Ракитин Андрей
Химеры Эрлирангорда (Химеры - 3) (фрагмент)
Андрей Ракитин
Химеры Эрлирангорда
(фрагмент)
От автора
Здравствуйте. Спасибо, что зашли. Извините, если что не так скажу -- я очень волнуюсь. Дело в том, что романы выложены уже полгода как, и статистика показывает, что прочитали их как минимум человек триста, потому что на сайт заходит что-то около трехсот уникальных адресов в месяц. Но ни один из них до сих пор не написал ни строки в гостевой книге, ни письма не прислал.
Народ! Скажите Ваше мнение. Не надо меня жалеть. Если плохо, то так и пишите. Только не молчите, пожалуйста!
Сейчас написаны четыре романа из шести, а именно: "Мост", "Мое королевство", "Химеры Эрлирангорда", "Крысолов" (без эпилога)
Предполагается, что серия будет выглядеть так: "Мост", "Мое королевство", "Химеры Эрлирангорда", "Генуэза", "Крысолов", "После нас" Только я не знаю, если Вам неинтересно, то не надо, наверное и выкладывать?
Все совпадения с реальными событиями
и людьми есть злобный авторский вымысел.
ВТОРЖЕНИЕ.
... А здарыцца якая пачвара -
Мы далоньмi прыкрыем павекi.
Мы пад коyдрай схаваемо твары
Дзеля вашай i нашай бяспекi...
Эйле.
25 ноября. 18.30
Ветер пришел с юга. Неожиданный, стремительный и пряный, он принес с собою запах сбитого дождем цветенья почти сказочного в этих краях миндаля. Запах был такой же чужой здесь, как и этот ветер, и вдвоем они бродили по городу, заглядывая в лица прохожим, бесприютные и одичавшие, словно сама Аришка. Она плелась по улицам наугад, почти без всякой цели. Почти -- потому что цель все-таки была. Не может же человек просто так болтаться по городу вторые сутки подряд, утомительно это, а в ноябре вдобавок и неприятно. В конце- концов опять будет вечер, будут промозглые сумерки с желтыми квадратами чужих светящихся окон, в которые так соблазнительно заглядывать -- при условии, что и тебя ждет в каком-нибудь переулке такое же окно. А если не ждет, тогда, наверное, бывает человеку очень плохо. Очень неуютно ему бывает, наверное.
Порошил мелкий сухой снежок, сыпал и сыпал уже который час, хлопьями повисая на длинных шипах акаций в привокзальном чахлом скверике. Аришка тронула один такой шип, поморщилась: оказавшаяся неожиданно острой игла запросто проткнула кожу перчатки. Аришка сморгнула непрошенные слезы. Все получалось очень уж нелепо и обидно, даже на поезд она, по своей глупости, опоздала. А следующий будет только через два с лишним часа. Можно, конечно, пересидеть их на вокзале, тем более, что очень уж она устала, и в сапогах весьма ощутимо хлюпает. Самое гадкое, что потом, когда этот чертов поезд все же придет -- если, разумеется, где-нибудь не застрянет, -- трястись ей в нем почти всю ночь. И приедет она в Эрлирангорд тоже ночью. И никто ее там не ждет, в чем она сама виновата. Потому что надо уметь иногда прятать в карман свою дурацкую гордость и что еще там к ней полагается. Говорят, этому очень легко научиться. Можно прямо сейчас и попробовать.
В пыльных недрах шубки Аришка отыскала затертый пятачок, привычно сунула его в щель телефона. Почти сразу же трубка откликнулась гулкой пустотой, в которой очень скоро возникли всякие шорохи и совсем нескоро голос телефонной барышни произнес:
-- Алло.
Застывшими губами Аришка назвала номер.
-- Ожидайте.
Последовали гудки. Длинные и очень долгие. Аришка слушала их, держа трубку чуть наотлете. Чтобы, если на другом конце провода кто-нибудь да отзовется, а у нее не хватит сил выдавить из себя подходящие к случаю слова, не было бы слышно ее дыхания. Очень это глупо: когда тебе звонят, а говорить не желают, прерывисто дышат в трубку и глотают слезы. Чувствуешь себя тогда последней скотиной и лихорадочно начинаешь гадать вслух, кто же это тебе позвонил такой несчастный. И чаще всего ошибаешься.
Алесь не ошибся.
-- Аришка, -- утвердительно сказал он. Не позвал, а так просто, констатировал факт. Как будто мог видеть ее сейчас -- за много улиц, простуженно дрожащую в стеклянном домике с видом на привокзальный фонтан. -Аришка. Ты зачем домой не идешь? Ты, может, боишься? Я уже не сержусь. Совсем, правда.
-- Я не боюсь, -- сказала она и закашлялась. От долгих шатаний по городу голос осип и не слушался. Алесю могло показаться, что она вот-вот заплачет, и тогда он станет ее жалеть. И уговаривать. И она не выдержит и вернется, и они с Алесем, ясное дело, помирятся, потому как что еще людям делать ноябрьским вечером на одной жилплощади. А потом придет утро, она проснется одна в пустом доме, долго будет пить кофе в выстуженной за ночь кухне и курить, благо, наорать на нее некому, и возиться по хозяйству. К вечеру вернется Алесь, привычно и очень отстраненно чмокнет ее холодными и твердыми губами куда-то между ухом и щекою, поворчит, что от нее опять дымом воняет. Она вздохнет -больше от скуки, чем от раскаяния; вяло огрызнется. Брови Алеся изумленно поползут вверх, он помолчит минуту-другую, а после выдавит из себя несколько слов. От которых Аришке захочется провалиться сквозь землю. Потому что это же невыносимо: быть для человека, которого любишь, всем сразу -- женой, соратником, оруженосцем и боевой лошадью -- и не получать взамен даже простого человеческого _спасиба_. Спору нет, Алесь к ней хорошо относится. Она нужна ему, он очень ее ценит. Как самую дорогую мебель в своем доме. Может быть, даже любит -- по-своему. И очень боится, что она куда-нибудь да исчезнет в один прекрасный день. Где он тогда найдет вторую такую дуру?
-- Аришка, давай домой, -- опять сказал Алесь. Очень устало. Бедный, подумала она, как же, наверное, утомительно ее уговаривать... -- Скоро стемнеет. Где тебя носит?
-- Меня не носит. Я на вокзале. Поезда жду.
-- Какого поезда?! Ты спятила? У тебя странные шутки...
-- Это не шутка, Алесь, -- сказала Аришка, в глубине души ощущая мстительную радость от того, что Алесь, похоже, всерьез всполошился и что будет ему очень плохо, потому как командовать ею теперь затруднительно.
-- Ты на вокзале? Никуда не уходи. Стой, где стоишь, и жди меня! Ты слышишь?!
Аришка оглянулась. Под дверями домика нетерпеливо топталась жидкая очередь. Человека два или три. Если она будет ждать мужа здесь, как он велел, эти добропорядочные граждане, чего ж проще, разорвут ее на кусочки.
-- Нет, Алесь. Не слышу. Не приезжай, не надо.
-- Что случилось?! -- заорал он там, далеко, и Аришка зажмурилась, представляя, как прокатилось эхо по темной кухне и зазвенели дверцы стеклянного шкапчика с кофе и пряностями.
-- Я ушла от тебя, Алесь, -- сказала она. -- Совсем.
Эрлирангорд
27 ноября, 6.00
Вагонные двери с лязгом захлопнулись, выплюнув перед этим на перрон одуревшую от холода и бессонницы Аришку. Она соскочила с подножки и осталась стоять, не слыша ни лязга отправляющегося состава, ни голоса диктора, который извещал об этом зазевавшихся пассажиров. Пассажиров, впрочем, не было. Под фонарем сидел клочкастый тощий пес и смотрел на Аришку вопросительно и с намеком. Ждал, может, дадут пирожок. Мне бы кто дал пирожок, подумала Аришка, хотя пса было жалко. Впору было зареветь. Она сняла перчатку и почесала пса за ухом, сонно порадовавшись теплу свалявшейся шерсти. Пес поглядел укоризненно: понял, что не накормят, -- и вихляющей побежкой удалился в ближайшие кустики.
-- Дезертир, -- вслед ему сообщила Аришка.
По гулкой железной лестнице с обледенелыми ступенями она поднялась на мост. Здесь, наверху, было ветрено, и снежок, на перроне такой ласковый, превращался в метель. Аришка перегнулась через перила. До земли было гораздо дальше, чем она думала. Перила невысокие, перевалиться через них сущий пустяк... И нафига было переться в другой город, чтобы гордо сигануть с моста? Это можно было сделать и дома...
Так она стояла и думала, сравнивала мосты в Эйле и здесь (выходило, что в столице они хуже), и голова уже почти что кружилась, а руки слабели... Она не сразу поняла, что, поминутно оскальзываясь, бежит по этой холерной лестнице, только не вверх, а вниз, что ее волочит за руку какой-то тип, воздух вокруг завывает и плюется разрывами огненно-белого света, и в нем тонет и плавится небо. Что снег -- черный, а небо белесое, тусклое, и столбы фонарей, запрокинутые в него, багровые и изгибаются, как змеи. И норовят завалиться на ослепшую и оглохшую от этого фейерверка Аришку.
Она закрыла глаза. Все равно ноги несли ее сами собой, а этот тип нипочем ее не отпустит. Так что лучше ей не видеть тех препятствий, по которым он ее тащит. Минутой спустя ее безжалостно ткнули в спину, и Аришка повалилась лицом в снег, завозилась, пытаясь подняться. Воздух вдруг сделался удушливым и тяжелым, над крышами домов, над деревьями разлилось и повисло бело-голубое сияние. Чья-то рука вдавила ее голову в землю. Аришка забилась, протестуя, получила крепкую затрещину и затихла.
Она плохо помнила, когда все закончилось. Ее подняли из снега, потормошили, требуя открыть глаза. Она молчала и плакала, слезы замерзали на щеках, Аришка вытирала их колючими рукавами.
-- Пошли, -- сказал человек. Они выбрались на мостовую и побрели мимо низких каменных домов и похожих на привидения кустов сирени. Улица оказалась длинной, Аришка остановилась.
-- Ты что?
-- Устала. Не могу больше.
-- А с мостов скакать можешь? Пошли, уже скоро...
Оказалось и вправду скоро. От одного из сиреневых кустов отделился и потрусил навстречу огромный, с серыми подпалинами и коротким хвостом пес. Чем-то он был похож на того попрошайку на вокзале. Зверь подбежал к хозяину, которым оказался Аришкин провожатый, ткнулся мордой в колени и метнулся в сторону, к подъезду.
-- Постой здесь, -- велели Аришке.
Минут пять она честно топталась под дверями. Потом вернулся пес, и все Аришкины помышления о побеге пошли прахом. На малейшее ее движение в сторону эта скотина отзывалась глухим ворчанием и скалила сахарные, совсем уж не собачьи клыки. Глаза у пса были зеленые и в темноте почему-то светились.
-- Стережешь? -- сказала ему Аришка. -- Не бойся, никуда я не сбегу.
-- Это мы еще поглядим, -- хозяин возник из подъезда и чуть отступив, кивнул на большие, укрытые овчиной санки. -- Садись, он повезет.
-- Он -- кто?
-- Лобо.
-- Твою собаку, что ли, так зовут? -- устраиваясь в санках, спросила Аришка.
-- Он -- не собака.
-- А кто? -- удивилась она.
-- Волк. Разве не видно?
Ошарашенная ответом, Аришка проворчала что-то насчет того, что всю жизнь с волками общалась и знает их как облупленных, с первого взгляда от овчарок отличает, но тут санки дернулись, Аришку тряхнуло и откинуло назад. Она еще успела подумать, что Лобо, пожалуй, довезет куда следует, уж лучше было с моста головой... А потом улицы и переулки слились в снежной круговерти, и Аришка закрыла глаза. Какой смысл следить за дорогой человеку, судьбой которого распоряжается волк...
КУЗНЕЧИК ЦВЕТА ХАКИ.
Ах, как шаг мы печатали браво,
Как друзьям мы прощали долги,
Позабыв, что движенье направо
Начинается с левой ноги..
Эрлирангорд, Твиртове
Фабрика _Пролетарская Победа_,
26 - 27 ноября.
Вечером опять пошел снег. Огромные слипшиеся снежинки летели на свет фонаря, и если долго смотреть сквозь эту пелену в мутно-серое небо, очень быстро начинала кружиться голова и возникало точное, граничащее с безумием, ощущение полета. Хотелось распахнуть настежь оконные створки и шагнуть в метель, ощущая, как за спиной, вместо шороха крыльев, хлопают рамы. Удержаться было очень трудно. Сама собой всплыла в мозгу знакомая цитата о том, что _в прежние времена люди пускали себе пулю в лоб исключительно из стыда перед самим собой. Нынче -- стыдно перед другими, поскольку уж с кем-с кем, а с собой всегда можно договориться_. Правда, при этом никто не гарантирует душевного комфорта.
Даг оторвался от окна и задернул шторы, чтобы снегопад не смущал душу, и, сказав себе, что намерен еще пожить как следует, невзирая на пакостность момента, отправился спать.
Он заснул быстро и не видел снов. А проснулся не столько от стука в окно, сколько от бешеного старания Лобо. Тот с безуспешной настырностью пытался стянуть с хозяина одеяло и рычал, скаля клыки.
-- Брысь, -- сказал Даг. Под этим подразумевалось сразу все: _пшел вон_, и _всех к чертовой бабушке_, Лобо в том числе. Но стук в окно повторился, и пришлось идти открывать. Вся пикантность ситуации заключалась в том, что от оконного карниза башни Твиртове до земли было локтей двести с лишком, и постучать в окошко могла разве что химера. Наманикюренным коготком левой передней лапы.
За окном на обледенелом узком подоконнике в немыслимой позе обнаружился Канцлер Круга.
-- В мире сказок тоже люби булочкы, -- вместо приветствия изрек он, постукивая зубами.
-- Что случилось?
-- Ты что, не видишь? Я ослабеваю. Посадку давай!
-- Пжалста... -- Даг послушно попятился от окна и придержал Лобо за ошейник.
Гэлад Роханский перевесил через подоконник жилистые тощие ноги, светским жестом стянул перчатки и принялся ими отряхивать наросшие на плечах снежные эполеты.
-- Спишь, -- с оттенком мстительной радости в голосе проговорил Канцлер. -- Ну-ну. А у нас проблемы. С, так бы сказать, легитимностью свежеспиленной государыни.
-- Уже? -- осведомился Даг нервно. -- И что я могу сделать? Я вам что, нянька или папский нунций? Где я ей среди бела дня... тьфу, ночи... королевские регалии обеспечу?
-- Дело не в регалиях. -- Канцлер соскочил с подоконника прямо в лужу талой воды. -- Хотя, конечно, и в них тоже... но про это пока мало кому известно. И слава Богу. А то весь этот карманный бунт разом утеряет свою прелесть. Алису вздернут на фонарь -- и дело с концом.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
