История крестовых походов

Король Петр, боясь, что это происшествие помешает планируемому им крестовому походу, согласился на все генуэзские требования о компенсации. Однако в 1372 году после подобного случая кипрские власти отказались удовлетворить запросы генуэзцев, что, как известно, привело к войне. В 1373 году генуэзский флот захватил Фамагусту и нанес острову значительный ущерб. Фамагусту генуэзцы оставили за собой в качестве торговой базы и с переменным успехом пытались обложить Лузиньянов данью. Можно говорить, что киприоты сами навлекли на себя беду, но факт остается фактом – генуэзцы использовали свою военно-морскую мощь для защиты интересов своих купцов и тем самым ослабили важный аванпост христианского мира.
      Торговля приносила огромные прибыли, и в стремлении получить как можно больше Венеция и Генуя часто сталкивались лбами. В 1256–1381 годах они четыре раза серьезно воевали друг с другом. Первая – война святого Саввы – началась с имущественного конфликта в Акре, остальные три – в 1294–1299, 1350–1355 и 1376–1381 годах – были следствием конкуренции в Романни. Хотя большая часть военных действий происходила в Европе, каждый раз яблоком раздора становилась константинопольская и черноморская торговля. Интересно, что военный успех в этих войнах совсем не обязательно приводил к экономической гегемонии и что ни в одном случае ни одна сторона не одержала столь решительной победы, чтобы прекратить торговые действия другой. Но поражение Генуи в войне за Тенедос, случившееся слишком скоро после того, как Генуя вложила много сил и ресурсов в нападение на Кипр, существенно пошатнуло положение генуэзцев, и в результате их влияние в восточном Средиземноморье стало ослабевать. В XV веке Венеция лидировала в торговле с Египтом и Сирией и принимала на себя удары османского флота в Эгейском море, в то время как Генуя уже не могла с ней соперничать. Генуэзский Хиос не шел ни в какое сравнение с венецианскими Кипром и Критом.
 
      Ни в одном латинском государстве на Востоке выходцы из Западной Европы не составляли большинства населения. Основными жителями были греки, особенно в сельских местностях. Население портовых городов было интернациональным. В Фамагусте, например, существовала большая арабоязычная сирийская община, жило много греков и франков, итальянцев, евреев и армян. Многие, даже довольно бедные, владели домашними рабами, которые, согласно сохранившимся документам, были либо славянами, либо азиатами, а то и черными африканцами. По нескольку лет жили всегда купцы и моряки, но и среди постоянного населения многих можно было назвать венецианцами пли генуэзцами, хотя они никогда не жили ни в Венеции, ни в Генуе. По дошедшим до нас сведениям начала XV века, общим языком общения был lingua franca («франкский язык») – своеобразная смесь слов п выражений европейских и местных языков п наречий. Большинство людей европейского происхождения, жившие на Востоке, говорили, вероятно, на какой-то разновидности итальянского. На Кипре, в Ахайе п Афинах первыми феодалами были французы, но с течением времени их заменили итальянцы пли каталонцы. В случае Афин такая перемена произошла внезапно п насильственно, когда туда в 1311 году вторглась Каталонская Компания. В Ахайе землевладельцы с французскими именами в течение XIV пека постепенно сменялись итальянцами. На Кипре этот процесс шел медленно, но в конце XIV века западный гость острова с заметным удивлением отмечал, что король «довольно прилично говорит по-французски». С вступлением на престол Якова II и после гражданской воины 1460–1464 годов итальянцы и испанцы почти полностью вытеснили французов.
      В первые годы латинского правления завоеватели обычно держались особняком от основной массы населения. Но с годами смешанные браки и необходимость мирного сосуществования разрушили барьеры, и начался процесс культурного сближения различных элементов населения. Определяющим фактором этого сближения была конфессиональная принадлежность. Западные режимы назначали латинских епископов и клириков и пытались подчинить им местную греческую иерархию. Обычно это означало передачу средств латинянам п уничтожение пли сокращение греческих епархий. Греческие священники должны были признавать верховную юрисдикцию латинских иерархов и самого папы. Неудивительно, что многие были этим возмущены и пытались протестовать, но основная масса смирилась, и даже известны случаи, когда греческие священники, ища содействия в решении своих тяжб, обращались прямо в Рим. Латинские правители знали, что следовало быть очень осторожными. Если бы они предоставили греческой иерархии слишком большую независимость, то превратились бы в мишень для критики, а может быть, и вызвали прямое вмешательство со стороны своих союзников и соотечественников. С другой стороны, если бы они стали притеснять греков, то вызвали бы народные волнения. К 1300 году на Кипре при каждом латинском епископе состоял греческий заместитель, занимавшийся греческими приходами епархии. В XIV веке местные латинские власти останавливали новоприбывших западных прелатов, пытавшихся принудить греков проводить церковные службы по латинскому обряду, – совершенно обоснованно они боялись, что такие действия могут спровоцировать мятеж. Постепенно греки и латиняне выработали modus vivendi. Этот способ сосуществования не удовлетворил бы богословов или публицистов обеих сторон, но, кажется, вполне устраивал население. В XIV веке большинство латинских епископов управляло епархиями in absentia, что тоже способствовало ослаблению напряженности. «Черная смерть», политические кризисы и раскол западной Церкви 1378–1417 годов (когда после «авиньонского пленения пап» одновременно существовало два, а потом и три папы) способствовали ослаблению позиций Латинской Церкви на Востоке, и этот процесс продолжался и в XV веке.
      И вот в таких обстоятельствах в начале XIV века появились жалобы на то, что латиняне принимают участие в греческих богослужениях. Вероятнее всего, что в некоторых случаях это происходило из-за отсутствия католических священников, но не следует забывать, что смешанные браки и двуязычие влияли и на религиозные взгляды. Мы иногда видим и переход греков или других восточных христиан в католичество. Примером разрушения традиций может служить история жившего в XV веке на Кипре семейства Аудетов. Аудеты были сирийскими яковитами, но в 1450-х годах один из них стал священником в кафедральном соборе Никосии, а потом и латинским епископом Тортосы; примерно в то же время другой член семьи в своем завещании оставлял пожертвования на служение заупокойных месс в христианских яковитской, коптской, маронптской, греческой и армянской церквах, а также в католическом соборе в Никосии. Размывание конфессиональных границ заметно также в искусстве и архитектуре. Например, сохранились иконы греческого письма с надписями на латыни или с надписями на греческом, но выполненные для латинских заказчиков. Кипрский король сочинил латинский текст церковной службы для празднования дня греческого святого Илариона. В Фамагусте в XIV веке греческий собор был перестроен в стиле итальянской готики; в других местах мы видим в архитектуре смешение западных и восточных традиционных форм и мотивов. В некоторых церквах заметны следы переделок для того, чтобы установить два алтаря – для греческого и для латинского священников (видимо, там попеременно происходили православные и католические службы). Наиболее заметно это взаимное обогащение западных и восточных христианских традиций происходило на Крите, где возникла живописная школа, наиболее знаменитым представителем которой считается Эль Греко. В XVI–XVII веках на этом острове существовала популярная литература на греческом языке, бравшая за образец литературу итальянскую. Западные путешественники нередко бросали косые взгляды на тех латинских поселенцев, которые и по языку, и по внешнему виду напоминали своих греческих соседей, но такие перемены свидетельствуют об образовании единого общества.
      На Кипре короли обычно нанимали для работы в центральной финансовой администрации (secr?te) православных греков, которые уже к 1460-му году писали письма по-французски, по-итальянски и по-гречески. В XIV–XV веках в этой администрации доминировала сплоченная группа православных семей. Кипрский историк начала XV века Леонтий Махайрас принадлежал к одной из этих семей. Хроника Махайраса, написанная под влиянием народного греческого языка его времени, является ценным свидетельством проникновения заимствованных латинских слов в речь местной интеллигенции; бесценно также и то, что в ней перед нами предстает представитель этого общественного слоя: гордый и не упускающий случая выступить в защиту православия, не без сожаления вспоминающий о византийском имперском прошлом, иронично посмеивающийся над перешедшими из православия в католичество и в то же время относящийся с уважением и преданностью к Лузиньянам.
      Правители Латинского Востока не вносили коррективы в привычный образ жизни своих подданных. На Крите и в южной Греции класс греческих землевладельцев выжил в условиях смены власти и к 1300 году сумел добиться прочного положения в обществе. Деревенские общины, как правило, сохраняли свою исконную структуру – единственным новшеством было то, что налоги платились теперь не греческому, а латинскому феодалу. Нет оснований считать, что при латинских режимах крестьяне жили хуже, чем при прежних правителях, а положение некоторых групп населения при латинянах даже улучшилось.
      Правители или землевладельцы иногда вкладывали немалые средства в сельскохозяйственные или промышленные процессы. Хорошим примером этого может служить производство сахара на Крите и Кипре. Чтобы вырастить достаточное количество сахарного тростника, необходима довольно мощная оросительная система, и это наверняка повлекло изменения в привычной обработке пахотной земли. Для постройки и содержания сахарных факторий, таких, как обнаруженные при раскопках в Куклии и Епископи на Кипре, нужны были немалые средства и рабочая сила. Владельцы, вероятно, обладали значительными капиталами и прибегали к использованию труда рабов. Неудивительно, что только наиболее богатые лица или корпорации могли позволить себе заниматься сахарным делом: король в Куклии, госпитальеры в Колосси, венецианское семейство Корнаро в Епископи. Почти весь произведенный сахар экспортировался в Западную Европу, как и полученные доходы (госпитальеры переводили доходы на Родос, а семейство Корнаро – в Венецию). Здесь может возникнуть вопрос о том, насколько эту деятельность латинских режимов можно считать прототипом колониальных предприятий более поздней эпохи. Какие-то аспекты сахарного производства на Кипре предвосхищают плантации на островах Карибского моря, но для проведения обоснованных параллелей этих совпадений недостаточно.
      Повсюду на Латинском Востоке между правящей элитой и местным обществом существовала весьма ощутимая дистанция. Само по себе это не было чем-то необычным: чужим был и правящий класс в Османской империи (по крайней мере, по отношению к ее европейским подданным), мамлюки в Египте принадлежали даже к другой расе и держались обособленно от коренного населения. Латинские режимы отличались и друг от друга. В венецианские владения из Венеции на определенный срок присылались правители, которые управляли в соответствии с законами своей республики. Кипрские короли были независимы и следовали только собственным интересам. В политическом смысле, таким образом, венецианские порты и острова можно назвать колониями, а Кипр – нет. Генуэзские владения, пользовавшиеся большей автономией, чем венецианские, и Ахайя и Афины, являвшиеся вассалами анжуйцев и арагонцев, находятся где-то посередине.
      Но можно ли считать Латинский Восток колониями в экономическом смысле? И Венеция, и Генуя рассчитывали на получение пз своих заморских владений продуктов питания и сырья: вина, оливкового масла, зерна, сухофруктов, полезных ископаемых, сахара и (позже) хлопка. Венецианцы в особенности строго следили за тем, чтобы их купцы совершали регулярный товарообмен между восточными территориями и республикой. Генуэзцы, однако, не подвергались такому жесткому контролю, и их корабли не были обязаны разгружаться в портах Генуи. Таким образом, Латинский Восток снабжал Европу продуктами и сырьем, но в полном смысле слова колониальной державой можно считать только Венецию. Обычно продукция латинских территорий продавалась во всех частях Средиземноморья. Производство наиболее ценных товаров, таких, как шелк в Фивах, смола мастикового дерева на Хиосе и сахар, требующее крупных инвестиций, так и не развилось до такой степени, как монокультуры Канарских и Карибских островов или юга США в более поздние времена. В результате никто и нигде на Востоке не зависел только от одного продукта и не подвергался большому риску в случае затруднений с отдельными товарами на торговом рынке. Не было и речи о том, чтобы местная экономика служила интересам другой державы Итальянские морские республики получали львиную долю своих богатств в результате торговли привозимыми издалека предметами роскоши. Для Латинского Востока это означало участие в доходах транзитной торговли. Будучи транзитными пунктами в восточной торговле пряностями, Константинополь, Фамагуста, Айас в Киликийской Армении и черноморские портовые города процветали (по крайней мере, какое-то время), н их процветание зависело от постоянного присутствия западных купцов. Вместе эти купцы представляли собой значительную экономическую силу, но из этого не следовало, что они могли диктовать свои условия местному политическому режиму.
      В сельских районах землевладельцы пользовались доходами от своих прав на землю и на продукцию труда крестьян. Многие из них, даже на венецианском Крите, сами жили в своих поместьях. А доходы тех, кто не жил на месте, можно было смело считать не участвующими в экономике острова. Так. например, по крайней мере часть богатств, получаемых от принадлежащих семейству Корнаро сахарных плантаций и фактории в Епископи на Кипре, отправлялась для пополнения семейных сундуков в Венеции. Деятельность Корнаро, с одной стороны, предвосхищала более поздние колониальные предприятия, но, с другой стороны, они вели себя почти так же, как землевладельцы византийских времен, которые отправляли доходы из провинций империи в Константинополь.
      В одной из предыдущих глав высказывалось предположение, что Палестина и Сирия подверглись религиозной колонизации. К рассматриваемому периоду позднего Средневековья обе эти территории были уже утеряны, а назвать западные сообщества на Латинском Востоке колониальными было бы слишком смело. Правители, рядовые поселенцы и купцы стремились заработать побольше денег для обеспечения себя и своих семей. В каком-то отношении они предвосхищали действия плантаторов и колониальных администраторов более позднего исторического периода, но придавать этим аспектам слишком большое значение все же не стоит. Жизнь при латинянах не слишком отличалась от прежней. Латинские правители не собирались изменять общественное устройство, и коренному населению, по всей видимости, жилось примерно так же, как и до них. Идеализм, крестоносцев XII века уже поблек, но, тем не менее, стремление к богатству и к сохранению владений никогда полностью не затмевало понимания того, что латиняне сдерживали силы ислама и защищали христианский мир. Латиняне – правители Кипра, родосские госпитальеры, венецианцы – помнили о своем религиозном долге выстоять перед мусульманским давлением, и даже если их духовные стремления подчас смешивались с более мирскими интересами, то они не были ни первыми, ни последними, попавшими в подобную ситуацию.

Глава 13
Военно-монашеские ордена
1312–1798

       ЭНТОНИ ЛАТРЕЛ

Позднее Средневековье: орденские государства и национальные ордена

      Со времени основания военно-монашескнх орденов до начала XIV века формальный статус членов военных орденов Латинском Церкви изменился очень мало, несмотря на происходившую кодификацию канонического права и принятие отдельными орденами новых уставов п других юридических документов. И хотя к XIV веку у рыцарей-монахов поубавилось энтузиазма и стремления к защите или возвращению Святой Земли, они по-прежнему принимали обеты бедности, целомудрия и послушания и должны были следовать правилам общежития своего ордена. Каждый орден имел устав, одобренный папским престолом. Папа мог вмешиваться во внутренние дела военно-монашеских орденов п даже распускать их, что и было проделано Климентом V с тамплиерами в 1312 году. Теперь рыцари-монахи могли встретиться лицом к лицу с неверными разве что в Пруссии п Ливонии и все чаще находили себе служение, пусть и не такое блестящее, в местном обществе. Военные религиозные ордена отличались друг от друга во многом, но все они принимали в свои ряды рыцарей, сержантов, священников и сестер, главным желанием которых было ведение вооруженном борьбы против «неверных». Членам орденов не разрешалось формально принимать крест, хотя они, конечно, принимали участие в крестовых походах. К 1312 году уже начали делать различие между постоянной священной войной, участники которой не должны были – кроме особых случаен – воевать против единоверцев, п объявлявшимися папами крестовыми походами, которые часто были направлены против противников папского престола – католиков пли других христиан.
      После расправы над тамплиерами положение других военно-монашескмх орденов во многом изменилось, хотя поначалу это и не отразилось на количестве желающих вступить в эти ордена. Действия военно-монашеских орденов стали объектом критики и споров, высказывались даже предложения об объединении пх в единый орден и о конфискации всех их земельных владений. Более того, в 1310 году папа начал следствие по особо серьезным жалобам на деятельность Тевтонского ордена в Ливонии. В 1309 году этот орден перенес свою штаб-квартиру из Венеции в Мариенбург в Пруссии. В 1306 году госпитальеры начали завоевание Родоса, закончившееся, вероятно, не ранее 1309 года. Это вторжение произошло до начала преследования тамплиеров (в 1307 году) и, вероятно, помогло госпитальерам избежать схожей участи. И хотя госпитальеры напали не на мусульман, а на греков-схизматиков, нх действия были приравнены к крестовому походу. Захват Родоса предоставил рыцарям независимость, которой им не хватало на Кипре. Новое выгодное и престижное положение ордена было умело использовано тогдашним магистром Фульком де Вилларе, посетившим Западную Европу и организовавшим совместно с папой крестовый поход, отправившийся из Италии в 1310 году под его личным командованием. В результате этого похода у турков была захвачена часть анатолийской территории. После 1312 года орден госпитальеров занимался на Западе управлением переданного им папой земельного имущества тамплиеров. Орден столкнулся с серьезным финансовым кризисом после родосской кампании и вследствие склонности Фулька де Внлларе к экстравагантному образу жизни (что привело к отстранению его от должности в 1317 году). Передача госпитальерам богатств ордена тамплиеров вызвала серьезную озабоченность монархов на Пиренейском полуострове, п это, в частности, привело к тому, что в Кастилии большая часть имущества тамплиеров была захвачена местной знатью, а в Валенсии п в Португалии появились новые национальные военно-монашеские ордена.
      После запрещения ордена тамплиеров папа Климент V сумел сохранить за Церковью большую часть их имущества, аргументируя это тем, что светские власти не должны вмешиваться в дела военно-монашеских орденов. Интересы отдельных орденов часто не совпадали с интересами папского престола, но в 1312–1378 годах авиньонские папы не только критиковали ордена, но и выполняли по отношению к рыцарям-монахам функции кассационного суда, разрешая их внутренние споры; они также постоянно защищали интересы и права военно-монашеских орденов на всей территории латинского христианского мира.
      В XIV веке некоторые малочисленные ордена, такие, как английский орден святого Фомы, имевший небольшое поместье на Кипре, отказались от военных действий п превратились просто в монашеские общины. На северо-востоке Европы папы пытались примирить деятельность Тевтонского ордена с интересами других лиц и организаций, тоже пытавшихся обратить в христианство языческие племена Литвы и Ливонии. Однако тевтонские братья ускользали из-под папского контроля и ссорились с францисканцами, рижским архиепископом, польским королем и другими светскими правителями. В 1319 году Иоанн XXII способствовал разрешению организационного конфликта внутри ордена госпитальеров, выбрав новым магистром энергичного Элиона де Вильнёва. Из Авиньона папы настаивали на проведении реформ и начале активных действий по мере того, как Родос превращался в крупный антитурецкий бастион. Авиньонские папы все более активно вмешивались в дела рыцарей-монахов и даже пытались влиять на назначения внутри военно-монашеских орденов, особенно в Италии, где они назначали членов ордена госпитальеров управлять папскими областями. Однако до поры до времени папы соблюдали определенную долю осторожности и сдержанности в делах, касавшихся ордена госпитальеров п Тевтонского ордена, и только в 1377 году Григорий XI, ранее организовавший проверку западных владений госпитальеров, настоял на назначении магистром Родоса своего протеже Хуана Фернандеса де Эредиа. После этого положение всех орденов, за исключением Тевтонского, резко ухудшилось: папы стали постоянно вмешиваться в дела управления орденами и даже отнимали у них земельные владения, передавая их своим фаворитам и родственникам.
 
      В Испании к 1312 году граница с мусульманами была отодвинута уже далеко на юг, и военная деятельность против мавров приняла спорадический характер. Военно-монашеские ордена продолжали управлять своими обширными владениями, но испанским монархам очень хотелось контролировать или даже вернуть себе земли и привилегии, ранее пожалованные ими орденам. Арагонская корона закрепила за собой земли госпитальеров и тамплиеров в Валенсии для того, чтобы создать новый военно-монашеский орден Монтесу для защиты границы с Мурсией, и в 1317 году было решено, что арагонские госпитальеры будут лично приносить вассальную присягу арагонскому королю перед тем, как приступать к своим административным обязанностям. Тем самым король, которому уже удалось предотвратить отправку людей и средств на Родос, получил некоторую возможность контролировать назначения в ордене, а следовательно, и использовать часть доходов госпитальеров в собственных целях. Важность введения вассальной присяги арагонскому королю стала ясна во время восстаний 1347–1348 годов, когда все ордена сплотились вокруг престола, и во время войн с Кастилией после 1356 года. Королем была предпринята попытка основать еще один орден – Сан-Хорхе-де-Альфама – на Каталонском побережье, но это предприятие успехом не увенчалось: магистр ордена и его сестра были захвачены в Альфаме африканскими пиратами, и в 1400 году орден присоединился к Монтесе. Два года спустя король Мартин предложил, чтобы все арагонские ордена, и в том числе госпитальеры, были реорганизованы в maestrats – магистерства – под королевским управлением и занимались борьбой на море с мусульманами-африканцами. А в 1451 году арагонский король Альфонс V обдумывал план размещения на Мальте ордена Монтесы, несмотря на то что тот имел очень ограниченный военный опыт.
      Что же касается кастильских орденов Сантьяго, Алькантары и Ка-латравы, то они продолжали свои традиционные действия по заселению и защите от мавров обширных латифундий в Андалусии, несмотря на то что граница теперь проходила много южнее их земельных владений. Даже в XV веке эти ордена продолжали заселять покинутые мусульманами деревни. Помимо этого кастильские ордена ьыполняли и другие функции. Например, Алькантара охраняла португальскую границу в Эстремадуре. В 1331 году папа отказал в несколько запоздавшей просьбе Альфонса XI об образовании нового ордена на землях кастильских тамплиеров. В 1340 году все испанские ордена участвовали в победе христиан при реке Саладо, за которой последовало завоевание Альхесираса в 1344. Однако вскоре после этого война против упрямого горного анклава Гранады затихла в связи с длительной гражданской войной и Кастилии, и ордена стали участниками семейных интриг и жестоких политических конфликтов и усобиц. Как и в случае Монтесы, кастильские ордена в это время довольно редко выступали против мусульман. Однако в 1361 году три кастильских магистра и приор госпитальеров находились в рядах королевской армии, одержавшей победу над маврами, но потом разбитой при Гвадиксе.
      В Кастилии ордена охраняли границы, не участвуя в активных действиях: 1350–1460 были годами официального перемирия (за исключением двадцати пяти лет), нарушавшегося только отдельными стычками. Так, около 1389 года магистры Калатравы и Алькантары возглавили вылазку к воротам Гранады, разграбили ее пригороды и послали вызов мусульманскому королю. А когда в 1394 году магистр Алькантары Мартин Яньес де ла Барбуда нарушил перемирие с мусульманами и погиб в безрассудной вылазке, движимый обостренным чувством долга вести священную войну, король, пытавшийся его остановить, даже извинился перед маврами. Реконкиста в Кастилии возобновилась благодаря регенту Фернанду, завоевавшему с помощью военно-монашеских орденов в 1410 году Антекеру. Ордена продолжали защищать крепости и границы, где магистры нередко командовали королевскими армиями, но чаще всего члены орденов служили королевскими капитанами п командовали отрядами, в которых не было рыцарей-монахов. Однако Калатрава, например, участвовала в шести пограничных рейдах в 1455–1457 годах, а ее магистр захватил в 1462 году Арчидону. А в гранадской кампании, увенчавшейся завоеванием последнего мусульманского эмирата на Пиренейском полуострове, воевали члены всех орденов. Из десяти тысяч конных воинов, пришедших в Гранаду в 1491 году, Сантьяго выставил 962 (плюс 1915 пеших воинов), Алькантара – 266, госпитальеры – 62; количество всадников Калатравы не отмечается, но мы знаем, что в 1489 году их было 400.
      Кастильские ордена объединялись в национальные корпорации под управлением крупных магнатов, воевавших на стороне короны в маврском крестовом походе и в национальных и гражданских войнах, но при этом не слишком озабоченных религиозными аспектами этой борьбы. Их войска и ресурсы были частью национальных армий и действовали по королевскому приказу. В Кастилии три крупнейших ордена получали немалые доходы от большого поголовья овец и сезонного перегона их на новые пастбища. Орден госпитальеров стал крупнейшим землевладельцем в Арагоне, Алькантара владела почти половиной Эстремадуры, а Сантьяго – большей частью Новой Кастилии. На эти богатства содержались и монашествующие рыцари, происходившие из бедных дворянских родов, которые мало интересовались священной войной, но были храбрыми и умелыми бойцами. Ордена существовали в структуре испанских королевств и, несмотря на свои богатства и силу, не могли надеяться на образование независимых орденских государств, как на Родосе или в Пруссии. Корона же именно в силу богатства и мощи орденов стремилась к максимальному контролю над ними. Короли вмешивались в выборы и уговаривали пап выставлять кандидатов на должности магистров; иногда монархи отказывались принимать вассальную присягу у выбранных магистров, в некоторых случаях принуждали неугодных отказываться от должности или даже организовывали их убийства. Несмотря на сопротивление и споры, короли и представители высшей знати проводили на должность магистра своих фаворитов и даже своих сыновей, в том числе и незаконнорожденных; так, Фернандо де Антекера сумел в 1409 году сделать своих сыновей магистрами Алькантары и Сантьяго. При этом, конечно же, среди рыцарей-монахов были и люди, действительно движимые идейными соображениями, предпринимались и серьезные, хотя и ни к чему не приведшие, попытки реформ. Последние не получили поддержки папского престола, который сам все время способствовал нарушению правил орденов. Женатые монархи не могли занимать должность магистра, но им можно было поручать определенные административные функции. Так, в 1456 году папа Каликст III назначил Генриха IV Кастильского администратором и губернатором сразу двух орденов – Сантьяго и Калатравы. Политические амбиции магистров также не способствовали моральному здоровью орденов, вовлекая братьев в интриги, расколы и насилие. И только орден госпитальеров и Тевтонский орден избежали подобных трудностей благодаря тому, что запретили большинству представителей знати их орденских государств вступать в орден в качестве рыцарей-монахов.
      Португалия больше не граничила с мусульманами. И португальское отделение ордена Сантьяго выбрало собственного магистра и стало независимым. Национальными португальскими орденами были также Авиш (орден святого Беннета Авишского) и орден Христа, основанный в 1319 году на бывших владениях тамплиеров. Португальские ордена, в том числе и отделение ордена госпитальеров, сражались у реки Саладо в 1340 году, но большую часть времени они были вовлечены в местные политические дела и подчинялись короне, которой, как и в Кастилии, удавалось назначать магистрами принцев королевской крови и других знатных особ, приближенных ко двору. Что же касается португальских госпитальеров, то к 1375 году они уже девять лет не посылали средства на Родос. В 1385 году регент Португалии, незаконнорожденный сын короля Педру I, воспитанный магистром ордена Христа и ставший магистром Авиша, возглавил национальное сопротивление кастильскому вторжению и стал королем Жуаном I (положив начало Авишской династии, правившей Португалией до 1580 года). Когда португальская Реконкиста перекинулась за море, ордена опять на короткое время занялись священной войной. Магистр ордена Христа и приор госпитальеров принимали участие в захвате Сеуты в Марокко в 1415 году. Около 1418 года папа Мартин V назначил губернатором ордена Христа принца Энрики, использовавшего рыцарей ордена и его богатства для географических открытий. В 1443 году папа пожаловал ордену все земли, которые тот сможет захватить в будущем в Марокко, на островах Атлантического океана и в других заморских странах, а в 1457 году Энрики пожаловал ему двадцатую часть доходов Гвинеи. Королевское вмешательство в дела португальских орденов, участие орденов в национальной светской политике, внутренние раздоры, частое назначение принцев королевской крови на управление орденами и их доходами продолжались, но в организуемых папами крестовых экспедициях в Марокко ордена участвовали нечасто. Отряды трех португальских орденов приняли участие в 1437 году в неудавшемся нападении на Танжер, а в 1471 году португальские госпитальеры были среди армии, атаковавшей Арзилу. Все три португальских ордена и португальские госпитальеры отказались в 1456 году от предложения папы организовать постоянные форпосты в Сеуте и держать в них треть своих членов, а в 1467 году папская курия заявила, что португальские ордена не обязаны участвовать в наступательных войнах (это решение вызвало протесты в самой Португалии).