Тайфуны с ласковыми именами (Эмиль Боев - 6)

      - Это все?
      - Это только начало.
      - Странный вы человек, Лоран. Опасаетесь Флоры, а ищете встречи с Максом. Да Макс вас сотрет в порошок, если только усомнится в чем-нибудь.
      - Такой опасности не существует.
      - Вам видней. Что касается встречи с Бруннером, то этот маленький подарок вы от меня получите, мой мальчик. - Затем она поднимается с кресла, снова ставит руки на бедра и спрашивает деловым тоном: - Так мы будем ложиться?
      - Мы же затем и пришли... - отвечаю я.
      Я просыпаюсь с мыслью, что в такое теплое время давно пора убрать ватное одеяло. Одеяло мне заменяет Флора - ее дородные белые руки заключили меня в крепкие объятия... Другая моя забота касается несчастного Бенато. Похоже, что и сегодня ему суждено начать рабочий день, а может быть, и закончить обед без меня.
      Я пытаюсь высвободиться из могучих объятий этой роскошной женщины, но во сне она прижимает меня к себе еще крепче. Я уже исхожу потом. Вот это объятия! Придется выждать какое-то время.
      Истомленная переживаниями в кабаре, а затем ночными, Флора освобождает меня от своих объятий только в девятом часу. Но должен признать, что, едва открыв глаза, она проявляет завидную активность. Несколько энергичных приседаний и наклонов, несколько минут под душем, и мы уже сидим за кухонным столом перед обильным завтраком.
      - А ты мне нравишься, мой мальчик, - говорит хозяйка, протягивая руку к булочкам, только что доставленным из пекарни. - Хотя я вправе обижаться на тебя.
      В отличие от Розмари она в первую же ночь перешла на "ты".
      - Обижаться, за что?
      - За твое недоверие. Перешагиваешь Флору, ищешь Бруннера...
      - Недоверие здесь ни при чем, это диктуется необходимостью: нужные мне сведения я могу получить не от тебя, а от Бруннера.
      Флора задерживает на мне задумчивый взгляд, словно соображая, что же это за сведения такие: приятелю ее они известны, а ей - нет. Затем пожимает плечами.
      - Так уж и быть. Хотя было бы куда лучше, если бы вели переговоры мы с тобой вдвоем - два представителя торговых фирм, не так ли?
      - Ты, в сущности, кого представляешь?
      - Тебе это известно: Макса Бруннера.
      - Бруннер - это не фарфоровый завод.
      - А при чем тут фарфоровый завод?
      - Значит, ты его послушное орудие.
      - А почему не наоборот?
      - Потому что он дергает за нитки.
      - Бог ты мой! - вскидывает она брови. - Если он начнет дергать за нитки, то до такой степени запутается в них, что даже мне его не высвободить.
      - А ты не боишься, что, завладев добычей, он может махнуть на тебя рукой?
      Она смеется коротким и невеселым смехом:
      - Скорее я могла бы махнуть на него рукой. Но не стану этого делать. Одинокой женщине, мой мальчик, всегда нужен домашний пес.
      Глава седьмая
      До недавнего времени это заведение, вероятно, представляло собой обыкновенный подвал, заваленный всяким хламом. Но вот, распространяясь неведомыми путями, сексуальная революция докатилась и до этих мест - возможно, как ее далекий и робкий отголосок. Афиши "Казино де Пари" начала века, несколько красных фонарей в нишах, десяток столиков, освещенная прожекторами эстрада - и вот уже подвал превратился в берлогу, где немногочисленная местная богема может созерцать разгул эротических страстей.
      Это второе и последнее ночное заведение в добропорядочном Берне рангом значительно ниже "Мокамбо", но, вероятно, значительно интереснее его, если судить по тому, что народу здесь полным-полно. Магнитофон, заменяющий дорогостоящий и совершенно ненужный в этом подвале оркестр, с помощью усилителей наполняет зал почти невыносимой поп-истерией. Избыток децибелов контрастирует, однако, с нехваткой освещения, и я довольно долго блуждаю в красном полумраке между столиками, пока не обнаруживаю интересующую меня личность.
      - Вы позволите?
      Личность бросает взгляд в мою сторону и безразлично пожимает плечами. Затем снова смотрит в мою сторону и, видимо, узнает меня, потому что бледная физиономия субъекта вытянулась еще больше, а острые глазки беспокойно забегали.
      - Виски? - спрашивает кельнер, которому здешняя суматоха не мешает заметить мое появление.
      Я киваю и, видя во рту соседа незажженную сигарету, услужливо подношу зажигалку. Однако человек внезапно шарахается в сторону, словно пламя обожгло его, и бормочет:
      - Мерси, я не курю.
      - Но вероятно, прежде курили? - задаю ему вопрос только для того, чтобы начать разговор.
      - Курил, и еще как. Но однажды врач предупредил меня, что, если буду так много курить, долго не проживу. Грудь у меня не совсем в порядке. - Он замолкает и больше не смотрит в мою сторону - все его внимание поглощено женщиной, внезапно появившейся на эстраде под предупредительный гром воспроизводимых магнитофоном ударных инструментов.
      У меня нет представления о программе в "Мокамбо", гак как в тот вечер, раньше времени похищенный Флорой, я был лишен возможности ее посмотреть. Что касается здешней программы, то ей, конечно, далеко до классических традиций знаменитого "Казино де Пари". Вышедшая на эстраду дама, вполне очевидно, прибыла сюда не из Парижа, а из какого-нибудь вертепа превращенного в развалины Бейрута. Чересчур жирная и весьма подвижная, она пытается сочетать восточный танец живота с американским стриптизом - постепенно стаскивая с себя свои эфирные вуали и обнажая все, чем одарила ее природа, она лихо вертит бедрами под завывания усилителей, и телеса ее трясутся, словно желе.
      Мой сосед, весь превратившийся в слух и зрение, видимо, по достоинству оценивает эротическую сгущенность номера. И все же у меня такое чувство, что ему что-то мешает полностью сосредоточиться. Надеюсь, причина не во мне.
      Показав публике все, что можно было, и не оставив после себя ничего, кроме пары туфель, толстуха исчезает за занавесом, вертя на прощание увесистым задом, и тут же на эстраде появляется ее антипод - длиннущая и ослепительно белая представительница северной расы, основательно одетая в шелка и меха, так что, очевидно, потребуется уйма времени, пока она окончательно разденется.
      Однако я не намерен дремать здесь до поздней ночи, да и события принимают такой оборот, что мне совсем не до развлечений, поэтому я вынужден ненадолго отвлечь внимание соседа от очередного сексуального блюда.
      - Я пришел сюда не ради стриптиза, господин Пенев, а для того, чтобы сказать вам несколько слов. В ваших интересах внимательно выслушать их, мне кажется.
      Человек стрельнул в меня глазами и, как ни странно, снова вперяет взгляд в скандинавку, которая уже отбросила жакет из искусственной белки и занялась платьем.
      - Я не добивался встречи с вами, - бормочет Пенев. - Но если хотите что-то сказать, говорите. Я не глухой.
      - Мне нужны досье агентуры. Агентуры Горанова.
      Сосед, снова коротко взглянув на меня, устремляет взгляд на длинную белотелую самку, которая уже на подступах к кружевному белью.
      - Досье? - глухо произносит он. - И что еще? Сверхзвуковой самолет, атомная бомба, космическая ракета? Делайте любые заявки, я к вашим услугам.
      - Видите ли, Пенев, не лучше ли нам обойтись без этих досадных вступлений? Ваше недоумение кажется таким наивным. Вам сказано предельно ясно: мне нужны досье. К этому можно добавить лишь одно: времени у нас в обрез.
      - Лично мне торопиться некуда...
      - Однако те, что идут за вами по пятам, торопятся. Мне трудно судить, насколько вы в курсе, но с некоторых пор вы находитесь под наблюдением. И не стану удивляться, если и сейчас за вами следит кто-нибудь из присутствующих.
      - А с какой стати вы проявляете такую заботу обо мне? - замечает сосед, не отрывая глаз от эстрады. - Если вы все время суете свой нос куда не следует и бредите всякими там агентурами, вам лучше о себе подумать.
      - Я думаю о нас обоих. Не потому, что питаю к вам особую симпатию, а в силу того, что так сложились обстоятельства: я разыскиваю то, что находится у вас, а вы - то, что у меня. К этому и сводится мое предложение: вы должны отдать то, что нужно мне, и получить взамен то, что нужно вам. Надеюсь, вам ясно?
      - Не совсем, - слегка качает своей острой головой мой собеседник. - Я уже слышал, что вы ищете, но не могу понять, что я сам ищу.
      - Брильянты.
      Наконец-то Пенев благоволит отвести глаза от сцены, хотя именно в этот момент северная красавица, усевшись на стул в бесстыдной позе, начинает стаскивать чулки. Она их скатывает с такой досадной медлительностью, как будто рассказывает бесконечно длинный и скучный анекдот. Старый, бородатый анекдот.
      - Вы не могли бы объяснить поточней? - спрашивает Пенев, вынимая изо рта уже совершенно размокшую сигарету и бросая ее в пепельницу.
      - Я сказал - брильянты. Брильянты, оставленные Горановым, которые вам вот уже столько времени покоя не дают. И напрасно вы надеетесь докопаться до них с помощью Виолеты, Флоры или собственными усилиями Совершенно напрасно, Пенев. Потому что они у меня.
      - Досье... Брильянты... Чушь какая-то, - бубнит пренебрежительно сосед.
      Однако тот факт, что он утратил всякий интерес к номеру длинной скандинавки, говорит о другом. Пенев достает из кармана коробочку "Лаки-страйк" без фильтра - при его "холодном" курении всегда пользуются сигаретами без фильтра - и вставляет в угол рта новую сигарету.
      - Вы, похоже, и в самом деле не даете себе отчета, что происходит, спокойно говорю я. - Чтобы продлить жизнь, вы воздерживаетесь от курения. А вам и невдомек, что имеются все предпосылки к тому, чтобы ваша жизнь сделалась такой короткой, как эта сигарета, которую вы без конца жуете. Люди, убравшие Горанова, собираются убрать и Пенева. Вполне возможно, они уже готовы к этой операции, и, если вы хотите уцелеть, не тратьте время на разговоры и отбросьте всякое притворство.
      Реплика оказалась достаточно длинной, чтобы артистка успела стащить чулки, а Пенев - побороть колебания.
      - Зачем вам досье? - вдруг спрашивает он и торопится добавить: - Если они вообще существуют.
      - В них значатся имена моих близких, а им больше не хотелось бы фигурировать в этих досье, они желают в будущем спать спокойно.
      - Значит, вы болгарин? - спрашивает мой сосед на родном языке.
      - А вы за кого меня приняли? За американского негра? - отвечаю на том же языке.
      Он не реагирует на эти слова и погружается в свои мысли, а тем временем высокая женщина на эстраде царственным жестом отбрасывает в сторону бюстгальтер и приближается к апогею своего номера - ей осталось освободиться от трусов. И, поскольку мой собеседник даже в этот напряженный момент не поднимает взгляда на красотку и поскольку его размышления, по моему мнению, слишком затянулись, я ощущаю потребность прийти ему на помощь:
      - Должен вас предупредить: если вы прикидываете, как бы спасти собственную жизнь, пустив в расход мою, то вы допускаете роковую ошибку. Сам факт, что я открылся вам, говорит о том, что тыл у меня надежно защищен. При малейшей попытке предательства вас мигом ликвидируют. Люди, готовые это сделать, всегда начеку, Пенев. Они не выпустят вас из поля зрения, и вам нигде не укрыться от пули. - И так как дело и без того зашло далеко, я позволяю себе добавить: - В сущности, пулю вы уже давно заслужили. И я проявляю большое великодушие, предоставляя вам амнистию А оттого, что вместе с амнистией я даю вам и брильянты, мое великодушие представляется поистине фантастичным.
      - Чем фантастичнее предложение, тем меньше доверия оно внушает, - отвечает Пенев, и ответ его не лишен основания.
      - Вы прекрасно понимаете: люди, которых я представляю, брильянтами не интересуются, особенно крадеными.
      - А что это, в сущности, за брильянты, о которых вы все время толкуете? спрашивает он ради небольшой проверки.
      - Многокаратовые. Потрясающая коллекция. Разложенные со вкусом в небольшой черной коробочке.
      - Сколько их?
      - Девять.
      - Вот и обмишурились вы, - качает головой Пенев. - Их ровно десять штук.
      - Было десять. Только один из них попал на рынок, где сбывают краденые вещи. Так что теперь их девять.
      Он, разумеется, отлично знает, сколько их, просто ему понадобилось выяснить, насколько я в курсе дела. Уже исчезла со сцены высокая скандинавка, чтобы предоставить место мулатке с умопомрачительными формами в легком ситцевом платье. Эта явно работает в соответствии с лозунгом: "Берегите время!"
      - И нечего вам мудрить, - советую я Пеневу. - Будете долго мудрить сделка может и не состояться. У вас не так много времени, чтобы собрать свои пожитки и исчезнуть.
      - Кстати, как вы себе представляете эти досье? - спрашивает Пенев, только теперь подняв голову, чтобы посмотреть мне в глаза.
      - Их внешний вид меня нисколько не интересует. И то, как они заполнены. И шифр, если им пользовались.
      - Шифра нет, - успокаивает меня Пенев. - Но есть другое: эти досье, гражданин, были разрезаны по вертикали на три полосы. Десять листов, и каждый был разрезан на три полосы, таким образом, всего получилось тридцать полос, не так ли? Ну вот. Но если дойдет до сделки, я смогу предложить вам только десять полос из общего количества.
      - А где остальные?
      - В двух различных местах.
      - Но вам, конечно, известны эти места.
      - Одно - да. Что касается другого, об этом спросите у Горанова.
      - А где первое?
      - А брильянты?
      - О брильянтах не беспокойтесь. Я могу вручить их вам сегодня же.
      - Когда вручите, тогда я вам обо всем и расскажу. И десять полос досье заодно передам.
      - Условия сделки, которые вы мне предлагаете, неравноценны.
      - Я вам ничего не предлагаю. Это вы предлагаете.
      - И все же они неравноценны.
      - Я не в состоянии дать вам больше того, что у меня есть, - пожимает плечами Пенев.
      - А что содержат ваши "полосы"?
      - Самое главное: псевдонимы. Листы, как я уже сказал, были разрезаны на три части. На одной - псевдонимы, на другой - подлинные имена, а на третьей записаны данные о характере деятельности.
      - Но псевдонимы далеко не самое главное.
      - Для нас они - самое главное, потому что мы под ними работаем. Во всяком случае, чем я располагаю, то предлагаю.
      - Вы мне предлагаете сущий пустяк. Я рассчитывал на другое.
      - Может, и я рассчитывал на другое, но, как видите, дошел до того, что вступаю в сделку с таким вот, как вы... - мрачно бормочет он и разминает в пепельнице мокрую сигарету.
      Конечно, для него это предел падения - теперь, когда факт предательства для него позади, он отчасти соглашается раскрыть его механизм, с тем чтобы, нагрев на этом руки, скрыться в неизвестном направлении.
      Мулатка в рекордное время стащила с себя почти все, что на ней было, но, как оказалось, это лишь скромное вступление, а главная часть ее действия какой-то бесконечный бешеный танец под бешеный визг магнитофона.
      - Я должен вам сказать еще несколько слов, - предупредил я. - А что касается обмена товаром, предлагаю произвести его этой же ночью...
      Этой же ночью. Доверие хозяев к слуге - если оно вообще существовало - в последние дни начисто пропало. За Пеневым установлено наблюдение, и ему это хорошо известно. Однако после того, как я вошел с ним в контакт - а в этом была настоятельная необходимость, - я и сам могу оказаться под наблюдением. какой бы правдоподобной ни казалась версия о нашей случайной встрече в случайном заведении. Так что надо спешить.
      Горсть брильянтов достоинством в миллионы долларов способна затуманить мозги даже самому расчетливому пройдохе Произошло это и с Пеневым Он похвалялся Флоре, что собирается купить себе виллу - конечно же, за деньги ЦРУ. Но вот ЦРУ отстраняет его от участия в сделке, и в торговом зале объявляется Кениг. Открытый выход на сцену Кенига, так же как неожиданное появление наследницы, о существовании которой никто не подозревал, порождает у Пенева страх, что добыча, которую он столько времени стерег, может от него уйти. Это толкает его на своевольные действия К примеру, он неотступно следит за Виолетой, что не могло быть не замечено такими людьми, как Кениг, хотя, вероятно, никто ему такого поручения не давал. Не исключено также, что покушение на Кенига в вилле приписывается Пеневу, тем более что другой возможный виновник пока не обнаружен. Так или иначе, наследник Горанова находится под наблюдением И это обстоятельство не только дает ему обильную пищу для раздумий, но и толкает на мысль, что надо скорее смываться, что отныне ему придется быть на нелегальном положении.
      Быть на нелегальном положении - где? Если человек ухитрился бежать за границу, если ему удалось сменить шумный Мюнхен на тихий Берн, это вовсе не означает, что он может непрерывно прыгать с места на место, особенно если учесть, что ЦРУ не по вкусу подобные шалости. Но пусть от этого болит голова у Пенева.
      Сейчас важно, чтобы сделка состоялась без каких-либо осложнений. Этой же ночью. В соответствии с договоренностью Пенев первым покидает прокуренный багровый полумрак сексуального подвала, а немного спустя я тоже выхожу и еду следом за "шевроле", сохраняя дистанцию. У меня нет сколько-нибудь серьезных оснований тревожиться, что наследник Горанова сделает попытку обмануть меня и выдать. Сейчас его положение слишком незавидно, и он не может позволить себе такую роскошь. Но все же - чем черт не шутит - я предпочитаю особенно не отставать от Пенева, чтобы можно было видеть, если он вздумает свернуть куда-нибудь в сторону с прямой дороги.
      Судя по картине, пробегающей перед моими глазами в зеркале заднего вида, хвост за нами не тянется. Однако, как уже отмечалось, я не сторонник принимать кажущееся за действительное. Нынче, в эпоху небывалого технического прогресса, существуют всевозможные способы совершенно незаметно держать тебя под наблюдением. Именно поэтому сделка должна состояться только в три часа ночи, чтобы прошло достаточно времени с тех пор, как мы с Пеневым разошлись по домам и предположительно легли спать.
      Три часа ночи Обстановка, предельно ясная для людей старого поколения, которые все еще помнят сердцещипательную песню:
      Брожу в тиши безлунной ночи,
      как сладок липы аромат!
      Что касается липы, то это, разумеется, поэтическая вольность - у меня в саду липа не растет, - а все остальное - чистая правда.
      Безлунной ночью под пышными кронами яблонь я пробираюсь в самый конец сада, где на низкой ограде, разделяющей две усадьбы, возвышается никому не нужная каменная ваза.
      Мрак не мешает мне видеть, что возле вазы, по другую сторону ограды, уже ждет Пенев.
      - У меня пистолет, Лоран, - предупреждает он, - поэтому, если у вас есть какие-то дурные мысли, лучше выбросьте их из головы. Я продырявлю вам брюхо, не боясь потревожить окрестных жителей.
      - У меня тоже кое-что имеется, - вру я нахальнейшим образом. - Но, я полагаю, мы пришли сюда не затем, чтобы дырявить друг друга. Доставайте лучше бумаги.
      - Сперва доставайте брильянты!
      Я вытаскиваю из кармана уже знакомую коробочку и открываю ее. Хотя ночь безлунна, брильянты заиграли веселым блеском даже при тусклом свете уличных фонарей, с трудом проникающем сквозь яблоневую заросль. Не в силах сдержаться, сосед протягивает к заветному сокровищу жадную руку.
      - Не трогать! - предупреждаю я. - Выкладывайте бумаги!
      Он отдергивает руку, в свою очередь роется в кармане пиджака и достает какие-то тонкие листочки, свернутые вдвое.
      - Похоже, они были при вас и в кабаре...
      - Естественно. Так же как ваши камни...
      - Мы запросто могли обменяться товаром под столиком. Но с таким мнительным человеком, как вы...
      Как бы в подтверждение моей правоты Пенев вдруг спрашивает:
      - А где гарантия, что эти камни настоящие?
      - А где гарантия, что ваши досье настоящие? - отвечаю я вопросом на вопрос. - У вас по крайней мере преимущество: вы хоть знаете, как выглядят камни. А я ведь понятия не имею, что собой представляют досье. Только - об этом я уже напоминал - если вместо настоящих документов вы мне всучите невинные клочки бумаги или вообще какую-нибудь фальшивку, вы неизбежно будете казнены, Пенев, и незамедли-тельно"
      - Я не ребенок, - бормочет сосед. - Давайте камни!
      - Успеется. Сперва я должен выслушать вашу информацию. Где находятся остальные полосы?
      Он молчит какое-то время, взвешивая возможный риск. Потом шепчет:
      - У Кёнига. Не знаю, говорит ли вам что-нибудь это имя...
      - Оно мне говорит о ЦРУ.
      Пенев молчит, но в таких случаях молчание бывает красноречивее слов.
      - Теперь давайте камни!
      - Вот они, я кладу их на ограду. А вы положите рядом бумаги.
      Он выполняет указание. И, не сосчитав до трех - за какую-то долю секунды до трех не досчитав, - каждый из нас хватает свою добычу.
      - Один совет, - говорю я ему, перед тем как удалиться. - Исчезайте немедленно. Ваша жизнь и впрямь висит на волоске.
      Он что-то тихо бормочет, вроде "я не ребенок", и уходит в темноту в направлении виллы.
      Мне ровным счетом наплевать на то, что его жизнь висит на волоске. Предатель в момент предательства сам ставит на себе крест. Но сейчас мне крайне важно, чтобы он скорее убрался отсюда, и как можно дальше. Прежде чем установит истинную цену камней, И прежде чем его нынешний хозяин пронюхает каким образом он их получил.
      Я пробираюсь во мраке к дому, поднимаюсь бесшумно по лестнице и вхожу в кабинет. Напряжение мое не столь велико, чтобы сердце у меня разрывалось, давно уже миновало то время, когда мне были свойственны такие юношеские переживания. Однако было бы неверно утверждать, что я совершенно спокоен. Риск, что мне подкинули фальшивку, хотя и невелик, но все же есть.
      Я зажигаю настольную лампу и быстро просматриваю досье. Тонкая с прожилками бумага сильно измята от перелистывания и основательно выцвела от времени. Потускнел и машинописный текст, так что абсурдно считать, будто эти бумаги приготовлены специально для меня. Машинопись - оригинал, а не копия, хотя в данном случае меня это мало интересует. Что касается содержания, оно сводится к перечню географических названий, напечатанных в столбик с неодинаковыми интервалами: Искыр... Огоста... Росица... Янтра... Места... Осым... Названия нередко повторяются, но их сопровождают различные цифры: Искыр-2... Искыр-3... Всего пятьдесят два словесных обозначения. Признаться, не ожидал я такого половодья.
      Солидное приданое прошлого. Пятьдесят два предателя, которые периодически действовали либо были готовы к действию при определенных обстоятельствах. Пятьдесят два агента, которые будут целиком в распоряжении противника, если их вовремя не обезвредить. А насколько это возможно, пока сказать трудно, потому что на лежащих передо мной листах обозначены только маски, а истинные лица значатся на недостающем втором куске рукописи.
      Полоски бумаги, до которых я докопался, весьма горькая победа. И все-таки победа. Потому что предположения, высказанные до начала операции, целиком подтвердились. И потому что теперь у меня есть точное представление о степени грозящей опасности, которую необходимо возможно скорее предотвратить. И потому. наконец, что теперь я знаю, где находится другая часть досье.
      Только эта другая часть - не вторая, самая важная, а третья, насколько можно верить дополнительным сведениям, полученным от Пенева еще в кабаре.
      Об этом и шла речь в заключительной части нашего разговора:
      - Как бумаги попали в руки другого лица?
      - Наверно, их взяли из сейфа сразу после убийства.
      - А копии досье разве не существовало?
      - Вы что, Горанова идиотом считаете? Картотека, говорил он, вот здесь! - И Пенев многозначительно постукивает указательным пальцем по голове. - Старик был стреляный воробей. Хотя и он ушел в мир иной.
      - А почему ушел?
      - Да потому, что дал маху с Караджовым... который оказался вовсе не Караджов... не знаю, в курсе ли вы...
      - Я в курсе.
      - Глупее всего то, что старик накололся именно при попытке обезопасить себя. Боясь, что его накроют ваши, сообщил о своей промашке... Иксу. Икс послал на выручку меня, и, казалось, все обошлось. Но потом появились эти женщины... Розмари, Флора... И стало ясно, что за стариком установлена слежка. Дальше больше, раздался этот телефонный звонок...
      - Звонок?
      - Я тогда подумал, что это ваша работа. Кто-то настаивал на встрече с ним... Невразумительно намекнул на что-то там... видимо, не подозревая, что телефонные разговоры старика подслушиваются... Это и решило судьбу Горанова.
      - Они бы не стали его устранять, если бы вы не сообщили им, что существуют досье, что все записано черным по белому, - вставляю я только для того, чтоб поддержать разговор. - Ни один дурак не станет заносить руку на живую картотеку, пока не выудит из нее все, что может пригодиться.
      - Думайте, что хотите, - отвечает Пенев.
      - И что же это за бумаги, унесенные из сейфа?
      - Третий раздел.
      - А второй?
      - Я же вам сказал: насчет второго обращайтесь к самому Горанову.
      То, что отсутствует именно второй раздел, содержащий подлинные имена агентов, с одной стороны, плохо, но с другой - хорошо. Кёниг и его люди пока не располагают подлинными именами. Сведения, содержащиеся в третьем разделе, достаточно важны, однако не могут иметь практической пользы, поскольку отсутствуют имена соответствующих исполнителей.
      С этой в какой-то степени утешительной мыслью я достаю фотокамеру-зажигалку и начинаю снимать листки с машинописным текстом. Снимаю дважды, на две различные пленки. Одна завтра утром отправится в тайник "вольво". А другая... другая тоже может пригодиться.
      - Вы идете по улице, и вдруг вам на голову падает цветочный горшок. Что это, случайность или судьба? - спрашивает Бенато, глядя на меня сквозь толстые очки круглыми младенческими глазами.
      - Да, - отвечаю я без промедления.
      - Что "да"? - снова спрашивает он уже с ноткой недовольства. - Вы, дорогой мой, просто не слушаете меня.
      - Признаюсь, я маленько отвлекся, - тихо говорю я, отмахиваясь от своих мыслей.
      - При этой вашей рассеянности немудрено и обед пропустить, - все так же недовольно отмечает мой компаньон и смотрит на часы. - Не кажется ли вам, что ваша дама заставляет нас слишком долго ждать?
      - Мне кажется, что нам уже пора делать заказ, - предлагаю я, поскольку разговор этот происходит в уютном уголке "Золотого ключа" и поскольку как раз в этот момент у входа появляется импозантная фигура Флоры и словно туча закрывает собой белый свет.
      Я встаю и исполняю неизбежный церемониал представления, после чего усаживаю даму между собой и Бенато. На Бенато Флора явно произвела впечатление, правда, исключительно своим ростом. Он, как мне кажется, давно уже вступил в тот возраст, когда на женщин смотрят только как на возможных собеседников.
      После короткого совещания с Феличе, который всегда готов предложить все самое дорогое, мы заказываем аперитив и обсуждаем меню. Затем Бенато возвращается к прежней теме, только теперь он направляет свои испуганные детские глаза не на меня, а на Флору:
      - Дорогая госпожа, представьте себе, что вы идете по улице и на вашу очаровательную головку откуда-то падает цветочный горшок. Как вы считаете, случайность это или судьба?
      - Цветочный горшок, - коротко отвечает немка.
      - Ну конечно, но все же какая-то сила привела его в движение.
      - Земное притяжение, - уточняет дама.
      - А вот мысль о фатуме вам не приходила?
      - Видите ли, господин, если вам на голову свалится цветочный горшок и если вы при этом уцелеете, лучше всего подумать не о фатуме, а о том, как бы вызвать по телефону "скорую помощь". Ну, а если не уцелеете... Что ж, в этом случае вы можете быть уверены: проблема фатума вас больше никогда не будет беспокоить.
      Справившись таким образом с трудным философским вопросом, Флора берет только что налитый бокал "дюбоне" - Феличе ни секунды не заставил себя ждать и отпивает большой глоток. Полагаю, что вопреки проискам зловредной судьбы Бенато сделал бы то же самое, если бы не ухитрился опрокинуть свое вино. Правда, пострадал костюм не дамы, а его собственный. Вездесущий соотечественник Бенато подоспел как раз вовремя, чтобы прикрыть залитую скатерть двумя салфетками и подать новую порцию "дюбоне". Опасаясь, что случившееся может повториться, я и Флора следим за развитием событий с известным напряжением, да и сам Бенато, как видно, не свободен от подобных опасений, потому что предпочитает одним духом опорожнить свой бокал.
      Пока мой партнер в ожидании салата из крабов обсуждает с нами одну из своих любимейших тем, а именно непрекращающиеся зверские убийства, что, конечно же, дело рук мафии, немка слегка наклоняется ко мне и шепчет безучастным тоном:
      - Сегодня утром убит этот, как его, Пенеф.
      - Как?
      - Так же, как Гораноф: ножом в спину.
      - Но вы, как я вижу, не слушаете меня? - бормочет с легким укором Бенато. - А я говорю о том, что в наше время преступность приобретает действительно угрожающие масштабы...
      Наконец на столе появляются крабы, а затем и телятина по-итальянски, с зеленью и овощами, кофе и по наперстку коньяку, чтоб лучше усваивалась пища. Таким образом, если не принимать во внимание несколько разбитых бокалов и опрокинутые приборы, обед проходил вполне нормально не только для Бенато, но даже для Флоры, которая, несмотря на преждевременную гибель знакомого соседа, явно не утратила аппетита.
      - Давайте выпьем еще по чашечке кофе, - предлагаю я в надежде услышать то, что и слышу:
      - Прекрасная идея, но лично мне пора. Не хотелось бы расставаться с такой приятной компанией, но у меня неотложная встреча.
      Бенато не только расстаться с нами трудно, он уже говорит с трудом, так его разбирает послеобеденная сонливость, и встреча с собственной постелью для него и в самом деле неотложна.
      Мне остается только смириться с этим, и, заказав еще один кофе, я обращаюсь к Флоре;
      - Когда это обнаружилось?
      - В одиннадцатом часу. Возвращается домой Виолета, идет на кухню и натыкается в прихожей на труп. В спине торчит нож. Его убили, вероятно, за несколько минут до ее прихода. Когда Виолета ушла из дому, чтобы съездить на Остринг, в кондитерскую, был десятый час.