Дмитрий Пригов
Неложные мотивы
По мотивам поэзии Филиппова
Москва * 1995
Предуведомление
Это — первый сборник проекта, состоящего из тринадцати сходных.
В чем же суть проекта и этого конкретного сборника, первого и первопричинного, как бы натолкнувшего меня на идею всего проекта?
Конечно, конечно, и до сей поры, учитывая мой в принципе паразитический тип существования в искусстве (признаюсь, признаюсь, но не совсем в том смысле, в котором как бы от меня это признание ожидается), я писал разного рода аллюзии и вариации на стихи чужие. Но, заметьте, это были известные стихи известных поэтов, так сказать, поп-материал, сразу ставивший меня в позицию жесткого отстранения (отнюдь не соперничества, как бывало когда-то, когда великие соперничали с великими). Я был маленьким и посторонним. Я разговаривал с памятниками, мой разговор был слышен, явен и звучал только по причине их усиливающего медно-чугунного звучания. Мой же голос был слаб и убог. Даже как бы и отсутствовал вовсе, являя этим отсутствием единственную мою возможность соприсутствия с ними в качестве немого укора (но не им, не им, великим, конечно, а судьбе!). Конечно же, всякие экзистенциальные штучки вырастали только как махровые цветочки комплексов и амбиций, впрочем, вполне бессознательно, как им и должно.
Иное дело стихи людей еще не канонизированных, моих коллег, живых современников. Я как бы входил в живой и непосредственный контакт с ними, притворяясь соавтором, толкователем, нисколько (может быть, опять-таки по собственной гордыне) не умаляясь перед ними. Но и, конечно, конечно, прилипал к ним как уже упомянутый и неистребимый в себе паразит, используя их — но уже не славу и имидж, как в случае с великими, а начальный творческий импульс, их находки и конкретные сюжетные и словесные ходы, на которые бы меня самого и не достало бы.
Заранее прошу прощения у авторов, мной использованных, что я не испрашивал разрешения, что своим вмешательством я нарушил некое табу суверенности творческой личности (слабым оправданием мне в этом может служить моя собственная открытость любому вторжению в мою деятельность — приходите, дорогие, вторгайтесь!). При этом я соображал так: произведения этих авторов сами по себе живут, неуничтожимы, как во времени, так и в вечности — подходи, снимай с полки, наслаждайся, забывай или вовсе не знай о всяких там перелицовщиках и мусорщиках.
Тем более, опусами по мотивам чьих-то творений баловались и до меня многие великие, так что сам жанр нарушения подобного табу как бы введен в традицию, окультурен и может быть списан на шутки и проделки великих, и в наше время не выглядит уже столь варварски, как иногда казалось и мне самому в процессе затрагивания грубыми пальцами тонкой плоти чужих творческих порождений.
Естественно, я отбирал стихи, чем-то меня затронувшие, отбирал я их и в сборниках, и в периодической публикации.
При этом присутствовала задняя немного жалостливая мысль: может, кто-нибудь из этих тринадцати мной используемых станет со временем известен, и я, как на подножке трамвая, зайцем, может быть, проникну в прихожую вечности. А что — такое бывало, бывало. Все-таки в тринадцать, вернее, учитывая и себя, в четырнадцать раз больше вероятность подобного. А уж коли станется и моему недостойному имени послужить каким-то своим пригодившимся боком истории, то уж буду рад, счастлив помянуть там и имена моих соратников по данному проекту.
Да, и напоследок, — все слабости, неувязки, неловкости и несуразности, а порой и непристойности прошу, конечно же, списать на мой счет как проявление низости, несуразности и суетливости моей натуры. Оригиналы тут ни при чем.
* * *
Коснулся разговор высокого
Все стихли, как налившись соком
Неведомого
Как будто острою осокою
Коснулись тела, и осока
Вдруг налилась девичьим телом
И неземным самоотдельным
Цветком махровым расцвела
Так вот было
В наши времена
* * *
Ты видишь, разве ж я не лью
Не проливаю
Немытые большие слёзы? –
Рыдает Роза Соловью
О Господи, когда бы в розе
Всё дело было!
Вон, страна рушится!
Кровь льётся!
Города, как Сталинград,
погребены под собственными останками! –
Об этом, об этом надо!
* * *
Ребёнок чистит пальчики
От мокрого песка
К нему подходят мальчики
Местные
Его берёт тоска
Но они проходят кучкою
Неясно веселясь
И он безумной Жучкою
Вдруг
Виляя и виясь
На четырёх лохматых лапах
В ужасе летит за ними
Лая и задыхаясь
* * *
Однообразный ход вещей –
Летают мухи преотлично
Я наварю к обеду щей
Жирных
Правда скорее символично
Чем реально
И станет хорошо и скучно
Глядь — за спиною кто-то скушал
Всё
Не мыши ведь
* * *
Я безумен, но ругать
Бабушка не станет
Безумная же
Меня
Хорошо в полях гулять
На колхозном стане
По осени
Ноги в грязи извозив
Ой, как сладко! сладко!
Вон, уже лежит в грязи
Тёплой
Дивная солдатка
Меня ожидая
* * *
Есть некъя низменная часть
От целого меня
Что воспалив дурную страсть
И вдруг переменя
Меня
Нежного
Тихого
Целиком переменя
Бросает в некий страшный омут
А ведь могло б всё по-другому
Выйти
Между нами
Двоими
По мотивам поэзии Юлии Куниной
Лондон * 1994
Предуведомление
Ясно дело, что по мотивам не любой поэзии можно писать. Но и ясно, что к поэзии, послужившей мотивом к написанию этих опусов, они имеют весьма условное отношение. Но что же их тогда связывает? Трудно сказать. Зачастую — просто удачно и вовремя брошенный взгляд на прилавок, где долго, не привлекая ничьего внимания, пылилась эта книжонка. Я не хочу сказать, что эти стихи не имели, кроме меня, иного читателя (хотя так хотелось бы), но мое прочтение, по определению данного труда, есть наиболее пристальное и пристрастное. Оно есть сильное толкование. То есть такое толкование, которое зачастую мало что оставляет от толкуемого материала.
* * *
Вот и сошлось две подруги
На просеке, как листа
Белизна
Нетронутая
Но мы не любили друг друга
Я гордой была, ты — проста
Была
Но я гордой была по-простому
А ты простою была, но истому
Гордости
Прочитывала я на твоём лице
* * *
Нагие обовьём друг друга
Как спирали
Но я тебя не вижу, ты так туго
Скручен
Вниз головой, как Пётр — сначала
Тебя ещё я различала
По пульсу
А после — после по причине
Понятной
Тебя уже в своей вагине
Различала лишь
Обнаружила
Различила
* * *
Какою-то силой несома
При позднекитайской луне
Бывает вот так хромосома
Опомнится тихо во мне
И вскинется где-то под кожей
В тиши: Я хочу быть такой же
Как она –
Но ведь ты же малюсенькая! –
А я вырасту! –
Тогда и поговорим
* * *
Когда лимонная луна
Нависнет над собачьей миской
И вдруг увидит: пусто, склизко
А где собака? — Так она
Давно уже сошла с ума
Тебе разве не передавали? –
Нет. Жаль. Хорошая была собака. –
Да уж, действительно хорошая
* * *
Их муки вечные не ждут
Сволочей
Привыкших
Спокойны их сердца
Посткоммунистические
Да, им к лицу их подлый труд –
До кончиков конца
Их!
Ишь –
Раскраснелись даже
* * *
Бесстыдные немыслимые вещи
С улыбкою мне шепчет по ночам
Он! –
Кто? –
Не знаю
И груди топчет и рукою ищет! –
Что ищет? –
Да противоположное очам! –
А что очам-то противоположное? –
А и сказать не могу! –
Почему же это? –
Стыдливая я
* * *
Два чёрных яда, сладкие на вкус
Я знаю их, но путаю упорно –
Один из них как Плотиновый Нус
Другой из них пустой и просто чёрный
Но оба страшно ядовитые
Однако для меня безвредные
А вот ребёнок в руки их берёт
Тихо! –
Посмотрим же, какой он изберёт
* * *
Стояли тихо у дверей
В вечерний поздний час
Как тени
И шустрый маленький еврей
Как мышка между нас
В дом прошмыгнул
Вот я сейчас его кнутом! –
О ком ты? — Я о том
Еврее! –
Каком еврее? –
Ну, что в дом прошмыгнул! –
Да ты путаешь что-то
По мотивам поэзии Дубинчика
Лондон * 1995
Предуведомление
Вот еще один камень в основание того благостного времени, когда поэты, как последние из способных на то людских особей (так положено, полезно и осмысленно — их взаимоотталкивание и противостояние как символ и явление предельной человеческой самости в ее предельном напряжении самопознания и становления), возлюбят друг друга и писания друг друга. И станут всматриваться в чужие слова, пытаясь их постичь и преобразовать в свои. Когда письмо станет не коллективным, а соборным — письмом одного общего текста, с малыми вариациями в виде ныне вам представляемых, в жанре "по мотивам поэзии…"
* * *
Посидели мы долго, душевно
И причина прямая была –
Дом над Волгой и прочьи дела
И какой-то больной там душевно
Не наш
По-тибетски, мучительно долго
Выл над неописуемой Волгой
Уплывающей
* * *
Та улица с пожухлой крапивой
Шаболовка
В которую без памяти влюблён
С детства
И будочка с непробованным пивом –
Ребёнок ещё всё-таки
И прочее, и прочее, и клён
И тополь
Где я стоял, впервые холодея
Не помню от чего, как Галатея
Ещё только антропоподобная
* * *
Вот поеду в гости я к Марине
С поезда сойду и поверну
К дачам
И помажу зубы поморином
К ночи
В одеяло её тело заверну
Молодое
Упругое
Детективную возьму какую книгу
И пойдёт, пойдёт себе писать интрига
Детективная
Аж до рассвета
* * *
Что наморщила нос
Как японский цунами
Разве же между нами
Как аватарами вечности
Этот странный вопрос
Ориентальный? –
Нет
Нам бы, право, домчаться
Друг до друга
Мы ведь все — домочадцы
Запредельного
Нездешнего
* * *
Не считай меня самцом
Мерзопакостным Отелло
Я лишь слабый, слабый сон
Чей-то
Слаботочная антенна
Самоориентирующаяся
Возбуждающаяся только
На те, неведомые токи
Из космоса
А так я — чистейшее хвойное стояние
* * *
Холодные и бархатные
Как сугробы плечи
А мы такие крохотные
Как мышки, как предтечи
Мышек
Стучим себе коленками
В подземелье
И лишь порою: Лекаря!
Лекаря! –
Доносится –
Барыне опять не по себе! –
Посмеиваемся мы
Мы-то знаем
* * *
Давай-ка в рассеянный альт
Нальём лиловатый асфальт
По горло
А после с тобою вдвоём
В соседний снесём водоём
Его
А после на смуглую грудь
Твою
Нальём тёмно-серую ртуть
Тускло поблёскивающую
А после обоих сравним
Тебя и альт –
Которому больше нимб
Страдания и превозмогания
Подходит
По мотивам поэзии Вайнштейна
Лондон * 1995
Предуведомление
Почти моментально после начала этого проекта (письма по мотивам) я обнаружил то, что, собственно, и должен был обнаружить, что, собственно, лежало на поверхности: и так любое наше письмо есть письмо по мотивам. По мотивам всего безумно понаписанного за всю историю человечества. Осознаём мы это или нет — неважно. Знаем ли мы конкретные адреса наших мотивов, или же они сокрыты, по причине их бесчисленного потребления на протяжении тысячелетий, от нас в своей явленной откровенности, — неважно. Вся разница между нами, пишущими, просто в ясности понимания этого и в смирении принятия сей позиции и сего способа неличной артикуляции как бы личного.
* * *
В оттенках детского испуга
Как будто что-то там дышало
Мягкое
А после маленькое жало
Высунулось
Я прошептала: Полно, Пуго! –
Что за Пуго?? –
Ну, который застрелился
Так вот
Средь политических отвесов
Нет кроме смертных интересов
Смертельных, в смысле
Никаких иных
Интересов
* * *
Пока ускользающий дух
Скользит за прозрачную ширму
Шёлковую
Мы здесь опознали лишь двух
Его аватар — Перво-Шиву
И Перво-Будду
Мистификационных
Когда же она не спеша
Разденется — Вот душа
Наша! –
Опознаем её
* * *
Где Маркс свои листки
В тиши марал — там Разин
Скрипящие мостки
Гнева народного
Железным гноем мазал
Безумный
И к нам от древних ханов
Входил немыслим, как Стаханов
Новейших времён
Через головы всех Марксов
* * *
Оставив след полупрозрачный
На голубой эмали неба
Стоит внизу прямой и мрачный
Иссиня-чёрный словно эбо-
нитовый
Штырь
Кто он? — да нет, не подпоручик
Он просто армии поручен
На время
А так-то — он гений
Поэт он
* * *
Где же ангел под небесами? –
Умирая Святой Сусанин
Вопрошал не гневаясь
Выпивая с поляками
На брудершафт напиток
Смерти с большими раками
Страшных запредельных пыток
Взаимных
* * *
Когда мерцавшая звезда
Среди иных пустых пульсаций
Явилась в Вифлеем — тогда
Скотам даже стало казаться
Что всюду некий странный трепет
Пробегает
Что они — ужас что! но терпит
Их кто-то
Заради собственного терпения, любви и надежды
* * *
Сидят евангелисты
Как будто бы евреи
По виду
Вдоль длинной галереи
И псевдомускулисты
Мускулисты, в смысле, духовно
Обтянутые кожей
О чём-то невозможном
Переговариваются
По мотивам поэзии Арбузова
Лондон * 1995
Предуведомление
В предуведомлениях к предыдущим сборникам этого цикла — стихи по мотивам чужой поэзии — я, как правило, акцентировал тему моего смирения, покорного следования взятому материалу, умерения поэтических амбиций. Ну, в общем, известный мотив поэтического смирения паче гордости. И вот теперь, дабы не выглядеть именно подобным лицемером, отмечаю для всех, да и для себя, в первую очередь, что по прошествии некоторого времени просто неспособен выделить чужой материал, припомнить не свои слова и даже чувства, подвигавшие меня в случае каждого конкретного стихотворения как-то настраиваться на сопереживание. Ничего не помню. Вижу только тексты. Достаточно обычные свои тексты. А впрочем, иногда мелькает в них что-то — и опять они не мои.
* * *
Мне было три года
А братишке — шесть
Мы сидели у входа
В храм
И вдруг посыпалась жесть
С крыши
На пустую дорогу
Так я узнал про Бога –
Что Он есть
* * *
Я тронул её за юбку
А юбка-то и озлилась
Я было отдёрнул руку
Ан нет — рука прицепилась
Уж рвал я её, отрывал –
А нет! вот с тех пор и стал
Как приклеенный
Или, если хотел отцепиться –
то отцеплялся, но уже
без руки
* * *
Я взлетел на коня
Брызжа пеною сам
Кровь текла по усам
Он взглянул на меня
Конь
С некоторым сожалением и пониманием даже
И сказал: Аксакал
Ты бы что ли поскакал
А то всё томишься на месте да слюною брызжешь
На меня
* * *
Селиванову бабу
Я вовек не забуду
Вот уже — вислозадый
Я
Вот уже и беззубый
А всё помнится снова
Вспоминается
Как в бору-то сосновом
Она уединялась, скидывала
платье и голой по
колючкам до крови
каталась
А я весь дрожа подсматривал
* * *
В самый день Победы новой
Хоронили всем селом
Он лежал в гробу дубовом
В тихой церкви, и псалом
Повисал над ним как бредя
По-еврейски
В виде некоего медведя
Местного
Среднерусского
* * *
По Рейхстагу с красными
Звёздами гуляли
Духовные и праздные
Вот и догулялись –
Грудь крутая в орденах
А кругом — ни ох, ни ах! –
Вокруг-то уже одни рейхстаги
целёхонькие понастроены
Да нас в них не пускают
Да и не въедешь как раньше-то
на Катюше
* * *
Туман в сиреневом бору
Окутал сытого медведя
А я иду себе, ору
По молодости не предвидя
Ничего подобного
И вдруг — невообразимый он!
Но тут рассеялся туман
И медведь вместе с ним
Рассеялся
Это, оказывается, он из сиреневого тумана-то и соткался
* * *
По рекам вздувшиеся жилы
Проносят острую форель
И ломит кости, сухожилья
И стынет кровь — ещё апрель
Ведь
Вода одежду снизу мочит
Но губы синие бормочут:
Не пройдут!
* * *
Белый платочек повяжет
Из лесу бормоча
Вроде лесного ручья
Выйдет
Что-то такое мне скажет
Про муравейники, или
Чтобы её схоронили
Когда помрёт
На холме
По мотивам поэзии Власенко
Лондон * 1995
Предуведомление
Среди всех поэтов, чьи стихи я использовал как мотивы для своих собственных опусов, произведения Власенко менее всего ложились на мой сборочный стол. Я делал усилия, тратя огромную нервную энергию, чтобы не передавить, не сломать все-таки первоначальную авторскую невидимую, почти незаметную на глаз и слух, но ясно ощущаемую специфическим поэтическим органом интонацию. Но и бросать было как-то не в моих правилах. Вот и получился наименьший сборничек из всех. Но, надеюсь, по качеству (если такое наличествует во всех них) не очень среди них выделяясь, в худшую сторону, я подозреваю.
* * *
Сперматозоид как мальчик кровавый
Носится с горлом своим перерезанным
Маленький, бледный, чуть видный, болезный мой!
Дикие эти мужские забавы
Режутся, губят и жгут, точно угли
Знаешь, чем кончится? — помнишь ли Углич
Городок на Волге
* * *
Вот сидит и тачает петлю
А и вправду — кому же ты нужен
Эту мелкую белую тлю
Даже и извращенец на ужин
Не ухлопает
Коротая безумные зимы
В Беляево
Может, в Брянске там невобразимом
И есть счастье
Но здесь…
* * *
Протирая затылок
Чужой
Револьверным стволом
Видишь: вот под столом
Уже
Постепенно остыло
Вернее, ещё остывает
Чьё-то грузное тело –
Так тебе ведь хотелось
Этого! –
Да, хотелось! –
Вот-вот, тебе хотелось! –
Да, да, хотелось! –
Вот, вот, с детства тебе хотелось этого! –
Да, да, да, мне с детства этого хотелось! –
А что ты кричишь? –
Извини, нервы
* * *
Ходят трамваи, спят пассажиры
Брешут собаки по частным владеньям
Там задыхаются прямо от жира
Изнемогают к тому же от денег
А мы на ложе святого Прокруста
С возвышенным сердцем открытым искусству
Лежим
По мотивам поэзии Самарцева
Лондон * 1995
Предуведомление
Во всех других предуведомлениях к сборникам этого проекта я всё сетовал по поводу собственных проблем, рассматривал различные аспекты своих стратегических и тактических уловок по отношению к чужим приручаемым и, естественно! естественно! — неминуемо при том калечимым стихам. Надеюсь, что калечу их все-таки не до смерти.
Но ни разу мне в голову не пришло, что авторы этих стихов не просто имена, а реальные живые люди, которым могут попасться эти мои проделки. И что же они почувствуют при этом? Что бы я сам почувствовал, если бы кто-нибудь так обошелся с моими собственными опусами? — да ничего бы не почувствовал.
* * *
То были годы декаданса
Скрытого
Любой, бывало, как маньяк
На рельсы синие кидался
А после не встаёт никак
К нему подходят: Эй, вставай!
Пошутил
И довольно!
А после смотрят: а он — ой! –
И не пошутил
* * *
Кроме примуса на даче
Что ещё? — ну, товарняк
Вдалеке, словно Варяг
Грохочущий
Только у него иначе
Всё
Чем у Варяга
У того одна вода
Стоячая
А у этого — туда-сюда
Мелькания
В пустоте
* * *
Ах, Ольга! Ольга, ты
В моей сугубой оде
Как дикие пласты
Тёмные
Копошащиеся
Зашевелишься вроде
И вроде — рёбра, хвост
Чешуйки! — Ах, прохвост
Опять под юбку залез
* * *
Нету Родины ближе
Разве — карма да смерть
Так они и в Париже
И в Москве их не сметь
Поменять
Ну а с Родиной млечной
Нежной
По провинциям вечным
Так и скитаться
Нежно
* * *
Там стояли сараи
Вечные
Под весенние трели
Соловьиные
Вроде бы несгораемы
А и все погорели
Неделю назад
Полностью выгорели
Только пепел с отливом
В синеву
Может быть и счастливей
Они там
Куда выгорели отсюда
* * *
Я недаром их бил и ронял
Покрывал их горячею пылью
Опускал в ледяные моря
Глаза мои
Чтобы мёртвыми, мёртвыми были
Окончательно
Чтобы вдруг, как из некой дыры
С точки зренья как бы мошкары
Незадействованные
Смогли
Взглянуть
На всё это
По мотивам поэзии Финна
Лондон * 1995
Предуведомление
Книжечку этих стихов поэта Финна я уж не помню где приобрел ли, обнаружил ли, подарил ли мне кто-то. Задумав проект, связанный с чужими стихами и их основными мотивами, могущими быть ненавязчиво переработанными в мои, вернее, наши общие тексты, я обратился к ней. И она меня привлекла, прежде всего, обнаженной и даже некоторой болезненной приверженностью к мотивам исключительно духовным: смерть, любовь, потери, обретения. Моя задача состояла только в том, чтобы быть как можно более адекватным ей. Это, конечно же, не означает рабского следования тексту оригинала. Нет, это как в случае с природой и жизнью. Важно найти наиболее неискажающий квантор перевода.
* * *
Память о первой любви
Словно хлысты и крапива
Жалящие
Белое платье в крови
У покосившейся ивы
Приречной
Последственный мрак заоконный
Звуки чудные — не конный ли
Проскакал
* * *
Расцветает безумный цветок
На досаду в саду ли, в аду ли
И шумит неземной водосток –
Господи, и взаправду надули
Обещали покой и прострацию
Нирвану
За мученья! ан нет — инкарнация
Новая
Ещё пущая
С понижением в статусе
* * *
Целовать я смерть не стану! –
Это почему же? –
Вот такой мой есть каприз! –
Это почему же? –
Как-то вот меня не тянет! –
А куда же тебя тянет? –
А тянет головою вниз
Повисеть! –
Так это вот и значит — целоваться со смертью
* * *
Я лежу с головою зарытой
Обещают найти и отрыть
А предложат взамен что? — корыто
Где способно лишь кости сложить
Обученные! –
Да и мы сами-то лучше немногим
Живём! –
Так зачем же вам было убогим
Обещать
И откапывать
* * *
Чуешь дыханье небес
Чувствуешь холод долины
Видишь, туманится лес
Слышишь Назианзина
Слова:
Все мы — следы на песке
Польза в слезах и тоске
Окончательно смывающих
и эти слабые,
лукавые следы
* * *
Жить с женщиной-уродом –
Оно не всё одно
Оно лишь входит в моду
А я уже давно
Живу
Как Ленин с Нахтигалем
С Осой Архистратиг
Они лишь постигают
А я давно постиг
Ось земную
* * *
Вот, привидятся дивные твари –
Муравьиная кошка, а то
Конь гуляет в шикарном пальто
Или Щорс с Лорелеею в паре –
И что?
Ничего, и похуже морока
Приключалася с нами — и к сроку
Всё испарялось
А ежели не испарится –
Значит, так и надо
Так и будет
Так и жить станем
* * *
Стихи читаю звЕрям
И разным грызунам
Уж и не знаю сам –
Зачем
Наверно, чтоб проверить
Что-то
А вот и не осталось
Ни строчки, и усталость
Мгновенная
Одолела
По мотивам поэзии Мишукова
Лондон * 1995
Предуведомление
Это последний сборник серии. Пора от этой полувурдалачьей привычки возвращаться к самостоятельному существованию. Самому вдохновляться чем-либо, самому находить отправные образы и слова. Ну что же, это нам не впервой. Было у нас уже такое. Но и всемирная страсть единения, даже выраженная, может быть, в такой экстравагантной и пугающей форме, как вурдалачество, — все равно есть знак всемирного тяготения всего ко всему. Ну, что же, теперь пойдем другим путем. Вынуждены пойти другим путем.
* * *
Тихо ягодки кладём
Чёрные
В древние корзины
И бредём себе, бредём
Вот уж за осины
Дальние
Забрели
Я оглядываюсь вдруг
А ты уже как странный жук
Нездешний
Ползёшь
* * *
Я чаю заварю
Задумаюсь над зверем
И к своему зверью
Внутреннему
С неменьшим доверьем
Отнесясь
Скажу с какой-то грустью:
Я — бабочка! и пусть я
Поживу немного
* * *
В ночи позвякивают петли
Дверные
И кто-то лёгкими стопами
Под доскам струганым ступает
И мысль дурная: Не запеть ли
Реквием? –
Промелькивает
Пока начальный лишь кусок
Припоминаешь
Всё тихо, как вода в песок,
Уходит
Испаряется
* * *
Шорох дождя по кровле
Да поскрипыванье двери
Да просвет в окне, и кроме –
Ничего! но я не верю!
Не верю!
Быстро оглянусь, как тать –
Никого! но я опять
Не верю
* * *
И речь ручья так непонятна
И дерева не обойти
Вокруг
И на траве густые пятна
Тёмные
И я — как будто лет шести
Девочка
Прогуливаясь у ручья
Смотрю: а я совсем ничья
Ну просто совсем, совсем ничья
* * *
Казалось бы — комар простой!
Встреча над прудом деревенским
Встретил — и ладно! но постой!
Постой, а не прокол вселенский
Ли
Это
Словно обряд, а за обрядом –
Неисчислимый и наглядный
Вакуум
