Варни-вампир (№1) - Варни-вампир

Он и раньше знал, что ход истинной любви не столь плавен, как рисуют надежды. Но кто бы мог подумать, что препятствие возникнет по такому невероятному поводу. Ну пусть бы Флора оказалась легкомысленной девушкой и вышла замуж за какого-то соседа. Тогда бы он нашел другую симпатичную невесту, которая сумела бы сплести тенета для его израненного сердца. Безусловно, Чарльз мог бы смириться с разлукой, если бы между ним и Флорой встала смерть, аннулировав их помыслы и клятвы. Или, допустим, потеря удачи, замкнув круг роскоши, превратила бы его в бездомного нищего, и он не посмел бы впрягать в ярмо своих бед такую юную и прекрасную девушку. Или Флора, несмотря на любовь к нему, отвергла бы брачные узы, решив, что они тесны для нее. Все это было возможно, но, к счастью, не произошло.

Она по-прежнему любила его, и Голланд, даже будучи в кругу красивых женщин, которые дарили ему лукавые и нежные улыбки, не забывал о Флоре и не терял своей привязанности к этой милой английской девушке. Впрочем, его удачи хватило бы на двоих – благо, что смерть не грозила похитить то верное и благородное сердце, которое он завоевал. Но ужасное суеверие создавало между ними непроходимую бездну и говорило ему громовым и грозным голосом:

– Чарльз Голланд! Неужели ты хочешь взять в невесты вампиршу?

Эта мысль была ужасной. Чарльз ходил по темной комнате взад и вперед, пока не осознал, что звук его шагов может не только показать хозяевам, насколько он смущен, но и помешать им спать. Приняв это во внимание, он сел в кресло и на какое-то время затих.

Его взгляд перешел на сплавившуюся свечу, и он понял, как долго терзал себя рассуждениями.

Пристыженный страхом, на который указывали такие раздумия, Чарльз решил пресечь их на корню и обратил свой взор на таинственный и ныне весьма интересный портрет. Картина действительно была хорошо нарисована, хотя он не знал, насколько точно она изображала человека, который позировал художнику. Лицо на портрете казалось, живым – оно будто отвечало на ваш взгляд и следило за вами глазами, когда вы переходили с места на место. При свете свечи этот эффект был еще более пугающим, и Чарльз, осветив портрет, заинтересовался его жизнеподобным видом.

– Такого мастерства я еще не видел, – произнес он вслух. – Как странно, что этот лик незнакомого мне человека следит за мной.

Он неосознанно помогал эффекту легкими взмахами свечи. От этих движений нарисованный образ выглядел таким живым и грозным, что не каждый человек, наделенный железными нервами, мог бы выдержать его пронзительный взор.

Чарльз продолжал рассматривать портрет. Он был словно очарован им и не мог отвести глаза от картины. Его заставлял смотреть на нее не страх, а тот предполагаемый факт, что портрет, наряду с художественными достоинствами, изображал человека, который после смерти обрел другое, ужасное существование. И именно это соображение приковывало Чарльза к месту.

– Теперь я узнаю это лицо при любых обстоятельствах, – прошептал он сам себе. – Каждая его черта отложилась в моей памяти, и я не ошибусь, если встречу человека, с которого писался портрет, изображенный на этой панели.

Чарльз повернулся в сторону, и его взгляд упал на стык двух декоративных дубовых пластин. Край панели с портретом показался ему немного поцарапанным. Возросший интерес заставил его подойти к картине и внимательно осмотреть это место. Было похоже, что в недавнем прошлом панель с портретом вынимали с того места, где она теперь находилась.

Как только эта идея, пусть даже и слабо обоснованная, овладела его умом, Чарльзу захотелось доказать ее правоту или ошибочность. Пытаясь выявить незамеченные ранее детали, он подносил свечу к портрету то так, то эдак, и чем дольше Голланд занимался этим, тем больше убеждался в том, что панель недавно вынимали. Очевидно, при ее извлечении небольшой кусок древесины отломился, о чем свидетельствовали свежий скол и едва различимая трещина. Они могли появиться только при попытке удалить панель с портретом – другой причины Чарльз не находил.

Он придвинул стул к стене, поставил на него свечу и начал ощупывать картину. Первое же прикосновение убедило его, что дубовая пластина крепилась в пазах не очень плотно. Он пока не знал, как извлечь ее, но решил, что обязательно сделает это.

«Интересно, что скрывается за ней, – подумал Чарльз. – Это старинный особняк, и вне всяких сомнений он строился в те времена, когда потайные комнаты и скрытые проходы по всему дому считались обязательными».

Им овладела мысль, что он может найти за портретом какой-то тайник или скрытый коридор, хотя вряд ли кто-то стал бы размещать потайной ход на такой высоте от пола. Любопытство привело Чарльза в крайнее возбуждение. Он понимал, что не успокоится, пока не извлечет панель с портретом и не увидит того, что скрывалось за ней.

После того как картину установили на место, пазы для надежного крепления обмазали замазкой. Трещины, обнаруженные Чарльзом на ней, еще сильнее убедили его в том, что портрет недавно удаляли. Кроме того, он нашел одно место, где два небольших кусочка замазки вообще отсутствовали – они, скорее всего, выпал и при извлечении панели из пазов.

Когда Голланд начал примериваться, как лучше снять портрет, в его дверь постучали. Он вздрогнул и замер на месте. До этого момента Чарльз даже не осознавал, в каком нервозном состоянии он находился. А стук был странным – один удар. Словно кто-то просил разрешения войти, но не желал привлекать внимание других обитателей дома.

– Войдите, – сказал Чарльз, припомнив, что не запер дверь. – Прошу вас, входите.

Ответа не последовало, однако через несколько мгновений раздался еще один тихий удар. Голланд вновь прокричал: «Войдите!», но, очевидно, кто-то ожидал, что дверь ему откроет хозяин комнаты. Во всяком случае, странный гость не спешил входить в покои Чарльза. Последовал третий удар. Голланд в этот момент подкрался на цыпочках к дверному проему, и как только раздался таинственный стук, он раскрыл дверь настежь.

Снаружи никого не было! Чарльз выбежал в коридор и огляделся по сторонам. В окна светила луна, коридор просматривался до самого конца. Но он никого не увидел. Хотя Чарльз понимал, что искать кого-то в коридоре было абсолютно бессмысленно, поскольку он открыл дверь почти одновременно с ударом.

– Странно, – прошептал Голланд, возвращаясь в комнату. – Вряд ли это была игра моего воображения. Кто-то определенно просил разрешения войти.

Он медленно осмотрел свою спальную и закрыл массивную дверь.

– Но если я останусь в этой комнате и буду подвергаться таким шуткам, то не смогу как следует выспаться. А отсутствие покоя истощит меня.

Эта неприятная мысль расстроила его. Чем больше Чарльз думал о том, что ему придется уйти из спальной, которую он сам попросил для себя, тем больше его разбирала досада. Кто-то определенно испытывал его терпение и пытался изгнать непрошеного гостя из этой комнаты.

– Они принимают меня за труса, – прошептал Чарльз Голланд, – и считают, что я не посмею здесь спать. Они не могут сказать мне это вслух, но хотят показать, что я лишь притворяюсь смелым и отважным, а на самом деле не обладаю храбростью.

Подобные размышления пробудили в нем юношескую гордость и упрямое желание остаться здесь при любых обстоятельствах. С заметным румянцем на щеках, он громко произнес:

– Я останусь в этой комнате, несмотря ни на что! И любые ужасы, реальные или бестелесные, не изгонят меня отсюда! Мне хватит для этого смелости, и я храбро встречу любое испытание!

В тот же миг раздался стук в дверь. Чарльз с раздражением повернулся на каблуках и прислушался. Через минуту последовал еще один удар, и юноша, бесшумно сделав несколько шагов, положил ладонь на дверную ручку. Он был готов выйти из комнаты в любое мгновение.

Ждать пришлось недолго. Через полминуты стук снова повторился, и Чарльз распахнул дверь настежь. Он никого не увидел, но услышал странный звук – звук, который можно было бы с натяжкой назвать стоном или жалобным вздохом, поскольку в каждом из них присутствует боль и печаль. Юноша не понял, откуда исходил этот звук, и потому без колебаний спросил:

– Кто здесь? Ответьте мне! Кто здесь?

Сначала он услышал только эхо своих слов, но затем открылась чья-то дверь, и знакомый голос прокричал:

– Кто там? Кто там говорит?

– Генри? – с надеждой спросил Чарльз.

– Да, это я.

– Простите, что потревожил вас.

– Похоже, вы сами встревожены, иначе бы не кричали в коридоре. Я сейчас оденусь и подойду.

Прежде чем Чарльз успел ответить, что приходить к нему необязательно, Генри закрыл свою дверь. Голланду было стыдно принимать чью-либо помощь из-за пустякового инцидента, который просто помешал его отдыху. Однако он не стал ходить в комнату Генри и отговаривать друга, хотя эта ситуация еще больше усилила его раздражение. Чарльз вернулся в свои покои и начал ждать молодого Баннерворта.

Он оставил дверь открытой, поэтому Генри без стука вошел в комнату и тут же спросил:

– Что случилось, Чарльз?

– Небольшой пустяк, из-за которого я, к своему стыду, потревожил ваш сон.

– Не корите себя. Я не спал.

– А вы не слышали, как я открывал дверь в первый раз?

– Слышал. Но я тогда не мог понять, чья дверь открылась. И только потом меня встревожил ваш голос в коридоре.

– Я открывал дверь дважды, потому что кто-то стучал в нее, будто просил разрешения войти. Но когда я выходил в коридор, то, увы, никого не видел.

– Вот так новость!

– Я говорю вам правду.

– Вы меня удивили.

– Мне очень жаль, что я потревожил вас по такому нелепому поводу. Поверьте, окликая неизвестного гостя, я не хотел, чтобы вы вставали с постели.

– Не сожалейте об этом, – ответил Генри. – Вы имеете полное право поднимать тревогу в подобных случаях.

– Стук показался мне странным, но он мог быть вызван случайной причиной. Нам лишь надо найти ему какое-то логическое объяснение.

– После того, что случилось, мы должны особенно внимательно относиться к любым необычным видениям и звукам. Возможно, этот странный стук как-то связан с тем страшным существом, которого мы видели.

– Вы правы.

– Проклятье! Этот странный портрет как будто смеется над нами!

– Кстати, – заметил Чарльз, – я недавно осматривал его. И знаете, панель с картиной недавно снимали со стены.

– Снимали?!

– Да. Насколько я могу судить, ее вынули из пазов, чтобы добраться до основной стены.

– Вы так считаете?

– Если вы прикоснетесь к портрету, то почувствуете слабину, а при близком осмотре увидите, что куски замазки, скреплявшие пазы, местами отвалились. На мой взгляд, это могло произойти только при удалении панели со стены.

– Вы, должно быть, ошибаетесь.

– Я, конечно, не берусь говорить наверняка, однако вы можете убедиться в этом сами, – ответил Чарльз.

– Но в нашем доме никто не стал бы снимать портрет без моего разрешения.

– Мне нечего вам сказать. Послушайте, Генри… Не могли бы вы разрешить мне заглянуть за эту панель? Или лучше давайте сделаем это вместе. Мне очень хочется узнать, что находится за ней.

– Если вы так просите, то я вам помогу. Мы хотели убрать картину из этой комнаты, но когда Флору перенесли в другую спальную, снимать портрет показалось мне бессмысленным. Подождите несколько минут, и я постараюсь найти что-нибудь пригодное для извлечения панели.

Генри вышел из комнаты и отправился на поиски необходимых приспособлений, а Чарльз, пока его не было, вернулся к осмотру картины. Он не мог найти себе места от любопытства и едва дождался Генри, который минут через десять принес не совсем удобные для их цели инструменты. Впрочем, правду говорят, что было бы желание, а способ найдется. Несмотря на отсутствие нужных приспособлений, юноши довольно быстро удалили замазку из пазов, а затем, постукивая по одной стороне молотком и поддевая ножом противоположный край, выбрали панель с ее места.

Однако их ожидало разочарование. За портретом была лишь деревянная стена, к которой крепились полированные дубовые панели.

– Никакой тайны здесь нет, – сказал Генри.

– Абсолютно, – согласился Чарльз, простукивая костяшками пальцев деревянную стену. – Мы зря старались.

– Похоже на то.

– У меня было странное предчувствие, что мы сделаем открытие, которое окупит наши труды. Но перед нами обычная стена, и, значит, я ошибался.

– Я нахожу лишь странным толщину и вес этой дубовой панели. Пусть на ней и нарисован портрет, но взгляните, как она отличается от остальных.

– Действительно.

– Поставим ее обратно?

Чарльз неохотно согласился, и панель с картиной была водружена на прежнее место. Голланд лично убедился, что за портретом была только стена, вполне соответствовавшая по виду и возрасту всей конструкции особняка. Но юноша не мог отказаться от предчувствия, что эта панель скрывала какую-то тайну.

Заметив его опечаленный вид, Генри произнес:

– Я вижу, вы остались недовольны.

– Мой друг, – ответил Чарльз, – мне незачем обманывать вас. Я действительно разочарован тем, что мы ничего не нашли за панелью.

– В нашем семействе и без того достаточно тайн, – со вздохом произнес молодой Баннерворт.

В тот же миг они оба были напуганы странным постукиванием в окно, вслед за которым раздался пронзительный визг, прозвучавший в ночной тиши до жути устрашающе.

– Что это? – спросил Чарльз.

– А Бог его знает, – ответил Генри.

Юноши повернулись к эркеру, который, как мы упоминали ранее, не имел решетки и ставень. Они с изумлением следили за тем, как снизу, будто медленно возносясь по воздуху, на балкон поднималась высокая фигура. Генри хотел было броситься вперед, но Чарльз удержал его за руку и быстро вытащил из своего саквояжа кобуру с большим пистолетом. Он прицелился в фигуру и с усмешкой прошептал:

– Если я не попаду в него, Генри, то пусть ценой промаха станет моя голова.

Он нажал на курок. Прозвучал громкий выстрел. Комната наполнилась дымом и звенящей тишиной. Однако сотрясение воздуха, произведенное пистолетным выстрелом, затушило единственную свечу, которую имели юноши. Несмотря на это, Чарльз метнулся к окну. Не найдя с двух попыток щеколду, запиравшую раму, он призвал на помощь друга.

– Генри, ради Бога откройте окно. Вы знаете, где находятся запоры. Прошу вас, быстрее! Откройте же их!

Его просьба вывела Генри из оцепенения. Он подбежал к окну. К тому времени пистолетный выстрел поднял на ноги всех обитателей дома. Из коридора в комнату проникло сияние свечей, и когда Генри удалось открыть раму, в спальную вбежали Джордж и мистер Маршдел. Оба пожелали узнать, что случилось. На их взволнованные вопросы, Генри ответил:

– Не спрашивайте меня пока ни о чем. Затем он обратился к Голланду:

– Чарльз, оставайтесь на балконе. Я сейчас спущусь вниз и подойду к этому месту с фланга.

– Хорошо.

Генри торопливо спустился к двери и выбежал в парк. Оказавшись под эркером, он поднял голову и прокричал:

– Чарльз, можете прыгать вниз. Я никого здесь не вижу, но давайте осмотрим аллею вместе.

Джордж и мистер Маршдел тоже вышли на балкон. Они хотели присоединиться к Голланду, но Генри рассудил иначе:

– Не покидайте дом. Бог знает, как сложится ситуация, и куда нам придется отправиться.

– Я останусь один, – сказал Джордж. – Обещаю, что до утра не сомкну глаз и буду охранять обитателей дома. А вы можете продолжать свои поиски.

Маршдел и Голланд спрыгнули на парковую аллею. Ночь была прекрасной и удивительно тихой. Даже легкое дуновение воздуха не шевелило листву на Деревьях, а свет свечи, оставленной Чарльзом на парапете балкона, был ровным и ярким. Свеча освещала пространство под эркером, поэтому мужчинам хватило одного взгляда, чтобы убедиться в отсутствии тела. Хотя человек, в которого стрелял Чарльз, без сомнения должен был получить смертельное ранение и упасть под балкон. Но трое мужчин не нашли ни крови, ни остатков плоти.

Когда после тщательного осмотра земли и травы они посмотрели вверх, Чарльз воскликнул:

– Взгляните на окно! При этом свете отчетливо видно отверстие, проделанное пулей в мозаичной панели.

И действительно на стекле имелось явно различимое круглое отверстие.

– Вы должны были убить его, Чарльз, – сказал Генри.

– Это подтвердил бы каждый, поскольку фигура стояла именно там, – ответил Голланд.

– И все же здесь никого нет, – констатировал Маршдел. – Мы можем выстраивать любые предположения, но какой ресурс имеет ум против самого ужасного из суеверий?

Чарльз и Генри промолчали. На самом деле они не знали, как объяснить исчезновение тела, а слова Маршдела были слишком точны, чтобы спорить с ними. Молодые люди терялись в догадках.

– Очевидно наше оружие бесполезно против такого существа, которое мы видели сегодня ночью, – сказал Чарльз.

Мистер Маршдел сжал руку Генри и со слезами на глазах произнес:

– Мой юный друг, эти бессонные ночи доведут вас до истощения. Они следуют одна за другой, и все ваши родственники, чьим счастьем вы дорожите, уже напуганы до смерти и смущены до предела. Вы должны положить конец их мучениям, и я вижу здесь только одну возможность, которая позволит улучшить ситуацию.

– О какой возможности вы говорите?

– Оставить это место навсегда.

– То есть вы предлагаете мне уехать из дома моих предков? Вы советуете моей семье спасаться бегством? А где мы найдем убежище? До сих пор мы вели хозяйство на деньги наших кредиторов, и, следовательно, прежде чем покинуть этот дом, я должен буду сделать то, что не делал никто из моих предшественников – а именно, оплатить долги из той суммы, которую мы получим за родовое имение.

– Но нам ничего не остается, как только бежать от ужасов ада, который вдруг ополчился на нас.

– Если бы я был уверен, что такое бегство принесет нам какую-нибудь пользу, то пошел бы на этот риск.

– Подумайте о бедной Флоре, – напомнил мистер Маршдел. – Я боюсь об этом говорить, но она была атакована вампиром. И теперь, когда закончится ее жизнь, она при всей своей нежности, красоте и чистоте ума, при всех своих достоинствах и качествах, привлекающих к ней наши сердца, превратится в одно из тех ужасных созданий, которые продлевают существование тем, что питаются кровью других. Какая кошмарная мысль! Как это страшно и омерзительно!

– Зачем же вы тогда говорите об этом? – спросил его Чарльз с вполне заметной резкостью. – Слава Богу» который видит помыслы наших сердец, я не верю в эти ужасные слухи! Я не верю в россказни о вампирах, и пусть сама смерть станет мне ядом, если мой ум примет за истину подобную гадость. Пусть я лучше умру в этот миг в своем неверии, чем допущу такую жуткую возможность.

– Мой юный друг, – произнес Маршдел, – мы все скорбим о том, что случилось с Флорой. И даже в этой бедственной ситуации, в которой она оказалась, мы по-прежнему любим ее и восхищаемся ею. Я верю в ваше благородство, сэр, и надеюсь, что под вашим добрым покровительством она проживет счастливую жизнь, и вы станете для нее достойным супругом.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Возможно, небеса не допустят подобного зла! Мы теперь одни и можем честно обсудить эту тему. Мистер Голланд, заводя семью, вы должны подумать о детях – о тех сладких узах, которые делают зависимыми даже самые суровые сердца. Хотелось бы вам, чтобы мать ваших малышей приходила к ним в тихий полуночный час и высасывала из вен детей живую кровь, которой сама же наделила их? Неужели вы хотите пережить весь ужас такой возможности, которая наполнит ваши ночи опасностью, а дни – часами мрачных размышлений? Вы просто не знаете, на какой страшной грани стоите сейчас, говоря о женитьбе на Флоре Баннерворт!

– Перестаньте! – вскричал Генри. – Дайте мне покой!

– Я понимаю, мои слова ранят вас, – продолжал мистер Маршдел. – Это, к сожалению, характерно для человеческой природы. Истина и наши лучшие побуждения часто понимаются превратно, поскольку несут в | себе печальное содержание…

– Я не желаю больше слышать об этом, – оборвал его Чарльз. – Вам ясно, сэр? Я не желаю вас больше слушать!

– Но мне следовало вам это сказать, – печально произнес Маршдел.

– Лучше бы вы не начинали.

– Не говорите так. Я сделал то, что считаю своим долгом.

– В данный момент вы пренебрегаете чувствами и мнениями других людей, – саркастически ответил Чарльз. – А под прикрытием долга было сделано больше вреда и вызвано больше обид, чем по любым иным причинам. Я не хочу больше слышать об этом.

– Чарльз, не обижайтесь на мистера Маршдела, – примирительно произнес Генри Баннерворт. – Говоря о своих опасениях, он только беспокоился о нашем благополучии. Мы не должны сердиться и обвинять оппонента лишь за то, что его слова неприятны для наших ушей.

– Да ради Бога! – с вызовом воскликнул Чарльз. – Я не хочу показаться грубым, но мне не понятны мотивы людей, которые вмешиваются в дела других, высказывают свое некомпетентное мнение и считают при этом, что достойны всеобщего уважения.

– Я завтра же покину этот дом, – пообещал Маршдел.

– Вы хотите уехать от нас? – с изумлением спросил Генри.

– Да, навсегда.

– Разве это благородно, мистер Маршдел?

– А разве ваш гость, которому я с радостью предложил руку дружбы, ведет себя по отношению ко мне благородно?

Повернувшись к Голланду, Генри произнес:

– Чарльз, я знаю вашу благородную натуру. Скажите, что вы не желали обидеть друга моей матери.

– Если данная обида предполагает оскорбление, то я действительно не желал ничего подобного.

– Достаточно, – сказал Маршдел. – Я удовлетворен.

– Но я прошу вас не описывать мне больше таких картин, которые вы недавно предложили моему воображению, – добавил Чарльз. – В запасниках моей фантазии и без того достаточно страхов, чтобы сделать меня несчастным. Но я повторяю вам снова и снова, что не позволю этому чудовищному суеверию взять верх над моим рассудком. И пока во мне теплится искра жизни, я буду бороться против него, поскольку вижу в нем лишь гиганта из ломаного тростника.

– Неплохо сказано.

– Пусть небеса отвернутся от меня, если я покину мою любимую Флору.

– Чарльз! – растроганно произнес Генри. – Благородный Чарльз Голланд! Вы для меня больше чем друг. Вы теперь мне словно брат!

– Генри, я не заслуживаю ваших похвал. На самом деле я не такой хороший, каким кажусь на первый взгляд. Но в радости и в горе – во всем, что даст мне судьба, – я буду преданным мужем для вашей сестры, и только она может разрушить узы, которые соединяют ее и меня.

Глава 13

Предложение о продаже особняка. – Визит к сэру Френсису Варни. – Странное сходство. – Ужасная догадка

Трое мужчин осмотрели каждый уголок старого парка, но их усилия оказались бесплодными, поскольку они не нашли ни малейшего следа, оставленного вампиром. Единственной уликой, глубоко озаботившей их, были пятна крови под окном той комнаты, в которой находились Флора и ее мать. По словам девушки, выстрелив из пистолета в призрака, она услышала звуки, которые могли быть истолкованы как жалобные стоны.

Кровь под окном подтверждала тот факт, что незваный гость получил пулевое ранение. Проследив по каплям крови предполагаемое направление, в котором удалился странный визитер, Чарльз и Генри еще раз осмотрели парк, но и эти поиски не дали результата. Кровь была лишь у окна. Казалось, что призрак, оправившись от боли и удивления, попросту растворился в воздухе.

Утомленные долгим возбуждением и отсутствием сна, молодые люди вернулись в особняк. К тому времени Флора немного успокоилась, хотя по-прежнему говорила только о тех мгновениях, когда ей пришлось стрелять из пистолетов. Дабы оградить ее от болезненных мыслей, Генри сказал сестре, что повторный выстрел был произведен из предосторожности – чтобы злодей, проникший в парк, оценил готовность обитателей этого дома к отражению любого нападения.

Поверила она обману или нет, осталось неизвестным. Скорее всего, Флора заподозрила, что вампир нанес повторный визит, но братья упорно убеждали ее в обратном. Чуть позже, оставив сестру на попечении матери, они ушли из ее покоев. Джорджу требовался отдых. Юноша валился с ног от усталости, так как прошлой ночью он оберегал покой домочадцев, а последние часы, пока Генри обыскивал парк, Джордж сидел в небольшом кабинете рядом со спальной Флоры и чутко прислушивался к каждому звуку.

К счастью, уже начинало светать, и измученное бедами семейство с облегчением восприняло наступление утра. Птицы под окнами запели веселые песни. Ласковое и томное осеннее солнце окрасило местность золотистым глянцем, и глядя на этот светлый лик природы, никто бы не подумал, что на земле существуют такие вещи, как мрак, страдания и преступления.

Посмотрев из окна на парк – на ветви, шелестящие листвой, на вековые деревья и кусты, на красоту, которой было наполнено это место – Генри грустно прошептал:

– Неужели из-за нападок призрака мне придется уехать из собственного дома? Неужели я буду вынужден искать приют в чужих краях, поскольку мое родовое поместье стал опасным для жизни?

Это была болезненная мысль – мысль, которую он все еще не мог принять.

А солнце сияло так ярко. И утро обнимало мир. Неудивительно, что гнетущие предчувствия, терзавшие его рассудок среди мрака ночи, рассеялись в лучах зари, которые ласкали дом, долину и ручей. Насыщенный светом воздух наполняли тысячи сладостных звуков жизни и счастья. И смена чувств была вполне естественной. Так уж заведено, что расстройства и тревоги ночи исчезают на рассвете. Вот и печали, которые теснили грудь молодого Баннерворта, смягчились, потеряв свою свинцовую тяжесть.

Внезапно ход его мыслей был прерван звуком колокольчика у ворот. Поскольку посетители в этом доме были редки – и особенно в последнее время – Генри с тревогой стал ждать извещения о том, кому и по какому поводу он обязан столь ранним визитом.

Через несколько минут в его кабинет вошла служанка. Письмо в ее руке имело большую красивую печать и, судя по виду, пришло от важной персоны. Приняв его, Генри увидел в углу фамилию «Варни» и раздраженно произнес:

– Еще одно послание с сочувствиями от навязчивого соседа. А я ведь его даже не видел.

– Если вы не возражаете, сэр, – сказала служанка, принесшая письмо, – я хотела бы обратиться к вам с просьбой. Пока мы с вами одни, не могли бы вы рассчитаться со мной за работу и отдать те деньги, которые мне причитаются. Дело в том, что я не хочу оставаться в доме, о котором идет дурная слава. Это может испортить мою карьеру.

– Что вы имеете в виду? – спросил Генри.

Хотя вопрос был излишним. Он знал, о чем говорила эта женщина. И он уже смирился с мыслью, что вскоре из-за ужасных визитов вампира в его доме вообще не останется прислуги.

– А вот, что я имею в виду! – ответила служанка. – Мне страшно думать, что вы, возможно, уже не тот самый! Лично я не хочу превратиться в вампира. Ноги моей не будет в доме, где происходят такие события. Вот так-то, сэр!

– Сколько я вам должен? – спросил ее Генри.

– Я проработала у вас недолго…

– Тогда ступайте к моей матери, и она с вами рассчитается. Чем быстрее вы покинете наш дом, тем лучше.

– Да уж поверьте, я не задержусь.

Эта женщина была из тех дам, которые на все случаи жизни имеют свое личное мнение и не идут ни на какие уступки. За ними всегда остается шлейф скандалов. Спокойствие, с которым Генри принял ее слова, расстроило служанку до крайности, но она не имела повода, чтобы выразить свое негодование. У нее была лишь одна причина для ссоры – тема о вампире, и поскольку Генри никак не отреагировал на сказанное, скандалистке пришлось уйти в неописуемом огорчении.

Освободившись от присутствия неприятной женщины, Генри обратил внимание на письмо, которое, судя по подписи в углу конверта, пришло от их нового соседа – сэра Френсиса Варни. Пока обстоятельства складывались так, что он его еще не видел. И вот, о чем, к великому изумлению Генри, гласило письмо:

«Генри Баннерворту, эсквайру.

Уважаемый сэр. Как сосед, коим мне довелось стать благодаря покупке поместья, примыкающего к вашим владениям, я был уверен, что вы извините мою навязчивость и примете должным образом то искреннее предложение о дружбе и помощи, которое вам было передано от меня день назад. Теперь же, адресуя это новое послание, я верю, что встречу более снисходительное понимание, независимо от того, понравится вам моя идея или нет.

Те разговоры, которые я слышу в последнее время от местных жителей, убеждают меня, что особняк Баннервортов перестал быть желанной обителью для вас и вашей любезной сестры. Если я прав в таком предположении и вы действительно намерены покинуть этот дом, то горячо рекомендую вам продать его скорее. Поверьте, я имею опыт в подобных делах.

Возможно, мое последующее предложение заставит вас усомниться в бескорыстности такого совета, но на самом деле я действую от чистого сердца и прошу вас не подвергать это сомнению. Мне хочется, чтобы вы обдумали и приняли мой план – то есть продали дом мне. Я не прошу об уступках на основе сложившейся ситуации, которая в данный момент могла бы уменьшить ценность владений. Я дам вам приличную цену за ваше поместье. Надеюсь, сэр, что вы хорошо подумаете над моим предложением. И даже если вы отклоните его, я верю, что мы будем жить в мире и дружбе, обмениваясь между собой любезностями и услугами, как то подобает хорошим соседям. Жду вашего ответа.

С заверениями уважения, ваш преданный слуга Френсис Варни».

Письмо не вызывало никаких возражений. Генри сложил его и спрятал в карман. Скрестив руки за спиной (а это было его любимой позой в минуты размышлений), он вышел в парк и довольно долго бродил по аллеям.