Кровник (№4) - Сыч – птица ночная

— Не знаю, — тяжело вздохнул Вовка. — Не знаю… Ты бы забрал меня с собой, а?

— Нереально, — отказался я. — Я сам не знаю, что со мной будет завтра. Но ты не вешай нос — я вернусь. Я тут цикличность высчитал: нормальный уголовный авторитет правит в среднем что-то около пяти лет. Потом его либо мочат, либо он уходит в депутаты. В русском городе Марат депутатом не будет — татарин. Ну, разве что в Татарстане. Значит что?

— Как с «хвоста» соскочить? — неожиданно поинтересовался Вовка. — Я, право, теряюсь…

— О! Слышу речь не мальчика, но мужлана! — обрадовался я. — Значит, не зря я с тобой барахтался. Внимай.

Сегодня пошлешь кого-нибудь снять деньги. А завтра, в первой половине дня, эти деньги того… Ну, короче… — тут я на несколько секунд замялся — лихорадочно прокручивал вариант, при котором в качестве передаточного звена можно было бы использовать главбуха. Вариант был хорош по всем статьям: совершенно неожиданный шаг для любого заинтересованного лица, никуда не надо ехать для расчета, полная безопасность для меня… Была в нем одна маленькая деталь: вовлекая Ольгу в свои дела, я подвергал ее жизнь неоправданному риску. Главбух и так балансирует на грани: если эти самые заинтересованные лица вдруг узнают, что она укрывала меня от «правосудия», участь ее будет ужасна. Нет, не могу я привлекать свою подружку к этому мероприятию. Не имею права…

— Дальше, дальше что? — поторопил Пошехонский. — Я взял деньги. Завтра во второй половине дня — что?

— Одел чужую куртку попроще, лыжную шапку. А лучше прихватить с собой, вернее будет. Далее. Прогулялся по чердаку офиса, спустился по пожарной лестнице в хозяйственный двор универмага. Оттуда просочился в бар, из бара вызвал такси. Что непонятно?

— Вот я еще по чердакам не лазал! — возмутился Вовка. — У тебя посимпатичнее плана нет?

— Если можешь — придумай лучше, — посоветовал я. — А пока есть только этот. Почему не спрашиваешь, куда ехать на такси? Или ты знаешь?

— Да, действительно, куда ехать на такси? — эхом отозвался Пошехонский — по его интонации я понял, что ничего придумывать он не станет, а воспользуется предложенным мною вариантом.

— Туда, где я показал большому сторожу, где раки зимуют, — сообщил я и на всякий случай уточнил:

— Это еще до нашего с тобой знакомства. Помнишь, я тебе рассказывал?

— Большому сторожу… Большому сторожу… — Вовке потребовалось с полминуты, чтобы припомнить, о чем идет речь: об эпизоде с неудачным поступлением в «Арсенал» я рассказывал Пошехонскому довольно давно, в самом начале нашего знакомства. — А, большому сторожу! Ну конечно, помню. Конечно… А ты представляешь, сколько туда намотает? Туда не меньше часа от центра добираться! Может, мне у кого из знакомых машину одолжить?

— Не надо, Вова, — отсоветовал я. — Ты чего жмешься? Конспирация требует определенных затрат — сам понимаешь. И потом — не далее как три минуты назад ты предлагал мне кучу денег. Ты что, Вовчик, — испортился? Ты в туалете долго не сиди, там воняет!

— Да пошел ты! — беззлобно ругнулся Пошехонский. — Тоже мне, шутник… Во сколько мне подъехать?

— К полудню, — быстро посчитал я. — Раньше ты не управишься — бар в десять открывается. И вот еще что. На выезде из города завернете на заправку, пусть таксер зальет полный бак. Скажешь, что поедете… ну, допустим, в Константинов. И не торгуйся, когда цену назовет — а то откажется ехать. Ты понял меня, нет?

— Ага… Ага — вот так, да… В принципе понял… — Пошехонский наконец уловил ход моих рассуждений и возмутился:

— Ну ты даешь! А я что — потом пешком оттуда попрусь? Ну ты…

— А там недалеко до остановки, — сообщил я. — Два километра до конечной остановки тринадцатого автобуса. По березовому лесу. Воздух — сплошная аптека. Для пропитанных бумажной пылью легких — благостное отдохновение. Я, например, гулял там — прелесть! Что тебе не нравится?

— Вот я еще на автобусе не ездил, — проворчал Вовка. — Аптека… Ха! Но в принципе… В принципе — ладно. Можешь на меня положиться — я все сделаю как надо…

На следующий день, в половине двенадцатого, я медленно брел по березняку, разъезжаясь обутыми в высокие зимние кроссовки ногами по жирной дорожной грязи, периодически оглядывался и пытался разложить на составляющие глубокое состояние меланхолии, охватившее меня после того, как сошел с автобуса и углубился в лесную чащу. Я всегда поступаю таким образом — как учат мастера психологии: обозначаю проблему, раскладываю ее на составляющие, а затем разбираюсь с каждой составляющей один на один. Как показывает практика, какой бы серьезной ни была проблема, в расчлененном виде она выглядит гораздо привлекательнее, а бороться с каждым из составляющих звеньев намного проще, нежели пытаться осилить их всех сразу.

Итак, что там у нас? Погода мерзкая. Оттепель стоит неделю, грязища, мокренький снежок падает — небо мрачное, затянуто косматыми мглистыми тучами. Просто грустно — уже из-за погоды. Некоторые не особо устойчивые к катаклизмам особи в такую погоду развлекаются суицидами. Прыгают с крыш, под транспорт бросаются и так далее.

Далее: жалко бросать насиженное местечко. Только-только нашел свою нишу, устроился весьма недурственно: прекрасная работа, начальник — поискать, роскошная женщина, вполне подходящая на роль постоянной подруги жизни…

Еще далее: опять меня злые люди хотят перевести в состояние нежити. Не люблю я этого. Мне нравится, когда наоборот. Я вообще-то не виноват — пределы необходимой обороны не превысил. В любом цивилизованном обществе суд в первый же день разбирательства вынес бы оправдательный вердикт — невиновен. Бандит подходит к посетителю ресторана, забирает женщин — как будто они какая-то вещь! — оскорбляет посетителя физически… И все это на глазах секьюрити, мэтра, не таясь, нагло… А потом этот бандит, которому дали заслуженно по роже, пытается этого посетителя застрелить. Черт!!! В чем я виноват?! Тут уж не просто грустно — тут полный грустдец!

Занятый невеселыми размышлениями, я добрался до стрельбищных ворот и, обнаружив на опушке желтую «Волгу» такси, недоуменно хмыкнул. Пошехонский приперся на полчаса раньше срока. Хорошо это или плохо?

С одной стороны — хорошо. Не придется ждать и мокнуть под снегом. С другой стороны — какого черта? Почему раньше?

Из выхлопной трубы «Волги» вырывался легкий дымок, «дворники» неспешно бегали по заснеженному лобовому стеклу. Вздохнув, я направился к такси. Из-за чего бы Пошехонский ни приехал раньше, он молодец — в машине уютно и тепло…

— Олег! — крикнул кто-то сзади. Я вздрогнул и резко обернулся — у полуразрушенной избушки, бывшей некогда пунктом боепитания, стоял Пошехонский и жестами подзывал меня к себе. От опушки — метров пятьдесят, не меньше.

— Вот я все бросил и поперся к тебе по грязи! — раздраженно воскликнул я. — Какого рожна тебя туда занесло?!

В ответ Пошехонский потыкал в сторону такси, затем показал на ухо и приложил палец к губам. И опять поманил меня к себе.

— Конспиратор херов, — недовольно буркнул я, направляясь к избушке. — Мало ли чего ты мог мне передать? Если в пакете — поди гадай, что там…

Приблизившись настолько, что можно было в деталях рассмотреть лицо Пошехонского, я присвистнул от удивления. Вовка-плакал. Падал снег и оставлял капельки на лице Пошехонского, слезы, текущие из его глаз, смешивались с талой водой, и оттого мокрым было лицо. Плечи мелко подрагивали в такт еле сдерживаемым рыданиям.

— Ну-у-у, коллега, — это ты зря так, — растроганно пробормотал я, ускоряя шаг, чтобы обнять Вовку и успокоить его. — Ты же мужик — держись… Все мы в этой жизни что-то теряем…

— Я не хотел! — плаксиво крикнул Пошехонский, кривя лицо в некрасивой гримасе. — Честное слово, не хотел! Они… Они меня заставили!

— Да и хрен с ними, переживем, — по инерции пробормотал я, подходя к избушке, — и вдруг застыл как вкопанный. Страшная догадка ударила в голову, заставила одеревенеть корни волос под лыжной шапкой. Кто это ОНИ?!

— А он за бабками пришел, — раздался гнусавый голос изнутри хибары. — А тут вместо бабок — такой облом!

— Руки на затылок. И не дергайся, — посоветовал мрачный толстун с подбитым оспой лицом, показываясь в дверном проеме и направляя на меня ствол пистолета. — Мы знаем, что ты резкий. Смотри туда, — он ткнул пальцем вправо. — Дернешься — он замочит Вову. Ты меня понял? Посмотри, посмотри!

Я положил руки на затылок и посмотрел — из оконного проема торчал ствол автомата, а к стволу прилагалась противная харя, укрепленная на длинной мускулистой шее, которую украшала броская цветная татуировка: две молнии на фоне двух переплетенных латинских С. Ствол был направлен Вовке в живот, а выражение глаз обладателя татуировки не позволяло усомниться в том, что он в любой момент не колеблясь нажмет на спусковой крючок.

«СС — садист и убийца. И личный телохранитель Марата…» — мгновенно промелькнуло в мозгу — с этим ублюдком я знаком не был, как и с самим бандитским боссом, но неоднократно имел удовольствие наблюдать обоих со стороны — в том же самом «Элефанте», чтоб ему сгореть в одночасье. А оспяной толстяк в дверном проеме — сам Марат, как говорится, собственной персоной. С ними был еще третий — его смутный силуэт, отягощенный автоматом, маячил за спиной изготовившегося к стрельбе СС. Третьего я не признал, но это было не важно. Сам факт, что всеольховский бандитский предводитель мок под снегом и по-детски прятался в развалюхе ради сомнительного счастья поиметь встречу с таким малоинтересным типом, как я, наполнял мою легкоранимую душу светлым патетическим восторгом. Интересно — что со мной сделают? Просто напичкают свинцом или распнут в центре татарского кладбища — ввиду фамильного склепа Шайтуровых? Эх, где мой черный пулемет! Где моя славная команда?!

— Умница, — похвалил Марат, убедившись, что я дисциплинированно стою, положив руки на затылок и не собираясь рефлектировать. — Повернись ко мне задом и заходи.

— Ты перепутал, — как можно дружелюбнее сказал я, поворачиваясь и медленно пятясь задом. — Надо так: избушка, избушка! Повернись к лесу задом, ко мне пере… кхм-гхм… передом… — Нет, это я не от страха запнулся. Страха не было. Адреналин шарахнул в кровь, организм мгновенно перестроился в боевой режим, аналитическое приспособление с лихорадочной поспешностью принялось высчитывать оптимальные варианты безболезненного выскакивания из ситуации. Последняя заминка была вызвана внезапно открывшимся обстоятельством: повернувшись спиной к хибаре, я увидел три бандитских квартета, бредущих вдоль опушки к такси, и понял, что выскакивание не состоится. Три засадных группы по четыре морды в каждой, все вооружены автоматами и помповиками. Сидели за линией деревьев вдоль опушки с интервалом в двадцать пять — тридцать метров, ждали: как оно получится у предводителя. У предводителя получилось — как только я положил руки на затылок, засадники снялись и направились к месту сбора. Вот теперь — все. Если раньше была шалая мыслишка: побаловаться с супостатами в тесном пространстве хибары, как только окажусь в пределах досягаемости, то теперь — никаких шансов…

— E-..льник закрой, падла, булками шевели! — запоздало отреагировал на мою остроту Марат — и такой ненавистью плеснуло мне в затылок, что стало ясно: никаких компромиссов, это последние минуты в моей жизни. Сейчас доберусь до проема, наденут наручники и повезут на могилу Ильяса. Судя по слухам, Марат большой любитель театральных сцен. А умерщвление врага на могиле «невинно убиенного отрока» как ритуальный акт возмездия — весьма эффектная сцена, способная потешить страждущую душу бандитствующего эстета. Или эстетствующего бандита. Потом Марат, глядя на мою дымящуюся кровь на надгробном камне, с мужественной усталостью в голосе произнесет: «Ты отомщен, брат. Спи спокойно…» И пописает на мой быстро остывающий труп. Нет, насчет пописывания — спорный вопрос. Могила как-никак рядом — нехорошо. Но все остальное будет именно так — ни капельки не сомневаюсь. В противном случае меня давно бы уже завалили его автоматчики — на ближних подступах к хибаре. Они прекрасно знают, что я опасен, и не стали бы рисковать зря.

— Расчленять будете?! — роковая обреченность вытеснила из сознания проблемы адекватного поведения и обязательный в экстремальных ситуациях такт со стороны жертвы по отношению к агрессору. — Или серной кислотой обольете?

— Оно еще бакланит, — процедил Марат, защелкивая на моих запястьях наручники — я как раз благополучно добрался до дверного проема и сделал два шага внутрь хибары. — Оно еще рот свой поганый разевает, падла… Ну-ка, Дюха, обшмонай его.

Чьи-то руки принялись сноровисто и неторопливо обыскивать меня — судя по всему, тот самый третий, что маячил за спиной СС. При первом же его прикосновении я вздрогнул как ударенный током, затем максимально расслабился, закрыл глаза и начал стравливать воздух сквозь плотно сжатые губы. Решение возникло внезапно — как какое-то озарение. Если нам суждено выпутаться из этой тупиковой ситуации, то это произойдет в течение следующей минуты. Наступил благоприятный момент: Дюха обыскивает меня двумя руками, значит, оружие повесил на плечо. Марат стрелять навскидку не будет — между мной и им встрял Дюха. СС наверняка уже не держит рыдающего Вовку под прицелом — на меня надели наручники, и теперь я не опасен. С их точки зрения, не опасен. Вряд ли они предполагают, что хорошо подготовленный боец, даже со скованными спереди руками, за несколько секунд может убить троих обычных — пусть вооруженных и имеющих некоторый боевой опыт мужиков в тесном пространстве этой хибары. Вот тут они сильно ошиблись. Я бы, например, никогда не стал бы обыскивать бывшего офицера спецназа в таком положении. Я бы его поставил к стенке под углом в 45 градусов, велел максимально широко расставить ноги и как следует долбанул бы по черепу — чтобы в процессе обыска этот бывший был занят своей свежей болью и считал круги перед глазами, а не развлекался различными дурными мыслишками. А ребятишки, судя по всему, не слишком часто общаются с такими типами, как я. И мы их за это накажем. Нет, справиться со всей кодлой на открытой местности мне вряд ли по силам — я хоть и подготовленный боец, но отнюдь не Рембо. Я поступлю проще — возьму этих индюков в заложники! Вот тогда посмотрим, как они у меня попляшут…

— Слышь, Эс, — внезапно буркнул Марат. — Ну-ка давай к Вове. Давай!

— Не понял? — удивился от окна СС. — Зачем?!

— Не тормози, бля! — прикрикнул Марат. — Иди к нему, я сказал! Приставь ствол к башке и будь постоянно рядом. Пошел!

— Все, пошел, — несколько обескураженно согласился СС, покидая свою позицию и направляясь к выходу.

Я чуть не взвыл от досады. Проклятый толстяк! Ты что — подсел на мою биоволну?! Мысли читаешь?!

— Чисто, — доложил Дюха, закончив телесный осмотр и ничего предосудительного не обнаружив. — Ничего нету.

— А теперь слушай меня, крутой… — начал бьыо Марат.

— Стоять, падла!!! — заполошно рявкнул успевший протиснуться мимо меня к дверному проему СС, неловко плюхаясь на колено и вскидывая приклад «АКС» к плечу. — Стоять, сучонок! Замочу!!!

Я вытянул голову влево и застонал от отчаяния: из-за угла хибары, пригнув голову к груди и отчаянно буксуя по жирной грязи, в глубь стрельбищного поля перемещался Пошехонский. Не бежал — по такой грязи бежать невозможно, а именно перемещался. Узрел, салажонок, что надзиратель на пару секунд оголил сектор визуального контроля, — и рванул. Да что же это такое — все у меня сегодня наперекосяк!

— Уйдет, Мара! Уйдет, бля буду! — хищно раздувая ноздри, бормотнул СС, плотно вдавливая приклад в плечо и поводя стволом вслед медленно удаляющейся фигуре Пошехонского. — Давай сниму, а?

— Прекращай, на фуй! Ну куда, на фуй, уйдет?! — досадливо воскликнул Марат, сдвигая стволом пистолета шапку на затылок и промакивая платком вспотевший лоб. — По такой грязи… Это он от страха поплыл. Щас опомнится, назад прибежит. Вова!!! Ну-ка назад, сучонок! Вова!!!

— У-у-у… — вдруг тихо зарычал СС, выпадая из-под контроля: пришлепнул цевье «АКС» к косяку, застыл как камень и начал выдавливать слабину на спусковом крючке!

— Стой!!! — хрипло каркнул я, прыгая с места на СС и целя обеими ногами в голову.

— Та-та-та-та!!! — вспорола воздух автоматная очередь буквально за какое-то мгновение до моего приземления. Не успел!!! В следующее мгновение яйцеобразный череп СС, оказавшийся между подошвами моих кроссовок и косячной перекладиной, треснул, как кокосовый орех, и плеснул во все стороны студенисто-краповой субстанцией.

Больно упав на спину, я напружинил отбитые лопатки и попытался одним рывком выпрыгнуть в стойку. На тренировке это получалось с легкостью, но в настоящий момент я не учел браслетов, окольцовывавших мои запястья. Руки были нужны, чтобы придать телу дополнительный импульс, дернуть локоточками назад. Я дернул, врезал крепенько себе по диафрагме, сбил дыхание и неловко плюхнулся назад, пребольно стукнувшись башкой о валявшийся на земле автомат СС.

— Э-э-э… — замычал Марат, протягивая левую руку в мою сторону — прошло всего несколько мгновений, как ситуация рухнула в штопор, не успел сориентироваться бандит. Надо быстрее, через пару секунд они очухаются и будут вести себя неприлично.

— Иди сюда, родной мой! — горячо шепотнул я, прогибаясь назад и выдергивая оружие из-под головы. Эх, мне бы руки! Черт, как неудобно работать с оружием в наручниках! И чего не догадался раньше потренироваться? — Бросить оружие, руки за голову! — рявкнул я, пытаясь изобразить командный голос и с ходу подавить противника морально. Получилось неубедительно: во-первых, командный голос на последней ноте сорвался на петушиный всхлип, во-вторых — лежал я, валялся в грязи с широко раздвинутыми ногами, как та хрестоматийная блудница, а потому на солидных мужиков должного впечатления не произвел.

— Мочи! — коротко рыкнул Марат, выпав из ступора и направляя пистолет в мою сторону. Дюха молниеносно последовал примеру шефа, сдергивая автомат с плеча и ловко переводя его в положение для стрельбы стоя.

— Та-та-та-та-та!!! — удерживая «АКС» в крайне неудобном положении — одной рукой, — я нажал на спусковой крючок, проводя короткую диагональ от Дюхи к Марату. Тела бандитов отбросило назад — Дюха даже ногами вскинул, как в кино, и, выронив автомат, замертво рухнул на землю. Марат ударился о стену и начал медленно сползать, оставляя на сырых кирпичах два красных потека. Зафиксировав отсутствие двигательной активности, я поднялся и выглянул через дверной проем наружу.

Вовка не успел далеко убежать. Очередь застигла его в двадцати метрах от избушки, неподалеку от траншеи, уползавшей зигзагами к ржавой директрисе. В принципе расчет был верный — если бы СС помедлил с полминуты, Пошехонский успел бы соскочить в траншею. И вообще — не стоило ему бежать, глупому мальчишке, — его наверняка оставили бы в живых. Им нужен был я. Но сейчас это было уже не важно. Сейчас оставалось лишь констатировать факт: прекрасный парень Вовка, умница и вундеркинд, несбывшееся светлое будущее России, лежал в огромной луже собственной крови и медленно остывал. По всей видимости, пули, вылетевшие из автомата этого ублюдка СС, задели артерии — при обычном проникающем ранении таких больших кровепотерь не случается. Снежинки пока еще таяли, падая на парящую кровь, но по краям лужи уже намечалась медленно толстеющая бурая корка.

— Господи, как ты несправедлив… — еле слышно прошептал я, с трудом отворачиваясь и переходя к окну: не было сил смотреть на ЭТО, хотелось броситься на землю и заорать дурным голосом, бия кулаками по грязи и суча ногами.

— С-с-с-сука… — донеслось из угла. Я рефлекторно пригнулся и направил туда ствол. Марат был еще жив. Он ненавидяще косил на меня тускнеющим взором и пытался дотянуться до валявшегося неподалеку пистолета. Я глянул в окно: от опушки к хибаре развернутым строем приближались «быки». Чего там у нас произошло, они, естественно, не поняли, но сраженного Вовку видели, слышали очередь в хибаре и теперь сторожко двигались с интервалом в три-четыре метра, держа оружие на изготовку и пребывая в готовности в любой момент шлепнуться в грязь.

Я мгновенно прибросил свои шансы. Прикончить этих парней одной очередью — нонсенс. Так только в третьесортных боевиках бывает. Я выпустил почти полмагазина в своих врагов, находящихся от меня на расстоянии не более трех метров, при этом один из них еще не умер — вон безуспешно тянет свою толстую ручонку к оружию, хочет прикончить меня. Кстати, насчет «не умер»…

— А ну иди сюда, родной мой, — пробормотал я, поднимая пистолет из грязи и обхватывая грузное тело Марата. — Послужи-ка в последний раз…

С огромным трудом вздернув Марата под мышки, я обхватил его одной рукой за шею, приставил ствол пистолета к голове и подтащил к окну.

— С-с-с-суккк… — прохрипел Марат, вцепившись в мою руку и из последних сил пытаясь освободиться. Это хорошо — «быки» видят, что «бугор» жив! А две пробоины в районе печени не видят — Марат одет в черное, да и далековато отсюда до «быков».

— Стоять, пидарасы!!! — что есть силы завопил я, стреляя из пистолета в воздух. — Все назад!!! Назад, до опушки — а то замочу вашего «бугра»!!!

«Быки» застыли, затем, рассмотрев, что я им представил для обозрения, резво попятились назад. Как только они оказались на уровне деревьев, я опустил переставшего уже хрипеть Марата на землю и, отдышавшись, крикнул:

— Зовите какого-нибудь большого на переговоры. Время — двадцать минут! Кто вылезет сюда — начну отстреливать заложников! Все — время пошло…

«…Мы вышли из игры, мы смертельно ранены…» — необычайно пакостным тенорком дребезжит кто-то из глубины подсознания. Настырно этак дребезжит, не спрашивая у меня разрешения. А я не возмущаюсь — не придаю особого значения, потому как мне сейчас недосуг бороться с нежелательными астралами какого бы то ни было окраса.

Снаружи раздаются нечастые ружейные выстрелы и экономные автоматные очереди. Ребятишки стараются лупить поверх хибары: в оконные проемы залетело несколько пуль, судя по всему — случайных. Это значит, что ребятишки, несмотря ни на что, все еще надеются застать своего предводителя в живых и боятся хоть как-то повредить ему.

Это хорошо — мне легче. Хотя надо отметить, что в теории огневой подготовки ребятишки явные профаны. Насквозь отсыревшие силикатные кирпичи хорошо поглощают пули даже калибра 5, 45 — рикошет здесь незначительный. Ну да ладно, пусть развлекаются. Мне надо поспешать — не до теорий сейчас. Надо позаботиться о себе: надежда на то, что какой-нибудь бдительный милиционер услышит выстрелы и примчится разбираться, отсутствует начисто. Во-первых, бдительных сейчас очень мало — надбавку за бдительность не платят. Во-вторых — стрельбище здесь как-никак. А на стрельбище положено стрелять.

Сняв с СС окровавленную кожаную куртку, напяливаю ее на себя. Затем ползу к дверному проему, поддеваю стволом автомата валяющийся снаружи чемодан с деньгами и затаскиваю его в хибару. Три пачки стодолларовых купюр на всякий случай прячу во внутренний карман куртки, хотя в настоящий момент можно отдать какой-нибудь фрагмент организма на отсечение, что деньги мне уже никогда не понадобятся.

Возвращаюсь к СС. С полминуты пытливо всматриваюсь в очертания изуродованного черепа и прислушиваюсь к стрельбе, доносящейся снаружи. То, что я собираюсь сделать, идет вразрез со всеми нормами цивилизованной морали. Ни один положительный герой так поступать не должен даже перед лицом неизбежной смерти. Но я не герой — и тем более не положительный. Я пес войны — под цивильной оболочкой скрывается оскал затравленного зверя, готового на любые мерзости ради спасения собственной жизни. Извини, парень, — не вижу другого выхода. Больно у тебя тату приметная. Сразу бросается в глаза и не вызывает сомнения в принадлежности, даже при наличии размозженного черепа.

Рванув ворот рубахи СС, я делаю тесаком круговой надрез по границе воротниковой зоны. Кончик лезвия затупился от моего землекопства — приходится сильно нажимать, чуть ли не пилить сопротивляющуюся кожу. Закончив резать, снимаю кожу чулком, выворачиваю ее и прислушиваюсь к своим ощущениям. Читал я, читал господ Купера и Рида. И о скальпах знаю не понаслышке — на чеченской войне приходилось неоднократно видеть, в каком состоянии оставляли «духи» тела наших пацанов, угодивших к ним в плен. Но сам таким образом развлекаюсь впервые. И знаете — ничего. Угрызения совести отсутствуют, нет всепоглощающего желания забиться в истерическом припадке или сотворить еще что-нибудь в подобном роде. Я знаю, что это ненормально. Знаю, что аномалия. Но! Этот ублюдок без всякой необходимости убил ни в чем не повинного мальчишку, прекрасно зная, что не ответит за это. А до этого он убил и запытал насмерть не один десяток человек. Он вне человечьих законов, он — зверь. А я охотник. Всю свою сознательную жизнь я охотился за таким, как СС. Правда, сегодня произошло недоразумение — звери обложили охотника. Сейчас мне нужен кусочек звериной шкурки, чтобы подобающим образом встретить приближающуюся волчью стаю… Натянув кожу на голову, я прячу неровно торчащие концы под воротник куртки и застегиваю «молнию». Запах чужой крови уже не сводит меня с ума — за полчаса я пропитался им насквозь, я адаптировался к безликому присутствию СМЕРТИ. Смотрю в тускло отсвечивающее лезвие тесака — татуировка на месте. Проблемы с дырами. Почему-то на СС его кожа сидела упруго и вполне прилично, а на мне висит безобразной маской — и дыры растянулись, как в омоновской вязаной шапке с отверстиями. Ну да это не беда — мы морду спрячем. Нам только тату пацанам показать — и всех делов.

Уложив СС в могилу, лихорадочно засыпаю ее землей и некоторое время ерзаю сверху задницей — утрамбовываю. Выстрелы все ближе — у меня остались считанные секунды. Кладу Дюху на могилу, лицом вниз, левую руку отставляю в сторону — ты будешь моим прикрытием. Затем подтаскиваю Марата к самому входу — пусть хлопцы сразу займутся своим предводителем, незачем им запинаться о тела рядовых пацанов. Вновь смотрюсь в лезвие тесака — поправляю сбившуюся от работы липкую «маску» и качу к входу зиловскую покрышку. Это — изюминка. Извини, Марат, придется по тебе проехать, тяжела покрышка. Сильно толкаю покрышку наружу — она несколько раз подпрыгивает с пригорка, катится и вскоре благополучно падает в траншею. Получилось. Снаружи слышатся недоуменные крики и улюлюканье — кажется, «быков» мой демарш несколько озаботил и смутил.

Все — работа закончена, можно и отдохнуть. Пистолет Марата кладу за пазуху, прячу в рукаве тесак СС, ложусь рядом с мертвым Дюхой и засовываю голову под его руку, натягивая на себя полу расстегнутой куртки бандита — так, чтобы только шея с татуировкой была видна. Со стороны кажется, что мы умерли, как братья, — рухнули наземь в боевом объятии. Нет, я мог бы и просто так полежать, но увы — дыры. Нехорошо смотрятся. Да и парок вырывается при дыхании — чай, не май месяц. А это неприлично — у нормальных трупов парок вырываться не должен. Так что Дюха — это двоякая выгода. Спасибо, братан, я тебе свечку потом поставлю. Если это «потом» состоится. А пока — тихо. Начинаем выгонять лишний кислород из системы, сокращать количество вдохов, чтобы казаться полноценным трупом.

Короткий вдох-выдох на восемь счетов. Раз, два, три, четыре… Очень надеюсь, что пацаны не смотрели «Молчание ягнят». Они все молоды, а «Молчание» — классика. Классику пацанам смотреть недосуг, им бы что покруче. Так что очень надеюсь — не станут они припоминать выкрутасы доктора Лестера и проводить неуместные аналогии.

Короткий вдох-выдох на десять счетов. Раз, два, три, четыре… В какой-то момент мне вдруг действительно хочется умереть — не понарошку. Чтобы пацаны ворвались в избушку, а там — одни трупы. Всем проще. Им не надо искать, мне — изощряться в неимоверных усилиях на грани психического помешательства.

Короткий вдох-выдох на двенадцать счетов. Раз, два, три…

— Ка… Калина, смотри! — слышится как будто откуда-то со стороны истерический взвизг, более похожий на женский вопль, нежели на крик разгневанного мужчины. — Смотри — он… он тут их всех…

Какие-то несвязные крики в хоровом исполнении, топот множества ног, затем полный ярости вопль Калины:

— Бегом! Бегом, бля!!! Давай все — вдоль траншеи. Бегом, бля! Робот — со своей бригадой жмите к тачкам, объедете с той стороны, встанете. Не дай боже уйдет — лично всех обижу. Бегом!

— Скажи пацанам, чтобы не палили туда — а то мы там встанем, а они начнут шмалять, — пытается выговорить условия незримый Робот.

— Бегом, я сказал!!! — страшным голосом кричит большой — топот ног удаляется к опушке.

— Санек, Жора! — окликает кого-то Калина. — Назад! Давай — подгоняйте тачку, грузите Марата, пацанов — ко мне на хату. К нему не надо. Надо будет мать подготовить — потом уже. Давай — делайте. Пойду я посмотрю, как пацаны работают…

Мать. Вот как. Оказывается, у толстого Марата, подонка и убийцы, есть мать. И ее надо готовить… Ну что ж — как говорится, каждый сам рисует картинку своей судьбы.

Через некоторое время слышится рокот приближающегося мотора. Машина тормозит у хибары, судя по звукам, парни открывают багажник, затем пыхтят и сопят, укладывая Марата. Тяжел бандитский предводитель — возятся с ним парни минут пять, не меньше. За это время редкие выстрелы и иные сопутствующие звуки погони удаляются к окраине стрельбища.

— Может, сначала большого свезем, потом вернемся за пацанами? — предлагает кто-то прямо надо мной прерывистым от возбуждения голосом. — А то придется их ложить на него. А?

— Не, я сюда снова не поеду, — отказывается второй. — Ну и что — дожить? Им уже все равно. Давай сразу. Потом вмажем как следует, а то я уже того…

— Пить вредно, пацаны, — бесцеремонно заявляю я, стряхивая с себя мертвую руку Дюхи и вставая. — И потом — что за наплевательское отношение? Если трупы — так сразу и «все равно»?!

Прямо передо мною застыли как истуканы двое молодых «бычков» лет по двадцати. Оружия при них я не наблюдаю — видимо, оставили в машине. Рты у «бычков» синхронно разомкнулись, глаза вот-вот вылезут из орбит. Чего это они? Ах да — совсем забыл! Наверно, я неважно выгляжу. Наверно, веду себя некорректно — трупам не положено вот так запросто вставать и разговаривать. Но увы — мне некогда соблюдать приличия.