 1, М., 1888). Письма и записки Рингубера содержат ряд живых характеристик (см.: Relation du voyage…, p. 27-30 и 42-48).). Для Баумана, Грегори, Блументроста, от которых более всего зависела судьба Марция (как и Рингубера), это было трудное время.